Наруз Ахмед держал путь к тугаям, к реке, надеясь найти там спасение. Но до реки было еще очень далеко. А расстояние между ним и преследователями все сокращалось. Сто метров... Пятьдесят... Тридцать... Двадцать...
Старик снял с шеи веревку, заправил петлю. Его вороной опять рванулся вперед, потом, послушный воле хозяина, метнулся в сторону. Старик взмахнул рукой и бросил аркан. Раздался свист, и Наруз Ахмед слетел с коня, точно его сдуло ветром.
Халилов промчался мимо, потом круто осадил и повернул гнедого. Старик уже спешился. Он стоял, уперев ладони в колени, над Нарузом Ахмедом. Тот лежал, распластавшись и широко раскинув руки.
Халилов спрыгнул с коня и от резкой боли едва удержался на ногах. Такая бешеная скачка без седла была для него непривычной.
Старик хлопнул его по плечу, рассмеялся и сказал:
- Молодца! Джигит!
Халилов покрутил головой, опустился на колени и взял руку Наруза Ахмеда, чтобы прощупать пульс.
- Жив!.. Сердце стучит... Я уже слушал, - весело заметил табунщик. Глупый бандит! Шибко худой! Не на того коня сел. Табак есть, начальник?
Халилов уже по-другому посмотрел на изрезанное глубокими морщинами лицо старика, поднялся, пересилил боль в ногах и оказал:
- Закурим, ата! С удовольствием закурим, - и полез дрожащей от возбуждения рукой в карман.
26
Прошло девять дней.
В кабинете Шубникова за столом хозяина сидел следователь, а против него, рядышком, сам подполковник и Халиловы - Саттар и Анзират. Они отвечали на последние вопросы следователя.
Когда с этим было покончено, подполковник отпустил следователя и обратился к чете Халиловых:
- Ну вот... Теперь можно считать, что все кончено. Ты помнишь, Саттар, тот наш разговор, когда ты настаивал, что Наруза Ахмеда не следовало выпускать из города?
Халилов кивнул.
- Ты оказался прав, а я просчитался.
- То есть?
- Его можно было уже тогда арестовать, и нам с тобой не пришлось бы прыгать, как Нат-Пинкертонам, по крышам вагонов и устраивать скачки. И от того, что мы арестовали бы его в городе, а не в песках, после ряда рискованных приключений, ничего бы не изменилось. И тем не менее в своих рассуждениях и действиях, как ни странно, был прав. Дело вот в чем... О том, что на нашей земле появился непрошеный гость и что этим гостем является не кто иной, как Наруз Ахмед, мы узнали на вторые сутки после того, как был подбит самолет, нарушивший нашу границу.
Саттар и Анзират переглянулись.
- Мы это знали, - продолжал Шубников. - Я сразу почувствовал, что ради клинка и истории, с ним связанной, никакой идиот не станет рисковать боевым самолетом. Так оно и вышло. Вот слушайте, что показал Наруз Ахмед...
Раскрыв дело, Шубников стал читать:
"Господин Керлинг, знавший тайну клинка, сказал, что поможет мне перебраться в Узбекистан по воздуху и организует возвращение. Но он поставил передо мной ультиматум, непременное условие: выполнить три его задания. Первое - доставить Икраму-ходже Ашералиеву, с которым по неизвестным причинам прервалась связь, портативную радиопередаточную станцию; второе - отыскать и уничтожить живущего в Самарканде человека, оказавшегося предателем, и наконец третье - пробраться в город Чирчик, найти еще одного человека и передать ему спичечную коробку, назначение которой мне неизвестно.
Таким образом, мое появление в Узбекистане преследовало две цели. Я должен был выполнить мой личный план - отыскать клад, уничтожить семью Халиловых. Керлингу я должен был заплатить за это: выполнить его задания. Я успел сделать немного: вручил радиостанцию Икраму-ходже и нашел тайник. Об остальном я уже думать не мог. Неудача с кладом обескуражила меня: я решил бежать".
Шубников закрыл папку, отложил ее в сторону и продолжал свою мысль:
- Следовательно, в моих рассуждениях я стоял на верном пути. Не из-за клинка нарушил иностранный самолет нашу границу и выбросил парашютиста, а по иным, более веским и опасным для нас причинам. Одного я не мог предвидеть - того, что Наруз Ахмед откажется от выполнения заданий, бросит все и решит бежать. Зная психологию преступника, я, конечно, понимал, что он в первую очередь займется кладом, а потом уже всем остальным. На жадности к наживе, на страстном желании Наруза Ахмеда овладеть мистическим богатством построил свои расчеты и Керлинг, имя которого, кстати сказать, нам небезызвестно...
- Прости, Леонид Архипович, - перебил его Халилов. - У меня два вопроса.
- Давай.
- Ты сказал, что уже на вторые сутки узнал о появлении Наруза Ахмеда. Объясни, каким образом?
Шубников усмехнулся:
- Дорогой Саттар! Приходится повторять тебе прописные истины. Мы, чекисты, не боги. Без народа, без честных советских людей мы ничто, пустой звук. Так было, так будет, так произошло и в данном случае. Нашелся человек, который помог нам, который узнал "гостя". Басмаческие последыши вряд ли могут рассчитывать на короткую память народа. Этот человек был уверен, что мы сделаем все, чтобы найти Наруза Ахмеда и обезвредить его. Через самое короткое время я смогу назвать тебе и имя этого человека, тем более, что ты его знаешь лучше меня. А теперь не гадай. Вот так. Ты сказал, что у тебя два вопроса. Выкладывай второй.
- Да, да, обязательно, - оживился Халилов. - Я хочу спросить о квартирантке нашей - Людмиле Николаевне Алферовой.
- Я ожидал этот вопрос, - заметил Шубников. - Между прочим Алферова ее девичья фамилия. Сейчас она носит другую.
- Подумайте! - всплеснула руками Анзират. - Она оказалась умнее всех!
- Это что, комплимент по ее адресу? - улыбнулся Шубников.
- Да уж понимайте, как хотите, - смутилась Анзират. - Так хитро обвести вокруг пальца десяток людей, это надо уметь. Гасанов оказался щенком перед ней.
- Ты уверял меня, Леонид Архипович, - проговорил Халилов, - что ей не миновать этого дома. Неужели о ней ничего не известно?
- Это нетрудно проверить, - спокойно заметил подполковник, снял телефонную трубку, набрал номер и сказал: - Товарищ Сивко? Шубников говорит. Зайдите пожалуйста, ко мне.
На короткое время все умолкли.
В дверь постучали.
- Да, да, - разрешил Шубников.
В комнату в полной форме, с погонами на гимнастерке вошла Людмила Николаевна и, приложив руку к берету, доложила:
- Старший лейтенант Сивко явилась по вашему вызову.
Халилов и Анзират с изумлением смотрели на нее.
Шубников сердечно рассмеялся и спросил:
- Есть вопросы к Людмиле Николаевне?
Анзират сжала виски руками, Саттар усиленно потирал лоб.
Нет, вопросов не было.
ЭПИЛОГ
Над пустыней летит ветер. День и ночь свистит он в зарослях саксаула, в тугаях, завывает в урочище Кок-Ит. И все несет и несет мелкий, точно пыль, горячий песок. Там, где лежал камень, вырастает бархан, а где была лощинка, расстилается ровное место. Неутомимо, зло и сердито работает ветер. Под однотонным и скучным песчаным покровом исчезает след времени.
Вот уже скрылись последние тропы, проложенные караванами к семи иссякшим колодцам. Засыпаны глиняные площадки, окружающие их, не стал виден кусок рельса, торчавший стражем у таинственного клада. Развеян и сам холм, под которым скрывались долгие годы сокровища. Только побелевшие от солнца и дождя, вылизанные ветром человеческие черепа на песке смотрят пустыми глазницами в пространство. В них находят убежище прохладолюбивые змеи да таятся, поджидая ночи, фаланги.
Идет неторопливо время. Все дальше и дальше уходит в прошлое тайна урочища Кок-Ит, а вместе с ней и легенда о клинке эмира. В далеких бухарских кишлаках седобородые старцы еще помнят эту легенду и в звездные летние вечера за пиалой кок-чая рассказывают ее молодым... Рассказывают по-разному, но кончают все рассказчики одинаково: клад нашел узбек-пастух и отдал сокровища народу, чьим потом и чьими руками они были созданы.
Имя пастуха никто не называет: быть может, оно забыто, быть может, никто его и не знал. Но говорят, что жив этот пастух и сейчас.
Легенду эту услышал однажды русский человек, охотник. Он сидел у ночного костра, курил, слушал словоохотливых стариков, и едва заметная улыбка трогала его губы.
Когда рассказ был окончен, русский проговорил:
- Знаю я имя того человека, что нашел клад. Живет он в горном кишлаке Обисарым, звать его Бахрам. Только он не пастух, а садовник.
И русский поведал старикам историю Бахрама.
Было это давно, еще при эмире бухарском. Много золота, платины, серебра и драгоценных камней накопил эмир в своих сокровищницах. Крови людской он не жалел. Многих обездолил, ограбил и погубил, наполняя свои подземные кладовые богатствами. И собирал эмир не только золото. Любил он и редкое, дорогое оружие. У него были собраны клинки из дамасской стали, турецкой, персидской, индийской. А хорошего клинка из русского булата не было. Велел эмир своим прислужникам достать ему такой клинок хоть со дна морского.
Прихоть эмира - закон. С большим трудом, за огромную цену достали ему клинок, выкованный златоустовским мастером Иваном Бушуевым из знаменитого аносовского булата. Сам эмир испытывал его. Он разрубил им пополам десять разных клинков, а бушуевский даже не зазубрился!
Клинок с виду был прост, не было на нем никаких украшений, не было и ножен. По обычаям, прежде чем украсить эмирский клинок и вложить его в ножны, полагалось обагрить его человеческой кровью.
Эмир приказал - и за один час несколько кандальников, заключенных в зиндане, расстались со своими головами.
После этого клинок попал в руки искусного бухарского мастера, замечательного резчика Умара Максумова, и он разукрасил его. Первые ножны для клинка сделали в Турции, вторые - в дагестанском ауле Кубачи, знаменитом на весь Восток своими мастерами-оружейниками.
Несколько лет спустя приближенный эмира Ахмедбек, возвратившись из поездки в чужие страны, привез с собой семнадцатилетнюю девушку - польку Ядвигу. Он хотел ее сделать своей пятой женой, но Ядвигу увидел эмир. Красота девушки поразила Саида Алимхана. Желая угодить своему господину, Ахмедбек подарил ему девушку, а взамен получил из рук Саида Алимхана его драгоценный клинок из бушуевского булата.
Миновало еще несколько лет. Народ восстал против тиранов. Вокруг Бухары установилась советская власть. Вооруженные отряды рабочих и дехкан пошли на штурм эмирата.
Однажды темной тревожной ночью красавица Ядвига вызвала к себе Ахмедбека. Она показала ему большой кувшин, в рост пятилетнего ребенка, и сказала:
- Увези поскорее куда-нибудь подальше и понадежнее спрячь. Когда времена изменятся к лучшему, мы оба станем самыми богатыми людьми. Тут все самое ценное из того, что я получила от Саида Алимхана. Ты понял меня?
Ахмедбек поклонился.
- Исполнишь?
Ахмедбек поклонился вторично.
Той же ночью он, его телохранитель Бахрам и ближайший советник Ахун, захватив с собой пятерых джигитов, покинули Бухару и углубились в пески. Следующей ночью они достигли урочища Кок-Ит и недалеко от семи колодцев зарыли кувшин.
План тайника они нанесли на листок бумаги. Перед рассветом, когда уставшие джигиты спали, Ахмедбек и Ахун отрубили всем пятерым головы. Тела их бросили в колодцы, а головы сложили поверх ямы с зарытыми сокровищами и насыпали холм.
Ядвиге Ахмедбек сказал, что по дороге на него напали красные аскеры, порубили его джигитов и отобрали сокровища. Ядвига с горя этой же ночью повесилась.
Через три дня, накануне падения Бухары, Ахмедбек в сопровождении Бахрама явился к резчику Умару Максумову и приказал перенести план тайника с бумаги на клинок. Суеверный бек хорошо помнил слова своего отца. А тот говорил так: "Большую тайну, как и жизнь, можно доверить только крепкой стали, но не бумаге".
Однако получить клинок обратно бек не успел. Ему пришлось бежать из Бухары, скитаться по пескам, спасаясь от преследования красных частей, и, наконец, удрать за рубеж.
Клинок остался у Умара Максумова, но в тридцать первом году, когда несколько басмаческих шаек прорвались на советскую землю, им овладел сын Ахмедбека басмач Наруз Ахмед. Он привез его в кишлак Обисарым и, не зная тайны, оставил в своем доме. Бахрам, знавший о насечке, скопировал ее.
Басмачи были разгромлены наголову, Ахмедбек зарублен, а Бахрам сопровождал бековского сынка до самого рубежа. Но вторично на чужую землю уйти не захотел.
Худую жизнь вел раньше Бахрам, жизнь презренного шакала возле логова тигров. Ненавидели его люди и боялись. Был он послушной плетью в руках жестоких тиранов, их верным слугой и телохранителем. Как жалкий, голодный пес, жадно хватал он подачки с кровавого стола своих господ.
Но бывает так: совсем засох колодец, обходят его люди, кажется - ни капли живой воды не источить из него... Но копните поглубже, снимите твердую, слежавшуюся глину, пробейтесь - и заструится глубоко погребенная свежая струйка. Так и с душой иного человека... - Рассказчик умолк, задумался и поворошил костер кривой веткой саксаула. В ночную темь с треском полетели искры. Помолчав, рассказчик неторопливо продолжил: Скитался Бахрам с разбойничьими шайками басмачей по горам и пустыням, видел черные дела курбашей, пепел сожженных мирных кишлаков, кровь сотен простых людей, земляков, застреленных, зарубленных, замученных. Познал он горечь изгнания и тоску по родному дому. Как у многих обманутых рядовых басмачей, пошатнулась его вера в своих вожаков, отвернулось от них сердце. Прозрели его глаза, и увидел он, что, как молодой весенний сад, поднимается к новой жизни родной Узбекистан. Люди трудятся, строят, сеют, собирают урожай, богатеют, учатся, растят детей и внуков. Надоело Бахраму скитаться, прятаться, бояться. Плюнул он на своих курбаши, проклял их дело навеки и вернулся в родной дом.
Совесть мучила его. Пришел он к советской власти и все, что знал, честно рассказал. Искупив свою вину, он через два года поселился в далеком горном кишлаке Обисарым и стал работать. Вырастил он детей, внуков и множество фруктовых деревьев, И уважали люди, молодые и старые, седого, молчаливого Бахрама.
Началась война с гитлеровцами. Вспомнил Бахрам про сокровища, скрытые в урочище Кок-Ит, и однажды весной, когда кончились дожди и стало тепло, отправился к семи колодцам. Он разыскал тайник и вырыл кувшин. Долго смотрел он на это богатство, нажитое эмиром на крови народной. Вспомнилось ему, как умирали в зинданах тысячи и тысячи людей, как рубили головы непослушным, отрезали им языки, уши, выкалывали глаза... Вздохнул Бахрам и понес сокровища в город. Он отдал все до последнего колечка на строительство танков и самолетов.
Когда русский окончил рассказ, один из стариков спросил его:
- А велик ли был клад?
Русский задумался, бросил в костер пучок сухой верблюжьей колючки, от чего пламя вспыхнуло и осветило лица стариков, и оказал с улыбкой:
- Говорят, очень большой. Около трех миллионов на золотые деньги. Бриллианты, жемчуг, золотые изделия...
Старики молча покачали головами.
Ветер прошумел в зарослях. Далеко за барханами пролаял шакал. Ночь стояла холодная и звездная, какие бывают только в конце лета в азиатской пустыне.
Охотник встал, вскинул на плечо ружье, поблагодарил стариков за гостеприимство, прихватил убитых за день кекликов и собрался в путь.
Обычай пустыни не разрешает спрашивать имя ночного прохожего. Кто бы он ни был, дай ему место у огня, утоли его жажду горячим чаем, поделись с ним лепешкой! Старики, чтя обычаи предков, молчали, хотя им и очень хотелось узнать, что за человек поведал им историю таинственного клада. Но один из них, самый разговорчивый и самый седой, нарушил обычай и обратился к русскому охотнику:
- Пусть извинит нас гость за любопытство и назовет себя, чтобы знали мы имя хорошего человека.
Русский помялся в нерешительности, потом тихо сказал:
- Фамилия моя Шубников, Леонид Архипович Шубников.
Старик приложил руку к груди и промолвил:
- Рахмат... Пусть путь твой будет удачным, ака.
Темнота скрыла удалявшегося путника. Костер медленно догорал. Старики еще долго сидели, попыхивая трубками, и вели свою неторопливую, мирную беседу.
1 Сарбазы - эмирские солдаты.
1 Анаша - гашиш, наркотик из листьев конопли.
2 Камча - плеть.
3 Кауши - кожаные калоши
4 Мударрис - преподаватель медресе.
5 Медресе - высшее мусульманское духовное училище.
6 Курбаши - командир басмаческого отряда.
7 Мирза - писарь.
8 Палван - богатырь, силач.
9 Аскеры - солдаты.
10 Мазар (араб.) - гробница, могила мусульманского святого.
11 Махалля - квартал.
12 Ичкари - женская половина дома.
13 Тугаи - заросли кустарника.
14 Нас - жевательный табак.
15 Терьяк - дурманящий табак.
16 Ошхана - харчевня.
17 Хауз - искусственный водоем.
Старик снял с шеи веревку, заправил петлю. Его вороной опять рванулся вперед, потом, послушный воле хозяина, метнулся в сторону. Старик взмахнул рукой и бросил аркан. Раздался свист, и Наруз Ахмед слетел с коня, точно его сдуло ветром.
Халилов промчался мимо, потом круто осадил и повернул гнедого. Старик уже спешился. Он стоял, уперев ладони в колени, над Нарузом Ахмедом. Тот лежал, распластавшись и широко раскинув руки.
Халилов спрыгнул с коня и от резкой боли едва удержался на ногах. Такая бешеная скачка без седла была для него непривычной.
Старик хлопнул его по плечу, рассмеялся и сказал:
- Молодца! Джигит!
Халилов покрутил головой, опустился на колени и взял руку Наруза Ахмеда, чтобы прощупать пульс.
- Жив!.. Сердце стучит... Я уже слушал, - весело заметил табунщик. Глупый бандит! Шибко худой! Не на того коня сел. Табак есть, начальник?
Халилов уже по-другому посмотрел на изрезанное глубокими морщинами лицо старика, поднялся, пересилил боль в ногах и оказал:
- Закурим, ата! С удовольствием закурим, - и полез дрожащей от возбуждения рукой в карман.
26
Прошло девять дней.
В кабинете Шубникова за столом хозяина сидел следователь, а против него, рядышком, сам подполковник и Халиловы - Саттар и Анзират. Они отвечали на последние вопросы следователя.
Когда с этим было покончено, подполковник отпустил следователя и обратился к чете Халиловых:
- Ну вот... Теперь можно считать, что все кончено. Ты помнишь, Саттар, тот наш разговор, когда ты настаивал, что Наруза Ахмеда не следовало выпускать из города?
Халилов кивнул.
- Ты оказался прав, а я просчитался.
- То есть?
- Его можно было уже тогда арестовать, и нам с тобой не пришлось бы прыгать, как Нат-Пинкертонам, по крышам вагонов и устраивать скачки. И от того, что мы арестовали бы его в городе, а не в песках, после ряда рискованных приключений, ничего бы не изменилось. И тем не менее в своих рассуждениях и действиях, как ни странно, был прав. Дело вот в чем... О том, что на нашей земле появился непрошеный гость и что этим гостем является не кто иной, как Наруз Ахмед, мы узнали на вторые сутки после того, как был подбит самолет, нарушивший нашу границу.
Саттар и Анзират переглянулись.
- Мы это знали, - продолжал Шубников. - Я сразу почувствовал, что ради клинка и истории, с ним связанной, никакой идиот не станет рисковать боевым самолетом. Так оно и вышло. Вот слушайте, что показал Наруз Ахмед...
Раскрыв дело, Шубников стал читать:
"Господин Керлинг, знавший тайну клинка, сказал, что поможет мне перебраться в Узбекистан по воздуху и организует возвращение. Но он поставил передо мной ультиматум, непременное условие: выполнить три его задания. Первое - доставить Икраму-ходже Ашералиеву, с которым по неизвестным причинам прервалась связь, портативную радиопередаточную станцию; второе - отыскать и уничтожить живущего в Самарканде человека, оказавшегося предателем, и наконец третье - пробраться в город Чирчик, найти еще одного человека и передать ему спичечную коробку, назначение которой мне неизвестно.
Таким образом, мое появление в Узбекистане преследовало две цели. Я должен был выполнить мой личный план - отыскать клад, уничтожить семью Халиловых. Керлингу я должен был заплатить за это: выполнить его задания. Я успел сделать немного: вручил радиостанцию Икраму-ходже и нашел тайник. Об остальном я уже думать не мог. Неудача с кладом обескуражила меня: я решил бежать".
Шубников закрыл папку, отложил ее в сторону и продолжал свою мысль:
- Следовательно, в моих рассуждениях я стоял на верном пути. Не из-за клинка нарушил иностранный самолет нашу границу и выбросил парашютиста, а по иным, более веским и опасным для нас причинам. Одного я не мог предвидеть - того, что Наруз Ахмед откажется от выполнения заданий, бросит все и решит бежать. Зная психологию преступника, я, конечно, понимал, что он в первую очередь займется кладом, а потом уже всем остальным. На жадности к наживе, на страстном желании Наруза Ахмеда овладеть мистическим богатством построил свои расчеты и Керлинг, имя которого, кстати сказать, нам небезызвестно...
- Прости, Леонид Архипович, - перебил его Халилов. - У меня два вопроса.
- Давай.
- Ты сказал, что уже на вторые сутки узнал о появлении Наруза Ахмеда. Объясни, каким образом?
Шубников усмехнулся:
- Дорогой Саттар! Приходится повторять тебе прописные истины. Мы, чекисты, не боги. Без народа, без честных советских людей мы ничто, пустой звук. Так было, так будет, так произошло и в данном случае. Нашелся человек, который помог нам, который узнал "гостя". Басмаческие последыши вряд ли могут рассчитывать на короткую память народа. Этот человек был уверен, что мы сделаем все, чтобы найти Наруза Ахмеда и обезвредить его. Через самое короткое время я смогу назвать тебе и имя этого человека, тем более, что ты его знаешь лучше меня. А теперь не гадай. Вот так. Ты сказал, что у тебя два вопроса. Выкладывай второй.
- Да, да, обязательно, - оживился Халилов. - Я хочу спросить о квартирантке нашей - Людмиле Николаевне Алферовой.
- Я ожидал этот вопрос, - заметил Шубников. - Между прочим Алферова ее девичья фамилия. Сейчас она носит другую.
- Подумайте! - всплеснула руками Анзират. - Она оказалась умнее всех!
- Это что, комплимент по ее адресу? - улыбнулся Шубников.
- Да уж понимайте, как хотите, - смутилась Анзират. - Так хитро обвести вокруг пальца десяток людей, это надо уметь. Гасанов оказался щенком перед ней.
- Ты уверял меня, Леонид Архипович, - проговорил Халилов, - что ей не миновать этого дома. Неужели о ней ничего не известно?
- Это нетрудно проверить, - спокойно заметил подполковник, снял телефонную трубку, набрал номер и сказал: - Товарищ Сивко? Шубников говорит. Зайдите пожалуйста, ко мне.
На короткое время все умолкли.
В дверь постучали.
- Да, да, - разрешил Шубников.
В комнату в полной форме, с погонами на гимнастерке вошла Людмила Николаевна и, приложив руку к берету, доложила:
- Старший лейтенант Сивко явилась по вашему вызову.
Халилов и Анзират с изумлением смотрели на нее.
Шубников сердечно рассмеялся и спросил:
- Есть вопросы к Людмиле Николаевне?
Анзират сжала виски руками, Саттар усиленно потирал лоб.
Нет, вопросов не было.
ЭПИЛОГ
Над пустыней летит ветер. День и ночь свистит он в зарослях саксаула, в тугаях, завывает в урочище Кок-Ит. И все несет и несет мелкий, точно пыль, горячий песок. Там, где лежал камень, вырастает бархан, а где была лощинка, расстилается ровное место. Неутомимо, зло и сердито работает ветер. Под однотонным и скучным песчаным покровом исчезает след времени.
Вот уже скрылись последние тропы, проложенные караванами к семи иссякшим колодцам. Засыпаны глиняные площадки, окружающие их, не стал виден кусок рельса, торчавший стражем у таинственного клада. Развеян и сам холм, под которым скрывались долгие годы сокровища. Только побелевшие от солнца и дождя, вылизанные ветром человеческие черепа на песке смотрят пустыми глазницами в пространство. В них находят убежище прохладолюбивые змеи да таятся, поджидая ночи, фаланги.
Идет неторопливо время. Все дальше и дальше уходит в прошлое тайна урочища Кок-Ит, а вместе с ней и легенда о клинке эмира. В далеких бухарских кишлаках седобородые старцы еще помнят эту легенду и в звездные летние вечера за пиалой кок-чая рассказывают ее молодым... Рассказывают по-разному, но кончают все рассказчики одинаково: клад нашел узбек-пастух и отдал сокровища народу, чьим потом и чьими руками они были созданы.
Имя пастуха никто не называет: быть может, оно забыто, быть может, никто его и не знал. Но говорят, что жив этот пастух и сейчас.
Легенду эту услышал однажды русский человек, охотник. Он сидел у ночного костра, курил, слушал словоохотливых стариков, и едва заметная улыбка трогала его губы.
Когда рассказ был окончен, русский проговорил:
- Знаю я имя того человека, что нашел клад. Живет он в горном кишлаке Обисарым, звать его Бахрам. Только он не пастух, а садовник.
И русский поведал старикам историю Бахрама.
Было это давно, еще при эмире бухарском. Много золота, платины, серебра и драгоценных камней накопил эмир в своих сокровищницах. Крови людской он не жалел. Многих обездолил, ограбил и погубил, наполняя свои подземные кладовые богатствами. И собирал эмир не только золото. Любил он и редкое, дорогое оружие. У него были собраны клинки из дамасской стали, турецкой, персидской, индийской. А хорошего клинка из русского булата не было. Велел эмир своим прислужникам достать ему такой клинок хоть со дна морского.
Прихоть эмира - закон. С большим трудом, за огромную цену достали ему клинок, выкованный златоустовским мастером Иваном Бушуевым из знаменитого аносовского булата. Сам эмир испытывал его. Он разрубил им пополам десять разных клинков, а бушуевский даже не зазубрился!
Клинок с виду был прост, не было на нем никаких украшений, не было и ножен. По обычаям, прежде чем украсить эмирский клинок и вложить его в ножны, полагалось обагрить его человеческой кровью.
Эмир приказал - и за один час несколько кандальников, заключенных в зиндане, расстались со своими головами.
После этого клинок попал в руки искусного бухарского мастера, замечательного резчика Умара Максумова, и он разукрасил его. Первые ножны для клинка сделали в Турции, вторые - в дагестанском ауле Кубачи, знаменитом на весь Восток своими мастерами-оружейниками.
Несколько лет спустя приближенный эмира Ахмедбек, возвратившись из поездки в чужие страны, привез с собой семнадцатилетнюю девушку - польку Ядвигу. Он хотел ее сделать своей пятой женой, но Ядвигу увидел эмир. Красота девушки поразила Саида Алимхана. Желая угодить своему господину, Ахмедбек подарил ему девушку, а взамен получил из рук Саида Алимхана его драгоценный клинок из бушуевского булата.
Миновало еще несколько лет. Народ восстал против тиранов. Вокруг Бухары установилась советская власть. Вооруженные отряды рабочих и дехкан пошли на штурм эмирата.
Однажды темной тревожной ночью красавица Ядвига вызвала к себе Ахмедбека. Она показала ему большой кувшин, в рост пятилетнего ребенка, и сказала:
- Увези поскорее куда-нибудь подальше и понадежнее спрячь. Когда времена изменятся к лучшему, мы оба станем самыми богатыми людьми. Тут все самое ценное из того, что я получила от Саида Алимхана. Ты понял меня?
Ахмедбек поклонился.
- Исполнишь?
Ахмедбек поклонился вторично.
Той же ночью он, его телохранитель Бахрам и ближайший советник Ахун, захватив с собой пятерых джигитов, покинули Бухару и углубились в пески. Следующей ночью они достигли урочища Кок-Ит и недалеко от семи колодцев зарыли кувшин.
План тайника они нанесли на листок бумаги. Перед рассветом, когда уставшие джигиты спали, Ахмедбек и Ахун отрубили всем пятерым головы. Тела их бросили в колодцы, а головы сложили поверх ямы с зарытыми сокровищами и насыпали холм.
Ядвиге Ахмедбек сказал, что по дороге на него напали красные аскеры, порубили его джигитов и отобрали сокровища. Ядвига с горя этой же ночью повесилась.
Через три дня, накануне падения Бухары, Ахмедбек в сопровождении Бахрама явился к резчику Умару Максумову и приказал перенести план тайника с бумаги на клинок. Суеверный бек хорошо помнил слова своего отца. А тот говорил так: "Большую тайну, как и жизнь, можно доверить только крепкой стали, но не бумаге".
Однако получить клинок обратно бек не успел. Ему пришлось бежать из Бухары, скитаться по пескам, спасаясь от преследования красных частей, и, наконец, удрать за рубеж.
Клинок остался у Умара Максумова, но в тридцать первом году, когда несколько басмаческих шаек прорвались на советскую землю, им овладел сын Ахмедбека басмач Наруз Ахмед. Он привез его в кишлак Обисарым и, не зная тайны, оставил в своем доме. Бахрам, знавший о насечке, скопировал ее.
Басмачи были разгромлены наголову, Ахмедбек зарублен, а Бахрам сопровождал бековского сынка до самого рубежа. Но вторично на чужую землю уйти не захотел.
Худую жизнь вел раньше Бахрам, жизнь презренного шакала возле логова тигров. Ненавидели его люди и боялись. Был он послушной плетью в руках жестоких тиранов, их верным слугой и телохранителем. Как жалкий, голодный пес, жадно хватал он подачки с кровавого стола своих господ.
Но бывает так: совсем засох колодец, обходят его люди, кажется - ни капли живой воды не источить из него... Но копните поглубже, снимите твердую, слежавшуюся глину, пробейтесь - и заструится глубоко погребенная свежая струйка. Так и с душой иного человека... - Рассказчик умолк, задумался и поворошил костер кривой веткой саксаула. В ночную темь с треском полетели искры. Помолчав, рассказчик неторопливо продолжил: Скитался Бахрам с разбойничьими шайками басмачей по горам и пустыням, видел черные дела курбашей, пепел сожженных мирных кишлаков, кровь сотен простых людей, земляков, застреленных, зарубленных, замученных. Познал он горечь изгнания и тоску по родному дому. Как у многих обманутых рядовых басмачей, пошатнулась его вера в своих вожаков, отвернулось от них сердце. Прозрели его глаза, и увидел он, что, как молодой весенний сад, поднимается к новой жизни родной Узбекистан. Люди трудятся, строят, сеют, собирают урожай, богатеют, учатся, растят детей и внуков. Надоело Бахраму скитаться, прятаться, бояться. Плюнул он на своих курбаши, проклял их дело навеки и вернулся в родной дом.
Совесть мучила его. Пришел он к советской власти и все, что знал, честно рассказал. Искупив свою вину, он через два года поселился в далеком горном кишлаке Обисарым и стал работать. Вырастил он детей, внуков и множество фруктовых деревьев, И уважали люди, молодые и старые, седого, молчаливого Бахрама.
Началась война с гитлеровцами. Вспомнил Бахрам про сокровища, скрытые в урочище Кок-Ит, и однажды весной, когда кончились дожди и стало тепло, отправился к семи колодцам. Он разыскал тайник и вырыл кувшин. Долго смотрел он на это богатство, нажитое эмиром на крови народной. Вспомнилось ему, как умирали в зинданах тысячи и тысячи людей, как рубили головы непослушным, отрезали им языки, уши, выкалывали глаза... Вздохнул Бахрам и понес сокровища в город. Он отдал все до последнего колечка на строительство танков и самолетов.
Когда русский окончил рассказ, один из стариков спросил его:
- А велик ли был клад?
Русский задумался, бросил в костер пучок сухой верблюжьей колючки, от чего пламя вспыхнуло и осветило лица стариков, и оказал с улыбкой:
- Говорят, очень большой. Около трех миллионов на золотые деньги. Бриллианты, жемчуг, золотые изделия...
Старики молча покачали головами.
Ветер прошумел в зарослях. Далеко за барханами пролаял шакал. Ночь стояла холодная и звездная, какие бывают только в конце лета в азиатской пустыне.
Охотник встал, вскинул на плечо ружье, поблагодарил стариков за гостеприимство, прихватил убитых за день кекликов и собрался в путь.
Обычай пустыни не разрешает спрашивать имя ночного прохожего. Кто бы он ни был, дай ему место у огня, утоли его жажду горячим чаем, поделись с ним лепешкой! Старики, чтя обычаи предков, молчали, хотя им и очень хотелось узнать, что за человек поведал им историю таинственного клада. Но один из них, самый разговорчивый и самый седой, нарушил обычай и обратился к русскому охотнику:
- Пусть извинит нас гость за любопытство и назовет себя, чтобы знали мы имя хорошего человека.
Русский помялся в нерешительности, потом тихо сказал:
- Фамилия моя Шубников, Леонид Архипович Шубников.
Старик приложил руку к груди и промолвил:
- Рахмат... Пусть путь твой будет удачным, ака.
Темнота скрыла удалявшегося путника. Костер медленно догорал. Старики еще долго сидели, попыхивая трубками, и вели свою неторопливую, мирную беседу.
1 Сарбазы - эмирские солдаты.
1 Анаша - гашиш, наркотик из листьев конопли.
2 Камча - плеть.
3 Кауши - кожаные калоши
4 Мударрис - преподаватель медресе.
5 Медресе - высшее мусульманское духовное училище.
6 Курбаши - командир басмаческого отряда.
7 Мирза - писарь.
8 Палван - богатырь, силач.
9 Аскеры - солдаты.
10 Мазар (араб.) - гробница, могила мусульманского святого.
11 Махалля - квартал.
12 Ичкари - женская половина дома.
13 Тугаи - заросли кустарника.
14 Нас - жевательный табак.
15 Терьяк - дурманящий табак.
16 Ошхана - харчевня.
17 Хауз - искусственный водоем.