Броснан Джон. Небесные Властелины

   — А что такое Организация Объединенных Наций? — спросила Джен.
   Он нетерпеливо махнул рукой.
   — В другой раз. Дело в том, что если людям позволить жить двести с лишним лет, они не смогут размножаться так же свободно — ресурсы Земли скоро исчерпаются. Поэтому Организация Объединенных Наций постановила, что женщины могут родить только раз в двадцать лет.
   Джен нахмурилась.
   — Ты что, хочешь сказать, что раньше они могли родить в любой момент? — ошеломленно спросила она.
   — Именно это я и пытаюсь тебе втолковать. И эти два постановления Организации Объединенных Наций изменили не только половые органы женщин, но и весь мир.
   — Это как же?
   — Поднялась волна сопротивления. В основном со стороны религиозных фундаменталистов… Исламские народы встали стеной против самой идеи генетического вмешательства в человеческое тело. Это — говорили они, против законов Аллаха…
   — Аллаха? — переспросила Джен.
   — Еще один весьма могущественный бог. Тебе бы он не понравился. В общем, дело было не только в мусульманах — западные фундаменталисты тоже оказались против, и католики, и протестанты — только не спрашивай меня, кто это такие: слишком долго объяснять. Просто поверь мне на слово, что все эти споры в конце концов обернулись немалой кровью.
   Понимаешь ли, когда Организация Объединенных Наций издала постановление о двухстах лет, она в то же время постановила, что все люди, не слишком старые для генетической обработки, подчиняются международному закону о продлении жизни. Можешь себе представить, что из этого вышло — люди, жившие в стране, где продление жизни запрещено по религиозным мотивам, естественным образом испытывают искушение переселиться в страну, где оно разрешено. Ну, тут все силы ада вырвались наружу — а когда дым улегся, все карты мира нужно было рисовать заново. Большинство крупных стран, вроде Советского Союза и Америки, раздробились на кучу карликовых независимых государств, вроде твоей Минервы.
   — У тебя все звучит так убедительно, — с удивлением сказала Джен.
   — Убедительно, потому что это правда, — ответил он. — Минерва обязана своим существованием генной инженерии, какие бы мифы о ее происхождении тебе ни вколачивали в голову. А жительниц Минервы не удовлетворял Первичный Стандарт — они добавили все изменения, возможные при еще действующем международном праве. Первые феминистки принципиально не желали признавать, что все различия между мужчинами и женщинами обусловлены генетикой. Это слишком пахло «биологическим детерминизмом», очень непопулярной в то время теорией.
   Однако в конце двадцатого века исследования деятельности человеческого мозга показали, что биологический детерминизм играет гораздо большую роль в человеческих делах, чем людям хочется признавать. И, конечно, феминистки сполна воспользовались этими открытиями, когда через несколько десятилетий они основали Минерву…
   Джен покачала головой.
   — Извини. Ты меня запутал окончательно. Я не понимаю половины слов, которые ты говоришь. Кто такие, например, феминистки?
   К досаде Джен, вопрос развеселил его. Мило запрокинул голову и так громко захохотал, что в соседних кабинках сердито заворчали.
   — Ну ладно, — успокоился Мило, — пока достаточно. Я могу и позже продолжить эти лекции об истории нашей несчастной планеты. Но теперь мы лучше поговорим о другом — о цене моей защиты и поддержки.
   — О цене? — озадаченно спросила она.
   — Ну да, о цене, моя амазоночка. Я же сказал тебе, что мы заключаем сделку. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Даешь то, что мне нужно.
   — Но у меня же ничего нет.
   — Отнюдь. У тебя есть ты, — сказал Мило и улыбнулся ей так же, как улыбался Банчеру.

Глава 10

   — Так значит, ты будешь мне помогать, только в том случае, если я стану заниматься с тобой любовью? — рассерженно спросила Джен.
   Она была потрясена, ей казалось будто ее предали. После явного сочувствия, высказанного Мило, она уже начала доверять ему.
   Он пожал плечами.
   — Нужно трезво смотреть на вещи, Джен. Не можешь же ты рассчитывать получить что-то просто так, задаром. Особенно в этом мире, здесь, наверху. И как мне тебя ни жалко, я по природе вовсе не альтруист. Но я нахожу тебя привлекательной и даже очаровательной девушкой, к тому же несмотря на твое возмутительное невежество с тобой интересно. Откровенно говоря, мне нужна женщина. Но в этих делах я привередлив, а, как ты могла заметить, женская половина в этом воздушном зверинце оставляет желать много лучшего. — Вздохнув, Мило продолжал: — Признаюсь, с тех пор, как меня захватили три года назад, у меня было лишь несколько половых контактов, кратких и неудовлетворительных. Мне нужно нечто большее, и я уверен, что ты сможешь мне это дать.
   Джен забилась в угол постели.
   — Ты хочешь обладать мной, пусть даже против моей воли, — заявила она обвиняющим тоном.
   — Ну, это слишком прямая постановка вопроса, но, вообще-то — да…
   — Это называется изнасилование.
   — Нет, нет, ничего подобного, — запротестовал Мило. — Я не собираюсь заставлять тебя. Это вовсе не изнасилование.
   — А что же, по-твоему? Ты угрожаешь отдать меня всем прочим скотам, если я не позволю тебе проникнуть в меня. Насколько я, понимаю, это изнасилование.
   Он холодно смотрел на нее.
   — Уверяю тебя, девушка, секс со мной — это не просто «проникнуть». Но я еще раз подчеркиваю, что не собираюсь брать тебя силой.
   — То, что ты не воспользуешься физической силой, еще ничего не значит. Изнасилование бывает разное, — возразила она.
   Мило провел рукой по лысине и сказал:
   — Послушай, это же просто деловое предложение. Ты должна сделать то, чего не хочется, в обмен на то, что тебе необходимо.
   — Все ясно. Я разрешу тебе насилие, а ты разрешишь мне остаться в живых. Это, по-твоему, деловое предложение?
   Вид у него был раздосадованный.
   — Я не собираюсь тебя насиловать, а что касается продажи своего тела, то это, естественно, деловое предложение. Это называется проституцией, одним из древнейших занятий в мире. Женщины — и мужчины тоже — с незапамятных времен продавали свое тело за деньги, за пищу и за другие блага.
   — Если кто-то не хочет половых сношений, но обязан вступить в них в целях выживания, то это изнасилование, — твердо сказала Джен.
   — Нет, это слишком прямолинейно, — возразил Мило, — Представь, например, женщину, которая хочет вести более роскошный образ жизни, и для этого она спит с мужчиной, даже не испытывая к нему влечения; ведь это не изнасилование, правда?
   Джен нахмурилась.
   — Может быть, и нет, но ведь я сказала «в целях выживания», а это — совсем другое. Женщину, которая должна продать свое тело, чтобы остаться в живых, попросту насилует мужчина, который пользуется своим положением. И сколько бы он денег или еды ни давал ей — он насильник, и не более того.
   — Не думаю… — выдавил Мило.
   — А то, что ты предлагаешь мне, имеет одну цель — выживание, — быстро сказала она, воспользовавшись паузой, — секс или жизнь. Или, иными словами, это изнасилование.
   Он уставился на нее рассерженно.
   — Хватит с меня твоих минервианских догм, — отрезал он. — Это всего лишь проблема понимания, и дальнейший спор бессмыслен. Вот мой ультиматум. Ровно неделя тебе на то, чтобы принять мое предложение. Если ты согласна, отдашься мне по собственной воле, без всякой болтовни об изнасиловании и прочей минервианской чуши. Если к концу недели ты не примешь моего предложения, я снимаю свое покровительство, и ты остаешься одна. Принимаешь условия?
   Джен некоторое время молчала, потом сказала:
   — У меня есть неделя, чтобы принять решение?
   — Да. Это я гарантирую.
   — Очень хорошо. Через неделю я скажу тебе. — Она прислонилась спиной к хлипкой стенке и сложила руки на груди.
   Мило, казалось, успокоился.
   — Хорошо, — сказал он и улыбнулся ей.
   Она не улыбнулась в ответ.
   Джен уже приняла решение, и ей стало легко. До конца недели она сумеет пристроить свою бомбу в таком месте, где она принесет наибольший ущерб и сбросит Небесного Властелина с его облачного насеста.
   После того как Джен как будто бы примирилась с его сексуальным шантажом, Мило снова принял сочувственный вид. Он предложил ей еще сухарь, пообещав, что они закусят более основательно, когда выспятся. Потом снял с плетеной кровати тонкий матрас и постелил его на полу.
   — Можешь спать здесь. Так будет удобнее, чем на кровати.
   Джен поблагодарила его и растянулась на матрасе. Она страшно устала, но в то же время не могла заснуть. Она боялась того, что может ей присниться.
   Мило стоял рядом, глядя на нее сверху вниз.
   — Если хочешь, можешь снять одежду. Я тебя не трону. Обещаю.
   — Нет, я останусь в ней.
   Он пожал плечами и потянул застежку своего комбинезона. Когда он стянул одежду, она бросила лишь один — и не слишком заинтересованный взгляд на его фигуру, потом повернулась на бок и закрыла глаза. Ничем не примечательное тело, как у всех мужчин. Совершенно безволосое, но у минервианских мужчин было тоже очень мало волос. Половые органы — вполне заурядные, хотя Джен отдавала себе отчет, что ее знакомство с мужскими половыми органами основывается лишь на ее опыте общения с Саймоном. Единственная странность заключалась в том, что Мило не так уж мощно сложен. Во всяком случае, с виду он не производит впечатления человека, способного так легко справиться с могучим Банчером.
   Она услышала, как под Мило скрипнула кровать. Через тонкие стены до Джен доносились неотчетливые голоса. Где-то далеко рыдала женщина. «Интересно, — подумала она, — выключают ли здесь свет?» Просвечивало даже сквозь закрытые веки.
   Свет ламп на потолке стал красным. Она увидела языки пламени: это опять горела Минерва. Она слышала крики, взрывы, вновь видела ничего не соображающую Элен, как она спотыкается, прижимает к груди окровавленный обрубок руки…
   Джен открыла глаза. Худшие опасения подтвердились: кошмар двух последних суток уже поджидал ее, притаившись в сознании. Она еще не успела заснуть, но картины уже вырывались наружу. Во сне ей придется пережить все это снова. Но теперь ее уже неотвратимо клонило ко сну. Ей не удастся долго бодрствовать, несмотря на неприятный зуд по всему телу из-за той белой жидкости. Глаза закрылись сами собой.
   Но кто это кричит? Ужасный вопль: высокий и пронзительный. Он так и разрывал нервы. Джен в тревоге огляделась, но все застилал дым. Вскоре из дыма ей навстречу выбежала Марта. Шерсть шимпанзе горела, с головы до ног Марта была охвачена пламенем. Когда она подбежала ближе, Джен услышала, как трещит и пузырится ее кожа. «Нет!» — крикнула Джен, когда Марта в панике прыгнула и вцепилась в нее. Они слились в общем вопле, а горящие сильные руки шимпанзе в отчаянии сжимали ее…
   Джен кричала до истерики, пытаясь высвободиться из этих рук, но не могла; слишком сильными были они.
   — Ш-ш, амазонка, — шепнул голос ей в ухо. — Успокойся, это только сон. Все в порядке.
   Жар пламени на коже исчез, хотя ее по-прежнему сжимали сильные руки. Наконец она сообразила, где находится: в кабинке Мило, хотя теперь здесь стало темнее. Она перестала кричать.
   — Ради Бога, угомони свою суку! — проревел мужчина в соседней кабинке.
   — Теперь лучше? — мягко спросил Мило.
   — Я… я… не знаю. Что со мной? — Она дрожала как в лихорадке, ее руки так тряслись, что, казалось, вот-вот начнутся судороги. Джен овладел безотчетный ужас, как будто она падала в бездонную пропасть.
   — Успокойся, — прошептал он. — Дыши глубоко и медленно. Раз… два… Раз… два…
   Постепенно истерика прошла, дрожь ослабла. Мило отпустил ее. Она чувствовала себя опустошенной, больной. В полумраке она увидела, как он подошел к сундуку и достал оттуда маленькую коробочку и флягу. Опустившись на колени около матраса, он велел ей протянуть руку. Она послушалась, и он положил ей на ладонь таблетку.
   — Проглоти. Почувствуешь себя лучше.
   — Что это? — с подозрением спросила Джен.
   Она заметила, как в полутьме сверкнули его зубы.
   — Вот теперь я слышу тебя — прежнюю. Но не беспокойся. Это всего лишь синтетический гормон, который заставит твой мозг произвести дополнительную порцию особого энцефалина. Он поможет тебе успокоиться и уснуть. Проглоти, пока я не передумал. Сейчас подобные вещи — такая же редкость, как зубы у курицы.
   Она нахмурилась.
   — Но ведь у всех кур есть зубы…
   — Не обращай внимания. Это просто старинная поговорка. Проглоти таблетку.
   Джен с сомнением положила таблетку в рот. Мило дал ей флягу, и она запила таблетку несколькими глотками воды.
   — Не чувствую никакой разницы, — сказала она, возвращая ему флягу.
   — Сейчас почувствуешь.
   Он положил коробочку и флягу в сундук. Потом снова повернулся к ней, не вставая с колен.
   — Джен, — тихо спросил он, — а что это у тебя в кармане?
   — Где? — спросила она. В первый миг она не поняла, о чем это он. Потом вспомнила о бомбе. Она сразу перестала соображать. — Э-э… я не знаю, — беспомощно выдавила она.
   — Ты не знаешь, что у тебя в кармане? — удивился Мило. Нагнувшись к ней, он протянул руку. Джен не сопротивлялась, и он осторожно вытащил бомбу из кармана. — Так что это за штука, про которую ты не знаешь, а, амазонка?
   «О Богиня-Мать, — думала она, глядя, как он держит ее на ладони, — только бы не отвинтил крышку…»
   — Отдай, — потребовала она, протягивая руку. — Тогда скажу.
   Мило долго колебался, но в конце концов вернул ей цилиндр.
   — Ну? — тихо спросил он.
   Что-то происходило с ней. Джен поняла, что это действует таблетка. Она начала чувствовать себя… почти превосходно. Все волнения и заботы — даже горе — сползали с нее, точно струпья с заживающей раны. Она чувствовала одновременно приподнятость и приятную истому во всем теле.
   — Так скажи мне, Джен, — настаивал Мило тем же тихим, ободряющим голосом.
   «Почему бы не сказать ему правду? — подумала она. — Какая разница?» Но в последний миг она все-таки решила не говорить. Вместо этого Джен только шепнула в ответ:
   — Это священный амулет. Все, что осталось у меня от Минервы. Подарок матери.
   — Матери?
   — Моя мать была старейшиной Минервы. Ваши аристы не знают об этом… я скрыла от них… ты же не скажешь, нет?
   Она откинулась на матрас, приподнялась на локте. Теперь ее неодолимо влекло в сон. Восхитительное состояние.
   — Я не скажу им, — успокаивающе отвечал Мило. — Но что это за штука?
   — Я устала, — сонно проговорила она. — Хочу спать.
   — Сейчас, амазонка. Только скажи, зачем она.
   — Священный амулет.
   — Это ты уже говорила. Но почему?
   — Жезл власти. Один из нескольких, отданных нашим прабабкам Богиней-Матерью. — Чувство вины, которое испытала Джен, произнося такое богохульство, было столь слабым, что его можно было не принимать в расчет. — Я поклялась матери, что сохраню его. Как зеницу ока.
   — Понятно, — медленно проговорил Мило. — Но как тебе удалось протащить его на борт?
   — Спрятала.
   Она изо всех сил старалась не закрыть глаза. Джен казалось, будто она тонет в какой-то необыкновенно мягкой и уютной постели. Она снова чувствовала себя как ребенок; спокойствие изливалось на нее из какого-то неизвестного источника.
   — Но как? Ведь твою одежду наверняка уничтожили.
   Джен хихикнула.
   — Спрятала… в себе.
   — А-а, — сообразил он. — Ну конечно.
   — Теперь — спать, — пробормотала она и уронила голову на матрас. Через секунду Джен уже спала.
   Мило остался на месте, не сводя с нее глаз. Когда он уверился, что она крепко спит, он нащупал цилиндр и снова вытащил его из кармана. Некоторое время он задумчиво рассматривал его, потом положил на место. Рухнув на свою кровать, он сосредоточился, пытаясь побороть неодолимую похоть, которую вызывало в нем присутствие Джен. Наконец он заснул, и впервые за много десятилетий ему приснилась Миранда.
   Чувство блаженства не покинуло Джен, когда она проснулась, разве что стало несколько слабее. Она села на кровати. Мило уже не спал. Он был одет и тоже сидел на краю кровати, не сводя с нее глаз.
   — Ну как, лучше?
   — Да, — ответила она. — Спасибо.
   Джен огляделась. Свет снова горел. Потом она вспомнила, что случилось перед тем, как она заснула, и схватилась за карман. Бомба была на месте.
   — Не волнуйся, — сказал он. — Я не украл твою драгоценную реликвию.
   Она почувствовала, что краснеет.
   — Что это за таблетку ты мне дал? — спросила она, меняя тему. — Какой-нибудь наркотик времен Старой Науки?
   — Да, продукт Старой Науки, но вовсе не наркотик, — стал объяснять он. — Как я пытался объяснить тебе еще ночью, на самом деле наркотик, благодаря которому тебе становится легче, производится в твоем мозгу. Таблетка содержит вещество, которое стимулирует зону мозга, ответственную за производство наркотика.
   Джен нахмурилась, пытаясь понять его слова. Как и прежде, она не была уверена — плетет он небылицы или действительно верит в эту чепуху.
   — Так говоришь, в моем мозгу есть наркотик, который вызвал это прекрасное ощущение? — спросила она зевая. — Но почему же я раньше не испытывала его?
   Мило украдкой вздохнул.
   — Ты не могла испытать его во всей силе, потому что твой мозг никогда не выделял достаточное количество необходимого для этого энцефалина — «наркотика» — в твою нервную систему.
   Взгляд Джен по-прежнему выражал недоверие. Мило спросил:
   — Тебе известен наркотик под названием морфин?
   — Да. Его делают из мака. Это дар Богини-Матери. Он снимает боль…
   — Так вот, очень давно ученые обнаружили, что нервная система человека обладает своеобразным морфином, что объясняет, почему люди иногда получают серьезные травмы и не чувствуют боли — по крайней мере, некоторое время. А дальнейшие биохимические исследования мозга помогли открыть и другие вещества, аналогичные не только наркотикам и анальгетикам, но и разным средствам, влияющим на психическое состояние. Стало ясно, что человеческая мысль — это конечный продукт самого настоящего химического коктейля. Определение всех химических компонентов . и определение их функций заняло много лет, за которые попутно было сделано несколько весьма занимательных открытий в области человеческой природы. Ты ведь знаешь, что такое депрессия?
   — Да, конечно. Это когда чувствуешь себя печальным и несчастным.
   — У тебя это часто бывает?
   — Ну, не часто, но бывает… Особенно в последнее время…
   Он улыбнулся.
   — Но не сейчас, правда? Хотя положение твое не из приятных, тебе хорошо, по крайне мере спокойно — так ведь?
   Подумав, она согласилась. Мило продолжал:
   — Это вызвано воздействием гормона, который я тебе дал. Но ты физиологически не способна испытывать такую депрессию, как многие люди, жившие до Первичного Стандарта, благодаря изменениям, которые произошли в генах твоих предков. В догенетическую эпоху многие были подвержены так называемой маниакальной депрессии. Это состояние считалось болезнью — результатом либо физического, либо психического изъяна. «Нормальным» тогда считалось не испытывать подобного состояния духа; «нормой» же называлось эмоциональное равновесие с врожденной склонностью к основополагающему чувству благополучия и смутного оптимизма, что, конечно, зависело от внешних обстоятельств.
   — Но это же вполне естественно, разве нет? — спросила Джен.
   — В том-то и дело, — ответил он. — Ученые сделали открытие: сама природа устроила в людях подпольные фабрики по производству наркотиков. Чтобы человек мог приспосабливаться к новым условиям. Так происходило с нормальными людьми. Ненормальные же, склонные к маниакальной депрессии, на самом деле страдали от мозговой дистрофии — их мозги не могли произвести достаточное количество нейропередатчиков, которые обеспечивали бы им «розовое», хотя и искаженное восприятие жизни, как у «обычных» людей. В результате, эти ненормальные люди, вероятно, обладали более объективным взглядом на жизнь, учитывая, какова она на самом деле…
   Она с удивлением покачала головой.
   — Какую чепуху ты несешь.
   — Да, именно так и сказали многие, когда теория была впервые обнародована — что все это — чепуха. В природе человека — верить, что его собственное восприятие действительности верно. Но горькая истина заключается в том, что наше восприятие окружающего мира зависит от нашей генетической программы, которая, в свою очередь, управляет производством гормонов, а они, в свою очередь, диктуют порядок химических процессов у нас в мозгу. Даже наше восприятие времени — продукт этих процессов. Человеческое представление о времени — иллюзия, вызванная биологическими факторами; не существует такой вещи, как линейное время; на самом деле время… — Тут Мило взглянул на нее и продолжать не стал. — Прости меня, — устало сказал он. — Я снова дал волю своей потребности поговорить хоть с кем-нибудь. Я все забываю, что при всем своем врожденном уме, ты по-прежнему остаешься дикаркой, как и все прочие здешние обитатели.
   — Я не дикарка! — возмутилась она.
   — Нет? Так ты понимаешь, что я говорю? — поддразнил он.
   — Ну, не очень, — призналась она. — Но я знаю, что ты неправильно говоришь про сознание. Минервианская вера учит, что сознание существует отдельно от тела. Оно принадлежит Богине-Матери, и, когда мы умираем, она забирает его. После чего либо оставляет его в раю, как часть самой себя, либо, если ему требуется духовное очищение, посылает обратно на Землю, в новое тело.
   — Хватит с меня минервианского богословия, — усмехнулся Мило. — Небо, земля — все превращено в одну гигантскую прачечную.
   Его слова раздосадовали Джен.
   — В этом больше смысла, чем во всей ерунде, которую плетешь ты!
   — Бедная моя амазоночка — ты сама продукт этой «ерунды». Как я тебе уже говорил, ваши минервианские генные инженеры об этом позаботились. Твои предки были изменены по сравнению с Первичным Стандартом. И физически, и психически вы отличаетесь не только от женщин догенетической эпохи, но и от женщин здесь, на корабле. Ваши предки-женщины, благодаря генетическому вмешательству в гормональный баланс, стали не только крупнее физически, но и несколько мужественнее. А ваши мужчины подверглись еще более радикальным изменениям. В результате получился менее крупный, не агрессивный, не склонный к соперничеству, безопасный мужчина — короче говоря, феминистский идеал.
   — Трудно себе представить, чтобы минервианцы когда-либо занимались генной инженерией, но наши мужчины действительно изменились, — согласилась Джен.
   — С помощью колдовства, да?
   — Их изменила Богиня-Мать. После Генных войн несколько мужчин пришли в Минерву и попросили прощения. А также убежища. Старейшины обратились к Богине-Матери с вопросом, что им делать. Богиня-Мать говорила с ними и пообещала изменить всех мужчин, искренне раскаявшихся, и их сыновей, и сыновей их сыновей…
   — Я же говорю — сплошное колдовство. — Мило встал и медленно потянулся, подняв руки над головой. — Ну, пусть будет по-твоему. Во всяком случае, мы сошлись на том, что минервианские мужчины — необычные мужчины. Может быть, они более симпатичные, но не обычные. И беда ваших древних минервианцев была в том, что эта идея не вышла за пределы Минервы. Конечно, многие мужчины, поддержавшие минервианский идеал феминистского государства, с радостью согласились на изменения, но большая часть мужского населения мира вовсе не торопилась присоединяться к ним.
   Проблема состояла в том, что для кардинальной перестройки мозга мужчины нужно было полностью изменить его сексуальность — гормональные программы у мужской сексуальности и эмоциональности одни и те же. Поэтому ваши трансформированные минервианцы, хотя и остались мужчинами, имели сильно пониженную сексуальность по сравнению с обычными мужчинами. Поэтому их и стали называть «евнухами», а то и хуже.
   — Они не евнухи, — тут же возразила Джен.
   Мило приподнял брови.
   — Ты убедилась на собственном опыте?
   Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло.
   — Не твое дело.
   — Напротив — все, что связано с тобой, амазоночка, теперь — мое дело. Но это не важно. Расскажи лучше, как ты относилась к минервианским мужчинам вообще.
   Джен пожала плечами.
   — Они мне нравились. Отца я любила…
   — Так же, как мать?
   — Ну, нет…
   — А в чем было основное различие между минервианскими мужчинами и женщинами? Я имею в виду не телесные различия, а темперамент.
   Джен нахмурилась.
   — Я бы сказала, что мужчины были не такие… как все женщины, которых я знала. Слишком простые. Их отношение к жизни порой даже раздражало — всегда они довольны, спокойны, счастливы…
   Мило торжествующе улыбался.
   — Что и доказывает мои слова о манипуляции психическими состояниями. Ваши генные инженеры вынуждены были повысить дозу этих природных наркотиков счастья, которые есть в мозгах у всех, для того, чтобы ваши мужчины несмотря ни на что оставались довольными своей жизнью. Даже не кастрируя своих парней, вы все же превратили их в существ среднего рода.
   — Во всяком случае, я бы предпочла любого минервианца тебе.
   Он улыбнулся ей.
   — Тебе со мной неинтересно?
   — Нет. Ни один минервианец в жизни не насиловал женщин.
   — А я что, угрожал изнасиловать тебя?
   — Да, — холодно отвечала Джен.
   Его улыбка превратилась в ухмылку.
   — Ох, только не начинай все по новой. — Он дал ей знак подняться. — Пойдем. Сейчас перекусим. Через час нам пора подниматься наверх — работать.