Страница:
Ани подошел к источнику, с некоторым самодовольством размышляя над тем, что они почти у самой цели и находятся сейчас в том выгодном положении, которое в обычных условиях занял бы крупный караван, в то время как мелким караванам, как у него, достались бы одни объедки. Караванщик напился, побрызгал водой на голову и огляделся вокруг. В нескольких метрах отсюда виднелись красно-белые дома Береники, а вдоль изогнутой береговой линии можно было различить стоящие на отмели корабли. Один из них обязательно должен носить название «Благоденствие», ради которого он приехал. «Благоденствие»... Само это название было добрым знаком!
Море заманчиво сверкало в лучах солнца. Какое же оно огромное! Ани когда-то слышал, что нельзя увидеть край моря, но такого он даже и представить не мог. Кроме того, ему никто никогда не говорил о цвете морской волны, а сейчас перед ним переливались все оттенки зеленого и синего, как на павлиньих перьях, насыщенный закатный цвет и яркие рассветные тона. Ему всегда казалось, что море должно быть красным от грязи, как Нил во время половодья, но морская вода оказалась самой чистой, которую он когда-либо видел.
Ани снова огляделся по сторонам. Когда они только прибыли, ему сразу же захотелось броситься в море – почувствовать его на ощупь, убедиться в том, что они наконец-таки приехали, попробовать его на вкус и узнать, действительно ли оно такое соленое, как говорят, а потом поплавать и смыть с иссушенной солнцем кожи грязь двенадцатидневного путешествия. Однако он не осмелился прыгнуть в воду – только не при Менхесе и Имутесе. Он все-таки хозяин каравана, который взял их на работу. Трезвый и знающий свое дело хозяин не станет праздновать приезд в Беренику, с ходу сиганув в воду в одежде, не говоря уже о том, что он не станет этого делать после того, как разденется. К тому же Менхес рассказывал ему, что в Красном море полно ядовитых тварей, которые жалят, как скорпионы, и что он сам, мол, никогда не отважится в нем купаться. Ани страшно хотелось пойти к морю, и он подумал, что это, может быть, и не так опасно, если ни к чему не притрагиваться. Однако же он не собирался обижать Менхеса, который знал не только караванный путь, но и сам город. Тем не менее Менхес и Имутес сейчас спят. Они же спят? Они не могли уйти в город, не предупредив его. Ани осторожно обошел тюки с товаром, прислушиваясь к легкому хрусту песка под ногами, и убедился, что отец и сын сладко спят рядышком под большим навесом. Он с одобрением посмотрел на них: его соседи в родном Коптосе были порядочными, надежными людьми, которые никогда не обманут и не подведут.
Прежде чем идти купаться, он подошел к третьему навесу, чтобы проверить, как там мальчик Арион, и обнаружил, что его гам нет.
Широко раскрыв рот, Ани смотрел на оставленные одеяла. Признаться, он был лучшего мнения об этом парнишке и надеялся, что после утреннего разговора в его гордой и упрямой башке прибавится здравого смысла. Но, похоже, этого не случилось: Арион не испытывал ни малейшего чувства долга перед простым египтянином и сбежал, не расплатившись и забрав с собой даже плащ.
Тут Ани заметил, что на грубом полотняном одеяле поблескивает что-то золотисто-зеленое. Он наклонился и увидел, что это фибула, которую оставил Арион.
Вот проклятие на его голову! Он же твердил этому глупому мальчишке, что не возьмет эту фибулу! Ани поднял ее с одеяла и повертел в руках. Камень в фибуле был размером с ноготь на большом пальце. Стоит не так уж мало, если верить юнцу. Но Арион говорил об этом с уверенностью мальчишки, которому вряд ли приходилось когда-либо за что-нибудь расплачиваться самому. Ани тоже не верил в это до тех пор, пока все остальные не начали приписывать «камешку» большую ценность. Честно говоря, он считал, что камень, вправленный в застежку, не дороже обычного стекла. Но сейчас в лучах яркого солнца камень горел ярким зеленым огнем, который не мог быть у простого стекла. Ани сказал мальчишке про шестьдесят драхм, но это была всего лишь догадка: он понятия не имел, сколько может стоить изумруд такой величины. Вполне возможно, что его цена намного выше.
Ани снова подумал о том, что мальчишка, вероятно, происходил из очень богатой и влиятельной семьи, если царица послала его сопровождать пятьдесят талантов золота для своего сына, который выезжал из страны. Такое задание не могли поручить человеку с сомнительным происхождением. Уж египтянина наверняка не послали бы сопровождать сокровища. Нужно, чтобы военачальники при царском дворе в Александрии тебя знали, а для этого необходимо быть чистокровным греком и к тому же богатым. Заносчивость Ариона, как и его изящная речь, говорили сами за себя. Что до самого Ани, то он происходил из крестьянской семьи, но при встрече мог распознать аристократа. Поступок мальчишки выглядел в его глазах как ужасное расточительство. Как можно, обладая столькими вещами, бросить все, чтобы пойти за этим ничтожеством – молодым царем навстречу нищете и изгнанию? Преданность – это, конечно же, хорошая штука, но может статься и так, что сын Клеопатры не захочет принять еще один голодный рот, особенно если этот человек слишком болен и вряд ли будет полезен.
Что касается фибулы, то Ани рассудил просто: если уж Арион, несмотря на его отказ, все же оставил ее, то ему нужно смириться и принять драгоценность как дар. Однако эта мысль его не успокоила. Перед глазами стояло лицо Ариона, каким он запомнил его этим утром: осунувшееся и изнуренное от неутихающей боли, на котором выделялись пепельного оттенка круги под глазами и острый греческий нос с обгоревшей на солнце и шелушащейся кожей. Несмотря на то что Арион был полон решимости, Ани не понимал, что этот пылкий, отважный и совершенно далекий от реальной жизни молодой человек собирается делать без денег. Ему обязательно понадобятся лекарства и уход, еда и одежда. Наверное, он рассчитывает на то, что о нем позаботятся его приятели с таинственного корабля, но Ани прекрасно понимал, что даже самые близкие друзья спокойно бросят его, едва почуяв опасность. Может, он рассчитывает на молодого царя Цезариона? Но это еще более глупо, поскольку никто из Птолемеев не раскошелится ради раненого слуги, который не уберег пятьдесят талантов золота.
Ани поморщился и с шумом выпустил воздух. Делать нечего: он не может оставить неопытного и к тому же раненого мальчишку без гроша в кармане в этом суровом мире. Ему придется найти его и отдать ему фибулу. Если Арион вернет двадцать драхм – хорошо, а если нет – что ж поделаешь! – милость, оказанная незнакомцу в беде, должна быть угодна богам и принесет удачу, а она, боги свидетели, нужна ему в течение следующих нескольких дней.
Ани мысленно представил себе, как он рассказывает жене и дочери о несчастном парнишке, которому он помог. Представил, как жена с волнением и гордостью слушает его, а шестнадцатилетняя дочь широко раскрыла глаза от восхищения. Если Тиатрес всегда беспокоилась о том, что люди пользуются щедростью ее мужа, то Мелантэ была уверена, что ее отец в равной степени обладает и щедростью, и мудростью. Он улыбнулся: наверное, не стоит жалеть о двадцати драхмах, если хочешь выглядеть героем в глазах своей семьи. Он снова вернулся к Менхесу и Имутесу, присел на корточки и потянул старшего за ногу. Ворча, Менхес проснулся и, приподнявшись с одеяла, оперся на локоть и сонно уставился на Ани.
– Арион ушел, – сообщил ему Ани.
– Да чтоб он провалился! – выпалил Менхес. – Я тебе говорил, что он тебя надует.
– Он оставил вот это. – Ани помахал перед его глазами фибулой, зажав ее между указательным и большим пальцами. – Я хочу найти его и заставить вместо этого дать мне деньги. Вернусь через пару часов. Оставайся с товаром.
Менхес что-то проворчал и снова лег.
– Он будет отрицать, что когда-либо видел тебя, – мрачно произнес он. – Ни один грек никогда не признается, что должен что-то египтянину.
– Посмотрим, – ответил Ани и зашагал по направлению к городу.
Пройдя тридцать шагов, он обернулся и, увидев, что Менхес за ним не наблюдает, свернул к берегу. У него есть немного времени, чтобы окунуться в море.
Вода в лагуне была теплой, как кровь, соленой, как слеза, и поразительно прозрачной. В ней плавали такие рыбы, каких он никогда раньше не видел: ярко-желтые, радужного синего цвета или даже в черно-белую полоску, похожие на бабочек. На дне колыхались ярко-зеленые водоросли, собранные в пышные пучки, а там, где дно было каменистым, росли необыкновенные растения, как будто изваянные из белого камня, и красно-зеленые цветы, длинные лепестки которых покачивались, влекомые неторопливым течением воды. «О боги! – с восхищением подумал он. – Как бы это понравилось Мелантэ!»
Ани ходил по мелководью, стараясь запомнить все, что ему довелось увидеть, чтобы потом, вернувшись домой, рассказать дочери. К одному из цветов прикоснулась рыба, и – это было невероятно! – «цветок» схватил сопротивляющуюся рыбу своими длинными лепестками и затянул в рот, который образовался в его центре. Изида и Серапис, Мелантэ была бы в восторге! Как жаль, что его девочка не видит этого! Он представил ее смуглое личико, широко раскрытые, сияющие от волнения глаза, в которых светился неподдельный интерес ко всей этой красоте.
Всем остальным его детям море, конечно, тоже понравилось бы, да и Тиатрес, его жена, воскликнула бы от изумления, но лишь Мелантэ почувствовала бы то же самое, что и он сам. Младшие дети еще слишком малы, чтобы оценить такую красоту, а Тиатрес слишком... практична. Это, несомненно, очень хорошо, но иногда мир оказывается невероятно удивительным и остается только набрать полную грудь воздуха и закричать от восторга при виде необыкновенных чудес. Изида и Серапис, этот «цветок» действительно съел рыбу! Кто бы мог подумать?
Ани не пошел по дороге, ведущей на рыночную площадь, а вместо этого зашагал вдоль берега, пока пляж не закончился и он не оказался на выложенной булыжником набережной. Арион, несомненно, отправился к кораблю. Учитывая, что судно было отправлено по распоряжению царицы, вряд ли это был торговый корабль. Его будет легко найти.
Он почти сразу его узнал – продолговатая галера выделялась среди торговых кораблей, как гончая среди овец, – и быстро зашагал по набережной, направляясь к кораблю. Однако он вскоре замедлил шаг, обратив внимание на небольшую группу людей, которые столпились у входа одной гостиницы. Увидев, что зеваки собрались возле какого-то тела, Ани остановился. Движимый нехорошим предчувствием, он перешел дорогу и, протиснувшись сквозь плотное кольцо, увидел, что это Арион. Юноша лежал на раненом боку; одна нога была неестественно вывернута; голова запрокинулась назад, а подбородок блестел от слюны. Плащ, одолженный Ани, запутался вокруг его шеи и левой руки. Казалось, что он уже не дышит и его обожженное солнцем лицо застыло, как будто сведенное судорогой, – такое юное, что невольно вызывало жалость.
– Святая мать Изида! – в ужасе прошептал Ани.
– У него был припадок, он упал и примерно час назад умер, – сообщил ему какой-то высокий человек из толпы. – Нужно убрать тело, но мы еще не решили, куда его унести. Ты не знаешь, кто он?
– Знаю, – с трудом вымолвил Ани и, не в силах оторваться от неподвижного лица юноши, пояснил: – Его имя Арион. Он родом из Александрии. Сегодня утром он приехал со мной в город.
Теперь все пристально смотрели уже на Ани. Один из мужчин, худощавый грек, одетый в голубой хитон, холодно спросил у него:
– Ты еще один друг Дидима?
– Я первый раз в Беренике и не знаю никакого Дидима, ~ ответил Ани. – Я из Контоса.
Караванщик присел на корточки возле тела юноши и начал осторожно высвобождать его руку. Тело Ариона было теплым, даже горячим от полуденной жары, но каким-то вялым. Внезапно Ани осознал, что, прикоснувшись к нему, он уже принимает участие в погребальном ритуале. Караванщик с покорностью принял мысль о том, что ему в конце концов придется оплатить похороны, хотя, по справедливости, это даже не его забота. Но он не мог оставить тело мальчика гнить у моря, а его дух – скитаться без пристанища. По крайней мере, это будут похороны по греческому обычаю – быстро и в огне, а не мумификация.
– Я имею в виду Дидима, который останавливался в моей гостинице, – продолжил мужчина в голубом хитоне. – Позавчера его арестовали. Он должен мне деньги.
– Кто? – рассеянно спросил Ани, не понимая, о чем ему говорят.
– Дидим, – повторил незнакомец, на этот раз громче. – Он должен мне деньги. Вот этот молодой человек пришел в гостиницу и сказал, что ищет Дидима, а ты говоришь, что он был с тобой. Дидима арестовали римляне. Они на том корабле, на «Немесиде». Я могу сейчас пойти и сказать им, что ты ищешь Дидима, понял? Или, может, расплатишься за одного друга и спокойно отправишься хоронить другого?
Ани посмотрел в его холодные глаза и медленно выпрямился. Рядом с человеком в голубом хитоне стояли еще трое мужчин, и по крайней мере двое из них были греками. Все четверо, судя по всему, жили в Беренике, тогда как он сам был здесь чужаком. Однако это не имело никакого значения: Ани настолько разозлился, что совсем не испытывал страха перед ними.
– Я уже сказал, что не знаю никакого Дидима, – невозмутимо повторил Ани. – Я хозяин каравана, родом из Коптоса. Я случайно встретил этого юношу по дороге и привез его сюда, потому что он был ранен и нуждался в помощи. Но если бы я был хозяином гостиницы и увидел молодого человека, израненного и совершенно обессиленного, пришедшего ко мне в поисках друзей и помощи, я не стал бы угрожать ему тем, что выдам его врагам, и не требовал бы, чтобы он заплатил деньги, которых у него нет. И если бы я увидел, как он скончался от горя и страха на пороге моей гостиницы, то не стал бы угрожать человеку, который пришел забрать его тело. Я бы обратился с молитвами к Зевсу Гостеприимцу, чтобы тот простил мне этот большой грех, и страшился бы, чтобы мой следующий гость не нарушил законов гостеприимства так же вероломно, как я сам.
Хозяин гостиницы покраснел от гнева и стыда. Высокий грек, который первым заговорил, – хорошо одетый человек средних лет – спросил, обращаясь к нему:
– Ты действительно так поступил, Кердон?
– Он назвался другом этого самого Дидима! – начал жаловаться Кердон. – Да, я попросил его уплатить долг своего друга, а когда он сказал, что у него нет денег, я приказал ему убираться. Но я не ходил к римлянам!
– Если бы ты взял с него деньги, тебя бы за это прокляли, – сказал высокий мужчина, бросив печальный взгляд на галеру. – Враги мечом захватили нашу страну и приплыли сюда на этом корабле, чтобы устроить ловушку слугам царицы. Неужели ты хотел отдать им молодого грека?
– Я не пошел к ним! – продолжал оправдываться Кердон, которого внезапно бросило в пот. – Сейчас тяжелые времена, Архедам. Сам знаешь. Мне нужны были эти деньги, и я их потребовал. Но я не ходил к римлянам!
– Однако ты угрожал, что сделаешь это, – негромко произнес высокий мужчина. В его голосе чувствовалось суровое осуждение. – А этот молодой человек, который был болен, сейчас мертв. Я запомню это, Кердон. – Он повернулся к Ани. – Друг, я Архедам, сын Архелая. Я начальник порта в Беренике, и меня позвали сюда, чтобы решить, что делать с телом этого несчастного юноши. Ты действительно хочешь взять на себя все расходы, связанные с похоронами? Честно говоря, если ты не сделаешь этого, то я даже не знаю, как поступить. В нынешних условиях город не может оплатить погребение своих граждан. Римляне, прибывшие на корабле, объявили, что мы не являемся их подданными, и городской совет понятия не имеет, располагаем ли мы каким-либо доходом и имеем ли право тратить эти деньги.
Ани нервно сглотнул. Если этот человек на самом деле начальник порта, то его расположение поможет ему легко решить любую проблему в Беренике. И наоборот, враждебное отношение Архедама может обречь предприятие караванщика на провал. С покорностью, но в то же время с некоторой досадой Ани вдруг осознал, что уже не знает точно, по какой причине он готов оплатить похороны Ариона: то ли по своей душевной доброте, то ли потому, что хочет заручиться поддержкой влиятельного в Беренике человека.
– Я беру все расходы на себя, – помедлив, согласился он. – Однако я буду рад, если горожане помогут мне. Как вы, наверное, уже поняли, я египтянин и мало знаю о греческих погребальных обрядах.
– Да вознаградят тебя боги за твое благочестие, – с теплотой в голосе произнес Архедам. – Скажи мне, куда ты хочешь отнести тело несчастного юноши, и я помогу тебе.
Оказалось, что среди собравшихся у гостиницы людей был раб, принадлежавший городу и приставленный к начальнику порта.
По указанию Архедама он привез с собой повозку, на которую нужно было погрузить умершего Ариона. Ани помог ему поднять безвольное тело юноши, затем приостановился, чтобы расправить сбившийся под ним плащ. «Бедный мальчик, – печально думал он. – Такой молодой... У него вся жизнь была впереди. Богатый ведь... и благородный... образованный... И бог весть какой еще, в чем я не очень смыслю. И вот он лежит бездыханный... Какая потеря... Он мог бы быть мне полезен, даже если бы сам себе больше не был нужен. Изида и Серапис, защита и небо для всех людей, примите его с милостью».
Не питая ни малейшей надежды, Ани все-таки нащупал жилку под расслабленной челюстью Ариона и внезапно почувствовал, как под его большим пальцем медленно, но непрерывно и уверенно бьется пульс.
Широко раскрыв глаза от изумления и глупо улыбаясь, словно помешанный, Ани воскликнул, обращаясь к столпившимся у повозки горожанам:
– Он жив! Да будет прославлена великая богиня! Он еще жив!
– Что? – вскричал Архедам и подошел поближе, чтобы убедиться в том, что египтянин не ошибся.
– Ха! – воскликнул Кердон. Было видно, что хозяин гостиницы испытал огромное облегчение, хотя и продолжал возмущаться: – Ты обвинил меня, а у парня просто-напросто случился приступ эпилепсии. Он болен, к нему нельзя прикасаться!
– Это неправда! – возразил Ани, но в то же самое мгновение у него закралось подозрение, что так оно и есть. Он вспомнил, как повел себя Арион, когда старая шлюха в Гидревме сообщила ему, что у него был припадок. Без всякой тревоги и удивления он угрюмо посмотрел на нее и с некоторой обидой произнес: «Мне уже лучше». Другой на его месте отреагировал бы иначе. Мысль о том, что молодой честолюбивый грек мог страдать столь презренной болезнью, показалась ему странной. Однако Ани как ни в чем не бывало продолжил, не выдавая своих сомнений:
– Юношу серьезно ранили во время нападения на лагерь. Кроме того, у него был сильный жар. Он потерял много крови и почти ничего не пил на такой жаре. Он провел две ночи в пути с открытой раной в боку, а тут еще ты со своими угрозами, которые лишили его последней надежды. Необязательно страдать этой болезнью, чтобы упасть в обморок после всего, что ему пришлось пережить. Нужно отнести его в тень.
– Я не пущу его в свою гостиницу! – тотчас же воскликнул Кердон. – У меня не обслуживают больных.
Гордо вскинув подбородок, он уверенной поступью прошел в дом и захлопнул за собой дверь.
Архедам посмотрел на Ани и предложил:
– Я помогу тебе отвезти молодого человека к твоему каравану. «В доме ему было бы лучше», – подумал Ани, но вслух ничего не сказал. Меньше всего на свете он хотел перечить начальнику порта.
– Ты говорил, что он ранен? – спросил Архедам, как только они пошли по набережной, направляясь к тому месту, где стоял караван Ани. Раб тянул повозку впереди, а Ани с начальником порта толкали ее сзади.
Ани кивнул.
– Этот юноша серьезно ранен. Кроме того, у него был солнечный удар. Третьего дня я нашел его ночью на дороге. Он был без сознания. Я попытался убедить его остаться в Гидревме, чтобы он мог набраться сил, но Арион настоял на своем и поехал в Беренику, поскольку спешил попасть на этот корабль.
– Признаться, я очень рад, что есть кому о нем позаботиться, – вздохнув, произнес Архедам. После некоторой паузы, сдерживая гнев, он продолжил: – Люди, живущие по соседству с гостиницей, рассказали мне, что, когда юноша упал, из дома вышел Кердон и начал на него кричать, чтобы тот убирался прочь. Они говорили, что он даже бил его ногами. Мое сердце обливается кровью при мысли о том, что этот юноша – верный слуга царицы – мог умереть, оттого что какой-то мужлан поносил его последними словами и пинал ногами.
– Никому негоже умирать такой смертью, – согласился с ним Ани.
Архедам кивнул головой и что-то пробормотал. Немного помолчав, начальник порта снова заговорил, но уже в другом тоне.
– Этот молодой человек из лагеря, что стоял возле Кабален? – осведомился он. – Я знал об их отряде. Мне поручили оказывать помощь их военачальнику в случае необходимости. Может... может, мне стоит предупредить его? Или прийти на помощь?..
«Он знает о золоте, – подумал Ани, – или, по крайней мере, подозревает о его существовании. Помощничек!»
– Нет, – спокойно ответил он. – Римляне захватили лагерь. Если верить Ариону, там было золото, но теперь оно в руках римских легионеров. Четыре ночи назад отряд римлян нагнал нас по дороге из Коптоса, и Арион сказал, что ему чудом удалось спастись.
Архедам вздохнул.
– Они серьезно подошли к делу: один отряд подготовился для захвата лагеря, другой – для захвата корабля, на случай если первый не справится с заданием. Отец Зевс, почему мне суждено стать свидетелем того, как чужеземцы завоевывают Египет!
«Мой народ уже это пережил», – подумал Ани, но опять же предпочел промолчать.
– Ты говорил, что приехал с караваном? – продолжил начальник порта, с недоверием поглядывая на грязный хитон и потрепанный плащ Ани.
Тот утвердительно кивнул.
– У меня совсем маленький караван, господин Архедам, однако я действительно его хозяин. Я – Ани, сын Петесуха, родом из Коптоса. – Он вдруг почувствовал, как непривычно звучит его имя для этого утонченного грека, и тут же поспешил добавить: – Прошу вас извинить меня за то, как я одет. Я беспокоился об Арионе и, когда понял, что юноша сам ушел в город, отправился на его поиски, не успев даже переменить одежду, в которой был в дороге.
Не стоит упоминать о купании.
– Твое беспокойство делает тебе честь, – с одобрением произнес Архедам. – Мне нравится твоя решимость и настойчивость. Твой караван – единственный в городе. Большинство купцов хотят знать, как будут обстоять дела после войны, и не спешат вкладывать деньги, потому что опасаются риска. Наш город переживает сейчас нелегкие времена.
Для Ани такой поворот разговора оказался естественным предлогом, чтобы поговорить о собственных делах, и он твердо решил воспользоваться представившейся возможностью.
– Если честно, господин Архедам, я здесь как раз из-за войны. В Коптосе у меня есть кое-какая собственность, я занимаюсь производством тканей. На протяжении нескольких лет я поставлял льняные ткани одному купцу, который затем вкладывал эти деньги в торговлю вдоль побережья. А в этом году он не рискнул тратиться, хотя его корабль вернулся благополучно. Забрав выручку за прошлое путешествие, он ничего не вложил в следующее. Я подумал о том, что мог бы сделать это вместо него. Мне всегда хотелось побывать в Беренике.
Архедам улыбнулся.
– В какой корабль ты вкладываешь деньги?
– Всего лишь надеюсь вложить, – вежливо поправил его Ани и улыбнулся в ответ. – Может статься, что у меня не будет никакого выбора и придется купить все, что я смогу приобрести из того товара, который есть, а потом уехать восвояси. Корабль, о котором я говорю, называется «Благоденствие».
Архедам прищелкнул языком. Судя по всему, это название было ему знакомо и вызывало приятные эмоции.
– Я спросил о корабле, потому что ты упомянул о купце, который отказался от участия в сделке. Дело в том, что капитан корабля «Благоденствие» – мой друг. Его имя Клеон, сын Каллиаса. Который уже день он с тоской ходит по городу, не зная, куда бы сбыть свой товар. Обычно... – сказал начальник порта и запнулся, смерив Ани испытующим взглядом, – обычно он неохотно заключает сделку с незнакомцами, особенно, прошу прощения, с теми, кто не пользуется всеми свободами, которые есть у греков. А это как раз то, чего у тебя, как я понимаю, нет.
Ани кивнул. С самого начала он прекрасно сознавал, что его происхождение не будет ему на руку. Египтяне платили налоги, от которых греки были освобождены, они не могли занимать общественные должности, доступные только греческим подданным. Судопроизводство совершалось для них не по тем же самым законам, которые действовали в отношении греков; им запрещалось заключать браки с гражданами греческого происхождения, и они не могли стать гражданами какого-либо греческого города. Как деловой партнер, египтянин, без всякого сомнения, сталкивался с некоторыми неудобствами, заключая сделку с греком.
– Как бы там ни было, – продолжил Архедам, – я расскажу о твоем добродетельном поступке по отношению к незнакомому человеку и о решимости, которую ты проявил, прибыв сюда, несмотря на неспокойные времена. Ты не желаешь прийти завтра вечером ко мне домой на ужин и познакомиться с ним?
«О могущественная Изида! – с горячей благодарностью подумал Ани. – Тысячу раз тебе спасибо!»
Море заманчиво сверкало в лучах солнца. Какое же оно огромное! Ани когда-то слышал, что нельзя увидеть край моря, но такого он даже и представить не мог. Кроме того, ему никто никогда не говорил о цвете морской волны, а сейчас перед ним переливались все оттенки зеленого и синего, как на павлиньих перьях, насыщенный закатный цвет и яркие рассветные тона. Ему всегда казалось, что море должно быть красным от грязи, как Нил во время половодья, но морская вода оказалась самой чистой, которую он когда-либо видел.
Ани снова огляделся по сторонам. Когда они только прибыли, ему сразу же захотелось броситься в море – почувствовать его на ощупь, убедиться в том, что они наконец-таки приехали, попробовать его на вкус и узнать, действительно ли оно такое соленое, как говорят, а потом поплавать и смыть с иссушенной солнцем кожи грязь двенадцатидневного путешествия. Однако он не осмелился прыгнуть в воду – только не при Менхесе и Имутесе. Он все-таки хозяин каравана, который взял их на работу. Трезвый и знающий свое дело хозяин не станет праздновать приезд в Беренику, с ходу сиганув в воду в одежде, не говоря уже о том, что он не станет этого делать после того, как разденется. К тому же Менхес рассказывал ему, что в Красном море полно ядовитых тварей, которые жалят, как скорпионы, и что он сам, мол, никогда не отважится в нем купаться. Ани страшно хотелось пойти к морю, и он подумал, что это, может быть, и не так опасно, если ни к чему не притрагиваться. Однако же он не собирался обижать Менхеса, который знал не только караванный путь, но и сам город. Тем не менее Менхес и Имутес сейчас спят. Они же спят? Они не могли уйти в город, не предупредив его. Ани осторожно обошел тюки с товаром, прислушиваясь к легкому хрусту песка под ногами, и убедился, что отец и сын сладко спят рядышком под большим навесом. Он с одобрением посмотрел на них: его соседи в родном Коптосе были порядочными, надежными людьми, которые никогда не обманут и не подведут.
Прежде чем идти купаться, он подошел к третьему навесу, чтобы проверить, как там мальчик Арион, и обнаружил, что его гам нет.
Широко раскрыв рот, Ани смотрел на оставленные одеяла. Признаться, он был лучшего мнения об этом парнишке и надеялся, что после утреннего разговора в его гордой и упрямой башке прибавится здравого смысла. Но, похоже, этого не случилось: Арион не испытывал ни малейшего чувства долга перед простым египтянином и сбежал, не расплатившись и забрав с собой даже плащ.
Тут Ани заметил, что на грубом полотняном одеяле поблескивает что-то золотисто-зеленое. Он наклонился и увидел, что это фибула, которую оставил Арион.
Вот проклятие на его голову! Он же твердил этому глупому мальчишке, что не возьмет эту фибулу! Ани поднял ее с одеяла и повертел в руках. Камень в фибуле был размером с ноготь на большом пальце. Стоит не так уж мало, если верить юнцу. Но Арион говорил об этом с уверенностью мальчишки, которому вряд ли приходилось когда-либо за что-нибудь расплачиваться самому. Ани тоже не верил в это до тех пор, пока все остальные не начали приписывать «камешку» большую ценность. Честно говоря, он считал, что камень, вправленный в застежку, не дороже обычного стекла. Но сейчас в лучах яркого солнца камень горел ярким зеленым огнем, который не мог быть у простого стекла. Ани сказал мальчишке про шестьдесят драхм, но это была всего лишь догадка: он понятия не имел, сколько может стоить изумруд такой величины. Вполне возможно, что его цена намного выше.
Ани снова подумал о том, что мальчишка, вероятно, происходил из очень богатой и влиятельной семьи, если царица послала его сопровождать пятьдесят талантов золота для своего сына, который выезжал из страны. Такое задание не могли поручить человеку с сомнительным происхождением. Уж египтянина наверняка не послали бы сопровождать сокровища. Нужно, чтобы военачальники при царском дворе в Александрии тебя знали, а для этого необходимо быть чистокровным греком и к тому же богатым. Заносчивость Ариона, как и его изящная речь, говорили сами за себя. Что до самого Ани, то он происходил из крестьянской семьи, но при встрече мог распознать аристократа. Поступок мальчишки выглядел в его глазах как ужасное расточительство. Как можно, обладая столькими вещами, бросить все, чтобы пойти за этим ничтожеством – молодым царем навстречу нищете и изгнанию? Преданность – это, конечно же, хорошая штука, но может статься и так, что сын Клеопатры не захочет принять еще один голодный рот, особенно если этот человек слишком болен и вряд ли будет полезен.
Что касается фибулы, то Ани рассудил просто: если уж Арион, несмотря на его отказ, все же оставил ее, то ему нужно смириться и принять драгоценность как дар. Однако эта мысль его не успокоила. Перед глазами стояло лицо Ариона, каким он запомнил его этим утром: осунувшееся и изнуренное от неутихающей боли, на котором выделялись пепельного оттенка круги под глазами и острый греческий нос с обгоревшей на солнце и шелушащейся кожей. Несмотря на то что Арион был полон решимости, Ани не понимал, что этот пылкий, отважный и совершенно далекий от реальной жизни молодой человек собирается делать без денег. Ему обязательно понадобятся лекарства и уход, еда и одежда. Наверное, он рассчитывает на то, что о нем позаботятся его приятели с таинственного корабля, но Ани прекрасно понимал, что даже самые близкие друзья спокойно бросят его, едва почуяв опасность. Может, он рассчитывает на молодого царя Цезариона? Но это еще более глупо, поскольку никто из Птолемеев не раскошелится ради раненого слуги, который не уберег пятьдесят талантов золота.
Ани поморщился и с шумом выпустил воздух. Делать нечего: он не может оставить неопытного и к тому же раненого мальчишку без гроша в кармане в этом суровом мире. Ему придется найти его и отдать ему фибулу. Если Арион вернет двадцать драхм – хорошо, а если нет – что ж поделаешь! – милость, оказанная незнакомцу в беде, должна быть угодна богам и принесет удачу, а она, боги свидетели, нужна ему в течение следующих нескольких дней.
Ани мысленно представил себе, как он рассказывает жене и дочери о несчастном парнишке, которому он помог. Представил, как жена с волнением и гордостью слушает его, а шестнадцатилетняя дочь широко раскрыла глаза от восхищения. Если Тиатрес всегда беспокоилась о том, что люди пользуются щедростью ее мужа, то Мелантэ была уверена, что ее отец в равной степени обладает и щедростью, и мудростью. Он улыбнулся: наверное, не стоит жалеть о двадцати драхмах, если хочешь выглядеть героем в глазах своей семьи. Он снова вернулся к Менхесу и Имутесу, присел на корточки и потянул старшего за ногу. Ворча, Менхес проснулся и, приподнявшись с одеяла, оперся на локоть и сонно уставился на Ани.
– Арион ушел, – сообщил ему Ани.
– Да чтоб он провалился! – выпалил Менхес. – Я тебе говорил, что он тебя надует.
– Он оставил вот это. – Ани помахал перед его глазами фибулой, зажав ее между указательным и большим пальцами. – Я хочу найти его и заставить вместо этого дать мне деньги. Вернусь через пару часов. Оставайся с товаром.
Менхес что-то проворчал и снова лег.
– Он будет отрицать, что когда-либо видел тебя, – мрачно произнес он. – Ни один грек никогда не признается, что должен что-то египтянину.
– Посмотрим, – ответил Ани и зашагал по направлению к городу.
Пройдя тридцать шагов, он обернулся и, увидев, что Менхес за ним не наблюдает, свернул к берегу. У него есть немного времени, чтобы окунуться в море.
Вода в лагуне была теплой, как кровь, соленой, как слеза, и поразительно прозрачной. В ней плавали такие рыбы, каких он никогда раньше не видел: ярко-желтые, радужного синего цвета или даже в черно-белую полоску, похожие на бабочек. На дне колыхались ярко-зеленые водоросли, собранные в пышные пучки, а там, где дно было каменистым, росли необыкновенные растения, как будто изваянные из белого камня, и красно-зеленые цветы, длинные лепестки которых покачивались, влекомые неторопливым течением воды. «О боги! – с восхищением подумал он. – Как бы это понравилось Мелантэ!»
Ани ходил по мелководью, стараясь запомнить все, что ему довелось увидеть, чтобы потом, вернувшись домой, рассказать дочери. К одному из цветов прикоснулась рыба, и – это было невероятно! – «цветок» схватил сопротивляющуюся рыбу своими длинными лепестками и затянул в рот, который образовался в его центре. Изида и Серапис, Мелантэ была бы в восторге! Как жаль, что его девочка не видит этого! Он представил ее смуглое личико, широко раскрытые, сияющие от волнения глаза, в которых светился неподдельный интерес ко всей этой красоте.
Всем остальным его детям море, конечно, тоже понравилось бы, да и Тиатрес, его жена, воскликнула бы от изумления, но лишь Мелантэ почувствовала бы то же самое, что и он сам. Младшие дети еще слишком малы, чтобы оценить такую красоту, а Тиатрес слишком... практична. Это, несомненно, очень хорошо, но иногда мир оказывается невероятно удивительным и остается только набрать полную грудь воздуха и закричать от восторга при виде необыкновенных чудес. Изида и Серапис, этот «цветок» действительно съел рыбу! Кто бы мог подумать?
Ани не пошел по дороге, ведущей на рыночную площадь, а вместо этого зашагал вдоль берега, пока пляж не закончился и он не оказался на выложенной булыжником набережной. Арион, несомненно, отправился к кораблю. Учитывая, что судно было отправлено по распоряжению царицы, вряд ли это был торговый корабль. Его будет легко найти.
Он почти сразу его узнал – продолговатая галера выделялась среди торговых кораблей, как гончая среди овец, – и быстро зашагал по набережной, направляясь к кораблю. Однако он вскоре замедлил шаг, обратив внимание на небольшую группу людей, которые столпились у входа одной гостиницы. Увидев, что зеваки собрались возле какого-то тела, Ани остановился. Движимый нехорошим предчувствием, он перешел дорогу и, протиснувшись сквозь плотное кольцо, увидел, что это Арион. Юноша лежал на раненом боку; одна нога была неестественно вывернута; голова запрокинулась назад, а подбородок блестел от слюны. Плащ, одолженный Ани, запутался вокруг его шеи и левой руки. Казалось, что он уже не дышит и его обожженное солнцем лицо застыло, как будто сведенное судорогой, – такое юное, что невольно вызывало жалость.
– Святая мать Изида! – в ужасе прошептал Ани.
– У него был припадок, он упал и примерно час назад умер, – сообщил ему какой-то высокий человек из толпы. – Нужно убрать тело, но мы еще не решили, куда его унести. Ты не знаешь, кто он?
– Знаю, – с трудом вымолвил Ани и, не в силах оторваться от неподвижного лица юноши, пояснил: – Его имя Арион. Он родом из Александрии. Сегодня утром он приехал со мной в город.
Теперь все пристально смотрели уже на Ани. Один из мужчин, худощавый грек, одетый в голубой хитон, холодно спросил у него:
– Ты еще один друг Дидима?
– Я первый раз в Беренике и не знаю никакого Дидима, ~ ответил Ани. – Я из Контоса.
Караванщик присел на корточки возле тела юноши и начал осторожно высвобождать его руку. Тело Ариона было теплым, даже горячим от полуденной жары, но каким-то вялым. Внезапно Ани осознал, что, прикоснувшись к нему, он уже принимает участие в погребальном ритуале. Караванщик с покорностью принял мысль о том, что ему в конце концов придется оплатить похороны, хотя, по справедливости, это даже не его забота. Но он не мог оставить тело мальчика гнить у моря, а его дух – скитаться без пристанища. По крайней мере, это будут похороны по греческому обычаю – быстро и в огне, а не мумификация.
– Я имею в виду Дидима, который останавливался в моей гостинице, – продолжил мужчина в голубом хитоне. – Позавчера его арестовали. Он должен мне деньги.
– Кто? – рассеянно спросил Ани, не понимая, о чем ему говорят.
– Дидим, – повторил незнакомец, на этот раз громче. – Он должен мне деньги. Вот этот молодой человек пришел в гостиницу и сказал, что ищет Дидима, а ты говоришь, что он был с тобой. Дидима арестовали римляне. Они на том корабле, на «Немесиде». Я могу сейчас пойти и сказать им, что ты ищешь Дидима, понял? Или, может, расплатишься за одного друга и спокойно отправишься хоронить другого?
Ани посмотрел в его холодные глаза и медленно выпрямился. Рядом с человеком в голубом хитоне стояли еще трое мужчин, и по крайней мере двое из них были греками. Все четверо, судя по всему, жили в Беренике, тогда как он сам был здесь чужаком. Однако это не имело никакого значения: Ани настолько разозлился, что совсем не испытывал страха перед ними.
– Я уже сказал, что не знаю никакого Дидима, – невозмутимо повторил Ани. – Я хозяин каравана, родом из Коптоса. Я случайно встретил этого юношу по дороге и привез его сюда, потому что он был ранен и нуждался в помощи. Но если бы я был хозяином гостиницы и увидел молодого человека, израненного и совершенно обессиленного, пришедшего ко мне в поисках друзей и помощи, я не стал бы угрожать ему тем, что выдам его врагам, и не требовал бы, чтобы он заплатил деньги, которых у него нет. И если бы я увидел, как он скончался от горя и страха на пороге моей гостиницы, то не стал бы угрожать человеку, который пришел забрать его тело. Я бы обратился с молитвами к Зевсу Гостеприимцу, чтобы тот простил мне этот большой грех, и страшился бы, чтобы мой следующий гость не нарушил законов гостеприимства так же вероломно, как я сам.
Хозяин гостиницы покраснел от гнева и стыда. Высокий грек, который первым заговорил, – хорошо одетый человек средних лет – спросил, обращаясь к нему:
– Ты действительно так поступил, Кердон?
– Он назвался другом этого самого Дидима! – начал жаловаться Кердон. – Да, я попросил его уплатить долг своего друга, а когда он сказал, что у него нет денег, я приказал ему убираться. Но я не ходил к римлянам!
– Если бы ты взял с него деньги, тебя бы за это прокляли, – сказал высокий мужчина, бросив печальный взгляд на галеру. – Враги мечом захватили нашу страну и приплыли сюда на этом корабле, чтобы устроить ловушку слугам царицы. Неужели ты хотел отдать им молодого грека?
– Я не пошел к ним! – продолжал оправдываться Кердон, которого внезапно бросило в пот. – Сейчас тяжелые времена, Архедам. Сам знаешь. Мне нужны были эти деньги, и я их потребовал. Но я не ходил к римлянам!
– Однако ты угрожал, что сделаешь это, – негромко произнес высокий мужчина. В его голосе чувствовалось суровое осуждение. – А этот молодой человек, который был болен, сейчас мертв. Я запомню это, Кердон. – Он повернулся к Ани. – Друг, я Архедам, сын Архелая. Я начальник порта в Беренике, и меня позвали сюда, чтобы решить, что делать с телом этого несчастного юноши. Ты действительно хочешь взять на себя все расходы, связанные с похоронами? Честно говоря, если ты не сделаешь этого, то я даже не знаю, как поступить. В нынешних условиях город не может оплатить погребение своих граждан. Римляне, прибывшие на корабле, объявили, что мы не являемся их подданными, и городской совет понятия не имеет, располагаем ли мы каким-либо доходом и имеем ли право тратить эти деньги.
Ани нервно сглотнул. Если этот человек на самом деле начальник порта, то его расположение поможет ему легко решить любую проблему в Беренике. И наоборот, враждебное отношение Архедама может обречь предприятие караванщика на провал. С покорностью, но в то же время с некоторой досадой Ани вдруг осознал, что уже не знает точно, по какой причине он готов оплатить похороны Ариона: то ли по своей душевной доброте, то ли потому, что хочет заручиться поддержкой влиятельного в Беренике человека.
– Я беру все расходы на себя, – помедлив, согласился он. – Однако я буду рад, если горожане помогут мне. Как вы, наверное, уже поняли, я египтянин и мало знаю о греческих погребальных обрядах.
– Да вознаградят тебя боги за твое благочестие, – с теплотой в голосе произнес Архедам. – Скажи мне, куда ты хочешь отнести тело несчастного юноши, и я помогу тебе.
Оказалось, что среди собравшихся у гостиницы людей был раб, принадлежавший городу и приставленный к начальнику порта.
По указанию Архедама он привез с собой повозку, на которую нужно было погрузить умершего Ариона. Ани помог ему поднять безвольное тело юноши, затем приостановился, чтобы расправить сбившийся под ним плащ. «Бедный мальчик, – печально думал он. – Такой молодой... У него вся жизнь была впереди. Богатый ведь... и благородный... образованный... И бог весть какой еще, в чем я не очень смыслю. И вот он лежит бездыханный... Какая потеря... Он мог бы быть мне полезен, даже если бы сам себе больше не был нужен. Изида и Серапис, защита и небо для всех людей, примите его с милостью».
Не питая ни малейшей надежды, Ани все-таки нащупал жилку под расслабленной челюстью Ариона и внезапно почувствовал, как под его большим пальцем медленно, но непрерывно и уверенно бьется пульс.
Широко раскрыв глаза от изумления и глупо улыбаясь, словно помешанный, Ани воскликнул, обращаясь к столпившимся у повозки горожанам:
– Он жив! Да будет прославлена великая богиня! Он еще жив!
– Что? – вскричал Архедам и подошел поближе, чтобы убедиться в том, что египтянин не ошибся.
– Ха! – воскликнул Кердон. Было видно, что хозяин гостиницы испытал огромное облегчение, хотя и продолжал возмущаться: – Ты обвинил меня, а у парня просто-напросто случился приступ эпилепсии. Он болен, к нему нельзя прикасаться!
– Это неправда! – возразил Ани, но в то же самое мгновение у него закралось подозрение, что так оно и есть. Он вспомнил, как повел себя Арион, когда старая шлюха в Гидревме сообщила ему, что у него был припадок. Без всякой тревоги и удивления он угрюмо посмотрел на нее и с некоторой обидой произнес: «Мне уже лучше». Другой на его месте отреагировал бы иначе. Мысль о том, что молодой честолюбивый грек мог страдать столь презренной болезнью, показалась ему странной. Однако Ани как ни в чем не бывало продолжил, не выдавая своих сомнений:
– Юношу серьезно ранили во время нападения на лагерь. Кроме того, у него был сильный жар. Он потерял много крови и почти ничего не пил на такой жаре. Он провел две ночи в пути с открытой раной в боку, а тут еще ты со своими угрозами, которые лишили его последней надежды. Необязательно страдать этой болезнью, чтобы упасть в обморок после всего, что ему пришлось пережить. Нужно отнести его в тень.
– Я не пущу его в свою гостиницу! – тотчас же воскликнул Кердон. – У меня не обслуживают больных.
Гордо вскинув подбородок, он уверенной поступью прошел в дом и захлопнул за собой дверь.
Архедам посмотрел на Ани и предложил:
– Я помогу тебе отвезти молодого человека к твоему каравану. «В доме ему было бы лучше», – подумал Ани, но вслух ничего не сказал. Меньше всего на свете он хотел перечить начальнику порта.
– Ты говорил, что он ранен? – спросил Архедам, как только они пошли по набережной, направляясь к тому месту, где стоял караван Ани. Раб тянул повозку впереди, а Ани с начальником порта толкали ее сзади.
Ани кивнул.
– Этот юноша серьезно ранен. Кроме того, у него был солнечный удар. Третьего дня я нашел его ночью на дороге. Он был без сознания. Я попытался убедить его остаться в Гидревме, чтобы он мог набраться сил, но Арион настоял на своем и поехал в Беренику, поскольку спешил попасть на этот корабль.
– Признаться, я очень рад, что есть кому о нем позаботиться, – вздохнув, произнес Архедам. После некоторой паузы, сдерживая гнев, он продолжил: – Люди, живущие по соседству с гостиницей, рассказали мне, что, когда юноша упал, из дома вышел Кердон и начал на него кричать, чтобы тот убирался прочь. Они говорили, что он даже бил его ногами. Мое сердце обливается кровью при мысли о том, что этот юноша – верный слуга царицы – мог умереть, оттого что какой-то мужлан поносил его последними словами и пинал ногами.
– Никому негоже умирать такой смертью, – согласился с ним Ани.
Архедам кивнул головой и что-то пробормотал. Немного помолчав, начальник порта снова заговорил, но уже в другом тоне.
– Этот молодой человек из лагеря, что стоял возле Кабален? – осведомился он. – Я знал об их отряде. Мне поручили оказывать помощь их военачальнику в случае необходимости. Может... может, мне стоит предупредить его? Или прийти на помощь?..
«Он знает о золоте, – подумал Ани, – или, по крайней мере, подозревает о его существовании. Помощничек!»
– Нет, – спокойно ответил он. – Римляне захватили лагерь. Если верить Ариону, там было золото, но теперь оно в руках римских легионеров. Четыре ночи назад отряд римлян нагнал нас по дороге из Коптоса, и Арион сказал, что ему чудом удалось спастись.
Архедам вздохнул.
– Они серьезно подошли к делу: один отряд подготовился для захвата лагеря, другой – для захвата корабля, на случай если первый не справится с заданием. Отец Зевс, почему мне суждено стать свидетелем того, как чужеземцы завоевывают Египет!
«Мой народ уже это пережил», – подумал Ани, но опять же предпочел промолчать.
– Ты говорил, что приехал с караваном? – продолжил начальник порта, с недоверием поглядывая на грязный хитон и потрепанный плащ Ани.
Тот утвердительно кивнул.
– У меня совсем маленький караван, господин Архедам, однако я действительно его хозяин. Я – Ани, сын Петесуха, родом из Коптоса. – Он вдруг почувствовал, как непривычно звучит его имя для этого утонченного грека, и тут же поспешил добавить: – Прошу вас извинить меня за то, как я одет. Я беспокоился об Арионе и, когда понял, что юноша сам ушел в город, отправился на его поиски, не успев даже переменить одежду, в которой был в дороге.
Не стоит упоминать о купании.
– Твое беспокойство делает тебе честь, – с одобрением произнес Архедам. – Мне нравится твоя решимость и настойчивость. Твой караван – единственный в городе. Большинство купцов хотят знать, как будут обстоять дела после войны, и не спешат вкладывать деньги, потому что опасаются риска. Наш город переживает сейчас нелегкие времена.
Для Ани такой поворот разговора оказался естественным предлогом, чтобы поговорить о собственных делах, и он твердо решил воспользоваться представившейся возможностью.
– Если честно, господин Архедам, я здесь как раз из-за войны. В Коптосе у меня есть кое-какая собственность, я занимаюсь производством тканей. На протяжении нескольких лет я поставлял льняные ткани одному купцу, который затем вкладывал эти деньги в торговлю вдоль побережья. А в этом году он не рискнул тратиться, хотя его корабль вернулся благополучно. Забрав выручку за прошлое путешествие, он ничего не вложил в следующее. Я подумал о том, что мог бы сделать это вместо него. Мне всегда хотелось побывать в Беренике.
Архедам улыбнулся.
– В какой корабль ты вкладываешь деньги?
– Всего лишь надеюсь вложить, – вежливо поправил его Ани и улыбнулся в ответ. – Может статься, что у меня не будет никакого выбора и придется купить все, что я смогу приобрести из того товара, который есть, а потом уехать восвояси. Корабль, о котором я говорю, называется «Благоденствие».
Архедам прищелкнул языком. Судя по всему, это название было ему знакомо и вызывало приятные эмоции.
– Я спросил о корабле, потому что ты упомянул о купце, который отказался от участия в сделке. Дело в том, что капитан корабля «Благоденствие» – мой друг. Его имя Клеон, сын Каллиаса. Который уже день он с тоской ходит по городу, не зная, куда бы сбыть свой товар. Обычно... – сказал начальник порта и запнулся, смерив Ани испытующим взглядом, – обычно он неохотно заключает сделку с незнакомцами, особенно, прошу прощения, с теми, кто не пользуется всеми свободами, которые есть у греков. А это как раз то, чего у тебя, как я понимаю, нет.
Ани кивнул. С самого начала он прекрасно сознавал, что его происхождение не будет ему на руку. Египтяне платили налоги, от которых греки были освобождены, они не могли занимать общественные должности, доступные только греческим подданным. Судопроизводство совершалось для них не по тем же самым законам, которые действовали в отношении греков; им запрещалось заключать браки с гражданами греческого происхождения, и они не могли стать гражданами какого-либо греческого города. Как деловой партнер, египтянин, без всякого сомнения, сталкивался с некоторыми неудобствами, заключая сделку с греком.
– Как бы там ни было, – продолжил Архедам, – я расскажу о твоем добродетельном поступке по отношению к незнакомому человеку и о решимости, которую ты проявил, прибыв сюда, несмотря на неспокойные времена. Ты не желаешь прийти завтра вечером ко мне домой на ужин и познакомиться с ним?
«О могущественная Изида! – с горячей благодарностью подумал Ани. – Тысячу раз тебе спасибо!»