Брук Кассандра. Прикид

   – Кто?
   – Ну, у двери. Обычно он дежурит у двери. Любовник Данте. Данте Inferno ⁴⁰, как его называют. Член парламента. Поэтому и носит маску. Расценивает свое членство в слишком буквальном смысле, я бы еще сказала… Разумеется, рьяный тори. Носит голубую ленточку, если ты успела заметить. Нет, правда, на нем была ленточка? Голубая, да? Наверняка подарил какой-нибудь избиратель в знак благодарности. Правда, не совсем понимаю, за что его можно благодарить!
   Тут она устала сохранять серьезную мину, лицо так и расплылось в улыбке.
   – Гейл, – сказала я, – думаю, мне просто необходимо выпить.
   Было семь, на улице стоял теплый сентябрьский вечер. Странно было спускаться в примерочную, за шторками которой исчезали каждый день наши покупательницы, чтоб затем появиться в совершенно обновленном виде – не только внешне, но и внутренне, готовыми изменить всю свою жизнь. Я наблюдала за собственной трансформацией в зеркале и думала о том, насколько круто изменится теперь моя жизнь. Ведь отныне мне предстоит жить с тайной… Интересно, но эта перспектива мне, похоже, нисколько не претит. Затем я поняла, что живу с тайной вот уже в течение многих лет. Ведь никому не ведомо, что в моей с Ральфом жизни многого недоставало, а теперь с каждым днем недостает все больше. Возможно, она всегда была такова, моя жизнь: ведь я выходила замуж не за мужчину, а за его блеск и славу. Да и он женился не на мне, а на уступчивой молоденькой любовнице. Нет, я вовсе не стремилась расстаться с ним. Мы были друзьями, у нас росла Рейчел, мы достаточно хорошо знали друг друга и через многое прошли вместе. Привычка делает человека слепым. А мне нужно было нечто большее, мне хотелось электрического заряда, без которого жизнь кажется серой. О, Джош, освети же эту тьму!
   Как странно, что критические моменты в жизни человека зачастую проходят незамеченными. Наверное, подумала я, сегодня тот самый день, когда я наконец поняла, что моему браку пришел конец. И все, что от него осталось, напоминало лишь эхо в пустоте, к которому я все еще прислушивалась, страшась тишины, которая должна была последовать за ним. Нет, я не настолько храбра, чтобы совсем от него отказаться.
   Теплый ветерок коснулся моих плеч и шеи. Интересно, подумала я, будут ли у него сегодня открыты окна? Теплый ветер и лунный свет… Его тело и мое… Я вздрогнула.
   И снова взглянула на свое отражение в черном платье от Сони Рикель. Если отныне предстоит жить с тайной, лучше не надевать этот наряд слишком часто. До сих пор остается загадкой, почему это он с меня не спадает. Ладно, если даже и упадет, никто не рискнет сравнить меня с палочником.
   Уже почти половина восьмого. Мой колдовской час. Я распустила волосы. Теперь они свободно падали на плечи – настоящая колдунья. Прекрасно… Я нервничала. Словно золотые бабочки, которыми была расшита юбка, трепетали у меня в животе. Эта мысль вызвала улыбку. Несколько капель духов «Джой»… последний взгляд в зеркало проверить, не пошла ли я пятнами от волнения, и все готово!
   – Бог ты мой! – воскликнула Гейл. Оглядела меня и состроила смешную гримасу. – Ну что тут сказать… должно быть, когда твоя беременная мамочка возносила Господу молитвы, чтоб он не обидел ее дитя красотой, они были услышаны дважды.
   Бренча ключами, она повела меня к двери, вышла следом, все заперла, включила сигнализацию. Затем обернулась и еще раз оглядела меня с головы до пят:
   – Лучшей рекламы для адюльтера, чем ты, дорогая, пожалуй, еще не видела!
   Я выждала секунду-другую, пока Гейл не свернула за угол. И нажала на кнопку звонка. Разнаряженная, с чемоданом в руке, я наверняка привлекала внимание всей Пимлико-сквер. И дураку понятно, чем это я собираюсь заняться. Я покосилась на ресторан «Треви». И с облегчением заметила, что Ренато у окна не видно.
   Дверной замок щелкнул. Слава Богу! Я скользнула в подъезд и подняла глаза. Джош стоял на площадке и смотрел на меня сверху вниз. На нем были черные джинсы и белая рубашка с распахнутым воротом. Длинный шрам на шее терялся в рощице темных волос на груди. Господи, до чего же сексуально! Опершись на перила, он слегка наклонился, на губах его играла небрежная улыбка. Как, черт возьми, ему удается сохранять хладнокровие? Богатый опыт, не иначе. Сколько десятков женщин впускал он вот так в подъезд, не произнося при этом ни слова, глядя на них сверху вниз, как на каких-нибудь уборщиц, которых вызвали помыть полы или окна? «Сегодня заказывали Torte aux pommes ⁴¹, не так ли, мистер Келвин?»
   Лестница казалась бесконечной. Золотые бабочки окончательно обосновались в животе и устроили там бешеную пляску. Я чувствовала на себе неотступный взгляд Джоша. Еще бы ему не смотреть на меня в таком-то платье!..
   Наконец я достигла площадки у входа в квартиру. И остановилась. Бабочки – нет. Я даже умудрилась поднять на него глаза и только тут заметила, что улыбка на его лице исчезла. По-прежнему молча он подошел, взял чемодан и вежливо пропустил меня в квартиру. Затем закрыл дверь и взял меня за руки. Секунду смотрел широко раскрытыми глазами, потом отпустил руку и легкими, точно перышки, прикосновениями пальцев погладил по щеке и плечам. Вот пальцы его скользнули ниже. Бабочки в животе окончательно разбушевались, во рту пересохло.
   А он все не спускал с меня глаз.
   – Ну вот, – тихо сказал он. – Вот!
   Я поразилась, что столь короткое слово может передать так много. Оно означало: «Вот мы и здесь наконец… одни… Ты так прекрасна… и желанна… и я хочу заняться с тобой любовью… и, похоже, слова нам больше не нужны…»
   – Вот! – улыбнувшись ему, эхом откликнулась я.
   И закрыла глаза. Он привлек меня к себе и поцеловал.
   Затем подхватил на руки и понес в спальню. Там царил полумрак. Я чувствовала слабое дуновение ветра из раскрытого окна. Платье соскользнуло с плеч, и теперь ветер ласкал мое обнаженное тело.
   Его руки и губы делали то же самое. Я отвечала ему поцелуями. Прежде мне был неведом такой голод по мужчине. Казалось, что до сих пор, вплоть до этого момента, я спала и лишь теперь проснулась. Я покрывала поцелуями всего его, хотела всего его. И медленно опустилась на кровать, и мы занялись любовью. И теплый ночной бриз ласково гладил наши тела. Мы наслаждались друг другом во тьме и при лунном свете, то была первая настоящая ночь любви в моей жизни. Мы засыпали обнявшись, просыпались и снова испытывали неутолимый голод. Он был моим любовником, и я ощущала себя обновленной.
   Где-то вдалеке часы пробили полночь. Джош лежал, прижавшись щекой к моей груди. Вздрогнул и тихонько застонал:
   – Я же должен был накормить тебя!
   – Ты это сделал, – шепнула я. Тишина, затем тихий смешок:
   – Ну тогда хорошо…
   Он приподнял голову, сжал мою грудь в ладонях и легонько провел языком сперва по одному соску, потом – по другому.
   – Можем устроить полуночный пир, – сказал он. – У меня все готово. – Я видела лишь очертания его головы, вырисовывающиеся на фоне окна. – Ты как?
   Я погладила его по щеке:
   – Что ж, попытайся меня удивить! Он соскочил с кровати:
   – Погоди секунду, не вставай.
   И вышел в гостиную. Я слышала, как отворилась и захлопнулась дверь, затем звуки шагов в соседней комнате. Через некоторое время он сказал:
   – Теперь можно!
   Я встала. Сквозь щель под дверью в спальню пробивался лучик света. Я, обходя мебель, осторожно пробиралась к нему. Прежде я не замечала, что у него есть вторая комната.
   И вот я распахнула дверь и остановилась на пороге. Мягкий свет освещал нашу трапезу. В мерцании высоких темно-зеленых свечей был виден стол из красного дерева, уставленный серебряными приборами и узкими бокалами. В центре на огромном блюде красовалась семга, нарезанная тонкими пластами и украшенная желтыми кружочками сладкого перца по краям. По одну сторону от нее стояла деревянная миска с красно-зеленым салатом, по другую – мисочка с майонезом и пучками зеленого укропа. Рядом стояло ведерко для льда и прозрачная стеклянная ваза с персиками.
   Из темноты с дальнего конца комнаты донесся хлопок – это Джош открыл шампанское. Подошел и поставил бутылку в ведерко.
   Затем обернулся и взглянул на меня:
   – Мне страшно нравится твое тело в лунном свете…
   – А мне – твое, – ответила я. На шее и плечах Джоша все еще блестели капельки пота. Тело сильное, мускулистое. – И еще я… страшно счастлива.
   Он улыбнулся и взял бокалы:
   – И еще, наверное, страшно хочешь пить?
   Он налил шампанское и протянул мне бокал. И приподнял свой.
   – Ты выглядишь невероятно сексуально.
   – Чудесно! – сказала я и подняла свой бокал. – А теперь скажите мне, мистер Келвин, когда вы в последний раз ужинали с голой дамой?
   Он изобразил удивление:
   – Да я только этим и занимаюсь, миссис Мертон. В особенности – по ночам.
   – Чудовище!
   Он расхохотался.
   Затем подозвал меня к столу. Мы уселись и принялись за еду. Почему-то показалось, что ножи и вилки совершенно лишние, и мы ели прямо руками. Я облизывала его пальцы, он – мои. Мы целовались, пили шампанское, менялись бокалами. Поедание персиков в обнаженном виде превратилось в весьма возбуждающий процесс. Сок стекал у меня по подбородку и груди. Джош наклонялся и слизывал его. Я дрожала от возбуждения.
   – Ты специально все так спланировал, правда? – задыхаясь, спросила я.
   – Конечно!
   Джош откинулся на спинку стула, в глазах его мерцал лукавый огонек, замеченный мною еще в первую минуту нашего знакомства.
   – Знаешь, я для тебя тоже кое-что приготовила, – сказала я.
   Он подался вперед, опустил подбородок на руки:
   – Показывай! Жду не дождусь!
   – Придется подождать.
   Я провела пальцами по длинному шраму на шее, поцеловала его. Потом поднялась и пошла в спальню. Достала из чемодана серую паутинку от Данте Горовица, накинула ее. В самый раз, чтобы прикрыть один-два прыщика, если б они у меня имелись.
   Затем вошла в освещенную свечами гостиную.
   – Помнишь это? – спросила я, следя за выражением лица Джоша. – Только на этот раз я надела его специально для тебя. Буду твоей подружкой, леди-паутинкой. Надеюсь, ты не боишься пауков?..
   Секунду на лице его сохранялось удивленное выражение. Затем он вздрогнул, точно пронзенный электрическим током, и поднялся из-за стола. Одновременно с ним поднялся, точно верный и неутомимый слуга, его пенис.
   – Джош, – смеясь, пробормотала я и отступила на шаг, – последний раз я видела этот орган буквально сегодня, только на нем была повязана голубая ленточка. – Но он и не думал салютовать мне подобным образом!
   Джош без долгих слов сгреб меня в объятия. Паутинка осела на пол, я – вслед за ней. Мы занимались любовью при свете свечей, и пахло от нас шампанским и персиками.
 
   «Предприятие „Прикид“» принадлежало к тому разряду идей, которые, едва придя в голову, кажутся совершенно замечательными, а к следующему утру представляются весьма туманными. К тому же ее просто вытеснили из головы последние события моей личной жизни.
   Но Кэролайн, в отличие от меня, ничего не забыла. Видно, ей настолько опротивело длительное безделье, что теперь она так и кипела энергией, готовая переделать весь мир. Ну если не весь, то хотя бы ту его часть, что имела непосредственное отношение к нашему магазину.
   Она была совершенно поглощена своими мыслями и, похоже, не замечала, в каком расслабленном и затуманенном состоянии явилась я утром, спустившись на ватных ногах из квартиры Джоша и спрятав чемодан за круглыми боками Торквемады. Я благодарила судьбу за то, что Кэролайн пребывает в таком состоянии, ибо весь прошлый год она была склонна приписывать даже малейшие изменения в моем настроении появлению очередного любовника. Теперь же, когда я действительно завела любовника, она вовсе этого не замечала. Она так и горела стремлением созидать.
   – Давай, Анжела! – нетерпеливо воскликнула она. – С чего это ты, черт возьми, такая вареная сегодня? Давай выкладывай свои соображения!
   У меня не было соображений. Куда больше, чем устройство и переустройство чужих браков, меня волновал собственный – вернее, то, что от него осталось после моей грандиозной измены. Как я поеду домой? Что скажу Ральфу? Заметит ли он с первого взгляда, что я всю ночь напролет трахалась с другим мужчиной? И если это и есть начало моей двойной жизни, как сделать так, чтоб эти половинки не соприкасались?
   Да и потом, вне зависимости от обуревавших меня сомнений и мыслей, сама идея создания предприятия на базе «Прикида» теперь казалась банальной и чертовски глупой. Такого рода игры и манипуляции скорее по части Кэролайн, которая всегда воображала, что может управлять жизнями других женщин лучше, чем они сами, только потому, что являлась истинным гением по части подбора нарядов для дам. Она вдруг вообразила, что с той же гениальностью сможет подбирать людям любовников и любовниц.
   – Ты вдумайся хорошенько, – сказала она, выпроводив очередную покупательницу. – Десятки несчастных женщин, заходящих к нам в магазин, готовы отдать что угодно, лишь бы сбагрить своих мужей с рук, но только не знают, бедняжки, как к этому подступиться. Предлог. Вот все, что им нужно. Так предоставим им этот предлог, сведем их мужей с кем надо! Что мы теряем в конце-то концов?
   Жена известного священника методической церкви, тихо подыскивая скромный костюм для пожилой дамы, уставилась на нас, изумленно округлив глаза. Но Кэролайн словно не замечала.
   – Бог ты мой! – продолжила она. Жена священника уловила знакомое слово и насторожилась еще больше. Кэролайн оседлала своего любимого конька. – Выходишь замуж в двадцать! Что это означает? Да то, что в течение лет шестидесяти ты будешь видеть рядом на подушке одну и ту же физиономию! Ничего себе, приятная перспектива!.. Уже не говоря о том, что ни у одного из мужиков не хватит соков протянуть так долго. А потому имеет смысл сбагрить залежалый товар с рук, пока он совсем не залежался, верно? И вот тогда ты можешь начинать все сначала! Ура! – Она мечтательно улыбнулась. – Только представьте! Можно устраивать выездные испытания по уик-эндам! Подходит – не подходит… Вот это жизнь!
   И она расхохоталась. Жена священника продолжала сурово и скорбно взирать на нее. На лице – ни тени улыбки. Тут Кэролайн вдруг обернулась к нам с Гейл.
   – Но главная проблема в том, с кем потом свяжется муж. Чтобы содержать две семьи, никаких денег не хватит, это и ослу понятно! Причем в подобных случаях больше всего, как правило, страдает первая жена. Кому это нужно, чтоб его подобрала какая-нибудь сука и высосала все до последнего пенни? А следовательно, – и Кэролайн постучала пальцем по прилавку, словно какой-нибудь спикер на трибуне, – следовательно, надо найти ему миссис Что Надо! Вот ответ! Идеальный развод!
   Она торжествующе взмахнула рукой и обернулась, точно ожидая аплодисментов от воображаемой аудитории. Прямо на нее глядела супруга священника-методиста – глаза круглые и холодные, как камешки, челюсть отвисла. Бледные губы женщины шевелились, будто она пыталась выговорить какие-то слова и не могла. Затем челюсть захлопнулась, женщина брезгливо передернулась, нахмурилась и вышла из магазина.
   Несколько секунд стояла полная тишина. Мы с Гейл молча переглядывались.
   – Знаете что, дорогие мои, – выдавила наконец Гейл, – той дамочки, которая только что вышла, в нашем списке точно не будет, могу гарантировать.
   Кэролайн лишь пожала плечами.
   Однако чуть позже, в тот же день, случилось нечто, заставившее меня заподозрить, уж не подстроила ли все это Кэролайн специально. В магазин вошла нервная женщина лет сорока с небольшим. Она начала расхаживать вдоль рядов с костюмами и платьями, стараясь держаться как можно незаметнее, что, следует отметить, при ее внешности было совсем нетрудно. Одета она была в заурядный осенний твидовый костюм. Вообще весь вид у нее был какой-то невыразительный. Волосы цвета перца с солью красить она давным-давно перестала. Впечатление было такое, словно вообще все краски оставили ее. И у меня возникло подозрение, что и муж, должно быть, поступил так же.
   Мы с Кэролайн были заняты с другими покупателями, поэтому к ней подошла Гейл. Подобрала ей какой-то неброский туалет и сопроводила вниз, в примерочную. Выйдя из нее, женщина глядела уже веселее, приняла чашку кофе и уселась вместе с Гейл рядом с Торквемадой.
   Просидели они там почти до закрытия.
   Огненные волосы Гейл были в еще большем беспорядке чем обычно, – верный признак того, что Торквемаде удалось выудить сенсационное признание. Женщина, заплаканная, но с просветленным лицом, удалилась в примерочную переодеться в осенний твид и вскоре после этого покинула магазин с костюмом, который подобрала ей Гейл.
   – Ну вот вам, пожалуйста, еще одна история! – вздохнула Гейл. – Только на сей раз все обстоит, пожалуй, хуже, чем обычно!
   Глаза Кэролайн загорелись охотничьим блеском. Она заперла дверь в магазин и уселась на край прилавка, болтая ногами, с бокалом вина в руке.
   – Ну?
   – Бедняжка! – пробормотала Гейл, удрученно качая головой.
   Она была права: знакомая история, только еще хуже, чем обычно. Женщина была замужем за физиком, профессором университета, который даже однажды выдвигался на Нобелевскую премию. Ему удалось взлететь столь высоко только благодаря поддержке жены. Сама она бросила собственную исследовательскую работу и все эти годы подрабатывала печатанием на машинке и растила четверых детей, один из которых был к тому же умственно отсталым. Муженек, по выражению Гейл, подтрахивался на стороне, но что делать, все амбициозные мужчины таковы. Жена, естественно, переживала, но принимала как данность. Тем более что он был внимателен к ней и заботлив. Вплоть до последнего времени, когда его угораздило бешено влюбиться в свою двадцатилетнюю студентку, с которой, по его словам, он чувствовал себя просто Робертом Редфордом. Он снова ощущал себя молодым, он был готов начать новую жизнь. Весь мир – у его ног…
   – Короче, он просто не вылезает из постели этой студенточки, – с печальным смешком добавила Гейл. А затем продолжила: – Разумеется, он чувствует себя страшно виноватым и все такое. Но мужчина есть мужчина, так уж он устроен, что тут поделаешь, вот что он ей внушал. Ну, типа: «Ты всегда была мне хорошей женой, дорогая, но это просто свыше моих сил…» – Приложив руку к сердцу, Гейл изобразила профессора: – «Да, ты была совершенно замечательной женой, и поверь, мне просто невыносимо видеть тебя несчастной! Нет, правда! И еще, я очень хочу, чтобы мы остались добрыми друзьями. Но я просто не в силах отказаться от своего счастья! Она подарила мне новую жизнь! Границы мира раздвинулись, я готов горы свернуть!» – Гейл громко фыркнула. – Словом, сами понимаете, талдычит всю эту муть, от которой любого нормального человека просто тошнит.
   Как бы там ни было, но судьба распорядилась так, что профессор твердо вознамерился жить со своей куколкой, жениться на ней, возможно, даже завести детишек. Словом, самые радужные перспективы.
   – Здорово, правда? А вот перспективы у его дуры-жены темны, как ночь. Бедняжка! Причем, заметьте, она бы не возражала, если б этот мерзавец исчез из ее жизни вместе со своей квантовой теорией и прочей жуткой скукотищей, старый козел!.. Но профессорской зарплаты, даже если ему и дадут эту гребаную нобелевку, никак не может хватить на две семьи и целую кучу ребятишек. Нет, это еще не все, погодите! – Гейл тряхнула копной волос. – Знаете, что выяснила его жена? Этого козла угораздило перетрахать половину молоденьких мальчиков, студентов с факультета!
   – Может, они просто занимались исследованиями? – предположила я. – Разве не этим занимаются физики, ищут всякие там черные дыры?..
   Кэролайн сделала вид, что шокирована.
   – Анжела, как можно! – И тут же расхохоталась: – Не такие уж они черные, полагаю. Над каждой светится табло: «Вход свободен!»
   Гейл сурово оглядела нас обеих.
   – Прямо как школьницы, сплошные глупости и гадости на уме! – пробормотала она, пряча улыбку. Затем отпила глоток вина.
   – Так, что там еще говорит наша кофейная гуща? – продолжила Гейл. – А говорит она, что эта сучка-студентка выскочит замуж за нашего нобилянта, проживет с ним какое-то время, построит из себя благородную леди, пока не надоест, а потом, лет через пять, истощив все его денежные и сексуальные ресурсы, бросит его и найдет себе кого-нибудь помоложе. И все сойдет ей с рук, потому как дядя этой куколки – знаменитый адвокат, спец по разводам. И дело кончится тем, что профессор запьет с горя, начнет шляться с проститутками, окончательно разорится. Бог еще знает что… А девица загребет его дом, алименты на детей плюс к тому вполне приличное содержание, на что пойдет вся его пенсия. А тем временем добрая женушка номер один будет куковать себе в паршивой квартирке с пишущей машинкой и четырьмя ребятишками, один из которых слабоумный. Да вдобавок хроническая депрессия и прочие прелести. Вот так, мои дорогие! Как вам этот рай на земле?
   Настало молчание. Гейл вертела в пальцах пачку счетов. Внезапно Кэролайн вскочила на ноги:
   – Ну вот, теперь поняли? Ей следовало подобрать своему старому козлу женщину поприличнее. Такую, которая поладила бы с ней и с ним.
   Вообще-то, если подумать, – хихикнула я, – все это очень похоже на торговлю тряпками. Ты покупаешь новое платье, и оно тебе очень нравится. Но потом, поизносившись, надоедает. Но ведь далеко не каждая выбросит такое платье на улицу, верно? Нет, платье приносят сюда, и мы подбираем для него подходящую покупательницу. Чтоб было по размеру, чтобы шло. Так почему бы не проделать то же самое и с мужьями? Чтоб подходили по всем параметрам и размерам?
   Я засмеялась. Кэролайн криво усмехнулась:
   – О Господи, до чего же ты вульгарна, Анжела! – Затем лицо ее приняло загадочное выражение. – Но вообще-то ты на сто процентов права! – воскликнула она. – «Предприятие „Прикид“»! А это первая наша клиентка! Как вам?
   Гейл залпом допила вино, подозрительно покосилась на Кэролайн, потом – на часы и потянулась за пальто:
   – Обе вы окончательно рехнулись, вот что! Я ухожу!
   Может, мы и рехнулись. Но идея перестала казаться банальной и глупой. Все выстраивалось с абсолютной четкостью.
   – Сестринская община, вот в чем суть, – сказала я. – Просто рассуждаем о сексуальной жизни мужчин, как они рассуждают о нашей.
   Гейл остановилась у двери. Затем обернулась и усмехнулась:
   – Ах вот оно что! Надо же, сестринская община! Господи Иисусе! Уж лучше тогда назваться сестрами милосердия. Я же в конце концов католичка, или вы забыли?
   Мы заперли магазин и вышли. Я молила Бога, чтобы Кэролайн не устроила мне допроса по поводу чемоданчика. Но мысли ее были заняты совсем другим.
   – Есть шанс позабавиться, Анжела! Членовредительство, вот что это будет! Самое настоящее членовредительство!
   Продолжая вести машину, она высунулась из бокового окошка.
   – Надо собраться и обсудить! – прокричала она. – Заходи как-нибудь вечерком, сообразим в лучшем виде!
   Слова «в лучшем виде» утонули в скрежете металла. Исходил он от машины, что ехала впереди. Кэролайн, похоже, не обратила внимания и, прибавив скорость, проскочила на красный вместе с куском переднего крыла от пострадавшей машины.
   Я ехала домой и чувствовала себя совершенно измученной. Слишком уж долгими выдались прошедший день и ночь. К тому же меня разбирало любопытство. Покажется ли дом прежним после всего, что произошло?
   В этот вечер, в конце лета, на лужайке и в парке уже пахло осенью. Ласточки стремительно и совсем низко пролетели среди каштанов – верная примета, что будет дождь. Сосед, рекламный агент, шагал к двери своего дома с большим букетом цветов для вечно печальной жены – верная примета, что без измены не обошлось. По лужайке для крикета хромала на трех лапах собака – верная примета, что не обошлось без Фатвы. Я уже приготовилась увидеть на коврике у двери недостающую лапу – в качестве своеобразного презента. Но там валялась всего лишь открытка от Рейчел – совершенно сумбурная, описывающая лагерные радости и развлечения. Вместо подписи красовалась улыбающаяся рожица и целая россыпь: «Целую, целую, целую!»
   Господи! Да ведь ей уже буквально на следующей неделе в школу! Только тут я поняла, что со времени, когда Кэролайн бурно ворвалась в мою жизнь, прошел целый год. За это время я многое успела – завести процветающий бизнес и не менее занимательного любовника. Правда, Кэролайн не имела к этому прямого отношения, но я была уверена – без нее вряд ли получилось бы. Это она придала мне уверенности и смелости переступить за рамки размеренной и безопасной жизни, рискнуть, двинуться грудью напролом. Как она однажды сама со смехом заметила: «Боже, у тебя имеется грудь, и очень даже неплохая! Грех не воспользоваться!»
   Я приняла ванну, переоделась в майку и джинсы и выпроводила Магдалену на вечер, дабы она не приготовила мне на ужин чего-нибудь этнического. Затем сделала себе омлет, открыла бутылку вина и принялась размышлять над официальной версией вчерашнего вечера – на тот случай, если Ральф вдруг спросит. Несколько раз прорепетировала про себя ответ, улыбаясь при мысли, что и Ральф тоже сейчас репетирует.
   Я все еще пыталась решить, стоит ли рассказывать ему о мужчине с голубой ленточкой на пенисе, как вдруг хлопнула дверь, и я увидела Ральфа. На меня он даже не посмотрел. Выглядел усталым и озабоченным. Похоже, он вообще забыл, что я отсутствовала ночью.