И это стало ключевой проблемой. Умнейшие, чрезвычайно агрессивные обезьяны, идеально приспособленные к выживанию в диком, доисторическом мире, превратились в анахронизм в мире плотно населенном людьми со все усложняющимися общественными отношениями и, позже, все усложняющейся технологией. Должен был появиться новый вид человека, подходящий тому миру, который вы создали, но так как вы уже не были подвержены эволюционным силам, а сами управляли окружающей средой, это было невозможно.
— И вы решили сделать это за нас? — спросила Джен. — Подсадить вверх по эволюционному дереву?
— Использовать дерево в качестве эволюционного аналога ошибочно. Но да, я собираюсь изменить человека. В вас теперь будет генетически вживлен моральный кодекс.
— Моральный кодекс, написанный компьютерной программой? — с усмешкой спросил Жан-Поль.
— Я думаю, что он предпочтительнее любого, написанного одним из вас, — ответила Феба. — Я абсолютно нейтральна.
— Богиня-Мать, — простонала Джен, представив себе бесконечный список непреложных и по их определению истинных правил…
Правило номер триста пятьдесят четыре : НИКОГДА НЕ ГОВОРИ С НАБИТЫМ РТОМ; Правило номер триста пятьдесят пять : ВСЕГДА ДОЕДАЙ ВСЕ, ЧТО ТЕБЕ ПОЛОЖАТ В ТАРЕЛКУ… Эти два были особенно нелюбимы ею с детства.
— А насколько велик этот список правил?
— Это не список. В основном, это повышенная забота об остальных людях, в результате которой вы никогда не сможете совершить ничего, что могло бы привести к смерти или страданиям кого-нибудь другого, — торжественно объявила Феба.
Джен нахмурилась:
— Но, мне кажется, что возникнет масса проблем, если мы будем вынуждены всегда этому следовать. Очевидно, что в определенных ситуациях они будут действовать в точности наоборот. Ну, например, когда надо убить кого-то, чтобы прекратить его страдания? Или провести аборт, чтобы сохранить жизнь женщине?
— Все подобные ситуации учтены. Все индивидуумы или их группы будут действовать с учетом сложившейся ситуации. Вы не будете бездумными роботами.
— Из твоих уст мне это не кажется слишком ободряющим, — сказала Джен.
Жан-Поль, которого воспитывали как католика, сказал:
— Но ты же лишаешь нас самого фундаментального человеческого права — права выбора между добром и злом. Это данная нам Богом свобода воли.
— Такой вещи, — сказала Феба, — как фундаментальные человеческие права, не существует, они всегда временны и устанавливаются самим человеческим обществом. Также не существует свободы воли, да, и самих понятий добро и зло в том виде…
— … в каком мы их понимаем, ну разумеется, — горько сказал Жан-Поль.
— Ваше сопротивление и недовольство понятны. Я этого и ожидала. Но, как я уже говорила, когда изменения произойдут, вы не будете против них возражать. Например, спусковым крючком агрессивности служит страх. Теперь вы станете практически бесстрашными существами.
— Страх — это механизм, необходимый для выживания индивидуума, — указала Джен.
— Я же сказала, практически. Вы сохраните возможность бояться того, что угрожает вашей жизни.
— Мне все это все равно не нравится, — сказала Джен, качая головой.
— Мы только идем дальше по пути изменения человеческой ДНК, а на этот путь встали вы сами в середине двадцать первого века, когда внедрили Первичный Стандарт. Чтобы увеличить вашу продолжительность жизни, вы улучшили свою иммунную систему и в то же время внесли некоторые изменения в вашу психологию — уничтожили предрасположенность к хроническим депрессиям, изменив свой мозг таким образом, что он стал менее подвержен вирусным и генетическим агентам, вызывающим шизофрению, вы избавились от множества психических расстройств… а ваши предки, Джен Дорвин… предприняли еще более радикальные шаги на заре Минервы. Минервианские женщины стали гораздо сильнее, выше и эмоциональнее, в то время как минервианские мужчины стали слабее физически, менее агрессивны и конкурентоспособны. Шаг в правильном направлении, но недостаточно далеко.
— Богиня-Мать! — выдохнула Джен. — Это же я подала вам такую идею, да? Все эти вопросы Дэвина о минервианских мужчинах…
— Вы добавили много новых деталей к общей картине, — сказала Феба. — После того как вы упомянули о рецидивах, мы решили создать генетическую репарационную систему, которая предотвратит возвратные мутации вашей ДНК. Но мы сохраняем возможность изменить человека еще раз, если он когда-либо будет представлять опасность для элоев. Для этой цели мы создали нескольких людей не Первичного Стандарта для изучения. Они не подходят под Первичный Стандарт, так как имеют меньшую продолжительность жизни. — Феба повернулась к Робину. — Ты — одно из последних наших созданий, Рин.
Робин в недоумении уставился на нее.
— Но вы же всегда говорили, что я — результат ошибки лаборатории…
— Мы никогда не делаем ошибок, Рин. Ты был очень полезным объектом для изучения на последних стадиях нашего исследования. Однако к тому времени, как ты улетел на Той, ты был уже близок к тому, что тебя пришлось бы все время держать под действием транквилизаторов, чтобы ты не представлял угрозы для элоев.
Робин рухнул на кровать.
— Я в это не верю! Значит, я проживу только лет до шестидесяти-семидесяти… и я буду стареть ?
— Мы можем переделать тебя в Первичный Стандарт, если хочешь, — сказала Феба.
— Да… да, — сказал он поспешно, посмотрев на Джен. — Пожалуйста.
Джен подошла к нему и взяла за руку.
— Ты в порядке?
— Да… но просто вся эта чертовщина так неожиданна. Все эти годы я думал… — Он встряхнул головой. — Я же был для них просто подопытным кроликом.
— И тебя все время держали на транквилизаторах. Поэтому они тебя не вылечили полностью, когда мы с Той привезли тебя. Вот почему к тебе вернулась потенция, как только мы выбрались со станции… — сказала Джен.
— Да, — согласилась Феба. — Когда мы узнали, что он собирается покинуть Шангри Ла и вряд ли на нее вернется, мы тайно восстановили его половые функции.
Джен посмотрела на Фебу.
— И вы еще собираетесь снабдить нас совершенным моральным кодексом. Это же смешно. И мне становится совсем плохо, когда вы говорите, что все это делается во имя каких-то вонючих эльфов, сидящих подо льдом на Южном полюсе.
— Вам все это понравится больше… потом.
— Ага, конечно, — сказала Джен с недоверием. — А какие еще незначительные изменения произойдут с нами, кроме появления более теплого отношения к своим собратьям-людям и уменьшения страха?
Казалось, что Феба колеблется, прежде чем ответить, и Джен это очень не понравилось.
— Для достижения увеличения симпатии друг к другу и снижения агрессивности, необходимо будет подкорректировать ваши эмоции. Скажем, уменьшить крайности на обоих концах шкалы ваших эмоций.
— Не могла бы ты, скажем, — с издевкой спросила Джен, — объяснить поконкретнее.
— Все ваши чувства не будут достигать такой остроты, — ответила Феба. — Вы больше не будете подвержены никаким страстям. Разумеется, это коснется вашего восприятия как положительных, так и отрицательных эмоций.
— Другими словами, вы собираетесь притупить наши чувства, — заключил Робин.
— Это твоя интерпретация, а не моя, — сказала Феба.
— И моя тоже, — сказала Джен. — Ну и когда же произойдет эта гребаная трансформация?
— Для вас и всех остальных людей на борту Небесного Ангела она уже началась. Вы уже заражены специальным искусственным вирусом. Изменение будет происходить постепенно, и пройдут месяцы, прежде оно завершится.
Джен, потрясенная, покрепче сжала руку Робина.
— Он уже в нас? О Богиня-Мать…
— Скоро вирус будет распылен, чтобы заразить людей, находящихся на Земле. Космонавты, когда их корабль будет отремонтирован, занесут вирус на орбитальные станции и марсианские колонии. Гипнотически заложенные в них команды заставят их рано или поздно посетить все населенные человеком уголки космоса. А я на Небесном Ангеле облечу вокруг земного шара, рассеивая вирус, чтобы заразить все население планеты.
Джен не знала, к чему это приведет, но она просто должна была это сделать, каким бы абсурдным ни казалось подобное действие. Она встала, подошла к Фебе и изо всех сил ударила ее в челюсть. Раздался радующий душу звук кулака, ударяющего по лицу, и Феба полетела на пол, приземлившись на задницу. И пусть это была всего лишь созданная в ее мозге компьютером иллюзия, но вид Фебы, сидящей на полу с разбитой в кровь физиономией и ошарашенным видом, заставил Джен почувствовать себя значительно лучше.
— Я просто должна была это сделать, пока еще чувствую такое желание, — сказала Джен, потирая костяшки пальцев.
Эпилог
Джен сидела на пляже с шестимесячным ребенком Эйлы на руках. Эйла назвала его Лон в память о своем отце. Тот умер почти сразу после событий, произошедших около полутора лет назад и так резко изменивших судьбу всего человечества. То есть он так и не подвергся так называемому Изменению…
А я все та же , сказала себе Джен. Она говорила себе это по нескольку раз в день. Она делала это с тех пор, как узнала, что заражена злополучным вирусом. На протяжении нескольких месяцев она ложилась спать, ожидая, что проснется совсем другим человеком. А просыпаясь, она всегда некоторое время лежала неподвижно, проверяя все свои ощущения, пытаясь заметить хоть какие-нибудь изменения в себе. Ей это никогда не удавалось. Но…
— Привет, Джен!
Она обернулась. По пляжу к ней шел Мило. На нем были только белые шорты, а его некогда бледное тело теперь было покрыто темным загаром.
— Здравствуй, Мило.
Он сел рядом с ней, пощекотал пальцем пятку Лона, что заставило малыша весело забить ножками, и сказал:
— Хороший денек, правда?
— А разве они теперь не все хорошие? — с горечью спросила Джен.
Мило рассмеялся.
— Все еще борешься, да?
Она не ответила.
— Однажды тебе придется это признать. Ты подвержена Изменению, так же как и мы. Ты теперь не такая, как была раньше.
— Нет, все такая же, — возразила Джен.
— Посмотри на меня — даже я в конце концов признал это. Хотя мое Изменение было гораздо более кардинальным, чем у всех. Пропасть между мной сегодняшним и тем, чем я был раньше, слишком велика, чтобы ее не замечать.
— Да, я признаю, что ты изменился, Мило, — согласилась она. — Ты больше не… не… — Она не смогла договорить.
— Чудовище? — хмыкнул он. — Все в порядке, я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю, как я воспринимал тогда людей, я содрогаюсь. И в то же время что-то во мне восстает против этого Изменения. Мне отвратителен тот человек, которым я был раньше, но я знаю, что это был настоящий я. А сейчас я являюсь результатом того, что какая-то чертова программа поигралась с моими генам. Но все это неприятие быстро пропадает, и уже скоро мне будет просто наплевать на то, кем я был раньше. И то же самое будет с тобой. Никто из нас не сумеет этого избежать. — Он пожал своими бронзовыми плечами.
— Я выдержу. Я всегда буду такой, — сказала Джен и посмотрела на него. — Только честно, скажи, ты видишь во мне хоть какие-нибудь изменения?
— Нет, во всяком случае, внешне, — признал он.
— Ага! — победно воскликнула Джен.
— Да ладно тебе. Ты сама-то наверняка чувствуешь в себе какие-то изменения.
Она покачала головой. Ребенок пукнул и весело загугукал.
— Как у тебя дела с Робином? — спросил Мило.
— Прекрасно, — сказала она, но без особого энтузиазма. — А что?
— Просто любопытно. Значит, в ваших отношениях ничего не изменилось?
— Конечно, нет, — ответила она, но не очень уверенно.
Мило заметил это.
— А ведь изменилось, правда? Это потому, что вы оба изменились. Нет былой страсти. Да, конечно, вы нравитесь друг другу и занимаетесь любовью, но огня уже нет.
— Огонь со временем исчезает у всех, — сказала Джен.
— Да, но я не это имею в виду. У тебя все еще бывают оргазмы?
Вопрос застал ее врасплох.
— Ну… да, бывают, по-моему…
— По-твоему ! — спросил он с улыбкой.
— Да, у меня бывают оргазмы, — раздраженно сказала она. — Просто…
— Они какие-то не такие, я знаю, — кивнул он. — В них не хватает интенсивности. Я чувствую то же самое. Я тут с девушкой познакомился… Жюли, подруга Эйлы — ну, мы занимаемся любовью, и это мне нравится. И все. Нет той интенсивности. Не так, как было раньше…
— За это Жюли должна благодарить Небеса, — сухо заметила Джен.
— Да ладно тебе, ты же знаешь, что я имею в виду. Секс стал другим. И с этим ты не можешь не согласиться, верно? И не только секс.
Она вздохнула. Она была недовольна Робином, но чувствовала, что и сама виновата. Ей просто не хотелось его так, как это было раньше. То есть ей все еще хотелось, но чего-то не хватало в этом чувстве, как правильно заметил Мило. И то же самое тогда сказала Феба: «Ваши чувства не будут достигать такой остроты». Но Джен все еще не могла принять этот ужасный факт.
— Наши чувства притупились, — пробормотала она слова Робина.
— Да, — сказал Мило. — Пропали крайности. А это именно то, что делало нас людьми. Или, говоря словами Жан-Поля, они сняли с нас Первородный Грех. Но мне интересно, как это может сказаться на всем человечестве в будущем. Мы больше не подвергаемся опасности со стороны друг друга, но я сильно сомневаюсь, что мы сможем противостоять какому-нибудь настоящему противнику. Мы потеряли способность мобилизовать наши силы. Но когда мы будем побеждены, то и наш конец мы встретим вполне спокойно. Мы погибнем с дурацкой доброй улыбочкой на лице…
Он встал, отряхнул песок со своих шорт и потянулся.
— Кажется, твое сидение с ребенком заканчивается — смотри, вон Эйла плывет.
Джен присмотрелась и увидела, что лодка Эйлы проходит внутреннюю стену. Ворота теперь всегда были открыты, и скоро должна была начаться разборка стены.
— Как продвигаются твои дела с лодкой? — спросила она Мило.
Он уже несколько месяцев строил лодку, чтобы сплавать на юг вдоль побережья и посмотреть, есть ли там что-нибудь. Если Мило обнаружит там людей, то он станет полномочным представителем Пальмиры в тех землях.
— Медленно, очень медленно, — ответил он, — так же как и все сейчас.
Он пошел к морю, чтобы помочь Эйле и Жюли выбраться из лодки. Джен посмотрела ему вслед и с удивлением поняла, что ей будет не хватать Мило, когда он наконец закончит свою лодку и отправится в плавание. Теперь он ей даже нравился.
Я все та же , еще раз сказала она себе.
И тут же ее охватили сомнения.
— И вы решили сделать это за нас? — спросила Джен. — Подсадить вверх по эволюционному дереву?
— Использовать дерево в качестве эволюционного аналога ошибочно. Но да, я собираюсь изменить человека. В вас теперь будет генетически вживлен моральный кодекс.
— Моральный кодекс, написанный компьютерной программой? — с усмешкой спросил Жан-Поль.
— Я думаю, что он предпочтительнее любого, написанного одним из вас, — ответила Феба. — Я абсолютно нейтральна.
— Богиня-Мать, — простонала Джен, представив себе бесконечный список непреложных и по их определению истинных правил…
Правило номер триста пятьдесят четыре : НИКОГДА НЕ ГОВОРИ С НАБИТЫМ РТОМ; Правило номер триста пятьдесят пять : ВСЕГДА ДОЕДАЙ ВСЕ, ЧТО ТЕБЕ ПОЛОЖАТ В ТАРЕЛКУ… Эти два были особенно нелюбимы ею с детства.
— А насколько велик этот список правил?
— Это не список. В основном, это повышенная забота об остальных людях, в результате которой вы никогда не сможете совершить ничего, что могло бы привести к смерти или страданиям кого-нибудь другого, — торжественно объявила Феба.
Джен нахмурилась:
— Но, мне кажется, что возникнет масса проблем, если мы будем вынуждены всегда этому следовать. Очевидно, что в определенных ситуациях они будут действовать в точности наоборот. Ну, например, когда надо убить кого-то, чтобы прекратить его страдания? Или провести аборт, чтобы сохранить жизнь женщине?
— Все подобные ситуации учтены. Все индивидуумы или их группы будут действовать с учетом сложившейся ситуации. Вы не будете бездумными роботами.
— Из твоих уст мне это не кажется слишком ободряющим, — сказала Джен.
Жан-Поль, которого воспитывали как католика, сказал:
— Но ты же лишаешь нас самого фундаментального человеческого права — права выбора между добром и злом. Это данная нам Богом свобода воли.
— Такой вещи, — сказала Феба, — как фундаментальные человеческие права, не существует, они всегда временны и устанавливаются самим человеческим обществом. Также не существует свободы воли, да, и самих понятий добро и зло в том виде…
— … в каком мы их понимаем, ну разумеется, — горько сказал Жан-Поль.
— Ваше сопротивление и недовольство понятны. Я этого и ожидала. Но, как я уже говорила, когда изменения произойдут, вы не будете против них возражать. Например, спусковым крючком агрессивности служит страх. Теперь вы станете практически бесстрашными существами.
— Страх — это механизм, необходимый для выживания индивидуума, — указала Джен.
— Я же сказала, практически. Вы сохраните возможность бояться того, что угрожает вашей жизни.
— Мне все это все равно не нравится, — сказала Джен, качая головой.
— Мы только идем дальше по пути изменения человеческой ДНК, а на этот путь встали вы сами в середине двадцать первого века, когда внедрили Первичный Стандарт. Чтобы увеличить вашу продолжительность жизни, вы улучшили свою иммунную систему и в то же время внесли некоторые изменения в вашу психологию — уничтожили предрасположенность к хроническим депрессиям, изменив свой мозг таким образом, что он стал менее подвержен вирусным и генетическим агентам, вызывающим шизофрению, вы избавились от множества психических расстройств… а ваши предки, Джен Дорвин… предприняли еще более радикальные шаги на заре Минервы. Минервианские женщины стали гораздо сильнее, выше и эмоциональнее, в то время как минервианские мужчины стали слабее физически, менее агрессивны и конкурентоспособны. Шаг в правильном направлении, но недостаточно далеко.
— Богиня-Мать! — выдохнула Джен. — Это же я подала вам такую идею, да? Все эти вопросы Дэвина о минервианских мужчинах…
— Вы добавили много новых деталей к общей картине, — сказала Феба. — После того как вы упомянули о рецидивах, мы решили создать генетическую репарационную систему, которая предотвратит возвратные мутации вашей ДНК. Но мы сохраняем возможность изменить человека еще раз, если он когда-либо будет представлять опасность для элоев. Для этой цели мы создали нескольких людей не Первичного Стандарта для изучения. Они не подходят под Первичный Стандарт, так как имеют меньшую продолжительность жизни. — Феба повернулась к Робину. — Ты — одно из последних наших созданий, Рин.
Робин в недоумении уставился на нее.
— Но вы же всегда говорили, что я — результат ошибки лаборатории…
— Мы никогда не делаем ошибок, Рин. Ты был очень полезным объектом для изучения на последних стадиях нашего исследования. Однако к тому времени, как ты улетел на Той, ты был уже близок к тому, что тебя пришлось бы все время держать под действием транквилизаторов, чтобы ты не представлял угрозы для элоев.
Робин рухнул на кровать.
— Я в это не верю! Значит, я проживу только лет до шестидесяти-семидесяти… и я буду стареть ?
— Мы можем переделать тебя в Первичный Стандарт, если хочешь, — сказала Феба.
— Да… да, — сказал он поспешно, посмотрев на Джен. — Пожалуйста.
Джен подошла к нему и взяла за руку.
— Ты в порядке?
— Да… но просто вся эта чертовщина так неожиданна. Все эти годы я думал… — Он встряхнул головой. — Я же был для них просто подопытным кроликом.
— И тебя все время держали на транквилизаторах. Поэтому они тебя не вылечили полностью, когда мы с Той привезли тебя. Вот почему к тебе вернулась потенция, как только мы выбрались со станции… — сказала Джен.
— Да, — согласилась Феба. — Когда мы узнали, что он собирается покинуть Шангри Ла и вряд ли на нее вернется, мы тайно восстановили его половые функции.
Джен посмотрела на Фебу.
— И вы еще собираетесь снабдить нас совершенным моральным кодексом. Это же смешно. И мне становится совсем плохо, когда вы говорите, что все это делается во имя каких-то вонючих эльфов, сидящих подо льдом на Южном полюсе.
— Вам все это понравится больше… потом.
— Ага, конечно, — сказала Джен с недоверием. — А какие еще незначительные изменения произойдут с нами, кроме появления более теплого отношения к своим собратьям-людям и уменьшения страха?
Казалось, что Феба колеблется, прежде чем ответить, и Джен это очень не понравилось.
— Для достижения увеличения симпатии друг к другу и снижения агрессивности, необходимо будет подкорректировать ваши эмоции. Скажем, уменьшить крайности на обоих концах шкалы ваших эмоций.
— Не могла бы ты, скажем, — с издевкой спросила Джен, — объяснить поконкретнее.
— Все ваши чувства не будут достигать такой остроты, — ответила Феба. — Вы больше не будете подвержены никаким страстям. Разумеется, это коснется вашего восприятия как положительных, так и отрицательных эмоций.
— Другими словами, вы собираетесь притупить наши чувства, — заключил Робин.
— Это твоя интерпретация, а не моя, — сказала Феба.
— И моя тоже, — сказала Джен. — Ну и когда же произойдет эта гребаная трансформация?
— Для вас и всех остальных людей на борту Небесного Ангела она уже началась. Вы уже заражены специальным искусственным вирусом. Изменение будет происходить постепенно, и пройдут месяцы, прежде оно завершится.
Джен, потрясенная, покрепче сжала руку Робина.
— Он уже в нас? О Богиня-Мать…
— Скоро вирус будет распылен, чтобы заразить людей, находящихся на Земле. Космонавты, когда их корабль будет отремонтирован, занесут вирус на орбитальные станции и марсианские колонии. Гипнотически заложенные в них команды заставят их рано или поздно посетить все населенные человеком уголки космоса. А я на Небесном Ангеле облечу вокруг земного шара, рассеивая вирус, чтобы заразить все население планеты.
Джен не знала, к чему это приведет, но она просто должна была это сделать, каким бы абсурдным ни казалось подобное действие. Она встала, подошла к Фебе и изо всех сил ударила ее в челюсть. Раздался радующий душу звук кулака, ударяющего по лицу, и Феба полетела на пол, приземлившись на задницу. И пусть это была всего лишь созданная в ее мозге компьютером иллюзия, но вид Фебы, сидящей на полу с разбитой в кровь физиономией и ошарашенным видом, заставил Джен почувствовать себя значительно лучше.
— Я просто должна была это сделать, пока еще чувствую такое желание, — сказала Джен, потирая костяшки пальцев.
Эпилог
Джен сидела на пляже с шестимесячным ребенком Эйлы на руках. Эйла назвала его Лон в память о своем отце. Тот умер почти сразу после событий, произошедших около полутора лет назад и так резко изменивших судьбу всего человечества. То есть он так и не подвергся так называемому Изменению…
А я все та же , сказала себе Джен. Она говорила себе это по нескольку раз в день. Она делала это с тех пор, как узнала, что заражена злополучным вирусом. На протяжении нескольких месяцев она ложилась спать, ожидая, что проснется совсем другим человеком. А просыпаясь, она всегда некоторое время лежала неподвижно, проверяя все свои ощущения, пытаясь заметить хоть какие-нибудь изменения в себе. Ей это никогда не удавалось. Но…
— Привет, Джен!
Она обернулась. По пляжу к ней шел Мило. На нем были только белые шорты, а его некогда бледное тело теперь было покрыто темным загаром.
— Здравствуй, Мило.
Он сел рядом с ней, пощекотал пальцем пятку Лона, что заставило малыша весело забить ножками, и сказал:
— Хороший денек, правда?
— А разве они теперь не все хорошие? — с горечью спросила Джен.
Мило рассмеялся.
— Все еще борешься, да?
Она не ответила.
— Однажды тебе придется это признать. Ты подвержена Изменению, так же как и мы. Ты теперь не такая, как была раньше.
— Нет, все такая же, — возразила Джен.
— Посмотри на меня — даже я в конце концов признал это. Хотя мое Изменение было гораздо более кардинальным, чем у всех. Пропасть между мной сегодняшним и тем, чем я был раньше, слишком велика, чтобы ее не замечать.
— Да, я признаю, что ты изменился, Мило, — согласилась она. — Ты больше не… не… — Она не смогла договорить.
— Чудовище? — хмыкнул он. — Все в порядке, я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю, как я воспринимал тогда людей, я содрогаюсь. И в то же время что-то во мне восстает против этого Изменения. Мне отвратителен тот человек, которым я был раньше, но я знаю, что это был настоящий я. А сейчас я являюсь результатом того, что какая-то чертова программа поигралась с моими генам. Но все это неприятие быстро пропадает, и уже скоро мне будет просто наплевать на то, кем я был раньше. И то же самое будет с тобой. Никто из нас не сумеет этого избежать. — Он пожал своими бронзовыми плечами.
— Я выдержу. Я всегда буду такой, — сказала Джен и посмотрела на него. — Только честно, скажи, ты видишь во мне хоть какие-нибудь изменения?
— Нет, во всяком случае, внешне, — признал он.
— Ага! — победно воскликнула Джен.
— Да ладно тебе. Ты сама-то наверняка чувствуешь в себе какие-то изменения.
Она покачала головой. Ребенок пукнул и весело загугукал.
— Как у тебя дела с Робином? — спросил Мило.
— Прекрасно, — сказала она, но без особого энтузиазма. — А что?
— Просто любопытно. Значит, в ваших отношениях ничего не изменилось?
— Конечно, нет, — ответила она, но не очень уверенно.
Мило заметил это.
— А ведь изменилось, правда? Это потому, что вы оба изменились. Нет былой страсти. Да, конечно, вы нравитесь друг другу и занимаетесь любовью, но огня уже нет.
— Огонь со временем исчезает у всех, — сказала Джен.
— Да, но я не это имею в виду. У тебя все еще бывают оргазмы?
Вопрос застал ее врасплох.
— Ну… да, бывают, по-моему…
— По-твоему ! — спросил он с улыбкой.
— Да, у меня бывают оргазмы, — раздраженно сказала она. — Просто…
— Они какие-то не такие, я знаю, — кивнул он. — В них не хватает интенсивности. Я чувствую то же самое. Я тут с девушкой познакомился… Жюли, подруга Эйлы — ну, мы занимаемся любовью, и это мне нравится. И все. Нет той интенсивности. Не так, как было раньше…
— За это Жюли должна благодарить Небеса, — сухо заметила Джен.
— Да ладно тебе, ты же знаешь, что я имею в виду. Секс стал другим. И с этим ты не можешь не согласиться, верно? И не только секс.
Она вздохнула. Она была недовольна Робином, но чувствовала, что и сама виновата. Ей просто не хотелось его так, как это было раньше. То есть ей все еще хотелось, но чего-то не хватало в этом чувстве, как правильно заметил Мило. И то же самое тогда сказала Феба: «Ваши чувства не будут достигать такой остроты». Но Джен все еще не могла принять этот ужасный факт.
— Наши чувства притупились, — пробормотала она слова Робина.
— Да, — сказал Мило. — Пропали крайности. А это именно то, что делало нас людьми. Или, говоря словами Жан-Поля, они сняли с нас Первородный Грех. Но мне интересно, как это может сказаться на всем человечестве в будущем. Мы больше не подвергаемся опасности со стороны друг друга, но я сильно сомневаюсь, что мы сможем противостоять какому-нибудь настоящему противнику. Мы потеряли способность мобилизовать наши силы. Но когда мы будем побеждены, то и наш конец мы встретим вполне спокойно. Мы погибнем с дурацкой доброй улыбочкой на лице…
Он встал, отряхнул песок со своих шорт и потянулся.
— Кажется, твое сидение с ребенком заканчивается — смотри, вон Эйла плывет.
Джен присмотрелась и увидела, что лодка Эйлы проходит внутреннюю стену. Ворота теперь всегда были открыты, и скоро должна была начаться разборка стены.
— Как продвигаются твои дела с лодкой? — спросила она Мило.
Он уже несколько месяцев строил лодку, чтобы сплавать на юг вдоль побережья и посмотреть, есть ли там что-нибудь. Если Мило обнаружит там людей, то он станет полномочным представителем Пальмиры в тех землях.
— Медленно, очень медленно, — ответил он, — так же как и все сейчас.
Он пошел к морю, чтобы помочь Эйле и Жюли выбраться из лодки. Джен посмотрела ему вслед и с удивлением поняла, что ей будет не хватать Мило, когда он наконец закончит свою лодку и отправится в плавание. Теперь он ей даже нравился.
Я все та же , еще раз сказала она себе.
И тут же ее охватили сомнения.