Страница:
— Ну и ну! Трудновато заставить мертвеца рассказать, где он спрятал миллион долларов.
Губы Николь невольно дрогнули в улыбке.
— Да, но глупость тут ни при чем.
— И поэтому они все сокрушили в доме Ламонта? — спросил Джордж. — Люди Тротта искали этот миллион?
— Так мы думаем. Мой осведомитель сообщил, что Тротта принял решение: или он получит деньги от жены Ламонта — или разделается и с ней тоже, а заодно даст остальным понять, что с ним шутки плохи. По слухам, он не удовольствуется одним убийством: всем станет известно, как страдала жена Ламонта за грехи мужа.
Джордж покачал головой и бросил взгляд на сцену. Обычно между появлением двух танцовщиц бывал перерыв минут десять, а это означало, что до появления Ким в его распоряжении оставалось около семи минут.
— Мой план заключается в том, чтобы подключить Алессандру, — продолжала Николь. — Пусть Тротта думает, что на нее распространяется Программа защиты свидетелей. Потом как бы по нашей оплошности до него дойдут слухи о ее местонахождении. В нашем отделе постоянно бывают утечки информации, и мы можем сделать так, что это произведет впечатление нашего промаха. А когда Тротта направит своих людей захватить жертву, мы будем наготове. Если нам повезет, мы арестуем его по обвинению в заговоре и покушении на убийство, и произойдет это скоро, всего через несколько недель.
— Ты полагаешь, что Алессандра Ламонт согласится на это? — спросил Джордж. Николь покачала головой.
— Нет, мы не станем ее посвящать во все детали дела: нам не известно, насколько она связана с Тротта. Она также не должна считать, что у нее будет больший шанс выжить при попытке доказать ему свою преданность, и тем самым погубить все дело.
Джордж кивнул.
— А почему ты не могла дождаться понедельника, чтобы сообщить мне все это?
— Пришло известие, что Тротта поставил миссис Ламонт определенные и весьма жесткие сроки. Мой осведомитель не знает точно, каков ультиматум и каким временем она располагает, но я думаю, речь идет о нескольких днях. Мне надо, чтобы ты отправился к ней домой и, сообщив ей, что мы знаем о Тротта, напугал ее до смерти.
Но Алессандра уже была напугана до смерти: сердце ее билось слишком громко, и ей казалось невозможным, чтобы Майкл Тротта не слышал этого. Миллион долларов! Гриффин украл миллион долларов!
Пинки снова оказалась возле ее ног.
— Но я не знаю, где деньги, — взмолилась она. — Гриффин и я разводились. Он давно не жил дома. Насколько мне известно, он растратил все деньги.
Майкл посмотрел на Айво:
— Разве я говорил, что хочу услышать извинения и жалобы?
— Нет, сэр. Вы хотели найти деньги, украденные Гриффином Ламонтом.
— Как я понимаю, Гриффин украл эти деньги год назад, в начале апреля прошлого года. В то время он еще состоял в счастливом и благополучном браке с вами. — Хозяин кабинета встал. — У вас есть сорок восемь часов, чтобы найти эти деньги, миссис Ламонт. Я советую вам вернуться домой и заняться поисками.
— Но…
Рука Айво легла на ее плечо. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Он покачал головой. Это было едва заметное движение, сначала направо, потом налево. Она закрыла рот, так ничего и не сказав.
Майкл взял поводок из рук человека, удерживавшего собаку.
— Знаете, сколько времени понадобится Пинки, чтобы разорвать человека вашего роста и веса? — спросил он.
Страх сжал горло Алессандры, и она беззвучно покачала головой. Нет, она не знала. Миллион долларов! Если Гриффин потратил все деньги или даже часть из них, ей никогда не возместить ущерба. На это нет ни малейшей надежды. Никакого шанса.
Майкл улыбнулся точно так же, как улыбался, подавая ей бокал с коктейлем на прошлое Рождество.
— И я не знаю, — сказал он. — Но если вы не вернете мне деньги через сорок восемь часов, мы оба это узнаем.
Громко заиграла музыка, и Джордж посмотрел на часы. На четыре минуты раньше положенного времени. Ким начинала свой танец на четыре минуты раньше обычного. Черт возьми! Он соскользнул со своего табурета.
— Может быть, нам найти Гарри, чтобы ты изложила ему все, что рассказала мне?
Сцена осветилась, и Джордж понял, что Ким вышла на подмостки. Николь посмотрела на Ким, потом перевела взгляд на него и снова взглянула на Ким.
— Господи! Да она просто моя копия!
Джордж фыркнул, выражая свое недоверие, — так, как обычно делал Гарри, — потом ответил, стараясь вложить в свои интонации достаточную меру презрения:
— Вовсе нет!
— Конечно, похожа! Чертовски похожа!
Он повернулся и принялся разглядывать Ким, слегка косясь на Николь, будто сравнивая женщин — стриптизершу и свою бывшую жену. Ким на сцене, извиваясь, избавилась от юбки, представив на обозрение то, что было под ней. Продолжая танцевать, она повернулась кругом, чтобы зрители могли лучше рассмотреть ее привлекательный задик.
— Нет, вовсе не похожа, — солгал Джордж. — Ну, если, конечно, отвлечься от того факта, что вы обе женщины и примерно одного роста…
— У нас обеих короткие темные волосы, одинаковая стрижка и очень похожие черты лица. Господи, Джордж, она могла бы быть моей сестрой-близнецом!
Ким сделала шаг к рампе и позволила одному из мужчин из зала сунуть доллар за пояс своих трусиков, потом улыбнулась и провела кончиком языка по передним зубам.
Николь сильно ткнула Джорджа кулаком в бок.
— Эй! А это зачем?
— Это чтобы тебе, сукину сыну, стало совсем невтерпеж и чтобы ты мог вообразить себя такой вот сексуальной игрушкой.
Похоже, Николь разозлилась не на шутку: губы ее сжались так сильно, что теперь рот казался обведенным белой каемкой.
— Да ты совсем рехнулась! В твоей реакции есть что-то параноидальное, ..
— А по-моему, ты видишь угрозу в том, что женщина может делать такую успешную карьеру, как я, да еще в той самой области, где выигрывать всегда должен ты. Так ведь?
Джордж смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— То, что ты говоришь, похоже на бред! Пора вернуться к реальным фактам.
— Эта девушка знает, что ты используешь ее только с одной целью — ради какой-то извращенной мести мне?
— А тебе не приходило в голову, что ваше слабое сходство, которого я, впрочем, не вижу, может быть просто случайным совпадением?
— Нет.
— Так вот, я встречаюсь с Ким только ради секса, и она это прекрасно знает. Ей приятно встречаться с агентом ФБР уж не знаю почему. Как показывает мой опыт, секс с копом засасывает, затягивает.
Как только Джордж произнес эти слова, он тотчас же осознал, что нанес Николь удар ниже пояса. В течение одной ужасной секунды он думал, что совершил немыслимое — довел до слез Николь Фенстер.
Конечно, его слова не были сказаны всерьез. Засасывал не секс, дело тут совсем в другом: Николь столько времени посвящала работе, так стремилась проломить головой стеклянный потолок, что у нее не оставалось ни минуты для них вместе, и в частности для него.
Но она не заплакала. Он наблюдал за ней и видел, что ей удалось овладеть собой, как это случалось всегда. Боже сохрани того, кто ошибочно принял бы ее за обычную живую женщину из плоти и крови! Голос Николь оставался холодным, одна бровь чуть приподнята.
— У тебя когда-нибудь было сердце, Джордж, — спросила она, — или ты с самого начала морочил мне голову?
— Ты замечательный, выдающийся агент ФБР, всегда при исполнении служебных обязанностей, и решить такую загадку вполне тебе по силам.
— Пошел к черту! — Сказав это, Николь поднялась и направилась к выходу.
Джордж смотрел ей вслед, пока она шла к двери, но она не обернулась и не взглянула на него.
Ким на сцене уже успела избавиться от бюстгальтера. Она имела обыкновение умащивать свое тело, свои совершенной формы груди, и свет обольстительно отражался от них. Джордж отвернулся и направился к платным телефонным автоматам. Ему надо было позвонить Гарри.
Обратный путь по коридору показался ей таким же бесконечно долгим, как и путь в офис Майкла Тротта.
Сорок восемь часов. Миллион долларов. Эти слова назойливо звенели в ушах Алессандры, монотонно повторяясь снова и снова…
Коридор склада имел только один поворот, и темноволосый мужчина, шатаясь, вышел из-за угла и, наткнувшись на нее, прижал ее к стене.
Алессандра вскрикнула при виде его лица, оказавшегося в нескольких дюймах от нее: оно было окровавлено, все в ссадинах и порезах, одного глаза почти не видно — так он заплыл. Мужчина был молод и по виду похож на испанца или латиноамериканца; под его носом она заметила аккуратные усики, скулы у него были высокими и широкими. Его длинные, до плеч, волосы были разделены посередине пробором; они свалялись и казались грязными, пропитанными потом и кровью. Одежда его тоже была рваной и грязной.
— Помогите мне, — выдохнул он сквозь распухшие губы. — Пожалуйста! Меня зовут Энрике Монтойя…
Айво сгреб его и шмякнул головой о стену в нескольких дюймах от Алессандры. Она была так близко, что не могла не слышать стона боли, не чувствовать запах крови и мочи, тягостное зловоние страха.
Руки мужчины были заведены за спину и скованы наручниками, и, как она с ужасом заметила, кровь сочилась не только от порезов на лице — весь бок его рубашки был пропитан ярко-алой кровью, теперь запятнавшей и ее собственную блузку.
Айво толкнул пленника, и двое конвоиров потащили его дальше. Дотом он схватил Алессандру за руку и потянул к двери. Она против воли повернула голову и посмотрела вслед несчастному.
Стражи тащили избитого по коридору очень быстро, но она успела заметить, как они открыли дверь офиса Майкла Тротта и втолкнули его внутрь.
Кем был этот человек?
Она посмотрела на Айво, обычно бесстрастное лицо которого теперь приняло мрачное выражение, но так и не решилась спросить. Когда они вышли на улицу, он толкнул ее к ожидавшему там лимузину. Она забралась внутрь, и Айво, сев рядом с ней, захлопнул дверцу, а потом постучал по стеклу, отделявшему салон от шофера, давая тому знак трогаться.
Алессандра пыталась отдышаться и заставить сердце биться ровно, но не смогла совладать с безумным, не поддающимся контролю страхом, в то время как Айво вытащил большой, туго накрахмаленный платок и протянул ей.
— У вас лицо в крови.
На руках у нее тоже оказалась кровь, блузка окончательно погибла. Брюки тоже были испорчены, Алессандра чувствовала себя отупевшей и находилась в полуобморочном состоянии. Этого не могло быть, просто не могло. «Помогите мне. Пожалуйста!»
Ей не хотелось думать об этом человеке, не хотелось представлять себе, что через сорок восемь часов кто-то вот так же будет отирать ее кровь с рук, когда истечет срок ультиматума, поставленного ей Майклом Тротта.
Она пыталась заставить себя мыслить ясно, не давать воли чувствам, так как не хотела доставить Айво удовольствие от созерцания ее мучений. Она была совсем одна и предоставлена самой себе. Никто не станет ее спасать. Если она хотела спастись, то должна была спасать себя сама.
Алессандра глубоко вдохнула. Надо попытаться дышать ровно, думать, соображать. Выбор был невелик. Она могла поискать деньги, могла их найти или… не найти. Если Гриффин их уже истратил, промотал, то ей оставалось только умереть. А ведь она еще могла убежать, скрыться, спрятаться…
И всю оставшуюся жизнь оглядываться, боясь, что однажды Майкл Тротта найдет ее?
Конечно, она могла бы выбрать иной путь и обратиться в полицию или позвонить в ФБР…
Алессандра откинулась на кожаные подушки. Ей все-таки придется преодолеть свое недоверие к стражам закона и позвонить в ФБР. Гарри О'Делл производил впечатление человека знающего; она обязательно позвонит ему. Позвонит, как только доберется до дома. Возможно, она не так уж одинока, как кажется.
Айво наблюдал за ней, не сводя с нее бледно-голубых глаз, будто пытался читать ее мысли.
— Этот человек? — спросил он. — Вы знаете, кто он? Алессандра отрицательно покачала головой, удивленная тем, что он заговорил с ней.
— Парень тоже должен мистеру Тротта большую сумму, — сообщил ей Айво. — Но он совершил очень большую ошибку, обратившись к властям. Вы ведь поступите умнее, чем он? Да?
Алессандра кивнула. Страх снова сжал ей горло.
Итак, выбора у нее не оставалось. Она будет искать деньги и молить Бога, чтобы он помог ей найти их и чтобы они оказались все в целости.
Глава 3
Губы Николь невольно дрогнули в улыбке.
— Да, но глупость тут ни при чем.
— И поэтому они все сокрушили в доме Ламонта? — спросил Джордж. — Люди Тротта искали этот миллион?
— Так мы думаем. Мой осведомитель сообщил, что Тротта принял решение: или он получит деньги от жены Ламонта — или разделается и с ней тоже, а заодно даст остальным понять, что с ним шутки плохи. По слухам, он не удовольствуется одним убийством: всем станет известно, как страдала жена Ламонта за грехи мужа.
Джордж покачал головой и бросил взгляд на сцену. Обычно между появлением двух танцовщиц бывал перерыв минут десять, а это означало, что до появления Ким в его распоряжении оставалось около семи минут.
— Мой план заключается в том, чтобы подключить Алессандру, — продолжала Николь. — Пусть Тротта думает, что на нее распространяется Программа защиты свидетелей. Потом как бы по нашей оплошности до него дойдут слухи о ее местонахождении. В нашем отделе постоянно бывают утечки информации, и мы можем сделать так, что это произведет впечатление нашего промаха. А когда Тротта направит своих людей захватить жертву, мы будем наготове. Если нам повезет, мы арестуем его по обвинению в заговоре и покушении на убийство, и произойдет это скоро, всего через несколько недель.
— Ты полагаешь, что Алессандра Ламонт согласится на это? — спросил Джордж. Николь покачала головой.
— Нет, мы не станем ее посвящать во все детали дела: нам не известно, насколько она связана с Тротта. Она также не должна считать, что у нее будет больший шанс выжить при попытке доказать ему свою преданность, и тем самым погубить все дело.
Джордж кивнул.
— А почему ты не могла дождаться понедельника, чтобы сообщить мне все это?
— Пришло известие, что Тротта поставил миссис Ламонт определенные и весьма жесткие сроки. Мой осведомитель не знает точно, каков ультиматум и каким временем она располагает, но я думаю, речь идет о нескольких днях. Мне надо, чтобы ты отправился к ней домой и, сообщив ей, что мы знаем о Тротта, напугал ее до смерти.
Но Алессандра уже была напугана до смерти: сердце ее билось слишком громко, и ей казалось невозможным, чтобы Майкл Тротта не слышал этого. Миллион долларов! Гриффин украл миллион долларов!
Пинки снова оказалась возле ее ног.
— Но я не знаю, где деньги, — взмолилась она. — Гриффин и я разводились. Он давно не жил дома. Насколько мне известно, он растратил все деньги.
Майкл посмотрел на Айво:
— Разве я говорил, что хочу услышать извинения и жалобы?
— Нет, сэр. Вы хотели найти деньги, украденные Гриффином Ламонтом.
— Как я понимаю, Гриффин украл эти деньги год назад, в начале апреля прошлого года. В то время он еще состоял в счастливом и благополучном браке с вами. — Хозяин кабинета встал. — У вас есть сорок восемь часов, чтобы найти эти деньги, миссис Ламонт. Я советую вам вернуться домой и заняться поисками.
— Но…
Рука Айво легла на ее плечо. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Он покачал головой. Это было едва заметное движение, сначала направо, потом налево. Она закрыла рот, так ничего и не сказав.
Майкл взял поводок из рук человека, удерживавшего собаку.
— Знаете, сколько времени понадобится Пинки, чтобы разорвать человека вашего роста и веса? — спросил он.
Страх сжал горло Алессандры, и она беззвучно покачала головой. Нет, она не знала. Миллион долларов! Если Гриффин потратил все деньги или даже часть из них, ей никогда не возместить ущерба. На это нет ни малейшей надежды. Никакого шанса.
Майкл улыбнулся точно так же, как улыбался, подавая ей бокал с коктейлем на прошлое Рождество.
— И я не знаю, — сказал он. — Но если вы не вернете мне деньги через сорок восемь часов, мы оба это узнаем.
Громко заиграла музыка, и Джордж посмотрел на часы. На четыре минуты раньше положенного времени. Ким начинала свой танец на четыре минуты раньше обычного. Черт возьми! Он соскользнул со своего табурета.
— Может быть, нам найти Гарри, чтобы ты изложила ему все, что рассказала мне?
Сцена осветилась, и Джордж понял, что Ким вышла на подмостки. Николь посмотрела на Ким, потом перевела взгляд на него и снова взглянула на Ким.
— Господи! Да она просто моя копия!
Джордж фыркнул, выражая свое недоверие, — так, как обычно делал Гарри, — потом ответил, стараясь вложить в свои интонации достаточную меру презрения:
— Вовсе нет!
— Конечно, похожа! Чертовски похожа!
Он повернулся и принялся разглядывать Ким, слегка косясь на Николь, будто сравнивая женщин — стриптизершу и свою бывшую жену. Ким на сцене, извиваясь, избавилась от юбки, представив на обозрение то, что было под ней. Продолжая танцевать, она повернулась кругом, чтобы зрители могли лучше рассмотреть ее привлекательный задик.
— Нет, вовсе не похожа, — солгал Джордж. — Ну, если, конечно, отвлечься от того факта, что вы обе женщины и примерно одного роста…
— У нас обеих короткие темные волосы, одинаковая стрижка и очень похожие черты лица. Господи, Джордж, она могла бы быть моей сестрой-близнецом!
Ким сделала шаг к рампе и позволила одному из мужчин из зала сунуть доллар за пояс своих трусиков, потом улыбнулась и провела кончиком языка по передним зубам.
Николь сильно ткнула Джорджа кулаком в бок.
— Эй! А это зачем?
— Это чтобы тебе, сукину сыну, стало совсем невтерпеж и чтобы ты мог вообразить себя такой вот сексуальной игрушкой.
Похоже, Николь разозлилась не на шутку: губы ее сжались так сильно, что теперь рот казался обведенным белой каемкой.
— Да ты совсем рехнулась! В твоей реакции есть что-то параноидальное, ..
— А по-моему, ты видишь угрозу в том, что женщина может делать такую успешную карьеру, как я, да еще в той самой области, где выигрывать всегда должен ты. Так ведь?
Джордж смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— То, что ты говоришь, похоже на бред! Пора вернуться к реальным фактам.
— Эта девушка знает, что ты используешь ее только с одной целью — ради какой-то извращенной мести мне?
— А тебе не приходило в голову, что ваше слабое сходство, которого я, впрочем, не вижу, может быть просто случайным совпадением?
— Нет.
— Так вот, я встречаюсь с Ким только ради секса, и она это прекрасно знает. Ей приятно встречаться с агентом ФБР уж не знаю почему. Как показывает мой опыт, секс с копом засасывает, затягивает.
Как только Джордж произнес эти слова, он тотчас же осознал, что нанес Николь удар ниже пояса. В течение одной ужасной секунды он думал, что совершил немыслимое — довел до слез Николь Фенстер.
Конечно, его слова не были сказаны всерьез. Засасывал не секс, дело тут совсем в другом: Николь столько времени посвящала работе, так стремилась проломить головой стеклянный потолок, что у нее не оставалось ни минуты для них вместе, и в частности для него.
Но она не заплакала. Он наблюдал за ней и видел, что ей удалось овладеть собой, как это случалось всегда. Боже сохрани того, кто ошибочно принял бы ее за обычную живую женщину из плоти и крови! Голос Николь оставался холодным, одна бровь чуть приподнята.
— У тебя когда-нибудь было сердце, Джордж, — спросила она, — или ты с самого начала морочил мне голову?
— Ты замечательный, выдающийся агент ФБР, всегда при исполнении служебных обязанностей, и решить такую загадку вполне тебе по силам.
— Пошел к черту! — Сказав это, Николь поднялась и направилась к выходу.
Джордж смотрел ей вслед, пока она шла к двери, но она не обернулась и не взглянула на него.
Ким на сцене уже успела избавиться от бюстгальтера. Она имела обыкновение умащивать свое тело, свои совершенной формы груди, и свет обольстительно отражался от них. Джордж отвернулся и направился к платным телефонным автоматам. Ему надо было позвонить Гарри.
Обратный путь по коридору показался ей таким же бесконечно долгим, как и путь в офис Майкла Тротта.
Сорок восемь часов. Миллион долларов. Эти слова назойливо звенели в ушах Алессандры, монотонно повторяясь снова и снова…
Коридор склада имел только один поворот, и темноволосый мужчина, шатаясь, вышел из-за угла и, наткнувшись на нее, прижал ее к стене.
Алессандра вскрикнула при виде его лица, оказавшегося в нескольких дюймах от нее: оно было окровавлено, все в ссадинах и порезах, одного глаза почти не видно — так он заплыл. Мужчина был молод и по виду похож на испанца или латиноамериканца; под его носом она заметила аккуратные усики, скулы у него были высокими и широкими. Его длинные, до плеч, волосы были разделены посередине пробором; они свалялись и казались грязными, пропитанными потом и кровью. Одежда его тоже была рваной и грязной.
— Помогите мне, — выдохнул он сквозь распухшие губы. — Пожалуйста! Меня зовут Энрике Монтойя…
Айво сгреб его и шмякнул головой о стену в нескольких дюймах от Алессандры. Она была так близко, что не могла не слышать стона боли, не чувствовать запах крови и мочи, тягостное зловоние страха.
Руки мужчины были заведены за спину и скованы наручниками, и, как она с ужасом заметила, кровь сочилась не только от порезов на лице — весь бок его рубашки был пропитан ярко-алой кровью, теперь запятнавшей и ее собственную блузку.
Айво толкнул пленника, и двое конвоиров потащили его дальше. Дотом он схватил Алессандру за руку и потянул к двери. Она против воли повернула голову и посмотрела вслед несчастному.
Стражи тащили избитого по коридору очень быстро, но она успела заметить, как они открыли дверь офиса Майкла Тротта и втолкнули его внутрь.
Кем был этот человек?
Она посмотрела на Айво, обычно бесстрастное лицо которого теперь приняло мрачное выражение, но так и не решилась спросить. Когда они вышли на улицу, он толкнул ее к ожидавшему там лимузину. Она забралась внутрь, и Айво, сев рядом с ней, захлопнул дверцу, а потом постучал по стеклу, отделявшему салон от шофера, давая тому знак трогаться.
Алессандра пыталась отдышаться и заставить сердце биться ровно, но не смогла совладать с безумным, не поддающимся контролю страхом, в то время как Айво вытащил большой, туго накрахмаленный платок и протянул ей.
— У вас лицо в крови.
На руках у нее тоже оказалась кровь, блузка окончательно погибла. Брюки тоже были испорчены, Алессандра чувствовала себя отупевшей и находилась в полуобморочном состоянии. Этого не могло быть, просто не могло. «Помогите мне. Пожалуйста!»
Ей не хотелось думать об этом человеке, не хотелось представлять себе, что через сорок восемь часов кто-то вот так же будет отирать ее кровь с рук, когда истечет срок ультиматума, поставленного ей Майклом Тротта.
Она пыталась заставить себя мыслить ясно, не давать воли чувствам, так как не хотела доставить Айво удовольствие от созерцания ее мучений. Она была совсем одна и предоставлена самой себе. Никто не станет ее спасать. Если она хотела спастись, то должна была спасать себя сама.
Алессандра глубоко вдохнула. Надо попытаться дышать ровно, думать, соображать. Выбор был невелик. Она могла поискать деньги, могла их найти или… не найти. Если Гриффин их уже истратил, промотал, то ей оставалось только умереть. А ведь она еще могла убежать, скрыться, спрятаться…
И всю оставшуюся жизнь оглядываться, боясь, что однажды Майкл Тротта найдет ее?
Конечно, она могла бы выбрать иной путь и обратиться в полицию или позвонить в ФБР…
Алессандра откинулась на кожаные подушки. Ей все-таки придется преодолеть свое недоверие к стражам закона и позвонить в ФБР. Гарри О'Делл производил впечатление человека знающего; она обязательно позвонит ему. Позвонит, как только доберется до дома. Возможно, она не так уж одинока, как кажется.
Айво наблюдал за ней, не сводя с нее бледно-голубых глаз, будто пытался читать ее мысли.
— Этот человек? — спросил он. — Вы знаете, кто он? Алессандра отрицательно покачала головой, удивленная тем, что он заговорил с ней.
— Парень тоже должен мистеру Тротта большую сумму, — сообщил ей Айво. — Но он совершил очень большую ошибку, обратившись к властям. Вы ведь поступите умнее, чем он? Да?
Алессандра кивнула. Страх снова сжал ей горло.
Итак, выбора у нее не оставалось. Она будет искать деньги и молить Бога, чтобы он помог ей найти их и чтобы они оказались все в целости.
Глава 3
Алессандра стояла в гостиной, и с каждой минутой ее ужас усиливался: она не знала, с чего начать, тем более что, приехав домой, она обнаружила полицейских с ордером на обыск.
Каким-то образом им стало известно об исчезнувших деньгах. Люди Майкла Тротта их не нашли, копы тоже — так как же, скажите на милость, могла их найти она? И это еще при условии, что Гриффин их не растратил! Боже, помоги!
Входя в дом, она была вынуждена прижимать к груди одежду, полученную из химчистки, чтобы скрыть засыхающую на блузке кровь.
Если бы нависшая над ней опасность не была такой страшной и неотвратимой, она бы рассмеялась. Вся принадлежавшая ей одежда была или искромсана в клочья, или запачкана кровью, кроме нескольких вещиц, отданных ею в химчистку.
Вечернее платье из бирюзового шелка на чехле, четыре блузки и длинная, до полу, черная бархатная рождественская юбка.
Из всех этих туалетов самым приемлемым для поисков пропавших денег она сочла вечернее платье на чехле, а поиски предстояли основательные — она должна была обыскать дом от чердака до подвала.
В ванной Алессандра сменила свою запачканную кровью одежду, завернула ее в пластик и решила отдать в чистку при первой же возможности. Конечно, часть пятен останется, но по крайней мере она сможет ходить в ней по дому.
Наконец ушел последний полицейский, и она снова осталась в доме одна. Рабочие застеклили окна первого этажа, но солнце уже садилось, и они отправились домой.
Сорок восемь часов. Ей оставалось ровно сорок восемь часов. Господи!
Алессандра присела в гостиной среди обломков мебели и лохмотьев обивки в надежде заставить себя мыслить, как Гриффин. Он украл огромную сумму денег у мафии. Но где он их спрятал? В тот самый день, когда он выехал из дома, она переставила мебель в комнате, которую в декабре Гриффин использовал в качестве кабинета, упаковала все его книги и бумаги и спустила в подвал тяжелые книжные полки, а из комнаты сделала еще одну гостевую спальню. Теперь у нее было четыре гостевых спальни, но ни одного друга.
Отчаянным усилием отогнав печальные мысли, Алессандра расправила плечи и принялась за работу.
— Как ты, котенок?
Ким Монахан закрыла глаза и дала волю своей ненависти к Майклу Тротта. Говорить с ним по телефону было легко. В этом случае ей не надо было улыбаться, не надо было смотреть на него так, будто она умирает от желания расстегнуть молнию на его штанах. Она могла кипеть от гнева, если ей было так угодно, пока этот ее гнев не отражался на обертонах ее голоса.
— Прекрасно.
— Что у тебя есть для меня?
— Ничего особенного. Это ты просил меня позвонить…
— Только скажи мне, что у тебя, а уж я решу, много это или мало и есть ли в этом что-нибудь особенное.
В голосе Тротта она опять почувствовала ненавистную ей сварливость. Ким была рада, что ее отделяют от него целых сорок миль, хотя бывали случаи, когда и сорок тысяч миль показались бы ей недостаточным расстоянием.
— Ладно, — сказала она ровным голосом. — Вчера вечером он сделал один телефонный звонок и оставил послание для Гарри. Это его напарник. Разговор был кратким. Он просто попросил Гарри позвонить ему домой. Но никто не перезвонил. Сегодня утром он позвонил снова. Гарри подошел к телефону. Он попросил Гарри подъехать и захватить его и еще раз съездить на остров. Когда он повесил трубку, я спросила его, о каком острове шла речь и зачем ему ехать туда в воскресенье. Он не ответил.
Джордж, все еще голый, не поднимаясь с постели, посмотрел на нее так, будто знал, что она с ним только потому, что работает на Тротта. Но ведь он никак не мог этого предполагать.
Он не был красив. Во всяком случае, не был в ее вкусе. Ей нравились футболисты, хоккеисты, крупные мясистые парни, широкоплечие, покрытые боевыми шрамами, с руками толщиной в бедро. Джордж Фолкнер был весьма далек от ее идеала мужчины.
У него было довольно привлекательное лицо, особенно в глазах тех, кому нравятся элегантные мужчины. Он был высоким и изящным, с длинными стройными пальцами и ногтями, ухоженными лучше, чем у нее.
Она должна была бы возненавидеть его, как ненавидела Майкла Тротта и как часто ненавидела себя. Но в нем были какая-то мягкость и доброта — когда он смеялся, глаза его блестели усмешкой, и она забывала о том, что плечи у него были не такими уж широкими, а бицепсы не самыми мощными, какие ей доводилось видеть в жизни.
Нет, конечно, он не знал, что она работает на Майкла Тротта. Это нечистая совесть сыграла с ней злую шутку: ей показалось, что в его глазах она прочла подозрение. То было отражение ее собственной вины.
— Когда он уехал из дома?
— Чуть позже девяти.
— Оставайся поблизости от него и держи связь со мной. Никуда не уходи, — сказал Тротта и положил трубку.
— Где мне быть, чтобы ты мог меня найти? — спросила Ким умолкнувшую трубку.
— Если ты закуришь сигарету, — сказал Гарри, садясь в машину, — я убью тебя.
Джордж потянулся к встроенной зажигалке.
— А знаешь, ты бы преуспел много больше, если бы научился пользоваться такими словами, как «пожалуйста» и «спасибо».
— Пожалуйста, мать твою, не вынуждай меня прибегать к насилию. Спасибо.
Джордж положил зажигалку на место, потом аккуратно вписался в поток воскресного транспорта и сунул в кармашек рубашки так и не зажженную сигарету.
— Ты выглядишь так, будто не спал с тех самых пор, как в пятницу вечером я подбросил тебя домой.
Гарри закрыл глаза и осел на сиденье.
— Не хочу об этом говорить.
— Если речь идет о женщине, то все в порядке. Можешь выглядеть кик угодно — все тебе простится. Глаза Гарри были плотно зажмурены.
— Поезжай по Кросс-Айленд до Саусерн-Стэйт. Там уже есть подкрепление из местного отдела Бюро.
— Значит, с женщиной это не связано. Я правильно понял?
— Пожалуйста, оставь эту чушь. Спасибо.
— Ты слишком долго работал на улицах, — бодро прокомментировал Джордж. — Тебе надо перестраиваться.
Гарри не откликнулся.
— Сделай это, — продолжал фантазировать Джордж. — А впрочем, мне стало известно, что у Ким есть приятель, который…
Гарри перебил его:
— Позавчера я заскочил домой и оказалось, что мой автоответчик забит посланиями от Шона.
Послания были старыми, почти двухмесячной давности. Он подумал о Боге. Правда ли, что прошло так много времени с тех пор, как он звонил своим ребятишкам? Наверное, много. Он страшно боялся позвонить домой, боялся даже теперь, через два года.
— Шон ничего толком не сказал, просто повторял: «Это я, перезвони мне». Было поздно, но мне пришло в голову, что кто-нибудь в доме еще не спит, и я позвонил. Конечно, разница во временных поясах большая; мне никто не ответил. Телефон молчал, и автоответчик тоже.
— Это странно.
— Да, более чем.
Гарри потер лоб. Господи, как болела голова! Прошлой ночью он спал не более трех часов, а позапрошлой, вероятно, часа два.
— Моя домохозяйка берет для меня почту — на кровати уже громоздится, наверное, целая гора. Сейчас это уже не более чем макулатура, но я ее просматриваю, потому что там могут быть счета. Интересно, что-нибудь я там найду?
Джордж со свойственной ему мудростью и предусмотрительностью даже не попытался высказать свою догадку.
— Есть извещение о том, что начат процесс об усыновлении моих детей — в местный суд моей сводной сестрой подано на этот счет исковое заявление: какая-то чушь насчет присвоения им новой фамилии и бумага, которую я якобы должен подписать, чтобы отказаться от всех прав на детей. Эта моя сестричка хочет их украсть у меня.
Даже произнеся это вслух, Гарри не мог по-настоящему поверить в происходящее. Зачем Мардж это делать? Что, черт возьми, происходит?
— Когда я позвонил снова, мне опять никто не ответил. Неужели их все еще нет дома? Эмили ведь совсем крошка! Что же она может делать вне дома в час ночи? Я звонил и в два, и в три, и в четыре — никакого ответа. Звонил весь день вчера и всю прошлую ночь. Их нет.
— Может быть, уехали за город? Все очень просто…
— И что же, официальное уведомление, которое я получил от фирмы «Пэкерхэд, Бэкстэббер и Джонс», — ошибка?
Джордж открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал.
Гарри печально улыбнулся:
— Обычно ты ведь так не поступаешь. Не понимаю, почему это ты вдруг проявляешь такую осторожность, мать твою…
Он умолк на полуслове. Джордж был прав. Ему надо следить за своей речью, за своим лексиконом. Забавно, но никогда прежде он не позволял уличной грязи проникнуть в свою личную жизнь. Конечно, прежде у него была семья — два славных мальчугана и еще нетвердо стоящая на пухлых ножках девчурка. Его дочь Эмили, живой и никогда не умолкающий магнитофон. Что бы ни срывалось с его уст, немедленно запоминалось и повторялось ею — обычно в самый неподходящий момент.
На Саусерн-Стэйт транспорт шел густым потоком и все же машины двигались со скоростью примерно миль на десять больше, чем установленная, используя для этого миллион ухищрений. Джорджу удалось переместиться на левую полосу, и он проскочил несколько миль, прежде чем поднял глаза на Гарри.
— Обещаешь не орать на меня?
Гарри скорчил оскорбленную мину.
— Что за вопрос?
Джордж улыбнулся:
— О'кей. Может, тебе следует подписать эту бумагу?
— Что-о?! — завопил Гарри. Глубоко вдохнув, он попытался овладеть собой и говорить мягче. — Я не кричу. Это все чушь.
— Знаю, что не это ты хотел бы от меня услышать, но подумай сам, Гарри, ты ведь нечасто видишь ребятишек. Два раза за последние два года, а? Да еще полдня на Рождество. И это ты называешь быть отцом? Может быть, лучше назвать тебя Санта-Клаусом?
— Но это мои дети! Они не сироты. Им не нужно, мать твою… Им не нужны другие родители.
— Может быть, тебе взять отпуск и поехать туда, где ты их спрятал? — высказал свое мнение Джордж. — И остаться с ними хотя бы ненадолго. Сколько сейчас Эмили? Пять? Через два года она, возможно, и не вспомнит тебя.
— Эмили четыре с половиной. Шону четырнадцать. А Кевину… Кевину было бы почти семнадцать, если бы он был жив.
Гарри закрыл глаза, пытаясь побороть приступ тошноты, почти всегда настигавшей его, как только он начинал думать о старшем сыне. Даже по истечении двух лет раны его еще не зарубцевались. Все было хорошо, пока он не начинал думать о Кеве. Его несчастье заключалось в том, что он не мог смотреть в лицо Шону и Эмили, не думая об их старшем брате. Может быть, поэтому он не хотел их навещать?
Пытаясь отогнать печальные мысли, Гарри закрыл глаза. Он должен достойно закончить разговор с Джорджем.
— Разбуди меня, когда приедем в Фармингдейл.
Алессандра была в панике. Прошло двадцать четыре часа с момента, когда. Майкл Тротта предъявил ей ультиматум, и это значило, что в ее распоряжении оставались всего сутки. Половина отпущенного ей времени прошла, а она ни на йоту не приблизилась к своей цели и не была ближе к этим деньгам, чем когда начала поиски. Прошлой ночью Алессандра спала всего несколько часов — она вообще не собиралась ложиться спать, но усталость сморила ее, когда она разбирала коробки с бумагами Гриффина, сложенные в гараже. Проснулась Она в ужасе: ей приснилось, что на нее набросилась собака и острые как бритва зубы впиваются в ее лицо.
Алессандра вышла из дома и отправилась в круглосуточно работающую кондитерскую «Данкен донатс», где выпила четыре больших чашки кофе, проклиная себя за то, что уснула так крепко. У нее на все осталось только сорок восемь часов, и каждая минута была на счету.
Утром вернулись рабочие застеклить остальные окна, а к полудню Алессандра допила последнюю чашку кофе.
Бирюзовое платье стало пятнистым от грязи и пыли. Алессандра стояла в бывшем кабинете Гриффина; оглядывая комнату. Она сорвала ковровое покрытие с пола, но не обнаружила ничего; потом сдвинула с мест все, что осталось от мебели, и внимательно осмотрела.
Из гаража Алессандра притащила кирку, чтобы с ее помощью отодрать обои и даже, если понадобится, расковырять стены. Но это представлялось ей не слишком перспективным. Если Гриффин что-то прятал в стенах, она бы об этом знала. Или нет?
Алессандра уселась на пол, вконец обессиленная, сгорбившись от усталости и отчаянно стараясь заставить себя думать.
Майкл Тротта сказал, что Гриффин украл деньги в прошлом году. В апреле прошлого года. Она пыталась вспомнить, что они тогда делали, вспомнить нечто особенное, что выделяло бы это время из череды похожих друг на друга дней, теперь казавшихся безликими, как вся ее супружеская жизнь.
Они поехали в отпуск, провели неделю в Мексике, на острове Косумель. Господи! А что, если Гриффин проиграл деньги или спрятал их где-нибудь там, вдалеке?
Весна уже вошла в силу. Все цвело. Цветы и…
Она стремительно выпрямилась. Гриффин на заднем дворе с лопатой и граблями сажает азалию.
Алессандра вернулась домой рано после одного из бесчисленных детских праздников, приглашения на которые она постоянно получала в качестве жены Гриффина. Оправдавшись плохим самочувствием, она уехала до того, как подали десерт и открыли подарки. На самом деле она просто не могла этого терпеть, не могла вынести вида еще одного очаровательного крошечного розового или голубого костюмчика — ей просто становилось от этого тошно.
Каким-то образом им стало известно об исчезнувших деньгах. Люди Майкла Тротта их не нашли, копы тоже — так как же, скажите на милость, могла их найти она? И это еще при условии, что Гриффин их не растратил! Боже, помоги!
Входя в дом, она была вынуждена прижимать к груди одежду, полученную из химчистки, чтобы скрыть засыхающую на блузке кровь.
Если бы нависшая над ней опасность не была такой страшной и неотвратимой, она бы рассмеялась. Вся принадлежавшая ей одежда была или искромсана в клочья, или запачкана кровью, кроме нескольких вещиц, отданных ею в химчистку.
Вечернее платье из бирюзового шелка на чехле, четыре блузки и длинная, до полу, черная бархатная рождественская юбка.
Из всех этих туалетов самым приемлемым для поисков пропавших денег она сочла вечернее платье на чехле, а поиски предстояли основательные — она должна была обыскать дом от чердака до подвала.
В ванной Алессандра сменила свою запачканную кровью одежду, завернула ее в пластик и решила отдать в чистку при первой же возможности. Конечно, часть пятен останется, но по крайней мере она сможет ходить в ней по дому.
Наконец ушел последний полицейский, и она снова осталась в доме одна. Рабочие застеклили окна первого этажа, но солнце уже садилось, и они отправились домой.
Сорок восемь часов. Ей оставалось ровно сорок восемь часов. Господи!
Алессандра присела в гостиной среди обломков мебели и лохмотьев обивки в надежде заставить себя мыслить, как Гриффин. Он украл огромную сумму денег у мафии. Но где он их спрятал? В тот самый день, когда он выехал из дома, она переставила мебель в комнате, которую в декабре Гриффин использовал в качестве кабинета, упаковала все его книги и бумаги и спустила в подвал тяжелые книжные полки, а из комнаты сделала еще одну гостевую спальню. Теперь у нее было четыре гостевых спальни, но ни одного друга.
Отчаянным усилием отогнав печальные мысли, Алессандра расправила плечи и принялась за работу.
— Как ты, котенок?
Ким Монахан закрыла глаза и дала волю своей ненависти к Майклу Тротта. Говорить с ним по телефону было легко. В этом случае ей не надо было улыбаться, не надо было смотреть на него так, будто она умирает от желания расстегнуть молнию на его штанах. Она могла кипеть от гнева, если ей было так угодно, пока этот ее гнев не отражался на обертонах ее голоса.
— Прекрасно.
— Что у тебя есть для меня?
— Ничего особенного. Это ты просил меня позвонить…
— Только скажи мне, что у тебя, а уж я решу, много это или мало и есть ли в этом что-нибудь особенное.
В голосе Тротта она опять почувствовала ненавистную ей сварливость. Ким была рада, что ее отделяют от него целых сорок миль, хотя бывали случаи, когда и сорок тысяч миль показались бы ей недостаточным расстоянием.
— Ладно, — сказала она ровным голосом. — Вчера вечером он сделал один телефонный звонок и оставил послание для Гарри. Это его напарник. Разговор был кратким. Он просто попросил Гарри позвонить ему домой. Но никто не перезвонил. Сегодня утром он позвонил снова. Гарри подошел к телефону. Он попросил Гарри подъехать и захватить его и еще раз съездить на остров. Когда он повесил трубку, я спросила его, о каком острове шла речь и зачем ему ехать туда в воскресенье. Он не ответил.
Джордж, все еще голый, не поднимаясь с постели, посмотрел на нее так, будто знал, что она с ним только потому, что работает на Тротта. Но ведь он никак не мог этого предполагать.
Он не был красив. Во всяком случае, не был в ее вкусе. Ей нравились футболисты, хоккеисты, крупные мясистые парни, широкоплечие, покрытые боевыми шрамами, с руками толщиной в бедро. Джордж Фолкнер был весьма далек от ее идеала мужчины.
У него было довольно привлекательное лицо, особенно в глазах тех, кому нравятся элегантные мужчины. Он был высоким и изящным, с длинными стройными пальцами и ногтями, ухоженными лучше, чем у нее.
Она должна была бы возненавидеть его, как ненавидела Майкла Тротта и как часто ненавидела себя. Но в нем были какая-то мягкость и доброта — когда он смеялся, глаза его блестели усмешкой, и она забывала о том, что плечи у него были не такими уж широкими, а бицепсы не самыми мощными, какие ей доводилось видеть в жизни.
Нет, конечно, он не знал, что она работает на Майкла Тротта. Это нечистая совесть сыграла с ней злую шутку: ей показалось, что в его глазах она прочла подозрение. То было отражение ее собственной вины.
— Когда он уехал из дома?
— Чуть позже девяти.
— Оставайся поблизости от него и держи связь со мной. Никуда не уходи, — сказал Тротта и положил трубку.
— Где мне быть, чтобы ты мог меня найти? — спросила Ким умолкнувшую трубку.
— Если ты закуришь сигарету, — сказал Гарри, садясь в машину, — я убью тебя.
Джордж потянулся к встроенной зажигалке.
— А знаешь, ты бы преуспел много больше, если бы научился пользоваться такими словами, как «пожалуйста» и «спасибо».
— Пожалуйста, мать твою, не вынуждай меня прибегать к насилию. Спасибо.
Джордж положил зажигалку на место, потом аккуратно вписался в поток воскресного транспорта и сунул в кармашек рубашки так и не зажженную сигарету.
— Ты выглядишь так, будто не спал с тех самых пор, как в пятницу вечером я подбросил тебя домой.
Гарри закрыл глаза и осел на сиденье.
— Не хочу об этом говорить.
— Если речь идет о женщине, то все в порядке. Можешь выглядеть кик угодно — все тебе простится. Глаза Гарри были плотно зажмурены.
— Поезжай по Кросс-Айленд до Саусерн-Стэйт. Там уже есть подкрепление из местного отдела Бюро.
— Значит, с женщиной это не связано. Я правильно понял?
— Пожалуйста, оставь эту чушь. Спасибо.
— Ты слишком долго работал на улицах, — бодро прокомментировал Джордж. — Тебе надо перестраиваться.
Гарри не откликнулся.
— Сделай это, — продолжал фантазировать Джордж. — А впрочем, мне стало известно, что у Ким есть приятель, который…
Гарри перебил его:
— Позавчера я заскочил домой и оказалось, что мой автоответчик забит посланиями от Шона.
Послания были старыми, почти двухмесячной давности. Он подумал о Боге. Правда ли, что прошло так много времени с тех пор, как он звонил своим ребятишкам? Наверное, много. Он страшно боялся позвонить домой, боялся даже теперь, через два года.
— Шон ничего толком не сказал, просто повторял: «Это я, перезвони мне». Было поздно, но мне пришло в голову, что кто-нибудь в доме еще не спит, и я позвонил. Конечно, разница во временных поясах большая; мне никто не ответил. Телефон молчал, и автоответчик тоже.
— Это странно.
— Да, более чем.
Гарри потер лоб. Господи, как болела голова! Прошлой ночью он спал не более трех часов, а позапрошлой, вероятно, часа два.
— Моя домохозяйка берет для меня почту — на кровати уже громоздится, наверное, целая гора. Сейчас это уже не более чем макулатура, но я ее просматриваю, потому что там могут быть счета. Интересно, что-нибудь я там найду?
Джордж со свойственной ему мудростью и предусмотрительностью даже не попытался высказать свою догадку.
— Есть извещение о том, что начат процесс об усыновлении моих детей — в местный суд моей сводной сестрой подано на этот счет исковое заявление: какая-то чушь насчет присвоения им новой фамилии и бумага, которую я якобы должен подписать, чтобы отказаться от всех прав на детей. Эта моя сестричка хочет их украсть у меня.
Даже произнеся это вслух, Гарри не мог по-настоящему поверить в происходящее. Зачем Мардж это делать? Что, черт возьми, происходит?
— Когда я позвонил снова, мне опять никто не ответил. Неужели их все еще нет дома? Эмили ведь совсем крошка! Что же она может делать вне дома в час ночи? Я звонил и в два, и в три, и в четыре — никакого ответа. Звонил весь день вчера и всю прошлую ночь. Их нет.
— Может быть, уехали за город? Все очень просто…
— И что же, официальное уведомление, которое я получил от фирмы «Пэкерхэд, Бэкстэббер и Джонс», — ошибка?
Джордж открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал.
Гарри печально улыбнулся:
— Обычно ты ведь так не поступаешь. Не понимаю, почему это ты вдруг проявляешь такую осторожность, мать твою…
Он умолк на полуслове. Джордж был прав. Ему надо следить за своей речью, за своим лексиконом. Забавно, но никогда прежде он не позволял уличной грязи проникнуть в свою личную жизнь. Конечно, прежде у него была семья — два славных мальчугана и еще нетвердо стоящая на пухлых ножках девчурка. Его дочь Эмили, живой и никогда не умолкающий магнитофон. Что бы ни срывалось с его уст, немедленно запоминалось и повторялось ею — обычно в самый неподходящий момент.
На Саусерн-Стэйт транспорт шел густым потоком и все же машины двигались со скоростью примерно миль на десять больше, чем установленная, используя для этого миллион ухищрений. Джорджу удалось переместиться на левую полосу, и он проскочил несколько миль, прежде чем поднял глаза на Гарри.
— Обещаешь не орать на меня?
Гарри скорчил оскорбленную мину.
— Что за вопрос?
Джордж улыбнулся:
— О'кей. Может, тебе следует подписать эту бумагу?
— Что-о?! — завопил Гарри. Глубоко вдохнув, он попытался овладеть собой и говорить мягче. — Я не кричу. Это все чушь.
— Знаю, что не это ты хотел бы от меня услышать, но подумай сам, Гарри, ты ведь нечасто видишь ребятишек. Два раза за последние два года, а? Да еще полдня на Рождество. И это ты называешь быть отцом? Может быть, лучше назвать тебя Санта-Клаусом?
— Но это мои дети! Они не сироты. Им не нужно, мать твою… Им не нужны другие родители.
— Может быть, тебе взять отпуск и поехать туда, где ты их спрятал? — высказал свое мнение Джордж. — И остаться с ними хотя бы ненадолго. Сколько сейчас Эмили? Пять? Через два года она, возможно, и не вспомнит тебя.
— Эмили четыре с половиной. Шону четырнадцать. А Кевину… Кевину было бы почти семнадцать, если бы он был жив.
Гарри закрыл глаза, пытаясь побороть приступ тошноты, почти всегда настигавшей его, как только он начинал думать о старшем сыне. Даже по истечении двух лет раны его еще не зарубцевались. Все было хорошо, пока он не начинал думать о Кеве. Его несчастье заключалось в том, что он не мог смотреть в лицо Шону и Эмили, не думая об их старшем брате. Может быть, поэтому он не хотел их навещать?
Пытаясь отогнать печальные мысли, Гарри закрыл глаза. Он должен достойно закончить разговор с Джорджем.
— Разбуди меня, когда приедем в Фармингдейл.
Алессандра была в панике. Прошло двадцать четыре часа с момента, когда. Майкл Тротта предъявил ей ультиматум, и это значило, что в ее распоряжении оставались всего сутки. Половина отпущенного ей времени прошла, а она ни на йоту не приблизилась к своей цели и не была ближе к этим деньгам, чем когда начала поиски. Прошлой ночью Алессандра спала всего несколько часов — она вообще не собиралась ложиться спать, но усталость сморила ее, когда она разбирала коробки с бумагами Гриффина, сложенные в гараже. Проснулась Она в ужасе: ей приснилось, что на нее набросилась собака и острые как бритва зубы впиваются в ее лицо.
Алессандра вышла из дома и отправилась в круглосуточно работающую кондитерскую «Данкен донатс», где выпила четыре больших чашки кофе, проклиная себя за то, что уснула так крепко. У нее на все осталось только сорок восемь часов, и каждая минута была на счету.
Утром вернулись рабочие застеклить остальные окна, а к полудню Алессандра допила последнюю чашку кофе.
Бирюзовое платье стало пятнистым от грязи и пыли. Алессандра стояла в бывшем кабинете Гриффина; оглядывая комнату. Она сорвала ковровое покрытие с пола, но не обнаружила ничего; потом сдвинула с мест все, что осталось от мебели, и внимательно осмотрела.
Из гаража Алессандра притащила кирку, чтобы с ее помощью отодрать обои и даже, если понадобится, расковырять стены. Но это представлялось ей не слишком перспективным. Если Гриффин что-то прятал в стенах, она бы об этом знала. Или нет?
Алессандра уселась на пол, вконец обессиленная, сгорбившись от усталости и отчаянно стараясь заставить себя думать.
Майкл Тротта сказал, что Гриффин украл деньги в прошлом году. В апреле прошлого года. Она пыталась вспомнить, что они тогда делали, вспомнить нечто особенное, что выделяло бы это время из череды похожих друг на друга дней, теперь казавшихся безликими, как вся ее супружеская жизнь.
Они поехали в отпуск, провели неделю в Мексике, на острове Косумель. Господи! А что, если Гриффин проиграл деньги или спрятал их где-нибудь там, вдалеке?
Весна уже вошла в силу. Все цвело. Цветы и…
Она стремительно выпрямилась. Гриффин на заднем дворе с лопатой и граблями сажает азалию.
Алессандра вернулась домой рано после одного из бесчисленных детских праздников, приглашения на которые она постоянно получала в качестве жены Гриффина. Оправдавшись плохим самочувствием, она уехала до того, как подали десерт и открыли подарки. На самом деле она просто не могла этого терпеть, не могла вынести вида еще одного очаровательного крошечного розового или голубого костюмчика — ей просто становилось от этого тошно.