Страница:
Если М. тела сложные, то что же входит в их состав? В первое время алхимики считали, что они образованы из двух элементов — ртути и серы. Как сложилось это воззрение — сказать трудно, но его мы находим уже в VIII ст. По Geber'y доказательством присутствия ртути в М. служит то, что она их растворяет, и в этих растворах индивидуальность их исчезает, поглощается ртутью, чего не случилось бы, если бы в них не было одного общего с ртутью начала. Кроме того ртуть со свинцом давала нечто похожее на олово. Что касается серы, то, может быть, она взята потому, что были известны сернистые соединения, по внешнему виду схожие с М. В дальнейшем эти простые представления, вероятно, вследствие безуспешных попыток приготовления М. искусственно, крайне усложняются, запутываются. В понятиях алхимиков, напр. Х — XIII ст., ртуть и сера, из которых образованы М. не были та ртуть и та сера, которые имели в руках алхимики. Это было только нечто схожее с ними, обладающее особыми свойствами; нечто такое, которое в обыкновенной сере и ртути существовало реально, было выражено в них в большей степени, чем в других телах. Под ртутью, входящей в состав М., представляли нечто, обусловливающее неизменяемость их, металлический блеск, тягучесть, одним словом, носителя металлического вида; под серой подразумевали носителя изменяемости, разлагаемости, горючести М. Эти два элемента находились в М. в различном количестве и, как тогда говорили, различным образом фиксированные; кроме того, они могли быть различной степени чистоты. По Геберу, напр., золото состояло из большого количества ртути и небольшого количества серы высшей степени чистоты и наиболее фиксированных; в олове, напротив, предполагали много серы и мало ртути, которые были не чисты, плохо фиксированы и пр. Всем этим, конечно, хотели выразить различное отношение М. к единственному в тогдашнее время могущественному химическому агенту — огню. При дальнейшем развитии этих воззрений, двух элементов — ртути и серы, — для объяснения состава М. алхимикам показалось недостаточно; к ним присоединили соль, а некоторые мышьяк. Этим хотели указать, что при всех превращениях М. остается нечто нелетучее, постоянное. Если в природе превращение неблагородных М. в благородные совершается веками, то алхимики стремились создать такие условия, в которых этот процесс совершенствования, созревания шел бы скоро и легко. Вследствие тесной связи химии с тогдашней медициной и тогдашней биологией идея о превращении М. естественным образом отождествлялась с идеей о росте и развитии организованных тел: переход, напр., свинца в золото, образование растений из зерна, брошенного в землю и как бы разложившегося, брожение, исцеление больного органа у человека, все это были частные явления одного общего таинственного жизненного процесса, совершенствования, и вызывались одними стимулами. Отсюда само собой понятно, что таинственное начало, дающее возможность получить золото, должно было исцелять болезни, превращать старое человеческое тело в молодое и пр. Так сложилось понятие о чудесном философском камне. Что касается роли философского камня в превращении неблагородных М. в благородные, то больше всего существует указаний относительно перехода их в золото, о получении серебра говорится мало. По одним авторам, один и тот же философский камень превращает М. в серебро и золото; по другим — существуют два рода этого вещества: одно совершенное, другое менее совершенное, и это последнее и служит для получения серебра. Относительно количества философского камня, требующегося для превращения, указания тоже разные. По одним, 1 ч. его способна превратить в золото 10000000 ч. М., по другим 100 ч. и даже только 2 ч. Для получения золота плавили какой-нибудь неблагородный М. или брали ртуть и бросали туда философский камень; одни уверяли, что превращение происходит мгновенно, Другие же — мало помалу и пр. Эти взгляды на природу М. и на способность их к превращениям держатся в общем в течении многих веков до XVII ст., когда начинают резко отрицать все это, тем более, что эти взгляды вызвали появление многих шарлатанов, эксплуатировавших надежду легковерных получить золото. С идеями алхимиков в особенности боролся Бойль. «Я бы хотел знать — говорит он в одном месте, — как можно разложить золото на ртуть, серу и соль; я готов уплатить издержки по этому опыту; что касается меня, то я никогда не мог этого достигнуть». После вековых бесплодных попыток искусственного получения М. и при том количестве фактов, которые накопились к XVII ст., напр. о роли воздуха при горении, увеличении веса М. при окислении, что, впрочем, знал еще Гебер, в VIII ст., вопрос об элементарности состава М. казалось был совсем близок к окончанию; но в химии появилось новое течение, результатом которого явилась флогистонная теория, и решение этого вопроса было еще отсрочено на продолжительное время. Ученых того времени сильно занимали явления горения. Исходя из основной идеи философии того времени, что сходство в свойствах тел должно происходить от одинаковости начал, элементов, входящих в их состав, принимали, что тела горючие заключают общий элемент. Акт горения считался актом разложения, распадения на элементы; при этом элемент горючести выделялся в виде пламени, а другие оставались. Признавая взгляд алхимиков на образование М. из 3-х элементов, ртути, серы и соли, и принимая их реальное существование в М. горючим началом в них нужно было признать серу. Тогда другой составной частью М. нужно было, очевидно, признать остаток от прокаливания М. — их землю, как тогда говорили; следовательно, ртуть тут не причем. С другой стороны, сера сгорает в серную кислоту, которую многие, в силу сказанного, считали более простым телом, чем сера, и включили в число элементарных тел. Выходила путаница и противоречие. Бехер, чтобы согласовать старые понятия с новыми, принимал существование в М. земли трех сортов: собственно землю, землю горючую и землю ртутную. В этих то условиях Сталь предложил свою теорию. По его мнению, началом горючести служит не сера и не какое-либо другое известное вещество, а нечто неизвестное, названное им флогистон. М. образованы из флогистона и земли; прокаливание М. на воздухе сопровождается выделением флогистона; обратное получение М. из его земли с помощью угля — вещества богатого флогистоном — есть акт соединения флогистона с землей. Хотя М. было несколько и каждый из них при прокаливании давал свою землю, последняя, как элемент, была одна, так что и эта составная часть М. была такого же гипотетического характера, как и флогистон; впрочем, последователи Сталя иногда принимали столько элементарных земель, сколько было М. Когда Кавендиш при растворении М. в кислотах получил водород и исследовал его свойства (неспособность поддерживать горение, его взрывчатость в смеси с воздухом и пр.), он признал в нем флогистон Сталя; М. по его понятиям, состоят из водорода и земли. Этот взгляд принимался многими последователями флогистонной теории. Несмотря на видимую стройность теории флогистона, существовали крупные факты, которые никак нельзя было связать с нею. Еще Геберу было известно, что М. при обжигании увеличиваются в весе; между тем, по Сталю, они должны терять флогистон: при обратном присоединении флогистона к земле вес полученного М. меньше веса земли. Таким образом выходило, что флогистон должен обладать какимто особенным свойством — отрицательным тяготением. Несмотря на все остроумные гипотезы, высказанные для объяснения этого явления, оно было непонятно и вызывало недоумение. Когда Лавуазье выяснил роль воздуха при горении и показал, что прибыль в весе М. при обжигании происходит от присоединения к М. кислорода воздуха, и таким образом установил, что акт горения М. есть не распадение на элементы, а, напротив, акт соединения, вопрос о сложности М. был решен отрицательно. М. были отнесены к простым телам, в силу основной идеи Лавуазье, что простые тела суть те, из которых не удалось выделить других тел. Этого взгляда химия держится поныне.
Металлоиды. Как мы видели, одна часть простых тел образует группу М.; по предложению Берцелиуса, остальные простые тела тоже объединены в одну группу, и он дал им название металлоидов. Основанием для этого объединения были электрохимические воззрения Берцелиуса. Он представлял атомы тел биполярными и принимал, что количество электричества на обоих полюсах может быть разное, так что атом в общем мог быть заряжен положительно или отрицательно. В разных телах количество электричества в атомах предполагалось разное. При соединении различных атомов происходила или полная нейтрализация их электричеств или частная, так что частица сложного тела или нейтральна, или заряжена известным образом. Из соединения атом, сильнее заряженный, напр. положительно, мог вытеснять другой такого же рода, слабее заряженный, и пр. При электролизе М. выделяются на отрицательном полюсе, а остальные тела (сами по себе или в соединении с кислородом) — на положительном; следовательно, можно было себе представить, что частицы М. заряжены положительным электричеством, а других тел — отрицательным, это и есть общее в натуре металлоидов, что, по Берцелиусу, и сказывается в их свойствах и дает возможность соединить их в одну группу. Представляя химическое сродство, как влияние двух электричеств, становилось понятно, что тела разных групп вообще будут легче соединяться и давать более прочные соединения, чем одной и той же, и т. п. Для характеристики металлоидов указывалось, что если М., соединяясь с кислородом, вообще дают основные окислые электроположительные, то металлоиды дают вообще кислотные — электроотрицательные. Разделяя простые тела на две группы — М. и металлоидов — еще Берцелиус указывал, что между ними существует крайне постепенный переход, так что на границе этих групп трудно сказать, имеем ли мы дело с М. или металлоидом. Например, мышьяк или даже марганец с удобством могут быть отнесены как в ту, так и в другую группу. После падения электрохимической теории исчезло основание, в силу которого не М. были соединены в одну группу. С другой стороны, с открытием новых элементов самое решение вопроса; имеется ли дело с М. или нет, на основании определений М. древних, стало крайне затруднительным, хотя, во всяком случае, понятие о М., выработанное веками, имеет такой же raison d'etre, как и понятие о щелочах, кислотах и солях. Если до сих пор делят простые тела на М. и металлоиды, то это делается в силу привычки или для удобства изложения при преподавании химии.
С. П. Вуколов.
Метаморфоз
Метастаз
Метафизика
Метафора
Металлоиды. Как мы видели, одна часть простых тел образует группу М.; по предложению Берцелиуса, остальные простые тела тоже объединены в одну группу, и он дал им название металлоидов. Основанием для этого объединения были электрохимические воззрения Берцелиуса. Он представлял атомы тел биполярными и принимал, что количество электричества на обоих полюсах может быть разное, так что атом в общем мог быть заряжен положительно или отрицательно. В разных телах количество электричества в атомах предполагалось разное. При соединении различных атомов происходила или полная нейтрализация их электричеств или частная, так что частица сложного тела или нейтральна, или заряжена известным образом. Из соединения атом, сильнее заряженный, напр. положительно, мог вытеснять другой такого же рода, слабее заряженный, и пр. При электролизе М. выделяются на отрицательном полюсе, а остальные тела (сами по себе или в соединении с кислородом) — на положительном; следовательно, можно было себе представить, что частицы М. заряжены положительным электричеством, а других тел — отрицательным, это и есть общее в натуре металлоидов, что, по Берцелиусу, и сказывается в их свойствах и дает возможность соединить их в одну группу. Представляя химическое сродство, как влияние двух электричеств, становилось понятно, что тела разных групп вообще будут легче соединяться и давать более прочные соединения, чем одной и той же, и т. п. Для характеристики металлоидов указывалось, что если М., соединяясь с кислородом, вообще дают основные окислые электроположительные, то металлоиды дают вообще кислотные — электроотрицательные. Разделяя простые тела на две группы — М. и металлоидов — еще Берцелиус указывал, что между ними существует крайне постепенный переход, так что на границе этих групп трудно сказать, имеем ли мы дело с М. или металлоидом. Например, мышьяк или даже марганец с удобством могут быть отнесены как в ту, так и в другую группу. После падения электрохимической теории исчезло основание, в силу которого не М. были соединены в одну группу. С другой стороны, с открытием новых элементов самое решение вопроса; имеется ли дело с М. или нет, на основании определений М. древних, стало крайне затруднительным, хотя, во всяком случае, понятие о М., выработанное веками, имеет такой же raison d'etre, как и понятие о щелочах, кислотах и солях. Если до сих пор делят простые тела на М. и металлоиды, то это делается в силу привычки или для удобства изложения при преподавании химии.
С. П. Вуколов.
Метаморфоз
Метаморфоз, превращение (Metamorphosis) — ряд изменений, которым подвергаются по выходе из яйца животные, оставляющие яйцевые оболочки в стадии, более или менее резко отличающейся от взрослого животного. М. широко распространен в животном царстве; он свойствен почти всем земноводным, некоторым рыбам (напр. миноге), оболочникам, мшанкам, плеченогим, большинству моллюсков, огромному большинству насекомых (у которых различают полное превращение, когда личинка резко отличается от взрослого насекомого и есть особая стадия куколки, и неполное, если личинка сравнительно мало отличается от взрослого животного и особой стадии куколки нет), большинству ракообразных, некоторым паукообразным, пикногонам, большинству червей, иглокожих и кишечнополостных, всем губкам, части простейших.
Метастаз
Метастаз (греч.) — развитие болезни на одном или на нескольких местах, отдаленных от первичного источника, причем между первоначальным гнездом и вторично заболевшим местом никакой прямой связи не существует. Причина такого вторичного заболевания заключается в том, что на месте своего появления болезнетворное начало попадает в лимфатические или кровеносные сосуды и, уносимое течением лимфы или крови, оседает на каком-либо другом месте, где оно снова развивает свое действие или, если дело идет о микроорганизмах, подвергается дальнейшему размножению. Раковые опухоли преимущественно перед всеми другими одарены способностью из одного первичного гнезда рождать множество опухолей путем М. Метастатическое гнойники являются неизбежными спутниками гноекровия.
Метафизика
Метафизика или первая философия (h prwth jilosojia, philosophia prima) — умозрительное учение о первоначальных основах всякого бытия или о сущности мира. Слово М. произошло случайно. Когда ученики Аристотеля приводили в порядок все его сочинения, то 14 книг с рассуждениями о первых причинах, оставшиеся после учителя в необработанном виде, были помещены после трактатов о физике и обозначены, как следующие за физическими (книгами) — meta ta jusika; Николай Дамасский, перипатетик 1 в. по Р. Хр., цитирует их под этим названием. Понятое в переносном смысле, как обозначающее самое содержание «первой философии» (по Аристотелю), название М. указывает на изучение того, что лежит за пределами физических явлений. Этот смысл термина и остался в общем сознании.
М. есть догматическая часть теоретической философии, которой в логическом порядке предшествует часть критическая — учение о познании, или теории познания. В историческом порядке, напротив, вопрос о первоосновах всех вещей возникает ранее вопроса о познании, и М. предваряет гносеологию. Хотя всем метафизическим системам, кроме материализма, присущ критический элемент, но важное значение он получает лишь по мере развития философии, и только в новейшие времена обособляется в виде самостоятельной философской дисциплины. С точки зрения философской вопрос о возможности метафизического познания связан с более широким вопросом о возможности достоверного познания вообще. Обыкновенно предполагается, что достоверность наук естественных не требует исследования и доказательства, которые необходимы только для М. Такое коренное противоположение двух областей знания основано на недоразумениях, из которых главные следующие: 1) различие между положительною наукой или физикой (в широком смысле древних) и М. полагается в том, что первая есть знание относительное, и потому доступное человеческому уму, тогда как вторая имеет притязание быть знанием абсолютным, что не соответствует ограниченности человеческих способностей. Это рассуждение основано на безотчетном и неопределенном употреблении термина: «абсолютное знание». Никакая М. не имеет притязания быть абсолютным знанием во всех отношениях, а с другой стороны всякая наука заключает в себе знание в известном смысле абсолютное. Таковы, во-первых, все истины математические. Что таблицы умножения и теоремы Эвклидовой геометрии могут оказаться ложными на какой-нибудь планете, где 2?2=15 и сумма углов плоскостного треугольника иногда равна двум, а иногда 45 прямым углам — это есть лишь крайний вывод из предвзятого отвлеченного принципа (скептического эмпиризма), а не серьезное научное убеждение. А так как математика не есть только особая отрасль знания, но и входит как основной элемент во многие другие науки, то она и им сообщает, в той или иной мере, свой характер абсолютного знания. Помимо этих формальных истин, есть в науке истины материальные, признаваемые самими учеными как абсолютно достоверные. Так, для всякого биолога существование изучаемого им органического мира есть истина абсолютная: он с абсолютною уверенностью знает, что этот мир есть действительное бытие, а не мечта его воображения; он полагает безусловное, а не относительное только различие между действительными организмами и такими представлениями как гиппогрифы, фениксы или говорящие деревья. Эта общая абсолютная уверенность в существовании действительного предмета науки нисколько не изменяет своего характера от частных ошибок, когда какие-нибудь микроорганизмы, напр. батибии Геккеля, оказываются оптическим обманом. Точно также для историка основные события из жизни человечества в их прагматической связи абсолютно достоверны, и он полагает в этом смысле безусловное, а не относительное только различие между ними и тем, что он считает чистым мифом или легендой. Итак, со стороны общего характера знания и самооценки его в смысле достоверности между М. и положительной наукой прямого контраста не существует. 2) Не существует его также и со стороны предметов познания. Ошибочно утверждают, будто М. считает своим предметом непознаваемую сущность вещей, тогда как предмет полож. науки есть познаваемый мир явлений. Безусловное противоположение между сущностью и явлением не выдерживает не только критики гносеологической, но и просто логической. Эти два понятия имеют значение соотносительное и формальное; явление обнаруживает, проявляет свою сущность, и сущность обнаруживается, проявляется в своем явлении, — а вместе с тем то, что есть сущность в известном отношении или на известной степени познания, есть только явление в другом отношении на другой степени познания. Когда мы смотрим в микроскоп на живую инфузорию, то ее движения и все, что мы в ней замечаем, есть явление, в котором обнаруживается известная сущность, именно жизнь этого организма; но и эта жизнь есть только явление более глубокой и основной сущности, именно того существенного органического типа, по которому построено это животное и который воспроизводится и пребывает в бесконечном ряде поколений, доказывая тем свою субстанциальность; но и это есть только явление целого органического процесса и т.д. Подобным образом и в области психологии: мое слово или действие есть явление или обнаружение моих скрытых состояний мысли, чувства и воли, которые непосредственно не даны постороннему наблюдателю и в этом смысле представляют для него некоторую «непознаваемую сущность»; однако, она познается именно через свое внешнее явление; но и эта психологическая сущность — напр. определенный акт воли, — есть только явление моего общего характера или душевного склада (эмпирического характера — по Канту), который в свою очередь не есть окончательная сущность, а только проявление более глубокого — задушевного — существа (умопостигаемости характера — по Канту), на которое непререкаемо указывают факты нравственных кризисов и перерождений. Таким образом и во внешнем, и во внутреннем мире провести определенную и постоянную границу между сущностью и явлением, а, следовательно, и между предметами М. и полож. науки, совершенно невозможно, и безусловное их противоположение есть явная ошибка. Действительное различие между положительной наукой и М. в данном отношении состоит в том, что первая изучает явления и их ближайшую сущность с известной определенной стороны (математика — со стороны количества), или в известной определенной области бытия (напр. зоология — животную организацию и жизнь), тогда как М., имея в виду все явления в совокупности, исследует общую сущность или первоосновы вселенной. 3) Также ошибочно и противопоставление М., как знания чисто-умозрительного, положительной науке. как знанию чисто-опытному. Понимание, опыта как страдательного восприятия готовой, извне данной действительности давно оставлено серьезными учеными. Действительность, с которою имеет дело наука, есть умственное построение, невидимое и неподлежащее никакому восприятию. Никто никогда не наблюдал фактического бытия физических молекул или химических атомов (не говоря уже про абсолютные атомы материализма, принимаемые некоторыми за научную реальность, тогда как они на самом деле суть лишь слабый опыт метафизического мышления). Положительная наука неизбежно становится на тот путь сверхчувственного, умозрительного построения вселенной, по которому М. пытается идти далее до конца. У М. нет какого-нибудь особого, исключительно ей свойственного метода; она пользуется всеми способами научного мышления, отличаясь от положительных наук лишь стремлением дойти до окончательного мировоззрения, из которого можно было бы объяснить все области бытия, в их внутренней связи. Это стремление свойственно всякой М., как такой, результаты же, к которым оно приводить, т. е. самые метафизические системы, представляют большое разнообразие, которое, однако, легко сводится к немногим основным типам. Вообще все системы М. могут быть разделены на элементарные и сложные (синтетические). Первые представляют следующие главные типы. I. По качеству признаваемого основного начала или всемирной сущности: 1) материализм, ищущий это начало или эту сущность в том, из чего состоит или происходит все существующее; 2) идеализм, для которого эта сущность заключается в умопостигаемой форме или идее, определяющей всякое бытие; 3) панпсихизм, видящий в основе всякой реальности производящую ее внутренне одушевленную силу и 4) спиритуализм, понимающий такую силу как самосознательный разумный дух. II. По количественному определению всемирной сущности — также 4 типа М.: 1) монизм, полагающий ее безусловно единой; 2) дуализм, принимающий в основе мира двойственность самостоятельных начал; 3) определенный плюрализм, признающий их несколько и 4) неопределенный плюрализм (апейризм), представляющей мировую сущность как изначала раздробленную на безпредельную множественность самостоятельных единиц. III. По способу бытия системы М. различаются два типа: 1) статический, или М. пребывания (субстантализм) и 2) динамический, или М. изменения (процессуализм). Так как при всяком понимании мирового начала (признается ли оно материальным или духовным и т. д.) вопрос о его определении по числу и образу быта остается в силе, то всякая элементарная система определяется с этих трех точек зрения; так, материализм может понимать свою мировую сущность (материю) монистически — как единую и нераздельную (таков, напр., гилозоизм), или дуалистически — различая, напр., весомое вещество от невесомого эфира, или плюралистически — как множественность неделимых единиц (атомизм — самая распространенная форма материализма); вместе с тем по образу бытия материалистическая М. может быть или статической, не признающей связного и последовательного процесса или развития вещественного бытия (таков материализм Демокрита и в новейшей философия — Чольбе), или динамической (большинство новейших материалистов, принимающих принцип эволюции). Подобным образом и спиритуализм может полагать в основе мира или единый творческий дух, или два духовных начала, или несколько, или, наконец, неопределенную множественность единичных умов или духов, а по образу бытия духовное начало (или начала) понимается здесь или только со стороны своей пребывающей сущности, или же как допускающее в себе и процесс развития. То же должно сказать об идеализме и панпсихизме, соответственно их особым началам. В системах сложных или синтетических не только совмещаются типы различных категорий или по различным точкам зрения (что необходимо и в системах элементарных), но соединяются между собой типы одной и той же категории, напр. материальному началу дается место наравне с идеальным и духовным, далее принцип единства в целом совмещается с коренной множественностью единичных существ (как, напр., в монадологии Лейбница) и т.д. Наиболее полные системы М. стремятся, исходя из одного основного начала, связать с ним внутренней логической связью все другие начала и создать, таким образом, цельное, всеобъемлющее и всестороннее миросозерцание. Такая задача выходит, однако, из пределов собственно М., не только захватывая другие философские дисциплины, но вызывая также вопрос об истинном отношении между философией и религией.
Вл. С.
М. есть догматическая часть теоретической философии, которой в логическом порядке предшествует часть критическая — учение о познании, или теории познания. В историческом порядке, напротив, вопрос о первоосновах всех вещей возникает ранее вопроса о познании, и М. предваряет гносеологию. Хотя всем метафизическим системам, кроме материализма, присущ критический элемент, но важное значение он получает лишь по мере развития философии, и только в новейшие времена обособляется в виде самостоятельной философской дисциплины. С точки зрения философской вопрос о возможности метафизического познания связан с более широким вопросом о возможности достоверного познания вообще. Обыкновенно предполагается, что достоверность наук естественных не требует исследования и доказательства, которые необходимы только для М. Такое коренное противоположение двух областей знания основано на недоразумениях, из которых главные следующие: 1) различие между положительною наукой или физикой (в широком смысле древних) и М. полагается в том, что первая есть знание относительное, и потому доступное человеческому уму, тогда как вторая имеет притязание быть знанием абсолютным, что не соответствует ограниченности человеческих способностей. Это рассуждение основано на безотчетном и неопределенном употреблении термина: «абсолютное знание». Никакая М. не имеет притязания быть абсолютным знанием во всех отношениях, а с другой стороны всякая наука заключает в себе знание в известном смысле абсолютное. Таковы, во-первых, все истины математические. Что таблицы умножения и теоремы Эвклидовой геометрии могут оказаться ложными на какой-нибудь планете, где 2?2=15 и сумма углов плоскостного треугольника иногда равна двум, а иногда 45 прямым углам — это есть лишь крайний вывод из предвзятого отвлеченного принципа (скептического эмпиризма), а не серьезное научное убеждение. А так как математика не есть только особая отрасль знания, но и входит как основной элемент во многие другие науки, то она и им сообщает, в той или иной мере, свой характер абсолютного знания. Помимо этих формальных истин, есть в науке истины материальные, признаваемые самими учеными как абсолютно достоверные. Так, для всякого биолога существование изучаемого им органического мира есть истина абсолютная: он с абсолютною уверенностью знает, что этот мир есть действительное бытие, а не мечта его воображения; он полагает безусловное, а не относительное только различие между действительными организмами и такими представлениями как гиппогрифы, фениксы или говорящие деревья. Эта общая абсолютная уверенность в существовании действительного предмета науки нисколько не изменяет своего характера от частных ошибок, когда какие-нибудь микроорганизмы, напр. батибии Геккеля, оказываются оптическим обманом. Точно также для историка основные события из жизни человечества в их прагматической связи абсолютно достоверны, и он полагает в этом смысле безусловное, а не относительное только различие между ними и тем, что он считает чистым мифом или легендой. Итак, со стороны общего характера знания и самооценки его в смысле достоверности между М. и положительной наукой прямого контраста не существует. 2) Не существует его также и со стороны предметов познания. Ошибочно утверждают, будто М. считает своим предметом непознаваемую сущность вещей, тогда как предмет полож. науки есть познаваемый мир явлений. Безусловное противоположение между сущностью и явлением не выдерживает не только критики гносеологической, но и просто логической. Эти два понятия имеют значение соотносительное и формальное; явление обнаруживает, проявляет свою сущность, и сущность обнаруживается, проявляется в своем явлении, — а вместе с тем то, что есть сущность в известном отношении или на известной степени познания, есть только явление в другом отношении на другой степени познания. Когда мы смотрим в микроскоп на живую инфузорию, то ее движения и все, что мы в ней замечаем, есть явление, в котором обнаруживается известная сущность, именно жизнь этого организма; но и эта жизнь есть только явление более глубокой и основной сущности, именно того существенного органического типа, по которому построено это животное и который воспроизводится и пребывает в бесконечном ряде поколений, доказывая тем свою субстанциальность; но и это есть только явление целого органического процесса и т.д. Подобным образом и в области психологии: мое слово или действие есть явление или обнаружение моих скрытых состояний мысли, чувства и воли, которые непосредственно не даны постороннему наблюдателю и в этом смысле представляют для него некоторую «непознаваемую сущность»; однако, она познается именно через свое внешнее явление; но и эта психологическая сущность — напр. определенный акт воли, — есть только явление моего общего характера или душевного склада (эмпирического характера — по Канту), который в свою очередь не есть окончательная сущность, а только проявление более глубокого — задушевного — существа (умопостигаемости характера — по Канту), на которое непререкаемо указывают факты нравственных кризисов и перерождений. Таким образом и во внешнем, и во внутреннем мире провести определенную и постоянную границу между сущностью и явлением, а, следовательно, и между предметами М. и полож. науки, совершенно невозможно, и безусловное их противоположение есть явная ошибка. Действительное различие между положительной наукой и М. в данном отношении состоит в том, что первая изучает явления и их ближайшую сущность с известной определенной стороны (математика — со стороны количества), или в известной определенной области бытия (напр. зоология — животную организацию и жизнь), тогда как М., имея в виду все явления в совокупности, исследует общую сущность или первоосновы вселенной. 3) Также ошибочно и противопоставление М., как знания чисто-умозрительного, положительной науке. как знанию чисто-опытному. Понимание, опыта как страдательного восприятия готовой, извне данной действительности давно оставлено серьезными учеными. Действительность, с которою имеет дело наука, есть умственное построение, невидимое и неподлежащее никакому восприятию. Никто никогда не наблюдал фактического бытия физических молекул или химических атомов (не говоря уже про абсолютные атомы материализма, принимаемые некоторыми за научную реальность, тогда как они на самом деле суть лишь слабый опыт метафизического мышления). Положительная наука неизбежно становится на тот путь сверхчувственного, умозрительного построения вселенной, по которому М. пытается идти далее до конца. У М. нет какого-нибудь особого, исключительно ей свойственного метода; она пользуется всеми способами научного мышления, отличаясь от положительных наук лишь стремлением дойти до окончательного мировоззрения, из которого можно было бы объяснить все области бытия, в их внутренней связи. Это стремление свойственно всякой М., как такой, результаты же, к которым оно приводить, т. е. самые метафизические системы, представляют большое разнообразие, которое, однако, легко сводится к немногим основным типам. Вообще все системы М. могут быть разделены на элементарные и сложные (синтетические). Первые представляют следующие главные типы. I. По качеству признаваемого основного начала или всемирной сущности: 1) материализм, ищущий это начало или эту сущность в том, из чего состоит или происходит все существующее; 2) идеализм, для которого эта сущность заключается в умопостигаемой форме или идее, определяющей всякое бытие; 3) панпсихизм, видящий в основе всякой реальности производящую ее внутренне одушевленную силу и 4) спиритуализм, понимающий такую силу как самосознательный разумный дух. II. По количественному определению всемирной сущности — также 4 типа М.: 1) монизм, полагающий ее безусловно единой; 2) дуализм, принимающий в основе мира двойственность самостоятельных начал; 3) определенный плюрализм, признающий их несколько и 4) неопределенный плюрализм (апейризм), представляющей мировую сущность как изначала раздробленную на безпредельную множественность самостоятельных единиц. III. По способу бытия системы М. различаются два типа: 1) статический, или М. пребывания (субстантализм) и 2) динамический, или М. изменения (процессуализм). Так как при всяком понимании мирового начала (признается ли оно материальным или духовным и т. д.) вопрос о его определении по числу и образу быта остается в силе, то всякая элементарная система определяется с этих трех точек зрения; так, материализм может понимать свою мировую сущность (материю) монистически — как единую и нераздельную (таков, напр., гилозоизм), или дуалистически — различая, напр., весомое вещество от невесомого эфира, или плюралистически — как множественность неделимых единиц (атомизм — самая распространенная форма материализма); вместе с тем по образу бытия материалистическая М. может быть или статической, не признающей связного и последовательного процесса или развития вещественного бытия (таков материализм Демокрита и в новейшей философия — Чольбе), или динамической (большинство новейших материалистов, принимающих принцип эволюции). Подобным образом и спиритуализм может полагать в основе мира или единый творческий дух, или два духовных начала, или несколько, или, наконец, неопределенную множественность единичных умов или духов, а по образу бытия духовное начало (или начала) понимается здесь или только со стороны своей пребывающей сущности, или же как допускающее в себе и процесс развития. То же должно сказать об идеализме и панпсихизме, соответственно их особым началам. В системах сложных или синтетических не только совмещаются типы различных категорий или по различным точкам зрения (что необходимо и в системах элементарных), но соединяются между собой типы одной и той же категории, напр. материальному началу дается место наравне с идеальным и духовным, далее принцип единства в целом совмещается с коренной множественностью единичных существ (как, напр., в монадологии Лейбница) и т.д. Наиболее полные системы М. стремятся, исходя из одного основного начала, связать с ним внутренней логической связью все другие начала и создать, таким образом, цельное, всеобъемлющее и всестороннее миросозерцание. Такая задача выходит, однако, из пределов собственно М., не только захватывая другие философские дисциплины, но вызывая также вопрос об истинном отношении между философией и религией.
Вл. С.
Метафора
Метафора (греч. Мetajora, лат. Translatio, перенесение) — не в собственном, а в переносном смысле употребленное картинное или образное выражение; представляет собой как бы концентрированное сравнение, причем вместо предмета сравниваемого ставится непосредственно название предмета, с которым желают сравнить, например: розы щек — вместо розовые (т. е. розоподобные) щеки или розовый цвет щек. М. способствует изяществу, силе и блеску речи; даже в обыденной жизни, в просторечии, выражения страсти без нее почти никогда не обходятся. В особенности для поэтов М. является необходимым вспомогательным средством. Она дает речи особую, высшую прозрачность, облекая даже отвлеченное понятие в живые формы и делая его доступным созерцанию. Различают четыре вида М. В первом виде одно конкретное (или чувственное) ставится на место другого, например, лес мачт, алмазы росы; во втором одухотворяются или оживляются предметы неодушевленные, силам природы приписываются чувства, действия и состояния, свойственные человеку, напр., вьюга злится, вьюга плачет, третий вид М. облекает мысли, чувства, страсти и проч. в видимые формы, напр., столпы государства, яд сомнения; четвертый вид М. соединяет одно отвлеченное понятие с другим, например горечь разлуки. Если М. очень распространена, она переходит в аллегорию. Ср. Brinkmann, «Die Metaphern. Studien uber den Geist der modernen Sprachen» (Бонн, 1878, т. I).