Брук Кассандра. Прикид

   В перерывах между обслуживанием посетителей я размышляла об этом странном существе, вовсе не похожем ни на одну из женщин, зарегистрированных в наших досье. И пришла к выводу, что по крайней мере на Рождество подобный подарок Патрику не грозит. Однако по зрелом размышлении все эти необычные характеристики показались не лишенными некоторого смысла, особенно когда я вспомнила то немногое, что знала о Патрике, – размер его мужского органа, пристрастие к выпивке, патологическое увлечение гольфом (отсюда и кривоногость, хотя тут, несомненно, не обошлось без чисто лингвистической ошибки ⁶⁹). Что же касается заостренных грудей, оставалось лишь предположить, что возникло оно из сексуальных предпочтений Патрика, а также его пристрастия к охотничьим собакам. Купидон выхватил оттуда такое расхожее выражение, как острый нюх, что-то в этом роде, наверное.
   Я удрученно покачала головой. Нет, теперь мы точно убедились, что Кэролайн просто нельзя подпускать к компьютеру, когда речь заходит о серьезной работе.
   Однако больше всего меня поразили два последних вывода, сделанных умной машиной. По мнению Купидона, идеальной партнершей для Патрика могла бы стать женщина – «свидетель Иеговы» или же «женщина-астронавт».
   Нет, это уж слишком! До сих пор я не замечала в Патрике ничего такого, что позволяло бы выявить тягу к свидетелям Господа на земле или же, напротив, стремления покинуть эту землю в компании с карлицей-алкоголичкой с заостренными грудями. Сплошные загадки, и они оставались неразгаданными до вечера, пока мы не закрыли магазин. Кэролайн выглядела совершенно несчастной, она не понимала, как такое могло случиться, и умоляла нас помочь. И вот мы с Гейл уселись и вместе очень внимательно просмотрели все данные по Патрику в поисках ключа или хотя бы намека на то, как могло получиться, что идеальной для него женщиной является существо, всей душой устремленное к звездам или к Богу.
   Гейл, как ревностная католичка, больше упирала на Бога.
   – Кэролайн, дорогая, – сказала она, – здесь указано, что Патрик принимал активное участие в охране порядка в микрорайоне местными силами. Так или нет?.. Ну вот же, черным по белому написано, что он был местным координатором. – Она сделала паузу, на губах ее заиграла улыбка. – Однако же я не думаю, что тот клочок сортирной бумаги, что выдала ему полиция по этому поводу, можно назвать удостоверением. Как называлось это общество? «Сторожевая башня»?
   Кэролайн рассердилась и промолчала. Настал мой черед. Меня особенно заинтриговала одна запись.
   – А что это за организация такая, членом которой является Патрик? Ну вот тут… «Международный баллистический центр»? .
   – О, ну это же очень просто! – вновь обретя уверенность, ответила Кэролайн. И объяснила, что Патрик всегда интересовался ракетами, снарядами и прочими такими штуками. Лично она объясняла это комплексом. – Патрик очень переживал, что у него такой маленький пенис. И хотел как-то компенсировать, – добавила она со смешком. – Во всяком случае, по почте ему бесконечно приходили брошюры с крупными буквами на обложках «МБЦ». – Нет, она ни разу не заглянула в них. Какое-то совершенно дурацкое детское увлечение, к тому же ей ненавистно все, что связано с войной.
   Я призадумалась. А потом вдруг вспомнила, что Ральф однажды принес домой в точности такой же буклет. Тогда его мучили хронические боли в желудке и он несколько раз ходил на прием к врачу.
   – Кэролайн, – осторожно заметила я, – эти буквы, «МБЦ», означают «Медицинский бактериологический центр».
 
   Предсказания Гейл полностью оправдались: весь январь и февраль полки и вешалки у нас просто ломились под тяжестью нарядов, которые дамы приобрели для встречи Рождества, а потом примчались сдавать обратно. То же можно было сказать и об офисе, где картотеки ломились от досье на мужей, с которыми эти дамочки мечтали расстаться.
   Мы уже потеряли счет счастливым парам, созданным с помощью Купидона. И особенно гордились тем фактом, что в их числе оказались два епископа, один греческий патриарх, один член кабинета министров, два члена парламента, четыре члена Палаты лордов, двое судей, три личных советника, не говоря уже о нескольких актерах, адвокатах, служащих, крупных промышленниках, а также профессоре этики и морали одного из старейших университетов. И – самая главная наша гордость и достижение – председатель лондонского городского совета по надзору за браком и семьей. Имелся в нашей коллекции и главный инспектор полиции, что стало для Кэролайн настоящим праздником, ибо отныне она могла парковать свой «мерседес» где только душе заблагорассудится. Но сама Кэролайн считала главным своим достижением главного выпускающего редактора Би-би-си-1. Учитывая, что вначале она даже отказалась интервьюировать его жену – на том основании, что ни одна женщина в здравом уме за такого типа не пойдет.
   – Прошу заметить, среди них нет ни одного католика, – не преминула ехидно вставить Гейл. Сама она, может, и утратила веру, но никогда не меняла своих убеждений.
   На что Кэролайн язвительно заметила, что католики всегда предпочитали жить в грехе. Гейл вспыхнула и заняла оборонительную стойку. Но не успела вымолвить и слова, как Кэролайн огорошила ее вопросом: как же получилось, что сама Гейл уже трижды побывала замужем? Пришлось Гейл признаться, что первые два брака были гражданскими. Кэролайн в ответ расхохоталась и сказала, что это лишний раз подтверждает ее правоту.
   Я утихомирила спорщиц, предложив им выпить. И англо-ирландские отношения были восстановлены.
   – Гребаные протестанты! – лишь успела прошипеть Гейл.
   В середине января как-то заскочил Рик и с самым таинственным видом поманил меня пальцем. В магазине были посетители, так что пришлось выйти на улицу. Я знала, что местом передачи важной информации Рик всегда выбирает улицу – словно мы находились в брежневской России и каждое здание было начинено «жучками».
   Шел снег, но Рика это ничуть не смущало. Он просто надвинул кепи поглубже на голову и смотрел на меня из-под козырька.
   – Ну, милка моя, держись! – воскликнул он. – Эта дамочка Кларидж еще тот подарок!
   Я спросила, какого рода подарок. Сердце у меня заныло от дурных предчувствий.
   – Ну, начать с того, что она просто профи по части траханья со звездами, – сказал он. – Трепалка для яиц, мягко выражаясь. Снималась в каких-то мелких рольках, в основном для видеофильмов. Дважды побывала замужем. Тридцать шесть лет, хочет выглядеть на двадцать шесть. Выдоила обоих мужей до донышка. Недавно затеяла роман с этим придурком, ну, как его?.. Ну, ты знаешь, играет молодого детектива в этом сериале, как его там?.. Ну где про Оксфорд и всю эту муть?.. Выглядит как куколка, действует как акула… Огромная кровожадная белая акула…
   Рик кивнул, давая понять, что этим, собственно, его сведения и ограничиваются.
   – А Ральф? – нервно спросила я. – Какое он имеет к ней отношение?
   Совершенно идиотский вопрос. На самом деле мне следовало спросить: «Как только может мой муж трахаться с такой сучкой?» Но я почему-то не смогла.
   Рик не ответил. Сбил снег с рукава и полез в нагрудный карман. И достал оттуда клочок бумаги.
   – Почерк узнаешь?
   Еще бы не узнать! Я смотрела на записку, пальцы у меня дрожали. Снег падал на бумагу, и чернила начали расплываться. Это было всего три слова, но они сказали мне все: «Спокойной ночи, дорогая!»
   Я свернула сырой комок бумаги, пробормотала «спасибо», развернулась и вошла в магазин. Я даже не спросила Рика, где и как он раздобыл эту записку. Неужто для этого ему пришлось ограбить квартиру?..
   Так, значит, Ральф с ней все-таки трахается… Я растерялась, просто голова кругом пошла. Слава Богу, что рабочий день подходил к концу. Я отпросилась пораньше и, сама не зная почему, завернула за угол и зашла в паб. Заказала один большой джин с тоником – опять же не знаю почему, никогда его не пью – и сидела, опустив подбородок на руки. Через несколько минут ко мне подошел какой-то молодой человек и, вожделенно пялясь на мой бюст, принялся болтать – в основном о погоде. Не поднимая глаз, я вежливо и тихо велела ему отваливать.
   – Как скажешь, дорогая, – обиженно буркнул он и отошел к своим дружкам.
   Джин и тоник не помогли, в голове царил полный сумбур, мысли бродили по замкнутому кругу, словно слепой поводырь вел слепого. Надо бы выучиться азбуке Брайля, подумала я, может, это поможет читать собственные мысли. И улыбнулась. Бармен счел, что улыбка адресована ему и что мне требуется добавка. Пришлось прикрыть бокал ладонью: только этого не хватало сейчас – напиться. Впрочем, возможно, как раз это бы помогло, но только не здесь. Я выглянула на улицу. За окном тихо падал снег.
   Есть нечто гипнотическое в падении белых снежинок… Я смотрела на них добрых минут пять, и когда наконец перевела взгляд на пустой бокал, пришла ясность мысли. Нет, я не чувствую себя такой уж несчастной. Напротив, я испытываю нечто вроде облегчения. В том, что Ральф завел роман, нет ничего удивительного, это лишний раз доказывает очевидное – то, что наш брак распался и нам обоим нужны перемены. И если бы я одна вела двойную жизнь, то существование, окрашенное притворством, продолжалось бы и дальше. Теперь, когда выяснилось, что двойную жизнь ведем мы оба, в притворстве не было нужды. Все барьеры и запреты рухнули. Теперь по крайней мере мы на равных. И нам не надо больше делать вид, что ничего не происходит, ничего не изменилось. Мы можем даже договориться и расторгнуть наш брак. «Ты, Ральф, станешь на этом конце, я – на том, встретимся посередине и скажем друг другу прощай!» Уж лучше оказаться убитым, чем пойти на перемирие. Даже это рассуждение не слишком пугало меня. Нет, у нас все пройдет цивилизованно и интеллигентно. Никаких счетов друг к другу, никаких взаимных обвинений. Просто разведемся, и все. Мы даже будем встречаться время от времени как друзья. Ну, скажем, за ленчем. Вспоминать старые добрые времена, о том, чем обязаны друг другу, о том, за что сражались вместе и чего добились. Да и вообще, разве уж так плохо мы жили? Куда лучше, чем многие!
   Все это очень мило, конечно. Но будет ли так на самом деле? И тут мне снова захотелось джина с тоником, и бармен уже начал подозрительно коситься на меня, словно я какая-нибудь проститутка.
   Я расплатилась и вышла на улицу, в снег.
   Так как же оно будет на самом деле? Тут я вспомнила кое-что из того, что поведал мне Рик о Хизер Кларидж. «Профи по траханью звезд, трепалка для яиц. Дважды была замужем. Выдоила обоих мужей до донышка».
   А что, если она выдоит и Ральфа? Что это означает для меня? И для Рейчел?.. Сразу же вспомнились десятки замужних женщин, которые приходили к нам за помощью, и я почувствовала себя одной из них. Ведь у меня теперь в точности такая же ситуация! Сколько уже раз я это слышала? Брак распался, у мужа другая женщина. Она хочет захапать все. Не желает поддерживать отношения с прежней женой и детьми, не желает платить по их закладным («Пусть перебираются в маленький дом»), за школу («Есть неплохие общеобразовательные школы, не так ли, дорогой?»), за ремонт дома («Она ведь работает, разве нет?»), за починку автомобиля («А для чего существуют автобусы?»), не желает пускать детей к себе в дом на каникулы («Разве на свете не существует летних лагерей, милый?»), не разрешает даже оторвать мужа от вечеринки, когда бывшая жена хочет сообщить ему по телефону, что кто-то из детей заболел («О Господи, можем мы иметь хоть минуту покоя или нет?»).
   Боже мой!.. И вот теперь это случилось со мной.
   И вариант перемирия стал казаться призрачным и маловероятным.
   Шины автомобилей мягко шуршали по снегу. Впереди вокруг уличных фонарей спиралями кружились снежинки, они же плотным занавесом висели над темной рекой. Лондон был похоронен в снегу.
   Но как, черт возьми, похоронить эту самую миссис Хизер Кларидж? И тут до меня дошло. «Предприятие „Прикид“», ну конечно же! Почему я не могу воспользоваться теми же услугами, которыми пользуется столько женщин?
   Эта блестящая идея занимала меня на всем пути к дому. Лужайка в парке отливала призрачно-голубоватым сиянием, деревья затихали под грузом снега. Соседские машины походили на белые горбатые холмики, выстроившиеся вдоль обочины. Несколько прохожих осторожно прокладывали тропинки в сугробах. Место казалось чужим и незнакомым.
   – Мам! А где папа? – спросила Рейчел, когда я вошла.
   Я стряхнула снег и с улыбкой ответила:
   – Наверное, в театре, дорогая. – И солгала. Но не могла же я сказать ребенку: «С любовницей, где ж еще!»
   Я обняла Рейчел.
   – А знаешь, мам, завтра мы собираемся лепить снеговика! – радостно сообщила она.
   Интересно, будут ли они на сей раз втыкать вместо носа морковку? О Господи, до чего же я любила это маленькое существо, свою дочь! И впервые обрадовалась, что она ни чуточки не похожа на Ральфа.
   – Знаешь что, детка, – с энтузиазмом воскликнула я, – хочешь, приготовлю тебе на ужин что-нибудь особенное? Что-нибудь очень вкусненькое?
   На хорошеньком личике Рейчел возникла хмурая гримаска, и она отвернулась.
   – Магдалена обещала текавай, – сказала она. Затем подняла на меня глаза и улыбнулась: – Но ты можешь съесть его с нами, ладно, мам? Согласна?
   А что, подумала я, неплохая идея.
   – Ладно, так уж и быть.
   Надо же в конце концов попробовать знаменитое португальское блюдо. И потом, не вечно же Магдалена будет жить у нас. Я взглянула на Рейчел:
   – Только объясни мне сперва, дорогая, что это такое – текавай. – Ведь я ни разу его не ела.
   Рейчел растерялась.
   – Ты что, совсем с ума сошла, мам? – ответила она. – Как это не ела? Звонишь в китайский ресторан и заказываешь, вот и все дела!
   Тут настал мой черед удивляться.
   – В китайский! – переспросила я.
   – Ну да. Или в индийский, – снисходительно бросила Рейчел.
   – А может, в русский? – рявкнула я. – Прекрати! Что ты мне голову морочишь, Рейчел! Объясни толком, что это такое – текавай!
   Рейчел захихикала.
   – Ой, мам! – со смехом простонала она. – Ты произносишь прямо как Магдалена! – И она, размахивая руками над головой, передразнила мое произношение. – Почему не сказать тейк-эвей ⁷⁰, как все нормальные люди?..
 
   Я пометила компьютерную дискету инициалами «P.M.», чтобы сохранить хотя бы подобие секретности, и убрала ее в сейф. Не так уж много было на ней записано, но я могла управиться с Купидоном только в том случае, когда, как любила говорить Гейл, «не требовался профессиональный подход».
   – Одно могу сказать тебе, дорогая. Надеюсь, что с Ральфом у тебя получится лучше, чем у Кэролайн с Патриком. – На дворе стоял февраль и бушевала непогода. Рыжие ее волосы были вздыблены больше обычного. Она с шумом стряхнула капли дождя с плаща. – Не станешь же ты спаривать своего Ральфа с какой-нибудь алкоголичкой-астронавтом! Правда, он у нас теперь звезда… – добавила она, явно упиваясь своим остроумием. – Однако вряд ли захочет, чтоб на его территорию высадилось такое чудо природы!
   Что правда, то правда – Ральф был теперь звездой. Уже начались репетиции грандиозного телесериала. И журналисты позаботились о том, чтобы везде, куда ни глянь, в компании с другими знаменитостями были напечатаны глянцевые снимки Ральфа Мертона, взиравшего на каждого загадочным взором, словно ему были ведомы все тайны жизни. Даже главный выпускающий редактор с Би-би-си-1, счастливо расставшийся недавно с одной из наших несчастных клиенток, снисходительно улыбался ему, выныривая откуда-то из-под локтя, что расценивалось на телестудии едва ли не как благословение папы римского. Я была рада за Ральфа. Счастлива, что годы безвестности для него теперь позади; счастлива, что слава и огни рампы, а также свет прожекторов наконец дистанцировали его от того, что мы называли нашей совместной жизнью. О Хизер Кларидж я не сказала ему ни слова. Мы двигались по разным орбитам, и в настоящее время я была счастлива уже тем. Это давало мне время подумать, время – когда оно выкраивалось – задать самой себе вопрос: что жизненно важного следует сообщить Купидону о характере и пристрастиях моего мужа?
   Как ни странно, но это оказалось куда сложнее, чем я предполагала. И во мне проснулось сочувствие к Кэролайн. Я наизусть знала все вопросы, которые мы обычно задавали нашим клиенткам о мужьях. На мой взгляд, они были слишком прямолинейными, слишком в лоб, чтобы женщина могла ответить на них откровенно и без колебаний. Теперь же, когда настал мой черед, я изменила мнение. С рубашками, галстуками и носками, которым Ральф отдавал предпочтение, было более или менее ясно. Музыкальные вкусы – самые скверные; книги – заумные; изобразительное искусство – словно не существует вовсе; еда – неразборчив; вино – главное, чтоб в больших количествах; развлечения – мрачная самоуглубленность. Ну и еще перечень объектов, невинных на первый взгляд, но вызывающих категорическое неприятие: званые обеды, церковная служба, садоводство, собаки, физкультура по утрам, Цилла Блэк, папа римский.
   Казалось, все эти данные никуда меня не приведут. Купидон продолжал пялиться на меня плоским экраном, напоминавшим разинутый в зевке рот. Я пыталась сосредоточиться на сексуальных привычках Ральфа – может, тогда Купидону будет не так скучно? Как бы там ни было, но чтобы найти для Ральфа идеальную женщину, другого пути, похоже, не существовало.
   Я сидела, тупо глядя на экран Купидона, и размышляла о Ральфе и сексе. И гадала, что может по-настоящему заинтересовать эту хитрую машину… Проклятый компьютер, твердила я про себя. Ну почему бы ему не поговорить со мной, не дать совет? Чем же отличается Ральф в плане секса? Ну, он предпочитал классическую позу по ночам, после чего тут же начинал храпеть. Правда, перед тем как захрапеть, спрашивал меня: «Как тебе?», что меня всегда раздражало. Орального секса он не любил (а может, любил?). Я не знала, ни разу не пыталась выяснить (кстати, почему?). Были ли у него фантазии на эту тему? Не знаю, никогда не спрашивала. Мастурбировал ли он? Возможно. Все мастурбируют, если верить Кэролайн. Хотя лично я этим почти не занималась (возможно, многое потеряла). Какая часть женского организма возбуждала его больше всего? Ну грудь, наверное. Хотя, возможно, то было ложное предположение, о чем свидетельствовал тот факт, что груди у Хизер Кларидж не было вовсе. И еще ему нравились волосы, разметавшиеся по подушке. Но какие именно волосы? У меня были темные и прямые. У миссис Кларидж – блондинистые и кудрявые. Так что поди разберись… Ну а что касается глаз, зубов, рук, ног, голоса, духов, косметики, одежды?.. Какого рода женские разговоры ему нравились? Нравились ли ему скромные или, напротив, резкие и наглые женщины? Сильные или покорные? Нравилось ли ему, когда они флиртовали с другими мужчинами на вечеринках? Нравилось ли ему… Я испустила долгий вздох. Я не имела ни малейшего понятия.
   В результате я пришла к выводу, что за десять лет совместной жизни узнала о Ральфе не больше, чем Кэролайн о Патрике. И впала от этого в депрессию, а Купидон продолжал скучать.
   В этот момент вошла Кэролайн. У нее через пять минут встреча с клиенткой, так какого дьявола я тут торчу? Я быстренько вытащила дискету из компьютера и сунула ее в сумочку – не хотелось, чтобы она видела, как я прячу ее в сейф.
   В течение нескольких следующих дней я пыталась снова и снова. Напрягала мозги, строила догадки. Вспоминала такие вещи о Ральфе, которые, казалось, давно забыла. Всякие мелочи, которые вдруг начинали казаться страшно важными, помогли бы найти ключ. И вот наконец решила, что что-то должно получиться. Собравшись с духом, нажала на кнопку и приказала Купидону выдать мне портрет идеальной женщины для Ральфа.
   Купидон издавал тихое жужжание и воркование. Я боялась, что Кэролайн явится снова, но этого, слава Богу, не произошло. Я наблюдала, как работает компьютер. И представляла себе некое совершенно божественное создание, способное угодить всем тайным вкусам и чаяниям Ральфа, словно образ– из глины лепила. Ждала и не могла дождаться, когда же наконец окажется передо мной эта женщина, чудесная, сияющая и благодарная, готовая соответствовать всем нуждам и желаниям бывшей жены. Которая никогда не будет склочничать из-за закладных, платы за школу, летних каникул или Рождества. Она станет мне другом, преисполненным благодарности за то, что я подарила ей Ральфа, и будет изливать на меня теплые лучи этой благодарности. Купидон уже помог десяткам жен, пусть теперь поможет и мне.
   Компьютер перестал ворковать. Я ждала. Но ничего не происходило. Наверное, подумала я, Купидон тщательно систематизирует все данные, оттачивая тем самым свое мастерство. Нарочно медлит с ответом, чтобы он оказался абсолютно точным и правильным. Я так и замерла в предвкушении. Настал момент истины.
   Наконец на экране возникла строчка. Всего одна:
   «Информация не принимается».
   Я тупо смотрела на нее. Ничего не понимаю! Хотелось как следует встряхнуть этого маленького негодяя. Нет, надо попробовать еще раз. Может, что-то там не сработало. И я в отчаянии принялась нажимать на разные клавиши, чтоб пробудить машину к жизни. В результате чего экран погас. Так… Что же теперь делать? Стараясь сдерживать раздражение, я уже более нежно прошлась по клавишам. Ведь в конце концов компьютеры – хрупкие создания, еще бы, их внутренности набиты тончайшей и сложнейшей «высокой технологией», как теперь принято говорить. Снова пауза… Я ждала. На экране возникли те же слова: «Информация не принимается».
   Полная отчаяния, я схватилась за инструкцию и разные буклеты. И обнаружила, что, оказывается, компьютер можно спросить, почему он выдает тот или иной ответ. Проблема лишь в одном – здесь не объяснялось, как это делается. Хорошо бы спросить Имонна, но я не осмеливалась. Нашла в брошюре новый раздел и стала жать на другие клавиши. Снова долгая пауза, сопровождаемая тихим и важным гудением. Я поймала себя на том, что бормочу под нос: «Давай же, давай! Говори, что я сделала неправильно! Ну, скажи наконец, скажи!..» Затем я уловила обнаруживающее жужжание, потом – щелчок где-то в недрах Купидона, а затем на экране загорелась уже совсем другая надпись. Всего одно слово:
   «Ошибка».
   – Чтоб тебя!.. – выругалась я. Можно подумать, я не догадывалась об этом прежде! Стала бы я возиться с этим проклятым компьютером, если б мой брак не оказался «ошибкой».
   Минуту-другую я тупо смотрела на машину, пытаясь справиться с одолевшим меня отчаянием. Мне хотелось разбить ее вдребезги. Но я все же сдержалась. Выключила компьютер и несколько раз глубоко вдохнула. Анжела, сказала я себе, почему бы тебе не ограничиться торговлей уцененными тряпками?
   Еще какое-то время я сидела в офисе, униженная и угнетенная. Как же это получается, что с браками других женщин Купидон творит просто чудеса, а мне помочь не желает? Это чертовски несправедливо! Лучше бы я вообще к нему не притрагивалась.
   А потом вдруг я услышала внутренний голос: «На кой черт тебе вообще это понадобилось, а?» Я не знала. Действительно, на кой черт? Я встала и прошлась по комнате, задавая себе этот вопрос: зачем, зачем мне это понадобилось? И никак не могла найти ответа. Это привело меня в смятение. Возможно, я просто забыла зачем? Нет, не забыла. Тут и забывать-то нечего… И внезапно все стало ясно! Я проделывала эти глупости с Купидоном, слепо веря в то, что ничем не отличаюсь от всех других женщин, которые приходили сюда со своими проблемами и несчастьями, Но ведь я совсем другая! И ситуация у меня совсем другая. Женщины, приходившие сюда, были загнаны в ловушку. У них не было независимости, не было никакой личной жизни Чего никак не скажешь обо мне. Я вовсе не загнана в ловушку, я независима, у меня есть личная жизнь, есть, наконец, собственные деньги. И самое главное – есть человек, которого я люблю. И что бы там ни вытворял Ральф, это его личное дело, не мое. И если он делит постель с какой-то женщиной, мне плевать. И если эта Хизер Кларидж действительно такая сучка, как о ней говорят, что ж, пусть выяснит это сам. Меня она не тронет. Рейчел останется со мной. Ральф был хорошим отцом, он не допустит, чтоб дочь от него отлучили. А если следующая миссис Мертон произведет на свет наследников – что ж, тем лучше! У Рейчел появятся братья и сестры, она всегда мечтала о братике или сестричке. Зато не мне придется вставать к ним по ночам. Да это же редкостное везение!
   Похоже, зима отступила. Я подошла к окну: солнце сверкало на голых ветвях, наискосок, через площадь было видно миндальное дерево. На нем уже проклюнулись почки…
   Я взглянула на компьютер. Вот упрямый маленький стервец! Чего это ему понадобилось говорить: «Информация не принимается»? Почему было прямо не сказать: «Анжела, я тебе не нужен»?..
   Что ж, по крайней мере он помог мне разобраться в ситуации. И я даже испытывала к нему нечто вроде благодарности. И решила сказать ему об этом. Довольно глупо с моей стороны, но большого вреда от этого не будет. Я снова включила машину и напечатала: «Спасибо!»
   Экран осветился. Затем появились четыре слова: