Страница:
Эти слова прокручивались у меня в голове, словно магнитофонная пленка. Я видела моего мужа, слышала, как он объясняет мне, кто есть и кем стал. Словно Ральф был чревовещателем, а Астров – куклой, за которую он говорил. Мне даже начало казаться, что из-под сюртука Астрова торчит палочка, с помощью которой Ральф управляет головой и ртом своей куклы. Для меня это стало настоящим открытием и одновременно потрясением. Неужели он – тот самый мужчина, в которого я некогда влюбилась, который вырвал меня из бутика в Челси, который делил со мной счастливые дни молодости и долгие серые годы последующей за ними жизни? Теперь я поняла, что сделали с ним эти годы неудач и забвения, поняла, что вместе с молодостью и шармом они отняли у него и способность думать о ком-то еще. Именно тогда и появился у него этот эгоизм, эта одержимость самим собой. «Не люблю людей. Давно уже никого не люблю». Ведь актеры состоят из ролей, которые играют. А если их нет, этих ролей, что они и кто? Молчаливые раковины, замершие в бесплодной надежде услышать собственное эхо…
О, Ральф, тебе всегда нужно было место под солнцем! И вот ты его, кажется, получил. Но если так, дорогой, то будет ли тебе до меня дело, и смогу ли я любить тебя как тогда, в лучшие наши дни? Потому что я тоже изменилась. Я уже не та поминутно краснеющая девчонка, обчихавшая тебя в бутике. И пути наши, похоже, разошлись.
Занавес опустился, и я поняла, что аплодирую. Аплодисменты не смолкали. Ральф стоял на сцене, держа за руки других актеров, улыбался, кланялся. Вышел опять один, когда занавес поднялся, вышел в третий, четвертый, пятый раз. Люди в зале аплодировали стоя. Не только аплодировали, но и кричали «Браво!» Они приветствовали и благодарили Ральфа. И я вспомнила его слова: если удастся пронять брайтонскую публику – дело в шляпе. Ты победитель, Ральф! Ты на коне!
Ральф оказался на коне. Теперь я твердо знала это. Он снова обрел свое место под солнцем.
Я пошла за кулисы. В коридоре клубилась возбужденная толпа, люди по большей части молодые. Я хотела зайти в гримерную, но потом раздумала. Стояла за спинами поклонников и поклонниц и ждала. И вот минут через пятнадцать появился Ральф. Он был сама любезность, он расточал улыбки. Люди проталкивались к нему с программками в надежде получить автограф. Он подписывал и улыбался. Две девицы прямо-таки повисли на нем. Он обнял одну за талию и свободной рукой что-то нацарапал на ее программке. Мне вспомнились слова Астрова из пьесы: «Что меня еще захватывает, так это красота. Неравнодушен я к ней». Похоже, он ничуть не кривил при этом душой. Все точь-в-точь как в старые добрые времена, когда его со всех сторон облепляли куколки, впивались точно пиявки.
И одновременно – все по-другому. Теперь я уже не кидалась отрывать от него «пиявок». Просто стояла в стороне и ждала. И казалось, он вовсе не замечает меня. Зато я все замечала. Я видела, как он позволяет себя обожать, раздает, словно милостыню, улыбки. А заодно, похоже, и номер телефона в гостинице. Да и почему бы, собственно, нет? Ведь завтра я уезжаю, а он продолжит наслаждаться своим триумфом. Маленькими лучиками солнца, что будут делить с ним постель.
И снова в ушах зазвучали слова: «Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей… Давно уже никого не люблю». Но тогда, получается, вовсе не обязательно любить кого-то, достаточно просто позволить себя обожать, вот и все. Маленькие лучики солнца приходят и уходят… Я улыбнулась этому невольному каламбуру.
Он увидел меня, протолкнулся сквозь толпу и поцеловал – с куда меньшим пылом, чем только что целовал сочную низенькую блондинку. Впрочем, стоило ли упрекать его в этом! Ведь он был так счастлив! И я сказала ему, что он был просто замечателен, что я горжусь им, что раз у него достало мужества продержаться все эти долгие трудные годы, то отныне все будет очень хорошо, просто чудесно.
Ральф не ответил. Он весь сиял. Он купался в успехе и был ослеплен солнечными лучами.
Затем мы присоединились к другим актерам, и весь остаток вечера шампанское и лесть лились рекой. Восторги и триумфы переживались заново, рассказывались старые байки. Наконец, где-то после полуночи, мы вышли из ресторана и потащились по опустевшим, холодным улицам к гостинице, где Ральф рухнул в постель и тут же вырубился. Я уснула не сразу, мучимая горькими мыслями.
Утром я заказала завтрак в номер, и пока глядела в окно и любовалась морем, Ральф торопливо оделся и сбегал за утренними газетами. Принес, швырнул целый ворох на кровать и какое-то время с опаской взирал на них. Лицо у него было – ну точь-в-точь как у преступника на скамье подсудимых, ожидавшего приговора присяжных.
– Ладно, узнаем худшее, – заметил он наконец. И открыл «Гардиан». Ни строчки.
– Ублюдки!.. – простонал Ральф.
Я пыталась объяснить, что «Гардиан» всегда предпочитает публиковать самые свежие новости с запозданием на день, позволяя им, что называется, «обкататься». Но это не утешило Ральфа, и он уныло принялся перелистывать другие газеты, валявшиеся на кровати. Я взяла «Индепендент», нашла раздел рецензий. Есть, вот оно! Полный восторг!
Затем «Дейли мейл». Полный восторг!
«Тайме». Полный восторг!
«Телеграф». То же самое, только еще более полный восторг!
В нескольких газетах даже напечатали фотографии Ральфа. Спектакль резко выделялся на фоне всех остальных театральных событий года. Кое-кто из критиков даже рискнул сравнить Ральфа с Оливье.
Я протягивала ему рецензии, одну за другой.
– Я так рада за тебя! Лучшего подарка к моему дню рождения не придумаешь!
Ральф недоуменно поднял глаза.
– Твой день рождения?.. – Он смутился. – Ах, ну да, конечно же, день рождения!.. Когда? Я забыл.
– Завтра, – ответила я. Он кивнул:
– Ну конечно!
И снова уткнулся в газеты. А мне вспомнилась еще одна реплика Астрова из вчерашнего спектакля: «Наше положение, твое и мое, безнадежно».
Магдалена встретила меня двумя новостями. Утром Фатва явилась домой вся в крови, а вскоре следом за ней пришла в слезах и истерике хозяйка собачонки. В руках она держала клочья шерсти. Пока Магдалена пыталась внушить ей: «А мисс Мертон нету», – у Рейчел хватило здравого смысла позвонить ветеринарному врачу, уже привыкшему к подобного рода срочным вызовам. Он тут же явился, оказал необходимую помощь и уверил хозяйку собачки, что спаниель выглядит без хвоста куда симпатичнее – во всяком случае, именно это чуть позже сообщила мне со смешком Рейчел.
Вторая новость заключалась в том, что я должна позвонить Гейл в «гагазин». Я позвонила в «гагазин» и наткнулась на Кэролайн. Она выразила возмущение тем фактом, что я устроила себе лишний выходной, а затем нехотя передала трубку Гейл, которая говорила так тихо, что я едва слышала ее.
– Дорогая, один джентльмен очень хочет пригласить тебя на завтрак в честь твоего дня рождения… Да, завтра утром… Понятия не имею кто… Короче, ты должна быть здесь к восьми. Он просит прощения, что не может объяснить подробнее. – Затем она тихо и злобно прошипела: – Черт, уже давно пора рассказать Кэролайн о своем любовнике! Вся эта сверхсекретность меня просто убивает! – Она откашлялась и заговорила уже нормально: – Между прочим, «брачная перестройка» идет полным ходом. Сегодня провели полдюжины интервью. Купидон – просто мечта, а не компьютер!
Я повесила трубку, размышляя о своей «брачной перестройке». Как же это получилось, что любовник помнит о твоем дне рождения, а муж – нет?
Рейчел приготовила мне в подарок изумительную открытку. Сама нарисовала, в школе. По всему фону были разбросаны золотые звезды, а между ними летали существа, напоминающие вампиров. Но то, по ее словам, были ангелы.
Я крепко обняла дочь и обещала угостить ее вечером чем-то очень вкусненьким. Это блюдо я уже приготовила, выдержав настоящую схватку с Магдаленой, которая намеревалась соорудить какой-то особенный текавай. В Португалии всегда готовят текавай на день рождения, утверждала она. Не только на день рождения, но и вообще каждый день, подумала я. Неужели португальцам никогда не надоедает их национальное блюдо? Затем, стараясь опередить наступление часа пик, я бросилась к машине и поехала на Пимлико-сквер. Господи, твердила я, тебе через год стукнет тридцать, а ты ведешь себя как какая-нибудь школьница, прогуливающая уроки! Являешься на работу, наглотавшись с утра шампанского…
Я отперла дверь в квартиру Джоша и вошла, гадая, какой же сюрприз он мне приготовил. Но комната была пуста. Ни Джоша, ни сюрприза. Я в нерешительности остановилась.
– Джош? – нервно окликнула я.
Из спальни доносились какие-то звуки. Затем дверь отворилась, и он вышел с большим чемоданом в руке. Я растерянно заморгала. На нем был элегантный темный костюм с пурпурным галстуком и платочком под цвет, аккуратно сложенным и торчавшим из нагрудного кармана.
– С днем рождения! – торжественно и официально произнес он.
Я переводила взгляд с него на чемодан. Что за глупые шутки?
– Куда-то собрался, да, Джош? – спросила я.
Он кивнул.
– Ага! С тобой! В последнюю минуту вдруг осенило. – На губах его играла загадочная улыбка. – Ты готова?
Я кивнула, все еще пребывая в недоумении. К чему это понадобилось так выряжаться ради какого-то завтрака? Он свел меня вниз по лестнице. Затем мы вышли на улицу и перешли через пустынную площадь.
Тут вдруг я обнаружила, что у Джоша, оказывается, есть спортивный «ягуар». Прежде я как-то не представляла Джоша вне его лондонской квартиры. Но ведь он объездил весь мир. Я вообще многого не знала о Джоше, и от открытий, которые предстояло сделать, вдруг захватило дух. Не говоря ни слова, он указал на машину, и я в нее села. Все так же молча он уложил чемодан в багажник и завел мотор. Затем покосился на меня и нежно погладил по ноге. Мы направились к западу, к Чизвику, затем – по мосту через реку и выехали на автостраду М-3. Стоял теплый осенний день, и Джош откинул крышу автомобиля. Ветер трепал мои волосы. Деревья отливали золотом и бронзой, голубое небо перечеркивали прозрачные, точно перышки, облачка. Откинув голову, я следила за тем, как все это пролетает мимо. Я чувствовала себя похищенной, и это возбуждало. Джош, очень собранный и невероятно элегантный в своем темном костюме, загадочно улыбался.
Через некоторое время я нарушила молчание.
– Ты вроде бы говорил «завтрак», да, Джош? Он снова покосился на меня и кивнул.
– Думаю, это будет типичный европейский завтрак.
Я решила не задавать больше вопросов. Мы ехали молча, наконец где-то близ Базингстока он свернул с автострады и начал оглядывать окрестности – очевидно, в поисках отеля или кафе. К чему понадобилось тащиться завтракать в такую даль, пусть даже сегодня у меня и день рождения? Затем я забеспокоилась: а как же магазин? Ведь пока доедем обратно, будет уже поздно, и я опоздаю на работу. Да уже сейчас почти девять! Может, стоит позвонить Гейл? Я заметила, что в «ягуаре» Джоша есть радиотелефон.
Он проследил за направлением моего взгляда и усмехнулся.
– Не волнуйся, – сказал он. – Все улажено.
– Ты хочешь сказать, что предупредил Гейл?
– Ну конечно!
Все та же загадочная улыбка на губах. Мы проехали мимо похожих, словно близнецы, отелей. Джош сбавил скорость, затем покачал головой и пробормотал:
– Что-то они мне не очень… – и покатил дальше.
Наконец он еще раз свернул и выехал на проселочную дорогу, где не было видно никаких отелей, лишь вдалеке, среди деревьев, мелькнуло здание, напоминавшее ангар.
– Вот это уже ближе к делу, – весело заметил Джош. – То, что надо! Правда, крыша там протекает, но ничего. Дождя сегодня вроде бы не предвидится.
Дразнящая улыбка не сходила с его губ.
Узкая дорожка огибала ангар, за ним открывалось поле. «Ягуар» выкатил на траву и остановился. Я вопросительно взглянула на Джоша, потом – на поле. И тихо ахнула. Это был маленький аэродром.
Затем я просто потеряла дар речи от изумления. Из ангара вышли мужчины в комбинезонах. Похоже, Джош был с ними знаком. Взял чемодан и ушел вслед за ними неизвестно куда. Но перед этим обернулся ко мне и взмахом руки указал на маленький желтый летательный аппарат. Он стоял на траве, задрав нос к небу, под крыльями виднелись какие-то подпорки. Я с ужасом взирала на него. Нет, только не это, подумала я. Никому, даже Джошу, не позволю вовлечь себя в эту авантюру. Не хочу, чтоб день рождения стал днем моей смерти!
Появился Джош. Должно быть, он заметил выражение ужаса на моем лице. Подошел и взял за руку.
– Не надо бояться, – сказал он. – Тут нет ничего страшного. Тебе понравится. Обещаю!
Обещаю! Как можно обещать такое?..
– Боюсь? Ничего я не боюсь, Джош, ни капельки! – ответила я. – Он такой симпатичный…
Я снова бросила взгляд на хрупкую желтую бабочку. Да она рассыплется в воздухе при первом же порыве ветра! А колесики прямо какие-то игрушечные – точь-в-точь как у тележки, которую мы с Рейчел соорудили в прошлом году для чучела Гая Фокса 47.
– Ты удивишься, до чего в нем удобно, – добавил он.
Разумеется, удивлюсь. Кабина не превышала по размерам клетку для хомяка. С одного крыла свисал кусок какой-то бечевки. Кусок обшивки на хвосте отодрался и хлопал по ветру.
– А уж вид оттуда совершенно потрясающий!
Уверена в этом. Настолько потрясающий, что я отдала бы что угодно, лишь бы его не видеть. О Господи, больше всего на свете мне хотелось домой. Причем немедленно!
– Не бойся, тебя не укачает. Удивительно тихий, безветренный день…
Господи, да меня уже подташнивает, а ведь ноги еще стоят на земле.
– Похоже, я тебя убедил.
Я выдавила улыбку. Не собираюсь портить Джошу настроение. Ведь он приготовил мне такой оригинальный подарок. Пусть даже этот подарок и прикончит меня.
– О нет, Джош, что ты, напротив! – сказала я. – Конечно же, убедил. Да я уже сотни раз летала!
Может, и летала, но только не на аппаратах, сделанных из бумаги и бечевок. Нос маленькой желтой бабочки указывал прямиком на солнце. Похоже, она ждала и не могла дождаться, когда взлетит. Я сглотнула слюну.
– О, Джош! Это совершенно замечательно, просто чудесно! Нет, правда! – И я обняла его в надежде, что он не почувствует, как я вся дрожу. А если и почувствует, пусть примет это за дрожь страсти. – Ну теперь наконец скажешь, куда мы летим?
Джош открыл дверцу кабины и помог мне забраться.
– Ясное дело, не скажу! – ответил он. – Ну ладно, так уж и быть, намекну. Во Францию! – Он рассмеялся. – Разве я не говорил, что нас ждет европейский завтрак?
Оказавшись в кабине, я в очередной раз подивилась феномену, с которым сталкивалась, надевая мини-юбку: – внутри она оказалась вдвое просторнее, чем выглядела снаружи. Я села рядом с Джошем и пристегнулась ремнями. Он надевал на голову какую-то штуку с разными устройствами, и ответвлением, подвешенным возле рта и напоминавшим зубную щетку. Два свободных сиденья позади были завалены картами и какими-то графиками. Я нервно озиралась в поисках парашюта, спасательного плотика, надувного жилета, огнетушителя, кислородной маски, транквилизаторов, бутылки джина – словом, чего угодно, что могло бы способствовать спасению жизни. Но ничего похожего не наблюдалось. Затем взревел мотор, пропеллер нехотя завертелся, набирая обороты, и вскоре лопасти его закрутились с такой быстротой, что я перестала их видеть. Может, он вообще отвалился?.. Машина начала двигаться. Я закрыла глаза. Жизнь моя висела на волоске. Самое главное теперь – вовремя обнаружить Бога, чтоб Он присутствовал при моем переходе от жизни к смерти и помог бы облегчить этот процесс.
Я держала глаза закрытыми и вскоре поняла, что, как ни странно, вроде бы еще жива. Чтоб убедиться в этом, я, собравшись с духом, приоткрыла один глаз, всего на секунду. И тут вдруг во мне проснулось любопытство. Раз я пока что еще жива, может, попробовать расслабиться и получить удовольствие? И я открыла оба глаза и огляделась.
И словно по мановению волшебной палочки перенеслась на небо. Летела по небу точно во сне.
Джош взглянул на меня.
– Ну как ты? В порядке?
Я кивнула. Более чем в порядке. После всех страхов и опасений я испытывала не только облегчение, но и восторг. Боже, до чего же чудесно плыть вот так, вдвоем, сквозь облака! Мне хотелось смеяться. Хотелось петь. Хотелось остановить самолет в воздухе и заняться любовью. И тут же вспомнился вчерашний день, унылый завтрак в Брайтоне с мужем, который забыл о моем дне рождения.
Я глянула вниз: может, как раз сейчас мы пролетаем над Брайтоном. Но увидела лишь неровную линию берега и море, испещренное крохотными белыми пятнышками. Я робко опустила руку на колено Джоша – не уверена, что такие штуки можно проделывать с пилотом. Но он улыбнулся и обнял меня за плечи. А потом наклонился и расстегнул пуговку на блузке.
– Все нормально, никто не увидит, – сказал он.
Но меня куда больше беспокоил самолет. Может ли он лететь сам по себе, без управления? И мне тут же представились заголовки завтрашних газет: «В проливе найдено тело матери, без блузки и бюстгальтера». Мне захотелось расстегнуть ширинку на брюках Джоша. Почему бы и нет? Ведь если самолет управляется автопилотом, можно на время позабыть о рычагах управления и подержать в руке нечто более существенное. А тем временем пальцы Джоша продолжали исследовать всю меня, словно по методу Брайля 48. Гладили груди, живот, бедра… О Боже! Я содрогнулась и кончила. И замутненным от оргазма взором вдруг увидела, что небо с облаками находится внизу, а море – над головой.
– Это что… я виновата? – задыхаясь, спросила я, когда самолет вновь принял нормальное положение.
Джош смеялся.
– Кто ж еще! Власть секса! Элементарные законы аэродинамики. – Он наклонился и поцеловал меня: – С днем рождения, дорогая!
Я приникла к нему. Сердце у меня стучало громче, чем мотор.
– Так вот для чего ты научился летать… – пробормотала я. – Устраивать своим дамочкам «мертвую петлю», да?
Он улыбнулся:
– Лучшее лекарство от боязни высоты.
Я сунула ладонь ему под рубашку и впилась ногтями в спину.
– Зверь! Я хочу тебя! – сказала я.
На самом деле мне хотелось сказать: «Я все время хочу тебя!»
Джош покосился на меня.
– Я все время хочу тебя… – пробормотал он, словно прочитав мои мысли. – И ты это прекрасно знаешь! – Затем, словно спохватившись, что сказал лишнее, добавил: – Вон, посмотри! – И указал вниз. – Мы уже на подлете. Так что прошу привести себя в порядок.
И он наконец занялся какими-то кнопками и рукоятками на приборной доске, и звук мотора тут же изменился. Я почувствовала, что самолет снижается. Джош говорил по радио по-французски, в ответ ему сквозь шумы и треск доносился голос. Из окна были видны отвесные береговые обрывы, мы пролетали почти вровень с ними. Двускатные крыши домов поблескивали под солнцем. Внизу, по шоссе, тянущемуся вдоль пляжа, проезжали машины. С высоты они казались крохотными – точь-в-точь игрушечные модели производства фирмы «Динки той».
– Где мы, Джош? – спросила я, застегнув последнюю пуговицу на блузке и оправив юбку.
– В Ле-Туке, – ответил он.
Теперь мы пролетали уже на уровне деревьев и домов. Проваливались в ямы, скользили. Снова проваливались. Желудок у. меня спазматически сжался. Затем самолет со стуком коснулся земли, его тряхнуло. Потом еще раз и еще. Что ж, по крайней мере здесь хоть более нормальная взлетно-посадочная полоса и даже стоял регулировщик, размахивающий двумя пинг-понговыми ракетками. Спазмы в желудке прекратились. Я посмотрела на часы. Одиннадцать. По французскому времени – полдень.
И тут мною овладело радостное ребяческое возбуждение. Мы во Франции! Просто не верится!
– Господи, Джош! – воскликнула я. – А как же паспорт? У меня же нет паспорта! Выходит, я нелегальная иммигрантка.
Джош не ответил. Он был занят приборами. Пропеллер остановился, мотор выключился. Он поднял руку и сдвинул крышу над головой. В кабину ворвалось солнце. Затем обернулся ко мне и вынул из кармана маленький бумажник. Открыл. Я увидела карточку, на которой крупными буквами значилось: «Пресса». И с улыбкой снова убрал бумажник в карман.
– Кроме того, начальник этого маленького аэродрома – мой приятель. Я скажу ему, что прилетел с любовницей. Он француз, поймет.
Я рассмеялась.
– Оригинально! Что ж, так оно и есть. Я действительно твоя любовница.
– А потому, – добавил он, – пора начинать обращаться с тобой соответствующим образом.
И с этими словами, демонстрируя недюжинную силу, Джош обхватил меня за талию, приподнял и высадил из самолета. Сразу видно, что изрядно поднаторел в этом деле, подумала я. Должно быть, успел повытаскивать из самолета не один десяток дам.
Мы стояли на асфальтовой дорожке. Джош забрал из самолета чемодан и летные карты.
– Ты больше чем просто любовница, – тихо заметил он. – Ты – моя любовь…
Я была потрясена до глубины души. Впервые между нами прозвучало это слово. Мне хотелось ответить, сказать нечто соответствующее случаю. Слова должны были исходить из самого сердца, но я не знала, что это за слова. И молча сжала руку Джоша в своей. Он обнял меня за плечи.
– Так, посмотрим, – спокойно произнес он, когда мы подошли к зданию аэровокзала. Как только ему удается сохранять такую невозмутимость?
На вывеске значилось: «Douane» 49. Джош подвел меня к другой двери с табличкой поменьше: «Passage Interdit» 50. Помахал своей карточкой «Пресса» перед носом жандарма и назвал чье-то имя. Неприветливое выражение на лице жандарма тут же сменилось почтительным, и он начал названивать кому-то по мобильному телефону. Произнес несколько слов, затем протянул трубку Джошу, который оживленно затарахтел по-французски. Я не понимала ни слова. Затем он вернул телефон жандарму, тот повесил его на пояс и продолжил с любопытством таращиться на нас.
Я услышала, как наверху хлопнула дверь, кто-то торопливо сбегал по ступенькам. И вот на лестнице появился низенький полный мужчина лет пятидесяти. Завидя нас, он так и расплылся в улыбке. Джош обнял его. Затем представил меня: «mon collegue» 51. Хорошо еще, что не «та maitresse» 52. Мне Джош объяснил, что это и есть начальник аэропорта, его давнишний друг.
– Прости, мы отойдем на минутку, – добавил он, и они с начальником отошли в сторону, к двери. Я поняла, что речь идет о моем паспорте. И, напустив на себя безразличный вид, начала озираться по сторонам.
Беседа долго не продлилась, и я почти не слышала ее. Но несколько слов все же уловила – особенно одно, которое начальник аэропорта повторил несколько раз. «Милорд»! Несколько раз он произнес: «Bien sur, milord» 53, затем, уже обернувшись ко мне: «A voire service, milord!» 54
Джош позвал меня, и, выйдя из здания, мы обошли его и оказались у железных ворот, открывавшихся на частную автостоянку. В солнечных лучах поблескивал роскошный черный «ситроен». Под ветровым стеклом я заметила карточку с надписью: «Officiel» 55.
– Bon voyage! 56 – сказал начальник, протягивая Джошу ключи. Затем отдал ему честь, а меня одарил одобрительной улыбкой, и особенно одобрительно покосился на ноги. Я уселась в «ситроен», откинулась на спинку сиденья, и мы тронулись в путь.
– Джош, – сказала я, когда мы отъехали от аэропорта, – можешь ты мне наконец объяснить, что все это значит?
Он хитровато покосился на меня уголком глаза.
– Чуть позже, – ответил он. – Ведь в конце концов у тебя день рождения! А разве дни рождения не должны состоять из сплошных сюрпризов?
Спорить я не стала. День рождения уже преподнес мне пару сюрпризов: полет во Францию и оргазм в небе. Интересно, что же ждет меня дальше?
Примерно через полчаса я получила ответ на этот вопрос. Джош свернул на дорогу, вдоль которой тянулась сплошная каменная стена. Вскоре появились ворота, украшенные двумя каменными статуями каких-то богинь – совершенно царственный въезд. «Ситроен», шурша шинами по гравию, въехал в парк. Огромный парк – посреди пролегала аллея, окруженная столетними дубами. Прихотливо извиваясь, она привела нас к замку. Над входом, точно геральдические гербы, красовались медали, различные знаки гастрономического отличия. Два лакея в униформах одновременно распахнули дверцы «ситроена». Затем нас ввел в раззолоченный холл мужчина, выступавший с таким непринужденным достоинством, что я даже начала высматривать у него ленточку «Legion d'honneur» 57.
У входа в обеденный зал он обернулся и торжественно произнес:
– Un grand plaisir, Monsieur Kelvin… et madam! 58
Я заметила, что перед тем как сказать «et madam» он немного запнулся. Очевидно, тем самым он давал понять, что я – нечто большее для Monsieur Kelvin, нежели просто madame. О Боже, подумала я, обожаю эти многозначительные намеки, отпускать которые французы просто мастера! И я тут же почувствовала себя скорее королевой, а не любовницей.
О, Ральф, тебе всегда нужно было место под солнцем! И вот ты его, кажется, получил. Но если так, дорогой, то будет ли тебе до меня дело, и смогу ли я любить тебя как тогда, в лучшие наши дни? Потому что я тоже изменилась. Я уже не та поминутно краснеющая девчонка, обчихавшая тебя в бутике. И пути наши, похоже, разошлись.
Занавес опустился, и я поняла, что аплодирую. Аплодисменты не смолкали. Ральф стоял на сцене, держа за руки других актеров, улыбался, кланялся. Вышел опять один, когда занавес поднялся, вышел в третий, четвертый, пятый раз. Люди в зале аплодировали стоя. Не только аплодировали, но и кричали «Браво!» Они приветствовали и благодарили Ральфа. И я вспомнила его слова: если удастся пронять брайтонскую публику – дело в шляпе. Ты победитель, Ральф! Ты на коне!
Ральф оказался на коне. Теперь я твердо знала это. Он снова обрел свое место под солнцем.
Я пошла за кулисы. В коридоре клубилась возбужденная толпа, люди по большей части молодые. Я хотела зайти в гримерную, но потом раздумала. Стояла за спинами поклонников и поклонниц и ждала. И вот минут через пятнадцать появился Ральф. Он был сама любезность, он расточал улыбки. Люди проталкивались к нему с программками в надежде получить автограф. Он подписывал и улыбался. Две девицы прямо-таки повисли на нем. Он обнял одну за талию и свободной рукой что-то нацарапал на ее программке. Мне вспомнились слова Астрова из пьесы: «Что меня еще захватывает, так это красота. Неравнодушен я к ней». Похоже, он ничуть не кривил при этом душой. Все точь-в-точь как в старые добрые времена, когда его со всех сторон облепляли куколки, впивались точно пиявки.
И одновременно – все по-другому. Теперь я уже не кидалась отрывать от него «пиявок». Просто стояла в стороне и ждала. И казалось, он вовсе не замечает меня. Зато я все замечала. Я видела, как он позволяет себя обожать, раздает, словно милостыню, улыбки. А заодно, похоже, и номер телефона в гостинице. Да и почему бы, собственно, нет? Ведь завтра я уезжаю, а он продолжит наслаждаться своим триумфом. Маленькими лучиками солнца, что будут делить с ним постель.
И снова в ушах зазвучали слова: «Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей… Давно уже никого не люблю». Но тогда, получается, вовсе не обязательно любить кого-то, достаточно просто позволить себя обожать, вот и все. Маленькие лучики солнца приходят и уходят… Я улыбнулась этому невольному каламбуру.
Он увидел меня, протолкнулся сквозь толпу и поцеловал – с куда меньшим пылом, чем только что целовал сочную низенькую блондинку. Впрочем, стоило ли упрекать его в этом! Ведь он был так счастлив! И я сказала ему, что он был просто замечателен, что я горжусь им, что раз у него достало мужества продержаться все эти долгие трудные годы, то отныне все будет очень хорошо, просто чудесно.
Ральф не ответил. Он весь сиял. Он купался в успехе и был ослеплен солнечными лучами.
Затем мы присоединились к другим актерам, и весь остаток вечера шампанское и лесть лились рекой. Восторги и триумфы переживались заново, рассказывались старые байки. Наконец, где-то после полуночи, мы вышли из ресторана и потащились по опустевшим, холодным улицам к гостинице, где Ральф рухнул в постель и тут же вырубился. Я уснула не сразу, мучимая горькими мыслями.
Утром я заказала завтрак в номер, и пока глядела в окно и любовалась морем, Ральф торопливо оделся и сбегал за утренними газетами. Принес, швырнул целый ворох на кровать и какое-то время с опаской взирал на них. Лицо у него было – ну точь-в-точь как у преступника на скамье подсудимых, ожидавшего приговора присяжных.
– Ладно, узнаем худшее, – заметил он наконец. И открыл «Гардиан». Ни строчки.
– Ублюдки!.. – простонал Ральф.
Я пыталась объяснить, что «Гардиан» всегда предпочитает публиковать самые свежие новости с запозданием на день, позволяя им, что называется, «обкататься». Но это не утешило Ральфа, и он уныло принялся перелистывать другие газеты, валявшиеся на кровати. Я взяла «Индепендент», нашла раздел рецензий. Есть, вот оно! Полный восторг!
Затем «Дейли мейл». Полный восторг!
«Тайме». Полный восторг!
«Телеграф». То же самое, только еще более полный восторг!
В нескольких газетах даже напечатали фотографии Ральфа. Спектакль резко выделялся на фоне всех остальных театральных событий года. Кое-кто из критиков даже рискнул сравнить Ральфа с Оливье.
Я протягивала ему рецензии, одну за другой.
– Я так рада за тебя! Лучшего подарка к моему дню рождения не придумаешь!
Ральф недоуменно поднял глаза.
– Твой день рождения?.. – Он смутился. – Ах, ну да, конечно же, день рождения!.. Когда? Я забыл.
– Завтра, – ответила я. Он кивнул:
– Ну конечно!
И снова уткнулся в газеты. А мне вспомнилась еще одна реплика Астрова из вчерашнего спектакля: «Наше положение, твое и мое, безнадежно».
Магдалена встретила меня двумя новостями. Утром Фатва явилась домой вся в крови, а вскоре следом за ней пришла в слезах и истерике хозяйка собачонки. В руках она держала клочья шерсти. Пока Магдалена пыталась внушить ей: «А мисс Мертон нету», – у Рейчел хватило здравого смысла позвонить ветеринарному врачу, уже привыкшему к подобного рода срочным вызовам. Он тут же явился, оказал необходимую помощь и уверил хозяйку собачки, что спаниель выглядит без хвоста куда симпатичнее – во всяком случае, именно это чуть позже сообщила мне со смешком Рейчел.
Вторая новость заключалась в том, что я должна позвонить Гейл в «гагазин». Я позвонила в «гагазин» и наткнулась на Кэролайн. Она выразила возмущение тем фактом, что я устроила себе лишний выходной, а затем нехотя передала трубку Гейл, которая говорила так тихо, что я едва слышала ее.
– Дорогая, один джентльмен очень хочет пригласить тебя на завтрак в честь твоего дня рождения… Да, завтра утром… Понятия не имею кто… Короче, ты должна быть здесь к восьми. Он просит прощения, что не может объяснить подробнее. – Затем она тихо и злобно прошипела: – Черт, уже давно пора рассказать Кэролайн о своем любовнике! Вся эта сверхсекретность меня просто убивает! – Она откашлялась и заговорила уже нормально: – Между прочим, «брачная перестройка» идет полным ходом. Сегодня провели полдюжины интервью. Купидон – просто мечта, а не компьютер!
Я повесила трубку, размышляя о своей «брачной перестройке». Как же это получилось, что любовник помнит о твоем дне рождения, а муж – нет?
Рейчел приготовила мне в подарок изумительную открытку. Сама нарисовала, в школе. По всему фону были разбросаны золотые звезды, а между ними летали существа, напоминающие вампиров. Но то, по ее словам, были ангелы.
Я крепко обняла дочь и обещала угостить ее вечером чем-то очень вкусненьким. Это блюдо я уже приготовила, выдержав настоящую схватку с Магдаленой, которая намеревалась соорудить какой-то особенный текавай. В Португалии всегда готовят текавай на день рождения, утверждала она. Не только на день рождения, но и вообще каждый день, подумала я. Неужели португальцам никогда не надоедает их национальное блюдо? Затем, стараясь опередить наступление часа пик, я бросилась к машине и поехала на Пимлико-сквер. Господи, твердила я, тебе через год стукнет тридцать, а ты ведешь себя как какая-нибудь школьница, прогуливающая уроки! Являешься на работу, наглотавшись с утра шампанского…
Я отперла дверь в квартиру Джоша и вошла, гадая, какой же сюрприз он мне приготовил. Но комната была пуста. Ни Джоша, ни сюрприза. Я в нерешительности остановилась.
– Джош? – нервно окликнула я.
Из спальни доносились какие-то звуки. Затем дверь отворилась, и он вышел с большим чемоданом в руке. Я растерянно заморгала. На нем был элегантный темный костюм с пурпурным галстуком и платочком под цвет, аккуратно сложенным и торчавшим из нагрудного кармана.
– С днем рождения! – торжественно и официально произнес он.
Я переводила взгляд с него на чемодан. Что за глупые шутки?
– Куда-то собрался, да, Джош? – спросила я.
Он кивнул.
– Ага! С тобой! В последнюю минуту вдруг осенило. – На губах его играла загадочная улыбка. – Ты готова?
Я кивнула, все еще пребывая в недоумении. К чему это понадобилось так выряжаться ради какого-то завтрака? Он свел меня вниз по лестнице. Затем мы вышли на улицу и перешли через пустынную площадь.
Тут вдруг я обнаружила, что у Джоша, оказывается, есть спортивный «ягуар». Прежде я как-то не представляла Джоша вне его лондонской квартиры. Но ведь он объездил весь мир. Я вообще многого не знала о Джоше, и от открытий, которые предстояло сделать, вдруг захватило дух. Не говоря ни слова, он указал на машину, и я в нее села. Все так же молча он уложил чемодан в багажник и завел мотор. Затем покосился на меня и нежно погладил по ноге. Мы направились к западу, к Чизвику, затем – по мосту через реку и выехали на автостраду М-3. Стоял теплый осенний день, и Джош откинул крышу автомобиля. Ветер трепал мои волосы. Деревья отливали золотом и бронзой, голубое небо перечеркивали прозрачные, точно перышки, облачка. Откинув голову, я следила за тем, как все это пролетает мимо. Я чувствовала себя похищенной, и это возбуждало. Джош, очень собранный и невероятно элегантный в своем темном костюме, загадочно улыбался.
Через некоторое время я нарушила молчание.
– Ты вроде бы говорил «завтрак», да, Джош? Он снова покосился на меня и кивнул.
– Думаю, это будет типичный европейский завтрак.
Я решила не задавать больше вопросов. Мы ехали молча, наконец где-то близ Базингстока он свернул с автострады и начал оглядывать окрестности – очевидно, в поисках отеля или кафе. К чему понадобилось тащиться завтракать в такую даль, пусть даже сегодня у меня и день рождения? Затем я забеспокоилась: а как же магазин? Ведь пока доедем обратно, будет уже поздно, и я опоздаю на работу. Да уже сейчас почти девять! Может, стоит позвонить Гейл? Я заметила, что в «ягуаре» Джоша есть радиотелефон.
Он проследил за направлением моего взгляда и усмехнулся.
– Не волнуйся, – сказал он. – Все улажено.
– Ты хочешь сказать, что предупредил Гейл?
– Ну конечно!
Все та же загадочная улыбка на губах. Мы проехали мимо похожих, словно близнецы, отелей. Джош сбавил скорость, затем покачал головой и пробормотал:
– Что-то они мне не очень… – и покатил дальше.
Наконец он еще раз свернул и выехал на проселочную дорогу, где не было видно никаких отелей, лишь вдалеке, среди деревьев, мелькнуло здание, напоминавшее ангар.
– Вот это уже ближе к делу, – весело заметил Джош. – То, что надо! Правда, крыша там протекает, но ничего. Дождя сегодня вроде бы не предвидится.
Дразнящая улыбка не сходила с его губ.
Узкая дорожка огибала ангар, за ним открывалось поле. «Ягуар» выкатил на траву и остановился. Я вопросительно взглянула на Джоша, потом – на поле. И тихо ахнула. Это был маленький аэродром.
Затем я просто потеряла дар речи от изумления. Из ангара вышли мужчины в комбинезонах. Похоже, Джош был с ними знаком. Взял чемодан и ушел вслед за ними неизвестно куда. Но перед этим обернулся ко мне и взмахом руки указал на маленький желтый летательный аппарат. Он стоял на траве, задрав нос к небу, под крыльями виднелись какие-то подпорки. Я с ужасом взирала на него. Нет, только не это, подумала я. Никому, даже Джошу, не позволю вовлечь себя в эту авантюру. Не хочу, чтоб день рождения стал днем моей смерти!
Появился Джош. Должно быть, он заметил выражение ужаса на моем лице. Подошел и взял за руку.
– Не надо бояться, – сказал он. – Тут нет ничего страшного. Тебе понравится. Обещаю!
Обещаю! Как можно обещать такое?..
– Боюсь? Ничего я не боюсь, Джош, ни капельки! – ответила я. – Он такой симпатичный…
Я снова бросила взгляд на хрупкую желтую бабочку. Да она рассыплется в воздухе при первом же порыве ветра! А колесики прямо какие-то игрушечные – точь-в-точь как у тележки, которую мы с Рейчел соорудили в прошлом году для чучела Гая Фокса 47.
– Ты удивишься, до чего в нем удобно, – добавил он.
Разумеется, удивлюсь. Кабина не превышала по размерам клетку для хомяка. С одного крыла свисал кусок какой-то бечевки. Кусок обшивки на хвосте отодрался и хлопал по ветру.
– А уж вид оттуда совершенно потрясающий!
Уверена в этом. Настолько потрясающий, что я отдала бы что угодно, лишь бы его не видеть. О Господи, больше всего на свете мне хотелось домой. Причем немедленно!
– Не бойся, тебя не укачает. Удивительно тихий, безветренный день…
Господи, да меня уже подташнивает, а ведь ноги еще стоят на земле.
– Похоже, я тебя убедил.
Я выдавила улыбку. Не собираюсь портить Джошу настроение. Ведь он приготовил мне такой оригинальный подарок. Пусть даже этот подарок и прикончит меня.
– О нет, Джош, что ты, напротив! – сказала я. – Конечно же, убедил. Да я уже сотни раз летала!
Может, и летала, но только не на аппаратах, сделанных из бумаги и бечевок. Нос маленькой желтой бабочки указывал прямиком на солнце. Похоже, она ждала и не могла дождаться, когда взлетит. Я сглотнула слюну.
– О, Джош! Это совершенно замечательно, просто чудесно! Нет, правда! – И я обняла его в надежде, что он не почувствует, как я вся дрожу. А если и почувствует, пусть примет это за дрожь страсти. – Ну теперь наконец скажешь, куда мы летим?
Джош открыл дверцу кабины и помог мне забраться.
– Ясное дело, не скажу! – ответил он. – Ну ладно, так уж и быть, намекну. Во Францию! – Он рассмеялся. – Разве я не говорил, что нас ждет европейский завтрак?
Оказавшись в кабине, я в очередной раз подивилась феномену, с которым сталкивалась, надевая мини-юбку: – внутри она оказалась вдвое просторнее, чем выглядела снаружи. Я села рядом с Джошем и пристегнулась ремнями. Он надевал на голову какую-то штуку с разными устройствами, и ответвлением, подвешенным возле рта и напоминавшим зубную щетку. Два свободных сиденья позади были завалены картами и какими-то графиками. Я нервно озиралась в поисках парашюта, спасательного плотика, надувного жилета, огнетушителя, кислородной маски, транквилизаторов, бутылки джина – словом, чего угодно, что могло бы способствовать спасению жизни. Но ничего похожего не наблюдалось. Затем взревел мотор, пропеллер нехотя завертелся, набирая обороты, и вскоре лопасти его закрутились с такой быстротой, что я перестала их видеть. Может, он вообще отвалился?.. Машина начала двигаться. Я закрыла глаза. Жизнь моя висела на волоске. Самое главное теперь – вовремя обнаружить Бога, чтоб Он присутствовал при моем переходе от жизни к смерти и помог бы облегчить этот процесс.
Я держала глаза закрытыми и вскоре поняла, что, как ни странно, вроде бы еще жива. Чтоб убедиться в этом, я, собравшись с духом, приоткрыла один глаз, всего на секунду. И тут вдруг во мне проснулось любопытство. Раз я пока что еще жива, может, попробовать расслабиться и получить удовольствие? И я открыла оба глаза и огляделась.
И словно по мановению волшебной палочки перенеслась на небо. Летела по небу точно во сне.
Джош взглянул на меня.
– Ну как ты? В порядке?
Я кивнула. Более чем в порядке. После всех страхов и опасений я испытывала не только облегчение, но и восторг. Боже, до чего же чудесно плыть вот так, вдвоем, сквозь облака! Мне хотелось смеяться. Хотелось петь. Хотелось остановить самолет в воздухе и заняться любовью. И тут же вспомнился вчерашний день, унылый завтрак в Брайтоне с мужем, который забыл о моем дне рождения.
Я глянула вниз: может, как раз сейчас мы пролетаем над Брайтоном. Но увидела лишь неровную линию берега и море, испещренное крохотными белыми пятнышками. Я робко опустила руку на колено Джоша – не уверена, что такие штуки можно проделывать с пилотом. Но он улыбнулся и обнял меня за плечи. А потом наклонился и расстегнул пуговку на блузке.
– Все нормально, никто не увидит, – сказал он.
Но меня куда больше беспокоил самолет. Может ли он лететь сам по себе, без управления? И мне тут же представились заголовки завтрашних газет: «В проливе найдено тело матери, без блузки и бюстгальтера». Мне захотелось расстегнуть ширинку на брюках Джоша. Почему бы и нет? Ведь если самолет управляется автопилотом, можно на время позабыть о рычагах управления и подержать в руке нечто более существенное. А тем временем пальцы Джоша продолжали исследовать всю меня, словно по методу Брайля 48. Гладили груди, живот, бедра… О Боже! Я содрогнулась и кончила. И замутненным от оргазма взором вдруг увидела, что небо с облаками находится внизу, а море – над головой.
– Это что… я виновата? – задыхаясь, спросила я, когда самолет вновь принял нормальное положение.
Джош смеялся.
– Кто ж еще! Власть секса! Элементарные законы аэродинамики. – Он наклонился и поцеловал меня: – С днем рождения, дорогая!
Я приникла к нему. Сердце у меня стучало громче, чем мотор.
– Так вот для чего ты научился летать… – пробормотала я. – Устраивать своим дамочкам «мертвую петлю», да?
Он улыбнулся:
– Лучшее лекарство от боязни высоты.
Я сунула ладонь ему под рубашку и впилась ногтями в спину.
– Зверь! Я хочу тебя! – сказала я.
На самом деле мне хотелось сказать: «Я все время хочу тебя!»
Джош покосился на меня.
– Я все время хочу тебя… – пробормотал он, словно прочитав мои мысли. – И ты это прекрасно знаешь! – Затем, словно спохватившись, что сказал лишнее, добавил: – Вон, посмотри! – И указал вниз. – Мы уже на подлете. Так что прошу привести себя в порядок.
И он наконец занялся какими-то кнопками и рукоятками на приборной доске, и звук мотора тут же изменился. Я почувствовала, что самолет снижается. Джош говорил по радио по-французски, в ответ ему сквозь шумы и треск доносился голос. Из окна были видны отвесные береговые обрывы, мы пролетали почти вровень с ними. Двускатные крыши домов поблескивали под солнцем. Внизу, по шоссе, тянущемуся вдоль пляжа, проезжали машины. С высоты они казались крохотными – точь-в-точь игрушечные модели производства фирмы «Динки той».
– Где мы, Джош? – спросила я, застегнув последнюю пуговицу на блузке и оправив юбку.
– В Ле-Туке, – ответил он.
Теперь мы пролетали уже на уровне деревьев и домов. Проваливались в ямы, скользили. Снова проваливались. Желудок у. меня спазматически сжался. Затем самолет со стуком коснулся земли, его тряхнуло. Потом еще раз и еще. Что ж, по крайней мере здесь хоть более нормальная взлетно-посадочная полоса и даже стоял регулировщик, размахивающий двумя пинг-понговыми ракетками. Спазмы в желудке прекратились. Я посмотрела на часы. Одиннадцать. По французскому времени – полдень.
И тут мною овладело радостное ребяческое возбуждение. Мы во Франции! Просто не верится!
– Господи, Джош! – воскликнула я. – А как же паспорт? У меня же нет паспорта! Выходит, я нелегальная иммигрантка.
Джош не ответил. Он был занят приборами. Пропеллер остановился, мотор выключился. Он поднял руку и сдвинул крышу над головой. В кабину ворвалось солнце. Затем обернулся ко мне и вынул из кармана маленький бумажник. Открыл. Я увидела карточку, на которой крупными буквами значилось: «Пресса». И с улыбкой снова убрал бумажник в карман.
– Кроме того, начальник этого маленького аэродрома – мой приятель. Я скажу ему, что прилетел с любовницей. Он француз, поймет.
Я рассмеялась.
– Оригинально! Что ж, так оно и есть. Я действительно твоя любовница.
– А потому, – добавил он, – пора начинать обращаться с тобой соответствующим образом.
И с этими словами, демонстрируя недюжинную силу, Джош обхватил меня за талию, приподнял и высадил из самолета. Сразу видно, что изрядно поднаторел в этом деле, подумала я. Должно быть, успел повытаскивать из самолета не один десяток дам.
Мы стояли на асфальтовой дорожке. Джош забрал из самолета чемодан и летные карты.
– Ты больше чем просто любовница, – тихо заметил он. – Ты – моя любовь…
Я была потрясена до глубины души. Впервые между нами прозвучало это слово. Мне хотелось ответить, сказать нечто соответствующее случаю. Слова должны были исходить из самого сердца, но я не знала, что это за слова. И молча сжала руку Джоша в своей. Он обнял меня за плечи.
– Так, посмотрим, – спокойно произнес он, когда мы подошли к зданию аэровокзала. Как только ему удается сохранять такую невозмутимость?
На вывеске значилось: «Douane» 49. Джош подвел меня к другой двери с табличкой поменьше: «Passage Interdit» 50. Помахал своей карточкой «Пресса» перед носом жандарма и назвал чье-то имя. Неприветливое выражение на лице жандарма тут же сменилось почтительным, и он начал названивать кому-то по мобильному телефону. Произнес несколько слов, затем протянул трубку Джошу, который оживленно затарахтел по-французски. Я не понимала ни слова. Затем он вернул телефон жандарму, тот повесил его на пояс и продолжил с любопытством таращиться на нас.
Я услышала, как наверху хлопнула дверь, кто-то торопливо сбегал по ступенькам. И вот на лестнице появился низенький полный мужчина лет пятидесяти. Завидя нас, он так и расплылся в улыбке. Джош обнял его. Затем представил меня: «mon collegue» 51. Хорошо еще, что не «та maitresse» 52. Мне Джош объяснил, что это и есть начальник аэропорта, его давнишний друг.
– Прости, мы отойдем на минутку, – добавил он, и они с начальником отошли в сторону, к двери. Я поняла, что речь идет о моем паспорте. И, напустив на себя безразличный вид, начала озираться по сторонам.
Беседа долго не продлилась, и я почти не слышала ее. Но несколько слов все же уловила – особенно одно, которое начальник аэропорта повторил несколько раз. «Милорд»! Несколько раз он произнес: «Bien sur, milord» 53, затем, уже обернувшись ко мне: «A voire service, milord!» 54
Джош позвал меня, и, выйдя из здания, мы обошли его и оказались у железных ворот, открывавшихся на частную автостоянку. В солнечных лучах поблескивал роскошный черный «ситроен». Под ветровым стеклом я заметила карточку с надписью: «Officiel» 55.
– Bon voyage! 56 – сказал начальник, протягивая Джошу ключи. Затем отдал ему честь, а меня одарил одобрительной улыбкой, и особенно одобрительно покосился на ноги. Я уселась в «ситроен», откинулась на спинку сиденья, и мы тронулись в путь.
– Джош, – сказала я, когда мы отъехали от аэропорта, – можешь ты мне наконец объяснить, что все это значит?
Он хитровато покосился на меня уголком глаза.
– Чуть позже, – ответил он. – Ведь в конце концов у тебя день рождения! А разве дни рождения не должны состоять из сплошных сюрпризов?
Спорить я не стала. День рождения уже преподнес мне пару сюрпризов: полет во Францию и оргазм в небе. Интересно, что же ждет меня дальше?
Примерно через полчаса я получила ответ на этот вопрос. Джош свернул на дорогу, вдоль которой тянулась сплошная каменная стена. Вскоре появились ворота, украшенные двумя каменными статуями каких-то богинь – совершенно царственный въезд. «Ситроен», шурша шинами по гравию, въехал в парк. Огромный парк – посреди пролегала аллея, окруженная столетними дубами. Прихотливо извиваясь, она привела нас к замку. Над входом, точно геральдические гербы, красовались медали, различные знаки гастрономического отличия. Два лакея в униформах одновременно распахнули дверцы «ситроена». Затем нас ввел в раззолоченный холл мужчина, выступавший с таким непринужденным достоинством, что я даже начала высматривать у него ленточку «Legion d'honneur» 57.
У входа в обеденный зал он обернулся и торжественно произнес:
– Un grand plaisir, Monsieur Kelvin… et madam! 58
Я заметила, что перед тем как сказать «et madam» он немного запнулся. Очевидно, тем самым он давал понять, что я – нечто большее для Monsieur Kelvin, нежели просто madame. О Боже, подумала я, обожаю эти многозначительные намеки, отпускать которые французы просто мастера! И я тут же почувствовала себя скорее королевой, а не любовницей.