Страница:
– Благодарю вас, – тут же ответил Ани. – Вы очень добры ко мне.
Они подошли к тому месту, где набережная переходила в пляж. Мужчины остановились, потому что повозка не смогла бы проехать по глубокому песку. Отсюда уже был виден караван, который, ничем не потревоженный, стоял там же, возле источника, представляя собой не совсем приглядное зрелище – несколько верблюдов, три навеса и кучка тюков с товаром.
– Мы приехали только сегодня утром, – поспешил сообщить начальнику порта Ани. – Я еще не успел арендовать палатку.
– Я вижу, что ты еще не поместил товар на склад, – заметил Архедам. – У меня есть свой склад, который сейчас пустует. Такое бывает. Он находится на углу между рыночной улицей и набережной. Клеон обычно хранит там товар до погрузки его на корабль.
– О большем я и мечтать не мог, – тут же отозвался Ани.
– В таком случае привози свой товар сегодня вечером, – удовлетворенно произнес Архедам. – Приходи за два часа до заката, и я прослежу, чтобы тюки сложили как следует. А мой сосед Кратист сможет одолжить тебе палатку.
– Я буду этому очень рад. Чтобы быстрее поправиться, Ариону, конечно же, нужно укрытие получше, чем простой навес.
Они оба посмотрели на неподвижное тело, лежавшее на повозке. Архедам вздохнул.
– Буду с тобой честен, – несколько пристыженно сказал он. – Я знаю, что мне бы следовало взять этого юношу в свой дом, но я побаиваюсь Кердона. Если он пойдет к римлянам и сообщит им, что, мол, Архедам укрывает у себя беглеца... Меня знают как приверженца царицы. Это обвинение может лишить меня всего. Ты присмотришь за этим несчастным юношей?
«А если Кердон скажет, что египтянин, хозяин каравана, укрывает у себя беглеца? – с тоской подумал Ани. – Я ничего не потеряю?» Однако он улыбнулся Архедаму и ответил:
– Думаю, что с ним все будет хорошо, если мне удастся уговорить его отдохнуть несколько дней. Пойду, приведу осла, чтобы довезти его до лагеря.
Он поспешил к лагерю через песчаный пляж, отвязал осла и подвел его к началу набережной. Раб помог ему положить Ариона на спину животного. Юноша застонал, когда его поднимали, но Ани расценил это как хороший знак.
– Пусть боги вознаградят тебя за твое милосердие, – сказал Архедам, довольный тем, что избавился от небезопасной проблемы, не обременив при этом ни своих домашних, ни собственную совесть. – Буду ждать тебя сегодня вечером у склада.
Когда Ани привел осла в лагерь, Менхес уже проснулся. Он стоял возле источника и умывался. Погонщик выглядел совершенно сбитым с толку, когда увидел Ани, и сразу поспешил к нему.
– Всемогущие боги! – воскликнул он, окидывая взглядом безжизненное тело, лежавшее на грязной, покрытой кудлатой шерстью спине осла. ~~ Что с ним стряслось?
– Упал на улице. – Ани закинул одну руку юноши себе на плечо и осторожно опустил его на землю. – Позвали начальника порта, чтобы решить, что делать с трупом, но все обошлось, он еще жив. Помоги мне положить Ариона обратно под навес.
– Тебе следовало оставить его, – сказал Менхес, не сдвинувшись с места. – От него только одни неприятности. Не видать тебе денег с того корабля.
Ани рассмеялся.
– Да, с того корабля я денег не увижу, – согласился он, с насмешкой наблюдая за Менхесом, которого смутили его слова. – Похоже, что римляне послали людей, чтобы захватить корабль царицы еще до того, как он приплыл в Беренику. И теперь триера стоит у причала в качестве засады для отбившихся от войска греков.
Эти слова сначала удивили Менхеса, а затем привели его в ужас.
– И ты намерен держать этого греческого оборванца в нашем лагере? И как долго?
– От меня не убудет, если я позабочусь об этом парнишке, – весело ответил Ани. – Начальник порта был настолько поражен моим великодушием по отношению к греку, что даже пригласил меня на ужин, чтобы я мог встретиться с капитаном «Благоденствия». Он почти пообещал, что порекомендует меня капитану как возможного партнера! – Ани рассмеялся. – Да, пусть боги и в самом деле вознаградят меня! Если не хочешь помочь мне положить Ариона под навес, то принеси хотя бы чистой морской воды. Хочу осмотреть его рану.
Арион застонал, когда египтянин начал промывать ему рану. Смазывая воспаленную кожу миррой, Ани заметил, как Арион, немного поморгав, открыл глаза. Его непонимающий взгляд скользнул по одеялу, на котором он лежал, по лицу египтянина, склонившегося над ним, как будто все это он видел впервые.
– Спокойно, – мягко произнес Ани, положив руку на обнаженную грудь юноши и не давая ему подняться.
Потускневшие глаза Ариона внезапно оживились, и кровь прилила к его осунувшемуся лицу. С непонятно откуда взявшейся силой он отбросил руку Ани, перевернулся на другой бок и встал на колени.
– Убери от меня свои руки, – огрызнулся он.
– Сядь! – нетерпеливо сказал Ани. – Песок попадет в рану.
Юноша осмотрел себя, едва сдерживая охватившее его бешенство. Ани расстегнул хитон на левом плече, оставив его болтаться на одном лишь поясе. Его кожа была бледной, и припухшая рана выделялась на ней синевато-багровым пятном. Кое-где начали проявляться свежие следы побоев.
– Что ты делал? – гневно спросил он.
– Занимался твоей проклятой раной! – раздраженно ответил Ани. Поведение мальчишки начинало его бесить. – Мальчик, ты упал посреди улицы возле гостиницы, и, пока ты лежал там без памяти, тебя крепко избил хозяин гостиницы... По крайней мере мне так рассказали.
– О Геракл, мой корабль! – с болью в голосе воскликнул Арион.
– Его захватили твои враги, – спокойно отозвался Ани. – Я слышал об этом. Мне очень жаль.
Арион пропустил мимо ушей соболезнования египтянина.
– Почему я здесь? – спросил он. – Зачем ты пошел за мной и привез опять сюда, если знаешь, что я не могу с тобой расплатиться? Я не... – в его голосе послышались неприязнь и отвращение, – я не раб, с которым ты можешь обращаться, как тебе вздумается! Я не твой мальчик и никогда им не стану! О боги! Что ты со мной делал?
– Мать Изида, так ты думаешь об этом? – едва сдерживая ярость, воскликнул Ани. – Я промывал твою рану! – крикнул он, возмущенный до глубины души. – Ты что, решил, что я собирался лечь с тобой?
Как раз об этом Арион и подумал. Он пристально смотрел на Ани, и в его глазах полыхал злой огонь.
– Как ты вообще мог обо мне такое подумать? – спросил разъяренный Ани. – Я к тебе относился всегда только по-доброму. – Он потрясению замолчал, вглядываясь в разгневанное лицо юноши. – Бог ты мой, – прошептал он после паузы. – Вот как все обстоит среди богатых греков. Стоит кому-то сделать что-то хорошее, так ты сразу же думаешь, что от тебя хотят получить что-то взамен?
Наконец Арион немного успокоился и потупил взгляд. Ани, в свою очередь, ощутил некоторое неудобство. Он ведь действительно кое-что хотел от мальчишки. Не умеряя, однако, своего негодования, Ани убеждал себя в том, что это ничего общего не имеет с тем, о чем подумал Арион. И вообще, он готов позволить юноше уйти, даже не упомянув о его долге.
– Видишь ли, – сказал Ани, садясь на корточки. – Я не любитель мальчиков. Я женатый человек – сейчас у меня вторая жена, потому что первая умерла при родах. У меня трое детей. Даже если бы мне нравились мальчики, я ни за что не стал бы пользоваться беспомощностью раненого человека, который находится под моей защитой. Пусть боги покарают меня самой страшной карой, если я когда-нибудь совершу подобное бесчинствие! Позор на твою голову за то, что ты обвинил меня в этом, хотя я не давал тебе ни малейшего повода!
Дрожа всем телом, Арион торопливо нащупал амулет, висевший им шее, и приложил мешочек с лекарственной смесью к лицу. К коже, он всегда так делал, когда переживал какое-то потрясение.
– Я спас тебе жизнь! – продолжал Ани, с каждой минутой распаляясь все больше и больше. – Я заплатил, чтобы за тобой ухаживали. Я дошел сюда пешком, позволив тебе ехать верхом; я кормил тебя и отказался брать у тебя драгоценную фибулу, даже когда ты мне ее предложил. А когда ты все-таки оставил фибулу мне, я пошел в город, чтобы вернуть украшение тебе. Я нашел тебя, когда все думали, что ты уже мертв. Но я привез тебя сюда и начал собственноручно ухаживать за гобой... И вот вместо слов благодарности я получаю постыдные обвинения!
Не сдвинувшись с места, Арион опустился на горячий песок возле своей постели.
– О Дионис! – глухо произнес он, стоя на коленях.
– Я готов принять твои извинения, – вставил Ани. Арион, казалось, его не расслышал.
– О боги, почему я все еще жив?! – Юноша закрыл лицо руками и зарыдал.
«Снова корабль, – подумал Ани. – Теперь, когда Арион убедился, что я не причинил вреда его эллинскому целомудрию, мыслями мальчишки снова завладел корабль. Клянусь великой богиней, что Менхес был прав: лучше бы я бросил на произвол судьбы этого себялюбивого поросенка».
– Мальчик, – стараясь держать себя в руках, сказал Ани. – Судьба была к тебе благосклонна, когда уберегла от этого корабля, не дав ступить на его борт. Даже если бы там были твои друзья, ты бы смог уехать только в другую страну, а так ты сможешь вернуться домой, к своим родственникам в Александрии, которые позаботятся о тебе...
– Они мертвы, – охрипшим голосом отозвался Арион. – Я не могу вернуться домой.
А это уже совсем другое дело. Внезапно Ани почувствовал, что испытывает искреннюю жалость к этому юноше, оставшемуся не только без семьи, но и, возможно, без денег. Сирота, едва достигший совершеннолетия, который взял оружие и беззаветно сражался за дело царицы. Он не сможет заявить о своих правах на какую-то собственность в Александрии, даже если его родители были настолько богаты, насколько об этом красноречиво свидетельствует его поведение. Римские завоеватели будут рады вознаградить горожан, которые помогают и поддерживают их, и сделают это за счет наследства тех, кто верно служил царице.
– Даже если и так, – сказал Ани после непродолжительной паузы. – Ты молод, образован, ты законный гражданин, и когда ты выздоровеешь...
При этих словах Арион только усмехнулся, и Ани, вспомнив о своих недавних подозрениях, понял, что тот не надеется когда-либо избавиться от мучившей его болезни.
– У тебя проклятая болезнь? – без обиняков спросил египтянин. Арион поднял голову, в его увлажнившихся от слез глазах ясно читались страх и чувство стыда. Он все еще прижимал ко рту мешочек с травами.
– Что это? – мягко спросил Ани, касаясь шелкового мешочка. – Амулет против приступов?
Немного поколебавшись, Арион опустил мешочек.
– Да, – с горечью произнес он. – Скорее это лекарство, которое проясняет мозги. Я точно не знаю, но без него может быть только хуже.
Ани не знал, что ему ответить. Проклятая болезнь. Он не разделял всеобщего страха перед этим недугом и не думал, что болезнь заразна. В Коптосе он знал женщину, у которой каждый день, с самого раннего детства, случались припадки. Всю свою жизнь несчастная прожила вместе со своей семьей – сначала с родителями, затем с братом и его семьей. Однако никто из родных никогда не страдал эпилепсией. Среди соседей тоже никто не заболел, несмотря на то что все брали воду из одного колодца, свободно одалживали друг другу одежду и горшки для приготовления еды. Проклятая болезнь не может быть заразной, это точно. Но в любом случае она неизменно вызывала отвращение и ужас у всех, кто становился свидетелем ужасных приступов, а человек, которому выпало несчастье страдать этим недугом, мучился всю свою жизнь.
Ани вдруг почувствовал, что, узнав о болезни мальчика, он проникся к нему еще большей симпатией и состраданием. Недоверчивость, нежелание рассказывать о каких-либо подробностях своей жизни – все это объяснялось не столько высокомерием, сколько боязнью, что его оттолкнут, если узнают о страшной болезни. Кроме того, Ани готов был поклясться Изидой и Сераписом, что юноша очень храбр. Чтобы добраться до Береники, он должен был превозмочь не только боль, жажду и жару пустыни, но и собственный недуг. Египтянин видел, как он боролся из последних сил, не щадя себя и не испытывая самодовольства от того, что ему удалось это сделать.
– Мне следовало умереть, – очень тихо произнес юноша. – Сударь, я прошу прощения за то, что был вам обузой, и за подозрения, которые, как оказалось, были необоснованными. Благодарю вас за вашу безмерную доброту. Я сейчас уйду. Можете оставить фибулу себе.
Ани удивленно посмотрел на него. Отчаявшись, он подумал, что Арион снова не доверяет ему и не понимает, что такое настоящая доброта. Или, опять же, из-за своей неопытности и неумения разбираться в людях он подумал о нем самое плохое.
– Сядь! – приказал караванщик. – Ты не в состоянии идти куда-либо. Я не боюсь твоей болезни, и если мне было стыдно бросить тебя беспомощного, когда ты был просто ранен, то мне будет вдвойне стыдно поступить так с тобой сейчас, когда ты не только ранен, но еще и страдаешь эпилепсией. Ты можешь остаться здесь, пока не почувствуешь себя лучше. На самом деле...
Ани вдруг заколебался. С самого начала ему понравились изысканность и красивые обороты речи этого молодого грека, и он сгорал от нетерпения предложить ему сделку, однако не был уверен, что этот гордый и своенравный юноша спокойно отреагирует на его предложение.
– Спасибо, – сказал Арион, бросив на египтянина безучастный взгляд, – но в этом нет необходимости.
Ани тут же понял, почему «в этом нет необходимости». Сплюнув на землю, он сказал:
– И что же ты собираешься делать? Может, сдашься римлянам или наложишь на себя руки?
Арион удивленно посмотрел на него, словно не ожидал, что Ани окажется таким прозорливым. Он и не думал, что его переживания так тронут египтянина. Однако для Цезариона это ничего не меняло. Он положил душу и сердце ради царицы, и его дело потерпело крах. Мысль о том, что можно продолжать жить и после поражения, казалась ему невозможной.
– И что хорошего будет из того, что ты умрешь? – спросил его Ани. – Еще одна загубленная жизнь в конце проигранной войны. Почему бы не жить дальше, стараясь что-то исправить?
Арион снова приложил мешочек к лицу.
– Ты не представляешь, о чем говоришь. Эта утрата невосполнима.
– Но всегда можно найти выход.
– Оставь меня в покое! – с мольбой в голосе произнес Арион, не отрываясь от мешочка с травами.
– Разве ты не хочешь вернуться в Александрию? – мягко спросил Ани. – У тебя, должно быть, остались там друзья, даже если вся твоя семья погибла. Когда ты начнешь расспрашивать горожан, то почувствуешь, что о ком-то все-таки беспокоишься. Разве тебе не хочется узнать, как они? Ты не задумывался, что, возможно, они тоже беспокоятся о тебе и надеются встретиться с тобой снова? Разве тебе безразлично, как они будут себя чувствовать, когда узнают, что ты сам, собственными руками свел счеты с жизнью?
Последовало длительное молчание. Затем Арион устало лег на постель и, завернувшись в одеяло, снова зарыдал. Его тело сотрясалось от беззвучных рыданий, и с каждым всхлипыванием зияющая рана раскрывалась все шире.
– Мальчик мой! – с жаром сказал Ани, дотронувшись до его плеча. Он весь горел от охватившего его волнения. – Сынок, если ты вздумаешь покончить с собой, это будет ужасный, нелепый поступок. Не стоит этого делать. Не совершай эту глупость.
– Не прикасайся ко мне! – зло бросил ему Арион и оттолкнул от себя его руку. Некоторое время он лежал, содрогаясь от рыданий, закрыв глаза рукой, а затем, не меняя положения, сказал: – От Береники до Коптоса двенадцать дней пути, и еще четырнадцать вниз по реке из Коптоса до Александрии. Что ты предлагаешь? Ты будешь везти меня все это время только по своей доброте?
– Ну... нет, – признался Ани и, набрав полную грудь воздуха, осмелился наконец сказать: – Ты можешь расплачиваться со мной тем, что будешь писать за меня письма.
Арион даже не шелохнулся.
– Писать письма... – бесстрастным голосом повторил он и умолк.
– А почему нет? Писать письма на хорошем греческом одному благородному греку, с которым я хотел бы иметь дело, – затаив дыхание, осторожно произнес Ани.
От волнения караванщик почувствовал тяжесть в желудке и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Он действительно этого хотел. Сейчас Ани осознавал, что это желание было сильнее, чем он осмеливался признаться самому себе. Аристодем, чье место он пытался захватить в Беренике, был образованным греком из благородной семьи, и люди, с которыми он имел дело – в Беренике и в низовьях реки в Александрии, – тоже были греками. Они с презрением смотрели на неграмотных египтян. Ани, конечно, мог немного писать и читать. Но деловая переписка... Для него это было слишком сложно. Все, что он мог написать своей рукой, было изложено корявым языком и с огромным количеством орфографических ошибок. Образованный человек только посмеется и выбросит такое письмо. Ани давно подумывал над тем, чтобы нанять писца, но все, на что он мог бы рассчитывать, – это сделка с каким-нибудь деревенским недоучкой, ненамного грамотнее самого Ани. Арион же, напротив, – гражданин Александрии, из богатой семьи, оказавшийся в составе отряда, специально отобранного по распоряжению царицы. Этот юноша смог бы писать такие письма, в сравнении с которыми Аристодем будет казаться невежей! Кроме того, Арион мог бы научить его и другим вещам: порядкам и обычаям, заведенным в Александрии, тому, как надевать эти проклятые греческие гиматии[14], чтобы выглядеть достойно, как все благородные люди. В конце концов, он бы подсказал ему, как следует вести себя за ужином, что – о боги! – ему так пригодится уже завтра вечером. Короче говоря, он нуждался в помощнике благородного происхождения, а такие, как известно, не идут в наемные работники. Ему нужен был Арион.
Арион опустил руку и с презрением посмотрел на него. По его щекам все еще катились слезы.
– Ты хочешь, чтобы я на тебя работал? – глядя ему прямо в глаза, спросил он. – Ты предлагаешь мне быть твоим секретарем?
Судя по голосу юноши, это предложение было для него почти таким же унизительным, как и то положение «мальчика», на которое, как он ранее думал, собирался определить его Ани.
– Неофициально, – поспешил заверить его караванщик. – Нам необязательно составлять контракт. Ты можешь писать письма и давать мне советы относительно греческих обычаев, а я довезу тебя до Александрии и... хм... буду кормить и одевать тебя во время путешествия. Когда приедем в Александрию, у тебя будет полное право забыть обо мне и идти на все четыре стороны.
Чуть наклонившись к Ариону, Ани сказал то, что долго не решался говорить. Но теперь его голос звучал более уверенно:
– Ты обязан мне жизнью, Арион. Кроме того, ты уже должен мне двадцать драхм. Я расценю твое согласие как полную оплату этого долга. Не буду скрывать, что благодаря твоей помощи я получу выгоду, но и ты тоже не будешь в убытке. Ты доберешься до своего родного города и сможешь в крайнем случае разузнать, как обстоят дела у твоих друзей. Может быть, они смогут тебе помочь.
– Они не помогут мне, – еле слышно произнес Арион. – Но я бы хотел... я бы хотел... – Он замолчал на полуслове и отвернулся.
– Ты сможешь поехать в Александрию, – продолжал уговаривать его Ани. – Глупо умирать или сдаваться врагам. Зачем сводить счеты с жизнью в столь юном возрасте? – Египтянин хотел было снова коснуться плеча юноши, но вовремя остановился. Бросив на него жалостливый взгляд, он сказал: – Пойду принесу тебе поды, а ты пока полежи здесь и подумай над моим предложением. Что бы ты ни решил, помни о том, что спешить тебе некуда. Можешь оставаться с нами до тех пор, пока мы в Беренике. Во всяком случае, мы пробудем здесь пять дней. Сегодня вечером мы возьмем и аренду палатку, и в ней тебе будет удобнее.
– Мне следовало умереть, – уставившись в одну точку, задумчиво сказал Арион и остался лежать под навесом до самого вечера.
За два часа до заката Ани, уже побрившись и переодевшись в свою лучшую одежду, повел верблюдов, нагруженных тюками с товаром, к складу, который был расположен на углу между рыночной v ни ней и набережной. На вид это было крепкое строение, примыкавшее к большому дому, который, как незамедлительно предположил Ани, принадлежал Архедаму. Начальник порта проследил затем, чтобы их товар приняли и разместили, взял месячную плату за пользование складом, а затем отвел своего нового друга к соседу Кратисту, живущему в доме напротив. Тот был рад сдать палатку единственному в городе арендатору. Они погрузили ее на одного из верблюдов, вернулись в свой лагерь и уже принялись устанавливать ее, как вдруг увидели, что со стороны набережной к ним направляется группа вооруженных людей.
Выпустив из рук веревку, Ани с тревогой наблюдал за их приближением. Восемь солдат были одеты в кольчуги поверх коротких красных туник[15]; в руках у каждого было длинное копье и продолговатый щит – красный, украшенный желтым узором из молний и крыльев.
Девятый воин, скорее всего их командир, был одет в позолоченную кирасу, а в руке держал меч. Лучи заходящего солнца отражались в блестящих шлемах римлян с торчащими наверху гребнями из красного конского волоса. Посреди этой группы, ссутулившись, шел Архедам. Начальник порта выглядел таким испуганным и растерянным, что Ани показалось, будто он стал меньше ростом.
Когда отряд подошел к каравану, солдаты дружно остановились и с глухим стуком вонзили копья в песок. Их командир снисходительным взглядом окинул навесы и верблюдов. Менхес и Имутес, замерев возле палатки, у которой они до этого возились, тоже с любопытством посмотрели на него.
– М-м-м, – с мрачным видом пробормотал Архедам, обращаясь к римскому военачальнику. – М-м-м... Это Ани, хозяин каравана, о котором я вам рассказывал. М-м-м... Ани, это центурион Гай Патеркул, из того отряда римлян, которые находятся на борту «Немесиды». Он слышал о происшествии, которое случилось возле гостиницы, и ему, м-м-м... хотелось бы... хотелось бы поговорить с твоим гостем.
Ани почувствовал, как по его коже побежали мурашки. Итак, Кердон все-таки пошел к римлянам. Ясное дело, Архедам предполагал такой поворот событий, но Ани почему-то сомневался, что они заинтересуются сообщением владельца гостиницы. И вот теперь римляне здесь, и сделать уже ничего нельзя. Он не может ни спрятать Ариона, ни защитить его – более того, стоя перед этой стеной из металла, он по-настоящему испугался за собственную безопасность. Римляне могут с таким же успехом арестовать его за укрывательство беглеца, и кто знает, что с ним будет потом? Ани вдруг представил свою жену и детей, как они садятся ужинать в большой комнате в их доме в Коптосе, где семья обычно трапезничает в это время суток. Мелантэ говорит: «Интересно, а папа уже в Беренике?», а Тиатрес отвечает: «Я хочу только одного – чтобы он побыстрее вернулся домой». Всеблагая Изида, дай мне только вернуться домой!
– Мне сообщили, – сказал центурион на правильном греческом языке, хотя и с сильным акцентом, – что ты укрываешь воина царицы, беглеца из лагеря, стоявшего в Кабалси.
Ани нервно сглотнул. Скажи правду, приказывал он себе. Нет ничего зазорного в том, что ты оказал помощь раненому путнику. Если тебя за это покарают, то позор ляжет на их голову.
– Господин, – с почтением ответил он, стараясь сохранять самообладание, – я нашел раненого человека, который без сознания лежал посреди дороги, проходившей неподалеку от Кабален. Я взял его с собой и привез сюда, в Беренику, потому что, не пожалей я его, он бы умер. Господин, он очень юн, ему едва исполнилось восемнадцать лет. Он ранен и безоружен. Боги заповедуют нам быть снисходительными и милосердными к незнакомцам и странникам.
– Ты был в лагере греков возле Кабалси?
– Я? – удивленно спросил Ани. – Нет, конечно нет! Я из Коитоса, приехал сюда с караваном, привез льняные ткани на продажу. Архедам может подтвердить мои слова: товар, доставленный мной в Беренику, находится на его складе.
– Он уже сделал это, – кивнув головой, сказал римлянин. – А ты сам не расспрашивал этого юношу, кто он и как очутился им дороге?
Господин, когда я его нашел, он был без сознания. – Пусть римлянин поймет, что сначала он оказал помощь страждущему, а уже потом задавал ему вопросы! – На следующий день, когда он очнулся, я поговорил с ним. Юноша сказал, что его зовут Арион, что он родом из Александрии. Когда я начал задавать ему более подробные вопросы, он сообщил, что вместе с некоторыми другими людьми находился в лагере в горах, ожидая корабль, который должен был приплыть в Беренику. Он рассказал также, что ваши люди пришли в лагерь и было сражение, которое греки проиграли. Ему же, как я понял, удалось сбежать. Он хотел добраться до Береники, чтобы предупредить людей на корабле о том, что произошло в лагере. – Ани глубоко вздохнул. – Господин, мне очень жаль, что я нанес вам оскорбление тем, что помог ему, но я не подумал, что один раненый юнец может представлять такую важность для властителей Египта.
– Верно говоришь, – процедил сквозь зубы центурион. – Однако мне было поручено проследить затем, чтобы никто не убежал из лагеря Кабалси. Где беглец?
Чувствуя собственную беспомощность, Ани махнул рукой в сторону навеса.
Арион спал, его хитон все еще был спущен до пояса, и поверх открытой неперевязанной груди был накинут плащ, чтобы мухи не садились на рану: Ани решил, что сухой горячий воздух будет способствовать заживлению раны. Центурион взглянул на юношу и приказным тоном крикнул что-то своим людям. Двое из них тут же вытянули из песка оба шеста и свернули навес. Арион открыл глаза. Увидев центуриона, он попытался приподняться, но затем снова лег. Лицо юноши выражало смирение.
Они подошли к тому месту, где набережная переходила в пляж. Мужчины остановились, потому что повозка не смогла бы проехать по глубокому песку. Отсюда уже был виден караван, который, ничем не потревоженный, стоял там же, возле источника, представляя собой не совсем приглядное зрелище – несколько верблюдов, три навеса и кучка тюков с товаром.
– Мы приехали только сегодня утром, – поспешил сообщить начальнику порта Ани. – Я еще не успел арендовать палатку.
– Я вижу, что ты еще не поместил товар на склад, – заметил Архедам. – У меня есть свой склад, который сейчас пустует. Такое бывает. Он находится на углу между рыночной улицей и набережной. Клеон обычно хранит там товар до погрузки его на корабль.
– О большем я и мечтать не мог, – тут же отозвался Ани.
– В таком случае привози свой товар сегодня вечером, – удовлетворенно произнес Архедам. – Приходи за два часа до заката, и я прослежу, чтобы тюки сложили как следует. А мой сосед Кратист сможет одолжить тебе палатку.
– Я буду этому очень рад. Чтобы быстрее поправиться, Ариону, конечно же, нужно укрытие получше, чем простой навес.
Они оба посмотрели на неподвижное тело, лежавшее на повозке. Архедам вздохнул.
– Буду с тобой честен, – несколько пристыженно сказал он. – Я знаю, что мне бы следовало взять этого юношу в свой дом, но я побаиваюсь Кердона. Если он пойдет к римлянам и сообщит им, что, мол, Архедам укрывает у себя беглеца... Меня знают как приверженца царицы. Это обвинение может лишить меня всего. Ты присмотришь за этим несчастным юношей?
«А если Кердон скажет, что египтянин, хозяин каравана, укрывает у себя беглеца? – с тоской подумал Ани. – Я ничего не потеряю?» Однако он улыбнулся Архедаму и ответил:
– Думаю, что с ним все будет хорошо, если мне удастся уговорить его отдохнуть несколько дней. Пойду, приведу осла, чтобы довезти его до лагеря.
Он поспешил к лагерю через песчаный пляж, отвязал осла и подвел его к началу набережной. Раб помог ему положить Ариона на спину животного. Юноша застонал, когда его поднимали, но Ани расценил это как хороший знак.
– Пусть боги вознаградят тебя за твое милосердие, – сказал Архедам, довольный тем, что избавился от небезопасной проблемы, не обременив при этом ни своих домашних, ни собственную совесть. – Буду ждать тебя сегодня вечером у склада.
Когда Ани привел осла в лагерь, Менхес уже проснулся. Он стоял возле источника и умывался. Погонщик выглядел совершенно сбитым с толку, когда увидел Ани, и сразу поспешил к нему.
– Всемогущие боги! – воскликнул он, окидывая взглядом безжизненное тело, лежавшее на грязной, покрытой кудлатой шерстью спине осла. ~~ Что с ним стряслось?
– Упал на улице. – Ани закинул одну руку юноши себе на плечо и осторожно опустил его на землю. – Позвали начальника порта, чтобы решить, что делать с трупом, но все обошлось, он еще жив. Помоги мне положить Ариона обратно под навес.
– Тебе следовало оставить его, – сказал Менхес, не сдвинувшись с места. – От него только одни неприятности. Не видать тебе денег с того корабля.
Ани рассмеялся.
– Да, с того корабля я денег не увижу, – согласился он, с насмешкой наблюдая за Менхесом, которого смутили его слова. – Похоже, что римляне послали людей, чтобы захватить корабль царицы еще до того, как он приплыл в Беренику. И теперь триера стоит у причала в качестве засады для отбившихся от войска греков.
Эти слова сначала удивили Менхеса, а затем привели его в ужас.
– И ты намерен держать этого греческого оборванца в нашем лагере? И как долго?
– От меня не убудет, если я позабочусь об этом парнишке, – весело ответил Ани. – Начальник порта был настолько поражен моим великодушием по отношению к греку, что даже пригласил меня на ужин, чтобы я мог встретиться с капитаном «Благоденствия». Он почти пообещал, что порекомендует меня капитану как возможного партнера! – Ани рассмеялся. – Да, пусть боги и в самом деле вознаградят меня! Если не хочешь помочь мне положить Ариона под навес, то принеси хотя бы чистой морской воды. Хочу осмотреть его рану.
Арион застонал, когда египтянин начал промывать ему рану. Смазывая воспаленную кожу миррой, Ани заметил, как Арион, немного поморгав, открыл глаза. Его непонимающий взгляд скользнул по одеялу, на котором он лежал, по лицу египтянина, склонившегося над ним, как будто все это он видел впервые.
– Спокойно, – мягко произнес Ани, положив руку на обнаженную грудь юноши и не давая ему подняться.
Потускневшие глаза Ариона внезапно оживились, и кровь прилила к его осунувшемуся лицу. С непонятно откуда взявшейся силой он отбросил руку Ани, перевернулся на другой бок и встал на колени.
– Убери от меня свои руки, – огрызнулся он.
– Сядь! – нетерпеливо сказал Ани. – Песок попадет в рану.
Юноша осмотрел себя, едва сдерживая охватившее его бешенство. Ани расстегнул хитон на левом плече, оставив его болтаться на одном лишь поясе. Его кожа была бледной, и припухшая рана выделялась на ней синевато-багровым пятном. Кое-где начали проявляться свежие следы побоев.
– Что ты делал? – гневно спросил он.
– Занимался твоей проклятой раной! – раздраженно ответил Ани. Поведение мальчишки начинало его бесить. – Мальчик, ты упал посреди улицы возле гостиницы, и, пока ты лежал там без памяти, тебя крепко избил хозяин гостиницы... По крайней мере мне так рассказали.
– О Геракл, мой корабль! – с болью в голосе воскликнул Арион.
– Его захватили твои враги, – спокойно отозвался Ани. – Я слышал об этом. Мне очень жаль.
Арион пропустил мимо ушей соболезнования египтянина.
– Почему я здесь? – спросил он. – Зачем ты пошел за мной и привез опять сюда, если знаешь, что я не могу с тобой расплатиться? Я не... – в его голосе послышались неприязнь и отвращение, – я не раб, с которым ты можешь обращаться, как тебе вздумается! Я не твой мальчик и никогда им не стану! О боги! Что ты со мной делал?
– Мать Изида, так ты думаешь об этом? – едва сдерживая ярость, воскликнул Ани. – Я промывал твою рану! – крикнул он, возмущенный до глубины души. – Ты что, решил, что я собирался лечь с тобой?
Как раз об этом Арион и подумал. Он пристально смотрел на Ани, и в его глазах полыхал злой огонь.
– Как ты вообще мог обо мне такое подумать? – спросил разъяренный Ани. – Я к тебе относился всегда только по-доброму. – Он потрясению замолчал, вглядываясь в разгневанное лицо юноши. – Бог ты мой, – прошептал он после паузы. – Вот как все обстоит среди богатых греков. Стоит кому-то сделать что-то хорошее, так ты сразу же думаешь, что от тебя хотят получить что-то взамен?
Наконец Арион немного успокоился и потупил взгляд. Ани, в свою очередь, ощутил некоторое неудобство. Он ведь действительно кое-что хотел от мальчишки. Не умеряя, однако, своего негодования, Ани убеждал себя в том, что это ничего общего не имеет с тем, о чем подумал Арион. И вообще, он готов позволить юноше уйти, даже не упомянув о его долге.
– Видишь ли, – сказал Ани, садясь на корточки. – Я не любитель мальчиков. Я женатый человек – сейчас у меня вторая жена, потому что первая умерла при родах. У меня трое детей. Даже если бы мне нравились мальчики, я ни за что не стал бы пользоваться беспомощностью раненого человека, который находится под моей защитой. Пусть боги покарают меня самой страшной карой, если я когда-нибудь совершу подобное бесчинствие! Позор на твою голову за то, что ты обвинил меня в этом, хотя я не давал тебе ни малейшего повода!
Дрожа всем телом, Арион торопливо нащупал амулет, висевший им шее, и приложил мешочек с лекарственной смесью к лицу. К коже, он всегда так делал, когда переживал какое-то потрясение.
– Я спас тебе жизнь! – продолжал Ани, с каждой минутой распаляясь все больше и больше. – Я заплатил, чтобы за тобой ухаживали. Я дошел сюда пешком, позволив тебе ехать верхом; я кормил тебя и отказался брать у тебя драгоценную фибулу, даже когда ты мне ее предложил. А когда ты все-таки оставил фибулу мне, я пошел в город, чтобы вернуть украшение тебе. Я нашел тебя, когда все думали, что ты уже мертв. Но я привез тебя сюда и начал собственноручно ухаживать за гобой... И вот вместо слов благодарности я получаю постыдные обвинения!
Не сдвинувшись с места, Арион опустился на горячий песок возле своей постели.
– О Дионис! – глухо произнес он, стоя на коленях.
– Я готов принять твои извинения, – вставил Ани. Арион, казалось, его не расслышал.
– О боги, почему я все еще жив?! – Юноша закрыл лицо руками и зарыдал.
«Снова корабль, – подумал Ани. – Теперь, когда Арион убедился, что я не причинил вреда его эллинскому целомудрию, мыслями мальчишки снова завладел корабль. Клянусь великой богиней, что Менхес был прав: лучше бы я бросил на произвол судьбы этого себялюбивого поросенка».
– Мальчик, – стараясь держать себя в руках, сказал Ани. – Судьба была к тебе благосклонна, когда уберегла от этого корабля, не дав ступить на его борт. Даже если бы там были твои друзья, ты бы смог уехать только в другую страну, а так ты сможешь вернуться домой, к своим родственникам в Александрии, которые позаботятся о тебе...
– Они мертвы, – охрипшим голосом отозвался Арион. – Я не могу вернуться домой.
А это уже совсем другое дело. Внезапно Ани почувствовал, что испытывает искреннюю жалость к этому юноше, оставшемуся не только без семьи, но и, возможно, без денег. Сирота, едва достигший совершеннолетия, который взял оружие и беззаветно сражался за дело царицы. Он не сможет заявить о своих правах на какую-то собственность в Александрии, даже если его родители были настолько богаты, насколько об этом красноречиво свидетельствует его поведение. Римские завоеватели будут рады вознаградить горожан, которые помогают и поддерживают их, и сделают это за счет наследства тех, кто верно служил царице.
– Даже если и так, – сказал Ани после непродолжительной паузы. – Ты молод, образован, ты законный гражданин, и когда ты выздоровеешь...
При этих словах Арион только усмехнулся, и Ани, вспомнив о своих недавних подозрениях, понял, что тот не надеется когда-либо избавиться от мучившей его болезни.
– У тебя проклятая болезнь? – без обиняков спросил египтянин. Арион поднял голову, в его увлажнившихся от слез глазах ясно читались страх и чувство стыда. Он все еще прижимал ко рту мешочек с травами.
– Что это? – мягко спросил Ани, касаясь шелкового мешочка. – Амулет против приступов?
Немного поколебавшись, Арион опустил мешочек.
– Да, – с горечью произнес он. – Скорее это лекарство, которое проясняет мозги. Я точно не знаю, но без него может быть только хуже.
Ани не знал, что ему ответить. Проклятая болезнь. Он не разделял всеобщего страха перед этим недугом и не думал, что болезнь заразна. В Коптосе он знал женщину, у которой каждый день, с самого раннего детства, случались припадки. Всю свою жизнь несчастная прожила вместе со своей семьей – сначала с родителями, затем с братом и его семьей. Однако никто из родных никогда не страдал эпилепсией. Среди соседей тоже никто не заболел, несмотря на то что все брали воду из одного колодца, свободно одалживали друг другу одежду и горшки для приготовления еды. Проклятая болезнь не может быть заразной, это точно. Но в любом случае она неизменно вызывала отвращение и ужас у всех, кто становился свидетелем ужасных приступов, а человек, которому выпало несчастье страдать этим недугом, мучился всю свою жизнь.
Ани вдруг почувствовал, что, узнав о болезни мальчика, он проникся к нему еще большей симпатией и состраданием. Недоверчивость, нежелание рассказывать о каких-либо подробностях своей жизни – все это объяснялось не столько высокомерием, сколько боязнью, что его оттолкнут, если узнают о страшной болезни. Кроме того, Ани готов был поклясться Изидой и Сераписом, что юноша очень храбр. Чтобы добраться до Береники, он должен был превозмочь не только боль, жажду и жару пустыни, но и собственный недуг. Египтянин видел, как он боролся из последних сил, не щадя себя и не испытывая самодовольства от того, что ему удалось это сделать.
– Мне следовало умереть, – очень тихо произнес юноша. – Сударь, я прошу прощения за то, что был вам обузой, и за подозрения, которые, как оказалось, были необоснованными. Благодарю вас за вашу безмерную доброту. Я сейчас уйду. Можете оставить фибулу себе.
Ани удивленно посмотрел на него. Отчаявшись, он подумал, что Арион снова не доверяет ему и не понимает, что такое настоящая доброта. Или, опять же, из-за своей неопытности и неумения разбираться в людях он подумал о нем самое плохое.
– Сядь! – приказал караванщик. – Ты не в состоянии идти куда-либо. Я не боюсь твоей болезни, и если мне было стыдно бросить тебя беспомощного, когда ты был просто ранен, то мне будет вдвойне стыдно поступить так с тобой сейчас, когда ты не только ранен, но еще и страдаешь эпилепсией. Ты можешь остаться здесь, пока не почувствуешь себя лучше. На самом деле...
Ани вдруг заколебался. С самого начала ему понравились изысканность и красивые обороты речи этого молодого грека, и он сгорал от нетерпения предложить ему сделку, однако не был уверен, что этот гордый и своенравный юноша спокойно отреагирует на его предложение.
– Спасибо, – сказал Арион, бросив на египтянина безучастный взгляд, – но в этом нет необходимости.
Ани тут же понял, почему «в этом нет необходимости». Сплюнув на землю, он сказал:
– И что же ты собираешься делать? Может, сдашься римлянам или наложишь на себя руки?
Арион удивленно посмотрел на него, словно не ожидал, что Ани окажется таким прозорливым. Он и не думал, что его переживания так тронут египтянина. Однако для Цезариона это ничего не меняло. Он положил душу и сердце ради царицы, и его дело потерпело крах. Мысль о том, что можно продолжать жить и после поражения, казалась ему невозможной.
– И что хорошего будет из того, что ты умрешь? – спросил его Ани. – Еще одна загубленная жизнь в конце проигранной войны. Почему бы не жить дальше, стараясь что-то исправить?
Арион снова приложил мешочек к лицу.
– Ты не представляешь, о чем говоришь. Эта утрата невосполнима.
– Но всегда можно найти выход.
– Оставь меня в покое! – с мольбой в голосе произнес Арион, не отрываясь от мешочка с травами.
– Разве ты не хочешь вернуться в Александрию? – мягко спросил Ани. – У тебя, должно быть, остались там друзья, даже если вся твоя семья погибла. Когда ты начнешь расспрашивать горожан, то почувствуешь, что о ком-то все-таки беспокоишься. Разве тебе не хочется узнать, как они? Ты не задумывался, что, возможно, они тоже беспокоятся о тебе и надеются встретиться с тобой снова? Разве тебе безразлично, как они будут себя чувствовать, когда узнают, что ты сам, собственными руками свел счеты с жизнью?
Последовало длительное молчание. Затем Арион устало лег на постель и, завернувшись в одеяло, снова зарыдал. Его тело сотрясалось от беззвучных рыданий, и с каждым всхлипыванием зияющая рана раскрывалась все шире.
– Мальчик мой! – с жаром сказал Ани, дотронувшись до его плеча. Он весь горел от охватившего его волнения. – Сынок, если ты вздумаешь покончить с собой, это будет ужасный, нелепый поступок. Не стоит этого делать. Не совершай эту глупость.
– Не прикасайся ко мне! – зло бросил ему Арион и оттолкнул от себя его руку. Некоторое время он лежал, содрогаясь от рыданий, закрыв глаза рукой, а затем, не меняя положения, сказал: – От Береники до Коптоса двенадцать дней пути, и еще четырнадцать вниз по реке из Коптоса до Александрии. Что ты предлагаешь? Ты будешь везти меня все это время только по своей доброте?
– Ну... нет, – признался Ани и, набрав полную грудь воздуха, осмелился наконец сказать: – Ты можешь расплачиваться со мной тем, что будешь писать за меня письма.
Арион даже не шелохнулся.
– Писать письма... – бесстрастным голосом повторил он и умолк.
– А почему нет? Писать письма на хорошем греческом одному благородному греку, с которым я хотел бы иметь дело, – затаив дыхание, осторожно произнес Ани.
От волнения караванщик почувствовал тяжесть в желудке и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Он действительно этого хотел. Сейчас Ани осознавал, что это желание было сильнее, чем он осмеливался признаться самому себе. Аристодем, чье место он пытался захватить в Беренике, был образованным греком из благородной семьи, и люди, с которыми он имел дело – в Беренике и в низовьях реки в Александрии, – тоже были греками. Они с презрением смотрели на неграмотных египтян. Ани, конечно, мог немного писать и читать. Но деловая переписка... Для него это было слишком сложно. Все, что он мог написать своей рукой, было изложено корявым языком и с огромным количеством орфографических ошибок. Образованный человек только посмеется и выбросит такое письмо. Ани давно подумывал над тем, чтобы нанять писца, но все, на что он мог бы рассчитывать, – это сделка с каким-нибудь деревенским недоучкой, ненамного грамотнее самого Ани. Арион же, напротив, – гражданин Александрии, из богатой семьи, оказавшийся в составе отряда, специально отобранного по распоряжению царицы. Этот юноша смог бы писать такие письма, в сравнении с которыми Аристодем будет казаться невежей! Кроме того, Арион мог бы научить его и другим вещам: порядкам и обычаям, заведенным в Александрии, тому, как надевать эти проклятые греческие гиматии[14], чтобы выглядеть достойно, как все благородные люди. В конце концов, он бы подсказал ему, как следует вести себя за ужином, что – о боги! – ему так пригодится уже завтра вечером. Короче говоря, он нуждался в помощнике благородного происхождения, а такие, как известно, не идут в наемные работники. Ему нужен был Арион.
Арион опустил руку и с презрением посмотрел на него. По его щекам все еще катились слезы.
– Ты хочешь, чтобы я на тебя работал? – глядя ему прямо в глаза, спросил он. – Ты предлагаешь мне быть твоим секретарем?
Судя по голосу юноши, это предложение было для него почти таким же унизительным, как и то положение «мальчика», на которое, как он ранее думал, собирался определить его Ани.
– Неофициально, – поспешил заверить его караванщик. – Нам необязательно составлять контракт. Ты можешь писать письма и давать мне советы относительно греческих обычаев, а я довезу тебя до Александрии и... хм... буду кормить и одевать тебя во время путешествия. Когда приедем в Александрию, у тебя будет полное право забыть обо мне и идти на все четыре стороны.
Чуть наклонившись к Ариону, Ани сказал то, что долго не решался говорить. Но теперь его голос звучал более уверенно:
– Ты обязан мне жизнью, Арион. Кроме того, ты уже должен мне двадцать драхм. Я расценю твое согласие как полную оплату этого долга. Не буду скрывать, что благодаря твоей помощи я получу выгоду, но и ты тоже не будешь в убытке. Ты доберешься до своего родного города и сможешь в крайнем случае разузнать, как обстоят дела у твоих друзей. Может быть, они смогут тебе помочь.
– Они не помогут мне, – еле слышно произнес Арион. – Но я бы хотел... я бы хотел... – Он замолчал на полуслове и отвернулся.
– Ты сможешь поехать в Александрию, – продолжал уговаривать его Ани. – Глупо умирать или сдаваться врагам. Зачем сводить счеты с жизнью в столь юном возрасте? – Египтянин хотел было снова коснуться плеча юноши, но вовремя остановился. Бросив на него жалостливый взгляд, он сказал: – Пойду принесу тебе поды, а ты пока полежи здесь и подумай над моим предложением. Что бы ты ни решил, помни о том, что спешить тебе некуда. Можешь оставаться с нами до тех пор, пока мы в Беренике. Во всяком случае, мы пробудем здесь пять дней. Сегодня вечером мы возьмем и аренду палатку, и в ней тебе будет удобнее.
– Мне следовало умереть, – уставившись в одну точку, задумчиво сказал Арион и остался лежать под навесом до самого вечера.
За два часа до заката Ани, уже побрившись и переодевшись в свою лучшую одежду, повел верблюдов, нагруженных тюками с товаром, к складу, который был расположен на углу между рыночной v ни ней и набережной. На вид это было крепкое строение, примыкавшее к большому дому, который, как незамедлительно предположил Ани, принадлежал Архедаму. Начальник порта проследил затем, чтобы их товар приняли и разместили, взял месячную плату за пользование складом, а затем отвел своего нового друга к соседу Кратисту, живущему в доме напротив. Тот был рад сдать палатку единственному в городе арендатору. Они погрузили ее на одного из верблюдов, вернулись в свой лагерь и уже принялись устанавливать ее, как вдруг увидели, что со стороны набережной к ним направляется группа вооруженных людей.
Выпустив из рук веревку, Ани с тревогой наблюдал за их приближением. Восемь солдат были одеты в кольчуги поверх коротких красных туник[15]; в руках у каждого было длинное копье и продолговатый щит – красный, украшенный желтым узором из молний и крыльев.
Девятый воин, скорее всего их командир, был одет в позолоченную кирасу, а в руке держал меч. Лучи заходящего солнца отражались в блестящих шлемах римлян с торчащими наверху гребнями из красного конского волоса. Посреди этой группы, ссутулившись, шел Архедам. Начальник порта выглядел таким испуганным и растерянным, что Ани показалось, будто он стал меньше ростом.
Когда отряд подошел к каравану, солдаты дружно остановились и с глухим стуком вонзили копья в песок. Их командир снисходительным взглядом окинул навесы и верблюдов. Менхес и Имутес, замерев возле палатки, у которой они до этого возились, тоже с любопытством посмотрели на него.
– М-м-м, – с мрачным видом пробормотал Архедам, обращаясь к римскому военачальнику. – М-м-м... Это Ани, хозяин каравана, о котором я вам рассказывал. М-м-м... Ани, это центурион Гай Патеркул, из того отряда римлян, которые находятся на борту «Немесиды». Он слышал о происшествии, которое случилось возле гостиницы, и ему, м-м-м... хотелось бы... хотелось бы поговорить с твоим гостем.
Ани почувствовал, как по его коже побежали мурашки. Итак, Кердон все-таки пошел к римлянам. Ясное дело, Архедам предполагал такой поворот событий, но Ани почему-то сомневался, что они заинтересуются сообщением владельца гостиницы. И вот теперь римляне здесь, и сделать уже ничего нельзя. Он не может ни спрятать Ариона, ни защитить его – более того, стоя перед этой стеной из металла, он по-настоящему испугался за собственную безопасность. Римляне могут с таким же успехом арестовать его за укрывательство беглеца, и кто знает, что с ним будет потом? Ани вдруг представил свою жену и детей, как они садятся ужинать в большой комнате в их доме в Коптосе, где семья обычно трапезничает в это время суток. Мелантэ говорит: «Интересно, а папа уже в Беренике?», а Тиатрес отвечает: «Я хочу только одного – чтобы он побыстрее вернулся домой». Всеблагая Изида, дай мне только вернуться домой!
– Мне сообщили, – сказал центурион на правильном греческом языке, хотя и с сильным акцентом, – что ты укрываешь воина царицы, беглеца из лагеря, стоявшего в Кабалси.
Ани нервно сглотнул. Скажи правду, приказывал он себе. Нет ничего зазорного в том, что ты оказал помощь раненому путнику. Если тебя за это покарают, то позор ляжет на их голову.
– Господин, – с почтением ответил он, стараясь сохранять самообладание, – я нашел раненого человека, который без сознания лежал посреди дороги, проходившей неподалеку от Кабален. Я взял его с собой и привез сюда, в Беренику, потому что, не пожалей я его, он бы умер. Господин, он очень юн, ему едва исполнилось восемнадцать лет. Он ранен и безоружен. Боги заповедуют нам быть снисходительными и милосердными к незнакомцам и странникам.
– Ты был в лагере греков возле Кабалси?
– Я? – удивленно спросил Ани. – Нет, конечно нет! Я из Коитоса, приехал сюда с караваном, привез льняные ткани на продажу. Архедам может подтвердить мои слова: товар, доставленный мной в Беренику, находится на его складе.
– Он уже сделал это, – кивнув головой, сказал римлянин. – А ты сам не расспрашивал этого юношу, кто он и как очутился им дороге?
Господин, когда я его нашел, он был без сознания. – Пусть римлянин поймет, что сначала он оказал помощь страждущему, а уже потом задавал ему вопросы! – На следующий день, когда он очнулся, я поговорил с ним. Юноша сказал, что его зовут Арион, что он родом из Александрии. Когда я начал задавать ему более подробные вопросы, он сообщил, что вместе с некоторыми другими людьми находился в лагере в горах, ожидая корабль, который должен был приплыть в Беренику. Он рассказал также, что ваши люди пришли в лагерь и было сражение, которое греки проиграли. Ему же, как я понял, удалось сбежать. Он хотел добраться до Береники, чтобы предупредить людей на корабле о том, что произошло в лагере. – Ани глубоко вздохнул. – Господин, мне очень жаль, что я нанес вам оскорбление тем, что помог ему, но я не подумал, что один раненый юнец может представлять такую важность для властителей Египта.
– Верно говоришь, – процедил сквозь зубы центурион. – Однако мне было поручено проследить затем, чтобы никто не убежал из лагеря Кабалси. Где беглец?
Чувствуя собственную беспомощность, Ани махнул рукой в сторону навеса.
Арион спал, его хитон все еще был спущен до пояса, и поверх открытой неперевязанной груди был накинут плащ, чтобы мухи не садились на рану: Ани решил, что сухой горячий воздух будет способствовать заживлению раны. Центурион взглянул на юношу и приказным тоном крикнул что-то своим людям. Двое из них тут же вытянули из песка оба шеста и свернули навес. Арион открыл глаза. Увидев центуриона, он попытался приподняться, но затем снова лег. Лицо юноши выражало смирение.