– Оставайтесь на месте, сеньора, – рыкнул на всякий случай сержант, заламывая руки арестованному. Вязать голого было по-особому неприятно. Пахло постелью и чем-то специфическим, наверное сексом.
– Одеться дайте, – попросил парень. Его голос звучал глухо, через ковер. – Хотя бы штаны.
Полицейские переглянулись. У капитана приказа задерживаться не было. Взять парня, доставить в канцелярию. В случае сопротивления применить силу. Все. Но не вести же голого…
– Валяйте, но быстро, – проворчал капитан и вышел. Наверное, это спасло ему жизнь.
Сержант перевернул скованного, поднял на ноги.
– Давай!
– Каким образом? У меня руки за спиной связаны, идиот!
– Поговори мне… – Сержант не сильно, но чувствительно ткнул его кулаком в живот. – Хорхе, надеть штаны!
– Почему я? – заныл долговязый Хорхе.
– Бегом!
Парня посадили на кровать и начали натягивать ему штаны. Когда дошла очередь до молнии, выяснилось, что у подозреваемого эрекция.
– Тьфу ты! – выругался Хорхе, а связанный хрипло рассмеялся.
– Давайте! Не ехать же мне с высунутым членом! Заправляй, холуй!
– Черт!
Хорхе и еще один толстяк нерешительно топтались около арестованного.
– Ну что там? Вашу мать! – рявкнул сержант.
– Эй, начальник! – оскалился парень. – Может, ты хочешь подержаться? Так ты не стесняйся! Меня зовут Эрнест Крепкий, именно за это… – Он помотал бедрами. – На всех хватит!
Сержант нехорошо ухмыльнулся.
– Учитесь, салаги. – Он с размаху впечатал ботинок Эрнесту в пах. Потом плюнул на воющего и катающегося по полу арестованного. – Застегивайте штаны и пакуйте придурка.
Он отвернулся, рассматривая комнату.
Двое полицейских вздернули скулящего Эрнеста, грубо застегнули на нем ремень и под локти поволокли к выходу.
– Эрни! – вдруг взвизгнула девица. – Падай!
Долговязый Хорхе ничего не успел сообразить, только арестованный просел вниз и потяжелел, его локоть выскользнул из рук. А девица орала что-то невообразимое, визжала, мерзко, надсадно, на каком-то варварском, диком наречии, коверкая слова и ударения. Хорхе только и успел, что удивленно обернуться через плечо. И увидеть. Как голая, растрепанная, злая девка целится ему в лицо. Из обреза.
Все, что он увидел перед смертью, – это торчащие, напряженные соски и два черных глаза, из которых вылетает пламя.
Потом ему оторвало башку.
Шрапнелью его партнеру пробило шею, и он упал, заливая все вокруг кровью. Смерть закрыла его глаза еще до того, как он осознал, что действительно умирает и больше не будет ничего: ни пьяных угаров по пятницам с девочками и самогоном, ни ревнивой жены, ни воскресной проповеди в церкви, когда зудеж пастора смешивается с головной похмельной болью. Пожалел бы он обо всем этом в последний момент? Захотел бы вернуть?
Сержанту повезло больше. Ненамного. Но все-таки. Чтобы убить его, девице понадобилось чуть довернуть ствол. И этих мгновений сержанту хватило, чтобы вытащить пистолет.
Кулак из пороховых газов и свинцовых девятимиллиметровых дробин ударил сержанта в грудь. Швырнул его в стену, проломив тяжестью тела хрупкие деревянные стойки. Он так и остался стоять. Мертвый, с оружием в руке. Его коллеги, извлекая тело из стены, будут плакать.
Обрез – милосердное орудие в умелых руках.
Девица не была умелым стрелком, зато на ее стороне, как и на стороне всякой женщины с оружием, была удача. Два выстрела – три трупа.
Как была, голая, она спрыгнула с постели и бросилась к столу. Там, в верхнем ящике, лежали патроны. Переломив обрез о колено, она вытрясла пустые гильзы. Лихорадочно, трясущимися пальцами схватила новые. Но вставить их получилось не сразу.
Когда же наконец она защелкнула затвор, было уже поздно. Чуть-чуть… но все-таки поздно. И, понимая это, она завизжала! Всем телом, спиной, ногами чувствуя страшный холодный ствол, что целится в нее! Целится!!!
В комнату ворвался капитан.
Она развернулась всем корпусом, двумя руками выставив перед собой обрез. Цепляясь за спиленную рукоять, как утопающий за свою последнюю соломинку. Выхватывая фигуру капитана между двумя полукружьями стволов.
Это был усталый человек. Успевший в свои сорок лет изрядно утомиться этой жизнью. Политикой. Бесконечным риском. Несбывшимися надеждами. Упущенными мечтами. Через его голову уже дважды шагали ловкие карьеристы. Трижды откладывалось повышение в должности. Два выговора. И семь наград. Вдовец, у которого нет детей…
Он так никогда и никому не рассказал подробностей того случая. Даже когда, много-много позже, по болезни слег и друзья вызвали к нему пастора. Даже священнику он ничего не рассказал. Хотя и помнил о случившемся всю жизнь. Всю оставшуюся жизнь, которая поделилась между двумя моментами. До. И после.
Девица нажала на курки. Сразу на оба!
И тут же, сразу после этого, бахнуло! Дважды! Тридцать восьмым калибром!
Голая женщина с обрезом отлетела назад. Ударилась о стол. И куклой скатилась вниз. Загрохотал по доскам пола обрез.
В ее ушах звучал и звучал голос, сливаясь в предсмертный гул. Голос инструктора. Индейца-каучо, старого и морщинистого деда.
– После перезарядки сними с предохранителей! После перезарядки сними с предохранителей! После перезарядки…
– Прости, дедушка… – Но губы не слушались.
Капитан никому и никогда не рассказывал о том, как его палец на какой-то миг задержался на спусковом крючке. И как дернулся только после сухого: «Щелк! Щелк!»
Нет. Капитан не пожалел женщину. Он не постеснялся бы не то что расстрелять, а голыми руками разорвать ту суку, что убила его товарищей.
Но даже пастор не узнал, что уставший от жизни капитан просто хотел смерти…
Дальнейшее напоминало фильм ужасов.
Эрнест вскочил и выбежал в коридор. Однако там его ждали.
Крепкие руки повалили его на пол, и еще долго какие-то люди в форме остервенело топтали его жесткими полицейскими ботинками, пока охрипший и шатающийся капитан не гаркнул:
– Хватит!
Он еще не знал, что происходит внизу.
К дому с двух сторон подкатили грузовики. Габриэль, парень, который поступил на работу в полицию всего два года назад и был оставлен у дверей подъезда, чтобы разгонять норовящих припарковаться в закрытой зоне автомобилистов, только-только успешно справился со своим заданием и теперь ожидал заслуженной похвалы руководства. Когда на него надвинулся, сверкая решеткой, высоченный «Форд», Габриэль не растерялся. Он что было сил дунул в свисток и замахал жезлом.
Габриэлю было всего двадцать пять лет. Видимо, только это обстоятельство позволило ему остаться в живых после того, как грузовик на полном ходу ударил его стальным бампером, отшвырнув далеко на тротуар. Габриэль полгода пролежал в гипсе, еще год провел в постели и шесть месяцев учился ходить заново. Время было потрачено не зря. Он заочно окончил журналистский факультет, где учился, будучи на службе в полиции, и через много лет за повесть «Цирк никогда не умирает» получил международную писательскую премию Хуана Рульфо. Многие еще позавидуют ему! Но это потом, а сейчас этот счастливчик Габриэль валяется в луже крови на тротуаре. Мимо него топают и топают высокие рабочие ботинки.
Двоих других полицейских, стороживших лифт и выход на лестницу, забили битами. Насмерть. Пара сориентировалась быстрее, услышав шум внизу, они спустились на два пролета и открыли огонь над головами нападавших. Посыпалась штукатурка и каменная крошка.
– Капитан! Капитан! – рычал сержант в микрофон рации. – Нападение! Нас штурмуют!
Когда из толпы осаждающих выскочил патлатый седоволосый мужичок с винтовкой, сержант все понял правильно и дал стрекача наверх, следом за своими подчиненными. Раздались редкие пока выстрелы. Толпа взревела и кинулась наверх.
– Во… ору… жены! – хрипела рация в руках у капитана. С лестницы доносились пальба и грохот.
– Что там, черт побери, происходит?! – рявкнул капитан.
Под ногами истерически захихикал измочаленный, но живой Эрнест.
– Молчать!!! Все на лестницу! Стрелять на поражение! Не дайте им подняться! Лифт блокировать!
Группа захвата кинулась выполнять приказ. Капитан вышел на общий канал и вызвал подмогу, после чего присел рядом с арестованным.
– Если ты думаешь, что эти подонки тебя спасут, ты ошибаешься. Я отстрелю тебе башку сразу же после того, как они поднимутся на этаж. – Он положил на колени «кольт».
Эрнест хихикал и шептал что-то через выбитые зубы.
Можно сказать, что ему повезло. Полиция забаррикадировалась лестничным пролетом ниже, и на их этаж погромщики не ворвались. Двое пытались проползти по шахте лифта, но их просто сбросили вниз.
Когда подоспела подмога, сам капитан уже отстреливался на баррикаде. Из полицейской группы захвата выжило всего четыре человека. Если не считать Габриэля, лежавшего внизу.
Для полиции это был самый крупный улов мятежников за последние восемь лет. По удачной наводке они взяли Крепкого Эрнеста, на которого была возложена ответственность за взрыв у парка Колон, а также с десяток его подручных. Еще столько же бандитов полегло во время безумной попытки освободить главаря, которая, к слову сказать, едва не увенчалась успехом.
На следующий день тайная полиция праздновала победу. Полиция обычная соблюдала траур.
Мятежников погрузили в машины. Эрнеста, так и не потерявшего сознание, сунули в специально приготовленный автомобиль. И вся эта колонна, под вой сирен и блеск мигалок, двинулась в сторону городской тюрьмы. Через шумную Такуари, пересекая бульвар Независимости, на стремительный Сан-Хуан.
В машине, слушая вой сирены и поглядывая единственным целым глазом на сопровождение, Крепкий Эрнест улыбался.
– Какие же вы все-таки идиоты, – поделился он радостью с охраной. – Все-таки идиоты…
Охраняющие его полицейские молчали. Только зло ходили туда-сюда желваки на их скулах.
Колонна вышла на проспект Сан-Хуан уже в сумерках. Зажглись фонари. С тринадцатого этажа высотки на углу Пасео Колон яркие синие и красные мигалки смотрелись потрясающе.
Мастер Луи вынес мольберт на балкон, делая быстрыми штрихами набросок, стараясь запечатлеть как можно больше деталей, чтобы потом воссоздать картину со скрупулезной точностью. Он работал карандашом, не отрывая взгляда от трассы.
В восемнадцать двадцать девять его взгляд на мгновение оторвался от дороги, чтобы переместиться на циферблат самых точных в Буэнос-Айресе часов.
В восемнадцать тридцать он нажал на красную кнопку небольшой пластиковой коробочки.
Ровно через три с половиной секунды под днищем автомобиля с Крепким Эрнестом, как раз там, куда не смогли заглянуть люди, проверявшие машину, сработало взрывное устройство размером со среднего паука. Большее туда бы и не влезло.
Сдетонировал бензобак.
Взрыв в сумерках выглядел настолько эффектно, что Луис Кортес задержал дыхание.
Конечно, Мастер Луи работал только на заказ, но исключительно со штучным товаром. И иногда не ради денег, но ради искусства.
40
Стук в дверь.
– Кристо, к тебе пришли. – Карл снова подивился привычке шефа сидеть в темной комнате, пить херес из двух рюмок и что-то писать, писать на бумажках. Внутри организации уже вовсю ходили слухи о том, что Бруно съехал. Его старались беречь, не дергать без нужды. Решения принимались часто в обход руководства.
Узнай об этом Кристобаль, ничем хорошим это бы не кончилось. Но активная деятельность товарища Кристо ограничивалась сидением в темной комнате, бесконечными бумажками и регулярными совещаниями с Вильгельмом Кечоа, скуластым молчаливым индейцем, который возглавлял особую группу боевиков, составленную в основном из жителей горных деревень, расположенных на западе страны. Молчаливые, невозмутимые и чем-то похожие на камни, эти парни наводили ужас на всех, кто сталкивался с ними. Про индейцев ходило множество россказней. Они жили обособленно, стараясь не мешаться с потомками португальских и испанских колонизаторов, сохраняя свои устои. Они не устраивали показных плясок, как жители гетто в Штатах, не носили обрядовой одежды, предпочитая удобство и практичность ярким тряпкам с перьями, и вроде бы не выделялись ничем, кроме скуластого лица, особого разреза глаз да кожи, прокопченной солнцем и высушенной ветрами. Однако среди жителей побережья считалось, что мужчина, взявший в жены индианку, недолго проживет.
Вильгельм Кечоа был вместе с Кристобалем с самого начала. Помогал ему сколотить команду и выполнял особые поручения, сути которых не знал никто. Только слухи, но кто ж им верит? Индеец был похож на камень в холодной текучей воде. Неизменный, твердый, молчаливый.
– Кристо… – Мендес удивился тому, что Бруно не реагирует, и вошел.
Кристобаль сидел за пустым столом, не было даже хереса и бумаг. Только горела свечка.
Карл дотронулся до его плеча и заглянул в лицо. Может быть, спит?
Пронзительный взгляд, острый и злой, едва не заставил Мендеса вскрикнуть. Кристобаль перехватил его руку, сильно сжал.
– Эрнест погиб, – прошептал Бруно. – Погиб Эрнест.
Карл хотел сказать, что знает. Но поперек горла встал ком. Что-то было в глазах Кристобаля, что-то страшное, особенное, ужасающее. Словно кричал кто-то там, внутри, будто душа… Будто чья-то потерянная душа. На какой-то миг Карл испугался, что задохнется. Но потом его вдруг отпустило, и он с хрипом вдохнул воздух.
Кристобаль снова смотрел на свечу. Руки его лежали на коленях, как у примерного школьника.
– А ведь мы дружили. По-настоящему дружили.
– Я знаю… – Мендес отшатнулся от стола, потирая горло. У него сложилось полное ощущение, что Бруно держал его за глотку, хотя тот ухватил всего лишь руку. – Его кто-то сдал властям! И его ребята тоже… попались…
Кристобаль закрыл лицо руками. Из-под прижатых ладоней глухо прозвучал его голос:
– Что там случилось?
– К тебе пришли. Там трое… Только я их развел по разным комнатам.
– Почему?
Мендес пожал плечами.
– Дело в том, что один из них как раз от ребят Эрнеста, а два других пришли… Я их видел с немцем. С этим… С Куртом! Вот.
– Хорошо сделал. Молодец. – Бруно встал, пальцами погасил свечу. – Скажи мне, кто пришел от Эрнеста?
– Доминик, ты помнишь, такой лысый?
– Хорошо. Скажи Доминику, пусть сидит, отдыхает. Дай ему что попросит. Кофе… Виски… Покорми… Скажи, что у меня срочное совещание. Я сначала отпущу парней Курта.
– Я понял.
Бруно стремительно вышел из темной комнаты.
Карл двинулся было за ним, но почему-то остановился. Замер. Обернулся.
Пустая, темная комната, что располагалась под самой крышей, почти на чердаке, пользовалась дурной славой. Иногда тут скрипели половые доски. Иногда раздавался звук, будто двигалась мебель. Хотя никого в комнате не было…
Мендес внимательно осмотрел все углы. Через приоткрытую дверь проникало достаточно света, чтобы разглядеть все. Комочки пыли в углах, старые, обшарпанные доски стен.
Внезапно Карл понял, что света в комнате становится все меньше и меньше. Он обернулся и увидел, что дверь медленно и бесшумно закрывается.
Это простое событие наполнило его ужасом. Он кинулся вперед. Что-то ударило его по лицу, хлестнуло, словно крылья летучей мыши. Мендес замахал руками, попал ладонью в паутину. Споткнулся о старый ботинок, лежавший на полу, и упал. Дверь с негромким хлопком закрылась у него перед носом.
Когда Кристобаль вошел, двое парней в зеленой военной форме встали.
– Сидите, ребята, сидите.
Бруно пожал обоим руки.
– Мигель, – представился один.
– Хозе, – кивнул другой.
Кристобаль сразу же выкинул их имена из головы. Важно было не то, кто они есть, а зачем пришли.
– Нет, наверное, нужды говорить о том, что я скорблю о смерти Курта Вольке. Это был хороший товарищ, и его потеря – это серьезный удар по нашему движению. – Кристобаль сел в кресло, следом за ним присели на диван гости. – К сожалению, наша полиция умеет только ловить воров на рынке, большее ей, увы, недоступно. А убийство Курта – это… – Бруно развел руками. – Очень непростое убийство.
– Мы пришли с трудным вопросом, Кристо…
– Что угодно!
– Дело в том, что после смерти Курта осталась небольшая, но все-таки действенная организация. Мы с Хозе должны принять решение о том, что делать теперь. У нас есть люди. Они доверили нам свои жизни. Они готовы бороться. Но мы понимаем, что без лидера нам нечего делать в революции. Мы верили Курту, но его с нами нет. Ты наиболее яркий деятель из всего движения. Все остальные так или иначе вынуждены считаться с твоим мнением.
– Просто я действую, тогда как остальные только говорят.
– Перед нами встала проблема, Кристо. Что делать?
– Я понимаю…
Наконец вскинулся второй. Кажется, Хозе.
– Мигель несколько удлинил прелюдию. Прости нас, Бруно. Но я спрошу сразу. Мы и наши ребята хотим влиться в твою организацию. Присоединиться к тебе. Что скажешь?
Кристобаль прикрыл лицо ладонями. Потер лоб.
– Я скажу, что мне нужны люди. Но у нас есть определенные правила…
– Говори.
– Прежде всего мы действуем. Мы не говорим. Мы не убеждаем. Я считаю, что наилучший плакат – это испуганные лица полицаев, а самая лучшая агитация – это правительство, которое идет на попятный. Если вы не готовы взрывать, поднимать толпу на митинг, подчинять революции каждый час и минуту своей жизни, то лучше оставайтесь в стороне. Наша революция – это поезд! Это огромный бронепоезд, который идет полным ходом, и любого, кто встанет на его пути, он сомнет. Человеку, который не готов отдать жизнь в борьбе за наше дело, нечего делать на бронепоезде. И более того, я скажу так: человеку, который не готов отнять чужую жизнь, в нашей борьбе тоже нечего делать! Так вы со мной или нет? – Кристобаль выставил руку перед собой. – Погодите! Я не хочу, чтобы вы принимали решение за себя и за своих людей, не подумав. Если ваши люди готовы к дисциплине, готовы к борьбе, готовы не к болтовне, а к действию, то приходите завтра. Мы обсудим ваше предложение детально. Если же вы предпочтете действовать самостоятельно… я пойму.
С этими словами Кристобаль поднялся. Протянул руку для прощания.
Выйдя из кабинета, он столкнулся с Карлом Мендесом.
– Послушай… – Кристо взял Карла за руку и удивился. Ладонь была холодная и твердая, как у мертвого. Мендес смотрел перед собой пустыми, как стекляшки, глазами. – Карл…
– Да! – Мендес вздрогнул.
– Все хорошо?
– Да.
– Там ребята… – Кристобаль кивнул в сторону кабинета. – Проводи их…
И только тут он увидел, что у молодого еще мужчины совершенно седые виски.
Карл молча скрылся за дверью.
Бруно проводил его взглядом, встряхнулся и поднялся по лестнице этажом выше.
Там в просторной гостиной его ждал Доминик. Эту лысую башку Кристо помнил отлично еще по студенческим волнениям. Тогда этот парень по своей инициативе смастерил целых два ящика коктейлей Молотова и раздал всем желающим.
Они дружески обнялись. Кристобаль достал из бара бутылку и разлил по бокалам виски.
– Не надо говорить про Эрнеста. Я все знаю, – тихо сказал Бруно.
Доминик вздохнул и выпил залпом.
– Я слышал, его выдали? – проговорил Кристобаль, наливая снова.
– Иначе никак. – Доминик никогда не отличался говорливостью. Этим он особенно нравился Кристо.
– И ваших много полегло?
– Много. Нам был звонок.
– От кого?
– Не знаю.
– Может, провокация?
– Мы проверили, прежде чем ехать. Я знал, что он действительно там.
Доминик помолчал немного, а потом добавил:
– Хотя, может, и провокация. Никто не думал. Все любили Эрнеста. Ты знаешь.
– Да. Понимаю. Что собираешься делать? Искать того, кто его сдал?
Доминик мотнул головой.
– А что тогда?
– Мстить хочу. Они его убили.
– Полиция? Власти?
– Да.
– Я могу помочь. Сколько у тебя людей?
41
Все то же здание, все тот же длинный коридор.
Все тот же человек сидит на диване и курит. Терпкий сигаретный запах.
«Дым отечества», – подумал Антон, присаживаясь рядом и доставая «Мальборо».
– Все курите эту отраву? – поинтересовался Яковлев.
– Ничего другого тут не продают, – ответил Антон. – Но если быть честным, то мне нравится.
Шеф понимающе кивнул.
– Ну, что там у вас, Антон Яковлевич? Почему потребовалась такая срочная встреча?
Антон затянулся.
– Дело в том, Юрий Алексеевич, что сложилась довольно дурная ситуация. Кто-то последовательно и довольно прямолинейно убирает всех сколь-либо заметных лидеров подполья.
– Факты?
– Да фактов… одновременно и навалом, и вместе с тем кот наплакал.
– Я вас не понимаю, Антон Яковлевич. – Шеф выпустил струю дыма в потолок и заинтересованно посмотрел на Антона. – Как это сочетается?
– С одной стороны – цепь случайностей. С другой – откровенные бандитские налеты. С третьей стороны…
– А есть и такая?
– Да. С третьей стороны, многие из этих лидеров уже отошли от официального подполья. Убивать их не имело смысла.
– Зря вы так думаете.
– Зря?
– Да, конечно. Человек, который отошел от официального движения, скорее всего сделал это по каким-то причинам. Он может, во-первых, утащить с собой людей. Во-вторых, выдать какие-то связи, в-третьих, просто начать переть против течения. Люди есть, опыт есть, связи, опять же, есть. Такой человек опасен, как ни крути. Убивать не знаю, но на карандаш таких всегда брали. И внимательно за ними следили. А кое-кого потом случайно ледорубом… Ну, вы понимаете.
– У нас до ледорубов не дошло. Но Курта Вольке застрелили прямо перед моим приходом. Мартина Гонсалеса расстреляли какие-то безбашенные парни в серых плащах. Про Леонору вы знаете. Недавно погиб Эрнест Крепкий.
– Согласно официальной версии, он пронес в автомобиль взрывчатку.
Антон скорчил физиономию.
– Сомневаюсь. Местные полицейские не такие идиоты, чтобы проморгать взрывчатку. И вряд ли они решили взорвать себя, чтобы укокошить этого Эрнеста. Достаточно было случайной пули в перестрелке. Его убрали. И не власти, а кто-то со стороны. Да еще Рауль Ловега в коме. Сердечный приступ. Очень удачно! Все движение, получается, обезглавлено. Или это захват власти, или их просто уничтожают. Может быть… Коллеги?
Яковлев покачал головой и затушил окурок в пепельнице.
– Нет. Про коллег наших не думайте. Этим направлением занимаются другие. И пока ничего определенного сказать не могу. Ясно только, что извне вмешательства нет. Если кто-то и действует, то изнутри. Давно и плотно. Нам в данном случае все равно, разведуправление там воду мутит или кто-то другой. Нам важно найти, выяснить, откуда идет угроза.
– Угроза революции?
– Скажете тоже! – Яковлев замахал руками. – Мы не занимаемся экспортом революции, слава богу. Еще неизвестно, кстати, насколько дружественно местные марксисты будут относиться к нам. Это не Фидель! Тут совсем другие интересы. Вы ведь в курсе, что большая часть нацистов после Второй мировой осела именно тут?
– Я полагал, что в Бразилии.
– И в Бразилии тоже. Но большинство – тут. И пока мы достоверно не знаем, кто стоит за местным подпольным движением. Как вы помните из истории, фашисты тоже социалисты. Так что…
– Вы хотите сказать, что аргентинское подполье – это попытка реванша?
– Я ничего не хочу сказать. Я просто уточняю кое-какие акценты, которые вы можете упустить.
Антон немного напрягся.
– Есть что-нибудь еще, чего я не знаю?
Яковлев прищурился.
– Не обижайтесь, Антон. Мы с вами в одной лодке. Я делюсь с вами своими соображениями. Не более…
– Извините, Юрий Алексеевич.
– Да ничего, я понимаю. Возвращаясь к нашим баранам, я хочу вам сказать, что Аргентина страна уникальная. Тут может произойти что угодно. Нацисты, наши с вами коллеги из-за океана, просто бандиты… Такой котел! Вы говорили про налет на этого… Мартин…
– Гонсалес.
– Да. Что там с ним? Откуда информация про налет?
– Я там был. – Антон пожал плечами.
– Да? – Яковлев удивленно посмотрел на него и вытащил еще одну сигарету. – Ну-ну…
– Я шел по списку тех, кто так или иначе входит в Комитет, это некий договорной орган, который…
– Знаю, – отмахнулся Яковлев. – Сбор трепачей.
– Все это делалось в рамках дела Леоноры. И по плану я должен был делать это вместе с Раулем. Собственно, это его список. Но Рауль слег в больницу. Пришлось действовать в одиночку. Гонсалес попросил меня задержаться…
– Настоятельно попросил.
– Да. Хотел проверить мою связь с Ловегой. Ничего криминального. На второй день на него напали. Странная очень компания. Как мне кажется, они применили какие-то новые методы маскировки.
– То есть? Маскировки? В городе?
– Ну да. Охрана очень… Очень странно на них реагировала. Складывалось ощущение, что они не видели нападающих до самого последнего момента.
Яковлева это заявление не удивило.
– Хорошо. И что же дальше?
– Дальше все как обычно – стрельба. Гонсалесы отбивались… И мне показалось, что у Гонсалесов было больше шансов. Если бы не маскировка…
– Понимаю. Вы хотите сказать, что нападающие не профессионалы.
– Нет. Скорее… позеры.
– То есть?
– Ну, они стреляли так, как будто наслаждались собой, наслаждались возможностью убивать.
– Да, не профессионалы. – Яковлев мял в руках сигарету. – А вот когда был убит Курт Вольке… Кажется, вы сказали, незадолго до вашего прихода?
– Да. Я, как мне кажется, убийцу видел. Но нечетко. Словно бы…
– Галлюцинация?
– Нет. То есть может быть. В здании странно пахло. Я поначалу подумал, что пороховым дымом, но потом мне показалось, что запах совсем не такой.