Брянцев Георгий Михайлович. Клинок эмира

   Закончив эту длинную речь, девушка вынула из кармана шаровар крошечный кружевной платочек и вытерла лоб, как после трудной работы.
   - А как вас зовут? - спросила Анзират, все еще не приглашая гостью садиться.
   - Людмила Николаевна. Можно просто - Люда... - и девушка мило улыбнулась.
   Анзират сердито блеснула глазами на тетушку Саодат, которая делала вид, будто ничего не слышит.
   - Скажите, откуда вы приехали? - поинтересовалась Анзират.
   Девушка с готовностью сообщила, что из Ташкента, что она инструктор физкультуры и командирована сюда на отборочные соревнования к республиканской спортивной олимпиаде.
   - Родители мои в Чкалове живут, а в Ташкенте я тоже комнату снимала с подругой... - закончила она.
   Анзират выслушала все это рассеянно, будто думая о чем-то своем.
   - Ну, что же... - сказала она нерешительно. - Комнату мы, правда, сдавали, но очень близким знакомым. Знаете ли, когда сын уехал учиться, пусто в доме стало. И вот моя тетушка Саодат затеяла эти дела с комнатой; пустим и пустим кого-нибудь из молодежи, дом без молодого - могила. Затеяла разговоры на эту тему с соседками. Но мы еще не решили окончательно... Право, не знаю как...
   На лице девушки появилось растерянное, огорченное выражение. Она неловко, просительно улыбнулась.
   В дело решительно вмешалась тетушка Саодат. Она ласково взглянула на девушку и шумно захлопотала.
   - Да что же ты стоишь, доченька, садись, отдохни. Ведь с дороги, прямо с поезда. Мать-то, наверное, беспокоится, все думает: "Хоть бы нашла моя Люда угол у хороших людей". Ах, как трудно теперь с молодежью: разъезжают себе по городам, по чужим людям живут, без материнского присмотра. Садись, садись, сейчас чай будем пить...
   Анзират весело рассмеялась, глядя на засуетившуюся тетушку, и примирительно сказала:
   - Ну, наша тетушка, кажется, уже решила. Давайте, правда, чай пить. А пока - посмотрим комнату, может, она вам и не понравится, - и она еще раз внимательно, по-женски, взглянула на гостью.
   Продолговатые, тревожно мерцающие зеленоватые глаза девушки оживились. Порозовели чуть выдающиеся скулы. Она облегченно опустила тонкие брови с изломом. Ее нельзя было назвать хорошенькой, но она определенно была недурна, несмотря на по-мужски крепкие руки и слишком широкие плечи. Даже крепкий, чуть подвижной подбородок не лишал эту девушку с высокой грудью женственности и своеобразного очарования.
   Анзират провела ее в комнату сына, пустовавшую уже долгое время. Людмила Николаевна поставила на пол чемодан, обвела комнату быстрым взглядом, посмотрела в окно, выходившее в сад, и воскликнула:
   - Чудесно! А чья это кровать?
   - Сына... А теперь ничья.
   - Чудесно! - хлопнула в ладоши Людмила Николаевна, стала пробовать рукой сетку кровати, а потом уселась на нее.
   Тетушка Саодат стояла у порога и, улыбаясь, наблюдала за Людмилой Николаевной.
   Анзират, между тем, думала: "Сейчас попросит показать ей остальные комнаты и заинтересуется клинком. Непременно".
   Но девушка пока не проявляла этого желания.
   - Нравится комната? - спросила у нее Анзират.
   - Очень.
   - Но я должна предупредить вас, - сказала Анзират. - Комната имеет свои неудобства. Чтобы не проходить через наши комнаты, сын обычно пользовался вот этим ходом с улицы. И во двор можно ходить с улицы, а не через наши комнаты.
   - Это пустяки. Мне же не век здесь жить. А можно мне посмотреть двор?
   - Почему же? Пожалуйста. Тетушка, проводите Людмилу Николаевну.
   Когда гостья в сопровождении тетушки удалилась, Анзират быстро прошла в комнату мужа и бросилась к телефону.
   Услышав в трубке голос мужа, Анзират скороговоркой выпалила всего пять слов:
   - Это я. Немедленно приходи... Квартирантка...
   Не ожидая ответа, она положила трубку, и из ее груди вырвался облегченный вздох: так лучше. Пусть Саттар сам ее увидит и договорится.
   Тетушка с Людмилой Николаевной вернулись.
   - У вас чудный сад, - восхищенно затараторила девушка. - В нем так хорошо, что я, кажется, согласилась бы жить в саду. Вы, наверное, много внимания уделяете саду. Я буду вам помогать.
   Анзират закивала головой и пригласила гостью в столовую. Ее надо было удержать до прихода мужа во что бы то ни стало. Тетушка Саодат вышла хлопотать насчет чая.
   В поведении Людмилы Николаевны чувствовалась ненаигранная скромность, а в движениях какая-то порывистость. Она часто встряхивала своими густыми, коротко остриженными, отливающими золотинкой кудрями. Ломким голосом, смущаясь, она спросила:
   - А сколько мне придется платить за эту комнату?
   - Двадцать семь рублей.
   - Что?
   Анзират повторила и сдержала улыбку. Непосредственность девушки начинала нравиться ей.
   - Почему так мало? - спросила удивленная Людмила Николаевна. - Мне даже по командировке полагается пять рублей в сутки квартирных.
   - Мы берем за нее столько, во сколько она нам обходится.
   Девушка недоверчиво покачала головой:
   - Редкий случай в наше время. Вы не шутите?
   Теперь и Анзират наконец улыбнулась,
   - Конечно, не шучу. Дом жактовский, и зарабатывать на коммунальной жилплощади мы не намерены. И к тому же комната сдается временно, до возвращения сына.
   - Прямо не верится, неудобно как-то... - повторила Людмила Николаевна. - Я в Ташкенте плачу за комнату двести рублей, но она вдвое меньше вашей, да к тому же еще проходная. Мне тут будет очень хорошо. Полы мыть я умею, стирать тоже. Питаться буду в столовой у нефтяников.
   - А вы в Токанде впервые? - полюбопытствовала Анзират.
   - Первый раз. А вообще-то я много путешествовала.
   Людмила Николаевна рассказала, что ей довелось побывать и на севере, и на юге, что она легко привыкает к любому климату: с семи лет ничем не болела, а все потому, что регулярно занимается спортом. Она любит коньки, лыжи, волейбол и плавание. Но больше всего - снарядную гимнастику. По гимнастике она имеет второй всесоюзный разряд.
   Хлопнула дворовая калитка, послышались гулкие шаги на веранде. Женщины выжидающе повернули головы к двери. В комнату вошел подполковник Халилов.
   - О! Да у вас гостья! А я на одну минутку. Опять забыл ключи от стола. Придется, видимо, привязывать их к поясу.
   Халилов направился было в свою комнату, но Анзират остановила его:
   - Вот и хорошо! Ты очень кстати, - и повернулась к девушке. - Это мой муж. Познакомьтесь.
   Людмила Николаевна встала.
   - А почему я кстати? - спросил Халилов жену.
   - Людмила Николаевна пришла к нам снимать комнату.
   - Ах, вот что! - проговорил Халилов и тоже сел за стол. - Ну и чудесно. Откуда же и каким ветром занесло вас в наши края?
   Девушке пришлось снова все рассказывать.
   - Значит, будете в нашем Токанде отбирать легкоатлетов на олимпиаду? Хорошее дело, - одобрил Халилов. - Физкультурников в нашем городе много, а болельщиков еще больше. Один из них - ваш покорный слуга. А комнату-то смотрели? Понравилась?
   - Очень! О такой я и не мечтала. Конечно, я могла бы остановиться в гостинице, в общежитии. Но шумно там очень, а вечером почитать хочется, одной побыть. Отдельный номер, мне сказали, могут дать, но стоит он двадцать рублей в сутки. Не шуточки! Интересно, для кого такие цены назначают, если квартирных платят при командировке в Токанд пять рублей?
   Халилов усмехнулся:
   - По этому вопросу надо обращаться к министру финансов. Ну, а на чем же вы столковались? - обратился он к жене.
   - Я не возражаю, - сказала Анзират, вопросительно глядя на мужа.
   - Значит, быть по сему, - заключил он.
   - Ой, как хорошо! - обрадовано воскликнула Людмила Николаевна и, глядя на Халилова, рассмеялась заливчато, звонко, по-детски. - А я вас так испугалась! Ну, думаю, пришел злой, сердитый, сейчас скажет: - Никаких квартирантов!
   - Вы сколько намерены прожить у нас? - поинтересовался Халилов.
   - Месяца четыре, не меньше.
   - Ага... Замечательно, Ну-ка, Анзират, отыщи домовую книгу. А вы, Людмила Николаевна, давайте ваши документы. Паспорт с вами?
   - Конечно, - проговорила девушка и заспешила в комнату, где оставила чемодан.
   "Посмотрим, что это за птичка, - подумал Халилов. - Неужели и эта начнет интересоваться клинком?"
   Людмила Николаевна вернулась с чемоданом. Она положила его на пол и откинула крышку. В чемодане лежали аккуратно сложенные платья, туфли на высоком каблуке и разные мелочи женского туалета. Людмила Николаевна достала дешевенькую сумочку и, вытащив из нее паспорт, подала его Халилову.
   Раскрыв паспорт, Халилов внимательно перелистал странички, потом перевел взгляд на Людмилу Николаевну, и брови его поднялись:
   - Неужели вам двадцать шесть лет?
   - А вы думали? - кокетливо спросила Людмила Николаевна.
   - Ни за что бы ни дал... Ни за что...
   - Не могу поверить! - воскликнула Анзират. - Самое большее - двадцать, ну двадцать два... Вы очень молодо выглядите...
   - Спасибо за комплимент, - Людмила Николаевна вздохнула. - Когда-то мне действительно было двадцать два года.
   - И вы замужем? - продолжал Халилов.
   - Представьте себе, что да. Уже пять лет.
   - Нескромный вопрос: а где же ваш муж?
   - Он был, как и вы, военный, в этом году демобилизовался и месяц назад уехал на Курильские острова. Когда окончательно обоснуется там, вызовет меня.
   "Ловко придумано, - мелькнуло в голове Халйлова. - Все предусмотрено".
   Несколько минут спустя Людмила Николаевна, получив ключ от своей комнаты и переодевшись, отправилась в город.
   - Люблю побродить час-другой по незнакомым местам, - объяснила она.
   Утром следующего дня на имя подполковника Шубникова поступил рапорт. В нем сообщалось:
   "В течение последних двух лет Халиловы сдавали в своем доме комнату, ранее занимаемую их сыном Джалилом, различным одиноким квартирантам. Удалось выяснить, что за прошедшее время в их доме квартировали: машинистка военкомата Гальченко, студент-практикант Поспелов, студент техникума Махмудов.
   Вчера Халиловы пустили к себе на лето и осень Алферову Людмилу Николаевну, 1923 г. рождения, уроженку г. Ставрополя, сотрудницу республиканского комитета по делам физкультуры и спорта.
   Алферова вручила Халилову для прописки свой паспорт.
   Комната, занимаемая ею, имеет самостоятельный выход на улицу".
   Под рапортом стояла подпись старшего лейтенанта Сивко.
   13
   Миновало полмесяца, как в доме Халиловых поселилась Людмила Николаевна, но ни сам подполковник, ни его жена, ни их тетушка не могли сказать о новой квартирантке ничего худого. Людмила Николаевна не возбуждала никаких подозрений.
   И тем не менее у Халилова где-то в глубине души оставалось чувство недоверия к Людмиле Николаевне, притаились настороженность и предубежденность. Он никак не мог избавиться от этого неприятного чувства и, злясь, раздумывал над тем, как невероятно быстро и неотразимо завоевала девушка симпатию Анзират и тетушки. В открытом, полном непосредственности поведении Людмилы Николаевны ему чудилась тонкая, хорошо продуманная игра, хитро рассчитанная на завоевание полного доверия всей семьи. А что доверие к Людмиле Николаевне росло с каждым днем, было очевидно.
   Через пять дней Анзират и тетушка называли Людмилу Николаевну уже просто Людой и обращались к ней на "ты". Через девять дней новая квартирантка стала обедать за общим столом.
   Люда увлекала женщин своей бурлящей энергией, подвижностью, веселой деловитостью в самых простых, обыденных делах. Ни одной минуты она не сидела без дела, находила работу и себе, и другим. По утрам, вставая раньше всех, она бесшумно покидала дом, шла на рынок и закупала провизию на всю семью. Отлучаясь в город по своим делам, она находила время заглянуть домой, чтобы помочь тетушке Саодат приготовить обед. После занятий с физкультурниками, а Людмила Николаевна проводила их, как правило, в послеобеденное время, она возвращалась домой и, разувшись, вместе с женщинами поливала цветы, возилась над огородными грядками, украшала разноцветными камешками клумбы.
   Думала ли Анзират, что в свои годы вернется к давно забытой физкультуре? Конечно, как педагог и женщина с современными взглядами, она везде горячо ратовала за спорт и физическую зарядку вплоть до преклонных лет. Но... лень-матушка раньше нас родилась... И поэтому Анзирйт находила для себя тысячу оправдательных причин, якобы мешающих ей заниматься физзарядкой. Услышав утром, как из радиорепродуктора несется веселое "вдох - выдох", она лишь сокрушенно вздыхала. А вот теперь уже десять дней она по утрам разводила руки "на уровень плеч", усердно нагибалась направо, налево и с радостью бежала принимать "водные процедуры".
   Как же это получилось? Анзират не смогла бы объяснить. Просто, встав как-то пораньше, она вышла в сад и увидела Людмилу Николаевну. В коротких трусиках и майке, прижав локти к бокам, молодая женщина бегала по извилистым дорожкам. Она бегала так легко, пружинисто, красиво, казалась столь радостной и стремительной, что Анзират невольно залюбовалась. Вспомнились ее давние комсомольские годы и первая вылазка на стадион в Бухаре, тот ясный теплый день, когда она, девушка-узбечка, одна из первых надела на себя спортивный костюм. Ей стало грустно и обидно за себя, за то, что она так рано, без всяких к тому причин, отяжелела, физически обабилась и обленилась.
   И вдруг произошло удивительное. Когда Людмила Николаевна, начиная очередной круг, пробегала мимо, Анзират вдруг сорвалась с места и побежала следом. Пробежав два круга, она почувствовала, что сердце ее сдает, дыхание со свистом вырывается из груди, кровь прилила к голове и угрожающе постукивает в висках... Людмила Николаевна прекратила бег и заставила Анзират сделать разминку шагом.
   - Так не пойдет, Анзират-ханум. Начинать надо не с этого, - смеясь, говорила она.
   И со следующего утра обе женщины начали с того, с чего следует начинать.
   Но чем больше завоевывала Людмила Николаевна сердца женской половины дома, тем более настораживался подполковник Халилов. Его не обольщала ни домовитость, ни услужливость новой жилицы. Наоборот, приветливость и непосредственность Людмилы Николаевны казались ему искусственными, нарочитыми. Подполковник рассуждал так; потерпев неудачу в прямой атаке, таинственные охотники за клинком решили сделать обходной маневр и избрали своим орудием эту девицу, поручив ей втереться в доверие семьи. Подполковник был тверд в своих подозрениях, но решил испытать выдержку этой женщины, а заодно получить лишнее доказательство ее вероломства.
   Проделал он это в ближайшее воскресенье. Все домашние были в сборе, мирно сидели на веранде и перебирали вишню, готовясь к важному семейному делу - варке варенья. Халилов достал клинок из потайного места, прихватил пузырьки со щелочью и смазкой, кусочки бязи и бинтов и появился со всем этим хозяйством на веранде, чтобы на вольном воздухе заняться чисткой клинка.
   Только подошел он к столу, как Людмила Николаевна вскочила с места, подбежала к нему и воскликнула:
   - Боже мой! Какая прелесть! Дайте подержать!
   Халилов бросил взгляд на жену и тетушку... Ну-с, что они теперь скажут?
   - Это ваш? - спросила, между тем, молодая женщина, рассматривая клинок и вытирая руки о фартук.
   Халилов утвердительно кивнул.
   - Ничего подобного не видела за свою жизнь, - призналась Людмила Николаевна. - Даже не представляла себе, что на свете может существовать такое чудесное оружие. Сколько же на нем украшений! Это, конечно, старинная работа?
   - Бесспорно, - подтвердил Халилов, испытующе сверля Людмилу Николаевну глазами.
   - Неужели это золото?
   - Самое настоящее. А это - рубины, это - эмаль...
   - Чудо! Ну-ка, выньте клинок, Саттар Халилович. Я занималась когда-то конным спортом, была ворошиловским стрелком и неплохо владела клинком.
   Халилов вытащил клинок из первых ножен и передал его девушке.
   - Ну, это бутафория... - разочарованно произнесла она. - Клинком и лозинку не срубишь. Красивая игрушка...
   Халилов решил продолжать игру дальше.
   - Клинок-то с секретом, - пояснил он. - У него двое ножен. Смотрите!
   Надавив пальцем еле заметную пластиночку, Халилов обнажил настоящий клинок.
   Людмила Николаевна ахнула:
   - Вот это да!
   Взяв клинок в руки, она внимательно осмотрела его сверху донизу, полюбовалась головой дракона на рукоятке, несколько раз со свистом прорезала им воздух над головой, согнула кольцом и, вздохнув, вернула подполковнику.
   Халилов закончил чистку клинка, унес его, вернулся на веранду, но Людмила Николаевна и не вспомнила больше о "чуде".
   "Хитра! Ой, хитра! - посмеивался про себя Халилов. - Но как рыбке ни хитрить, а быть ей на крючке!"
   По его расчетам, теперь, когда Людмилу Николаевну подразнили клинком, она приложит все усилия, чтобы обнаружить место, где спрятан клинок. Но он еще поглубже укрыл его в круглой печи в своей комнате.
   14
   Случилось это днем, в отсутствие подполковника Халилова. Анзират, тетушка Саодат и Людмила Николаевна занимались во дворе домашними делами; тетушка мыла посуду, а Анзират и Люда вытирали ее и уносили через кухню в дом. Когда они вернулись, тетушка сказала племяннице:
   - Доченька! Тебя тут спрашивал какой-то толстяк.
   - Меня? - удивилась Анзират. - Кто же это?
   - Не знаю. Я провела его на веранду.
   Анзират поправила волосы и пошла в дом. На веранде у порога в комнату она увидела толстого старика с куцей белой бородкой, с посохом в руке. Голову его украшала безупречно чистая и пышная чалма.
   Что-то далекое, знакомое почудилось Анзират, когда она встретилась взглядом с маленькими мутноватыми глазами гостя. Он учтиво поклонился хозяйке и приветствовал ее:
   - Салям алейкум! Мир, покой и благословение твоему дому!
   - Алейкум салям, - ответила Анзират. - Что вам надо, уважаемый?
   Старик нахмурился и с неудовольствием в голосе проговорил:
   - Не особенно приветливо ты, женщина, встречаешь старого человека, да еще знакомого.
   "Где же я видела его? - старалась припомнить Анзират. - Глаза, голос кого-то напоминают".
   - Чем же неприветливо? - удивилась она. - Вы ко мне?
   Брови старика сдвинулись над переносицей, в глазах блеснул огонек. Какой позор! Он, старый Икрам-ходжа, стоит перед этой грешницей, а она даже не предложит войти в дом и сесть!
   - Мои седины заслуживают большего гостеприимства, - медленно произнес он, сдерживая раздражение. - Владыка жизни запрещает нам попирать обычаи наших предков. Я не привык, чтобы меня так встречали.
   "Он прав. Я, кажется, отучилась от вежливости", - спохватилась Анзират и сказала:
   - Заходите в дом, уважаемый эта. Прошу...
   Она пропустила старика в столовую и прошла вслед за ним. Гость, видимо утомленный ходьбой, тяжело дышал и отдувался. Он оглядел просторную комнату, потыкал своим посохом в ворсистый ковер на полу и заметил:
   - Летом ковры надо на солнышке просушивать, иначе в них заведется моль.
   Анзират хотела рассердиться, но сдержала себя и сказала:
   - У каждой вещи есть свой хозяин.
   - Да, конечно, - согласился Икрам-ходжа. - Хозяин лучше знает, что и когда надо делать, но долг старого человека - подсказать.
   - Благодарю, - кивнула Анзират, по-прежнему силясь вспомнить, где же она видела этого человека.
   Икрам-ходжа важной походкой прошелся по комнате, подошел к дивану, отдуваясь, уселся и поставил посох между ног.
   Анзират напомнила:
   - Я вас слушаю, почтенный.
   Но старик не торопился. Поспешность - не в его правилах. Кроме того, он отлично знал, что муж Анзират только что покинул дом и вернется не скоро. Плотно сомкнув дрожащие веки, он беззвучно шевелил своими толстыми губами. Он отдыхал.
   - Моя жизнь на исходе, - наконец произнес он после долгой паузы. Меня уже не обольщают земные радости, я свое прожил и готовлюсь к переходу в лучший мир. Скоро аллах, - он воздел руки к потолку, - призовет меня к себе. Но у меня есть сын, взрослый сын, о котором я обязан побеспокоиться. За него я и пришел похлопотать. На днях он приедет в Токанд.
   И тут Анзират вдруг озарило: она вспомнила, кто этот старик. Она вспомнила годы войны, Бухару, госпиталь. Да это же Икрам Ашералиев, бывший заведующий госпитальным складом. Сколько она - сестра-хозяйка - цапалась с ним из-за мыла для стирки белья, из-за посуды, занавесок и прочего. Конечно, это он, зловредный и скупой старикашка. Но почему он оказался в Токанде? И что ему нужно? О каком сыне он толкует?
   - Я вас не поняла, - сказала Анзират. - О чьем сыне вы говорите?
   - О моем, красавица, о моем, - ответил Икрам-ходжа, и его толстые щеки растянулись в улыбке.
   - Хм... - удивилась Анзират. - Насколько мне известно, у Икрама Ашералиева не было сына.
   - Значит, узнала старого знакомого?
   - Как видите...
   - Вот и хорошо. А вначале не узнала?
   - Вначале нет, - призналась Анзират.
   - А я теперь уже нигде не работаю. Ушел на покой. Стар стал.
   - Но выглядите вы неплохо.
   - Спасибо, красавица, за хорошие слова. Такие слова нужны старикам, как канифоль для смычка.
   Анзират весело улыбнулась и, полагая, что старик над ней подшучивает, спросила:
   - И давно у вас родился сын? В ваши годы стать отцом - это редкость. Вот что значит хорошее здоровье...
   И тут Икрам-ходжа сделал промах. Не сделав еще хода, он решил вытянуть козырную карту. Пусть не зубоскалит. Он прищурил глаз, пощипал свою бороденку и медленно произнес:
   - Ты права, ты права... Всевышний обидел старого Икрама и не дал ему сына. Но ведь твоего мужа аллах тоже обидел. У Саттара тоже нет и не было сына.
   Анзират побледнела и ощутила холодок в груди. Она смешалась, не веря собственным ушам. Некоторое время молча смотрела на старика широко открытыми глазами, а затем тихо спросила:
   - Что вы сказали?
   Старый Икрам наблюдал за каждым ее движением. Как он и рассчитывал, его удар дал большой эффект, Анзират побледнела.
   - Ты хорошо слышала, женщина, что я сказал, - ответил он, уверенный в том, что дело сделано. - Эту тайну хранишь не ты одна. Я стар. Очень стар. Но аллах не отнял у меня памяти, время ее не погасило.
   - И что же вы намерены делать с этой вашей тайной? - с вызовом спросила Анзират, оправившись от неожиданности.
   "О бесстыдная грешница! Свою тайну она называет моей!" - подумал Икрам-ходжа и ответил хозяйке:
   - И холодная зола иногда дает огонь. Мне ничего не стоит обронить семена раздора в этом счастливом доме, и они быстро дадут свои всходы. Но я никому не хочу делать зла. И тебе не хочу... Я...
   Тут Анзират неожиданно поднялась.
   - Если бы не ваш возраст и не седины, почтенный, то я бы сказала, как называют таких людей, как вы...
   - Не горячись, женщина! Не надо. Я понимаю, что причинил тебе боль. Но она и не так уж велика. Зачем же нам ссориться?
   Анзират указала рукой на дверь.
   - Уходите отсюда, почтенный, и поскорее, - потребовала она.
   Икрам-ходжа опешил. Вот это бесстыдство! Значит, он свалял дурака! Козырь оказался битым? Не с этого надо было начинать. Неужели вся затея пошла прахом?
   - Ты даже не хочешь выслушать моей просьбы? - спросил он елейным голосом, продолжая сидеть.
   - Не хочу! - отрезала Анзират.
   Ярость ослепила разум гостя. Он встал. Щеки его дрожали.
   Еле сдерживая себя, чтобы не разразиться проклятием, он сказал:
   - Хорошо... Я пойду... Но будь я проклят именем Магомета, если не сделаю все, чтобы открыть глаза твоему мужу и твоему сыну. Мои уста могут молчать, но могут и говорить. И судить меня за это никто не будет. А ведь пришел я к тебе не за тем, чтобы ссориться. Я пришел к тебе с просьбой...
   - Уходите! - Анзират вновь указала на дверь. - Немедленно уходите... Или я сейчас же крикну своих.
   Гримаса бешенства исказила толстое лицо старика. Подобного с ним никогда не случалось! Его еще никто не выпроваживал таким образом. Он выпятил живот, вскинул голову и медленно, стараясь не терять достоинства, зашагал к двери. У порога он обернулся, стукнул посохом о пол и бросил:
   - Да покинет этот дом покой! - А про себя зашептал: "Презренная грешница! Да будет проклято семя твое до седьмого колена! Пусть кость застрянет в горле твоем!"
   Хлопнула дверь. И только теперь Анзират почувствовала, что близка к обмороку. Она постояла, не шевелясь, сжав рукой горло, потом сделала шаг, другой и, совершенно обессиленная, упала на диван и забилась в рыданиях.
   Как он смел, негодяй, напоминать ей об этом! Перед кем она виновата? В чем ее вина? Быть может, в том, что она вскормила и вырастила сына, отцом которого был бандит, басмач, ненавистный ей человек? Но как она, мать, должна была поступить? Задушить своего собственного ребенка? Или, быть может, она повинна в том, что не сказала Джалилу, кто его настоящий отец? Но нужно ли было говорить ему об этом? Разве Джалил виноват? А она? Разве она хотела стать женой врага, убийцы ее отца? Разве ее спрашивали об этом? Что же это такое? За что такая обида? Ведь она всю жизнь тайно несла свое горе и не могла избыть его! И вот старик заговорил об этом... Зачем? Неужели он хочет разбить жизнь сына? Как много еще на свете злых людей! Неужели этот подлый человек подумал, что она могла скрыть от мужа, любимого Саттара, свой позор, свое несчастье. Да, он так думает и ошибается. В неведении только Джалил. Только он один не знает, кто его настоящий отец. Им он считает Саттара.
   Анзират долго не могла успокоиться. Лишь наплакавшись вволю, она пришла в себя.