Брокгауз Ф. А.. Энциклопедический словарь (М)

Недостатков два: первый заключается в понятии атома, второй — в невозможности проведения механического мировоззрения через все явления видимого мира, — а в виду этого уничтожается вся польза, которую можно было бы ожидать от атомистики. Протяженность и неделимость суть понятия противоречащие: все протяженное делимо и все делимое протяженно. Атомистическая теория объясняет все явления тем, что отрицает их, утверждая, что в сущности, т. е. в атомах, этих явлений не происходит. Отсюда само собой следует, что никакой опыт не может ни опровергнуть этой теории, ни доказать ее справедливость. Атомы представляют собою лишь олицетворение неизменной сущности вещества; никакой опыт никогда не может показать нам атом. Атомистическая теория предполагает, что понятие пространства, лежащее в основе атома, совершенно просто, недоступно анализу и потому может составлять первичное, непроизводное свойство материи. Так думал и Декарт, но это неверно; помимо сложности идеи пространства (об этом см. Baumann, «Die Lehren von Raum, Zeit und Mathematik in der neueren Philosophie», Берлин, 1868 — 69) следует еще заметить, что в атоме, т. е. чисто пространственном веществе, нет ничего, дающего возможность выйти за пределы атома; атом есть совершенно законченное целое, не нуждающееся ни в чем и не могущее иметь влияния ни на что, вне его лежащее; но без идеи движения и силы построить явления внешнего миpa нельзя — следовательно, атому, вопреки первоначальному определению его, приходится приписать неизвестно откуда взявшееся качество силы и движения. Лейбниц, в критике Декартовского механического миросозерцания, очень хорошо показал, что из идеи протяжения нельзя понять самых простых явлений движения. Итак, атомистика, как философская теория. не выдерживает критики: основное понятиe ее заключает в себе противоречие и постулирует себе качества, которые из основного понятия выведены быть не могут. Как научная гипотеза, атомистика в настоящее время имеет многих защитников (ср. Fechner, «Die Atomenlehre»), старающихся свести к атомистики общие законы природы; однако, и среди ученых стали раздаваться голоса, признающие необъяснимость некоторых явлений с точки зрения атомистики. Напр., Оствальд в «Несостоятельности научного М.» говорит, что обыкновенно не замечают, как много в механическом миросозерцании гипотетического. Не было приведено доказательств тому, что все немеханические процессы, каковы явления теплоты, лучеиспускания, электричества, магнетизма и химического сродства, в действительности суть механическиe. Не удалось объяснить без остатка действительные отношения механической теорией. Если этой теорией не объясняются даже физические явления, то тем менее, конечно, может она объяснить явления биологические и психологические. Предмет физиологии состоит в объяснении общих свойств живых существ; эти свойства, по мнению Клода Бернара, можно свести к пяти следующим: организация, рождение, питание, развитие и (дряхлость, болезнь) смерть; почти также определяет задачу физиологии и Аристотель, который предметом ее считает питание, рост и разрушение. Многие современные физиологи, приверженцы механического миpoсозерцания полагают, что задача физиологии состоит в исследовании физических и химических процессов, происходящих в организмах. Ими руководит мысль, что жизненные процессы в конце концов могут быть сведены к определенному, хотя и весьма сложному, сочетанию (физико-химическому) элементов и что таким образом в жизненных явлениях нет ничего нового, необъяснимого механическим путем. Материалист в явлениях жизни старается усмотреть только более сложные физико-химические процессы, т. е. то жe движение элементов, и хотя опыт нигде не показывает возникновения жизни из мертвой материи, но М. постулирует понятие самопроизвольного зарождения (generatio aequivoca). Такому требованию, по-видимому, благопрятствуют успехи современной биологии, которая начала с устранения идеи жизненной силы, а потом не только устранила границу между царствами животным и растительным, но даже значительно пошатнула казавшуюся непреодолимой грань между мирами органическим и неорганическим. Нет, однако, никакой необходимости понимать это устранение чисто отвлеченных категорий в смысле успеха М.; этот удар направлен против дуализма и всякой вообще системы, принимаюцией несколько несводимых друг к другу реальностей; но устранение дуализма вовсе не тожественно с доказательством истинности М. Несомненно, что жизненные явления совершаются на почве физико-химических процессов и без последних, как их условие, существовать не могут; но где же доказательство, что жизненные явления суть только физико-химические процессы, что в них нет плюса, прибавки, в которой вся суть дела? В еще более затруднительном положении оказывается М. при объяснении психических явлений. Отожествление души и тела, физических и психических явлений, сведение души к телу точно также есть простое требование материалистов, которое они доказать не могут. Они настаивают на зависимости души от тела, и нет сомнения, что все психические явления зависят от физических, химических и физиологических процессов. Психическое развитие человека и человечества, как и всего животного царства, зависит от развития организма, в особенности от нервной системы; факты наследственности (напр. психических болезней), факты локализации различных душевных функций, факты влияния внешней среды (климата, почвы, пищи и т. д.) на характер индивидуумов и народов действуют подавляющим образом на фантазию исследователя. Тем не менее признание зависимости душевных явлений от физических не заключает в себе утверждения тожества их. Уже Платон в «Фэдоне» указывал на обратную зависимость тела от души и доказывал нематериальность последней. Действительно, для непредубежденного взгляда не может быть сомнения в невозможности объяснения явлений сознания движением материальных частиц. Единство сознания — основной факт душевной жизни — не заключает в себе ничего пространственного; никакого намека на движение частиц; объяснять сознание таким путем, значит исказить самый факт, требующий объяснения. Ведь если постараться нарисовать картину прямо противоположную той, которая обыкновенно рисуется материалистами — картину зависимости телесных отправлений от душевных явлений, то получится доказательство в пользу спиритуализма (припомним инстинкт, факты гипноза и внушения), столь же полное и подавляющее, как и доказательство противоположного вывода, делаемого материалистами; отсюда следует только, что таким путем вообще ничего нельзя доказать и нужно искать других точек зрения для доказательства. Ахиллесовой пятой М. является гносеология; в ней мы находим окончательное опровержение М. Низведение высших и сложных явлений к низшим и простейшим нигде не влечет за собой таких очевидных фактических искажений, как в гносеологии. Материалисты постулируют биологию и психологию, в которой была бы проведена механическая теория; но действительное проведение этой теории искажает факты психические и биологические. Хотя в пользу М. говорит целый ряд фактов, правда, односторонне истокованных, но разница между миром реальным и миром познания столь велика, что невозможно не видеть ее. «От действитедьности к миpy познания не ведет мостика», говорит Фихте Старший; «какою бы тонкою мы ни представляли себе материю, все ж из нее не выйдет познания». Познание не имеет никакого сходства с действительностью; законы физические, по-видимому, бссильны в сфере познания. Чольбе, в своей «Neue Darstellung des Sensualismus», постарался дать материалистическую теорию познания. Она, в существенном, сводится к следующему: сознание и самосознание возникают из особого рода движения атомов, кругового, обращенного на себя; далее следуют обычные утверждения сенсуализма (всякая материалистическая теория познания есть по необходимости сенсуализм), что душа человека есть первоначально tabula rasa, что все наше познание возникает из опыта (nihil est in intellectu quod nоn ante fuerit in sensu); ощущения, таким образом, служат средством, благодаря которому внешний мир переходит в познание, становится внутренним; в ощущениях мы имеем в одно и то же время и границу знания, и критерий истины. Знанием не может стать то, что не может стать предметом ощущения; истинным мы можем считать лишь такое представление или понятие, которого возникновение из ощущений может быть показано; так называемые необходимые истины, напр. математические и логические, суть ни что иное, как опытные истины, которые кажутся нам необходимыми в силу частого повторения опыта, т. е. привычки и отсутствия отрицательных инстанций; невозможность представить себе мир, в котором необходимые истины оказались бы случайными, т. е. могущими и не быть, имеет лишь психологический характер. Вообще все логические законы суть ни что иное, как ассоциации мысли, привычные и, в силу наследственности, закрепленные, кажущиеся необходимыми. Эта гносеология М. страдает тем же недостатком, как и вся система: на место действительного объяснения фактов ставится недоказанное требование. Лейбниц, в своих «Nouveaux essais sur l'entendement humain», подробно разбирал и опровергал сенсуализм; со времени Лейбница нового к сенсуалистической теории прибавилось немного, а именно, объяснение необходимых истин привычкою и внесение и в гносеологию понятия наследственности. Если рационализму, может быть, и не удалось построить безупречной теории познания, то все— таки ему удалось показать слабость сенсуализма. Уже в самых предположениях сенсуализма есть нечто исключающее, в сущности, всякий материализм. Никто ведь не сомневается в том, что содержание ощущения нисколько не похоже на внешний предмет, который отражается в ощущении. Содержание ощущений и качество предметов не имеют ничего общего, кроме постоянства отношений. Если припомнить историю гносеологии, то станет ясно, как философы пришли к сознанию этого положения. Сначала они полагали, что от предметов отделяются тончайшие образы (идолы), которые, попадая в наши органы, производят ощущение — но нелепость этого предположения вскоре вполне была сознана; тогда предположили, что движениe, колебание материальных частиц, идущее извне, воздействующее на наши нервы, передается в нервные центры и здесь создает образ, похожий на причину, на источник движения. Но в чем же образ может походить на качество предмета, т. е. источник ощущения? Когда физика и физиология показали, что ощущение цвета и звука принадлежит только познающему субъекту, а не объективному миpy, стало необходимым различать двоякого рода качества предметов: первичные, принадлежащие самим предметам, и вторичные, принадлежащие познающему субъекту. При первой же попытке разделения этих качеств оказалось (у Локка), что в число первичных качеств попали именно те, которые менее всего хараетеризуют самый предмет (число, фигура, движение и покой, величина), а выражают собой общее состояние предметов, их формальные условия, т. е. пространство и время; пространство же и время в такой же мере объективны, в какой и субъективны. Таким образом попытку различения двух категорий качеств предметов нужно считать неудавшеюся, и гносеология, исходящая из рассмотрения ощущения, поневоле приводит к принципу: «мир есть мое представление», т. е. к субъективизму, весьма далекому от М. Действительно, если подойти к факту познания без предвзятой теории и взять его во всей полноте (а не только в частности — ощущение), то нельзя не попасть на тот путь, по которому шел Декарт, т. е. придется в мышлении усмотреть первоначально данный и несомненный факт (cogito — ergo sum), а в явлениях внешнего мира — лишь то, что познается при посредстве сознания, т. е. нечто вторичное для человека. Таким образом в гносеологии заключается самое полное опровержение материалистического мировоззрения. Слабость М. открывается и при рассмотрении этической проблемы. Основной вопрос нравственности состоит в понатии долженствования. Идея добра, т. е. того, что имеет абсолютную ценность и что должно быть осуществлено, никак не может быть понята, если рассматривать человека только как существо природное, одаренное эгоистическими побуждениями. Попытка свести всю этику к эгоизму обнаруживает в М. ту же тенденцию, на которую указано выше — объяснять высшие и сложные явления низшими и простейшими условиями. От такого объяснения страдают самые факты; в угоду теории они искажаются. Природа совести никоим образом не может быть понята из эгоизма. М. должен видеть в наслаждении цель человеческой жизни, а благо — признавать понятием относителъным. Однако, делать то, что не зависит от человека, целью жизни — нелепо, как учил еще Аристотель, а относительность блага, даже если и допустить ее, все же не снимает с материалистов обязанности объяснить, откуда вообще у человека берется различение добра и зла, хотя бы относительных. На точке зрения М. возникновение даже относительного понятия нравственного добра не понятно. Наконец, М., как систематическое миросозерцание, не допускающее ничего кроме вещественного бытия, предрешает в отрицательном смысле все религиозные вопросы.

Литература.

   По истории М.: Lange, «Geschichte des Materialismus» (1876; есть русский перевод); Plechanow, «Beitrage zur Gеschichte des Materialismus» (Лпц., 1896). Критика: Frauenstadt, «Materialismas» (Лпц., 1856); Юркевич, «М. и задачи философии» («Журн. М. Н. Пр.», 1860, № 10); Ulrici, «Leib und Seele» (Лпц., 1866); J. В. Meyer, «Pililosophische Zeitfragen» (Бонн, 1870); Janet, «Le cerveau et la pensee» (П, 1867); Сaго, «Le materialisme et la science» (П., 1868); Влад. Соловьев, «Критика отвлеченных начал» (СПб., 1880); Паульсон, «Введение в философию» (Москва, 1895); Страхов, «Мир как целое» (СПб., 1890).
   Э. Радлов.

Материальная точка

   Материальная точка — масса, которую мы воображаем сосредоточенною в одной геометрической подвижной точке. Назначение материальной точки в механике состоит в том, чтобы заменять собою такие тела, размерами которых мы пренебрегаем сравнительно с длинами, рассматриваемыми в данном вопросе. Напр., в тех вопросах астрономии, в которых не принимаются в рассчет вращательные движения светил около их осей, каждое светило заменяется точкою, масса которой равна массе светила.

Материя

   Материя, материальное начало, материальная причина (ulh, materiа, causa material) — то, из чего состоит и из чего происходит данный предмет. Когда вопрос: из чего? ставится в общем и безусловном виде, в применении ко всему существующему, возникает философское учение о М., подготовлением и переходом к которому служат относительные обобщения естественных наук, выводящия наш ум из наивных представлений житейского сознания. Для такого сознания вопрос о М. этого стола, напр., окончательно разрешается указанием на дерево, из которого стол сделан. Но то, что есть ответ для житейского сознания, становится для науки предметом ее вопросов: она спрашивает о М. дерева и находит ее в физически неделимых частицах или тельцах данного растительного вещества, состоящих из определенного сочетания химических атомов (углерода, водорода и т. д.). Это есть не только дополнение или продолжение первого наивного ответа, но и важная его поправка. Житейское сознание, признавая в дереве М. тех или других предметов, из него сделанных, видит в нем подлинную вещь или субстанцию, и потому, когда оно перестает быть тем, чем было, — напр., сгорает, — это приводит к нелепому представлению об исчезновении или уничтожении вещей или субстанций. Для науки, напротив, дерево не есть вещь, а только состояние вещества, и его сгорание не есть исчезновение, а только перемена состояния. Но как наука не останавливается на том, что признается материею со стороны житейского сознания, так философия не может остановиться на веществе естествоиспытателей, с его молекулами и атомами. И это вещество, с философской точки зрения, есть только то или другое состояние или явление, а не подлинная М. или первичный субстрат всех вещей. Для химии все реальное бытие слагается из некоторого числа элементов или простых тел. Но уже факт непостоянства этого числа (так как многие из предполагавшихся элементов оказываются химически разложимыми, а с другой стороны открываются новые простые тела, которым, однако, может предстоять та же участь) наводит самих химиков на мысль, что эти элементы суть только различные видоизменения единого всеобщего субстрата или М. всех тел. В чем же, за отвлечением химических свойств, может состоять эта М., какое следует ей дать существенное определение? Догматическая философия Декарта и Спинозы сводила ее к аттрибуту протяжения. Но критическая философия неоспоримо доказала, что протяжение или пространство есть форма представления, или бытия для другого, а никак не самостоятельная реальность. Следовательно, М., как такая, или подлинный субстрат вещей, не может состоять в протяжении, или быть только представляемой, а должна иметь также бытие в себе и для себя, т. е. должна быть живою и одушевленною природой. К такому же взгляду приводит, с другой стороны, развитие динамического атомизма, господствующего ныне среди мыслящих физиков. Внутреннее противоречие в понятии вещественного атома, как неделимого тела и безотносительной массы, побуждает этих физиков разуметь под атомами только центры взаимодействующих сил, отталкивательных и притягательных. Но ни собственное свойство таких сил, ни единство и связная целость мироздания не позволяют смотреть на эти динамические центры взаимодействия, как на безусловно отдельные и самобытные существа, в роде Лейбницевых монад; все заставляет; напротив, видеть в их реальном существовании лишь относительную дифференциацию или распадение единой универсальной сущности или мировой души.
   Вл. С.

Матрица

   Матрица — вогнутая часть формы, в которой пластическое тело формуется давлением. В частности медная пластинка с углубленным отпечатком, служащая для получения типографского шрифта. М. (в красильном деле) называется деревянная пластинка с вырезанным на ней рельефом какого-нибудь узора, служащая для отливки металлических набивных форм.

Матфей св.

   Матфей св. — апостол и евангелист, автор первого канонического евангелия. В число двенадцати апостолов он призван был с должности мытаря, т. е. сборщика пошлин — самого унизительного для иудея положения (Матф. IX, 9). Сначала он носил имя Левия, но впоследствии постоянно назывался М. По свидетельству Климента Александрийского, Иринея, Евсевия и др., он в течение 15 лет по вознесении проповедывал иудеям в Иepyсалиме, а затем отправился с проповедью к другим народам — к эфиопам, македонянам, персам. По преданию, он потерпел мученическую кончину. Память его чтится 16 ноября. Известное под его именем «Евангелие от М.» есть одно из древнейших и наименее оспариваемых критикой. По свидетельству Папия (у Евсевия Ц. И. III, 30), М. написал свое Евангелие поеврейски, что подтверждается и другими древними писателями, напр. Оригеном и Иеронимом. Несмотря на эти ясные свидетельства древности, многие позднейшие писатели и критики (Кальвин, Беза, Фрицше, Де-Ветте, Эвальд и др.) старались доказать, что евангелие от М. первоначально было написано на греч. языке. В пользу еврейского подлинника высказываются, однако, весьма многие и из новейших иссдедователей, как Эйхгорн, Ольсгаузен, Герике, Баур, Делич и др., хотя до нас не сохранилось ни одного еврейского экземпляра. Насколько греческий перевод близко соответствует своему предполагаемому еврейскому подлиннику — это вопрос крайне трудный и запутанный. Предполагают, что перевод носит на себе следы литературной переработки, так как в известном теперь евангелии от М. события излагаются не с последовательностью непосредственного очевидца, а по известному преднамеренному плану. Евангелие это предназначалось для иудеев, обратившихся в христианство; поэтому в нем оставляются без объяснения иудейские обычаи и топография Палестины. Так, говоря об ооычае фарисеев умывать, руки, М. прямо предполагает его известным своим читателям, между тем как Марк, писавший для христиан из язычников, в параллельном случае дает пояснение этого обычая (ср. Матф. XV, 1, 2 и Марк. VII, 1 и сл.). Времясчисление у М. иудейское; целью евангелия ставится доказать, что Иисус был обетованный Мессия. Самые события евангельской истории изображаются как исполнение древних пророчеств, вследствие чего у М. постоянно встречается фраза: «все это случилось, дабы исполнилось предсказанное пророками». Евангелие М. состоит из трех главных отделов: в первом излагается история происхождения Христа и начальной Его проповеди (I — IV), во втором — Его служение в Галилее (V — XVIII), в третьем — служение в Иудее, закончившееся воскресением и вознесением на небо (XIX — XXVIII). По времени своего написания это самое раннее из всех четырех канонических евангелий и написано вскоре по вознесении Христа, во всяком случае до разрушения Иерусалима. Фолькмар и др. пытались отнести его к началу II века (105 — 110), но попытка эта должна быть признана вполне неудачною. Из толкований на евангелие М. особенно известны труды Оригена, Иеронима, Златоуста, из новейших — Де-Ветте, Кейля, Плюситра, епископа Михаила (в его толковании четверневангелия); из критич. иссдедований — Luthardt, «De Compos. Ev. Maltb.» (1861); В. Weiss, «D. Maltheusevang.» (1876).
   Л. Д.

Мать-и-мачеха

   Мать-и-мачеха (Tussilago Farfara L.) — травянистое растение из семейства сложноцветных, растущее на глинистой почве, на полях и оврагах. Подземное ветвистое ползучее корневище раннею весною выпускает надземные стебли, покрытые яйцевидно-ланцетными, часто буроватыми, чешуйчатыми листьями; на этом стебле развивается одиночная, до цветения и после цветения поникающая, головка, состоящая из цилиндрического однорядного покрывала, голого плоского цветоложа и желтых цветков двух родов: многочисленных наружных женских, язычковых, плодущих и срединных, обоеполовых, трубчатых, бесплодных; плод — цилиндрическая семянка, с хохолком из мягких волосков. После плодосозревания цветущие стебли отмирают и вместо них развиваются крупные округло-серцевидные, угловато неравномерно зубчатые, снизу беловойлочные, сверху голые листья. Листья М.-и-мачехи, содержащие слизь, горькое и дубильное вещества, входят в состав грудного сбора; в народной медицине это растение употребляется от очень многих болезней. Изнанка листьев М.-и-мачехи испаряет воду слабее их лицевой стороны, а потому нижняя поверхность их теплее верхней — отсюда, будто бы, название растения.
   С. Р.

Маузер

   Маузер (братья Павел и Вильгельм Mauser; последний ум. в 1882 г.) — оружейные техники, предложившие образец однозарядного ружья, который был принят в Германии под именем пехотного ружья образца 1871 года; переделанное впоследствии в магазинное, оно получило название пехотного образца 1871 — 84 г. К последнему — затвор был предложен братьями М. (приобревшими в 1874 г. оружейный завод в Обендорфе в Вюртенберге), а также и проект переделки однозарядного ружья в магазинное. Для Турции завод М. изготовлял магазинные ружья образца 1887 г., калибром 3,74 лин., с подствольным магазином на 8 патронов.

Маурья

   Маурья — одна из наиболее известных древних индийских царских динасий, основанная Чандрагуптой в главном городе царства Магадха — Паталипутре (ныне Патна). Правление ее продолжалось до 137 лет.

Мах

   Мах (Эрнст Масh, род. в 1838 г.) — проф. физики в университете в Праге; будучи в 1879 — 80 гг. его rector magnificus, выступил противником попыток сделать университет чешск. установлением. Им напечатано большое число мемуаров и книг, начиная с 1861 г. по cиe время. Его научные исследования касаются главным образом акустики и оптики — «О стробоскопическом определении высоты тона» (1873), «Об отражении и преломлении звука» (вместе с Фишером, 1873), «О скорости распространения взрывных волн» (1877) и др., «О цвете двойных звезд на основании принципа Допплера» (1861), «О полном отражении и аномальной дисперсии» и т. д. В сотрудничестве с Яуманном, М. изд. «Leitfagen der Physik fur Studierende» (Прага, 1891). Большою известностью пользуются соч. М.: «Einleitung in die Helmholtsche Musiktheorie» (Грац, 1866), «Die Geschichte und die Wurzel des Satzes der Erhaltung der Arbeit» (Прага 1872). «Optisch-akustische Versuche» (Пpaгa, 1873), «Grundlinien der Lehre von den Bewegungsempfindungen» (Лпц., 1875), «Die Mechanik in ihrer Entwickelung» (Лпц., 1883; 2 изд. 1889), «Beitrage zur Analyse der Empfindungen» (Вена, 1886).
   Н. Г.
   Труды М. богаты экскурсами в область философии; у него есть рефераты и речи, всецело посвященные высшим обобщениям, напр. «Die okonomische Natur der physikalischen Forschung» (1882) и «Ueber Umbildung und Anpassung im naturwissenshaftlichen Denken» (1884). По М., не тела производят ощущения, а комплексы ощущений, отличающиеся относительным постоянством, получают особые названия и обозначаются как тела. Последними элементами являются цвета, звуки и т. д., и мы должны исследовать их связь. Наше "я" есть не реальное единство, но единство практическое, группа элементов, связанная между собою крепче, а с другими группами того же рода — слабее. Для М. существует не противупоставление «мира» и "я", ощущения и предмета, а только связь элементов. Науке, по его мнению, предстоит просто признать эту связь и пользоваться ею для выработки ясного понятия о существующем, отказавшись от попыток объяснить существование самих элементов. Ср. Лесевич, «Что такое научная философия» (М., 1889, гл. XIV и XV).

Махдий

   Махдий — Ибн-Хельдун (Prolegomenes, франц. перев. Slane, II, 158) говорит: «Издавна мусульмане усвоили мнение, что в конце веков непременно должен появиться из рода пророка человек, который поддержит религию и даст победу правде. Привлекши к себе истинных верующих, он воцарится над мусульманскими государствами и назовется М. („направленным“, т. е. „благонаправленным“). Тогда придет Деджжаль (= антихрист) и совершатся события, знаменующие приближение последнего часа миpa. После пришествия антихриста сойдет с неба Иисус и убьет его, а по другому преданию Ииисус снизойдет одновременно с М., поможет ему истребить Деджжаля и, при соверешении молитвы, признает М. за имама». На идею о М. (мессианизм) в Коране нет и намека: она держится у мусульман на основании преданий. История этой идеи, восходящей к зороастрову верованию в Саошйанта, представлена у Ренана в «Vie de Jesus» и у Дж. Дарместетера в «Ormazd et Ahriman» (Пар., 1877). Людей, объявляющих себя М., появлялось в мусульманском мире уже много; история их изложена в соч. Дж. Дарместетера, «Le Mahdi depuis les origines del'islam jusqu'a nos jours» (Пар., 1885); глава VIII посвящена суданскому аскету (дервишу) Мохаммеду-Ахмеду, родившемуся в Донголе в 1843 г., объявившему себя в августе 1881 г. М. и породившему то религиозно-политическое волнение, которе и до сих пор продолжается в Судане.