Страница:
— Тебе слишком много лгали, — проговорил Риммер Дэлл. — Но ты поймешь.
Он направился к двери камеры и остановился.
— Днем ты можешь выходить. Просто постучи в дверь, когда захочешь прогуляться. Спустись на плац и поупражняйся с оружием. Занятия пойдут тебе на пользу. Ты должен научиться как следует защищать себя. Однако не делай поспешных выводов. Уйти ты не можешь.
Ночью тебя снова запрут. Мне бы очень хотелось, чтобы все было по-другому, но пока нельзя. Слишком многое поставлено на карту. Я ненадолго уеду, путешествие займет несколько дней — надо позаботиться и о других. Мы еще поговорим, когда я вернусь. — Он долго смотрел на Колла, словно оценивая его силы, затем повернулся и вышел так же стремительно, как вошел.
Колл поглядел ему вслед, затем снова подошел к закрытому ставнями окну и замер, вглядываясь в темноту.
В эту ночь Колл плохо спал, во сне его преследовали темные твари с лицом его брата; он просыпался, и в голове снова и снова звучали слова Риммера Дэлла. «Вздор, — было его первой мыслью. — Ложь». Но внутренний голос нашептывал узнику, что в речах Первого Ищейки содержалась доля правды, а это, в свою очередь, наталкивало на малоприятную мысль, что, возможно, правдой было и все остальное. Пар — порождение Тьмы. Магия — оружие, способное уничтожить его. Обоим братьям угрожают темные силы, недоступные пониманию, не поддающиеся контролю.
Колл уже не знал, чему верить.
Проснувшись, он постучал в дверь. Ищейка открыл ему и провел вниз, на плац. Угрюмый бритоголовый парень, весь в прыщах и шрамах, предложил посостязаться с ним. Все утро они упражнялись на обмотанных войлоком дубинках. Колл вспотел и устал. Как приятно снова поразмяться!
Вечером, когда небо прояснилось, облака растаяли и стало светло, Колл, снова запертый в камере, оценил свое новое положение. Он по-прежнему оставался пленником, но уже не был приговорен постоянно сидеть в своей камере-одиночке. Ему дали возможность сохранить бодрость, здоровье и силу. Страх и отчаяние исчезли.
Безусловно, предстояло еще понять, не играет ли с ним Риммер Дэлл. В любом случае Первый Ищейка совершил ошибку. Он позволил Коллу Омсворду осмотреть Южный Страж.
А стало быть, побег теперь не казался ему таким невозможным, как прежде.
ГЛАВА 9
Он направился к двери камеры и остановился.
— Днем ты можешь выходить. Просто постучи в дверь, когда захочешь прогуляться. Спустись на плац и поупражняйся с оружием. Занятия пойдут тебе на пользу. Ты должен научиться как следует защищать себя. Однако не делай поспешных выводов. Уйти ты не можешь.
Ночью тебя снова запрут. Мне бы очень хотелось, чтобы все было по-другому, но пока нельзя. Слишком многое поставлено на карту. Я ненадолго уеду, путешествие займет несколько дней — надо позаботиться и о других. Мы еще поговорим, когда я вернусь. — Он долго смотрел на Колла, словно оценивая его силы, затем повернулся и вышел так же стремительно, как вошел.
Колл поглядел ему вслед, затем снова подошел к закрытому ставнями окну и замер, вглядываясь в темноту.
В эту ночь Колл плохо спал, во сне его преследовали темные твари с лицом его брата; он просыпался, и в голове снова и снова звучали слова Риммера Дэлла. «Вздор, — было его первой мыслью. — Ложь». Но внутренний голос нашептывал узнику, что в речах Первого Ищейки содержалась доля правды, а это, в свою очередь, наталкивало на малоприятную мысль, что, возможно, правдой было и все остальное. Пар — порождение Тьмы. Магия — оружие, способное уничтожить его. Обоим братьям угрожают темные силы, недоступные пониманию, не поддающиеся контролю.
Колл уже не знал, чему верить.
Проснувшись, он постучал в дверь. Ищейка открыл ему и провел вниз, на плац. Угрюмый бритоголовый парень, весь в прыщах и шрамах, предложил посостязаться с ним. Все утро они упражнялись на обмотанных войлоком дубинках. Колл вспотел и устал. Как приятно снова поразмяться!
Вечером, когда небо прояснилось, облака растаяли и стало светло, Колл, снова запертый в камере, оценил свое новое положение. Он по-прежнему оставался пленником, но уже не был приговорен постоянно сидеть в своей камере-одиночке. Ему дали возможность сохранить бодрость, здоровье и силу. Страх и отчаяние исчезли.
Безусловно, предстояло еще понять, не играет ли с ним Риммер Дэлл. В любом случае Первый Ищейка совершил ошибку. Он позволил Коллу Омсворду осмотреть Южный Страж.
А стало быть, побег теперь не казался ему таким невозможным, как прежде.
ГЛАВА 9
Уолкер Бо томился в Каменном Очаге в тюрьме пострашней той, в которую заточили Моргана Ли.
Уолкер вернулся из Сторлока полный решимости исцелиться от терзающего его недуга, обезвредить яд асфинкса — самому сделать то, что оказалось не под силу сторам. Через неделю он понял, что все попытки его тщетны и он тоже бессилен. Дни тянулись медленно. Под палящим зноем, озлобленный и измученный, в отчаянии бродил он по долине, пытаясь придумать какое-нибудь колдовство, способное остановить распространение яда. Ночи проходили в бесплодных раздумьях, не принося ни сна, ни отдыха. Он давал себе мысленные установки, направлял силу своей магии внутрь, пытаясь остановить, обратить вспять или хотя бы замедлить действие яда. Все оказалось напрасным. Тогда он попробовал направить магию в определенное русло (как когда-то он призывал огонь, чтобы защитить себя). Но направленный поток рассеивался и терял силу. Уолкер испробовал все заклятия и заклинания, накопленные за долгие годы. Все тщетно. Он принимал различные снадобья и порошки, на которые полагался Коглин. Уолкер пытался выжечь окаменевший обрубок руки, втирал целительные зелья. Ничего не помогало. Яд оказался слишком сильным. Он продолжал свою разрушительную работу, медленно убивая Уолкера.
Кот Шепоточек не покидал Уолкера, безмолвно следуя за ним во время дневных прогулок. Ночью, когда Уолкер тщетно пытался пустить в ход свою магию, он лежал в его комнате. Огромный зверь, казалось, понимал, что происходит с Уолкером, пытался уберечь его от невидимой угрозы, следил за ним, точно опасаясь, что тот может исчезнуть в любую минуту. Желтые глаза горели в темноте. И Уолкер смотрел с надеждой на эти огоньки, пытаясь отыскать путь к спасению.
Коглин делал все, чтобы поддержать Уолкера. Он неотлучно стоял на страже, правда, старался держаться на расстоянии, боясь его разозлить. Они по-прежнему были враждебно настроены и не могли долго выдерживать присутствие друг друга. Коглин время от времени давал Уолкеру советы, смешивал по его просьбе порошки и зелья, изготовлял по собственным рецептам мази и целебные снадобья, подсказывал формы магии, которые могли бы помочь. Он подбадривал и утешал, заверяя, что противоядие будет найдено.
Хотя Уолкер и не подавал виду, он был благодарен старику за поддержку. Впервые за многие годы Темный Родич не хотел оставаться один. Он никогда раньше не задумывался о смерти. Смерть маячила где-то далеко, и, когда она приблизится, он, конечно же, будет готов встретиться с ней. Теперь он понял, что заблуждался, и был напуган и взволнован — его обуревали самые разные чувства, сталкивающиеся, точно камни, брошенные на дно телеги. Он старался остаться уравновешенным, сохранить веру в себя, хоть какую-то надежду, но без успокаивающего присутствия Коглина он бы погиб. Лицо и голос старика, его движения, его причуды, такие знакомые и родные, были необходимы Уолкеру, удерживали его от падения в пропасть. Уолкер знал Коглина с давних пор, и в отсутствие Пара и Колла старик был единственным звеном, связывающим его с прошлым, которое он сначала презирал, затем проклинал, наконец полностью отверг — и вот теперь отчаянно пытался вернуть, ибо прошлое было связано с обладанием спасительной магией. Если бы Уолкер не относился к нему с таким пренебрежением, не поспешил избавиться от его влияния, постарался бы понять его, постичь, овладеть его тайнами и заставить служить себе, возможно, теперь ему было бы легче бороться со смертельной угрозой.
Но прошлого не вернуть. Видимо, поэтому Коглин, который некогда передал ему свои магические знания, был сейчас так нужен Уолкеру. Теперь, когда будущее казалось неопределенным, он обнаружил в себе потребность прикоснуться к тому, что связывало его с теми далекими временами.
Коглин явился к нему на второй год его отшельнической жизни в Каменном Очаге. Со дня смерти Риссе прошло уже пятнадцать лет, со дня смерти Кеннера — пять. Уолкер жил один, несмотря на попытки Джаралана и Мирианны Омсворд ввести его в свою семью. Он считал себя отверженным: магия не позволяла ему стать полноправным членом общества. У всех Омсвордов со времен Брин по достижении совершеннолетия магическая сила исчезала, но с Темным Родичем этого не произошло. Напротив, магия окрепла, стала более заметной, менее управляемой. Уолкеру было трудно справляться с ней и в Тенистом Доле, но в Каменном Очаге это стало почти невозможно. Его магия теперь проявлялась по-новому: появились ненужные прозрения, странные предвидения, болезненно-резкая чувствительность, пугающие вспышки грубой силы, грозившие разрушить его самого. Он был не в силах справиться с ними, не понимал их источника и потому не мог рассчитать их действие. Тогда он решил, что ему лучше жить в одиночестве, не подвергая опасности других. И почувствовал, что медленно теряет рассудок.
Коглин изменил его жизнь.
Стояла поздняя осень. Однажды вечером из-за деревьев вышел невысокий старик. Он появился внезапно, словно туман принес его с Вольфстаага. Ветер разметал его одежды и спутал седые волосы. При нем был Шепоточек, огромный черный кот, чье появление — как показалось Темному Родичу — предвещало перемену в его жизни. Коглин поведал Уолкеру историю своей жизни со времен Бремана и Великого Круга друидов до настоящего момента, историю, охватывающую целое столетие. Уолкер ему поверил. Он почувствовал, что в его невероятном повествовании нет ни капли вымысла. Он слышал истории о Коглине, связанные с Брин Омсворд, и то, что говорил старик, полностью соответствовало тем рассказам.
— Я спал сном друидов, — объяснял Коглин, — иначе пришел бы раньше. Я не думал, что уже пора, но твоя магия позвала меня. Час пробил. Именно таков был замысел Алланона, когда он передавал Брин родовую ответственность: наступит время, когда магия понадобится вновь, и одному из Омсвордов суждено будет владеть ею. Я знаю, что эта роль отведена тебе, Уолкер. И если так, тебе понадобится моя помощь, чтобы постичь действие волшебной силы.
У Уолкера возникли дурные предчувствия, но он понимал, что старик научит его управлять магией, а он так нуждался в этом.
Коглин пробыл с ним почти три года. Как наставник ученику открывал он Уолкеру знания друидов, давал ключи к их пониманию. Старик передавал ему мудрость Бремана и Алланона, учил погружаться в себя, чтобы обуздать первозданную магическую силу, мысленно направлять магию в единое русло, не позволять ей рассеиваться. Уолкер познал кое-что и на собственном опыте — ведь он прожил уже немало лет и пришел к самоотречению, необходимому, чтобы выстоять перед натиском этой деспотической силы. Коглин расширил его знания, углубляясь в такие области, куда сам Уолкер никогда бы не проник, обучая юношу приемам, которые тот даже не мог себе представить. Медленно, постепенно Уолкер стал замечать, что магия больше не управляет его жизнью — непредсказуемость уступила место контролю. Уолкер учился владеть собой.
В придачу Коглин обучал его наукам древнего мира: приготовлению снадобий и зелий, порошков, прожигающих металл, растворов, изменяющих форму твердых тел. Для Уолкера приподнялась завеса — он узнал о совершенно новой форме могущества. Любознательность привела его к попытке соединить знания древнего и нового мира, слить воедино магию и науку, что прежде никому не удавалось. Медленно и осторожно продвигался Уолкер по этому пути, опасаясь, как бы не стать жертвой собственных амбиций, которые подогревало ощущение своего могущества. Таких жертв было много: в древнем мире они развязали Большие Войны, в новом — мятежный друид Брона, и его носители знака Черепа, и черные странники Морды затеяли Битву Народов.
Затем настроение Уолкера резко изменилось, — возможно, причиной тому стала экзальтация, неизменно сопровождавшая эти магические сеансы. А может быть, его чрезмерная любознательность. Как бы то ни было, но он убедился, что полностью овладеть и управлять магией невозможно: сколько ни старайся оградить себя от ее неблагоприятных последствий, магическая сила в конце концов заявит о своих правах. Его отношение к магии изменилось буквально за одну ночь. Он попытался уйти от нее, отогнать ее от себя. Но, увы, из этого ничего не вышло, так как она стала его неотъемлемой частью. Коглин понимал, что происходит с Уолкером, пробовал его успокоить, но тот начал сомневаться в искренности Коглина: с какой это стати старик явился к нему? Вряд ли только из желания помочь! Скорее всего его просто решили прибрать к рукам! Нити заговора друидов уходили в далекое прошлое, во времена Шиа из рода Омсвордов. Уолкер не желал иметь с этим ничего общего. Он поссорился с Коглином, дело дошло до потасовки, и в конце концов Коглин ушел.
Правда, позже, по прошествии нескольких лет, он вернулся, но Уолкер больше ничему не хотел учиться — он боялся, что магия грозит ему порабощением. Лучше ограничиться уже постигнутыми знаниями, пусть неполными, зато вполне управляемыми, и держаться подальше от людей, как он и хотел с самого начала. Коглин волен приходить и уходить, они могут поддерживать свой хрупкий союз, но для него, Уолкера, устои друидов или бывших друидов, да и вообще кого бы то ни было — не закон. Он останется самим собой.
И вот его конец приближался, и теперь Уолкер уже не был так уверен в своей правоте. Не отгородись он тогда от магии, возможно, сумел бы оттянуть приход смерти. Признать это означало нанести удар по собственной гордости. Обидно было говорить о себе, что задним умом крепок, но ведь так оно и оказалось, и Уолкер Бо, всегда превыше всего ставивший истину, вынужден был это признать.
Однажды вечером — спустя неделю после возвращения из Сторлока — Уолкер, измученный болью, сидел у очага. Коглин постоянно держался рядом. Вот и сейчас он расположился в глубине комнаты и что-то читал.
— Ты бы посидел со мною, старик, — неожиданно обратился к нему Уолкер.
Коглин молча подошел и сел рядом. Они вместе смотрели на яркие языки пламени.
— Я умираю, — проговорил Уолкер, немного помолчав. — Я испробовал все, чтобы изгнать яд, и ничего не помогло. Моя магия оказалась бессильной. И твоя наука тоже. Придется нам примириться с этим. Попытаюсь сделать все возможное, чтобы справиться с ядом, но, похоже, мне не выжить.
Он неловко подтянул искалеченную руку, превозмогая боль и тяжесть.
— Но, прежде чем умру, я должен кое-что сказать тебе.
Коглин повернулся к нему и попытался заговорить, но Уолкер жестом остановил его.
— Я ожесточился против тебя без всякой причины. За твое добро платил злом. Теперь я раскаиваюсь. — Он посмотрел на старика. — Я боялся того, что может сделать со мной магия, если я подчинюсь ей, и по-прежнему боюсь. Это не значит, что я полностью пересмотрел свои взгляды. Я уверен, что друиды используют Омсвордов в своих целях, делают с нами что хотят, направляют нас. Мне трудно примириться с тем, что меня могут превратить в послушное орудие. Но я был не прав, причислив тебя к друидам. Твои намерения никак не были связаны с их планами. Ты действовал по своей воле.
— Это так, Уолкер. Но я действовал по воле судьбы, — отозвался Коглин, лицо его было печально. — Сколько мы тратим слов, чтобы описать, что с нами происходит, а все в итоге сводится к одному: мы живем так, как предназначено судьбой, — иногда это зависит от чьего-то выбора, иногда от случайных обстоятельств, но прежде всего от нас самих. — Он покачал головой. — И можно ли, например, утверждать, что я свободней, чем ты? Алланон явился ко мне точно так же, как и к тебе, как к юным Пару и Рен, и потребовал исполнить его волю. Я не могу отрицать этого.
Уолкер кивнул:
— Однако же я был с тобою резок и сожалею об этом. Я считал тебя врагом, поскольку ты был существом из плоти и крови, а не усопшим друидом или магическим созданием, и я мог выместить на тебе свою злобу. Я находил в тебе источник терзающего меня страха. Когда я наделял тебя этими свойствами, мне становилось легче.
Коглин пожал плечами:
— Не извиняйся. Магия — тяжелое бремя для любого, а для тебя — особенно. — Он помолчал. — И не надейся, что когда-нибудь освободишься от него.
— Смерть освободит, — откликнулся Уолкер.
— Если придет. — Старик сощурился. — Только вряд ли стал бы Алланон возлагать ответственность на того, кого так легко уничтожить. Вряд ли захотел бы подвергать угрозе плоды трудов своих.
Уолкер покачал головой:
— И друиды могут ошибаться.
— В таком-то серьезном деле?
— Возможно, он неверно рассчитал и кому-то другому суждено было сохранить магический дар по достижении совершеннолетия. А мне этот дар вверили по ошибке. Скажи, Коглин, что может спасти меня сейчас? Что мне еще сделать?
— Не знаю, Уолкер. Но чувствую: выход должен быть.
Они замолчали. Шепоточек, удобно вытянувшись у огня, поднял голову, взглянул, здесь ли Уолкер, и снова положил ее на лапы. Громко потрескивали поленья в очаге, струйка дыма растворилась в воздухе.
— Так ты полагаешь, что еще не все кончено? — проговорил наконец Уолкер. — Думаешь, они не позволят мне так просто расстаться с жизнью?
Коглин ответил не сразу. Помолчав немного, он сказал:
— Думаю, ты сам решишь, что тебе делать со своей жизнью, Уолкер. Чего тебе недостает, так это веры в свое предназначение.
Уолкер похолодел. Речь старика, точно эхом, повторила слова Алланона.
Значит, необходимо признать, что ответственность, некогда возложенная на Брин Омсворд, завещана ему, и он должен облечься в броню магии и выйти на битву, подобно непобедимому воину, явившемуся из тьмы веков. Ему предназначено уничтожить порождения Тьмы.
Но ведь он умирает, как же быть?
Снова воцарилась тишина, и на этот раз он ее не нарушил.
Спустя три дня состояние Уолкера резко ухудшилось. Снадобья сторов и заботы Коглина оказались бессильны перед разрушительным действием яда. Уолкер проснулся в жару, голова кружилась, он с трудом смог подняться. Позавтракав, он вышел на крыльцо, чтобы насладиться солнечным теплом, и рухнул на землю. Что происходило дальше, Уолкер почти не помнил.
Коглин снова уложил его в постель и принялся обертывать мокрыми тряпками, чтобы снять жар, бушевавший в крови больного, словно незатухающее пламя. Уолкер пил, но есть не мог. И непрестанно грезил. Бесконечная череда злобных, наводящих ужас тварей проносилась перед ним, угрожая ему. Он сопротивлялся как мог, но у него не было оружия — и чудовища с легкостью одолевали свою жертву. В конце концов Уолкер сдался и погрузился в тяжелое забытье.
Время от времени он приходил в себя, и Коглин всегда оказывался рядом. Именно присутствие старика снова вернуло Темного Родича к жизни. Он вытянул больного из угрожающей тьмы. Узловатые пальцы крепко держали Уолкера. Знакомый голос убаюкивал, произнося какие-то неведомые слова. Уолкер чувствовал, что старик всегда тут, подле него, ждет, когда его подопечный проснется.
«Тебе не суждено умереть, Уолкер Бо».
Ему казалось, что он не раз слышал эти слова, хотя с уверенностью утверждать не стал бы.
Иногда Уолкер видел, как старик наклоняется совсем близко: пергаментная кожа, покрытая морщинами и шрамами, редкие всклокоченные волосы и седая клочковатая борода, ясные, умные глаза. Он был похож на могучее дерево — ветви и ствол стары, а листья свежи и по-весеннему зелены. Когда недуг угрожал одержать верх, Коглин ни на шаг не отходил от больного, поддерживал, ободрял. Только благодаря старику Уолкер не сдался, продолжал бороться.
На четвертый день Уолкер проснулся в полдень и немного поел. Наступление яда временно удалось задержать, снадобья, заботливый уход Коглина и воля к жизни самого Уолкера опять восторжествовали. Он внимательно осмотрел изувеченную руку. Яд проник дальше. Рука окаменела почти до плеча.
Этой ночью он плакал от ярости и отчаяния. Засыпая, Уолкер почувствовал, что Коглин стоит рядом, такой беспомощный и хрупкий на фоне необъятной, безжалостной тьмы. Он тихим голосом уговаривал больного, что все кончится хорошо.
Медленно и бесцельно тянулись часы между полночью и рассветом, время словно сбилось с пути. На этот раз Уолкера разбудил инстинкт, он почувствовал: происходит нечто ужасное, и с трудом приподнялся на локте, слабый и обескураженный, не в состоянии определить, что же случилось. Странный, ни на что не похожий звук нарушил ночное безмолвие. Резко вспыхнул огонь, озарив занавешенное окно.
Уолкер услышал голоса. «Нет, — подумал он с тревогой. — Это не голоса. Гортанные нечеловеческие звуки».
Призвав на помощь все оставшиеся силы, Уолкер ползком преодолел расстояние между кроватью и окном и замер — необходимо соблюдать осторожность, чтобы не выдать себя. Звуки снаружи усилились, он почувствовал неприятный запах.
Уолкер на ощупь отыскал подоконник и подтянулся. То, что он увидел за окном, заставило его похолодеть от ужаса.
Коглин проснулся оттого, что Шепоточек тыкался в него мордой. Накануне он допоздна изучал древние книги, пытаясь найти средство для спасения Уолкера Бо. Было далеко за полночь, когда он уснул в кресле у очага; книга, которую он читал, так и осталась лежать раскрытой у него на коленях.
— Чтоб тебе провалиться, кот, — пробормотал он.
Но когда сон прошел, первой его мыслью было: что-то случилось с Уолкером. Затем он услышал звуки — негромкие, нарастающие: урчание, шипение, рычание. Звериные звуки. Они явно приближались.
Коглин рывком вскочил на ноги, протер глаза. На обеденном столе горел одинокий светильник, огонь в очаге погас. Старец торопливо заковылял к двери, торопясь выяснить, что происходит. Шепоточек бежал впереди. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, зубы оскалились. То, что находилось там, снаружи, болотному коту было явно не по душе.
Коглин распахнул дверь и вышел на крыльцо. Над головой раскинулось ясное, бездонное небо. Лунный свет струился сквозь листву, омывая долину серебристым сиянием. Воздух был прохладен. Старец остановился на крыльце, вглядываясь во тьму. Десятки пар крохотных красных огоньков мигали ему из лесного мрака — маленькие алые цветки, разбросанные тут и там, сияющие на черном фоне. Огни были повсюду, казалось, они кольцом окружали дом и поляну.
Коглин прищурился, чтобы разглядеть их получше. И вдруг понял, что это чьи-то глаза.
Он заметил среди огней какое-то движение. Возникший перед ним человек был облачен в черную одежду с вышитым на груди серебряным знаком — волчьей головой. Человек шагнул в полосу лунного света, и теперь Коглин отчетливо видел его: огромного роста, костлявый, с похожим на череп лицом и безжизненными глазами.
Риммер Дэлл, тотчас же понял старик, и сердце у него оборвалось.
— Старик, — произнес пришелец сдавленным скрипучим голосом.
Коглин не ответил, он не сводил с него глаз, заставляя себя не смотреть туда, где виднелось открытое окно спальни Уолкера. Страх и гнев душили старика, внутренний голос кричал: «Беги, спасай свою жизнь! Быстрее! Разбуди Уолкера. Помоги ему скрыться!"
Но Коглин понимал, что уже поздно.
Он давно знал, что это случится.
— Мы пришли за тобой, старик, — прошептал Риммер Дэлл. — Я и мои приятели.
Он сделал знак рукой, и окружающие его существа стали по очереди выбираться на свет — порождения Тьмы, ночные кошмары. Одни были уродливы, как лесная женщина, которую Коглин прогнал из лагеря Пара и Колла Омсвордов несколько недель назад; другие, стоявшие на четвереньках, покрытые волосами, походили на собак и волков; искаженные лица их превратились в звериные морды, зубы и когти обнажились. Мерзкие твари издавали утробные звуки.
— Неудачники, — объявил их предводитель. — Люди, не смевшие преодолеть свою слабость. Теперь они служат высшим целям. — Дэлл шагнул вперед. — Ты последний из тех, кто противостоял мне. Все дети Шаннары мертвы, сметены с лица земли. Остался только ты, жалкий друид, и никто не спасет тебя.
Морщины, избороздившие лицо Коглина, стали резче.
— Так ли это? — усомнился он. — Ты что же, всех убил?
Риммер Дэлл молча смотрел на него.
«Неправда, — внезапно решил Коглин. — Никого ему не удалось убить, просто он хочет, чтобы я в это поверил».
— И проделал такой путь, чтобы сообщить мне об этом? — поинтересовался старик.
— Я пришел, чтобы покончить с тобой, — отозвался Риммер Дэлл.
«Ну что же, вот тебе и ответ», — подумал старик.
Что бы ни сделал Первый Ищейка с детьми Шаннары, этого оказалось недостаточно: теперь он явился за Коглином, вероятно считая его более легкой добычей. Старик улыбнулся. Подумать только, чем все кончилось. Ну что ж, по крайней мере, он обо всем знал заранее. Алланон предупредил его еще тогда, когда просил вернуть «Историю друидов» из Паранора. Конечно же, Уолкеру Коглин ничего не сказал. Хотел сказать, но так и не решился. Просто показалось, что ни к чему. «Узнай же, Коглин, — нараспев говорила ему тень Алланона, — я прочел знаки подземного мира: твой срок в земной юдоли почти истек. Смерть взяла твой след, а она — безжалостный охотник. Смерть настигнет тебя, когда ты следующий раз взглянешь в лицо Риммеру Дэллу. Так помни же! Когда пробьет этот час, возьми у Уолкера Бо „Историю друидов“ и крепко держи ее, словно в ней заключена твоя жизнь. Не выпускай ее из рук. Не отдавай ее. Помни, Коглин».
«Помни…»
Коглин собрался с мыслями. «История друидов» хранилась в доме, в нише под каменным очагом — там, куда ее спрятал Уолкер.
«Помни…»
Он устало, покорно улыбнулся. Конечно же, он задавал тогда вопросы, только тень не пожелала ответить. Очень похоже на Алланона. Достаточно и того, что Коглин знает о надвигающихся событиях, а подробности ему ни к чему.
Шепоточек заворчал, шерсть его встала дыбом. Он припал к земле, готовясь защитить старика, и Коглин понял, что спасти кота не удастся, — тот ни за что его не покинет. Старик покачал головой. Хорошо же! Странное ощущение спокойствия охватило его. Мысли были ясны и отчетливы. Порождения Тьмы пришли за ним, о присутствии Уолкера Бо они не знали. Нужно сделать так, чтобы и не узнали.
Коглин нахмурился. Поможет ли ему теперь «История друидов», если он сумеет добраться до книги?
Он посмотрел Риммеру Дэллу в глаза и на этот раз открыто улыбнулся.
— Думаю, вас слишком мало, — сказал он.
Рука его взметнулась вверх, и серебристая пыль посыпалась на Первого Ищейку, воспламеняясь при прикосновении к нему. Риммер Дэлл дико закричал и отшатнулся, а его твари со всех сторон ринулись на старика. Однако Шепоточек решительно преградил им путь и первого, попытавшегося прорваться, разорвал на куски. Коглин тем временем метнул в своих преследователей несколько пригоршней серебристой пыли, и они тоже вспыхнули огнем. Порождения Тьмы завизжали и завыли, натыкаясь друг на друга.
Они дико метались в лунном свете, переполняя поляну пылающими телами. Твари кидались друг на друга и умирали. Легкая добыча! Коглин, охваченный неистовым восторгом, взрывал ночь ослепительно белым сиянием.
На короткий миг старику показалось, что ему, может быть, еще удастся выжить.
Но тут вновь появился Риммер Дэлл. Он был слишком могуществен, и магия Коглина не могла справиться с ним. Он хлестнул своим огнем покорных ему тварей — волков и собак, утративших человеческий облик людей и не способных рассуждать чудовищ. Перепуганные порождения Тьмы, одержимые ненавистью и яростью, снова устремились в атаку. «На этот раз их уже не удастся сдержать», — понял Коглин. Шепоточек, огромный и стремительный по сравнению с нападавшими, разметал первую волну, однако новые полчища тварей навалились на него, пустив в ход зубы и когти. Коглин ничем не мог помочь отважному коту — порождения Тьмы продвигались вперед, несмотря на взрывы серебристой пыли вокруг них. Шепоточек начал отступать.
Уолкер вернулся из Сторлока полный решимости исцелиться от терзающего его недуга, обезвредить яд асфинкса — самому сделать то, что оказалось не под силу сторам. Через неделю он понял, что все попытки его тщетны и он тоже бессилен. Дни тянулись медленно. Под палящим зноем, озлобленный и измученный, в отчаянии бродил он по долине, пытаясь придумать какое-нибудь колдовство, способное остановить распространение яда. Ночи проходили в бесплодных раздумьях, не принося ни сна, ни отдыха. Он давал себе мысленные установки, направлял силу своей магии внутрь, пытаясь остановить, обратить вспять или хотя бы замедлить действие яда. Все оказалось напрасным. Тогда он попробовал направить магию в определенное русло (как когда-то он призывал огонь, чтобы защитить себя). Но направленный поток рассеивался и терял силу. Уолкер испробовал все заклятия и заклинания, накопленные за долгие годы. Все тщетно. Он принимал различные снадобья и порошки, на которые полагался Коглин. Уолкер пытался выжечь окаменевший обрубок руки, втирал целительные зелья. Ничего не помогало. Яд оказался слишком сильным. Он продолжал свою разрушительную работу, медленно убивая Уолкера.
Кот Шепоточек не покидал Уолкера, безмолвно следуя за ним во время дневных прогулок. Ночью, когда Уолкер тщетно пытался пустить в ход свою магию, он лежал в его комнате. Огромный зверь, казалось, понимал, что происходит с Уолкером, пытался уберечь его от невидимой угрозы, следил за ним, точно опасаясь, что тот может исчезнуть в любую минуту. Желтые глаза горели в темноте. И Уолкер смотрел с надеждой на эти огоньки, пытаясь отыскать путь к спасению.
Коглин делал все, чтобы поддержать Уолкера. Он неотлучно стоял на страже, правда, старался держаться на расстоянии, боясь его разозлить. Они по-прежнему были враждебно настроены и не могли долго выдерживать присутствие друг друга. Коглин время от времени давал Уолкеру советы, смешивал по его просьбе порошки и зелья, изготовлял по собственным рецептам мази и целебные снадобья, подсказывал формы магии, которые могли бы помочь. Он подбадривал и утешал, заверяя, что противоядие будет найдено.
Хотя Уолкер и не подавал виду, он был благодарен старику за поддержку. Впервые за многие годы Темный Родич не хотел оставаться один. Он никогда раньше не задумывался о смерти. Смерть маячила где-то далеко, и, когда она приблизится, он, конечно же, будет готов встретиться с ней. Теперь он понял, что заблуждался, и был напуган и взволнован — его обуревали самые разные чувства, сталкивающиеся, точно камни, брошенные на дно телеги. Он старался остаться уравновешенным, сохранить веру в себя, хоть какую-то надежду, но без успокаивающего присутствия Коглина он бы погиб. Лицо и голос старика, его движения, его причуды, такие знакомые и родные, были необходимы Уолкеру, удерживали его от падения в пропасть. Уолкер знал Коглина с давних пор, и в отсутствие Пара и Колла старик был единственным звеном, связывающим его с прошлым, которое он сначала презирал, затем проклинал, наконец полностью отверг — и вот теперь отчаянно пытался вернуть, ибо прошлое было связано с обладанием спасительной магией. Если бы Уолкер не относился к нему с таким пренебрежением, не поспешил избавиться от его влияния, постарался бы понять его, постичь, овладеть его тайнами и заставить служить себе, возможно, теперь ему было бы легче бороться со смертельной угрозой.
Но прошлого не вернуть. Видимо, поэтому Коглин, который некогда передал ему свои магические знания, был сейчас так нужен Уолкеру. Теперь, когда будущее казалось неопределенным, он обнаружил в себе потребность прикоснуться к тому, что связывало его с теми далекими временами.
Коглин явился к нему на второй год его отшельнической жизни в Каменном Очаге. Со дня смерти Риссе прошло уже пятнадцать лет, со дня смерти Кеннера — пять. Уолкер жил один, несмотря на попытки Джаралана и Мирианны Омсворд ввести его в свою семью. Он считал себя отверженным: магия не позволяла ему стать полноправным членом общества. У всех Омсвордов со времен Брин по достижении совершеннолетия магическая сила исчезала, но с Темным Родичем этого не произошло. Напротив, магия окрепла, стала более заметной, менее управляемой. Уолкеру было трудно справляться с ней и в Тенистом Доле, но в Каменном Очаге это стало почти невозможно. Его магия теперь проявлялась по-новому: появились ненужные прозрения, странные предвидения, болезненно-резкая чувствительность, пугающие вспышки грубой силы, грозившие разрушить его самого. Он был не в силах справиться с ними, не понимал их источника и потому не мог рассчитать их действие. Тогда он решил, что ему лучше жить в одиночестве, не подвергая опасности других. И почувствовал, что медленно теряет рассудок.
Коглин изменил его жизнь.
Стояла поздняя осень. Однажды вечером из-за деревьев вышел невысокий старик. Он появился внезапно, словно туман принес его с Вольфстаага. Ветер разметал его одежды и спутал седые волосы. При нем был Шепоточек, огромный черный кот, чье появление — как показалось Темному Родичу — предвещало перемену в его жизни. Коглин поведал Уолкеру историю своей жизни со времен Бремана и Великого Круга друидов до настоящего момента, историю, охватывающую целое столетие. Уолкер ему поверил. Он почувствовал, что в его невероятном повествовании нет ни капли вымысла. Он слышал истории о Коглине, связанные с Брин Омсворд, и то, что говорил старик, полностью соответствовало тем рассказам.
— Я спал сном друидов, — объяснял Коглин, — иначе пришел бы раньше. Я не думал, что уже пора, но твоя магия позвала меня. Час пробил. Именно таков был замысел Алланона, когда он передавал Брин родовую ответственность: наступит время, когда магия понадобится вновь, и одному из Омсвордов суждено будет владеть ею. Я знаю, что эта роль отведена тебе, Уолкер. И если так, тебе понадобится моя помощь, чтобы постичь действие волшебной силы.
У Уолкера возникли дурные предчувствия, но он понимал, что старик научит его управлять магией, а он так нуждался в этом.
Коглин пробыл с ним почти три года. Как наставник ученику открывал он Уолкеру знания друидов, давал ключи к их пониманию. Старик передавал ему мудрость Бремана и Алланона, учил погружаться в себя, чтобы обуздать первозданную магическую силу, мысленно направлять магию в единое русло, не позволять ей рассеиваться. Уолкер познал кое-что и на собственном опыте — ведь он прожил уже немало лет и пришел к самоотречению, необходимому, чтобы выстоять перед натиском этой деспотической силы. Коглин расширил его знания, углубляясь в такие области, куда сам Уолкер никогда бы не проник, обучая юношу приемам, которые тот даже не мог себе представить. Медленно, постепенно Уолкер стал замечать, что магия больше не управляет его жизнью — непредсказуемость уступила место контролю. Уолкер учился владеть собой.
В придачу Коглин обучал его наукам древнего мира: приготовлению снадобий и зелий, порошков, прожигающих металл, растворов, изменяющих форму твердых тел. Для Уолкера приподнялась завеса — он узнал о совершенно новой форме могущества. Любознательность привела его к попытке соединить знания древнего и нового мира, слить воедино магию и науку, что прежде никому не удавалось. Медленно и осторожно продвигался Уолкер по этому пути, опасаясь, как бы не стать жертвой собственных амбиций, которые подогревало ощущение своего могущества. Таких жертв было много: в древнем мире они развязали Большие Войны, в новом — мятежный друид Брона, и его носители знака Черепа, и черные странники Морды затеяли Битву Народов.
Затем настроение Уолкера резко изменилось, — возможно, причиной тому стала экзальтация, неизменно сопровождавшая эти магические сеансы. А может быть, его чрезмерная любознательность. Как бы то ни было, но он убедился, что полностью овладеть и управлять магией невозможно: сколько ни старайся оградить себя от ее неблагоприятных последствий, магическая сила в конце концов заявит о своих правах. Его отношение к магии изменилось буквально за одну ночь. Он попытался уйти от нее, отогнать ее от себя. Но, увы, из этого ничего не вышло, так как она стала его неотъемлемой частью. Коглин понимал, что происходит с Уолкером, пробовал его успокоить, но тот начал сомневаться в искренности Коглина: с какой это стати старик явился к нему? Вряд ли только из желания помочь! Скорее всего его просто решили прибрать к рукам! Нити заговора друидов уходили в далекое прошлое, во времена Шиа из рода Омсвордов. Уолкер не желал иметь с этим ничего общего. Он поссорился с Коглином, дело дошло до потасовки, и в конце концов Коглин ушел.
Правда, позже, по прошествии нескольких лет, он вернулся, но Уолкер больше ничему не хотел учиться — он боялся, что магия грозит ему порабощением. Лучше ограничиться уже постигнутыми знаниями, пусть неполными, зато вполне управляемыми, и держаться подальше от людей, как он и хотел с самого начала. Коглин волен приходить и уходить, они могут поддерживать свой хрупкий союз, но для него, Уолкера, устои друидов или бывших друидов, да и вообще кого бы то ни было — не закон. Он останется самим собой.
И вот его конец приближался, и теперь Уолкер уже не был так уверен в своей правоте. Не отгородись он тогда от магии, возможно, сумел бы оттянуть приход смерти. Признать это означало нанести удар по собственной гордости. Обидно было говорить о себе, что задним умом крепок, но ведь так оно и оказалось, и Уолкер Бо, всегда превыше всего ставивший истину, вынужден был это признать.
Однажды вечером — спустя неделю после возвращения из Сторлока — Уолкер, измученный болью, сидел у очага. Коглин постоянно держался рядом. Вот и сейчас он расположился в глубине комнаты и что-то читал.
— Ты бы посидел со мною, старик, — неожиданно обратился к нему Уолкер.
Коглин молча подошел и сел рядом. Они вместе смотрели на яркие языки пламени.
— Я умираю, — проговорил Уолкер, немного помолчав. — Я испробовал все, чтобы изгнать яд, и ничего не помогло. Моя магия оказалась бессильной. И твоя наука тоже. Придется нам примириться с этим. Попытаюсь сделать все возможное, чтобы справиться с ядом, но, похоже, мне не выжить.
Он неловко подтянул искалеченную руку, превозмогая боль и тяжесть.
— Но, прежде чем умру, я должен кое-что сказать тебе.
Коглин повернулся к нему и попытался заговорить, но Уолкер жестом остановил его.
— Я ожесточился против тебя без всякой причины. За твое добро платил злом. Теперь я раскаиваюсь. — Он посмотрел на старика. — Я боялся того, что может сделать со мной магия, если я подчинюсь ей, и по-прежнему боюсь. Это не значит, что я полностью пересмотрел свои взгляды. Я уверен, что друиды используют Омсвордов в своих целях, делают с нами что хотят, направляют нас. Мне трудно примириться с тем, что меня могут превратить в послушное орудие. Но я был не прав, причислив тебя к друидам. Твои намерения никак не были связаны с их планами. Ты действовал по своей воле.
— Это так, Уолкер. Но я действовал по воле судьбы, — отозвался Коглин, лицо его было печально. — Сколько мы тратим слов, чтобы описать, что с нами происходит, а все в итоге сводится к одному: мы живем так, как предназначено судьбой, — иногда это зависит от чьего-то выбора, иногда от случайных обстоятельств, но прежде всего от нас самих. — Он покачал головой. — И можно ли, например, утверждать, что я свободней, чем ты? Алланон явился ко мне точно так же, как и к тебе, как к юным Пару и Рен, и потребовал исполнить его волю. Я не могу отрицать этого.
Уолкер кивнул:
— Однако же я был с тобою резок и сожалею об этом. Я считал тебя врагом, поскольку ты был существом из плоти и крови, а не усопшим друидом или магическим созданием, и я мог выместить на тебе свою злобу. Я находил в тебе источник терзающего меня страха. Когда я наделял тебя этими свойствами, мне становилось легче.
Коглин пожал плечами:
— Не извиняйся. Магия — тяжелое бремя для любого, а для тебя — особенно. — Он помолчал. — И не надейся, что когда-нибудь освободишься от него.
— Смерть освободит, — откликнулся Уолкер.
— Если придет. — Старик сощурился. — Только вряд ли стал бы Алланон возлагать ответственность на того, кого так легко уничтожить. Вряд ли захотел бы подвергать угрозе плоды трудов своих.
Уолкер покачал головой:
— И друиды могут ошибаться.
— В таком-то серьезном деле?
— Возможно, он неверно рассчитал и кому-то другому суждено было сохранить магический дар по достижении совершеннолетия. А мне этот дар вверили по ошибке. Скажи, Коглин, что может спасти меня сейчас? Что мне еще сделать?
— Не знаю, Уолкер. Но чувствую: выход должен быть.
Они замолчали. Шепоточек, удобно вытянувшись у огня, поднял голову, взглянул, здесь ли Уолкер, и снова положил ее на лапы. Громко потрескивали поленья в очаге, струйка дыма растворилась в воздухе.
— Так ты полагаешь, что еще не все кончено? — проговорил наконец Уолкер. — Думаешь, они не позволят мне так просто расстаться с жизнью?
Коглин ответил не сразу. Помолчав немного, он сказал:
— Думаю, ты сам решишь, что тебе делать со своей жизнью, Уолкер. Чего тебе недостает, так это веры в свое предназначение.
Уолкер похолодел. Речь старика, точно эхом, повторила слова Алланона.
Значит, необходимо признать, что ответственность, некогда возложенная на Брин Омсворд, завещана ему, и он должен облечься в броню магии и выйти на битву, подобно непобедимому воину, явившемуся из тьмы веков. Ему предназначено уничтожить порождения Тьмы.
Но ведь он умирает, как же быть?
Снова воцарилась тишина, и на этот раз он ее не нарушил.
Спустя три дня состояние Уолкера резко ухудшилось. Снадобья сторов и заботы Коглина оказались бессильны перед разрушительным действием яда. Уолкер проснулся в жару, голова кружилась, он с трудом смог подняться. Позавтракав, он вышел на крыльцо, чтобы насладиться солнечным теплом, и рухнул на землю. Что происходило дальше, Уолкер почти не помнил.
Коглин снова уложил его в постель и принялся обертывать мокрыми тряпками, чтобы снять жар, бушевавший в крови больного, словно незатухающее пламя. Уолкер пил, но есть не мог. И непрестанно грезил. Бесконечная череда злобных, наводящих ужас тварей проносилась перед ним, угрожая ему. Он сопротивлялся как мог, но у него не было оружия — и чудовища с легкостью одолевали свою жертву. В конце концов Уолкер сдался и погрузился в тяжелое забытье.
Время от времени он приходил в себя, и Коглин всегда оказывался рядом. Именно присутствие старика снова вернуло Темного Родича к жизни. Он вытянул больного из угрожающей тьмы. Узловатые пальцы крепко держали Уолкера. Знакомый голос убаюкивал, произнося какие-то неведомые слова. Уолкер чувствовал, что старик всегда тут, подле него, ждет, когда его подопечный проснется.
«Тебе не суждено умереть, Уолкер Бо».
Ему казалось, что он не раз слышал эти слова, хотя с уверенностью утверждать не стал бы.
Иногда Уолкер видел, как старик наклоняется совсем близко: пергаментная кожа, покрытая морщинами и шрамами, редкие всклокоченные волосы и седая клочковатая борода, ясные, умные глаза. Он был похож на могучее дерево — ветви и ствол стары, а листья свежи и по-весеннему зелены. Когда недуг угрожал одержать верх, Коглин ни на шаг не отходил от больного, поддерживал, ободрял. Только благодаря старику Уолкер не сдался, продолжал бороться.
На четвертый день Уолкер проснулся в полдень и немного поел. Наступление яда временно удалось задержать, снадобья, заботливый уход Коглина и воля к жизни самого Уолкера опять восторжествовали. Он внимательно осмотрел изувеченную руку. Яд проник дальше. Рука окаменела почти до плеча.
Этой ночью он плакал от ярости и отчаяния. Засыпая, Уолкер почувствовал, что Коглин стоит рядом, такой беспомощный и хрупкий на фоне необъятной, безжалостной тьмы. Он тихим голосом уговаривал больного, что все кончится хорошо.
Медленно и бесцельно тянулись часы между полночью и рассветом, время словно сбилось с пути. На этот раз Уолкера разбудил инстинкт, он почувствовал: происходит нечто ужасное, и с трудом приподнялся на локте, слабый и обескураженный, не в состоянии определить, что же случилось. Странный, ни на что не похожий звук нарушил ночное безмолвие. Резко вспыхнул огонь, озарив занавешенное окно.
Уолкер услышал голоса. «Нет, — подумал он с тревогой. — Это не голоса. Гортанные нечеловеческие звуки».
Призвав на помощь все оставшиеся силы, Уолкер ползком преодолел расстояние между кроватью и окном и замер — необходимо соблюдать осторожность, чтобы не выдать себя. Звуки снаружи усилились, он почувствовал неприятный запах.
Уолкер на ощупь отыскал подоконник и подтянулся. То, что он увидел за окном, заставило его похолодеть от ужаса.
Коглин проснулся оттого, что Шепоточек тыкался в него мордой. Накануне он допоздна изучал древние книги, пытаясь найти средство для спасения Уолкера Бо. Было далеко за полночь, когда он уснул в кресле у очага; книга, которую он читал, так и осталась лежать раскрытой у него на коленях.
— Чтоб тебе провалиться, кот, — пробормотал он.
Но когда сон прошел, первой его мыслью было: что-то случилось с Уолкером. Затем он услышал звуки — негромкие, нарастающие: урчание, шипение, рычание. Звериные звуки. Они явно приближались.
Коглин рывком вскочил на ноги, протер глаза. На обеденном столе горел одинокий светильник, огонь в очаге погас. Старец торопливо заковылял к двери, торопясь выяснить, что происходит. Шепоточек бежал впереди. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, зубы оскалились. То, что находилось там, снаружи, болотному коту было явно не по душе.
Коглин распахнул дверь и вышел на крыльцо. Над головой раскинулось ясное, бездонное небо. Лунный свет струился сквозь листву, омывая долину серебристым сиянием. Воздух был прохладен. Старец остановился на крыльце, вглядываясь во тьму. Десятки пар крохотных красных огоньков мигали ему из лесного мрака — маленькие алые цветки, разбросанные тут и там, сияющие на черном фоне. Огни были повсюду, казалось, они кольцом окружали дом и поляну.
Коглин прищурился, чтобы разглядеть их получше. И вдруг понял, что это чьи-то глаза.
Он заметил среди огней какое-то движение. Возникший перед ним человек был облачен в черную одежду с вышитым на груди серебряным знаком — волчьей головой. Человек шагнул в полосу лунного света, и теперь Коглин отчетливо видел его: огромного роста, костлявый, с похожим на череп лицом и безжизненными глазами.
Риммер Дэлл, тотчас же понял старик, и сердце у него оборвалось.
— Старик, — произнес пришелец сдавленным скрипучим голосом.
Коглин не ответил, он не сводил с него глаз, заставляя себя не смотреть туда, где виднелось открытое окно спальни Уолкера. Страх и гнев душили старика, внутренний голос кричал: «Беги, спасай свою жизнь! Быстрее! Разбуди Уолкера. Помоги ему скрыться!"
Но Коглин понимал, что уже поздно.
Он давно знал, что это случится.
— Мы пришли за тобой, старик, — прошептал Риммер Дэлл. — Я и мои приятели.
Он сделал знак рукой, и окружающие его существа стали по очереди выбираться на свет — порождения Тьмы, ночные кошмары. Одни были уродливы, как лесная женщина, которую Коглин прогнал из лагеря Пара и Колла Омсвордов несколько недель назад; другие, стоявшие на четвереньках, покрытые волосами, походили на собак и волков; искаженные лица их превратились в звериные морды, зубы и когти обнажились. Мерзкие твари издавали утробные звуки.
— Неудачники, — объявил их предводитель. — Люди, не смевшие преодолеть свою слабость. Теперь они служат высшим целям. — Дэлл шагнул вперед. — Ты последний из тех, кто противостоял мне. Все дети Шаннары мертвы, сметены с лица земли. Остался только ты, жалкий друид, и никто не спасет тебя.
Морщины, избороздившие лицо Коглина, стали резче.
— Так ли это? — усомнился он. — Ты что же, всех убил?
Риммер Дэлл молча смотрел на него.
«Неправда, — внезапно решил Коглин. — Никого ему не удалось убить, просто он хочет, чтобы я в это поверил».
— И проделал такой путь, чтобы сообщить мне об этом? — поинтересовался старик.
— Я пришел, чтобы покончить с тобой, — отозвался Риммер Дэлл.
«Ну что же, вот тебе и ответ», — подумал старик.
Что бы ни сделал Первый Ищейка с детьми Шаннары, этого оказалось недостаточно: теперь он явился за Коглином, вероятно считая его более легкой добычей. Старик улыбнулся. Подумать только, чем все кончилось. Ну что ж, по крайней мере, он обо всем знал заранее. Алланон предупредил его еще тогда, когда просил вернуть «Историю друидов» из Паранора. Конечно же, Уолкеру Коглин ничего не сказал. Хотел сказать, но так и не решился. Просто показалось, что ни к чему. «Узнай же, Коглин, — нараспев говорила ему тень Алланона, — я прочел знаки подземного мира: твой срок в земной юдоли почти истек. Смерть взяла твой след, а она — безжалостный охотник. Смерть настигнет тебя, когда ты следующий раз взглянешь в лицо Риммеру Дэллу. Так помни же! Когда пробьет этот час, возьми у Уолкера Бо „Историю друидов“ и крепко держи ее, словно в ней заключена твоя жизнь. Не выпускай ее из рук. Не отдавай ее. Помни, Коглин».
«Помни…»
Коглин собрался с мыслями. «История друидов» хранилась в доме, в нише под каменным очагом — там, куда ее спрятал Уолкер.
«Помни…»
Он устало, покорно улыбнулся. Конечно же, он задавал тогда вопросы, только тень не пожелала ответить. Очень похоже на Алланона. Достаточно и того, что Коглин знает о надвигающихся событиях, а подробности ему ни к чему.
Шепоточек заворчал, шерсть его встала дыбом. Он припал к земле, готовясь защитить старика, и Коглин понял, что спасти кота не удастся, — тот ни за что его не покинет. Старик покачал головой. Хорошо же! Странное ощущение спокойствия охватило его. Мысли были ясны и отчетливы. Порождения Тьмы пришли за ним, о присутствии Уолкера Бо они не знали. Нужно сделать так, чтобы и не узнали.
Коглин нахмурился. Поможет ли ему теперь «История друидов», если он сумеет добраться до книги?
Он посмотрел Риммеру Дэллу в глаза и на этот раз открыто улыбнулся.
— Думаю, вас слишком мало, — сказал он.
Рука его взметнулась вверх, и серебристая пыль посыпалась на Первого Ищейку, воспламеняясь при прикосновении к нему. Риммер Дэлл дико закричал и отшатнулся, а его твари со всех сторон ринулись на старика. Однако Шепоточек решительно преградил им путь и первого, попытавшегося прорваться, разорвал на куски. Коглин тем временем метнул в своих преследователей несколько пригоршней серебристой пыли, и они тоже вспыхнули огнем. Порождения Тьмы завизжали и завыли, натыкаясь друг на друга.
Они дико метались в лунном свете, переполняя поляну пылающими телами. Твари кидались друг на друга и умирали. Легкая добыча! Коглин, охваченный неистовым восторгом, взрывал ночь ослепительно белым сиянием.
На короткий миг старику показалось, что ему, может быть, еще удастся выжить.
Но тут вновь появился Риммер Дэлл. Он был слишком могуществен, и магия Коглина не могла справиться с ним. Он хлестнул своим огнем покорных ему тварей — волков и собак, утративших человеческий облик людей и не способных рассуждать чудовищ. Перепуганные порождения Тьмы, одержимые ненавистью и яростью, снова устремились в атаку. «На этот раз их уже не удастся сдержать», — понял Коглин. Шепоточек, огромный и стремительный по сравнению с нападавшими, разметал первую волну, однако новые полчища тварей навалились на него, пустив в ход зубы и когти. Коглин ничем не мог помочь отважному коту — порождения Тьмы продвигались вперед, несмотря на взрывы серебристой пыли вокруг них. Шепоточек начал отступать.