Брянцев Георгий Михайлович. Клинок эмира

   Правильно ли поступила она, выгнав старика из дому? Безусловно, правильно. Только так поступила бы на ее месте любая порядочная, уважающая себя женщина.
   Анзират встала, привела себя в порядок и вышла в сад. Тетушка Саодат сидела у стола под абрикосовым деревом и перебирала стручки созревшего гороха.
   - Где же Людмила Николаевна? - спросила Анзират.
   - За мороженым командировалась. А толстяк ушел? Видать, приходил похлопотать о сыне, который из двоек не вылезает?
   "Тетушка права. Именно о сыне", - подумала Анзират и сказала:
   - О ком же больше им хлопотать!
   - А ты отваживай их, доченька, от дома. Пусть в техникум идут, к директору. А если сама не можешь, поручи мне. Я знаю, как с ними разговаривать. Помнишь, как я прошлой осенью выпроводила того, что барана привел?
   Анзират кивнула и через силу улыбнулась.
   - Он думал, что если даст тебе барана, - продолжала тетушка, - так сын его от этого поумнеет и пятерки будет хватать. Я знаю их...
   Анзират подошла к старой женщине сзади и начала гладить ее седую голову. Тетушке она ничего не скажет. Зачем тревожить старое сердце... И Саттару не скажет. А в ушах ее еще звучали слова гостя: "Да покинет этот дом покой!"
   Вечером этого же дня на имя подполковника Шубникова поступил очередной рапорт старшего лейтенанта Сивко. В нем говорилось:
   "Вчера в отсутствие подполковника в дом Халиловых пришел неизвестный человек и пробыл в доме минут пятнадцать - двадцать. Выяснить личность неизвестного не удалось. Или случайно, или предвидя, что за ним могут следить, неизвестный, пройдя несколько кварталов, вошел в узбекскую баню. Впоследствии выяснилось, что он вошел в одни двери бани, а вышел через другие.
   Его приметы, рост выше среднего, возраст - не менее шестидесяти. Очень толст. Одет в цветной зеленый халат, на голове чалма, в руке суковатая палка. Походка медленная, грузная, важная".
   15
   Вернувшись домой, Халилов сразу заметил какую-то перемену в настроении жены и тетушки. Обе вели себя не так, как обычно: переглядывались, вздыхали, шептались. По всем признакам Халилов понял, что и жена и тетушка чем-то обеспокоены.
   Подполковник переоделся, взял свежие газеты и прошел в сад, решив за обеденным столом расспросить женщин о причине их странного поведения.
   Расположившись на скамье, он развернул газету и вдруг услышал громкий мужской смех, Халилов невольно повернул голову и сквозь прозрачную тюлевую занавеску в окне жилицы увидел мужчину.
   У Людмилы Николаевны был гость! Это новость!
   Халилов счел неудобным наблюдать и углубился в газету, но слух его машинально ловил разговор, доносившийся из комнаты.
   "Кто этот человек?" - думал Халилов, стараясь в то же время уловить смысл передовой статьи газеты.
   - Саттар! - раздался голос Анзират. - Обедать!
   Халилов оставил газеты на скамье и поднялся...
   Людмила Николаевна к обеду не явилась.
   Кивнув головой в сторону ее комнаты, Халилов спросил жену:
   - Кто?
   Анзират тихо сказала?
   - Поговорим после.
   Обед прошел в молчании.
   Подполковник уже догадывался, что, видно, гость Людмилы Николаевны и явился причиной плохого настроения жены и тетушки.
   После обеда Анзират увела мужа в дальний уголок веранды и, волнуясь и спеша, стала рассказывать:
   - Утром я пригласила Людмилу Николаевну сходить со мной в пошивочное ателье. Она отказалась, пожаловалась на головную боль. Я отправилась одна, а когда вернулась, увидела, что на диване в столовой сидит рядом с Людой какой-то смазливый, с усиками, молодой человек. Они весело и увлеченно беседовали, и по виду Людмилы Николаевны никак нельзя было сказать, что она плохо себя чувствует. Правда, увидев меня, она вначале смутилась, но быстро оправилась, встала и представила своего гостя. Этот тип, какой-то Ирмат Гасанов, отпустил по моему адресу сладкий комплимент и сказал, будто уже встречал меня когда-то. Я решила держать себя сдержанно и особого интереса не проявила. Людмила Николаевна надулась и увела своего гостя к себе. Только через час я услышала, как он ушел. Людмила Николаевна сразу выбежала ко мне в сад, обняла и расцеловала, стала извиняться, что без моего ведома привела в наши комнаты постороннего человека, и рассказала историю знакомства с ним. История эта кажется мне не очень-то правдивой.
   - Ну, ну, - торопил жену Халилов. - Что же это за история?
   В общем, со слов Людмилы Николаевны, дело выглядело так.
   Прошлой ночью она возвращалась домой поздно одна: была на последнем сеансе в кино, а потом ужинала со своими физкультурниками. Пройдя немного, она услышала позади чьи-то шаги и обернулась. За нею шли двое. Один крикнул: "Девушка, не торопитесь!" Людмила Николаевна прибавила шагу. До выхода на нашу улицу ей оставалось два квартала, когда тот же голос крикнул: "Стой! Ты что, не понимаешь русского языка?" Люда вбежала на первое попавшееся крыльцо и остановилась перед чьими-то запертыми дверьми, не зная, что делать. Преследователи, между прочим прилично одетые, подбежали к крыльцу, погрозили здоровенным ножом и потребовали часы и сумку. Но Люда будто бы не оробела и повела себя геройски, как в романе. Когда один из грабителей кинулся к ней, она ударила его ногой в живот. В это время второй подскочил к ней сзади, зажал ей рот и стал срывать часы. Вот в эту-то критическую минуту из-за угла неожиданно появился герой-спаситель, тот, кто сидит сейчас в ее комнате. Он по-богатырски схватил одного парня за шиворот, встряхнул его - и через секунду тот барахтался уже в арыке. Второй, бросив Людмилу Николаевну, попытался защищаться, но получил увесистый удар в челюсть и растянулся на тротуаре. После такого урока оба грабителя обратились в бегство, а Гасанов, совершив свой подвиг, галантно проводил Людмилу Николаевну домой.
   - Так они и познакомились, - закончила Анзират, - Людмила Николаевна в восторге от своего спасителя. Он и смелый, и мужественный, и красивый, и тому подобное. Он - настоящий мужчина. За час до твоего прихода герой пожаловал вторично, и вот, как видишь, сидит... А она даже об обеде забыла.
   - Да, очень странно... - проговорил Халилов. - Странно и не слишком умно придумано. А я считал Людмилу Николаевну поумнее.
   16
   Городской пруд, что лежал между рынком и пионерским садом, был не особенно глубок, но чист. На его отлогих песчаных берегах в летние дни загорали ребятишки. Забредали сюда и взрослые поваляться на крошечном пляже, окунуться в прохладной воде.
   Икрам-ходжа появился на пляже рано утром, когда ребятишек было мало. Он внимательно осмотрел берега, сбросил с себя чалму, халат, обувь, рубаху и, оставшись в длинных ситцевых штанах, решительно полез в пруд. Это было зрелище из ряда вон выходящее.
   Когда вода достигла пояса почтенного ходжи, он, сделав испуганное лицо, окунулся по шею раз, другой, третий и, смачно крякнув, поплыл.
   Плавал ходжа, как тюлень, и мог держаться на воде без всяких движений сколько угодно, в любом положении. Плавучесть его жирного тела была удивительной. Он перекидывался на спину, складывал руки на животе и лежал на воде, как в постели. Живот солидным курганом возвышался над водой.
   Достигнув противоположного берега, Икрам-ходжа вылез из воды, по-собачьи отряхнулся всей кожей и сразу ощутил тяжесть своего многопудового тела. Выбрав местечко возле дремлющего под лучами солнца в трусиках человека, он опустился плашмя на теплый песок и тихо проговорил:
   - Как хорошо...
   Лежавший на спине Гасанов шевельнулся, приподнял свой край газеты, которой было прикрыто лицо, и, увидев рядом своего наставника, спросил:
   - Можно говорить?
   - Можно. Вблизи никого нет.
   - Эх, это не женщина, а халва... - проговорил Гасанов и шумно, печально вздохнул.
   "Черного ишака никогда не сделаешь белым", - подумал про себя старик, зная слабое место своего подопечного. Гасанов волочился за каждой юбкой, и все они были для него халвой.
   - Дело говори! - строго сказал Икрам-ходжа.
   Гасанов закашлялся, будто в горло ему что-то заскочило, и продолжал:
   - Она показала мне все комнаты, но клинка я не заметил. Зато я познакомился с женой Халилова.
   - Это зачем же?
   - Другого выхода не было. Та пришла неожиданно и застала нас в столовой.
   - Плохо, - заметил Икрам-ходжа. - Знакомство ни к чему... Как отнеслась к твоему появлению Халилова?
   Гасанов никогда не лгал старику.
   - Неважно, - признался он.
   - Вот видишь!
   - Я понимаю, Икрам-ата, но так получилось...
   Старик задумался на короткое мгновение и сказал:
   - Придется осторожно обшарить все комнаты. Не сразу, а постепенно, не торопясь. Клинок надо отыскать.
   - Понимаю.
   - Вот так. - Икрам-ходжа медленно поднялся, вновь вошел в воду и поплыл к своему берегу.
   В рапорте старшего лейтенанта Сивко на этот раз сообщалось следующее:
   "У жилицы Халиловых Людмилы Николаевны возникает что-то вроде романа с неким Гасановым Ирматом.
   Гасанов приехал из Бухары, где живет постоянно и работает ответственным исполнителем какой-то артели.
   В Токанде он проживает без прописки на Огородной улице, 96, в доме, принадлежащем Ташматову, человеку без определенных занятий.
   Выяснилось также, что во дворе Ташматова стоит автомашина "Москвич", которую работники ОРУДа неоднократно видели на улицах города (номерные знаки Бухары). Есть основание предполагать, что владельцем "Москвича" является Гасанов. Он пользуется этой автомашиной. Необходимо проверить через автоинспекцию документы на машину и фамилию владельца.
   Вчера Гасанов дважды заходил в дом Халиловых и выходил оттуда один.
   Полное описание внешности Гасанова прилагается".
   17
   Наруз Ахмед лежал в саду под яблоней. Рядом на подносе стояли два чайника с остывшим зеленым чаем и пиала.
   Утро обещало жаркий день. На небе не было видно ни единого облачка. Царило полное безветрие. Сквозь густой и плотный зеленый свод пробивался солнечный свет и пятнами пестрел на земле.
   Ветка яблони, отяжеленная зрелыми плодами, свисала над самой головой Наруза Ахмеда и едва не касалась его лица.
   В хаузе17 у дувала лениво поквакивала лягушка.
   Тишина и нежные ароматы цветов располагали к бездумному отдыху, но Наруз Ахмед даже не помышлял о покое: нервничая, ругаясь про себя, он с нетерпением ожидал прихода Икрама-ходжи.
   Неудачи озлобили Наруза Ахмеда. Когда выяснилось, что и Гасанову не удалось обнаружить клинок в доме Халиловых, Наруз предложил свой план, в котором видел теперь единственный выход из затруднительного положения.
   Особенно злился Наруз Ахмед на Икрама-ходжу. Все усилия старика казались ему бестолковыми, трусливыми, громоздкими. Дело с клинком приняло затяжной и поэтому опасный оборот.
   Да и вообще старик изрядно надоел Нарузу Ахмеду. Вопреки утверждениям Керлинга, Икрам-ходжа, помимо всего, скучен, как дорога в пустыне. Правда, на две темы он мог говорить без конца: это о разного рода кушаньях и о своих любовных похождениях в прошлом. На худой конец, разговоры и на эти высокие темы могли бы быть терпимыми. Но беда в том, что старик оказался никудышным рассказчиком. Он говорил долго, вяло, бесконечно повторялся. Если бы он оказался в затруднительном положении Шахразады, то можно не сомневаться, что палач отрубил бы ему голову в первые же сутки. От нудных историй Икрама-ходжи у слушателей начинало ломить зубы.
   Наруз Ахмед протянул руку, зло сорвал яблоко, висевшее перед глазами, надкусил его и швырнул в сад.
   Он пролежал на супе еще около часа, пока в калитке вновь не щелкнул ключ. Во двор вошел омытый семью потами Икрам-ходжа. Толстяк дышал, как загнанная лошадь, и утирал пот с лица огромным платком. Он направился прямо в дом и, спустя некоторое время, вышел в сад в одних шароварах и сорочке.
   Примостившись на краю супы, старик молча посидел, а потом многозначительно сообщил:
   - Уехал... Вместе с ней уехал...
   Наруз Ахмед молчал.
   - Я что-то не верю в эту поездку, - продолжал старик. - Вот ты говоришь...
   Наруз Ахмед, между тем, ничего еще не говорил. Он ожесточенно грыз ветку.
   - ...Ты говоришь, что Гасанов глуповат, - развивал свою мысль старик. - Но скоро ты убедишься в обратном!
   Наруз Ахмед опять промолчал. Ему не хотелось спорить попусту. Старик упрям, как осел, и переубедить его почти невозможно. Против последнего, предложенного Нарузом Ахмедом плана он так яростно возражал, так плевался и кричал, что они едва не рассорились.
   Наруз Ахмед подметил в этом толстяке еще одну пакостную черту: все то, что предлагал он, Наруз, старик неизменно пытался осмеять и отвергнуть, но сам взамен ничего дельного не предлагал. Так и с последним вариантом: старик считал его и опасным, и непродуманным, а своего не выставил. Лишь пригрозив Керлингом и ссылаясь на его поддержку, Наруз Ахмед уломал старика. Согласие его было необходимо не для перестраховки, а потому, что без помощи нельзя было обойтись. И не столько без помощи Икрама-ходжи, как Гасанова, с которым Наруз Ахмед лично ни разу еще не встречался. Гасанов даже не предполагал о существовании посланца "с той стороны". Но и согласившись, Икрам-ходжа не переставал ворчать и находил все новые и новые недостатки в плане. Вот и сейчас он начал скрипучим голосом:
   - Когда человек ослеплен ненавистью, он не видит пути и сам лезет в зубы дракона. Ненависть не должна руководить рассудком. Я понимаю, сын мой, почему ты ненавидишь Халилова, его жену, сына. Отлично понимаю, но не одобряю твоих действий...
   "Избавь меня, аллах, от глупых друзей, а с врагами я и сам справлюсь", - вспомнил Наруз Ахмед старую поговорку. Глаза его сузились, он вскочил, взялся рукой за толстый сук яблони и так стал трясти его, что яблоки градом посыпались на землю.
   - Змею надо брать за горло, - сказал он и снова потряс невинную яблоню. - Они все трое захлебнутся в собственной крови. Но прежде я достану клинок...
   Икрам-ходжа с испугом смотрел на посланца Керлинга. Сетка лиловых жилок на его лице проступила более отчетливо.
   "Опасный человек, - подумал старик. - Очень неосторожен в своей ненависти. Такому нельзя доверять серьезных дел. Надо предупредить об этом Керлинга. Этот бешеный шакал и нас может погубить". Но Нарузу Ахмеду он сказал:
   - Сегодня четверг. Подождем... Время покажет.
   18
   В субботу утром, как только подполковник Халилов пришел на работу, его вызвал к себе военком и сказал:
   - Вчера вечером звонил Куприянов. Приказал командировать вас в Ташкент. Ночью пришла об этом телеграмма. Вот, читайте...
   Подполковник взял из рук начальника телеграфный бланк и прочитал:
   "Подполковника Халилова немедленно командируйте Ташкент для переговоров тчк явиться отдел кадров понедельник Куприянов".
   - В чем дело? - спросил военком.
   - Ничего не понимаю, - развел руками Халилов.
   - Не скромничайте! Наверное, рапортишко подавали? Не понравилось в Токанде?
   - Что вы, товарищ полковник! И мысли такой в голове не держал.
   - Серьезно?
   - Даю слово.
   - Хм... Непонятно.
   - Заверяю вас, что и не думал ни о каком переводе.
   - Верю. Что ж, поезжайте. Я отдал распоряжение заготовить документы. Выезжайте завтра утром. Иначе не поспеете к понедельнику. А если начнут сватать куда-нибудь, звоните мне, будем отбиваться вместе.
   - Спасибо. Я так и поступлю. Разрешите мне уйти сегодня на два часа раньше?
   - Пожалуйста...
   И без того неважное настроение Халилова вконец испортилось. Он и в самом деле никуда не подавал рапортов и не думал ни о каком переводе. Работа и жизнь в Токанде вполне устраивали его. Халилов вообще не любил прыгать с одного места на другое: он очень неохотно переезжал из Бухары в Токанд, хотя перевод был с повышением по службе. А теперь ему совсем не хотелось покидать этот небольшой уютный городок. И о чем могут быть переговоры у полковника Куприянова? Вероятно, о переводе. Может быть. Но куда? На самостоятельную работу? Да, вызов этот не ко времени. Нехорошо сейчас оставлять женщин дома одних. Поведение жилицы все более тревожит подполковника. Поворот в ее поведении так разителен, что все диву даются. Людмила Николаевна почти устранилась от домашних дел, не бегает уже по утрам на рынок, ее редко можно было видеть за общим столом, утренней зарядкой занимается одна Анзират. Людмила Николаевна вся поглощена романом с Гасановым. Они встречаются ежедневно и по нескольку раз в день.
   Перемены в Людмиле Николаевне особенно огорчали тетушку Саодат, которая первая воспылала к ней симпатией и теплым чувством. Теперь печальная тетушка ходила по дому, сокрушенно качала головой и бормотала:
   - Вай, вай! Замужняя женщина, а оказалась вертихвосткой. Кому же теперь можно верить?
   Испытывая неловкость, Людмила Николаевна, конечно, старалась укрыть предмет своего обожания от взоров домашних. Ни Халилов, ни тетушка Саодат ни разу не видели в лицо ее рыцаря. Обычно он приходил в отсутствие хозяев, а выпускала его Людмила Николаевна неслышно, через свою отдельную дверь. Однако эта наивная конспирация никого обмануть не могла.
   Анзират, по праву старшей, очень мягко завела как-то разговор с Людмилой Николаевной об этом увлечении и тактично поинтересовалась, насколько оно серьезно. Но молодая женщина отделалась шуткой.
   В другой раз Анзират дала понять Людмиле Николаевне, что домашние не прочь познакомиться с ее смелым спасителем, но услышала в ответ капризное:
   - Стоит ли? Быть может, он и мне скоро надоест...
   После этого Анзират окончательно убедилась, что имеет дело с очень хитрой и даже порочной женщиной. Но последний трюк Людмилы Николаевны поверг всех в еще большее удивление.
   В четверг она быстро собралась, уложила кое-что в чемодан и объявила, что едет с Гасановым в Ташкент. Зачем? Она и сама не смогла объяснить толком, а может быть, не захотела. Утром к дому подкатил "Москвич", она уселась в него - и была такова.
   Вот уже суббота на исходе, а ее нет. Халилова вся эта история не столько удивляла, сколько беспокоила. Бацилла недоверия к Людмиле Николаевне проникла в него с первой же минуты знакомства. Ее внезапный вульгарный роман лишь подтверждал подозрение, что первоначальная ласковость и простота были только наигрышем, средством для того, чтобы втереться в дом. Теперь, когда она укатила, якобы в Ташкент, Халилов не знал, что и думать.
   19
   В воскресенье утром Халилов с Анзират поехали на вокзал. Заняв место в вагоне, Халилов предупредил жену:
   - Пока меня не будет, постарайся не отлучаться из дому.
   Анзират согласилась. Она и сама так думала.
   - Если появится кто-либо подозрительный, - продолжал Халилов, - сейчас же звони Леониду Архиповичу.
   - Ладно.
   - Как не вовремя свалился этот вызов в Ташкент, - вздохнул Халилов.
   - А ты на перевод не соглашайся, - сказала Анзират. - Объясни, что у тебя жена тоже работает в Токанде; что только недавно мы переехали сюда, устроились...
   - А то они не знают...
   - Если знают, их нетрудно убедить, что все это не так просто.
   - Постараюсь убедить, - проговорил Халилов, целуя жену. - Иди. Уже звонки дали.
   Стоя на перроне, Анзират проводила поезд. Лишь только последний вагон скрылся за стрелкой, она заторопилась домой. Какое-то внутреннее беспокойство подталкивало ее, заставляло почти бежать.
   И она не ошиблась. Тетушка Саодат встретила ее на пороге таинственным шепотом:
   - Явилась...
   - Кто?
   - Ну кто же? - И она показала на дверь Людмилы Николаевны. - Сияет, как свежеиспеченная лепешка, и прыгает, как коза. Что-то весело ей.
   - Что-нибудь рассказывала?
   - Хвастается, что поездка удалась на славу и ни копейки денег не стоила. А как только увидела меня, кинулась и расцеловала.
   - Даже? - усмехнулась Анзират.
   - Ну да! Ох, не к добру все это... - покачала головой старушка. Доиграется она!
   Анзират только вздохнула и прошла в свою комнату. После обеда она вышла из дому и уселась на ступеньках веранды с книгой в руках. Минут через десять скрипнула калитка. Анзират обернулась. Из-за косяка выглядывала голова мальчугана лет десяти-одиннадцати.
   - Кто будет Анзират-ханум?
   - Я.
   - Возьмите письмо, тетя, - сказал мальчуган, протягивая руку с конвертом и, видимо, не решаясь войти во двор.
   Она встала, подошла к калитке.
   - Я буду ожидать на той стороне, - шепнул мальчик.
   - Кого ожидать? - спросила Анзират.
   - Вас. Прочтите. Там все сказано, - и, не ожидая ответа, мальчуган стрельнул на противоположную сторону улицы.
   Анзират вскрыла письмо, развернула лист бумаги и прочла:
   "Жизнь твоего сына Джалила в большой опасности. Если он дорог тебе и ты хочешь отвести от него неминуемую беду, сейчас же иди за подателем этого письма. Он покажет тебе женщину, которая все расскажет и может помочь тебе. Не медли ни минуты! И никому ни слова, иначе ты погубишь сына".
   Строчки и буквы заплясали перед глазами Анзират. Губы сразу пересохли. Первой ее мыслью было позвонить Шубникову, но она сейчас же отказалась от нее. А вдруг за ней следят? Здесь же сказано: "И никому ни слова, иначе ты погубишь сына". Нет, нет, Джалила она потерять не может. Риск слишком велик.
   Странной, боязливой походкой, оглядываясь, Анзират прошла в столовую. Надо быстро переодеться и идти. На улице день, и ничего страшного быть не мажет. Тетушке ничего говорить не нужно.
   Анзират положила страшное письмо на стол и пошла в спальню. Быстро мчались отрывки мыслей: "Кто же ее ждет? Что за таинственная женщина? Какая опасность нависла над Джалилом?"
   Она переоделась, прошла в столовую и остановилась пораженная и негодующая: Людмила Николаевна, стоя у стола, читала письмо.
   Услышав шаги Анзират, Людмила Николаевна подбежала к ней и, глядя прямо в глаза, сказала:
   - Я прочла... С этим нельзя шутить... Идите быстрее... И не бойтесь, я и Гасанов будем наблюдать за вами. А он парень отчаянный и смелый. Идите, и она пожала руку ошеломленной женщине.
   - Спасибо, - испуганно сказала Анзират и, совершенно обитая с толку, заторопилась на улицу, где ее терпеливо поджидал мальчишка.
   Уже идя за ним, она оглянулась и увидела выходящих из парадной двери Людмилу Николаевну и Гасанова.
   Подполковник Шубников читал в это время рапорт лейтенанта Сивко. В нем шла речь о том, что квартирантка Халиловых Людмила Николаевна по приглашению уже известного Гасанова Ирмата и на его машине совершила совместную с ним увеселительную поездку в Ташкент и обратно. Выехали они в четверг, а вернулись сегодня, в воскресенье.
   В рапорте приводились такие подробности о деятельности Гасанова в Ташкенте, что Шубников дочитывал рапорт уже стоя. Он не мог усидеть на месте.
   А когда дочитал, то хлопнул рукой по бумажке и воскликнул:
   - Молодчина старший лейтенант! Ей-богу молодчина! Хороший глаз, цепкие руки, и главное, мозги есть!
   Возбужденный, взбудораженный подполковник прошелся по кабинету. Как жаль, что рапорт лейтенанта опоздал на каких-нибудь два-три часа! Как жаль, что поезд, увезший Халилова, ушел строго по расписанию, а не с опозданием на эти два-три часа! Да! Теперь Халилов уже далеко. Ну, ничего. Завтра утром придется позвонить в Ташкент в отдел кадров военкомата и отыскать его.
   20
   На русском кладбище города, густо заросшем сиренью, жасмином и желтой акацией, вдали от главной аллеи, на покосившейся и полусгнившей деревянной скамье сидела женщина под паранджой.
   Анзират торопливо подошла к ней и тихо спросила:
   - Вы прислали мне письмо?
   - Садись, - ответила вдруг женщина мужским голосом, от которого Анзират вздрогнула. Она почувствовала такую слабость, что, не желая подчиниться приказу этого человека, все же вынуждена была опуститься на край скамьи.
   - Ты хорошо слышишь меня?
   - Да, слышу, - ответила Анзират, чуть шевеля белыми губами.
   - Ты знаешь, кто говорит с тобой?
   Она отрицательно покачала головой: нет, этот голос ей незнаком. Впрочем, когда-то она слышала его. Где?
   Человек в парандже усмехнулся:
   - Женская память коротка... Смотри же! - и сетка поднялась, открыв лицо человека. Анзират вскрикнула: рядом с ней сидел Наруз Ахмед.
   - Теперь узнала? - спросил он, опустив сетку. - Слушай меня! Твой сын...
   Анзират сжала пальцами край скамьи. Ей казалось, что вот-вот она упадет. Горло свела судорога. Страх и отчаяние овладели ею.
   - Что с моим сыном? - наконец простонала она.
   - В этот час еще ничего. Он ходит по горам, смеется, поет свои дурацкие песни. Но по его стопам идет другой человек, в руках которого жизнь этого мальчишки. Понимаешь? И этот человек ждет только моего сигнала. Достаточно одного моего слова, слова настоящего отца Джалила, чтобы твой сын перестал видеть небо. Но я не хочу лишать тебя единственной услады. И если с Джалилом случится беда, если он сорвется в пропасть, если тело его найдут в горном потоке, то пусть свидетелем будет аллах, это произойдет не по моей, а по твоей вине.
   - Замолчи! - простонала Анзират.
   - Он дорог тебе... И теперь только от тебя зависит - жить ему или умереть. В твоем доме спрятан мой клинок, принадлежавший моему отцу. Как он попал к вам, я не хочу знать. Вы ограбили нас, отняли богатство, землю, скот, власть... Но клинок я требую назад. Ты знаешь, где он спрятан. Принеси его сюда и положи вон у той могилы. Если ты не сделаешь этого в течение пятидесяти минут - пеняй на себя... Ты поняла? Приказ о Джалиле будет передан в горы по радио. Ясно тебе?
   Анзират машинально кивнула. Ответить она не смогла, язык ей не повиновался.
   - Запомни, - доклевывал свою жертву Наруз Ахмед. - За каждым твоим шагом будут смотреть мои люди. Даже в твоем доме. Ничто не укроется от моих глаз. И если ты хочешь еще раз обнять своего сына, делай то, что я говорю. Иди и торопись!.. Считай минуты. Их не так уж много: всего пятьдесят минут. Помни! Если клинок не будет принесен через пятьдесят минут, Джалил полетит в пропасть. И не думай приводить сюда людей, звонить куда-нибудь. Если со мной случится плохое, сигнал в горы дадут мои люди.