Брокман Сюзанна. Телохранитель

   Алессандра закрыла глаза, пытаясь отогнать воспоминание об этом кошмаре — обнаженные клыки и страшные свирепые темные глаза, которые она не забудет до самой смерти.
   — Не знаю, как я уцелела, — думаю, меня спасла изгородь, отделявшая наш двор от участка моей подруги Дженни. Я была маленькой, и мои ноги как раз вошли в кольца изгороди, похожей на ту, что во дворе. Я мгновенно вскарабкалась по кольцам, но когда оказалась уже наверху, собака ринулась на изгородь, тряхнула ее и я свалилась — к счастью, во двор Дженни. Я сильно расшибла ногу и не могла двинуться с места, а собака лаяла на меня из-за изгороди. Рано или поздно она должна была найти дыру в заборе, которой часто пользовались мы с Дженни, чтобы сократить путь друг к другу, поэтому я просто лежала в ожидании смерти.
   Гарри шагнул в комнату. Теперь свет из холла освещал половину его лица. Подбородок его казался черным, потому что он гуще обычного зарос щетиной, спутанные волосы падали на лоб.
   Алессандра с трудом заставила себя улыбнуться:
   — Как видите, я осталась жива…
   — Но должно быть, получили травму на всю жизнь. Неудивительно, что вас мучают ночные кошмары.
   — С тех пор я не выношу собак, даже маленьких, величиной с ваш кулак.
   Только тут Алессандра заметила, что на Гарри были ярко-синие трусы и белая тонкая майка, плотно обтягивавшая его мускулистую грудь, отчего плечи казались шириной в милю.
   Она отвела взгляд, стараясь не вспоминать о том, какими теплыми и надежными ей представились его руки вчера, когда он обнимал и утешал ее. Она даже чуть не позволила ему поцеловать себя, но это было бы безумием.
   И все же, хотя Гарри казался ей грубым, неотесанным, однако из всех многочисленных агентов Бюро, с которыми ей довелось пообщаться в последние дни, он один был с ней совершенно честен. И она ему доверяла, по крайней мере настолько, насколько вообще могла доверять кому бы то ни было.
   Похоже, ее красота не оказывала на него никакого воздействия, пока в силу обстоятельств ее внешности не был нанесен такой ужасный урон: вчера днем на ступеньках крыльца она, вероятно, выглядела хуже, чем когда-нибудь в жизни. И все же именно вчера ему захотелось ее поцеловать. Он бы наверняка сделал это, если бы внезапно не открылась дверь и им не помешали.
   Алессандра отвела волосы с лица и отерла влажный лоб рукавом; ее кожа блестела, пижама взмокла от пота. Она знала, что выглядит ужасно, и все равно гадала, захочет ли он теперь поцеловать ее.
   — Иногда самое лучшее, что можно сделать в таком случае, — собраться с силами и встретиться с собакой лицом к лицу, — сказал Гарри. — Пока же каждый раз, встречаясь с собакой, вы чувствуете себя снова пятилетней и совершенно беззащитной. — Он переступил с ноги на ногу. — Вы знаете, как защититься от нападающей на вас собаки?
   Алессандра показала на револьвер, который Гарри держал в руке:
   — Ну, например, можно запастись такой штукой, как у вас. Правда, по соседству найдется множество владельцев собак, которые возмутятся, если я начну стрелять в их любимцев, приблизившихся ко мне на расстояние в сто футов.
   Гарри улыбнулся и сразу, казалось, сбросил лет десять.
   — Есть и другие, не столь жестокие, способы. Самое лучшее оружие — знание. Если вы сумеете сразу определить, что собака опасна, а также научитесь правильно вести себя… Знаете, у Джорджа есть опыт работы с собаками. Держу пари, что он будет рад поговорить с вами об этом утром.
   Гарри снова переступил с ноги на ногу, и Алессандра поняла, что сейчас он выйдет, а она снова останется в темноте одна. Ей надо было задержать его здесь хоть чуть-чуть дольше.
   — У вас бывают ночные кошмары?
   И тотчас же Алессандра поняла, каким глупым был ее вопрос. Его сын умер ужасной, жестокой, бессмысленной смертью. В ее памяти зазвучал голос Гарри: «…иногда единственный способ заставить себя заснуть — это не спать по семьдесят два часа кряду…» Конечно, его мучили кошмары.
   Но Гарри не обиделся, не сказал ей, чтобы она заткнулась и занялась своими делами, — он просто смотрел на нее, однако улыбка его потускнела и исчезла.
   Наконец он вздохнул, и усталость ясно обозначилась на его лице.
   — Хотите сандвич?
   Она почувствовала, что в желудке у нее забурлило.
   — Нет, но выпила бы чаю.
   — Чаю? — Улыбка снова осветила лицо Гарри. — Ну что ж, чаю так чаю.
 
   Алессандра обеими руками держала свою чашку с чаем, будто ей стало зябко и она грела об нее руки. С волосами, собранными сзади в конский хвост, в огромной, не по размеру, пижаме она выглядела почти девочкой; без косметики лицо ее было бледным, а кожа гладкой, без единой морщинки.
   — Когда-то я брал уроки плавания и научился правильно двигать руками и ногами, но переплыть Ла-Манш — это не по моей части, — признался Гарри. — У меня бывает повторяющийся кошмар: улица затоплена, я на крыше машины и знаю, что должен плыть, но когда вхожу в воду, течение сбивает меня с ног, и я просыпаюсь, когда ухожу под воду с головой. — Он откусил от своего сандвича. — Эти кошмары засасывают.
   В плохие ночи ему снился Кевин в его последние минуты. Иногда он видел и Соню за рулем машины, видел несущийся на них грузовик. Гарри знал, что и Кевин, и она обречены, что они умрут, что он не может остановить несущуюся на них махину и предотвратить преждевременную смерть своего ребенка. Он протягивал руки к Кевину, чтобы прижать его к себе, но не мог дотянуться до него даже кончиками пальцев. Гарри никогда не удавалось дотронуться до него.
   Он снова откусил, но мясо утратило прежний вкус; тогда он отложил сандвич. Алессандра подняла на него глаза от своей чашки.
   Гарри готов был держать пари, что она прочла его мысли. Всего несколько дней назад он не считал ее способной на это, но теперь его мнение о ней изменилось. Алессандра Ламонт не глупа — она оказалась гораздо более восприимчивой и чувствительной, чем он думал прежде.
   — Вы подозреваете, что Майкл Тротта имеет отношение к гибели вашего сына?
   — Да.
   Она снова посмотрела на него, но на этот раз он был готов встретить ее взгляд и смотрел на нее твердо.
   — Доказательств нет — ничего, за что бы можно было притянуть его к ответу. В то время Тротта был тесно связан с капо одного из мафиозных кланов, который мы разрабатывали. Похоже, Тротта был среди наемных убийц, которые стреляли в машину Сони. — Гарри оттолкнул тарелку с сандвичем. — Ваш славный Майкл Тротта, этот добрый и приветливый малый, с которым вы вместе праздновали Рождество, совершил преступление, в результате которого погиб мой сын.
   Алессандра не смела взглянуть на него.
   — Он не собирался убивать. Это должно было стать только предупреждением, напугать меня: несколько пуль в ветровое стекло машины, и ни одна из них не должна была ни ранить, ни убить. Но что-то пошло не так. Они ранили шофера грузовика. Это случилось на шоссе, где всегда оживленное движение, много транспорта. Шофер не справился с управлением. Соня нажала на тормоз, но у них с Кевином не было ни малейшего шанса спастись.
   Гарри рассказывал ей эту историю бесстрастно, как репортер, будто все это случилось с чужими людьми, а не с его бывшей женой и сыном.
   Алессандра закрыла глаза.
   — О, мне так жаль!
   — Да, — откликнулся Гарри. — Мне тоже. А вот Тротта, должно быть, все равно.
   Подняв глаза, Гарри увидел, что Алессандра, не мигая, смотрит на него.
   — Тротта не сядет в тюрьму за то, что убил моего сына, — продолжил он, — но рано или поздно этот негодяй проиграет: он сделает ошибку, а уж ФБР будет тут как тут. И я тоже.
   — Но это не вернет вам Кевина.
   От ее спокойных слов он чуть не онемел — они застигли его врасплох. Потом он отвел глаза. Никто на свете — ни Джордж, ни Мардж — не осмеливался говорить с ним столь откровенно. Гарри знал, что они так думают, но Алессандра первая сказала об этом вслух.
   — Я знаю, — ответил он хмуро. — Но все равно отправить Тротта в тюрьму или в ад — дело моей жизни: когда я засажу его, то почувствую себя много лучше.
   — Вы действительно так считаете?
   Гарри внимательно разглядывал ее. В жестком свете флуоресцентной лампы, падавшем из кухни, она казалась измученной — глаза ее запали, их окружали темные тени. Она была искренней, не играла роли адвоката дьявола, но лишь хотела знать правду.
   Алессандра слегка подалась вперед.
   — Неужели вы и впрямь почувствовали облегчение, когда этот Рипоза погиб при сопротивлении полицейским во время ареста?
   — Вам-то, черт возьми, откуда известно имя Фрэнка Рипозы? — Впрочем, Гарри уже догадался:
   — Вы говорили обо мне с Джорджем?
   Теперь настала очередь Алессандры отвести глаза. Она едва заметно пожала плечами, глядя куда-то мимо него.
   — Здесь особенно нечего делать. Можно только болтать. Верно, я задала ему несколько вопросов о вас.
   — И выбрали именно эту тему из всех доступных вам четырехсот шестидесяти восьми триллионов тем, — вслух размышлял он. — Я в этом списке значусь под номером один. Польщен.
   Алессандра отхлебнула чаю с небрежным видом, но щеки ее окрасились едва заметным нежным румянцем и она по-прежнему старалась не встречаться с ним взглядом.
   — Не сердитесь. Я просто пыталась справиться с одолевающей меня скукой.
   Она солгала. Он сразу понял это, и она знала, что он догадался о ее лжи.
   — Так вам стало легче, оттого что умер Рипоза?
   Гарри встал и поставил горчицу в холодильник.
   — Да, — ответил он.
   Теперь они оба знали, что и он солгал.
 
   Алессандра открыла дверь спальни и споткнулась о Гарри — он сидел за дверью в коридоре и крепко спал, но как только ее нога уперлась в его ребра, тут же проснулся.
   Алессандра мгновенно отлетела к противоположной стене и ударилась об нее с громким стуком.
   С непостижимой быстротой Гарри оказался с ней рядом.
   — Вы ушиблись?
   Глаза его были сонными и опухшими. Сквозь ткань пижамы она почувствовала тепло его рук. Алессандра и раньше знала, что у него теплые и сильные, удивительно надежные руки. Как было бы хорошо прижаться к нему и позволить позаботиться о себе…
   Ужасная правда заключалась в том, что она стосковалась по близости с мужчиной. Возможно, Гриффин и был весьма искусным любовником, но он слишком любил всевозможные фантазии. Конечно, все прошедшие годы они старались произвести ребенка, и это налагало определенные ограничения, в значительной степени отнимая физическую радость. Прошло столько лет с тех пор, как Алессандра занималась сексом ради удовольствия, только ради удовольствия.
   Гарри находился совсем близко, и его рука лежала у нее на плече. Он стоял неподвижно, очень тихо, будто почувствовал нескромный ход ее мыслей. Она ощущала жар его тела, его запах и тепло. Господи, как приятно от него пахло!
   Алессандра кашлянула, но, когда заговорила, голос ее прозвучал хрипло:
   — С вами все в порядке? Я не хотела причинить вам боль.
   Он продолжал смотреть на нее, потом улыбнулся уголком рта.
   — По утрам вы отлично выглядите, Эл.
   Волосы ее свисали прямыми прядями, глаза припухли, на лице не было даже следов косметики.
   — Черта с два! Я выгляжу ужасно.
   — Ну, такой лексикон вам совсем не идет.
   — Вы тоже выглядите ужасно.
   — Это звучит для меня как комплимент, — возразил он. — По правде говоря, это мой обычный вид, а уж в скверные дни я выгляжу не просто ужасно, а дерьмово, совсем дерьмово. — Гарри улыбнулся, и вокруг глаз лучиками разбежались морщинки. — Поэтому благодарю за комплимент.
   Алессандра ответила ему улыбкой.
   Он слегка отстранился, и его рука скользнула по ее руке, чуть погладив ее. В этом жесте были нежность и интимность. Потом он убрал руку, и ей тотчас стало зябко без этого прикосновения. Но как ни неприятно было ощущение холода, она понимала, что чувствовала бы себя значительно хуже, если бы позволила себе вступить в связь с ним просто потому, что ей не хватало уверенности в собственной безопасности.
   Да и откуда уверенность, когда холод шел изнутри?
   Гарри взглянул на свое отражение в зеркале, висевшем в холле, и без особого успеха попытался пригладить волосы, но это оказалось пустым занятием.
   — Что вы так смотрите на меня? Мне надо подстричься.
   — Вы сторожили мою дверь, чтобы охранять меня от собак и бандитов, или боялись, что я попытаюсь сбежать? — спросила она.
   Гарри оставил в покое свои волосы и, повернувшись к ней, долго смотрел на нее, прежде чем ответить.
   — Всего понемногу, — наконец сказал он. Алессандра кивнула:
   — Мне нравится, что вы честны со мной.
   — Да. Мне бы хотелось, чтобы и вы были со мной честны.
   — Даже если я буду утверждать, что, по-моему, произошла страшная ошибка?
   Щека Гарри задергалась; он некоторое время молча смотрел на нее.
   — Я сосчитала деньги, — тихо сказала Алессандра, — там была вся сумма. Мне не хочется говорить об этом. Вы ведь уверены, что Майкл Тротта убил вашего сына, но…
   Гарри кивнул.
   — Если вы вернетесь, Майкл натравит на вас свою собаку и она разорвет вас. — Голос его звучал мягко, несмотря на жестокость слов.
   Алессандра отвернулась.
   — Вы хотите, чтобы я был честен с вами, — добавил он. — Я искренне так считаю, Элли.
   — Что, если вы ошибаетесь? — спросила она дрожащим голосом.
   — А что, если прав?
   — Я хочу позвонить ему.
   — Только не отсюда — не из этого дома, не из этого города.
   Алессандра резко повернулась, готовая упасть перед ним на колени и умолять его позволить ей сделать это.
   — Тогда давайте поедем куда-нибудь. Пожалуйста! Мы можем проехать в Коннектикут. Я позвоню ему… Уж не знаю откуда… Ну, например, из Хартфорда. Из автомата.
   Детектив долго молчал. Когда он не улыбался, морщинки вокруг глаз придавали его лицу усталый вид. Потом он кивнул.
   — Я попытаюсь что-нибудь для вас сделать, но вы должны проявить терпение. Возможно, потребуется несколько дней, пока я получу согласие своего босса.
   — Обещаю отсюда не звонить.
   Гарри снова кивнул, потом улыбнулся, и в глазах его она прочла нечто большее, чем веселье или снисходительную насмешку. Это было одобрение.
 
   Шон притворился, что не заметил, как после уроков за ним увязались Рики Морган и Джош Френч. Была половина пятого, и ребят, дожидавшихся, пока их развезут по домам после репетиции школьного шоу, вокруг почти не осталось.
   Шон отвязал свой велосипед, остававшийся на стоянке у дверей школы, и поправил ранец на спине, стараясь не показать Рики и Джошу, что заметил их. Если повезет, то он благополучно проедет полпути, прежде чем они поравняются с ним. Если повезет…
   — Эй, красавчик, куда это ты так летишь на своих серебряных крылышках?
   Черт!
   Шон не поднял головы. Он никогда не отвечал, если к нему не обращались по имени. Но тут кто-то из них схватил его сзади за лямки ранца, тряхнул и повернул лицом к себе.
   — Эй, мы с тобой разговариваем, гомик-хомик! Прояви уважение к старшим.
   Джош был всего на два месяца старше Шона. Девять лет назад он слезами и жалобными просьбами выклянчил себе право поступить в старшую группу детского сада, на год раньше Шона.
   — Оставьте меня в покое.
   Это было просто глупо. Хотя они оба учились в девятом классе, Шон был выше каждого из них, но он ненавидел насилие. Он ничуть не походил в этом отношении на своего отца, готового в любой момент вмешаться в любую потасовку, пустить в ход кулаки, если ему представлялась такая возможность.
   Но Гарри прибегал к этому аргументу, только когда все остальные были исчерпаны.
   — Спешишь домой, чтобы напялить на себя трусики-мусики своей тетушки, да, гомик?
   Шон снял с плеч ранец, аккуратно поставил его на землю и остановился, переступая с ноги на ногу на подушечках пальцев, распрямляя спину и вытягиваясь во весь рост, будто готовился к какому-то замысловатому танцу. Потом он посмотрел сверху вниз на Рики и Джоша, смерив последнего с головы до ног особым взглядом, охватив всю его фигуру и лицо с косящими поросячьими глазками. Он улыбался совсем как Гарри.
   — Как показывают многолетние исследования, отвращение к гомосексуализму проистекает из страха перед собственным тайным гомосексуальным предпочтением.
   Джош непонимающе заморгал:
   — Чего?
   Рики оказался чуть сообразительнее:
   — Думаю, он обозвал нас педиками.
   — «Гомик» и «педик» — грязные и неприличные слова, — мягко попенял им Шон, точно так, как сделал бы это Гарри. — Вам следует больше уважать себя, проявлять больше гордости.
   Рики уже в ужасе попятился, но Джош не собирался отступать. Шон продолжал раскачиваться на пальцах и, когда Джош толкнул его, покачнулся вперед разве что на дюйм больше. Но Джош произвел следующий наскок на него, и Шон схватил его за запястье:
   — Послушай, я понимаю, почему тебе хочется до меня дотронуться, но говорю тебе честно: я не гей. Печально это сознавать, но я знаю, что многие из вас, геев, охотятся за танцорами, но у меня в Калифорнии есть девушка и мы с ней встречаемся…
   Джош ринулся на него. Шон думал, что готов к удару, но его отбросило назад, на велосипедную раму, и он, перелетев через велосипед, с глухим стуком приземлился на сухую, спрессованную глину, радуясь уже тому, что металлическая рама, теперь разделявшая их, оказалась достаточно прочной.
   Джош, как видно, был удовлетворен его видом — этого оказалось достаточно, чтобы восстановить душевное равновесие и веру в себя.
   Шон посмотрел вслед нападавшим, удалявшимся неторопливо и вразвалочку, потом поправил очки и принялся изучать ушибленный локоть.
   Потери были не слишком велики — на локте была всего лишь царапина.
   — Что случилось?
   Это была Минди Макгрегор, самая высокая девочка в классе, весившая фунтов на сорок больше положенного, в очках с толстыми стеклами, что придавало ей не слишком привлекательный вид — в них она напоминала глубоководную рыбу с вытаращенными глазами. Минди протягивала ему руку.
   — Ты в порядке?
   — Да, — подтвердил Шон, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль с джинсов. Забавно, но оказывается, он выше этой великанши Минди Макгрегор. Когда же он успел так вырасти?
   Девочка сверкнула на него зубами, стянутыми металлической скобкой, выправляющей прикус, что означало, вероятно, робкую улыбку, таившую нечто странное, будто она была марсианкой или пришельцем с какой-нибудь другой планеты.
   — А я надеялась, что ты убьешь их.
   — Ну! Хорошо еще, что они не убили меня.
   — Сочувствую, — сказала Минди.
   — Почему? Я выжил и считаю это своей победой.
   — Я видела, что они тебя задирают, и знала, что следует помочь, но…
   Рики и Джош вечно дразнили ее Жирной Мак-Рицей и Минди-Горой. Шон не раз видел, как она убегала в слезах в туалет для девочек.
   — Все в порядке.
   Он заставил себя улыбнуться, надел на спину ранец и, мечтая, чтобы она перестала на него пялиться этими своими глазами, увеличенными до невероятных размеров толстыми линзами очков, нагнулся поднять велосипед.
   — Я так удивилась, что ты просто стоял и улыбался им.
   Шон и сам был удивлен. Возможно, он и не так уж отличался от своего отца, как думал прежде. Гарри мог заболтать и переубедить кого угодно.
   Минди хихикнула:
   — Они и половины не поняли из того, что ты сказал.
   — Это хорошо, а то они бы меня укокошили.
   — Ну знаешь ли, вместе мы смогли бы их одолеть.
   Ее щеки слегка порозовели, и она снова улыбнулась ему загадочной улыбкой.
   Господи, да он ей нравится! Он нравится Минди-Горе! Шон замер, не зная, что сказать.
   — А ты здорово танцуешь! Этот твой танцевальный номер — просто блеск! Я ведь тоже участвую — играю на французском рожке.
   — Потрясающе! — ответил Шон без всякого энтузиазма. Он наконец поднял свой велосипед и сел в седло. Отчего-то теперь вместо Минди он видел другую девушку, с длинными рыжими волосами и потрясающей фигурой, девушку в черном бикини. Глаза ее сверкали, когда она улыбалась.
   — А ты не думал о том, чтобы носить контактные линзы? — спросила Минди. — Миссис Фишер запретила мне надевать очки, когда я на сцене, потому что от них отражается свет; поэтому, как только моя мама выберет время, мы пойдем к глазному врачу и… Я это не к тому говорю, что очки тебе не идут. Они тебя не портят… Ну, я слышала, как Хизер Ульман говорила, что ты был бы одним из десяти самых красивых мальчиков в школе, если бы не носил очки… О, прости, я вовсе не хотела сказать, что в очках ты смотришься плохо. Лично я думаю, что они выглядят очень мило. — Минди закрыла глаза. — О Господи! — простонала она. — Я такая дура! Можешь убить меня. Сейчас же! Шон протянул руку и неловко похлопал ее по плечу.
   — Спасибо за сочувствие.
   Ее глаза широко раскрылись, и она улыбнулась. Когда Минди улыбалась, она казалась почти хорошенькой.
   — Я должна была помочь тебе скрутить их.
   Он с трудом заставил себя улыбнуться.
   — Может, такой случай еще представится.
   Минди энергично кивнула. Он подал ей надежду.
   — Несомненно, представится.
   Ноги Шона уже были на педалях, и он, вместо того чтобы проявить твердость и мужество, предпочел скрыться.
   И все же, несомненно, он гораздо больше походил на отца, чем предполагал.
 
   Алессандра стояла в гостиной, держа в руке телефонную трубку.
   Гарри кашлянул, и она вздрогнула.
   — О, привет.
   Он молча смотрел на нее.
   — Я думала, вы вышли.
   Он продолжал молча смотреть на нее, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
   Она бросила трубку и, нервным движением опустившись в кресло, подтянула к груди колени.
   — Я не собиралась ему звонить и не звонила.
   Сегодня она выглядела вполне сносно, даже волосы ее, ниспадавшие на плечи, блестели живым блеском. Лицо было тщательно подкрашено, губная помада наложена так, что это выглядело просто чудом искусства. На ней был синий свитер, почти идеально совпадавший по цвету с цветом ее глаз, и джинсы, которые стоили дороже любого из его костюмов. Она походила на произведение искусства, которое хотелось завернуть в пластик, чтобы не пользоваться им каждый день.
   — Я вам обещала, — сказала она серьезно. — Вы, вероятно, не верите, но я держу слово.
   Гарри вздохнул и сделал шаг в комнату.
   — Так кому же вы звонили? Она закусила губу.
   — Понимаю… Кажется, я никому не должна отсюда звонить…
   — Тогда, черт вас возьми, что вы делаете? И не говорите мне, будто не можете прожить еще одного дня в разлуке со своими коллегами!
   Она так крепко обнимала руками колени, что костяшки пальцев побелели.
   — Я собиралась позвонить в детскую больницу.
   Гарри ждал от нее объяснений.
   — Джейн сегодня утром перенесла последнюю и решающую операцию, — шепотом проговорила Алессандра. — Я просто хотела убедиться, что с ней все в порядке.
   — Джейн? Кто, черт возьми, эта Джейн? — Он вдруг вспомнил… Джейн была тем самым младенцем, о котором Алессандра ему рассказывала. Девочка, которую она собиралась удочерить… — Так ей должны сделать операцию на сердце? Господи! Неужели младенцам делают такие операции?
   Алессандра кивнула:
   — Джейн родилась без какой-то перегородки в сердце. Врачи разработали методику, позволяющую поставить там нечто вроде заплаты и… — Она покачала головой. — Я просто хотела узнать…
   — О черт! — Гарри принялся ходить по комнате.
   Если она придумала и разыграла всю эту историю, эта женщина заслуживает премии «Оскар». Он повернулся и посмотрел ей в лицо. Она была бледна, губы плотно сжаты. Нет, едва ли это игра.
   — Какое отношение вы имеете к детской больнице? спросил он. — Вы обратились туда, когда решили взять на воспитание ребенка?
   — Нет, я там работала на добровольных началах, — ответила Алессандра. — Я заведовала благотворительными фондами, собирала деньги. А что?
   — И людям было об этом известно?
   — Да. Проклятие!
   — А о вашем отношении к этому ребенку? Об этом тоже известно?
   — Я не делала из этого тайны, — сказала она. — Так в чем все-таки дело?
   — Я не могу вам позволить связаться с ними, — вздохнул Гарри. — Прошу меня простить, но это слишком рискованно.
   — Нет ли какого-нибудь иного способа узнать о ее судьбе? Все в моей жизни пошло вкривь и вкось, и я просто хочу знать, как она себя чувствует.
   Гарри поднял трубку и, набрав номер нью-йоркского офиса ФБР, назвал личный номер Николь.
   — Фенстер слушает. — Голос Николь с каждым днем звучал все более официально.
   — Ники, это Гарри О'Делл. Мне нужно, чтобы ты позвонила в детскую больницу «Нортшор» и навела справки о состоянии Джейн Доу — ей сегодня утром должны были сделать операцию на сердце.
   Николь с досадой вздохнула:
   — Тебе не кажется, что я могла бы использовать свое время более рационально?
   — Нам нужна эта информация. Ребенок имеет особенное значение для Барбары Конвэй. Перезвони мне. Гарри повесил трубку.
   — Она перезвонит? Действительно перезвонит?
   — Конечно, — ответил он.
   Рядом с телефонным аппаратом лежала записная книжка, на первой странице которой возле номера телефона была сделана размашистым, довольно неряшливым почерком пространная запись. Гарри взял книжку и принялся читать описание солнечного света, падающего на волны океана, ощущения босой ноги, ступающей по песку, дурманящего действия запаха на пляже, у воды. Написано было недурно.
   — Что это?
   Алессандра вырвала у него записную книжку:
   — Это личное.
   — Но писали вы?
   Явно смущенная, она прижала книжку к груди.