Страница:
У Алессандры не было сил ждать дольше. Как только Гарри сел, чтобы стряхнуть с ног джинсы и обувь, она пробралась к нему на колени и принялась страстно целовать его в губы. Она не могла насытиться его поцелуями и не хотела больше ничего знать и ни о чем думать. Ей казалось невероятным, что его большие руки с рельефно выступающими мускулами могут быть такими нежными и держать ее, не причиняя боли. Она чувствовала твердость его мужского органа между бедер, когда целовала его. Губы у него были нежными и мягкими, и они заскользили вниз по ее телу, спускаясь на шею, потом на грудь…
От нее потребовалось чуть изменить положение, и оказалось, что она обволакивает его полностью и что он заполнил ее целиком. Именно этого она и желала.
— О! — сказал Гарри. — О Боже, кондом!
Но она не собиралась прерывать их объятие теперь, когда они оказались так тесно сплетены.
— Он нам не нужен. Я ведь не могу забеременеть, помнишь?
Она задвигалась, стараясь затянуть его еще глубже в свое лоно.
— О Господи! — прошептал он, проводя рукой вниз по ее спине. — А как же безопасный секс? Мне все-таки нужен кондом.
— Я была замужем семь лет.
Гарри пытался остановиться, но из этого ничего не выходило. Им было слишком хорошо.
— У тебя, как ты сказал, давно не было женщины.
— Да, но прежде я понятия не имел, с кем делю свою жену. — Его руки прикрыли ее груди. — А их было видимо-невидимо.
— Значит, твоя жена была полной дурой.
— То же самое я мог бы сказать и о Гриффине, но, кажется, я это уже говорил. — Он улыбнулся. — Соня и Гриффин — пара дураков, какого черта мы говорим о них? Думаю, нам важнее, чтобы сегодняшняя ночь стала лучшей в нашей жизни, ни с чем не сравнимой! Мы должны доказать им и, главное, себе, что стоим многого.
Алессандра положила руки ему на плечи и заставила его лечь на кровать, вынудив войти в нее как можно глубже. Потом она услышала свой собственный стон.
— О да, — пробормотал Гарри. — Да, еще, еще…
— Так?
— Да, это ни с чем невозможно сравнить, хотя для того, чтобы можно было с чем-то сравнивать, следует повторить это тридцать, а то и пятьдесят раз.
Алессандра рассмеялась:
— Ты всегда болтаешь во время акта любви?
— Обещаю, что, если ты позволишь мне достать презерватив, я употреблю свой язык для других, более приятных вещей.
Она выпустила его и отодвинулась.
— Иди, но только поторопись.
Гарри сделал огромный прыжок через комнату и принялся рыться в своем рюкзаке, разбрасывая вещи.
Когда наконец он нашел нужный ему предмет и водрузил его, Алессандра случайно увидела свое отражение в зеркале и застыла.
Ее волосы! Она забыла о своих ужасных волосах: они свисали вдоль лица прямыми прядями и делали ее похожей на мокрого коккер-спаниеля. О Боже, ей следовало хотя бы пойти в ванную и подкраситься!
Алессандра не знала, что делать. Ничто не помешало бы ей привести себя в относительный порядок в уединении отдельной комнаты, но где она была, эта комната? Мысль о том, чтобы следующие четверть часа провести в ванной, наводя красоту, показалась ей не вполне удачной: в конце концов, не она же будет смотреть на себя, а Гарри на нее.
Он уже направлялся к ней, улыбаясь так, как умел улыбаться только Гарри. Обняв Алессандру за талию, он увлек ее на постель.
— Теперь моя очередь быть наверху.
— Погаси свет, — сказала она.
Гарри целовал ее груди, подолгу лаская их языком, и от этого у нее захватывало дух.
— Что?
Алессандра выскользнула из его объятий.
— Я сама погашу.
Выключатель был возле стены. Она щелкнула им, и комната погрузилась во тьму. Занавески были плотными и не пропускали света с парковочной площадки.
— Не поздно ли проявлять стыдливость? — В темноте голос Гарри, казалось, обволакивал ее со всех сторон. Она все еще стояла возле двери.
— Я просто… просто…
Гарри шумно выдохнул.
— Да, знаю, что ты просто… — Он включил бра возле кровати. — Что с тобой? А, ты посмотрела в зеркало и не узнала себя, не поняла, кто это смотрит из него. Я совершенно уверен, ты увидела совсем не ту женщину, которую вижу я.
— Я смотрю в зеркало, и та, кого я там вижу… — Алессандра покачала головой. — Не могу поверить, что кто-то способен желать меня так, как, по-видимому, желаешь ты.
— По-видимому? — Взгляд Гарри проследовал по всему его телу от груди и ниже. — Неужели это только видимость? Подойди и проверь сама, потому что, когда заходит речь о желании, не может идти речи о видимости.
Алессандра недоверчиво рассмеялась:
— Видишь ли, я… я знаю, что ты милый.
— Да, и чтобы доказать, какой я милый, я всегда демонстрирую эрекцию. Иди поближе — и я покажусь тебе еще милее. — Гарри протянул к ней руку:
— Ну иди же!
Алессандра снова покачала головой:
— Можем мы выключить свет?
— Нет! Ты с ума сошла!
Она ожидала не такого ответа, и, почувствовав это, Гарри крепко сжал ее руку и потянул к себе.
— Я хочу смотреть на тебя. Как бы ты ни выглядела, теперь я выяснил, что смотреть на тебя обнаженную — просто подарок судьбы, особая радость.
Он поднес ее руку к губам и, поцеловав, перевернул так, что у его губ оказалась ладонь. Он поцеловал ее, потом запястье, потом губы его коснулись локтя, предплечья.
— Давай-ка кое-что выясним сразу же, — продолжал Гарри, целуя внутреннюю сторону локтя, поднимаясь выше, к плечу. — Мне нравится твоя стрижка, потому что она помогает спастись от Тротта. И что бы ты ни думала и ни говорила, я считаю, что без косметики ты гораздо красивее. Нет, мы не станем гасить свет. Я хочу видеть твое лицо, когда ты испытаешь наслаждение.
Он поцеловал Алессандру в шею, и когда она подняла голову, предоставляя ему более широкое поле деятельности, он понял, что убедил ее. Но, Иисусе сладчайший, если эта женщина не хотела заниматься любовью при свете, считая себя недостаточно привлекательной, она спятила.
Гарри поцеловал ее в губы так нежно и ласково, как только мог, и медленно заставил снова лечь на кровать.
Ему до боли хотелось быть с ней, но он сдерживал себя и только, целуя, ласкал ее прекрасное тело. То, что она так отчаянно желала его и так отважно вела себя, было невероятным счастьем, и ему хотелось снова довести ее до экстаза.
К его счастью, на это не потребовалось слишком много времени. Алессандра отвечала на его поцелуи так же страстно, как прежде, потом притянула ближе к себе и баюкала, прижимая его голову к груди и выгибая спину в безмолвной мольбе о большей близости, когда он чуть прикасался языком к ее коже.
Наконец ее рука скользнула между их прижатыми друг к другу телами, обхватила его плоть, направляя ее к желанной цели.
— Посмотри на меня, — прошептал Гарри, и она открыла глаза.
Глядя в эти чудесные глаза, он проникал в нее, медленно овладевая ею.
Негромкие звуки, похожие на воркование, которые она издавала, были чертовски волнующими. И когда она почти выдохнула его имя, голос ее звучал глухо и хрипло.
Гарри не мог припомнить момента, когда чувствовал бы себя столь преисполненным радости жизни.
Улыбка Алессандры была трепетной и робкой, а когда она протягивала руку, чтобы дотронуться до его лица, в глазах ее сверкали слезы, которые она старалась унять. Он теперь знал ее силу и верил, что она справится с собой.
В ней была необыкновенная смесь всего на свете: твердость и нежность, решительность и слабость. Разумеется, она не была совершенной, и мешало ей в этом одно лишь непонимание собственной прелести.
Когда он смотрел на нее сверху вниз, то чувствовал, что грудь его сжимается и ему становится трудно дышать, но причиной было не только сломанное ребро. Сейчас Гарри готов был сделать для нее все что угодно — для нее, для ее безопасности. Даже умереть. Глядя ей в лицо, ловя ее взгляд, он почувствовал некий призыв к действию и начал двигаться — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, подчиняясь невысказанным ею, но очень понятным ему желаниям. Она любила жесткий, грубый секс, и это было плохо, потому что очень быстро привело его на край. Ему стоило большого труда не рухнуть в бездну…
Алессандра с яростью целовала его, притянув к себе, заставляя проникнуть в себя как можно глубже, и он подчинялся. Это была полная отдача, полная капитуляция перед страстью. Она целовала его, а он уже не пытался противостоять потребности в освобождении, потребности отдать ей всего себя и даже больше. Он хотел подарить ей самый немыслимый, самый невероятный сексуальный опыт, лучший в ее жизни, и видеть, как она содрогается в его объятиях, но, когда Алессандра целовала его так, как теперь, и у нее в глазах отразилась ее душа, полная страсти, он не смог больше сдерживаться. Это потрясло его, подбросило, как волна прибоя, и из груди его вырвался мощный вздох.
Гарри ощутил, как она почти тотчас же вслед за ним испытала оргазм. Ее пальцы судорожно вцепились в него, и она выкрикнула его имя.
Он был слишком потрясен, чтобы почувствовать облегчение, поэтому какое-то время не мог ни думать, ни связно говорить. Но постепенно гул в ушах затих и медленно пришло осознание того, что он чуть не раздавил Алессандру в своих медвежьих объятиях, против чего она, похоже, не возражала: когда Гарри поднял голову и посмотрел на нее, она улыбнулась.
Мускулы лица все еще плохо подчинялись ему, но он тоже улыбнулся ей в ответ, а потом сделал попытку перекатиться через нее и лечь рядом. Однако она вдруг пошевелилась и подняла голову, чтобы нежно поцеловать его в губы. Как только ее губы слегка коснулись его губ, он понял, что попал в беду, в серьезную беду. То, что произошло между ними, было гораздо значительнее обычной мимолетной интрижки, гораздо серьезнее того, что случается на каждом шагу просто от скуки, от нечего делать. Агент ФБР позволил себе грязную, мелкую и ни к чему не обязывающую интрижку с главной свидетельницей обвинения!
— Мои поздравления! — сказала Алессандра, снова целуя его.
— По какому случаю?
Она снова улыбнулась ему, коснувшись ласкающим движением его щеки.
— Ни по какому. Просто у меня есть потребность сказать тебе об этом. Ведь в течение трех лет ты вел целомудренную жизнь. Как жаль, что мы не можем выпить по этому случаю шампанского. — Ее улыбка стала чуть насмешливой. — Я бы произнесла тост. Что-нибудь вроде: «Пью за то, чтобы тебе не пришлось ждать еще три года, прежде чем ты снова обнимешь женщину».
Гарри, рассмеявшись, придвинулся ближе и обнял ее.
— На всякий случай хочу тебе сказать, — Алессандра прижалась к нему и уютно устроилась рядом, в то время как его пальцы скользили по безупречно гладкой коже ее обнаженной спины, — я лично заинтересована в том, чтобы следующего интервала в три года не наступало никогда.
Назад! Назад! Подальше от нее! В мозгу Гарри зазвонили тревожные колокола, предупреждая о том, что он ступил на зыбкую и опасную почву. Она подошла к нему слишком близко, вообразила, что это начало долговременных отношений. Ему слишком хорошо известно, что, кроме неприятностей и осложнений, это им ничего не сулит.
Александра подняла голову и одарила его одной из своих ослепительных, бьющих наповал улыбок.
— Откровенно говоря, мне и три часа уже кажутся вечностью.
Гарри снова поцеловал ее. А что еще, собственно, он должен был сделать?
— Знаешь, что забавно? — спросила она, подпирая голову рукой, чтобы лучше видеть его.
Он покачал головой, чувствуя, что тонет в спокойном синем океане ее глаз.
— С тех пор как все это началось, я отказалась от той жизни, которую вела раньше. Ну, понимаешь, что я хочу сказать — огромный дом, три машины, куча денег… Я думала, что не сумею заставить себя перестроиться и мне всегда будет недоставать этого. — Она провела рукой по его лицу. — И вдруг мне стало ясно: никогда в жизни я не оказывалась в лучшем месте и в лучшем положении, чем теперь.
От этих ее слов Гарри захотелось выпрыгнуть из постели и убежать куда-нибудь подальше, в горы. Должно быть, от тревожного звона колоколов в его мозгу что-то сместилось — этот звон перестал быть слышен из-за громкого биения его сердца, из-за рева крови в жилах. Вместо того чтобы бежать без оглядки, он снова поцеловал ее.
Вне всякого сомнения, он попал в беду, но никогда прежде беда не вызывала у него столь восхитительных, столь сладостных ощущений.
— Джордж не знает, где его напарник, — сказала Ким, закрывая глаза и стараясь сделать так, чтобы голос ее звучал твердо. Она звонила из платного автомата кварталах в четырех от дома. Было холодно, ночной воздух не давал согреться ее телу. — Если хочешь, я буду все время при нем, но, думаю…
— Я плачу тебе не за мысли, — ответил Майкл Тротта; его голос, обычно невозмутимый, сейчас звучал раздраженно. — Прилипни к нему, держись за его штаны. Используй пылесос, которым природа тебя одарила вместо рта. Не отрывайся от него ни днем, ни ночью. Рано или поздно он узнает, где скрываются О'Делл и Алессандра, и я хочу, чтобы в этот момент ты была рядом.
Послышался щелчок, в трубке раздались короткие гудки.
Ким прошиб пот. Ее любимая шелковая блузка намокла под мышками только от одного звука его голоса. Некоторое время она стояла, все еще держа трубку возле уха и пытаясь восстановить душевное равновесие.
Кто была женщина, которую разыскивал Майкл, и почему, ради всего святого, он непременно хотел ее разыскать? Ким видела фото в досье на столе Джорджа — Алессандра Ламонт, красивая фригидная блондинка. Она принадлежала к тому типу женщин, с которыми Майкл любил появляться в обществе, и не важно, если при этом они были чьими-то женами, а отдаваясь, проявляли темперамент дохлого хомяка. Ее муж свистнул миллион долларов из-под носа у Тротта. Знал ли он, что его жена обслуживает капо мафии? Может, дело было в этом, в ревности и жажде мести?
Майкл убил ее мужа, это было ясно. Возможно, он просто решил прибрать блондинку к рукам? Теперь Алессандра сбежала с напарником Джорджа, а у Майкла случился приступ ревности.
Ким достаточно хорошо знала Майкла, чтобы понимать: убежать — не значило избавиться от него. Никто не мог уйти достаточно далеко от Майкла Тротта, никто не мог скрыться от него навсегда.
Наконец Ким повесила трубку и, поправляя прическу, направилась к дому Джорджа. Не забыть бы зайти в супермаркет купить мороженого «Хааген-Дарз». Свою ночную отлучку она объяснила Джорджу именно этим; не хватало еще, чтобы она вернулась с пустыми руками.
Ее жизнь была сплошной путаницей и грязью. На этот счет она не заблуждалась.
Ким часто желала стать кем-то другим, чудесным образом зажить иной, светлой жизнью. Но сегодня она была счастлива оставаться Ким Монахан и ни за что на свете не поменялась бы судьбой с Алессандрой Ламонт. Кем бы Алессандра ни приходилась Майклу Тротта, где бы она ни скрылась от него и какой бы ни была причина, по которой он хотел ее найти, она уже обречена на смерть.
Глава 15
От нее потребовалось чуть изменить положение, и оказалось, что она обволакивает его полностью и что он заполнил ее целиком. Именно этого она и желала.
— О! — сказал Гарри. — О Боже, кондом!
Но она не собиралась прерывать их объятие теперь, когда они оказались так тесно сплетены.
— Он нам не нужен. Я ведь не могу забеременеть, помнишь?
Она задвигалась, стараясь затянуть его еще глубже в свое лоно.
— О Господи! — прошептал он, проводя рукой вниз по ее спине. — А как же безопасный секс? Мне все-таки нужен кондом.
— Я была замужем семь лет.
Гарри пытался остановиться, но из этого ничего не выходило. Им было слишком хорошо.
— У тебя, как ты сказал, давно не было женщины.
— Да, но прежде я понятия не имел, с кем делю свою жену. — Его руки прикрыли ее груди. — А их было видимо-невидимо.
— Значит, твоя жена была полной дурой.
— То же самое я мог бы сказать и о Гриффине, но, кажется, я это уже говорил. — Он улыбнулся. — Соня и Гриффин — пара дураков, какого черта мы говорим о них? Думаю, нам важнее, чтобы сегодняшняя ночь стала лучшей в нашей жизни, ни с чем не сравнимой! Мы должны доказать им и, главное, себе, что стоим многого.
Алессандра положила руки ему на плечи и заставила его лечь на кровать, вынудив войти в нее как можно глубже. Потом она услышала свой собственный стон.
— О да, — пробормотал Гарри. — Да, еще, еще…
— Так?
— Да, это ни с чем невозможно сравнить, хотя для того, чтобы можно было с чем-то сравнивать, следует повторить это тридцать, а то и пятьдесят раз.
Алессандра рассмеялась:
— Ты всегда болтаешь во время акта любви?
— Обещаю, что, если ты позволишь мне достать презерватив, я употреблю свой язык для других, более приятных вещей.
Она выпустила его и отодвинулась.
— Иди, но только поторопись.
Гарри сделал огромный прыжок через комнату и принялся рыться в своем рюкзаке, разбрасывая вещи.
Когда наконец он нашел нужный ему предмет и водрузил его, Алессандра случайно увидела свое отражение в зеркале и застыла.
Ее волосы! Она забыла о своих ужасных волосах: они свисали вдоль лица прямыми прядями и делали ее похожей на мокрого коккер-спаниеля. О Боже, ей следовало хотя бы пойти в ванную и подкраситься!
Алессандра не знала, что делать. Ничто не помешало бы ей привести себя в относительный порядок в уединении отдельной комнаты, но где она была, эта комната? Мысль о том, чтобы следующие четверть часа провести в ванной, наводя красоту, показалась ей не вполне удачной: в конце концов, не она же будет смотреть на себя, а Гарри на нее.
Он уже направлялся к ней, улыбаясь так, как умел улыбаться только Гарри. Обняв Алессандру за талию, он увлек ее на постель.
— Теперь моя очередь быть наверху.
— Погаси свет, — сказала она.
Гарри целовал ее груди, подолгу лаская их языком, и от этого у нее захватывало дух.
— Что?
Алессандра выскользнула из его объятий.
— Я сама погашу.
Выключатель был возле стены. Она щелкнула им, и комната погрузилась во тьму. Занавески были плотными и не пропускали света с парковочной площадки.
— Не поздно ли проявлять стыдливость? — В темноте голос Гарри, казалось, обволакивал ее со всех сторон. Она все еще стояла возле двери.
— Я просто… просто…
Гарри шумно выдохнул.
— Да, знаю, что ты просто… — Он включил бра возле кровати. — Что с тобой? А, ты посмотрела в зеркало и не узнала себя, не поняла, кто это смотрит из него. Я совершенно уверен, ты увидела совсем не ту женщину, которую вижу я.
— Я смотрю в зеркало, и та, кого я там вижу… — Алессандра покачала головой. — Не могу поверить, что кто-то способен желать меня так, как, по-видимому, желаешь ты.
— По-видимому? — Взгляд Гарри проследовал по всему его телу от груди и ниже. — Неужели это только видимость? Подойди и проверь сама, потому что, когда заходит речь о желании, не может идти речи о видимости.
Алессандра недоверчиво рассмеялась:
— Видишь ли, я… я знаю, что ты милый.
— Да, и чтобы доказать, какой я милый, я всегда демонстрирую эрекцию. Иди поближе — и я покажусь тебе еще милее. — Гарри протянул к ней руку:
— Ну иди же!
Алессандра снова покачала головой:
— Можем мы выключить свет?
— Нет! Ты с ума сошла!
Она ожидала не такого ответа, и, почувствовав это, Гарри крепко сжал ее руку и потянул к себе.
— Я хочу смотреть на тебя. Как бы ты ни выглядела, теперь я выяснил, что смотреть на тебя обнаженную — просто подарок судьбы, особая радость.
Он поднес ее руку к губам и, поцеловав, перевернул так, что у его губ оказалась ладонь. Он поцеловал ее, потом запястье, потом губы его коснулись локтя, предплечья.
— Давай-ка кое-что выясним сразу же, — продолжал Гарри, целуя внутреннюю сторону локтя, поднимаясь выше, к плечу. — Мне нравится твоя стрижка, потому что она помогает спастись от Тротта. И что бы ты ни думала и ни говорила, я считаю, что без косметики ты гораздо красивее. Нет, мы не станем гасить свет. Я хочу видеть твое лицо, когда ты испытаешь наслаждение.
Он поцеловал Алессандру в шею, и когда она подняла голову, предоставляя ему более широкое поле деятельности, он понял, что убедил ее. Но, Иисусе сладчайший, если эта женщина не хотела заниматься любовью при свете, считая себя недостаточно привлекательной, она спятила.
Гарри поцеловал ее в губы так нежно и ласково, как только мог, и медленно заставил снова лечь на кровать.
Ему до боли хотелось быть с ней, но он сдерживал себя и только, целуя, ласкал ее прекрасное тело. То, что она так отчаянно желала его и так отважно вела себя, было невероятным счастьем, и ему хотелось снова довести ее до экстаза.
К его счастью, на это не потребовалось слишком много времени. Алессандра отвечала на его поцелуи так же страстно, как прежде, потом притянула ближе к себе и баюкала, прижимая его голову к груди и выгибая спину в безмолвной мольбе о большей близости, когда он чуть прикасался языком к ее коже.
Наконец ее рука скользнула между их прижатыми друг к другу телами, обхватила его плоть, направляя ее к желанной цели.
— Посмотри на меня, — прошептал Гарри, и она открыла глаза.
Глядя в эти чудесные глаза, он проникал в нее, медленно овладевая ею.
Негромкие звуки, похожие на воркование, которые она издавала, были чертовски волнующими. И когда она почти выдохнула его имя, голос ее звучал глухо и хрипло.
Гарри не мог припомнить момента, когда чувствовал бы себя столь преисполненным радости жизни.
Улыбка Алессандры была трепетной и робкой, а когда она протягивала руку, чтобы дотронуться до его лица, в глазах ее сверкали слезы, которые она старалась унять. Он теперь знал ее силу и верил, что она справится с собой.
В ней была необыкновенная смесь всего на свете: твердость и нежность, решительность и слабость. Разумеется, она не была совершенной, и мешало ей в этом одно лишь непонимание собственной прелести.
Когда он смотрел на нее сверху вниз, то чувствовал, что грудь его сжимается и ему становится трудно дышать, но причиной было не только сломанное ребро. Сейчас Гарри готов был сделать для нее все что угодно — для нее, для ее безопасности. Даже умереть. Глядя ей в лицо, ловя ее взгляд, он почувствовал некий призыв к действию и начал двигаться — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, подчиняясь невысказанным ею, но очень понятным ему желаниям. Она любила жесткий, грубый секс, и это было плохо, потому что очень быстро привело его на край. Ему стоило большого труда не рухнуть в бездну…
Алессандра с яростью целовала его, притянув к себе, заставляя проникнуть в себя как можно глубже, и он подчинялся. Это была полная отдача, полная капитуляция перед страстью. Она целовала его, а он уже не пытался противостоять потребности в освобождении, потребности отдать ей всего себя и даже больше. Он хотел подарить ей самый немыслимый, самый невероятный сексуальный опыт, лучший в ее жизни, и видеть, как она содрогается в его объятиях, но, когда Алессандра целовала его так, как теперь, и у нее в глазах отразилась ее душа, полная страсти, он не смог больше сдерживаться. Это потрясло его, подбросило, как волна прибоя, и из груди его вырвался мощный вздох.
Гарри ощутил, как она почти тотчас же вслед за ним испытала оргазм. Ее пальцы судорожно вцепились в него, и она выкрикнула его имя.
Он был слишком потрясен, чтобы почувствовать облегчение, поэтому какое-то время не мог ни думать, ни связно говорить. Но постепенно гул в ушах затих и медленно пришло осознание того, что он чуть не раздавил Алессандру в своих медвежьих объятиях, против чего она, похоже, не возражала: когда Гарри поднял голову и посмотрел на нее, она улыбнулась.
Мускулы лица все еще плохо подчинялись ему, но он тоже улыбнулся ей в ответ, а потом сделал попытку перекатиться через нее и лечь рядом. Однако она вдруг пошевелилась и подняла голову, чтобы нежно поцеловать его в губы. Как только ее губы слегка коснулись его губ, он понял, что попал в беду, в серьезную беду. То, что произошло между ними, было гораздо значительнее обычной мимолетной интрижки, гораздо серьезнее того, что случается на каждом шагу просто от скуки, от нечего делать. Агент ФБР позволил себе грязную, мелкую и ни к чему не обязывающую интрижку с главной свидетельницей обвинения!
— Мои поздравления! — сказала Алессандра, снова целуя его.
— По какому случаю?
Она снова улыбнулась ему, коснувшись ласкающим движением его щеки.
— Ни по какому. Просто у меня есть потребность сказать тебе об этом. Ведь в течение трех лет ты вел целомудренную жизнь. Как жаль, что мы не можем выпить по этому случаю шампанского. — Ее улыбка стала чуть насмешливой. — Я бы произнесла тост. Что-нибудь вроде: «Пью за то, чтобы тебе не пришлось ждать еще три года, прежде чем ты снова обнимешь женщину».
Гарри, рассмеявшись, придвинулся ближе и обнял ее.
— На всякий случай хочу тебе сказать, — Алессандра прижалась к нему и уютно устроилась рядом, в то время как его пальцы скользили по безупречно гладкой коже ее обнаженной спины, — я лично заинтересована в том, чтобы следующего интервала в три года не наступало никогда.
Назад! Назад! Подальше от нее! В мозгу Гарри зазвонили тревожные колокола, предупреждая о том, что он ступил на зыбкую и опасную почву. Она подошла к нему слишком близко, вообразила, что это начало долговременных отношений. Ему слишком хорошо известно, что, кроме неприятностей и осложнений, это им ничего не сулит.
Александра подняла голову и одарила его одной из своих ослепительных, бьющих наповал улыбок.
— Откровенно говоря, мне и три часа уже кажутся вечностью.
Гарри снова поцеловал ее. А что еще, собственно, он должен был сделать?
— Знаешь, что забавно? — спросила она, подпирая голову рукой, чтобы лучше видеть его.
Он покачал головой, чувствуя, что тонет в спокойном синем океане ее глаз.
— С тех пор как все это началось, я отказалась от той жизни, которую вела раньше. Ну, понимаешь, что я хочу сказать — огромный дом, три машины, куча денег… Я думала, что не сумею заставить себя перестроиться и мне всегда будет недоставать этого. — Она провела рукой по его лицу. — И вдруг мне стало ясно: никогда в жизни я не оказывалась в лучшем месте и в лучшем положении, чем теперь.
От этих ее слов Гарри захотелось выпрыгнуть из постели и убежать куда-нибудь подальше, в горы. Должно быть, от тревожного звона колоколов в его мозгу что-то сместилось — этот звон перестал быть слышен из-за громкого биения его сердца, из-за рева крови в жилах. Вместо того чтобы бежать без оглядки, он снова поцеловал ее.
Вне всякого сомнения, он попал в беду, но никогда прежде беда не вызывала у него столь восхитительных, столь сладостных ощущений.
— Джордж не знает, где его напарник, — сказала Ким, закрывая глаза и стараясь сделать так, чтобы голос ее звучал твердо. Она звонила из платного автомата кварталах в четырех от дома. Было холодно, ночной воздух не давал согреться ее телу. — Если хочешь, я буду все время при нем, но, думаю…
— Я плачу тебе не за мысли, — ответил Майкл Тротта; его голос, обычно невозмутимый, сейчас звучал раздраженно. — Прилипни к нему, держись за его штаны. Используй пылесос, которым природа тебя одарила вместо рта. Не отрывайся от него ни днем, ни ночью. Рано или поздно он узнает, где скрываются О'Делл и Алессандра, и я хочу, чтобы в этот момент ты была рядом.
Послышался щелчок, в трубке раздались короткие гудки.
Ким прошиб пот. Ее любимая шелковая блузка намокла под мышками только от одного звука его голоса. Некоторое время она стояла, все еще держа трубку возле уха и пытаясь восстановить душевное равновесие.
Кто была женщина, которую разыскивал Майкл, и почему, ради всего святого, он непременно хотел ее разыскать? Ким видела фото в досье на столе Джорджа — Алессандра Ламонт, красивая фригидная блондинка. Она принадлежала к тому типу женщин, с которыми Майкл любил появляться в обществе, и не важно, если при этом они были чьими-то женами, а отдаваясь, проявляли темперамент дохлого хомяка. Ее муж свистнул миллион долларов из-под носа у Тротта. Знал ли он, что его жена обслуживает капо мафии? Может, дело было в этом, в ревности и жажде мести?
Майкл убил ее мужа, это было ясно. Возможно, он просто решил прибрать блондинку к рукам? Теперь Алессандра сбежала с напарником Джорджа, а у Майкла случился приступ ревности.
Ким достаточно хорошо знала Майкла, чтобы понимать: убежать — не значило избавиться от него. Никто не мог уйти достаточно далеко от Майкла Тротта, никто не мог скрыться от него навсегда.
Наконец Ким повесила трубку и, поправляя прическу, направилась к дому Джорджа. Не забыть бы зайти в супермаркет купить мороженого «Хааген-Дарз». Свою ночную отлучку она объяснила Джорджу именно этим; не хватало еще, чтобы она вернулась с пустыми руками.
Ее жизнь была сплошной путаницей и грязью. На этот счет она не заблуждалась.
Ким часто желала стать кем-то другим, чудесным образом зажить иной, светлой жизнью. Но сегодня она была счастлива оставаться Ким Монахан и ни за что на свете не поменялась бы судьбой с Алессандрой Ламонт. Кем бы Алессандра ни приходилась Майклу Тротта, где бы она ни скрылась от него и какой бы ни была причина, по которой он хотел ее найти, она уже обречена на смерть.
Глава 15
— Элли? Ты не спишь?
Алессандра улыбнулась. Как ни странно, но ей начинало нравиться это уменьшительное имя, придуманное для нее Гарри.
— Нет.
Она лежала, уютно устроившись в изгибе его локтя. Рука его собственнически прикрывала ее грудь, нога лежала поверх ее ноги.
— Я размышляю.
Ее голос был хриплым от усталости. Затылком она ощущала его теплое дыхание, и этого было достаточно, чтобы в ней снова проснулось желание. Алессандра почувствовала, как ее сосок отвердевает и приподнимается под его пальцами.
Но дело было не только в ней. Их притяжение друг к другу оказалось взаимным. Она чувствовала на своей ноге приятную тяжесть его пробудившегося органа — он слегка пошевелился, будто хотел скрыться от нее, но это было уже невозможно. Гарри убрал руку с ее груди и попытался сесть на постели, избегая прикасаться к ней. Алессандра повернулась к нему в поисках исходившего от него тепла.
— То, что я собираюсь тебе сказать, несколько запоздало, — начал Гарри.
Он оставил дверь ванной приоткрытой, и щель пропускала оттуда достаточно света, чтобы в комнате было не слишком темно.
— Вероятно, мне следовало сказать тебе это до… до того, как мы…
— Занялись любовью, — подсказала Алессандра.
— Да, — согласился Гарри, ерзая на постели. — Видишь ли, нам надо поговорить об этом, потому что слова, которые я приготовил, вылетели у меня из головы после того… То есть у меня просто отшибло мозги. Есть большая разница в определении этого акта. Занятия любовью связаны с определенными обязательствами, с определенными обещаниями. Мне не хочется, чтобы ты сделала не правильный вывод после того, что произошло между нами. Я не вправе давать тебе какие-нибудь обещания, и мне следовало это сказать, когда мы были еще одеты. — Гарри глубоко вздохнул.
Алессандра молча ждала продолжения.
— Мне тяжело говорить об этом теперь, понимаешь? Клянусь, я сделал это ненамеренно. Ты мне нравишься, по-настоящему нравишься, даже слишком нравишься, чтобы обманывать тебя, проявляя неуважение подобного рода. Я просто… Я так долго желал тебя, и вдруг это оказалось возможным… Но я совсем не подумал о последствиях, о том, что ты связываешь со мной какие-то надежды.
Гарри пытался втолковать ей, что не любит ее, и Алессандра была готова рассмеяться вслух. Многие мужчины пытались обмануть, завлечь, соблазнить ее, чтобы провести в ее объятиях час или целую ночь. Она слишком часто слышала комплименты, уверения в вечной любви, и ей понадобилось немного времени, чтобы понять — они ровным счетом ничего не значат. Мужчин привлекала ее внешность. Их привлекала возможность появляться в обществе с такой красивой женщиной, но они ее не любили.
И все-таки за всю ее жизнь никто, даже Гриффин, замужем за которым она была семь лет, никогда не говорил ей, что она ему нравится. Так было до сегодняшнего дня. Но Гарри она действительно нравилась, и это не имело никакого отношения к ее внешности. Ему нравилось то, что скрыто у нее внутри. Никогда еще сердце ее не билось так сильно, не было переполнено такой благодарностью. Неужели она встретила этого удивительного человека, честного и до боли привлекательного, вполне земного, и вступила с ним в столь многообещающие отношения для того, чтобы тотчас же потерять его?
— Я с самого начала знала это. Тебе придется возвращаться в Нью-Йорк. Моей единственной надеждой было то, что мы окажемся в постели вместе, — сказала Алессандра, тщательно подбирая слова. Она потянула на себя одеяло, прикрыв им грудь, чувствуя на себе его взгляд, ощущая, что тень не падает на нее и не скрывает наготы. — Но если ты не хочешь…
— О! — перебил Гарри. — Речь совсем не об этом. Я буду с тобой каждую ночь, пока мы здесь, если ты мне позволишь. Но я не хочу, чтобы ты принялась выбирать семейные фарфоровые сервизы — ведь нашим отношениям не суждено окончиться браком.
— Гарри, поверь, я и не собираюсь за тебя замуж.
Она вообще не хотела замуж — ни за кого. Во всяком случае, в ближайшие несколько лет было бы чистым безумием вступать в длительные отношения. Она только пыталась понять, кем стала и кем останется в своей дальнейшей жизни, понять себя, все узнать о себе до того, как сможет стать достойной парой для кого бы то ни было. Вдобавок ко всему ей теперь приходилось скрываться.
— Я была замужем семь лет, и как бы ты мне ни нравился, у меня такое чувство, что если наши отношения приобретут постоянный характер, то они повторят мои отношения с мужем. Как ни соблазнительна мысль о том, что кто-то возьмет на себя заботу о тебе, я не хочу принадлежать никому.
С минуту Гарри молчал, потом ответил:
— Разумеется, мне довольно неприятно сравнение с Гриффином, но, с другой стороны, глупо обижаться, потому что это можно воспринимать по-разному, верно? — Он сделал жест в сторону кровати.
— Может быть, не стоит устанавливать запретов относительно того, о чем можно и о чем нельзя говорить, а также что делать и чего не делать? — сказала Алессандра, все еще тщательно подбирая слова. — Не надо усложнять простые вещи. Мне нравится быть с тобой: ты смешишь меня, и ты — просто чудо в постели. К тому же ты сказал, что я тебе нравлюсь. Поэтому… — она почувствовала, как к щекам ее прихлынула кровь, — давай проведем следующую неделю, занимаясь любовью.
— И никаких обещаний.
— Никаких.
Алессандра тоже не могла пообещать ему многого, например того, что не сделает глупости и не влюбится в него. Она не могла пообещать, что не будет пытаться привязать его к себе, влюбить в себя, по-настоящему заставить полюбить себя такой любовью, которая начинается с симпатии и вырастает из чувства уважения. Ей было приятно уважение Гарри почти так же, как и то, что она ему нравилась.
— Я не могу пообещать тебе только одно, — она села к нему на колени, и простыня соскользнула с нее, — что в течение следующей недели тебе удастся как следует поспать.
Гарри рассмеялся и привлек ее к себе.
— С таким обещанием я, пожалуй, смогу примириться. — Он поцеловал ее в губы долгим, страстным поцелуем.
— Что это, черт возьми? — Ким стояла в дверях столовой, плотно запахнув манто из искусственного меха и глядя на стол, ломившийся от яств.
— О! Ты быстро вернулась, — улыбнулся Джордж, раскрывая ей объятия. — Я решил, что раз уж не могу повести тебя пообедать, то пусть обед придет к нам сам.
— Обед? — удивилась Ким. — Так речь идет об обеде? Иисусе! Джордж!
Она, как буря, пронеслась через холл и скрылась в спальне.
Джордж явно не ожидал такой реакции — он всего лишь хотел доставить ей удовольствие и теперь с недоумением следовал за ней, опираясь на костыли.
— Это итальянский обед из «Венеции» — ты ведь любишь этот ресторан…
Ким круто повернулась к нему, и он увидел, что под меховым манто на ней были только красные ажурные бархатные трусики и такие же туфли на высоких каблуках.
— Ты напугал меня до смерти. Я бросила клуб, сорвалась и прилетела сюда прямо с подмостков, после того как Кэрол передала мне сообщение о твоем звонке. У меня чуть сердечный приступ не приключился: я думала, ты упал и у тебя разошлись швы! Я даже не стала переодеваться — схватила манто и помчалась.
Она сорвала с себя манто и бросила его на кровать. Ее обнаженные груди украшали только блестки, покрывавшие все тело во время танца; при каждом вздохе они сверкали и переливались.
Ким села на кровать и принялась стягивать туфли.
— Теперь я вспотела, как свинья, и на пятках у меня водяные мозоли — каждая величиной с пончик.
Джордж сел рядом с ней и положил костыли на пол возле кровати.
— Детка, мне жаль. Я понятия не имел, что ты так волновалась, — просто хотел, чтобы ты поторопилась домой, пока еда не остыла.
Он потянулся к ней и обеими руками взял ее за ступню. Ким всего лишь чуть-чуть преувеличила, когда говорила о водяных мозолях, — кожа не лопнула, но пятки были красными.
— Позволь мне полечить тебя. Я сейчас приложу влажное полотенце, — сказал Джордж. — И думаю, у меня в аптечке найдется мазь.
Гнев Ким прошел, как только он дотронулся до нее. Она попыталась встать, но он снова толкнул ее на постель.
— Нет, я сам. Я прекрасно справляюсь, когда у меня под рукой пара костылей. Кроме того, я виноват, так что лучше сядь и позволь мне хоть раз позаботиться о тебе.
Ким молча кивнула, вытирая слезы, неожиданно затуманившие ей глаза.
Джордж старался не смотреть на свое отражение в зеркале ванной комнаты, пока мочил тряпку в холодной воде. Вечер получился совсем не таким, как он рассчитывал. Ему хотелось сделать что-нибудь приятное для нее, а вместо этого он ее вконец расстроил. Он хотел бы сидеть напротив, отделенный от нее только обеденным столом, и, разговаривая с ней, дать ей понять, что каждый их вечер должен заканчиваться одним и тем же.
Вместо этого Джордж был вынужден вернуться на исходную позицию и сесть на кровать рядом с ней, одетой в облегающие трусики, едва прикрывавшие признаки пола. Он снова был готов к действию: достаточно всего нескольких секунд, чтобы она заняла свою излюбленную позицию сверху.
Хотя Ким настаивала, чтобы все было по его вкусу, Джордж не мог поверить, что ей нравится секс как таковой. Когда он неуклюже проковылял из ванной, она, лежа на постели, неподвижно смотрела в потолок. Тушь размазалась у нее под глазами, и это придавало ей еще более экзотический и сексуальный вид, чем обычно.
То, что Ким была почти обнаженной, только усиливало это впечатление.
Джордж подошел к ней, и она послушно подвинулась на постели. Он положил ее ноги себе на колени и осторожно приложил влажный кусок ткани к ее пятке.
— Ну как, лучше? Она кивнула.
— Я думала, случилось что-то ужасное, — сказала Ким самым тонким и жалобным голоском, и это прозвучало искренне. Ее глаза снова наполнились слезами. — Дорогой, ты не хочешь меня обнять?
Джордж вовсе не был против, он поцеловал ее и не смог удержаться от того, чтобы не провести рукой по ее спине, плавно переходящей в талию. Господи! Что за тело!
Он старался обнимать ее так, чтобы в любой момент она могла выскользнуть из его объятий, тем самым предоставляя ей право выбора. Но если она хотела поцеловать его крепче, он нисколько не возражал и против этого.
Проведя рукой по мягкому бархату ее крошечных трусиков, вырезанных на животе в форме буквы V, едва коснувшись их кончиками пальцев, Джордж погладил мягкие изгибы живота, едва прикоснулся к груди, почти неощутимо для нее провел рукой по соскам, погладил шею, плечо, потом спину. Все это повторилось не один раз.
Алессандра улыбнулась. Как ни странно, но ей начинало нравиться это уменьшительное имя, придуманное для нее Гарри.
— Нет.
Она лежала, уютно устроившись в изгибе его локтя. Рука его собственнически прикрывала ее грудь, нога лежала поверх ее ноги.
— Я размышляю.
Ее голос был хриплым от усталости. Затылком она ощущала его теплое дыхание, и этого было достаточно, чтобы в ней снова проснулось желание. Алессандра почувствовала, как ее сосок отвердевает и приподнимается под его пальцами.
Но дело было не только в ней. Их притяжение друг к другу оказалось взаимным. Она чувствовала на своей ноге приятную тяжесть его пробудившегося органа — он слегка пошевелился, будто хотел скрыться от нее, но это было уже невозможно. Гарри убрал руку с ее груди и попытался сесть на постели, избегая прикасаться к ней. Алессандра повернулась к нему в поисках исходившего от него тепла.
— То, что я собираюсь тебе сказать, несколько запоздало, — начал Гарри.
Он оставил дверь ванной приоткрытой, и щель пропускала оттуда достаточно света, чтобы в комнате было не слишком темно.
— Вероятно, мне следовало сказать тебе это до… до того, как мы…
— Занялись любовью, — подсказала Алессандра.
— Да, — согласился Гарри, ерзая на постели. — Видишь ли, нам надо поговорить об этом, потому что слова, которые я приготовил, вылетели у меня из головы после того… То есть у меня просто отшибло мозги. Есть большая разница в определении этого акта. Занятия любовью связаны с определенными обязательствами, с определенными обещаниями. Мне не хочется, чтобы ты сделала не правильный вывод после того, что произошло между нами. Я не вправе давать тебе какие-нибудь обещания, и мне следовало это сказать, когда мы были еще одеты. — Гарри глубоко вздохнул.
Алессандра молча ждала продолжения.
— Мне тяжело говорить об этом теперь, понимаешь? Клянусь, я сделал это ненамеренно. Ты мне нравишься, по-настоящему нравишься, даже слишком нравишься, чтобы обманывать тебя, проявляя неуважение подобного рода. Я просто… Я так долго желал тебя, и вдруг это оказалось возможным… Но я совсем не подумал о последствиях, о том, что ты связываешь со мной какие-то надежды.
Гарри пытался втолковать ей, что не любит ее, и Алессандра была готова рассмеяться вслух. Многие мужчины пытались обмануть, завлечь, соблазнить ее, чтобы провести в ее объятиях час или целую ночь. Она слишком часто слышала комплименты, уверения в вечной любви, и ей понадобилось немного времени, чтобы понять — они ровным счетом ничего не значат. Мужчин привлекала ее внешность. Их привлекала возможность появляться в обществе с такой красивой женщиной, но они ее не любили.
И все-таки за всю ее жизнь никто, даже Гриффин, замужем за которым она была семь лет, никогда не говорил ей, что она ему нравится. Так было до сегодняшнего дня. Но Гарри она действительно нравилась, и это не имело никакого отношения к ее внешности. Ему нравилось то, что скрыто у нее внутри. Никогда еще сердце ее не билось так сильно, не было переполнено такой благодарностью. Неужели она встретила этого удивительного человека, честного и до боли привлекательного, вполне земного, и вступила с ним в столь многообещающие отношения для того, чтобы тотчас же потерять его?
— Я с самого начала знала это. Тебе придется возвращаться в Нью-Йорк. Моей единственной надеждой было то, что мы окажемся в постели вместе, — сказала Алессандра, тщательно подбирая слова. Она потянула на себя одеяло, прикрыв им грудь, чувствуя на себе его взгляд, ощущая, что тень не падает на нее и не скрывает наготы. — Но если ты не хочешь…
— О! — перебил Гарри. — Речь совсем не об этом. Я буду с тобой каждую ночь, пока мы здесь, если ты мне позволишь. Но я не хочу, чтобы ты принялась выбирать семейные фарфоровые сервизы — ведь нашим отношениям не суждено окончиться браком.
— Гарри, поверь, я и не собираюсь за тебя замуж.
Она вообще не хотела замуж — ни за кого. Во всяком случае, в ближайшие несколько лет было бы чистым безумием вступать в длительные отношения. Она только пыталась понять, кем стала и кем останется в своей дальнейшей жизни, понять себя, все узнать о себе до того, как сможет стать достойной парой для кого бы то ни было. Вдобавок ко всему ей теперь приходилось скрываться.
— Я была замужем семь лет, и как бы ты мне ни нравился, у меня такое чувство, что если наши отношения приобретут постоянный характер, то они повторят мои отношения с мужем. Как ни соблазнительна мысль о том, что кто-то возьмет на себя заботу о тебе, я не хочу принадлежать никому.
С минуту Гарри молчал, потом ответил:
— Разумеется, мне довольно неприятно сравнение с Гриффином, но, с другой стороны, глупо обижаться, потому что это можно воспринимать по-разному, верно? — Он сделал жест в сторону кровати.
— Может быть, не стоит устанавливать запретов относительно того, о чем можно и о чем нельзя говорить, а также что делать и чего не делать? — сказала Алессандра, все еще тщательно подбирая слова. — Не надо усложнять простые вещи. Мне нравится быть с тобой: ты смешишь меня, и ты — просто чудо в постели. К тому же ты сказал, что я тебе нравлюсь. Поэтому… — она почувствовала, как к щекам ее прихлынула кровь, — давай проведем следующую неделю, занимаясь любовью.
— И никаких обещаний.
— Никаких.
Алессандра тоже не могла пообещать ему многого, например того, что не сделает глупости и не влюбится в него. Она не могла пообещать, что не будет пытаться привязать его к себе, влюбить в себя, по-настоящему заставить полюбить себя такой любовью, которая начинается с симпатии и вырастает из чувства уважения. Ей было приятно уважение Гарри почти так же, как и то, что она ему нравилась.
— Я не могу пообещать тебе только одно, — она села к нему на колени, и простыня соскользнула с нее, — что в течение следующей недели тебе удастся как следует поспать.
Гарри рассмеялся и привлек ее к себе.
— С таким обещанием я, пожалуй, смогу примириться. — Он поцеловал ее в губы долгим, страстным поцелуем.
— Что это, черт возьми? — Ким стояла в дверях столовой, плотно запахнув манто из искусственного меха и глядя на стол, ломившийся от яств.
— О! Ты быстро вернулась, — улыбнулся Джордж, раскрывая ей объятия. — Я решил, что раз уж не могу повести тебя пообедать, то пусть обед придет к нам сам.
— Обед? — удивилась Ким. — Так речь идет об обеде? Иисусе! Джордж!
Она, как буря, пронеслась через холл и скрылась в спальне.
Джордж явно не ожидал такой реакции — он всего лишь хотел доставить ей удовольствие и теперь с недоумением следовал за ней, опираясь на костыли.
— Это итальянский обед из «Венеции» — ты ведь любишь этот ресторан…
Ким круто повернулась к нему, и он увидел, что под меховым манто на ней были только красные ажурные бархатные трусики и такие же туфли на высоких каблуках.
— Ты напугал меня до смерти. Я бросила клуб, сорвалась и прилетела сюда прямо с подмостков, после того как Кэрол передала мне сообщение о твоем звонке. У меня чуть сердечный приступ не приключился: я думала, ты упал и у тебя разошлись швы! Я даже не стала переодеваться — схватила манто и помчалась.
Она сорвала с себя манто и бросила его на кровать. Ее обнаженные груди украшали только блестки, покрывавшие все тело во время танца; при каждом вздохе они сверкали и переливались.
Ким села на кровать и принялась стягивать туфли.
— Теперь я вспотела, как свинья, и на пятках у меня водяные мозоли — каждая величиной с пончик.
Джордж сел рядом с ней и положил костыли на пол возле кровати.
— Детка, мне жаль. Я понятия не имел, что ты так волновалась, — просто хотел, чтобы ты поторопилась домой, пока еда не остыла.
Он потянулся к ней и обеими руками взял ее за ступню. Ким всего лишь чуть-чуть преувеличила, когда говорила о водяных мозолях, — кожа не лопнула, но пятки были красными.
— Позволь мне полечить тебя. Я сейчас приложу влажное полотенце, — сказал Джордж. — И думаю, у меня в аптечке найдется мазь.
Гнев Ким прошел, как только он дотронулся до нее. Она попыталась встать, но он снова толкнул ее на постель.
— Нет, я сам. Я прекрасно справляюсь, когда у меня под рукой пара костылей. Кроме того, я виноват, так что лучше сядь и позволь мне хоть раз позаботиться о тебе.
Ким молча кивнула, вытирая слезы, неожиданно затуманившие ей глаза.
Джордж старался не смотреть на свое отражение в зеркале ванной комнаты, пока мочил тряпку в холодной воде. Вечер получился совсем не таким, как он рассчитывал. Ему хотелось сделать что-нибудь приятное для нее, а вместо этого он ее вконец расстроил. Он хотел бы сидеть напротив, отделенный от нее только обеденным столом, и, разговаривая с ней, дать ей понять, что каждый их вечер должен заканчиваться одним и тем же.
Вместо этого Джордж был вынужден вернуться на исходную позицию и сесть на кровать рядом с ней, одетой в облегающие трусики, едва прикрывавшие признаки пола. Он снова был готов к действию: достаточно всего нескольких секунд, чтобы она заняла свою излюбленную позицию сверху.
Хотя Ким настаивала, чтобы все было по его вкусу, Джордж не мог поверить, что ей нравится секс как таковой. Когда он неуклюже проковылял из ванной, она, лежа на постели, неподвижно смотрела в потолок. Тушь размазалась у нее под глазами, и это придавало ей еще более экзотический и сексуальный вид, чем обычно.
То, что Ким была почти обнаженной, только усиливало это впечатление.
Джордж подошел к ней, и она послушно подвинулась на постели. Он положил ее ноги себе на колени и осторожно приложил влажный кусок ткани к ее пятке.
— Ну как, лучше? Она кивнула.
— Я думала, случилось что-то ужасное, — сказала Ким самым тонким и жалобным голоском, и это прозвучало искренне. Ее глаза снова наполнились слезами. — Дорогой, ты не хочешь меня обнять?
Джордж вовсе не был против, он поцеловал ее и не смог удержаться от того, чтобы не провести рукой по ее спине, плавно переходящей в талию. Господи! Что за тело!
Он старался обнимать ее так, чтобы в любой момент она могла выскользнуть из его объятий, тем самым предоставляя ей право выбора. Но если она хотела поцеловать его крепче, он нисколько не возражал и против этого.
Проведя рукой по мягкому бархату ее крошечных трусиков, вырезанных на животе в форме буквы V, едва коснувшись их кончиками пальцев, Джордж погладил мягкие изгибы живота, едва прикоснулся к груди, почти неощутимо для нее провел рукой по соскам, погладил шею, плечо, потом спину. Все это повторилось не один раз.