Страница:
Терри Брукс
Друид Шаннары
Лауре и Питеру, за их любовь и поддержку…
ГЛАВА 1
Король Серебряной реки стоял у границы Садов, своих исконных владений еще со времен расцвета магии, и смотрел на мир смертных. То, что он видел, вызывало в нем разочарование и тоску. Земля умирала, черные плодородные почвы обращались в прах, увядали зеленые равнины, леса редели, озера и реки покрывались ряской и пересыхали. Обитатели земли тоже угасали, ибо все вокруг было пропитано ядом. Даже воздух утратил былую прозрачность.
А тем временем, думал Король Серебряной реки, порождения Тьмы набирают силу.
Он погладил алые цикламены, густым ковром покрывшие землю у его ног. За ним пышно цвела бегония, а дальше раскинулись кизил и вишня, фуксия, гибискус, рододендроны и георгины, целые поля ирисов, азалий, нарциссов, роз — колышущееся море цветов и кустарников. Разноцветные поляны, что простирались до самого горизонта, не увядали круглый год. Большие и малые звери жили здесь, как в те далекие времена, когда все земные создания пребывали в ладу и согласии друг с другом.
После хаоса и разрушения Больших Войн те времена почти позабылись в Четырех Землях. Король Серебряной реки оставался последним, кто их помнил. Тогда мир был юн, и первые существа только что появились на свет. В те времена и сам Король был молод, его окружали друзья. Теперь он старик, последний из своего рода. Исчезло все, ничего не осталось от прежней жизни, кроме Садов, не подвластных переменам, ибо магия давала им силу. Мир вручил Сады Королю Серебряной реки с наказом беречь их, хранить как напоминание о прекрасном прошлом, которое способно возродиться.
И все-таки Сады убывали. Внешне вроде бы все оставалось как прежде, но Король чувствовал, как угасает их душа. Границы Садов были установлены раз и навсегда, и никакие перемены в мире смертных не могли повлиять на них. Назначение Садов, смысл их бытия состоял в том, чтобы поддерживать силу внешнего мира. Теперь же, когда Четыре Земли погибали, задача эта казалась почти неразрешимой.
Это печалило Короля Серебряной реки. Он горевал не о себе, а о народах, населявших Четыре Земли. Ведь им грозила опасность навсегда утратить магию. На протяжении веков Сады Серебряной реки служили им пристанищем, а сам он был невидимым другом, хранившим обитателей земли. Он заботился о них, дарил им покой, благополучие и уверенность, что добро все еще существует в этом мире. Теперь всему настал конец. Он не мог защитить никого. Злоба порождений Тьмы, яд, который они источали, сводили на нет его усилия, и он оказался, по существу, запертым в пределах своих Садов, бессильный прийти на помощь людям, во имя которых он так долго трудился.
Он напряженно вглядывался в мир, ставший жертвой разрушения, и отчаяние овладело им.
Некогда край Четырех Земель оберегали друиды. Потомки эльфийского дома Шаннары — пусть их оставалась всего лишь горстка — на протяжении многих столетий были защитниками народов. Но друидов больше нет, все они мертвы.
Старец отогнал печальные мысли. Ведь друиды могут вернуться. В древнем доме Шаннары появилось новое поколение. Король Серебряной реки знал почти обо всем происходящем в Четырех Землях, несмотря на то что не мог бывать там. Тень Алланона призвала разбросанных по миру детей Шаннары вернуть утраченную магию. Возможно, им и удалось бы совершить это, но все они сейчас в опасности. Всем угрожает смерть — на востоке, юге и западе им противостоят порождения Тьмы, а на севере — Уль Бэк, Король Камня.
Король Серебряной реки на мгновение закрыл глаза. Он знал, что нужно для спасения детей Шаннары, — магия, столь могущественная и искусная, что ей ничто бы не могло противостоять. Лишь она способна преодолеть вражеские преграды и разрушить завесу обмана и лжи, закрывшую свет для тех четверых, от которых так много зависит.
Да, их четверо, а не трое. Даже Алланон не понимал всего, что должно произойти.
Король Серебряной реки медленно пошел по тропе. Его успокаивали пение птиц, аромат цветов и тепло, разлитое в воздухе. Здесь Король мог все. Но его магия нужна была и за пределами Садов. И он знал, что делать. Готовясь осуществить задуманное, он, Король, принял обличье старика, в котором время от времени являлся внешнему миру. Походка его стала шаткой и неуклюжей, дыхание вырывалось со свистом, взгляд потух, а все тело ныло от ощущения уходящей жизни. Пение птиц смолкло, и маленькие зверушки, снующие под ногами, бросились врассыпную. Он заставил себя отрешиться от всего, что обрел в течение жизни; ему нужно было хоть на миг ощутить себя смертным, чтобы понять, что это: отдать часть себя ради осуществления великой идеи.
Дойдя до середины своих владений, он остановился у озера с кристально чистой водой, в которое впадал ручей. Здесь утолял жажду единорог. Земля вокруг озера была черной и плодородной. У кромки воды росли маленькие нежные цветочки, белые и прозрачные, как первый снег. Над зарослями лиловых трав у другого берега озера раскинуло ветви деревце причудливой формы с багряными листьями. Чуть поодаль возвышались два утеса, и прожилки цветных руд на их склонах ярко вспыхивали и переливались в солнечных лучах.
Король Серебряной реки, принявший человеческий облик, впитывал теперь жизненную энергию, связывал себя незримыми нитями с окружающим миром. И только почувствовав это единение, эту нерасторжимую связь, он воздел к небу худые, морщинистые руки и призвал магию. Тогда ощущение старости и быстротечности времени, присущее всему смертному, исчезло.
Сначала к нему приблизилось деревце. Подчиняясь его воле, оно вырвало из земли корни и опустилось рядом с ним, чтобы послужить остовом для его творения. Медленно изгибаясь, деревце принимало задуманную королем форму; листья скручивались, плотно обнимая ветви, сливаясь с ними. Затем настала очередь земли: словно зачерпнутые невидимыми руками пригоршни осыпали дерево, уплотнялись и создавали каркас. Руда превратилась в мускулы, вода — в кровь, а лепестки цветов стали кожей. Волосы он взял из шелковистой гривы единорога, глаза сделал из черных жемчужин. Магия создавала и меняла очертания; его творение медленно обретало форму.
И вот пред ним предстала девушка, для полного совершенства которой не хватало лишь одного — в ней еще не пробудилась жизнь.
На миг Король задумался, затем остановил свой выбор на голубе. Он поймал птицу в воздухе и живую вложил в грудь девушки. Голубь стал ее сердцем. Король быстро шагнул вперед, обнял девушку и вдохнул в нее жизнь. Затем отступил, выжидая.
Грудь девушки затрепетала, руки дрогнули, и в тот же миг раскрылись глаза. Она была миниатюрна, изящно сложена и напоминала вырезанный из бумаги силуэт, приглаженный и оформленный так, что края и углы стали плавными изгибами. Ее волосы казались серебряными, они блестели и переливались, словно в них были вплетены нити драгоценных металлов.
— Кто я? — спросила она тихим, мелодичным голосом. В нем слышались шепот ручья и приглушенные звуки ночи.
— Ты моя дочь, — ответил Король Серебряной реки, ощущая в себе движение, казалось бы, давно забытых чувств.
Он не стал объяснять ей, что она порождение стихий, дитя земли, творение его магии. Инстинкты, которые он даровал ей, скажут девушке все. Других объяснений не требовалось.
Она осторожно сделала шаг, затем еще один. Поняв, что может ходить, она стала двигаться быстрее, как бы пробуя свои силы, потом закружилась вокруг отца и остановилась, поглядывая на старика настороженно и смущенно. Она с любопытством смотрела на мир, вбирая в себя краски, запахи и звуки Садов, ощущая свое родство с ними, которое пока не могла объяснить.
— Эти Сады — моя мать? — спросила она вдруг.
— Да.
— Значит, я — часть вас обоих?
— Да, — сказал Король Серебряной реки и ласково обнял ее. — Пойдем со мной.
Они пошли через Сады, постигая их вместе, как отец и дитя, заглядывая в чашечки цветов, наблюдая за быстрыми движениями птиц и зверей, изучая бесконечные причудливые сплетения густого леса, многослойные ярусы камня и земли, узоры, сотканные нитями бытия. Она оказалась понятливой и проворной, ее интересовало все, в ее отношении к жизни было что-то трогательно почтительное. Он остался доволен: его творение удалось!
Постепенно он стал знакомить ее с магией. Сначала демонстрировал ей свою волшебную силу — несложные приемы и действия, чтобы не испугать девушку. Потом позволил ей испытать ее собственную силу против его могущества. Она изумилась, узнав, что тоже обладает магической силой, и была потрясена, увидев, на что способна ее магия. Она ни секунды не колебалась, перед тем как прибегнуть к ней. Напротив, это ей нравилось, и каждый раз она сгорала от нетерпения попробовать свои силы.
— У тебя есть имя, — сказал Король. — Хочешь узнать его?
— Да. — Девушка настороженно посмотрела на него.
— Тебя зовут Оживляющая. — Он помолчал. — Понимаешь почему?
На мгновение она задумалась:
— Кажется, понимаю.
Он подвел ее к древнему орешнику, кора которого свисала со ствола широкими шероховатыми лентами. Прохладный ветер принес аромат жасмина и бегонии. Король и его дочь опустились на мягкую траву. Сквозь высокие стебли к ним пробрался грифон и потерся клювом о ладонь девушки.
— Оживляющая, — произнес Король Серебряной реки, — тебе предстоит долгий путь.
Медленно и осторожно объяснил он девушке, что она должна покинуть Сады и отправиться в мир людей. Он сказал, куда надо идти и что делать; он говорил о Темном Родиче, о горце и еще о ком-то, чьего имени не назвал; о порождениях Тьмы, об Уль Бэке и Элдвисте и Черном эльфийском камне. Говоря с нею, открывая ей тайну ее происхождения и предназначения, он ощущал в груди боль, которую мог испытывать только смертный. Боль порождала тоску, и от этого голос его дрожал и слезы застилали глаза. Удивленный, он на мгновение умолк, пытаясь справиться с чувствами. Потом, сделав над собой усилие, заговорил вновь. Девушка молча следила за ним. Она не возражала и не задавала вопросов — просто выслушала его и приняла все как есть.
Когда Король Серебряной реки закончил, она встала.
— Я понимаю, чего от меня ждут. Я готова.
Но он покачал головой:
— Нет, дитя мое, пока еще нет. Ты поймешь это, когда уйдешь отсюда. Независимо от того, кто ты и на что способна, ты все-таки остаешься уязвимой, и я не в силах защитить тебя. Будь осторожнее, опасайся того, чего не понимаешь.
— Да, — ответила она.
Он дошел с нею до границы Садов. Дальше начинался мир людей. Вместе оглядели они гибнущие земли. Затем долго стояли, не говоря ни слова. Наконец девушка сказала:
— Я вижу, что нужна там.
Король мрачно кивнул, уже переживая потерю, хотя девушка еще не ушла. «Она — всего лишь порождение стихий», — подумал он и тотчас же осознал, что это не так. Она представляла собою нечто гораздо большее. И поскольку он вдохнул в нее жизнь, она была еще и частью его самого.
— До свидания, отец, — промолвила девушка и отвернулась.
Она покинула Сады и исчезла во внешнем мире, не поцеловав и не обняв его на прощание. Она просто ушла, уверенная, что должна поступить именно так.
Король Серебряной реки закрыл глаза. Внутренняя боль утомила его, истощила силы. Он нуждался в отдыхе. Быстро сбросив с себя человеческий облик, он избавился таким образом не только от фальшивой оболочки, но и стер воспоминания о ней. Король вновь превратился в создание магии, каким и был всегда.
Но чувство, которое он испытывал к своей дочери, Оживляющей, осталось где-то в глубине его сознания.
А тем временем, думал Король Серебряной реки, порождения Тьмы набирают силу.
Он погладил алые цикламены, густым ковром покрывшие землю у его ног. За ним пышно цвела бегония, а дальше раскинулись кизил и вишня, фуксия, гибискус, рододендроны и георгины, целые поля ирисов, азалий, нарциссов, роз — колышущееся море цветов и кустарников. Разноцветные поляны, что простирались до самого горизонта, не увядали круглый год. Большие и малые звери жили здесь, как в те далекие времена, когда все земные создания пребывали в ладу и согласии друг с другом.
После хаоса и разрушения Больших Войн те времена почти позабылись в Четырех Землях. Король Серебряной реки оставался последним, кто их помнил. Тогда мир был юн, и первые существа только что появились на свет. В те времена и сам Король был молод, его окружали друзья. Теперь он старик, последний из своего рода. Исчезло все, ничего не осталось от прежней жизни, кроме Садов, не подвластных переменам, ибо магия давала им силу. Мир вручил Сады Королю Серебряной реки с наказом беречь их, хранить как напоминание о прекрасном прошлом, которое способно возродиться.
И все-таки Сады убывали. Внешне вроде бы все оставалось как прежде, но Король чувствовал, как угасает их душа. Границы Садов были установлены раз и навсегда, и никакие перемены в мире смертных не могли повлиять на них. Назначение Садов, смысл их бытия состоял в том, чтобы поддерживать силу внешнего мира. Теперь же, когда Четыре Земли погибали, задача эта казалась почти неразрешимой.
Это печалило Короля Серебряной реки. Он горевал не о себе, а о народах, населявших Четыре Земли. Ведь им грозила опасность навсегда утратить магию. На протяжении веков Сады Серебряной реки служили им пристанищем, а сам он был невидимым другом, хранившим обитателей земли. Он заботился о них, дарил им покой, благополучие и уверенность, что добро все еще существует в этом мире. Теперь всему настал конец. Он не мог защитить никого. Злоба порождений Тьмы, яд, который они источали, сводили на нет его усилия, и он оказался, по существу, запертым в пределах своих Садов, бессильный прийти на помощь людям, во имя которых он так долго трудился.
Он напряженно вглядывался в мир, ставший жертвой разрушения, и отчаяние овладело им.
Некогда край Четырех Земель оберегали друиды. Потомки эльфийского дома Шаннары — пусть их оставалась всего лишь горстка — на протяжении многих столетий были защитниками народов. Но друидов больше нет, все они мертвы.
Старец отогнал печальные мысли. Ведь друиды могут вернуться. В древнем доме Шаннары появилось новое поколение. Король Серебряной реки знал почти обо всем происходящем в Четырех Землях, несмотря на то что не мог бывать там. Тень Алланона призвала разбросанных по миру детей Шаннары вернуть утраченную магию. Возможно, им и удалось бы совершить это, но все они сейчас в опасности. Всем угрожает смерть — на востоке, юге и западе им противостоят порождения Тьмы, а на севере — Уль Бэк, Король Камня.
Король Серебряной реки на мгновение закрыл глаза. Он знал, что нужно для спасения детей Шаннары, — магия, столь могущественная и искусная, что ей ничто бы не могло противостоять. Лишь она способна преодолеть вражеские преграды и разрушить завесу обмана и лжи, закрывшую свет для тех четверых, от которых так много зависит.
Да, их четверо, а не трое. Даже Алланон не понимал всего, что должно произойти.
Король Серебряной реки медленно пошел по тропе. Его успокаивали пение птиц, аромат цветов и тепло, разлитое в воздухе. Здесь Король мог все. Но его магия нужна была и за пределами Садов. И он знал, что делать. Готовясь осуществить задуманное, он, Король, принял обличье старика, в котором время от времени являлся внешнему миру. Походка его стала шаткой и неуклюжей, дыхание вырывалось со свистом, взгляд потух, а все тело ныло от ощущения уходящей жизни. Пение птиц смолкло, и маленькие зверушки, снующие под ногами, бросились врассыпную. Он заставил себя отрешиться от всего, что обрел в течение жизни; ему нужно было хоть на миг ощутить себя смертным, чтобы понять, что это: отдать часть себя ради осуществления великой идеи.
Дойдя до середины своих владений, он остановился у озера с кристально чистой водой, в которое впадал ручей. Здесь утолял жажду единорог. Земля вокруг озера была черной и плодородной. У кромки воды росли маленькие нежные цветочки, белые и прозрачные, как первый снег. Над зарослями лиловых трав у другого берега озера раскинуло ветви деревце причудливой формы с багряными листьями. Чуть поодаль возвышались два утеса, и прожилки цветных руд на их склонах ярко вспыхивали и переливались в солнечных лучах.
Король Серебряной реки, принявший человеческий облик, впитывал теперь жизненную энергию, связывал себя незримыми нитями с окружающим миром. И только почувствовав это единение, эту нерасторжимую связь, он воздел к небу худые, морщинистые руки и призвал магию. Тогда ощущение старости и быстротечности времени, присущее всему смертному, исчезло.
Сначала к нему приблизилось деревце. Подчиняясь его воле, оно вырвало из земли корни и опустилось рядом с ним, чтобы послужить остовом для его творения. Медленно изгибаясь, деревце принимало задуманную королем форму; листья скручивались, плотно обнимая ветви, сливаясь с ними. Затем настала очередь земли: словно зачерпнутые невидимыми руками пригоршни осыпали дерево, уплотнялись и создавали каркас. Руда превратилась в мускулы, вода — в кровь, а лепестки цветов стали кожей. Волосы он взял из шелковистой гривы единорога, глаза сделал из черных жемчужин. Магия создавала и меняла очертания; его творение медленно обретало форму.
И вот пред ним предстала девушка, для полного совершенства которой не хватало лишь одного — в ней еще не пробудилась жизнь.
На миг Король задумался, затем остановил свой выбор на голубе. Он поймал птицу в воздухе и живую вложил в грудь девушки. Голубь стал ее сердцем. Король быстро шагнул вперед, обнял девушку и вдохнул в нее жизнь. Затем отступил, выжидая.
Грудь девушки затрепетала, руки дрогнули, и в тот же миг раскрылись глаза. Она была миниатюрна, изящно сложена и напоминала вырезанный из бумаги силуэт, приглаженный и оформленный так, что края и углы стали плавными изгибами. Ее волосы казались серебряными, они блестели и переливались, словно в них были вплетены нити драгоценных металлов.
— Кто я? — спросила она тихим, мелодичным голосом. В нем слышались шепот ручья и приглушенные звуки ночи.
— Ты моя дочь, — ответил Король Серебряной реки, ощущая в себе движение, казалось бы, давно забытых чувств.
Он не стал объяснять ей, что она порождение стихий, дитя земли, творение его магии. Инстинкты, которые он даровал ей, скажут девушке все. Других объяснений не требовалось.
Она осторожно сделала шаг, затем еще один. Поняв, что может ходить, она стала двигаться быстрее, как бы пробуя свои силы, потом закружилась вокруг отца и остановилась, поглядывая на старика настороженно и смущенно. Она с любопытством смотрела на мир, вбирая в себя краски, запахи и звуки Садов, ощущая свое родство с ними, которое пока не могла объяснить.
— Эти Сады — моя мать? — спросила она вдруг.
— Да.
— Значит, я — часть вас обоих?
— Да, — сказал Король Серебряной реки и ласково обнял ее. — Пойдем со мной.
Они пошли через Сады, постигая их вместе, как отец и дитя, заглядывая в чашечки цветов, наблюдая за быстрыми движениями птиц и зверей, изучая бесконечные причудливые сплетения густого леса, многослойные ярусы камня и земли, узоры, сотканные нитями бытия. Она оказалась понятливой и проворной, ее интересовало все, в ее отношении к жизни было что-то трогательно почтительное. Он остался доволен: его творение удалось!
Постепенно он стал знакомить ее с магией. Сначала демонстрировал ей свою волшебную силу — несложные приемы и действия, чтобы не испугать девушку. Потом позволил ей испытать ее собственную силу против его могущества. Она изумилась, узнав, что тоже обладает магической силой, и была потрясена, увидев, на что способна ее магия. Она ни секунды не колебалась, перед тем как прибегнуть к ней. Напротив, это ей нравилось, и каждый раз она сгорала от нетерпения попробовать свои силы.
— У тебя есть имя, — сказал Король. — Хочешь узнать его?
— Да. — Девушка настороженно посмотрела на него.
— Тебя зовут Оживляющая. — Он помолчал. — Понимаешь почему?
На мгновение она задумалась:
— Кажется, понимаю.
Он подвел ее к древнему орешнику, кора которого свисала со ствола широкими шероховатыми лентами. Прохладный ветер принес аромат жасмина и бегонии. Король и его дочь опустились на мягкую траву. Сквозь высокие стебли к ним пробрался грифон и потерся клювом о ладонь девушки.
— Оживляющая, — произнес Король Серебряной реки, — тебе предстоит долгий путь.
Медленно и осторожно объяснил он девушке, что она должна покинуть Сады и отправиться в мир людей. Он сказал, куда надо идти и что делать; он говорил о Темном Родиче, о горце и еще о ком-то, чьего имени не назвал; о порождениях Тьмы, об Уль Бэке и Элдвисте и Черном эльфийском камне. Говоря с нею, открывая ей тайну ее происхождения и предназначения, он ощущал в груди боль, которую мог испытывать только смертный. Боль порождала тоску, и от этого голос его дрожал и слезы застилали глаза. Удивленный, он на мгновение умолк, пытаясь справиться с чувствами. Потом, сделав над собой усилие, заговорил вновь. Девушка молча следила за ним. Она не возражала и не задавала вопросов — просто выслушала его и приняла все как есть.
Когда Король Серебряной реки закончил, она встала.
— Я понимаю, чего от меня ждут. Я готова.
Но он покачал головой:
— Нет, дитя мое, пока еще нет. Ты поймешь это, когда уйдешь отсюда. Независимо от того, кто ты и на что способна, ты все-таки остаешься уязвимой, и я не в силах защитить тебя. Будь осторожнее, опасайся того, чего не понимаешь.
— Да, — ответила она.
Он дошел с нею до границы Садов. Дальше начинался мир людей. Вместе оглядели они гибнущие земли. Затем долго стояли, не говоря ни слова. Наконец девушка сказала:
— Я вижу, что нужна там.
Король мрачно кивнул, уже переживая потерю, хотя девушка еще не ушла. «Она — всего лишь порождение стихий», — подумал он и тотчас же осознал, что это не так. Она представляла собою нечто гораздо большее. И поскольку он вдохнул в нее жизнь, она была еще и частью его самого.
— До свидания, отец, — промолвила девушка и отвернулась.
Она покинула Сады и исчезла во внешнем мире, не поцеловав и не обняв его на прощание. Она просто ушла, уверенная, что должна поступить именно так.
Король Серебряной реки закрыл глаза. Внутренняя боль утомила его, истощила силы. Он нуждался в отдыхе. Быстро сбросив с себя человеческий облик, он избавился таким образом не только от фальшивой оболочки, но и стер воспоминания о ней. Король вновь превратился в создание магии, каким и был всегда.
Но чувство, которое он испытывал к своей дочери, Оживляющей, осталось где-то в глубине его сознания.
ГЛАВА 2
Уолкер Бо вздрогнул и проснулся.
«Темный Родич».
Неожиданно прозвучавший тихий голос остановил его на край черного омута, в который он соскальзывал, вытянул его из непроглядной тьмы и перенес в серую дымку света. От внезапного напряжения свело мышцы ног. Он приподнял голову, разгибая занемевшую руку, с трудом открыл глаза и тупо уставился перед собой. Все тело ныло, как будто его жгли каленым железом, боль накатывала волнами, и казалось, ей не будет конца. Он сжался в комок, пытаясь ослабить муку. Но правая его рука оставалась вытянутой — тяжелая и нескладная, она уже не принадлежала ему. До локтя она превратилась в камень и была навсегда прикована к земле.
Он закрыл глаза, стараясь не думать о боли, приказывая ей уйти, исчезнуть. Но ему не хватало сил, магия его почти иссякла, растраченная в борьбе, когда он пытался справиться с ядом асфинкса. Семь дней назад он пришел в Чертог Королей в поисках Черного эльфийского камня, не зная, какая его здесь подстерегает опасность.
«Да, — лихорадочно думал он. — Меня хотели погубить. Но кто? Порождения Тьмы или кто-то еще? В чьих руках теперь Черный эльфийский камень?»
В отчаянии он вспоминал события, которые привели его сюда. Дух Алланона, умершего триста лет назад, призвал наследников магии Шаннары — его племянника Пара Омсворда, Рен Омсворд и его самого — спасти друидов, а потом пришел Коглин, в прошлом друид, убеждая их внять призыву. И они собрались у Хейдисхорна, когда-то служившего местом отдыха друидов; там им явился Алланон и возложил на каждого особую миссию. Уолкеру поручалось восстановить Паранор, исчезнувшую обитель друидов, и вернуть его жителей. Он отказывался до тех пор, пока Коглин не явился к нему вновь, на этот раз с томом «Истории друидов», где говорилось о Черном эльфийском камне, обладающем силой, способной возродить Паранор. Тогда-то Уолкер и направился к злому духу озера, хранителю людских и земных тайн.
Уолкер обвел взглядом погруженную во мрак пещеру: двери вели в усыпальницы королей Четырех Земель, похороненных там много веков назад. Возле склепов, в которых покоились мертвые, лежали груды сокровищ, каменные часовые несли стражу: застывшие, бесстрастные лица, невидящие глаза. А Уолкер умирал.
Слезы застилали глаза, ослепляли, хотя он старался сдерживать их. Каким же он был глупцом!
«Темный Родич».
Слова отдались безмолвным эхом: дразнящее, горькое воспоминание. Голос принадлежал обитателю Угрюмого озера, гнусному вероломному духу. Это он виноват в том, что случилось с Уолкером. Загадки злого духа привели его в Чертог Королей, на поиски Черного эльфийского камня. Дух наверняка знал, что ожидает Уолкера: никакого эльфийского камня он не найдет, зато попадет в ловушку асфинкса.
«А на что я надеялся?» — мрачно спрашивал себя Уолкер. Угрюм-из-Озера ненавидел его больше, чем кого бы то ни было. И Уолкер сделал прямо-таки все, что в его силах, чтобы помочь коварному духу, — нетерпеливо устремился навстречу смерти, наивно полагая, что сумеет защитить себя от любого встреченного на пути зла. «Помнишь? — бранил он себя. — Помнишь, как ты был уверен в себе?"
Он скорчился: яд жег его огнем. «Так-то! Где же теперь твоя уверенность?"
Уолкер заставил себя встать на колени и склонился над расщелиной в полу пещеры. Рука его слилась с камнем. Он едва мог различить останки асфинкса: тело змеи обвилось вокруг его окаменевшей руки. Они соединились навечно, прикованные к скале. Он сжал губы и закатал рукав плаща. Рука, серая по локоть, была твердой и уже не сгибалась, каменные прожилки ползли, поднимались вверх, к плечу.
Процесс был медленным, но неотвратимым — постепенно все тело превратится в камень.
«Даже если и так, какая разница, — подумал Уолкер, — я умру от голода или от жажды гораздо раньше, чем окаменею».
Прошло семь дней. Все припасы были съедены, а остатки воды он допил два дня назад. Теперь силы быстро покидали его. Почти беспрерывно Уолкера бил озноб, все реже прояснялось сознание. Сперва он пытался бороться, призывая на помощь магию, чтобы изгнать яд из своего тела и вернуть руке жизнь. Но магия оказалась бессильна. Тщетно пытался он оторвать руку от каменного пола — прикован он крепко, приговорен без всякой надежды на освобождение. В конце концов усталость сморила его и он уснул. По мере того как проходили дни, Уолкер все чаще погружался в сон, а желание пробудиться становилось слабее и слабее.
Голос Угрюма заставил его очнуться. Он отчетливо осознал, что если уснет снова, то больше не проснется. Уолкер глубоко дышал, стараясь подавить страх. Он не должен сдаваться, так умирать нельзя.
Он снова принялся размышлять о том, как все произошло. «Пока я сохраняю способность думать, — рассуждал Уолкер, — я не усну». Он воскресил в памяти свою беседу с призраком и попытался проникнуть в смысл его речей. Рассказывая, где можно отыскать Черный эльфийский камень, злой дух не называл Чертога Королей. Может быть, он, Уолкер, сделал неправильный вывод? Или его намеренно ввели в заблуждение? Было ли хоть сколько-нибудь правды в том, что рассказал ему Угрюм-из-Озера?
Мысли Уолкера путались. В отчаянии он закрыл глаза. Одежда его намокла, тело била дрожь. Дыхание вырывалось с трудом, в глазах темнело, глотать становилось все труднее. Хотелось забыться…
Его охватила паника, он чувствовал, что теряет власть над собой.
Он заставил себя думать о злом духе. Представил, как призрак смеется над его несчастьем, как ликует. Уолкер слышал его насмешливый голос. Гнев придал ему немного сил. Угрюм сказал ему что-то очень важное, необходимо вспомнить их разговор.
«Пусть я не усну, ну пожалуйста!»
Чертог Королей не отозвался на его настойчивую мольбу — изваяния оставались немы, безразличны и безучастны, горы выжидали.
«Я должен освободиться!» — простонал Уолкер. И тогда в его памяти возникли видения, а точнее — первое из тех трех, что показал ему призрак. Он стоял на облаке, высоко над теми, кто собрался у Хейдисхорна по призыву тени Алланона. Тогда он объявил, что скорее отсечет себе руку, нежели займется возвращением друидов, и поднял ее, чтобы показать, как он это сделает.
Он вспомнил видение и понял все. Голова его бессильно опустилась на землю. Он заплакал.
Выбора не было. Но нет! Этого он не сделает!
И все же он знал, что придется.
Рыдания превратились в смех, заполнивший своими раскатами пустоту гробницы, в смех жуткий, безумный, от которого кровь стыла в жилах. Постепенно он успокоился, подождал, пока не наступит тишина. Иной возможности он не видел; судьба его была решена. Он знал, что если не освободится сейчас, то не освободится никогда.
И оставался только один способ.
Уолкер заставил себя смириться с этой мыслью. Нельзя давать волю чувствам! Надо собрать последние силы. Он окинул взглядом пещеру и, наконец, увидел то, что нужно. Это был камень, заостренный с одной стороны, размером и формой напоминавший топор. Очевидно, он откололся во время битвы между Алланоном и змеем Валгом четыре века назад. Камень лежал футах в двадцати от пленника. Обычному человеку было бы не дотянуться до него. Уолкер призвал на помощь остатки магии, заставляя себя сохранять при этом спокойствие. Камень медленно двинулся вперед, царапая пол. От напряжения у Уолкера кружилась голова, его трясло, к горлу подступала тошнота. Однако он все ближе придвигал к себе обломок скалы.
В конце концов камень оказался в пределах досягаемости. Тогда Уолкер прекратил магические действия и долго собирался с силами. Потом протянул руку к камню, пальцы его крепко сомкнулись на нем. Уолкер медленно начал пододвигать к себе обломок. Камень был невыносимо тяжелым. И он засомневался, хватит ли сил поднять его.
Подтащив камень совсем близко, Уолкер глубоко вздохнул, поднял его над головой, на какое-то мгновение замер и, словно обезумев от страдания и страха, опустил. Обломок ударился об окаменевшую по локоть руку с такой силой, что содрогнулось все тело Уолкера. Он едва не лишился чувств от боли и, закричав, как будто его разрывали на части, выворачивали наизнанку, упал навзничь, жадно ловя ртом воздух; камень выскользнул из онемевших пальцев.
Внезапно Уолкер пришел в себя и, чувствуя некоторое облегчение, резко выпрямился и посмотрел на руку. Камень раздробил ее. Теперь он свободен.
Долго еще стоял он на коленях, ошеломленный, с недоверием разглядывая окаменевший обрубок. Рука оказалась негнущейся и тяжелой. Яд уже проник в кровь и продолжал свою разрушительную работу: выше локтя шли серые прожилки. Во всем теле Уолкер ощущал тяжесть.
Вдруг в соседнем зале раздался слабый шорох, словно кто-то зашевелился, очнувшись ото сна. Понимая, что произошло, Уолкер Бо похолодел. Крик выдал его. За дверью находилась Ассамблея, а именно там некогда обитал змей Валг, страж мертвых. А если он и сейчас там?
Уолкер поднялся на ноги. У него закружилась голова. Преодолевая слабость, он направился к тяжелой, окованной железом входной двери. Он словно отрешился от всего окружающего, сосредоточив силы на одном: дойти до коридора, ведущего из усыпальницы. Уолкер знал: если змей все еще жив и заметил его, он обречен.
Но ему повезло: змей не выполз. Ничто не преграждало путь. Уолкер добрался до двери гробницы и, распахнув ее, окунулся в ночной мрак.
Впоследствии ему так и не удалось вспомнить, что было потом. Каким образом он сумел отыскать обратный путь через Чертог Королей, мимо баньшей, которые сводят людей с ума своим воем, мимо сфинксов, чей взгляд обращает в камень. Он слышал, как стонут баньши, и ощущал на себе горящий взгляд сфинксов. Он шел, преодолевая ужас. Древняя магия гор, пытавшаяся заманить его в ловушку, присоединить к числу своих жертв, оказалась бессильной перед ним. И он спасся — как будто невидимый щит охранял его в пути. Железная воля и мучительная боль придали ему сил, помогли выжить. Может быть, на помощь пришла и его собственная магия. В конце концов, магия непредсказуема, это — вечная тайна. Он шел вперед, с трудом пробираясь в непроглядной тьме сквозь рой фантастических существ, мимо каменных стен, грозивших сомкнуться и заточить его. Он двигался по невидимым туннелям, пока, наконец, не оказался на свободе.
Уолкер вышел из пещер на заре; холодный и тусклый свет солнца едва просачивался сквозь облака — дождь не прекращался с прошлой ночи, когда разразилась гроза. Спрятав под плащом, словно раненое дитя, руку, он двинулся горной тропою в направлении южных равнин. Он ни разу не оглянулся — ему с трудом удавалось смотреть прямо перед собою. Уолкер держался на ногах только потому, что упрямо не желал сдаваться. Все чувства в нем притупились, даже боль. Он продвигался рывками, словно его дергали за нити, привязанные к рукам и ногам. Черные волосы трепал ветер, непокорные пряди, обрамляющие бледное лицо, хлестали по щекам, на глазах выступали слезы. Когда, наконец, он выбрался из сумрачного тумана, вид у него был совершенно безумный.
«Темный Родич», — прошептал голос злого духа. Раздался ликующий хохот.
Уолкер совершенно утратил ощущение времени. Солнечным лучам оказалось не под силу разогнать грозовые тучи, и день казался бесцветным и угрюмым. Одни тропы сменялись другими в бесконечной череде скал, ущелий, каньонов и спусков. Уолкер ничего этого не замечал. Он знал только, что идет вниз, возвращаясь к тому миру, который так глупо покинул. Речь сейчас шла о жизни или смерти.
В полдень он, наконец, спустился с высоких утесов в Сланцевую долину. Разбитый, оборванный, изуродованный, заглянувший в глаза смерти, он был так слаб, так истерзан лихорадкой, что проковылял полпути по долине, усыпанной крошевом блестящего черного камня, прежде чем осознал, где находится. Когда же наконец понял, силы оставили его. Он рухнул на землю, запутавшись в плаще. Острые камешки врезались в лицо, но какое-то время он неподвижно лежал в изнеможении. Потом пришел в себя и пополз к тихим водам озера. С трудом, дюйм за дюймом, Уолкер продвигался вперед, волоча за собой раненую руку. В бреду ему казалось, что, если он сумеет доползти до воды, она непременно исцелит его. Но даже это небольшое усилие оказалось для него непомерным. Осталось совсем немного. Мелькнула последняя мысль: «Как темно в полдень, мир — это обитель теней». И Уолкер потерял сознание.
Он уснул, и ему явилась тень Алланона. Тень поднялась из пенных, кипящих вод Хейдисхорна — темная и таинственная, возникшая из подземного мира, она потянулась к Уолкеру, подняла его на ноги, влила в него новые силы. Мысли его прояснились, он вновь обрел зрение. Призрачная, полупрозрачная тень нависла над темными, зеленоватыми водами, однако прикосновение ее оказалось на удивление теплым и мягким.
«Темный Родич…"
Слова эти, произнесенные тенью, звучали не так, как в устах Угрюма, — в них не было ни злобы, ни насмешки.
«Почему ты отказываешься от миссии, которую я возложил на тебя?"
Уолкер разозлился, хотел резко возразить, но не смог произнести ни слова.
«Ты нам необходим, Уолкер. Край Четырех Земель и его обитатели верят в тебя. Если ты отречешься, они потеряют последнюю надежду».
Ярость Уолкера не имела пределов. Вернуть не существующих более друидов и исчезнувший Паранор?
«Разумеется, — мысленно ответил Уолкер. — Разумеется, тень Алланона. Я, изувеченный и отравленный, отправляюсь искать то, что ты велишь; пусть я на пороге смерти и никому не в состоянии помочь, все же я…"
«Прими эту миссию, Уолкер, не отрекайся от нее. Познай истину о себе и своем предназначении».
Уолкер вздрогнул. Он лежал у края воды, обессиленный, в смятении и страхе, ощущая себя потерянным и одиноким.
— Помоги мне, Алланон, — в отчаянии взмолился он.
Тень неподвижно висела в воздухе на фоне зимнего неба.
— Ты хочешь моей смерти? — спросил Уолкер недоверчиво. — Этого ты от меня требуешь?
«Темный Родич».
Неожиданно прозвучавший тихий голос остановил его на край черного омута, в который он соскальзывал, вытянул его из непроглядной тьмы и перенес в серую дымку света. От внезапного напряжения свело мышцы ног. Он приподнял голову, разгибая занемевшую руку, с трудом открыл глаза и тупо уставился перед собой. Все тело ныло, как будто его жгли каленым железом, боль накатывала волнами, и казалось, ей не будет конца. Он сжался в комок, пытаясь ослабить муку. Но правая его рука оставалась вытянутой — тяжелая и нескладная, она уже не принадлежала ему. До локтя она превратилась в камень и была навсегда прикована к земле.
Он закрыл глаза, стараясь не думать о боли, приказывая ей уйти, исчезнуть. Но ему не хватало сил, магия его почти иссякла, растраченная в борьбе, когда он пытался справиться с ядом асфинкса. Семь дней назад он пришел в Чертог Королей в поисках Черного эльфийского камня, не зная, какая его здесь подстерегает опасность.
«Да, — лихорадочно думал он. — Меня хотели погубить. Но кто? Порождения Тьмы или кто-то еще? В чьих руках теперь Черный эльфийский камень?»
В отчаянии он вспоминал события, которые привели его сюда. Дух Алланона, умершего триста лет назад, призвал наследников магии Шаннары — его племянника Пара Омсворда, Рен Омсворд и его самого — спасти друидов, а потом пришел Коглин, в прошлом друид, убеждая их внять призыву. И они собрались у Хейдисхорна, когда-то служившего местом отдыха друидов; там им явился Алланон и возложил на каждого особую миссию. Уолкеру поручалось восстановить Паранор, исчезнувшую обитель друидов, и вернуть его жителей. Он отказывался до тех пор, пока Коглин не явился к нему вновь, на этот раз с томом «Истории друидов», где говорилось о Черном эльфийском камне, обладающем силой, способной возродить Паранор. Тогда-то Уолкер и направился к злому духу озера, хранителю людских и земных тайн.
Уолкер обвел взглядом погруженную во мрак пещеру: двери вели в усыпальницы королей Четырех Земель, похороненных там много веков назад. Возле склепов, в которых покоились мертвые, лежали груды сокровищ, каменные часовые несли стражу: застывшие, бесстрастные лица, невидящие глаза. А Уолкер умирал.
Слезы застилали глаза, ослепляли, хотя он старался сдерживать их. Каким же он был глупцом!
«Темный Родич».
Слова отдались безмолвным эхом: дразнящее, горькое воспоминание. Голос принадлежал обитателю Угрюмого озера, гнусному вероломному духу. Это он виноват в том, что случилось с Уолкером. Загадки злого духа привели его в Чертог Королей, на поиски Черного эльфийского камня. Дух наверняка знал, что ожидает Уолкера: никакого эльфийского камня он не найдет, зато попадет в ловушку асфинкса.
«А на что я надеялся?» — мрачно спрашивал себя Уолкер. Угрюм-из-Озера ненавидел его больше, чем кого бы то ни было. И Уолкер сделал прямо-таки все, что в его силах, чтобы помочь коварному духу, — нетерпеливо устремился навстречу смерти, наивно полагая, что сумеет защитить себя от любого встреченного на пути зла. «Помнишь? — бранил он себя. — Помнишь, как ты был уверен в себе?"
Он скорчился: яд жег его огнем. «Так-то! Где же теперь твоя уверенность?"
Уолкер заставил себя встать на колени и склонился над расщелиной в полу пещеры. Рука его слилась с камнем. Он едва мог различить останки асфинкса: тело змеи обвилось вокруг его окаменевшей руки. Они соединились навечно, прикованные к скале. Он сжал губы и закатал рукав плаща. Рука, серая по локоть, была твердой и уже не сгибалась, каменные прожилки ползли, поднимались вверх, к плечу.
Процесс был медленным, но неотвратимым — постепенно все тело превратится в камень.
«Даже если и так, какая разница, — подумал Уолкер, — я умру от голода или от жажды гораздо раньше, чем окаменею».
Прошло семь дней. Все припасы были съедены, а остатки воды он допил два дня назад. Теперь силы быстро покидали его. Почти беспрерывно Уолкера бил озноб, все реже прояснялось сознание. Сперва он пытался бороться, призывая на помощь магию, чтобы изгнать яд из своего тела и вернуть руке жизнь. Но магия оказалась бессильна. Тщетно пытался он оторвать руку от каменного пола — прикован он крепко, приговорен без всякой надежды на освобождение. В конце концов усталость сморила его и он уснул. По мере того как проходили дни, Уолкер все чаще погружался в сон, а желание пробудиться становилось слабее и слабее.
Голос Угрюма заставил его очнуться. Он отчетливо осознал, что если уснет снова, то больше не проснется. Уолкер глубоко дышал, стараясь подавить страх. Он не должен сдаваться, так умирать нельзя.
Он снова принялся размышлять о том, как все произошло. «Пока я сохраняю способность думать, — рассуждал Уолкер, — я не усну». Он воскресил в памяти свою беседу с призраком и попытался проникнуть в смысл его речей. Рассказывая, где можно отыскать Черный эльфийский камень, злой дух не называл Чертога Королей. Может быть, он, Уолкер, сделал неправильный вывод? Или его намеренно ввели в заблуждение? Было ли хоть сколько-нибудь правды в том, что рассказал ему Угрюм-из-Озера?
Мысли Уолкера путались. В отчаянии он закрыл глаза. Одежда его намокла, тело била дрожь. Дыхание вырывалось с трудом, в глазах темнело, глотать становилось все труднее. Хотелось забыться…
Его охватила паника, он чувствовал, что теряет власть над собой.
Он заставил себя думать о злом духе. Представил, как призрак смеется над его несчастьем, как ликует. Уолкер слышал его насмешливый голос. Гнев придал ему немного сил. Угрюм сказал ему что-то очень важное, необходимо вспомнить их разговор.
«Пусть я не усну, ну пожалуйста!»
Чертог Королей не отозвался на его настойчивую мольбу — изваяния оставались немы, безразличны и безучастны, горы выжидали.
«Я должен освободиться!» — простонал Уолкер. И тогда в его памяти возникли видения, а точнее — первое из тех трех, что показал ему призрак. Он стоял на облаке, высоко над теми, кто собрался у Хейдисхорна по призыву тени Алланона. Тогда он объявил, что скорее отсечет себе руку, нежели займется возвращением друидов, и поднял ее, чтобы показать, как он это сделает.
Он вспомнил видение и понял все. Голова его бессильно опустилась на землю. Он заплакал.
Выбора не было. Но нет! Этого он не сделает!
И все же он знал, что придется.
Рыдания превратились в смех, заполнивший своими раскатами пустоту гробницы, в смех жуткий, безумный, от которого кровь стыла в жилах. Постепенно он успокоился, подождал, пока не наступит тишина. Иной возможности он не видел; судьба его была решена. Он знал, что если не освободится сейчас, то не освободится никогда.
И оставался только один способ.
Уолкер заставил себя смириться с этой мыслью. Нельзя давать волю чувствам! Надо собрать последние силы. Он окинул взглядом пещеру и, наконец, увидел то, что нужно. Это был камень, заостренный с одной стороны, размером и формой напоминавший топор. Очевидно, он откололся во время битвы между Алланоном и змеем Валгом четыре века назад. Камень лежал футах в двадцати от пленника. Обычному человеку было бы не дотянуться до него. Уолкер призвал на помощь остатки магии, заставляя себя сохранять при этом спокойствие. Камень медленно двинулся вперед, царапая пол. От напряжения у Уолкера кружилась голова, его трясло, к горлу подступала тошнота. Однако он все ближе придвигал к себе обломок скалы.
В конце концов камень оказался в пределах досягаемости. Тогда Уолкер прекратил магические действия и долго собирался с силами. Потом протянул руку к камню, пальцы его крепко сомкнулись на нем. Уолкер медленно начал пододвигать к себе обломок. Камень был невыносимо тяжелым. И он засомневался, хватит ли сил поднять его.
Подтащив камень совсем близко, Уолкер глубоко вздохнул, поднял его над головой, на какое-то мгновение замер и, словно обезумев от страдания и страха, опустил. Обломок ударился об окаменевшую по локоть руку с такой силой, что содрогнулось все тело Уолкера. Он едва не лишился чувств от боли и, закричав, как будто его разрывали на части, выворачивали наизнанку, упал навзничь, жадно ловя ртом воздух; камень выскользнул из онемевших пальцев.
Внезапно Уолкер пришел в себя и, чувствуя некоторое облегчение, резко выпрямился и посмотрел на руку. Камень раздробил ее. Теперь он свободен.
Долго еще стоял он на коленях, ошеломленный, с недоверием разглядывая окаменевший обрубок. Рука оказалась негнущейся и тяжелой. Яд уже проник в кровь и продолжал свою разрушительную работу: выше локтя шли серые прожилки. Во всем теле Уолкер ощущал тяжесть.
Вдруг в соседнем зале раздался слабый шорох, словно кто-то зашевелился, очнувшись ото сна. Понимая, что произошло, Уолкер Бо похолодел. Крик выдал его. За дверью находилась Ассамблея, а именно там некогда обитал змей Валг, страж мертвых. А если он и сейчас там?
Уолкер поднялся на ноги. У него закружилась голова. Преодолевая слабость, он направился к тяжелой, окованной железом входной двери. Он словно отрешился от всего окружающего, сосредоточив силы на одном: дойти до коридора, ведущего из усыпальницы. Уолкер знал: если змей все еще жив и заметил его, он обречен.
Но ему повезло: змей не выполз. Ничто не преграждало путь. Уолкер добрался до двери гробницы и, распахнув ее, окунулся в ночной мрак.
Впоследствии ему так и не удалось вспомнить, что было потом. Каким образом он сумел отыскать обратный путь через Чертог Королей, мимо баньшей, которые сводят людей с ума своим воем, мимо сфинксов, чей взгляд обращает в камень. Он слышал, как стонут баньши, и ощущал на себе горящий взгляд сфинксов. Он шел, преодолевая ужас. Древняя магия гор, пытавшаяся заманить его в ловушку, присоединить к числу своих жертв, оказалась бессильной перед ним. И он спасся — как будто невидимый щит охранял его в пути. Железная воля и мучительная боль придали ему сил, помогли выжить. Может быть, на помощь пришла и его собственная магия. В конце концов, магия непредсказуема, это — вечная тайна. Он шел вперед, с трудом пробираясь в непроглядной тьме сквозь рой фантастических существ, мимо каменных стен, грозивших сомкнуться и заточить его. Он двигался по невидимым туннелям, пока, наконец, не оказался на свободе.
Уолкер вышел из пещер на заре; холодный и тусклый свет солнца едва просачивался сквозь облака — дождь не прекращался с прошлой ночи, когда разразилась гроза. Спрятав под плащом, словно раненое дитя, руку, он двинулся горной тропою в направлении южных равнин. Он ни разу не оглянулся — ему с трудом удавалось смотреть прямо перед собою. Уолкер держался на ногах только потому, что упрямо не желал сдаваться. Все чувства в нем притупились, даже боль. Он продвигался рывками, словно его дергали за нити, привязанные к рукам и ногам. Черные волосы трепал ветер, непокорные пряди, обрамляющие бледное лицо, хлестали по щекам, на глазах выступали слезы. Когда, наконец, он выбрался из сумрачного тумана, вид у него был совершенно безумный.
«Темный Родич», — прошептал голос злого духа. Раздался ликующий хохот.
Уолкер совершенно утратил ощущение времени. Солнечным лучам оказалось не под силу разогнать грозовые тучи, и день казался бесцветным и угрюмым. Одни тропы сменялись другими в бесконечной череде скал, ущелий, каньонов и спусков. Уолкер ничего этого не замечал. Он знал только, что идет вниз, возвращаясь к тому миру, который так глупо покинул. Речь сейчас шла о жизни или смерти.
В полдень он, наконец, спустился с высоких утесов в Сланцевую долину. Разбитый, оборванный, изуродованный, заглянувший в глаза смерти, он был так слаб, так истерзан лихорадкой, что проковылял полпути по долине, усыпанной крошевом блестящего черного камня, прежде чем осознал, где находится. Когда же наконец понял, силы оставили его. Он рухнул на землю, запутавшись в плаще. Острые камешки врезались в лицо, но какое-то время он неподвижно лежал в изнеможении. Потом пришел в себя и пополз к тихим водам озера. С трудом, дюйм за дюймом, Уолкер продвигался вперед, волоча за собой раненую руку. В бреду ему казалось, что, если он сумеет доползти до воды, она непременно исцелит его. Но даже это небольшое усилие оказалось для него непомерным. Осталось совсем немного. Мелькнула последняя мысль: «Как темно в полдень, мир — это обитель теней». И Уолкер потерял сознание.
Он уснул, и ему явилась тень Алланона. Тень поднялась из пенных, кипящих вод Хейдисхорна — темная и таинственная, возникшая из подземного мира, она потянулась к Уолкеру, подняла его на ноги, влила в него новые силы. Мысли его прояснились, он вновь обрел зрение. Призрачная, полупрозрачная тень нависла над темными, зеленоватыми водами, однако прикосновение ее оказалось на удивление теплым и мягким.
«Темный Родич…"
Слова эти, произнесенные тенью, звучали не так, как в устах Угрюма, — в них не было ни злобы, ни насмешки.
«Почему ты отказываешься от миссии, которую я возложил на тебя?"
Уолкер разозлился, хотел резко возразить, но не смог произнести ни слова.
«Ты нам необходим, Уолкер. Край Четырех Земель и его обитатели верят в тебя. Если ты отречешься, они потеряют последнюю надежду».
Ярость Уолкера не имела пределов. Вернуть не существующих более друидов и исчезнувший Паранор?
«Разумеется, — мысленно ответил Уолкер. — Разумеется, тень Алланона. Я, изувеченный и отравленный, отправляюсь искать то, что ты велишь; пусть я на пороге смерти и никому не в состоянии помочь, все же я…"
«Прими эту миссию, Уолкер, не отрекайся от нее. Познай истину о себе и своем предназначении».
Уолкер вздрогнул. Он лежал у края воды, обессиленный, в смятении и страхе, ощущая себя потерянным и одиноким.
— Помоги мне, Алланон, — в отчаянии взмолился он.
Тень неподвижно висела в воздухе на фоне зимнего неба.
— Ты хочешь моей смерти? — спросил Уолкер недоверчиво. — Этого ты от меня требуешь?