Брянцев Георгий Михайлович. Клинок эмира

   Когда Наруз Ахмед отдышался, он сунул руку в горловину кувшина. Пальцы наткнулись на плотный, как камень, песок. Тогда, напрягшись, он перевернул тяжелый кувшин вверх дном, чтобы вытряхнуть содержимое. Но песок, видимо, так спрессовался, что закупорил горловину, точно притертой пробкой. Видя, что из этой затеи ничего не выйдет, Наруз схватил лопатку и с силой ударил по кувшину. Лопатка отлетела от него, как молот от наковальни. Наруз нехорошо выругался, постоял в раздумье, тяжело дыша, затем схватил кувшин в охапку и потащил к рельсу. Уж против стали никакая глина не устоит!
   И кувшин не устоял. Ударившись о конец рельса, он развалился на куски. Развалился, и из него высыпался песок. Да, песок. Обыкновенный песок пустыни, который на сотни километров простирался вокруг. Кругом пустыня... Везде этот проклятый песок... И во рту он хрустит, к телу прилип. В тяжелой, налитой голове - тоже будто песок...
   Наруз Ахмед стоял, тупо уставившись на обломки кувшина. В глазах его мелькали желтые точки, будто колючие песчинки.
   Постояв, он медленно опустился на колени и трясущимися руками стал перебирать каждый слежавшийся комочек. Песок бежал между пальцев бесконечным ручейком, и казалось, нет конца этой быстро текущей, тающей в пальцах струйке.
   В эти минуты Наруз Ахмед еще неспособен был охватить умом случившееся. Мозг его будто выключился, и оставалось лишь странное ощущение, что вместе с вытекающим сквозь пальцы песком уходят из тела мысли, силы, жизнь. Это отупение длилось недолго. Внезапно он вскочил на дрожащие ноги. Больше он не мог сдерживать себя. Он рванул ворот рубахи и разразился страшными проклятиями. Он проклял аллаха и Магомета, пророка его, проклял того, кто опередил его, проклял самого себя и тот день, когда родился. Этот обезумевший человек повалился на песок и стал кататься по нему, и лишь когда на востоке заалел край неба, Наруз Ахмед пришел в себя и поднялся. Опустошенный, разбитый, он взял свой рюкзак и ковыляющей походкой поплелся к железной дороге.
   24
   "Москвич" катился на средней скорости по узкой полоске щебенчатой дороги. Освещенная лучами фар дорога походила сейчас на широкий арык и убегала в темную даль.
   Получив от Икрама-ходжи изрядную сумму за операцию по изъятию клинка, Гасанов возвращался в Бухару. Настроен, он был отлично. Все обошлось гладко, лучше, чем он ожидал, а сумма, полученная от старика, намного превышала обычную оплату. Гасанов спокойно вел машину и мурлыкал себе под нос что-то веселое. Вдруг дорога впереди посветлела: Гасанов догадался, что его нагоняла машина. Водитель этой машины то включал, то выключал свет - и циферблаты на приборном щитке "Москвича" то вспыхивали, то гасли. Скоро раздались два коротких гудка. Гасанов определил по сигналу, что его нагоняет "Победа" и просит уступить дорогу.
   Пусть обгонит! Гасанову некуда спешить. Он сбавил газ и свернул к обочине. "Победа" шурша пролетела мимо, подняв густые клубы пыли, и вскоре два красных огонька ее стоп-сигналов исчезли.
   Гасанов продолжал ехать полегоньку, пока не улеглась пыль, а потом набрал прежнюю скорость.
   Впереди замаячили два огонька: это задний свет той же "Победы". Чего же она тянется, как арба, и никак не оторвется от "Москвича"? Гасанов ослабил нажим ноги на педаль акселератора, но огоньки почему-то не удалялись, а приближались. Неужели "Победа" застряла?
   По сторонам замелькали деревья шелковиц с шарообразными кронами, и в полосе света фар мелькнули перила моста через арык. Потом обрисовался весь мост и стоящая на нем автомашина. Это "Победа". Она застопорила. Гасанов посигналил и увидел шофера чужой машины. Он возился у откинутого капота.
   "Этого еще не хватало! - с досадой подумал Гасанов и метрах в пятнадцати от моста остановил свой "Москвич". - Надо сходить узнать, что с ними приключилось".
   В это время задние дверцы "Победы" распахнулись, и из машины вышли двое военных. Быстрыми шагами они направились к "Москвичу".
   Гасанов смотрел на них, точно завороженный, и почти не дышал. Военные подошли к "Москвичу" с обеих сторон. Тот, что слева, открыл дверцу и низким голосом приказал:
   - Подвиньтесь!
   Гасанов безропотно выполнил команду и уступил свое место. Неизвестный сел за баранку, а его товарищ расположился на заднем сиденье.
   Гасанов не рискнул ни протестовать, ни даже спросить, с кем он имеет дело и чем можно объяснить такую бесцеремонность со стороны офицеров.
   Захлопнулись дверцы, и заурчал включенный мотор. "Москвич" тронулся вперед, у самого моста развернулся и покатил обратно в Токанд. За ним последовала "Победа". Теперь она уже не просила уступить дорогу, а покорно пробивалась через облако пыли, вздымаемое "Москвичом".
   У Гасанова хватило все же сообразительности понять и должным образом оценить происшедшее. Немного погодя он оправился от столбняка, в который было впал вначале, поерзал на месте и уселся поудобнее. Нужно было раскинуть мозгами. Интересно, что они знают. И что послужило причиной? Неужели завалился старый Икрам? Быть не может! Такого волка голыми руками не возьмешь. Нет, тут что-то другое. А что же? Спекулятивные махинации? Но причем здесь эти фуражки? Они, насколько ему известно, никакого отношения к милиции не имеют. Странно. Очень странно... Плохо и то, что он не знает, сколько в его кармане денег. Дурак! Даже не пересчитал. Впрочем, деньги ерунда. Под сиденьем хранится радиостанция и закодированная, не переданная еще радиограмма. Вот это совсем серьезно. Но теряться не следует. Может быть, еще не все шансы потеряны...
   Чтобы вернуть утраченную храбрость и укрепить ослабевший дух, Гасанов попробовал даже просвистать тот самый веселый мотивчик, который привязался к нему с утра.
   Его спутник слева повернул голову и низким голосом бросил:
   - Не нервничайте!
   Гасанов угодливо улыбнулся и умолк.
   Икрам-ходжа лежал на пухлом ворохе одеял и подушек в первой комнате. Все-таки на полу привычнее и куда лучше, чем на кровати. Рядом стоял низенький столик, а на нем - фарфоровый чайник.
   Старик ворочался с боку на бок, вздыхал. Ему не спалось. Мысль о тайнике того крупного разведчика, о котором говорил Наруз, не давала ему покоя и отгоняла прочь сон. Почему Наруз Ахмед не привлек его к поискам тайника? Вдруг там кроме бумаг хранится кое-что и еще? Тайники бывают разные. Разведчики - тоже. Надо полагать, что этот важный господин не зевал на земле Туркестана и не забывал своих интересов...
   Старику казалось, что его несправедливо обошли, и от этого на сердце накипала горькая обида. В самом деле: где же правда? Не будь его, да разве Наруз Ахмед добрался бы до тайнописи на клинке? Никогда. И где бы он нашел такого артиста, как Гасанов?
   Часы на стене хрипло пробили два раза. Икрам-ходжа вздохнул. Сутки канули в вечность. Уже прошло два часа новых суток. И с каждым часом все укорачивается жизненный путь старого Икрама, все ближе подвигается он к могиле. Очень обидно! Но аллах велик, мудр, всемогущ и знает, что делает. Авось он забудет об Икраме и продлит его дни на этом свете, ну хоть бы годков на десять.
   Икрам-ходжа приподнялся на локте, протянул жирную обнаженную руку к столику и нащупал на нем чайник. Он поднес его ко рту, отпил несколько глотков, поморщился и сплюнул. Крепко!
   Теперь надо уснуть. К черту и тайник, и Наруза Ахмеда. Старик улегся поудобнее, плотно смежил веки и решил уснуть. Но шаги во дворе заставили его встрепенуться. Неужто вернулся Наруз? Но кто же больше? Из посторонних ключ от калитки имеет только он, и то лишь по случаю выезда. Икрам-ходжа разбросал подушки и сел. Шаги и сдержанный говор слышались уже в сенях. С кем же мог пожаловать этот бешеный Наруз? И не сошел ли он с ума, ведя в дом чужого?
   В дверь постучали.
   - Входите, открыто! - сказал Икрам, не зная, что и подумать.
   Дверь скрипнула, щелкнул выключатель, и свет залил комнату. У порога стояли капитан, лейтенант и штатский из махалли.
   - Икрам Ашералиев? - осведомился капитан.
   - Да, я. А что?
   - Ничего особенного... Рады познакомиться. Одевайтесь!
   Икрам-ходжа быстро заморгал набрякшими веками и голосом невинного младенца заговорил:
   - Зачем вы нарушаете покой старого человека? Зачем я вам понадобился? Моя душа уже разговаривает с аллахом. Я не живу, а тлею. Уже близок мой конец!
   Капитан пристально всмотрелся в лоснящуюся физиономию Икрама и, не найдя в ней никаких намеков на близкий конец, сказал:
   - Головешки обычно тлеют очень долго, а иногда дают и огонь. Быстро одевайтесь! - а лейтенанту приказал: - Начинайте обыск!
   25
   Поезд, четко пощелкивая на стыках рельсов, мчался по песчаной степи, окутанной предутренним сумраком.
   Наруз Ахмед сидел на боковой скамье жесткого вагона, освещенного тусклой лампочкой. Глаза его были закрыты. Он не спал и не бодрствовал; в голове царила пустота. Все, что мог сделать смертный, - кажется, сделано. Воля Наруза Ахмеда, как изжившая свой век пружина, начала сдавать. Единственно, о чем он думал сейчас, это о том, как выбраться с этой ненавистной земли на ту сторону. Размышляя под перестук вагонных колес, он вспомнил о втором задании Керлинга, еще не выполненном, и ему стало не по себе. А что, если шеф не захочет выслать самолет и потребует завершения дела? Как тогда? Это равносильно смерти. Наруз Ахмед уже выбит из строя: не осталось сил действовать. Бежать, бежать отсюда!
   Паровоз дал протяжный гудок.
   Наруз Ахмед вздрогнул, приоткрыл веки и поймал на себе внимательный взгляд человека, сидевшего напротив.
   Откуда он взялся, этот пассажир? Когда Наруз Ахмед садился, никого здесь не было. Как же он не заметил его появления?
   Наруз сделал вид, что вновь задремал, но сквозь чуть приоткрытые щелочки век стал разглядывать нового пассажира. Молодой парень, видно, небольшой служащий. И почему он не спит?
   Вагон качнуло на стрелках. Наруз Ахмед нервно открыл глаза и глянул в окно. Начинает светать. До Токанда еще далеко... Он поднял руки, чтобы провести ими по лицу, согнать усталость, и обмер: руки были в песке и глине. Да что руки! Измазаны были рукава пиджака, брюки на коленках, сапоги. Непростительный промах! Как он мог не заметить такого?
   - Я вас где-то видел и не могу вспомнить где, - произнес вдруг человек, сидевший напротив. - Мне очень знакомо ваше лицо.
   Этих слов было более чем достаточно, чтобы окончательно ввергнуть Наруза Ахмеда в панику.
   Он через силу улыбнулся и с трудом выдавил из себя:
   - Не знаю... Вы мне не кажетесь знакомым...
   С этой минуты чувство страха заморозило его сердце и мозг. Чем дальше мчался поезд вперед, тем глубже овладевал им страх, все сильнее подчиняя себе каждую жилку, каждый нерв. Страх вызывал тошноту, гнусную слабость в ногах, путал мысли...
   За окном пробежали станционные строения с чахлыми огнями. Поезд замедлил ход. Видимо, остановка. Опасаясь, что сосед снова начнет задавать ему скользкие вопросы, Наруз Ахмед сам обратился к нему:
   - Вы не будете выходить?
   - Нет, нет... - быстро ответил тот.
   - Приглядите за моим рюкзаком, - попросил Наруз Ахмед, встал и пошел по вагону.
   Поезд скрипнул тормозными колодками, дернулся, лязгнул буферами и встал.
   Наруз Ахмед задержался в тамбуре, кое-как почистил пиджак, брюки и вышел на безлюдный перрон. Он спросил, как долго будет стоять поезд, и заспанный проводник ответил, что минут пять.
   Наруз Ахмед вышел из вагона с умыслом: во-первых, он хотел проверить, не последует ли за ним подозрительный сосед, и, во-вторых, надо было размяться и согнать оцепенение. Он за ночь не сомкнул глаз и если, садясь в вагон, мечтал поспать, то после вопроса соседа уже боялся задремать хоть на минуту. Если за ним ведется слежка - надо быть начеку!
   Наруз зашагал вдоль вагона, мельком взглянул на свое окно, и ему показалось, что за стеклом промелькнуло лицо попутчика. Именно промелькнуло, потому что, когда Наруз шел обратно, в окне уже никого не было. Но зато он заметил другое: возле ступенек соседнего вагона стоял молодой человек в брюках галифе и косоворотке навыпуск, перехваченной армейским поясом. Парень стоял, широко расставив ноги, дымил папиросой и в упор смотрел на Наруза Ахмеда. На правом боку парня из-под рубашки, кажется, что-то подозрительно топорщилось.
   Наруз прошел до конца состава, повернул обратно, а парень все стоял и смотрел в его сторону.
   Кондуктор дал свисток. Наруз Ахмед побежал к своему вагону, вскочил на ступеньки и, наклонившись, посмотрел вдоль состава: парень тоже стоял на ступеньках соседнего вагона.
   Нарузу Ахмеду стало не по себе. Он вбежал в вагон и зашел в уборную. Мутное и волнистое зеркало, точно вода, подернутая рябью, отразило осунувшееся, с ввалившимися глазами лицо. Он умылся, вытерся носовым платком и вернулся на свое место. Сосед, привалившись в угол, спал. Наруз поглядел на него исподлобья и решил: "Притворяется..."
   Поезд тронулся.
   Миновали полустанок, разъезд. Наруз Ахмед по-прежнему сидел у окна и, казалось, наблюдал, как медленно свет еще невидимого солнца просветляет небо. Когда поезд подошел к какой-то захолустной станции, Наруз еще раз решил проверить, нет ли за ним слежки, а заодно и перекусить.
   Он вышел на перрон. Молодой человек в косоворотке лениво потягивался у вагона и будто поджидал. Наруз быстро юркнул в здание низенького темного вокзала и прошел к буфету. Стоя у прилавка, он проглотил два черствых бутерброда, выпил бутылку какой-то рыжей мутной жидкости. Когда он уже расплачивался с заспанной и хмурой буфетчицей, к буфетной стойке подошел парень в косоворотке и потребовал винегрет.
   Все ясно! Следят! И сосед по вагону, и этот, в косоворотке. Оба следят. Надо что-то предпринять. Нельзя тянуть за собой "хвост" в Токанд. Пусть даже все эти подозрения беспочвенны - все равно рисковать нельзя. Надо действовать быстро. Надо немедленно уходить от этих проклятых парней. Можно отстать от поезда. Если не сейчас, то на следующей остановке. Придется снова проскочить в буфет, сесть за стол, заказать себе что-либо, а поезд пусть уходит. Интересно, что они предпримут?
   Способность к действию и злая решительность снова вернулись к Нарузу Ахмеду.
   Расправив плечи, твердой походкой он вернулся в вагон.
   Сосед спал, на этот раз, кажется, по-настоящему. Рот его был открыт, и храп был так безмятежен, что все подозрения отпали.
   Наруз Ахмед уселся. Поезд дробно пересчитал выходные станционные стрелки и начал набирать скорость.
   Разгоралось утро. За окном тянулась холмистая местность, поросшая саксаулом. Быстро мелькали телеграфные столбы. Провода то уходили вверх, то ныряли вниз.
   Показалось небольшое овальное озерцо в зеленой камышовой оправе. Рядом пасся табун лошадей.
   Горизонт удалялся, видимость ширилась. Вдали густой каймой обозначались тугаи, а за ними блеснуло зеркало реки. Вагон чуть клонился на крутых закруглениях, и тогда в окно можно было видеть паровоз.
   Поезд шел под уклон. Промелькнул переезд с будкой и опущенным шлагбаумом. За шлагбаумом терпеливо стоял верблюд, на спине которого сидела женщина.
   Наруз Ахмед закурил и стал соображать: оставить ли рюкзак в вагоне или захватить с собой? Лучше оставить. В нем нет ничего, что могло бы навести на след его или Икрама-ходжи.
   Сосед, как и остальные пассажиры, продолжал сладко спать.
   В окно блеснули лучи взошедшего солнца. Звонко загудел паровоз, будто приветствуя новый день.
   Мелькнул семафор. Колеса вагона простучали на стрелках. Проплыл элеватор, ушли назад каменные пакгаузы с крупными надписями "За курение штраф". Осталась позади водокачка.
   Побрякивая буферами, поезд затормозил. Станция! Подозрительный сосед даже не шелохнулся. Наруз спокойно, неторопливо направился к выходу.
   Проводник предупредил его:
   - Осторожнее! На первый путь принимают проходной...
   Справа, отсекая станцию, действительно приближался поезд. Наруз Ахмед сошел на перрон и хотел было перескочить через первый путь, но не рискнул и решил переждать; товарный состав с крытыми вагонами проходил станцию без остановки. И тут Наруза Ахмеда осенила смелая мысль. Он посмотрел на задний вагон: парня в косоворотке не было. Наруз быстро пошел вперед, против хода товарного поезда, ища глазами первую тормозную площадку. Когда она показалась, он повернул обратно, побежал рядом с вагоном и, нацелившись, ловко вскочил на подножку площадки, ухватившись руками за поручни.
   Станция осталась позади. Усевшись на верхнюю ступеньку площадки и свесив ноги вниз, Наруз посматривал на уже знакомую местность, которую он проезжал минут десять - пятнадцать назад.
   Солнце карабкалось на небо все выше и выше, заливая необъятную степь розоватым светом. Паровозная труба извергала космы черного дыма. Он вился вдоль состава, стелился по земле и разрывался на лохматые куски.
   Паровоз пыхтел и, задыхаясь на крутом закруглении, взбирался на подъем.
   Но что за точка появилась сзади на путях, позади состава? Она, кажется, движется за поездом? Не иначе, ведь путь тут один. Точка приближалась, увеличивалась в размерах. Наруз пристально вгляделся и понял: поезд догоняла автодрезина. Да, открытая автодрезина. На ее лобовом стекле играли лучи солнца. Что же это такое? Почему здесь дрезина? Почему она мчится вслед за поездом?
   Дрезина катилась быстро, расстояние между ней и поездом сокращалось и сокращалось. Теперь стало видно, что в дрезине три человека.
   Холодок сжал горло Наруза Ахмеда. Неужели погоня? Он нервно подобрал ноги.
   Поезд преодолел кривую, выровнялся, и дрезина исчезла из глаз.
   Наруз шмыгнул на противоположную подножку, держась за поручни, далеко высунулся наружу, но и так дрезины не было видно. Он решил взобраться на крышу вагона, уже ухватился за фонарный кронштейн, но тут состав начал снова выгибаться на закруглении, и "разу показался его хвост. Лучше бы он не показывался... Дрезина! Она вплотную прилипла к заднему вагону состава. Теперь на ней был лишь один человек - моторист. Куда делись остальные два, гадать не приходилось: они стояли на тормозной площадке заднего вагона. Затем дрезина оторвалась. Просвет между ней и поездом увеличивался с каждой секундой все больше и больше.
   Состав снова покатил по прямой и выровнялся. Промелькнул уже знакомый переезд со шлагбаумом. Показались тугаи и река.
   Наруз Ахмед вышел из оцепенения. Он опустился на нижнюю подножку, ухватился за поручни и повис на вытянутых руках. Из этого положения ему удалось увидеть на крыше третьего от него вагона двух неизвестных, совершенно не похожих на тех проклятых парней.
   Все ясно! Больше никаких иллюзий Наруз Ахмед не строил. Где-то он просчитался, и теперь надо выкручиваться - хитростью, ловкостью, силой. Пришла минута открытого боя!
   Он посмотрел вниз. Быстро мелькали шпалы, поезд шел по высокой песчаной насыпи, все ускоряя ход.
   Наруз вытащил из заднего кармана брюк пистолет, снял его с предохранителя и лег плашмя на пол тормозной площадки с таким расчетом, чтобы его не заметили сверху.
   Впереди показалось озеро, опоясанное камышом. Около него все еще паслись лошади. В голове Наруза мелькнуло: надо сейчас же прыгнуть и скрыться в камышах! Но в это мгновение с крыши соседнего вагона раздался громкий голос:
   - Встать, господин Наруз Ахмед, и поднять руки! Ваше путешествие кончено!
   Наруз сжался в маленький комок. Страшным усилием воли, скрипнув зубами, он согнал свинцовую тяжесть, на секунду сковавшую все тело. Правая рука его молниеносно мелькнула, блеснув вороненой сталью, и один за другим раздались два выстрела. Им ответил заливистый гудок паровоза, все увеличивавшего скорость.
   Наруз Ахмед понимал, что его выстрелы никого не поразили. Он и не рассчитывал на это, так как стрелял по невидимой цели, наобум. Его враги, видимо, залегли. Значит, он выиграл время. Пусть это время исчисляется секундами; теперь секунды решают все.
   - Спокойнее! - крикнул тот же голос: - Берегите патроны!
   Наруз Ахмед осторожно выглянул: никого не видно... Он приподнялся на четвереньки, быстро выпрямился и, оттолкнувшись от края площадки, прыгнул вперед на крутой, убегающий вниз откос.
   На лету он услышал тот же голос:
   - Вперед, Саттар! Не сорвись!
   Упав на насыпь, Наруз Ахмед перекувыркнулся через голову и кубарем скатился вниз. Тут же он вскочил на ноги, оглянулся и, петляя, выплевывая набившийся в рот песок, устремился к озеру.
   Предупрежденный окриком Шубникова, Халилов перемахнул на крышу соседнего вагона, соскользнул с него на площадку, на которой миг назад стоял Наруз, и, не задумываясь, тоже прыгнул. Через минуту за ним последовал и Шубников, хотя и не очень удачно. У него подвернулась левая нога.
   Наруза Ахмеда и Халилова разделяли добрые две сотни метров. Шубников, заметно припадая на больную ногу, бежал позади.
   Проклиная аллаха и день своего рождения, Наруз хватился, что обронил где-то пистолет, наверное на насыпи. Обогнув часть озера, он оглянулся: один преследователь быстро приближался, прижав к бокам локти, а второй отстал. Наруз побежал дальше. Пот заливал ему глаза, из груди хрипло вырывалось дыхание. Потеря оружия будто сразу отняла у него половину сил. Вытерев на ходу грязной рукой глаза, он глянул вперед, и сердце его возликовало: у самой воды, возле едва курящегося костра, на куске войлока спал белобородый старик, видимо табунщик. А рядом, низко опустив голову, дремала под седлом лошадь каурой масти.
   Еще не все потеряно! Судьба протягивает руку!
   Наруз Ахмед разбежался и с разгона, не касаясь повода и стремени, влетел в потертое, с изодранной подушкой седло. Конь вздрогнул от неожиданности, всхрапнул, вздыбил и шарахнулся в сторону, чуть не подмяв под себя спящего хозяина. Наруз сорвал с острой луки камчу, стегнул коня между ушами и послал его с места в карьер.
   - Сто-о-ой! - протяжно прокричал Халилов и выстрелил в воздух.
   Старик табунщик вскочил и спросонья заметался по берегу, дико озираясь.
   Халилов бросился к нему. Грудь его тяжело вздымалась, губы запеклись. Он хотел что-то сказать старику, но забился в кашле.
   Табунщик, недоумевая, уставился на Халилова черными бусинками своих узеньких глаз, потом повернулся в сторону ускакавшего. А тот, ускакав примерно на полкилометра, вдруг спешился.
   - Смотри! - крикнул Халилов.
   - Чего смотреть? Подпруги подтягивает, - сказал старик. - Правильно делает. - Он поднес к морщинистому, прокаленному солнцем лицу коричневые руки, сложил их рупором и зычно крикнул: - Э-э-эй! Зачем брал коня?
   Наруз Ахмед вновь вскочил в седло и припустил пуще прежнего.
   - Ата! - раздался голос Шубникова. Он еле ковылял, подтягивая левую ногу. - Догнать его надо. Это плохой человек, бандит....
   - Бандит? - удивленно переспросил старик и внимательно посмотрел в степь. - Худой бандит. Не на того коня сел. А табак есть, начальники?
   Шубников и Халилов переглянулись, и оба вытащили помятые пачки папирос. Старик взял одну папиросу, вгляделся в надпись на мундштуке и закурил. Затянулся, пыхнул дымком и опять сказал:
   - Худой бандит. Совсем глупый. Не на того коня сел.
   Шубников хотел было тоже закурить, вынул папиросу, но тут же смял ее и бросил. Он опустился на землю, снял ботинок, поморщился и стал растирать поврежденное сухожилие. Старик подошел к войлоку, на котором спал, вынул из-под него две уздечки и направился к пасшимся лошадям.
   - Уйдет! - проговорил Халилов, нервно похрустывая пальцами.
   - Так уж и уйдет, - насмешливо заметил Шубников, массируя ногу. - В степи трудно спрятаться, да еще днем. И машина наша вот-вот подкатит.
   Табунщик уже шел обратно, ведя в поводу двух низкорослых, неказистых с виду лошадок: вороную и гнедую.
   - Садись, начальник, - сказал он Халилову, подавая повод гнедой лошади. - Скакал в своей жизни?
   - Приходилось, - усмехнулся Халилов, с недоверием посматривая на флегматичного конька.
   Старик снова наклонился над войлоком, кряхтя достал из-под него тонкую волосяную веревку и пристроил ее себе на шею.
   Халилов влез на неоседланного коня, и тот даже не шелохнулся.
   - Одер! Кляча столетняя! - с тоской протянул подполковник, разбирая поводья.
   Шубников рассмеялся:
   - Ну, сейчас начнется призовая скачка. Жаль, подвернул ногу, а то бы я тоже включился.
   Старик укоризненно покачал головой, неуклюже взобрался на своего вороного и сразу преобразился: стан его выпрямился, плечи развернулись, в глазах появился лукавый огонек.
   - Крепко держись, начальник! - предупредил он Халилова. - Твой от моего не отстанет!
   - Хоп! - сказал подполковник.
   - Айда! - крикнул старик и ударил пятками в бока своего конька.
   Вороной сорвался с места, точно ветер, а за ним рванулся и гнедой. Если бы Халилов вовремя не ухватился за гриву коня, то съехал бы ему на хвост.
   "Вот так кляча!" - восхищенно подумал он.
   Кони вытянулись струнами. Впереди мчался вороной. Халат старика пузырем надулся за спиной. Гнедой скакал сбоку вороного, на полкорпуса сзади.
   Через несколько минут на дальнем краю степи показался силуэт всадника.
   Старик гикнул, и кони стали как бы еще ниже.
   В ушах свистел ветер.
   Расстояние до всадника заметно сокращалось.
   Вороной вырвался вперед, но гнедой тотчас же подхватил, свел на нет разницу и продолжал скакать, выдерживая дистанцию в полкорпуса.
   Впереди уже отчетливо маячила спина Наруза Ахмеда. Он оглянулся и стал нахлестывать своего коня.
   - Не на того сел! - крикнул старик. - Сто-о-й!
   Наруз Ахмед скакал, выжимая из коня все, что мог.
   Твердый как камень глиняный грунт незаметно сменился песчаным, но лошади почти не сбавили аллюра.