Брук Кассандра. Прикид

   Гейл первая намекнула, что это возможно.
   – Скажи, Анжела, откуда тебе в голову пришла эта идея?
   Я удивилась и ответила, что не совеем понимаю, к чему она клонит.– Ну, насчет магазина, – сказала она. – Ты только посмотри!
   И тут я увидела, что она права. Магазин обретал свой, характерный, отличный от других облик, и в большой степени то было моей заслугой. Именно я дополнила его довольно неожиданными и пикантными деталями. Так, один знакомый художник соорудил весьма оригинальную вывеску, при виде которой удивилась даже Гейл. Но идея принадлежала мне. Вывеска вращалась, как флюгер. С одной стороны название «Прикид». Оно состояло из букв, свисавших в виде ожерелья и украшавших плечи и торс молодой женщины, которая собиралась расстегнуть молнию на платье. С другой стороны было видно, что она уже ее расстегнула. Вывеска выглядела весьма притягательно – убедительным доказательством служило то, что почти все прохожие останавливались и глазели на нее. Единственным смущавшим меня обстоятельством была следующая деталь – художник, видимо, желая польстить, взял за образец мою фигуру.
   – Слушай, а вдруг люди подумают, что у нас здесь стриптиз-шоу, а, Гейл? – тревожилась я.
   – Ну, в определенном смысле так оно и есть, – посмеиваясь, ответила она. – Ладно, не бери в голову. В любом случае под закон об описании товаров ²² мы не попадаем.
   Затем освещение. Мне не хотелось, чтобы оно было таким же безжалостно-ярким, как в прежнем магазине Гейл, пусть даже несколько дырочек, прожженных сигаретами, и останутся незамеченными. Мне был нужен высокий класс, хотя я имела весьма отдаленное понятие о том, что это такое. Но как-то я заглянула в одно местечко в Челси, где продавали стекло от Тиффани, и мне страшно там понравилось. И вот с уверенностью и напором, неожиданными для самой себя, мне удалось убедить хозяйку пожертвовать нам совершенно изумительный набор бра в обмен на документ, подтверждавший, что дар сделан в пользу благотворительности.
   – А ты, я смотрю, та еще ловкачка! – заметила Гейл.
   Но главным предметом гордости стал автомат для варки кофе-экспрессо. Ведь самым важным в ведении дел в «Прикиде» был социальный аспект, а в дневные рабочие часы светская жизнь сводится в основном к распитию кофе – естественно, натурального. Если будем закрываться поздно, тогда можно подумать и о спиртном, но это уже совсем другой расклад. А пока что чашка экспрессо или капучино, которую Гейл станет предлагать клиентам, будет в самый раз и поможет убедить их купить нечто более дорогое, чем они вначале намеревались.
   – Приготовление одной чашки капучино обходится в двадцать пять пенсов, часто с одного только кофе можно выручить за день целую сотню, это я тебе точно говорю, – наставительно произнесла Гейл. – Тоже неплохой навар.
   Все это было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство. От моих сбережений осталось всего пятьдесят фунтов, а автоматы по приготовлению кофе-экспрессо стоили, как выяснилось, примерно столько же, сколько новый автомобиль.
   И тут я снова сама себе удивилась. Уже решив смириться с участью и приобрести одну из тех стеклянных кофеварок, которые плюются кофе прямо тебе в глаза, я вдруг обнаружила напротив, через площадь, неработающее кафе. О состоянии их дел я узнала от Ренато. Оказывается; владелец этого скромного заведения в течение многих лет подделывал финансовые документы, чтобы избежать налогов, и в конце концов предпочел удариться в бега, чем сесть за решетку. Во всяком случае, срок лицензии у него давно истек и почти ничего ценного в заведении не осталось. А все, что осталось, он вынес на улицу, чтобы увезти затем на свалку. И тут один предмет привлек мое внимание.
   Я уже прошла мимо, но потом обернулась. Вот оно, то, что нужно! Отливая золотом и серебром в солнечном свете, на тротуаре стоял совершенно роскошный автомат для варки кофе-экспрессо. Больше всего он походил на радиатор автомобиля, на котором мог бы раскатывать сам Джеймс Дин ²³. Автомат был великолепен, просто произведение искусства. Но работает ли он? Я побежала в ресторан «Треви» и вызвала Ренато.
   Он вышел из кухни, вытирая руки полотенцем.
   – Что такое, Анжела, ангел мой? У вас неприятности?
   – Идемте, идемте скорее! – задыхаясь, пробормотала я и схватила его за руку.
   И показала ему автомат, брошенный на тротуаре.
   – Ренато, быстро скажите, работает он или нет?
   Он немного растерялся, затем взглянул на меня и вскинул руки:
   – Ну конечно, мой ангел! Это же вечная машина!
   Этого было достаточно. Двое работяг, выносивших вещи из кафе, недоуменно и тупо уставились на нас. Я достала десятифунтовую банкноту, и при виде денег физиономии их тут же прояснились.
   – Куда везти, дорогуша?
   Я указала через площадь. Они взвалили машину на плечи, и мы двинулись через улицу в густом потоке движения.
   – Смотри, что я раздобыла, Гейл!
   – О Боже, только не это! – ахнула она. – Да эту гребаную железяку давным-давно пора сдать в музей!
   И все же Ренато оказался прав. С помощью Рика машина заработала и накануне открытия мы выпили по первой чашечке кофе.
   Но последний личный триумф состоялся в день открытия, рано утром. Меня подташнивало от волнения, и я, чтобы успокоиться, решила пройтись пешком. Вышла из метро и направилась в противоположную от «Прикида» сторону. Мне хотелось бежать от самой себя, от того, что меня ожидает. Хотелось вновь стать матерью и женой. Поздно вставать, лениво пить кофе по утрам, как делают все домохозяйки. Хотелось завести маленькую собачонку и гулять с ней в парке.
   И тут вдруг я увидела это… Сначала заметила руки, торчащие из груды мусора и каких-то коробок. Затем – лицо. Затем – торс. И похоже, все целенькое… Манекен, да еще какой красивый!
   Я выхватила его из кучи и торжественно поволокла к магазину.
   – А что, если в витрине будет стоять эта дамочка, а, Гейл? – спросила я, вламываясь в дверь.
   На сей раз Гейл промолчала. Лишь выразительно посмотрела на меня, а потом сдалась и кивнула.
   – Правда, пока ее не во что нарядить, – заметила я. – Но у меня есть ожерелье из «Батлер энд Уильсон», знаешь, сплошь из сердечек и купидончиков, и потом еще страшно сексуальные панталоны от Джанет Риджер, и еще на день рождения Ральф подарил мне потрясающий бюстгальтер. Что скажешь?
   Думаю, только тут Гейл наконец осознала, что я – настоящий партнер.
 
   Как ни странно, но Ральф пребывал в самом приподнятом настроении. Интересно, как бы я повела себя на его месте? С учетом того, что спектакль наконец был сыгран в последний раз и никакой новой работы пока что не предвиделось. А теперь он одевался и собирался отметить начало карьеры жены. Возможно, я заблуждалась. Возможно, он радовался вовсе не за меня, а перспективе провести вечер в обществе блистательных женщин, многие из которых, несомненно, вздыхали по ослепительному Ральфу Мертону в те давние годы. Вздыхали и скромно мечтали лишь о том, чтобы увидеть его хотя бы разок, хотя бы одним глазком, хотя бы в толпе. Что ж, сегодня им предоставится такая возможность. При мысли об этом во мне шевельнулось давно забытое чувство гордости и… И даже ревности. Вспомнились дни, когда при появлении Ральфа на вечеринке дамы слетались к нему, точно мухи на мед, а я в те моменты с особой остротой ощущала, что он принадлежит мне и только мне, пусть даже он и не слишком разделял это мое убеждение.
   Так что, возможно, Ральф был счастлив просто потому, что представился случай вновь испытать свои чары. Он и теперь был до неприличия хорош собой в темно-синем костюме от Армани и белой рубашке с расстегнутой верхней пуговкой, открывавшей взору греческий медальон на груди, среди мелко вьющихся волос. Медальон служил неким подобием путеводителя, как бы уверяя, что, следуя дальше, вниз, вы непременно очутитесь в еще более кудрявой рощице, среди которой притаился его пенис. Помню, меня эта мысль всегда страшно возбуждала. Почему я употребила прошедшее время? Разве сейчас не возбуждает? Не уверена… С той первой встречи в бутике в Челси, когда я совершенно непристойным образом расчихалась, а он стоял, смотрел на меня и смеялся, прошло ровно десять лет. А ведь тогда, когда смотрел, был уверен, что обязательно уложит меня в постель в тот же вечер. Потому что никто никогда не говорил «нет» Ральфу Мертону.
   Я часто думала, как повела бы себя, если б встретила его сейчас. И отмахивалась от этой мысли, потому что не была уверена в ответе. В ушах звучал голос Кэролайн: «Как знать? Ведь тогда тебе было не с кем его сравнить». А потом с неким оттенком злости она добавляла: «Попробуй поставить себя на его место. Все эти годы он мог заиметь любую женщину, стоило ему только мигнуть. А теперь вынужден довольствоваться одной тобой».
   Рейчел наблюдала за тем, как я одеваюсь. Лицо сосредоточенно-вдохновенное. Видно, она, как и все маленькие девочки, воображала себя взрослой и пыталась представить на моем месте. Полностью погруженная в эти мечтания, она вдруг на секунду превратилась во взрослую. Совершенно новое, незнакомое мне лицо… Я была потрясена. Мой ребенок исчез. Вместо него передо мной стояло красивое создание, в чьих глазах светились мудрость и опыт. Затем видение испарилось.
   – Б-р-р! Что за дрянь ты намазываешь себе налицо, а, мам?
   Я посоветовала ей заткнуться, иначе выгоню. Она тут же притихла, уселась в уголок и не проронила больше ни слова. Я уже пожалела, что приказала ей заткнуться, потому что меня интересовал результат. Впрочем, через пару часов Рейчел позабудет об этом и будет шептаться и хихикать с Самантой. И служанка Кэролайн оставит бесплодные попытки загнать их в постель.
   Я очень тщательно обдумывала свой туалет. Кем я хочу предстать в этот вечер? Умудренной опытом хозяйкой салона? (Нет, это вряд ли.) Самой красивой женщиной среди присутствующих? (Тоже вряд ли, кругом будет полно манекенщиц.) Изысканно-таинственной дамой в черном? (Вот это уже ближе к истине.) В моменты неуверенности я всегда останавливалась на черном. Наверное, и теперь тот же случай. Тем более что Гейл подарила мне еще один похищенный с прежней работы предмет. «В самый раз для тебя», – сказала она. Это был черный костюм от Жозефа с короткой, плотно облегающей юбкой и жакетом, застегивавшимся всего на одну пуговицу на талии, отчего бюст казался еще пышнее и выше. «Впрочем, ты в этом не нуждаешься», – со смехом добавила она. Под жакет я надела маленькую черную маечку. Потом настал черед черных колготок и замшевых туфель на высоких каблуках.
   Судя по выражению лица Рейчел, она одобряла то, что видела. Покосилась на свои ноги, словно желая убедиться, что они тоже стройные. Уже в восьмилетнем возрасте эта чертовка превратилась в заправскую кокетку.
   Внезапно ее усилия стать второй Лолитой были прерваны дикими визгами с улицы. Сперва Рейчел встревожилась, затем успокоилась и лишь пожала плечиками – ей, как и всем нам, были хорошо известны повадки Фатвы и ее стремление изничтожить все собачье поголовье в округе. Интересно, кто же стал жертвой на сей раз? Впрочем, в ветеринарной лечебнице в любом случае будут рады.
   Затем в дверь просунул голову Ральф. Его, как и всех мужей на свете, волновал один вопрос: почему это, черт возьми, женщины так долго одеваются?
   – Ты выглядишь очень мило, – заметил он, а затем все испортил, добавив: – Как всегда.
   Я заявила, что буду готова еще не скоро. И посоветовала Ральфу пойти и налить себе выпить. Похоже, он счел это недурной идеей и притворил дверь.
   Для глаз я избрала почти театральный грим – двойной слой туши. Глаза у меня и без того темные, а в обрамлении этих роскошных ресниц будут выглядеть, как у Медеи. И пусть взгляд их может показаться кому-то опасным, я ничего не имела против. Помаду я выбрала самую яркую, под названием «Дерзкая вишня». Затем распустила волосы – черные на черном. Так, прекрасно, Анжела! Ты сегодня просто всех убьешь!
   Главная проблема – украшения. Все свои лучшие вещи я давно распродала, а ожерелье из «Батлер энд Уильсон» украшало шею манекена в витрине. Тут вдруг я вспомнила об одной индийской безделушке, которую как-то купила на Тоттенхем-корт-роуд. Это была пара серег, сделанных из крохотных серебряных колокольчиков, которые звенели при каждом движении. То, что надо! Буду звенеть при ходьбе, точно сзывая на восточную молитву!
   И наконец духи. Духов у меня не было, ни капли! Кэролайн, несомненно, будет благоухать самыми дорогими, «Голубка Пикассо», купить которые можно только в Нью-Йорке. Так что уж в этом я ей не соперница. Но тут на помощь снова пришла Индия. Мускус! Он будет прекрасно сочетаться со звенящими колокольчиками и образом Медеи. Или нет? Ничего, пусть будет индийский мускус.
   – До чего ж от тебя воняет, мам! – вынесла свой приговор Рейчел и вышла из спальни, зажав носик.
 
   Я поняла, что боги на нашей стороне, когда увидела, что облака к вечеру стали рассеиваться и над площадью засияло заходящее солнце, высвечивая крохотные зеленые почки на ветвях платанов, которые еще вчера казались такими по-зимнему голыми и серыми. Апрель в Лондоне внезапно превратился в июнь. Так что если в торговом зале станет тесно и душно, мы вполне можем переместиться во внутренний дворик, где стояли стулья и находилась небольшая лужайка – жильцы, обитавшие в соседних домах, устроили здесь нечто вроде общественного садика. Я даже скрестила пальцы, моля судьбу о том, чтобы они не отказались пустить нас.
   – О, да пусть только попробуют не пустить! – заявила Гейл. – Садик теперь принадлежит и нам. – И, чтобы подчеркнуть свою решимость, сказала, чтоб я позвонила Рику и попросила раздобыть жаровню для каштанов.
   – Но ведь сейчас для каштанов еще не сезон, – робко заметила я.
   Гейл окинула меня снисходительно-насмешливым взглядом:
   – Это верно, дорогая. Вот почему Рику будет не просто раздобыть жаровню.
   – Ну а каштаны?
   – Послушай! Для Рика не существует сезонных проблем. Найдет, если захочет.
   И он нашел. И щипчики тоже. И маленькие коричневые пакетики. Вопросов я не задавала. Рик даже вызвался быть шеф-поваром, утверждая, что еще мальчишкой проделывал это много раз у выхода из лондонских театров в то время, когда торговли вразнос и с лотков еще не было и в помине. Мне определенно все больше нравился Рик. Эдакий тихий и нежный воришка, которого очень удобно иметь под рукой, как прирученного горностая в доме.
   Ко времени, когда прибыли мы с Ральфом, у Гейл все уже было почти готово. Прилавок покрывала белая скатерть, уставленная узенькими бокалами для шампанского. Рядом в огромном оловянном тазу гремели кубики льда. Стол, взятый напрокат у соседей, ломился от угощений – салатов, салями, оливок и прочего, которые обязался поставить Ренато. Сам он обещал подойти чуть позже, когда спадет наплыв посетителей в ресторане.
   Было уже почти семь. Через окно, выходившее на задний двор, я видела, как Рик в ранних сумерках колдует над жаровней. Он принес несколько фонариков, и в их желтоватом свете я заметила, что он собрал все деревянные скамьи из общего сада и расставил их неподалеку от огня.
   – Ну что, тогда вперед! – скомандовала Гейл, хлопнув в ладоши. – Мне, черт возьми, просто необходимо выпить!
   И она с хлопком открыла первую бутылку шампанского.
   – За нас и состояние, которое мы собираемся сколотить! – сказала она, поднимая бокал. При этом шаль совершенно изумительной радужной расцветки, которую она накинула поверх платья, заискрилась и заиграла, словно закатное небо над бурным морем.
   И тут начали прибывать первые гости.
 
   В течение часа или около того это походило на официальный прием (за мой счет). Я уже была не рада, что мы все это затеяли.
   – Позвольте представить, Анжела Мертон, мой партнер. Затем на речи Гейл стало сказываться выпитое шампанское.
   – Знакомьтесь, Анжела. Нет, тебе она не по зубам, дорогуша! Она у нас замужем.
   – Знакомься, Анжела. Потрясающая девушка, но не для тебя, лапочка. Она предпочитает мужчин.
   Гейл была знакома со всеми, всех обнимала, каждого знакомила со мной, подталкивала меня от одного гостя к другому. Пока я не начала чувствовать себя пакетом, передаваемым из рук в руки. То жена посла в Мексике; то какая-то дама из Найтсбриджа с лицом, напоминавшим маску неведомого племени; то некий аргентинец, знаменитый игрок в поло, в сопровождении некоего восторженного юного создания, годившегося ему в дочери; то леди с громкой фамилией, которая умудрялась разговаривать и одновременно сохранять на лице светскую улыбку; затем – модель, столь совершенных форм создание, что рядом с ней я почувствовала себя неуклюжей старой кошелкой.
   А затем вдруг Кэролайн, ощущавшая себя как рыба в воде, словно все вокруг принадлежит только ей. Она обернулась ко мне.
   – Вот уж не подозревала, что ты знакома со всеми этими людьми, Анжела! – сказала она и снова развернулась лицом к гостям, с которыми только что разговаривала.
   На ней были невероятно узкие джинсы и коричневые замшевые сапоги до колен, туалет довершала кремовая шелковая блуза, завязанная на животе узлом. Не слишком похоже на вечерний наряд, если не считать того, что шею Кэролайн украшал золотой ошейник с рубинами, денег от продажи которого наверняка хватило бы на расплату с внешними долгами страны.
   – Да не знаю я их! – раздраженно бросила я, но она, похоже, не слышала.
   Я потеряла Ральфа; лишь время от времени видела, как он мелькает в толпе, беседуя с дамой, возраст которой позволял предположить, что она помнила его еще молодым и знаменитым. И я тут же устыдилась злобной своей мысли.
   Был здесь и Патрик, которого Кэролайн бросила на произвол судьбы еще с порога. С выражением детского восторга и изумления на лице он болтал с невероятно тоненькой и гибкой моделью, время от времени делая бесплодные усилия оторвать взор от ее прелестей, прикрытых какой-то полоской ткани.
   И Ренато. Он протолкался сквозь толпу, деловито чмокнул меня в щеку. Гейл тут же подхватила его и увлекла за собой, сверкая огненной гривой волос и радужной шалью.
   Я твердила себе, что все это надо для дела, что именно так начинается взлет в карьере, что все эти люди собрались здесь только потому, что мне, именно мне пришла в голову блестящая идея. Но потом вдруг меня охватила паника. Я видела, как остатки моих сбережений, вложенные в угощения, быстро исчезают в семидесяти – восьмидесяти глотках, а взамен – ничего, если "не считать все нарастающего шума голосов.
   И я сказала себе: «Ненавижу приемы!» Отошла в сторонку и рассеянно смотрела в витрину, где красовался манекен, спасенный мной со свалки и наряженный в мои панталоны Джанет Риджер и кружевной бюстгальтер. И вдруг над ухом прозвучал тихий голос:
   – Интересно, чьи ж это вещички?
   Я вздрогнула, обернулась и увидела фотографа. Жильца сверху, которого сама пригласила. Глаза его смеялись.
   – Мои, – ответила я.
   Секунду-другую он молча смотрел на меня, уголки губ приподняты в улыбке. Затем взглянул на манекен, потом снова на меня. Настала пауза, словно заряженная электрическим током. Глаза мужчины мысленно раздевали манекен, раздевали теперь и меня, и внезапно я почувствовала себя голой.
   – Джош Келвин, – представился он.
   – А я – Анжела Мертон. Он кивнул:
   – Знаю. Я вас уже видел.
   Неожиданно я рассмеялась и услышала, как звенят колокольчики в моих серьгах.
   – А теперь и нижнее белье мое видели, – заметила я.
   И тут же спохватилась: а вот этого говорить не следовало. Но было уже поздно: он начал эту игру, а я подключилась к ней. Я вовсе не была уверена, что знаю правила игры, знаю, в каком случае можно считать себя в выигрыше, а в каком – в проигрыше. Понимала, что, возможно, играю с огнем. И однако же, стоя у окна в облике Медеи, зная, что муж где-то неподалеку, вдруг поняла, что наслаждаюсь этой игрой, пусть даже и с огнем. И почувствовала себя страшно молодой, точно родилась заново. Да и в конце концов, разве этот вечер – не начало моей новой жизни? И потом, я пила шампанское…
   – Нельзя ли как-нибудь на днях поснимать вас? – спросил он. – В этих сережках? – И улыбнулся.
   (Так, теперь следует подумать, стоит продолжать игру или нет. А когда он сказал: «В этих сережках», может, он имел в виду только в них? У меня прямо дыхание перехватило.)
   – Не знаю, может быть, – неопределенно ответила я, прекрасно понимая, что всем своим видом говорю «да». И что он тоже понимает и видит это.
   Красавцем его назвать было нельзя, но он принадлежал к тому типу мужчин, обаяние которых не зависело от правильности черт. Было ему где-то под сорок, но изборожденное мелкими морщинками лицо заставляло казаться старше. Густые темные волосы, черный свободный свитер, надетый на голое тело. Вырез горловины открывал шрам в нижней части шеи. Едва заметив его, я тут же вспомнила, что читала о репортере, который был ранен в Бейруте. Наверное, тогда я впервые узнала его имя. После этого оно мелькало довольно часто. «Снимок Джоша Келвина» или «Специальный репортаж от Джоша Келвина», «Джош Келвин вновь возвращается на Фолкленды»!" Похоже, он снимал не только войну, но и вообще все подряд, иногда даже демонстрации мод. Помню, как Кэролайн, когда я сказала, что над нами живет знаменитый фотограф, достала журнал и заметила: «Этот тип плевать хотел на платья. Он хочет только одного – снимать их. По его фотографиям сразу видно».
   Да, сразу видно… Вопрос только в одном: хочет ли он снять платье и с меня?
   Ох, Анжела, сказала я себе, ты выпила слишком много шампанского!
   Только тут я заметила, что вовсе не одинока в этом. Джоша уволокла какая-то хищного вида сучка, я стала искать глазами Ральфа, но его не было видно. Большинство гостей перешли во внутренний дворик лакомиться жареными каштанами при свете фонарей. И я уже решила присоединиться к ним, но возле узенькой лестницы в полуподвальное помещение и у заднего входа толпился народ. Люди смеялись, болтали, поднимали бокалы.
   Я пыталась встать на цыпочки – разглядеть, что происходит, как вдруг рядом возникла Гейл. И обняла меня за талию.
   – Я же говорила, дорогая! Началось! – завопила она над ухом, стараясь перекричать шум.
   – Что началось? – спросила я.
   – Ну как же! Кабинка для переодевания! Туда не протолкнуться!
   По словам Гейл, началось все с одной дамочки. «Старая моя клиентка, жуткая дура да к тому же еще и пьяница». Заметила через зал какую-то даму и устремилась к ней, как пчела к цветку, с той разницей, что пчелы летают куда прямее. И вдруг во всеуслышание объявила, что в полном восторге от костюма этой дамы и что так раззавидовалась, что вот-вот разрыдается и испортит тем самым весь вечер. Та, другая дамочка сперва удивилась, потом вдруг заявила, что костюм давно ей надоел, а вот туалет собеседницы, напротив, очень нравится.
   – Ну, и они решили махнуться… прямо здесь. А теперь и другие последовали их примеру. Ярмарка тщеславия, моя дорогая! Нет, ты только посмотри!
   Я посмотрела. И сперва не поверила своим глазам. Все эти женщины – светские дамы, жены иностранных дипломатов, актрисы, журналистки, модели, богатые сучки неопределенного возраста и бог знает кто еще – все они то ныряли в крохотную кабину для переодевания, то выныривали из нее, на ходу расстегивая и застегивая молнии, размахивая шмотками. Все они орали и верещали, спотыкались и наступали на юбки, тянулись к бокалам с шампанским. Некоторые не могли дождаться своей очереди в примерочную и переодевались прямо в коридоре и на лестнице, открывая взорам посторонних дорогое нижнее белье. «Примерь вот это, Хлоя, у нас приблизительно одинаковый размер!» «Нет-нет, я не могу снять, я же без лифчика!» А кое-кому было плевать даже на это последнее обстоятельство. Да и с какой, собственно, стати? Ведь то, что можно продемонстрировать на пляже Ривьеры, с тем же успехом и без всякого стыда можно показать и здесь, в полуподвальном помещении на Пимлико-сквер.
   О Господи, а я-то думала, что начинаю респектабельный бизнес! А он, не успев начаться, превратился в сущую вакханалию.
   Мужчины не верили своим глазам и удаче. Кое-кто из них последовал примеру дам, видимо, сообразив, что некоторые предметы туалета подходят для обоих полов, особенно те, что ближе к телу. Шел оживленный обмен жилетками. Мельком я заметила Патрика – он пытался натянуть на голый торс крохотную маечку, которую дала ему манекенщица. Сама же девушка выставила напоказ свои тощие прелести перед тем, как накинуть его анилиново-красный бархатный пиджак. Кэролайн наблюдала за всем этим с каменным лицом – пиджак она подарила мужу на Рождество, и стоил он, по ее словам, четыреста фунтов. Рядом с ней маячила безмолвная мужская фигура. Сей джентльмен был представлен мне как посол одного государства в бассейне Персидского залива, и теперь он просто лишился дара речи от изумления. Гейл уверяла, что за весь вечер он ни разу не взглянул на шампанское, зато теперь был не в силах отвести глаз от всей этой красоты. Разве увидишь такое в арабских странах? Возможно, ему казалось, что он очутился на страницах «Сатанинских стихов». Интересно, подумала я, чем в это время занимается его жена? Одно несомненно, после подобной встряски он предпримет паломничество в Мекку.
   – Послушай… а это всегда так бывает? – робко спросила я Гейл.
   – О да, если повезет! – ответила она, активно пережевывая каштан. – Люди просто сходят с ума от шмоток. Сами себя забывают. Становятся совсем другими. Ну, да ты сама видишь… – Она хихикнула. – К тому же и шампанское помогло.