Страница:
– Маризочка, милая! Ну, как же так можно? Как же так можно? Я слышал, эти взрывы… – Он схватился за голову.
– Это Мигель, – пояснила девушка. – Он ведет шоу.
Мигель прошелся по Таманскому длинным взглядом, с ног до головы, и протянул руку, как обычно подают ее дамы, для поцелуя.
Костя кашлянул, пробормотал что-то типа: «Здрасте…» – и крепко сжал напудренную сухую ладонь.
Мигель вытаращил глаза и округлил губы буквой «О».
– Сильный мужчина! Как приятно… – Таманский увидел, как Мариза наступает ему на ногу, – …приятно, что наша Мариза с вами познакомилась! Ей как никогда нужен серьезный человек! Все эти танцы, маскарады до добра не доведут. Вот видите…
Мариза аккуратно пнула его под коленку.
– Ой-ой! Молчу, молчу… – Напудренный Мигель ускакал в сторону.
– Пойдем, – прошептала девушка. – Я покажу тебе мой столик.
Они снова пошли по узким проходам между столами. Между вешалками с какими-то перьями, блестящими платьями. Мариза здоровалась с кем-то, обнималась. От смеси табачного дыма, духов и пудры у Таманского закружилась голова. Лица, лица… Улыбающиеся, негодующие, равнодушные, белые, разукрашенные, разные, разные, разные… Все это смешалось, перепуталось.
Мариза показывала свой столик, точно такой же, как и остальные. Заставленный баночками, тюбиками, кисточками и еще шут знает чем, важным для женщины и только ей одной понятным. Она показала ему свои наряды, бесконечно длинные боа, полупрозрачные юбки, что-то блестящее и невыразимо воздушное. Мариза прижимала эти вещи к лицу, вдыхала их запах, все тот же дурманящий аромат кабаре.
– Тебе нравится? Нравится? – спрашивала она.
И Таманский послушно кивал, все глубже и глубже погружаясь в этот мир, где все было понарошку и вместе с тем так реально, что можно было дотронуться рукой. Женщины улыбались ему, подмигивали и радостно смеялись, раскрывая накрашенные алые рты, когда Мариза грозила им кулачком. Таманский чувствовал, что в этом напудренном мире можно очень легко потеряться. И вечно бродить между вешалок, столов, ламп… Жить здесь. Под защитой бордовой портьеры, отделяющей мир настоящий от… от другого. Не иллюзорного, нет. Просто другого.
Реальность, погруженная в перья и вуаль, казалось незыблемой, она была и будет. Всегда.
Таманский начал понимать, почему Мариза, вместо того чтобы спокойно лежать в кровати у себя дома, потащила его сюда. Девочка, рано повзрослевшая, рано познавшая цену жизни, нашла тут свой настоящий дом. Семью. Взбалмошную, безалаберную, но вместе с тем настоящую.
Мариза потащила Костю на сцену, он рассматривал зал через маленькую дырочку в кулисе.
– Вот там, вот там, – шептала Мариза. – Видишь, толстяк…
– Да…
– У него пятеро детей. Он сюда приходит исключительно ради Изабеллы.
– Кого?
– Ну, Изабелла, она ругалась, что у нее колготы порваны!
Таманский припомнил гигантоподобную толстуху.
– Однако…
– Ему нравится, как она трясет бюстом. Он всегда вскакивает и аплодирует. А вот тот, видишь, худой с бородкой?
– Справа?
– Да. Это знаешь кто? Это мэр города!
– Ого… А не бывает у вас…
Но Мариза уже тянула его куда-то дальше. Через сцену, мимо скучающих пожарных, мимо канатов, лебедок. Дальше, дальше…
Они вбежали в большую комнату с зеркалами.
– Смотри! – Мариза выбежала на середину, легкая, воздушная. – Смотри! Как меня много!
Таманский отошел к стене, рассматривая девушку в бесконечности зеркал.
– Ты красивая…
– Я красивая! – Мариза закружилась по комнате. Еще круг, еще. Она танцевала сама с собой, увлеченная, раскрасневшаяся. – Я красивая!
В сторону полетела юбка, рубашка… И вот она уже обнаженная танцует, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Тоненькая, женственная…
Она подлетела к Таманскому, схватила за руки, потянула его на себя.
– Иди, иди ко мне!..
Из кабаре они вышли далеко за полночь.
– Тут недалеко, пойдем… – Мариза танцующей походкой вывела Костю через черный ход. – Не будем ловить машину. В ней душно. Лучше пешком?
– Лучше, – согласился Таманский. Ему отчаянно хотелось спать. Глаза слипались. Но вместе с тем он чувствовал удивительный прилив сил. Словно все в этом мире ему было по плечу.
Свежий ночной воздух бодрил. Мариза пошла чуть впереди, кружась так, что юбка разлеталась в стороны и становились видны ее стройные загорелые ноги.
«А ведь я ее люблю», – неожиданно подумал Таманский.
От этой мысли стало тревожно. Словно бы этого и не следовало думать.
И когда дорогу им преградили четыре черные фигуры, Костя даже обрадовался. Думать больше было не надо…
Мариза словно на стену налетела. Она остановилась как вкопанная, а Таманский подошел сзади и встал перед девушкой.
– Пожалуйста, пропустите нас, – попросил он по-испански.
– Путаешься с латиносами? – ответили по-английски. В свете фонарей блеснули бритые затылки. – И с этим журналистишкой из Штатов?
– Какое вам дело? Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик.
– А нам до этого дела нет. У тебя нос длинный…
И они шагнули вперед.
– Мариза, беги! – крикнул Таманский, отступая назад. Девушки позади не было. – А ну, разойдись! Зашибу! Блин! – заорал Костя по-русски и кинулся вперед.
Бритоголовые такого оборота событий не ожидали.
Поравнявшись с первым молодчиком, Таманский что было сил боднул его в грудь, целясь в солнечное сплетение. Судя по всему, удар удался. Кожу головы обожгло, но парня отбросило, он упал на землю, скорчился.
Еще Костя успел врезать по физиономии тому, что стоял слева. Потом во рту хрустнуло и взорвалось болью. Таманский отлетел назад. Споткнулся, но удержался на ногах. Прикрылся руками от удара ногой в лицо. Отскочил. Трое бритоголовых прижимали его к стене. В тень. Таманский метнулся было в сторону освещенной части улицы, но дорогу преградили. Блеснул нож.
«Опа. Плохо дело…» – пронеслось в голове.
Таманский почувствовал, как нога цепляется за что-то твердое. Сделал осторожный шаг назад, наклонился, пошарил в темноте рукой. Палка! Костя схватил обломок не то лопаты, не то мотыги и начал размахивать им перед собой.
– Убью! Суки!
Рывка того, что справа, он не заметил. Точнее, не успел среагировать.
Парень врезался в него, как игрок в американский футбол, всем телом. Отбросил к стене.
Костя взмахнул импровизированной дубинкой… Она стукнулась о какой-то камень и вылетела из рук.
Крепкий кулак врезался ему под ложечку, начисто вышибая дыхание.
Таманский сжался, стараясь прикрыть руками все тело сразу. Голову, печень, ребра. Пропустил удар коленом в лицо и понял, что плывет. Почва ушла из-под ног.
Перед глазами сверкнула сталь.
«Мне конец!»
Но смерть почему-то медлила. Потом кто-то заорал, будто коту наступили на яйца. Послышался грохот. Не то обрушилась кирпичная кладка, не то деревянная стенка разлетелась вдребезги.
Затем топот.
И над Таманским склонилось огромное, закрывающее половину неба лицо. Толстые щеки. Расплющенный, сломанный в нескольких местах нос, губы, похожие на блины. И взгляд безмятежной коровы, что пасется на лугу.
– Жив? – спросили по-испански.
– Жив-жив… – отозвался Таманский. Губы едва шевелились. Во рту было солоно от крови. – Жив.
Аркадио, охранник-вышибала из кабаре, аккуратно поднял Костю на руки.
– Куда? – поинтересовался он у плачущей Маризы.
Таманский вздохнул и закрыл глаза.
53
54
55
– Это Мигель, – пояснила девушка. – Он ведет шоу.
Мигель прошелся по Таманскому длинным взглядом, с ног до головы, и протянул руку, как обычно подают ее дамы, для поцелуя.
Костя кашлянул, пробормотал что-то типа: «Здрасте…» – и крепко сжал напудренную сухую ладонь.
Мигель вытаращил глаза и округлил губы буквой «О».
– Сильный мужчина! Как приятно… – Таманский увидел, как Мариза наступает ему на ногу, – …приятно, что наша Мариза с вами познакомилась! Ей как никогда нужен серьезный человек! Все эти танцы, маскарады до добра не доведут. Вот видите…
Мариза аккуратно пнула его под коленку.
– Ой-ой! Молчу, молчу… – Напудренный Мигель ускакал в сторону.
– Пойдем, – прошептала девушка. – Я покажу тебе мой столик.
Они снова пошли по узким проходам между столами. Между вешалками с какими-то перьями, блестящими платьями. Мариза здоровалась с кем-то, обнималась. От смеси табачного дыма, духов и пудры у Таманского закружилась голова. Лица, лица… Улыбающиеся, негодующие, равнодушные, белые, разукрашенные, разные, разные, разные… Все это смешалось, перепуталось.
Мариза показывала свой столик, точно такой же, как и остальные. Заставленный баночками, тюбиками, кисточками и еще шут знает чем, важным для женщины и только ей одной понятным. Она показала ему свои наряды, бесконечно длинные боа, полупрозрачные юбки, что-то блестящее и невыразимо воздушное. Мариза прижимала эти вещи к лицу, вдыхала их запах, все тот же дурманящий аромат кабаре.
– Тебе нравится? Нравится? – спрашивала она.
И Таманский послушно кивал, все глубже и глубже погружаясь в этот мир, где все было понарошку и вместе с тем так реально, что можно было дотронуться рукой. Женщины улыбались ему, подмигивали и радостно смеялись, раскрывая накрашенные алые рты, когда Мариза грозила им кулачком. Таманский чувствовал, что в этом напудренном мире можно очень легко потеряться. И вечно бродить между вешалок, столов, ламп… Жить здесь. Под защитой бордовой портьеры, отделяющей мир настоящий от… от другого. Не иллюзорного, нет. Просто другого.
Реальность, погруженная в перья и вуаль, казалось незыблемой, она была и будет. Всегда.
Таманский начал понимать, почему Мариза, вместо того чтобы спокойно лежать в кровати у себя дома, потащила его сюда. Девочка, рано повзрослевшая, рано познавшая цену жизни, нашла тут свой настоящий дом. Семью. Взбалмошную, безалаберную, но вместе с тем настоящую.
Мариза потащила Костю на сцену, он рассматривал зал через маленькую дырочку в кулисе.
– Вот там, вот там, – шептала Мариза. – Видишь, толстяк…
– Да…
– У него пятеро детей. Он сюда приходит исключительно ради Изабеллы.
– Кого?
– Ну, Изабелла, она ругалась, что у нее колготы порваны!
Таманский припомнил гигантоподобную толстуху.
– Однако…
– Ему нравится, как она трясет бюстом. Он всегда вскакивает и аплодирует. А вот тот, видишь, худой с бородкой?
– Справа?
– Да. Это знаешь кто? Это мэр города!
– Ого… А не бывает у вас…
Но Мариза уже тянула его куда-то дальше. Через сцену, мимо скучающих пожарных, мимо канатов, лебедок. Дальше, дальше…
Они вбежали в большую комнату с зеркалами.
– Смотри! – Мариза выбежала на середину, легкая, воздушная. – Смотри! Как меня много!
Таманский отошел к стене, рассматривая девушку в бесконечности зеркал.
– Ты красивая…
– Я красивая! – Мариза закружилась по комнате. Еще круг, еще. Она танцевала сама с собой, увлеченная, раскрасневшаяся. – Я красивая!
В сторону полетела юбка, рубашка… И вот она уже обнаженная танцует, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Тоненькая, женственная…
Она подлетела к Таманскому, схватила за руки, потянула его на себя.
– Иди, иди ко мне!..
Из кабаре они вышли далеко за полночь.
– Тут недалеко, пойдем… – Мариза танцующей походкой вывела Костю через черный ход. – Не будем ловить машину. В ней душно. Лучше пешком?
– Лучше, – согласился Таманский. Ему отчаянно хотелось спать. Глаза слипались. Но вместе с тем он чувствовал удивительный прилив сил. Словно все в этом мире ему было по плечу.
Свежий ночной воздух бодрил. Мариза пошла чуть впереди, кружась так, что юбка разлеталась в стороны и становились видны ее стройные загорелые ноги.
«А ведь я ее люблю», – неожиданно подумал Таманский.
От этой мысли стало тревожно. Словно бы этого и не следовало думать.
И когда дорогу им преградили четыре черные фигуры, Костя даже обрадовался. Думать больше было не надо…
Мариза словно на стену налетела. Она остановилась как вкопанная, а Таманский подошел сзади и встал перед девушкой.
– Пожалуйста, пропустите нас, – попросил он по-испански.
– Путаешься с латиносами? – ответили по-английски. В свете фонарей блеснули бритые затылки. – И с этим журналистишкой из Штатов?
– Какое вам дело? Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик.
– А нам до этого дела нет. У тебя нос длинный…
И они шагнули вперед.
– Мариза, беги! – крикнул Таманский, отступая назад. Девушки позади не было. – А ну, разойдись! Зашибу! Блин! – заорал Костя по-русски и кинулся вперед.
Бритоголовые такого оборота событий не ожидали.
Поравнявшись с первым молодчиком, Таманский что было сил боднул его в грудь, целясь в солнечное сплетение. Судя по всему, удар удался. Кожу головы обожгло, но парня отбросило, он упал на землю, скорчился.
Еще Костя успел врезать по физиономии тому, что стоял слева. Потом во рту хрустнуло и взорвалось болью. Таманский отлетел назад. Споткнулся, но удержался на ногах. Прикрылся руками от удара ногой в лицо. Отскочил. Трое бритоголовых прижимали его к стене. В тень. Таманский метнулся было в сторону освещенной части улицы, но дорогу преградили. Блеснул нож.
«Опа. Плохо дело…» – пронеслось в голове.
Таманский почувствовал, как нога цепляется за что-то твердое. Сделал осторожный шаг назад, наклонился, пошарил в темноте рукой. Палка! Костя схватил обломок не то лопаты, не то мотыги и начал размахивать им перед собой.
– Убью! Суки!
Рывка того, что справа, он не заметил. Точнее, не успел среагировать.
Парень врезался в него, как игрок в американский футбол, всем телом. Отбросил к стене.
Костя взмахнул импровизированной дубинкой… Она стукнулась о какой-то камень и вылетела из рук.
Крепкий кулак врезался ему под ложечку, начисто вышибая дыхание.
Таманский сжался, стараясь прикрыть руками все тело сразу. Голову, печень, ребра. Пропустил удар коленом в лицо и понял, что плывет. Почва ушла из-под ног.
Перед глазами сверкнула сталь.
«Мне конец!»
Но смерть почему-то медлила. Потом кто-то заорал, будто коту наступили на яйца. Послышался грохот. Не то обрушилась кирпичная кладка, не то деревянная стенка разлетелась вдребезги.
Затем топот.
И над Таманским склонилось огромное, закрывающее половину неба лицо. Толстые щеки. Расплющенный, сломанный в нескольких местах нос, губы, похожие на блины. И взгляд безмятежной коровы, что пасется на лугу.
– Жив? – спросили по-испански.
– Жив-жив… – отозвался Таманский. Губы едва шевелились. Во рту было солоно от крови. – Жив.
Аркадио, охранник-вышибала из кабаре, аккуратно поднял Костю на руки.
– Куда? – поинтересовался он у плачущей Маризы.
Таманский вздохнул и закрыл глаза.
53
Когда он снова их открыл, было уже светло. Отчаянно болели челюсти, нос, дергалось веко.
Таманский посмотрел направо. И увидел стену. Посмотрел налево. Рядом с кроватью, на которой он лежал, сидела Мариза, уронив голову на грудь, она спала в кресле. Костя осмотрелся. Судя по всему, вышибала доставил его к Маризе домой. Не такой уж плохой вариант.
Костя осторожно поднял руку. Морщась, каждая мышца отозвалась болью, он потрогал лицо. Под ладонью было что-то распухшее, в буграх из засохшей крови. Дотрагиваться до носа было больно. В челюсть хоть и стреляло, но перелома не было. Не хватало парочки нижних передних зубов.
«Вот это отдохнул… Сходил в кабаре, – подумал Таманский. – С такой мордой не то что книгу писать, хорошо, если назад в Союз пустят».
Он покосился на Маризу.
«А девочка молодец, не бросила… Бугая этого позвала. Как там его?.. Ведь говорила же, не помню».
Костя осторожно оперся руками о кровать и попытался сесть. В животе будто разорвалась бомба. Сжав зубы, Таманский застонал.
– Что?! – Мариза проснулась, вскочила, метнулась к нему, упала на колени около кровати. – Не вставай! Лежи!
– Не нужно волноваться… – сказал, точнее, прохрипел Костя. Голос был чужой, грубый. – Я чувствую себя хорошо.
Она молчала, только смотрела в глаза, будто ловя каждое движение его зрачков.
– Плакала?
Она кивнула.
– Я волновалась.
– Ну и зря. Я крепкий.
Она снова кивнула.
– Приходил доктор, сказал, что ты крепкий, они могли тебя убить.
– Да? Не может быть.
– Удар был в печень… Но она целая.
Костя потрогал себя под ребрами справа. Больно. Осторожно отогнул одеяло. На боку расплывалось темно-синее пятно размером с голову ребенка.
– Ого… – Он посмотрел на Маризу. – Но челюсть цела, дырок в организме нет, жить буду. Хорошо. Чего ж плакать?
– Я боялась. Боялась, что не успею…
– Спасибо тебе. Ты успела вовремя.
Мариза улыбнулась. Вскочила.
– А я видела, как ты дрался!
Таманский слабо улыбнулся. Он вырос в Солнцеве.
– Ты почти нокаутировал одного! Я видела, как он валялся! А еще они были с ножом…
– А еще они были очень крепкие. – Таманский посмотрел на сбитые костяшки. – Очень крепкие…
– Даже Аркадио не сразу их срубил.
– Кстати, – Костя заинтересованно поднял брови, – а там… Я помню грохот. Что это упало?
– Это Аркадио швырнул одного из них в стену. Стена обвалилась! – Девушка даже подпрыгнула от восторга. – Ты бы видел, как они бежали потом!
– Стенка деревянная?
– Каменная! Хочешь есть? Доктор сказал, что тебе надо есть бульон. Я приготовила!
Не дожидаясь ответа, она убежала на кухню. Оттуда донеслось громыхание посуды.
Таманский, морщась и постанывая, приподнялся на локтях. Стараясь не напрягать живот, сел. Закружилась голова.
В огромном зеркале, висевшем на стене, Костя увидел себя полностью. В синяках, ссадинах. Под правым глазом фонарь, подбородок синий, на носу характерный кровоподтек, губы…
– Отлично! Мечта патологоанатома.
В комнату вошла Мариза. Сразу вокруг Таманского начались танцы. «Тебе нельзя вставать…», «Доктор запретил…», «Пожалуйста, осторожно…» Костя аккуратно отмахивался, наконец посадил Маризу на кровать и прижал к себе. Она затихла на его груди.
– Все хорошо. Немного больно, но все в порядке, – сказал Таманский, стараясь говорить убедительно. – Мне надо немного отдохнуть, но валяться в кровати я не могу.
– Я приготовила бульон… Будешь?
– Да.
Вскоре перед Таманским вырос столик с бульоном, какими-то бутербродами и еще чем-то, удивительно пахучим, чесночным. И хотя суп был слишком жирным, а жевать бутерброды было очень больно, Костя чувствовал себя счастливым.
Но это чувство, солнечное и восторженное, вмиг улетучилось, когда в дверь громко и требовательно постучали.
Мариза убежала открывать, а Таманский напрягся.
В коридоре послышался знакомый голос, и в комнату вошел, хромая, Билл.
– Ну и видок… – Джобс и Таманский были единодушны.
Американец выглядел едва ли лучше Кости. У него заплыл глаз, левая рука была на перевязи, к тому же он ощутимо хромал.
– Обидно другое, – пожаловался Джобс, присаживаясь на стул. – Камеру разбили. Раньше был «Кэнон», а теперь какая-то…
– Хреновина, – сказал Таманский по-русски.
– Как? Что это?
Костя объяснил. Джобс долго шевелил губами, пробуя на вкус неизвестное слово.
– Класс! Хре-но-ви-на. Так вот раньше у Билли был «Кэнон», а теперь у Билли есть хреновина. Отлично. Фотографировать этой хрено… хреновиной невозможно. Даже ремонт не поможет.
– Так плохо?
Американец кивнул и посерьезнел.
– Я догадываюсь, но все-таки спрошу. Кто вас отделал? Это не была случайная автомобильная авария, ведь так?
– Так. – Таманский кивнул. – Это вообще не была авария. Это четыре бритоголовых ублюдка.
– О! – Джобс поднял брови. – У меня было двое. Вы еще легко отделались.
– Мне помогли.
– Везет. Я помогал себе сам.
– Каким образом?
– Подстрелил одного. – Американец пожал плечами.
– У вас был пистолет? Почему же… – Таманский указал на руку Джобса.
– До пистолета надо было еще добраться, друг мой, – грустно улыбнулся Билл. – Я как полный идиот доверился местной полиции, которая, как утверждает пресса, меня бережет.
– Черт побери, Джобс, вы же сами журналист, кто же будет доверять прессе?
Американец пожал плечами.
– Идиот, что тут скажешь. Идиот! Но зато теперь… – Он отогнул край пиджака и показал кобуру. – Я поумнел.
– За одного битого двух небитых дают… – пробормотал Таманский, и ему пришлось пояснять Джобсу смысл этой поговорки.
– Мудро. – Билл смотрел, как Мариза кормит Костю с ложечки. – Мудро. И к тому же нас двое!
– Что? – не понял Таманский.
– Двое битых… Кстати, а почему вы не носите с собой оружие?
Таманский вздохнул, припомнил лежащую дома на антресолях охотничью берданку.
– У меня нет разрешения. К тому же я… – Он хотел сказать, что гражданин другой страны, но понял, что на американца это не произведет должного впечатления. – У нас милиция… более активна.
– Понял. То есть оружия вам не дают?
– Точно. – Таманский проглотил еще пару ложек бульона. Мариза сидела рядышком тихо, как мышка, только неприязненно взглядывала на американца.
– Вы не пацифист?
– Пацифист. За дело мира любого порву.
– Тогда с оружием мы что-нибудь придумаем, – кивнул Билли.
Таманский насторожился.
– Я еще не дал своего согласия.
Американец посмотрел на Костю устало.
– А что, откажетесь? Конечно, я буду искать кого-то еще, но одного меня не хватит точно. Хотите оставить всё этим?.. – И он пошевелил рукой на перевязи.
– Не хочу, – медленно произнес Таманский. – Но…
Правда, что «но», Костя не знал. Его жизнь, все то, чем он жил, дало трещину. Какое ему дело до Аргентины? Какое ему дело до этой женщины, с которой, так или иначе, придется расставаться? Какое ему дело до жизнерадостного американца?
Таманский посмотрел направо. И увидел стену. Посмотрел налево. Рядом с кроватью, на которой он лежал, сидела Мариза, уронив голову на грудь, она спала в кресле. Костя осмотрелся. Судя по всему, вышибала доставил его к Маризе домой. Не такой уж плохой вариант.
Костя осторожно поднял руку. Морщась, каждая мышца отозвалась болью, он потрогал лицо. Под ладонью было что-то распухшее, в буграх из засохшей крови. Дотрагиваться до носа было больно. В челюсть хоть и стреляло, но перелома не было. Не хватало парочки нижних передних зубов.
«Вот это отдохнул… Сходил в кабаре, – подумал Таманский. – С такой мордой не то что книгу писать, хорошо, если назад в Союз пустят».
Он покосился на Маризу.
«А девочка молодец, не бросила… Бугая этого позвала. Как там его?.. Ведь говорила же, не помню».
Костя осторожно оперся руками о кровать и попытался сесть. В животе будто разорвалась бомба. Сжав зубы, Таманский застонал.
– Что?! – Мариза проснулась, вскочила, метнулась к нему, упала на колени около кровати. – Не вставай! Лежи!
– Не нужно волноваться… – сказал, точнее, прохрипел Костя. Голос был чужой, грубый. – Я чувствую себя хорошо.
Она молчала, только смотрела в глаза, будто ловя каждое движение его зрачков.
– Плакала?
Она кивнула.
– Я волновалась.
– Ну и зря. Я крепкий.
Она снова кивнула.
– Приходил доктор, сказал, что ты крепкий, они могли тебя убить.
– Да? Не может быть.
– Удар был в печень… Но она целая.
Костя потрогал себя под ребрами справа. Больно. Осторожно отогнул одеяло. На боку расплывалось темно-синее пятно размером с голову ребенка.
– Ого… – Он посмотрел на Маризу. – Но челюсть цела, дырок в организме нет, жить буду. Хорошо. Чего ж плакать?
– Я боялась. Боялась, что не успею…
– Спасибо тебе. Ты успела вовремя.
Мариза улыбнулась. Вскочила.
– А я видела, как ты дрался!
Таманский слабо улыбнулся. Он вырос в Солнцеве.
– Ты почти нокаутировал одного! Я видела, как он валялся! А еще они были с ножом…
– А еще они были очень крепкие. – Таманский посмотрел на сбитые костяшки. – Очень крепкие…
– Даже Аркадио не сразу их срубил.
– Кстати, – Костя заинтересованно поднял брови, – а там… Я помню грохот. Что это упало?
– Это Аркадио швырнул одного из них в стену. Стена обвалилась! – Девушка даже подпрыгнула от восторга. – Ты бы видел, как они бежали потом!
– Стенка деревянная?
– Каменная! Хочешь есть? Доктор сказал, что тебе надо есть бульон. Я приготовила!
Не дожидаясь ответа, она убежала на кухню. Оттуда донеслось громыхание посуды.
Таманский, морщась и постанывая, приподнялся на локтях. Стараясь не напрягать живот, сел. Закружилась голова.
В огромном зеркале, висевшем на стене, Костя увидел себя полностью. В синяках, ссадинах. Под правым глазом фонарь, подбородок синий, на носу характерный кровоподтек, губы…
– Отлично! Мечта патологоанатома.
В комнату вошла Мариза. Сразу вокруг Таманского начались танцы. «Тебе нельзя вставать…», «Доктор запретил…», «Пожалуйста, осторожно…» Костя аккуратно отмахивался, наконец посадил Маризу на кровать и прижал к себе. Она затихла на его груди.
– Все хорошо. Немного больно, но все в порядке, – сказал Таманский, стараясь говорить убедительно. – Мне надо немного отдохнуть, но валяться в кровати я не могу.
– Я приготовила бульон… Будешь?
– Да.
Вскоре перед Таманским вырос столик с бульоном, какими-то бутербродами и еще чем-то, удивительно пахучим, чесночным. И хотя суп был слишком жирным, а жевать бутерброды было очень больно, Костя чувствовал себя счастливым.
Но это чувство, солнечное и восторженное, вмиг улетучилось, когда в дверь громко и требовательно постучали.
Мариза убежала открывать, а Таманский напрягся.
В коридоре послышался знакомый голос, и в комнату вошел, хромая, Билл.
– Ну и видок… – Джобс и Таманский были единодушны.
Американец выглядел едва ли лучше Кости. У него заплыл глаз, левая рука была на перевязи, к тому же он ощутимо хромал.
– Обидно другое, – пожаловался Джобс, присаживаясь на стул. – Камеру разбили. Раньше был «Кэнон», а теперь какая-то…
– Хреновина, – сказал Таманский по-русски.
– Как? Что это?
Костя объяснил. Джобс долго шевелил губами, пробуя на вкус неизвестное слово.
– Класс! Хре-но-ви-на. Так вот раньше у Билли был «Кэнон», а теперь у Билли есть хреновина. Отлично. Фотографировать этой хрено… хреновиной невозможно. Даже ремонт не поможет.
– Так плохо?
Американец кивнул и посерьезнел.
– Я догадываюсь, но все-таки спрошу. Кто вас отделал? Это не была случайная автомобильная авария, ведь так?
– Так. – Таманский кивнул. – Это вообще не была авария. Это четыре бритоголовых ублюдка.
– О! – Джобс поднял брови. – У меня было двое. Вы еще легко отделались.
– Мне помогли.
– Везет. Я помогал себе сам.
– Каким образом?
– Подстрелил одного. – Американец пожал плечами.
– У вас был пистолет? Почему же… – Таманский указал на руку Джобса.
– До пистолета надо было еще добраться, друг мой, – грустно улыбнулся Билл. – Я как полный идиот доверился местной полиции, которая, как утверждает пресса, меня бережет.
– Черт побери, Джобс, вы же сами журналист, кто же будет доверять прессе?
Американец пожал плечами.
– Идиот, что тут скажешь. Идиот! Но зато теперь… – Он отогнул край пиджака и показал кобуру. – Я поумнел.
– За одного битого двух небитых дают… – пробормотал Таманский, и ему пришлось пояснять Джобсу смысл этой поговорки.
– Мудро. – Билл смотрел, как Мариза кормит Костю с ложечки. – Мудро. И к тому же нас двое!
– Что? – не понял Таманский.
– Двое битых… Кстати, а почему вы не носите с собой оружие?
Таманский вздохнул, припомнил лежащую дома на антресолях охотничью берданку.
– У меня нет разрешения. К тому же я… – Он хотел сказать, что гражданин другой страны, но понял, что на американца это не произведет должного впечатления. – У нас милиция… более активна.
– Понял. То есть оружия вам не дают?
– Точно. – Таманский проглотил еще пару ложек бульона. Мариза сидела рядышком тихо, как мышка, только неприязненно взглядывала на американца.
– Вы не пацифист?
– Пацифист. За дело мира любого порву.
– Тогда с оружием мы что-нибудь придумаем, – кивнул Билли.
Таманский насторожился.
– Я еще не дал своего согласия.
Американец посмотрел на Костю устало.
– А что, откажетесь? Конечно, я буду искать кого-то еще, но одного меня не хватит точно. Хотите оставить всё этим?.. – И он пошевелил рукой на перевязи.
– Не хочу, – медленно произнес Таманский. – Но…
Правда, что «но», Костя не знал. Его жизнь, все то, чем он жил, дало трещину. Какое ему дело до Аргентины? Какое ему дело до этой женщины, с которой, так или иначе, придется расставаться? Какое ему дело до жизнерадостного американца?
54
План Джобса был не сложен. Он знал координаты базы нацистов. Знал каких-то людей, которые имели выход на верхушку. Но ему катастрофически не хватало доказательств. По понятным причинам Джобс успевал только к шапочному разбору.
На самом деле он провернул огромную работу. Но действовал в одиночку: во-первых, из-за боязни, что его материал перехватят более ловкие ребята, а во-вторых, он был уже не так молод и не так борз, как когда-то. На самом деле, и Таманский этого не знал, материал про неонацистов был для Джобса своего рода последним шансом. Либо пан, либо пропал. Американцу крайне нужен был какой-нибудь напарник, но ни в коем случае не западный журналист. Слишком велик был шанс, что Билла обойдут на повороте. А вот русский отлично подходил на эту роль. Он не конкурент. Слишком разные рынки сбыта готовой продукции. Он достаточно наивен, чтобы помочь своему коллеге в «благородном деле». И к тому же русские традиционно плохо относятся к фашистам. Это Билли знал точно.
Американец не ошибся.
Через несколько дней Таманский и Джобс покинули Буэнос-Айрес и направились на юг. Американец взял напрокат старенький армейский джип, вместе с Таманским они загрузили в него продукты и купленное по дешевке списанное армейское барахлишко и двинулись в сторону Сан-Карлоса.
– У меня есть наводка на их базу, – радостно поведал Джобс, объезжая ямы на разбитой дороге. – Я знаю, что их можно найти. Понимаешь? А если их можно найти, значит, мы их найдем!
– Я надеюсь, твоя уверенность основывается не только на этом постулате? – Таманского несколько побеспокоила поездка на машине, которой управлял раненный в руку американец. И хотя Джобс уверял, что он может управлять вообще без рук, Костя чувствовал себя неуютно. Правда, надо отдать должное Биллу, тот справлялся с управлением блестяще.
– Конечно нет! У меня есть точные данные насчет тренировочного лагеря. Понимаешь, можно будет увидеть все в действии…
– И получить пулю…
Джобс повернулся к Таманскому:
– Коллега, мне не нравится ваш настрой. – Американец радостно рассмеялся. – Все будет хорошо! Риск хорош тогда, когда вы ничем не рискуете! Это все ерунда, нас ждет слава, поймите, Тамански, слава! А что такое слава?
– Автомобиль такой… – пробормотал Костя.
– Точно! Машины, девочки, бабки, тити-мити! Слава – это то, что мне нужно! – Билл размахивал руками, иногда совсем бросая руль.
– Черт вас подери, Джобс! Держите баранку! – гаркнул Таманский после того, как они в очередной раз едва не улетели в канаву. – Иначе слава может пролететь мимо вас!
– Простите, простите. – Американец посерьезнел. – Но вот скажите, что такое слава для вас, Тамански?
Костя задумался.
– Ничего, – вдруг выдал он. – Ничего такого. Ну да, конечно, там… Гонорар. Может быть, пошлют еще куда-нибудь. Хотя это вряд ли. Мои материалы и так регулярно идут в печать. Книгу тиснут большим тиражом. Бабок дадут. Ну, там, может, премию сунут. Но чтобы меня от этого больше женщины стали любить, так это маловероятно. А если и будут, так на кой черт мне такие женщины? Машина… у меня есть. Все…
– Вы все там чокнутые. – Джобс кивнул. – Я точно такой же вопрос задавал Зорину. Он точно так же, как и вы, мялся-мялся… Что-то там мямлил… А потом сказал: слушай, Билли, пошел ты в задницу со своими вопросами! И напился.
– Зорин? – Таманский не поверил.
– Да-да! И дал в морду корреспонденту «Форбс».
– Джобс, вы врите, но знайте меру!
Американец прижал обе руки к груди, и Таманский схватился за руль.
– Я не вру! Я видел это своими глазами, чтоб я лопнул! Это была нормальная журналистская пьянка. На какой-то долбаной презентации. Я вас уверяю, этот ваш… коллега большой любитель презентаций. Он о них ни черта не пишет, но зато его всегда приглашают. Какая-никакая, а зарубежная пресса. То, что там происходит после того, как нашего брата допускают к столу… Это просто ужас! Об этом никто не пишет, конечно, и вообще распространяться не принято…
– Да ладно, Билл! – Таманский держал баранку, и надо отметить, что машина шла ровнее, чем когда ею управлял Джобс. – Это же скандал! Советский журналист дал по физиономии своему американскому коллеге… Чтобы ваша пресса не раздула из этой мухи слона! Не верю!
– Ой, тоже мне коллега! Этих засранцев из «Форбса» никто не любит. И только ваш Зорин может позволить себе дать этой заразе в рыло! Ему ничего не будет! А нашего брата сожрут с потрохами. Так что все промолчали и никто ничего не видел.
Он снова взялся за баранку.
– Вы сказочник, Билли. – Таманский улыбнулся, представив себе Зорина, лупящего в холеную морду журналюгу из «Форбс». – Но ваша сказка мне нравится.
– То ли еще будет, – радостно пообещал Билл.
Дороги в Аргентине – понятие часто относительное. Пока вы двигаетесь по крупным трассам, которые регулярно подновляются, все в порядке. Но если вы сворачиваете на дорогу второстепенную… Тут начинается самое интересное.
Потому что правила дорожного движения, кажется, перестают существовать.
Есть мнение, что Броун, делая свое знаменитое открытие, предвидел дороги Аргентины. Повозки, лошади, просто груженые ослики или мулы. Все это прет по встречной, останавливается где-то посередине, перегородив всем путь.
Джобс давил на клаксон не переставая. Он вскакивал, ругался, один раз порывался даже выскочить наружу, чтобы набить морду какому-то крестьянину. Таманский с трудом удержал американца.
Одним словом, когда журналисты, уже под вечер, прибыли в какой-то населенный пункт, очередной «Гранде…» или «Рио…», Джобс сказал, что на сегодня с него хватит, и направился в кабак.
На самом деле он провернул огромную работу. Но действовал в одиночку: во-первых, из-за боязни, что его материал перехватят более ловкие ребята, а во-вторых, он был уже не так молод и не так борз, как когда-то. На самом деле, и Таманский этого не знал, материал про неонацистов был для Джобса своего рода последним шансом. Либо пан, либо пропал. Американцу крайне нужен был какой-нибудь напарник, но ни в коем случае не западный журналист. Слишком велик был шанс, что Билла обойдут на повороте. А вот русский отлично подходил на эту роль. Он не конкурент. Слишком разные рынки сбыта готовой продукции. Он достаточно наивен, чтобы помочь своему коллеге в «благородном деле». И к тому же русские традиционно плохо относятся к фашистам. Это Билли знал точно.
Американец не ошибся.
Через несколько дней Таманский и Джобс покинули Буэнос-Айрес и направились на юг. Американец взял напрокат старенький армейский джип, вместе с Таманским они загрузили в него продукты и купленное по дешевке списанное армейское барахлишко и двинулись в сторону Сан-Карлоса.
– У меня есть наводка на их базу, – радостно поведал Джобс, объезжая ямы на разбитой дороге. – Я знаю, что их можно найти. Понимаешь? А если их можно найти, значит, мы их найдем!
– Я надеюсь, твоя уверенность основывается не только на этом постулате? – Таманского несколько побеспокоила поездка на машине, которой управлял раненный в руку американец. И хотя Джобс уверял, что он может управлять вообще без рук, Костя чувствовал себя неуютно. Правда, надо отдать должное Биллу, тот справлялся с управлением блестяще.
– Конечно нет! У меня есть точные данные насчет тренировочного лагеря. Понимаешь, можно будет увидеть все в действии…
– И получить пулю…
Джобс повернулся к Таманскому:
– Коллега, мне не нравится ваш настрой. – Американец радостно рассмеялся. – Все будет хорошо! Риск хорош тогда, когда вы ничем не рискуете! Это все ерунда, нас ждет слава, поймите, Тамански, слава! А что такое слава?
– Автомобиль такой… – пробормотал Костя.
– Точно! Машины, девочки, бабки, тити-мити! Слава – это то, что мне нужно! – Билл размахивал руками, иногда совсем бросая руль.
– Черт вас подери, Джобс! Держите баранку! – гаркнул Таманский после того, как они в очередной раз едва не улетели в канаву. – Иначе слава может пролететь мимо вас!
– Простите, простите. – Американец посерьезнел. – Но вот скажите, что такое слава для вас, Тамански?
Костя задумался.
– Ничего, – вдруг выдал он. – Ничего такого. Ну да, конечно, там… Гонорар. Может быть, пошлют еще куда-нибудь. Хотя это вряд ли. Мои материалы и так регулярно идут в печать. Книгу тиснут большим тиражом. Бабок дадут. Ну, там, может, премию сунут. Но чтобы меня от этого больше женщины стали любить, так это маловероятно. А если и будут, так на кой черт мне такие женщины? Машина… у меня есть. Все…
– Вы все там чокнутые. – Джобс кивнул. – Я точно такой же вопрос задавал Зорину. Он точно так же, как и вы, мялся-мялся… Что-то там мямлил… А потом сказал: слушай, Билли, пошел ты в задницу со своими вопросами! И напился.
– Зорин? – Таманский не поверил.
– Да-да! И дал в морду корреспонденту «Форбс».
– Джобс, вы врите, но знайте меру!
Американец прижал обе руки к груди, и Таманский схватился за руль.
– Я не вру! Я видел это своими глазами, чтоб я лопнул! Это была нормальная журналистская пьянка. На какой-то долбаной презентации. Я вас уверяю, этот ваш… коллега большой любитель презентаций. Он о них ни черта не пишет, но зато его всегда приглашают. Какая-никакая, а зарубежная пресса. То, что там происходит после того, как нашего брата допускают к столу… Это просто ужас! Об этом никто не пишет, конечно, и вообще распространяться не принято…
– Да ладно, Билл! – Таманский держал баранку, и надо отметить, что машина шла ровнее, чем когда ею управлял Джобс. – Это же скандал! Советский журналист дал по физиономии своему американскому коллеге… Чтобы ваша пресса не раздула из этой мухи слона! Не верю!
– Ой, тоже мне коллега! Этих засранцев из «Форбса» никто не любит. И только ваш Зорин может позволить себе дать этой заразе в рыло! Ему ничего не будет! А нашего брата сожрут с потрохами. Так что все промолчали и никто ничего не видел.
Он снова взялся за баранку.
– Вы сказочник, Билли. – Таманский улыбнулся, представив себе Зорина, лупящего в холеную морду журналюгу из «Форбс». – Но ваша сказка мне нравится.
– То ли еще будет, – радостно пообещал Билл.
Дороги в Аргентине – понятие часто относительное. Пока вы двигаетесь по крупным трассам, которые регулярно подновляются, все в порядке. Но если вы сворачиваете на дорогу второстепенную… Тут начинается самое интересное.
Потому что правила дорожного движения, кажется, перестают существовать.
Есть мнение, что Броун, делая свое знаменитое открытие, предвидел дороги Аргентины. Повозки, лошади, просто груженые ослики или мулы. Все это прет по встречной, останавливается где-то посередине, перегородив всем путь.
Джобс давил на клаксон не переставая. Он вскакивал, ругался, один раз порывался даже выскочить наружу, чтобы набить морду какому-то крестьянину. Таманский с трудом удержал американца.
Одним словом, когда журналисты, уже под вечер, прибыли в какой-то населенный пункт, очередной «Гранде…» или «Рио…», Джобс сказал, что на сегодня с него хватит, и направился в кабак.
55
Когда Джобс бухнул на стол бутылку виски, Костя поинтересовался:
– Ну, и какой у нас с вами будет план? Общую картину я знаю. А вот детали мне пока неясны.
– Сейчас… – Американец отвинтил пробку и разлил содержимое бутылки в два стакана.
– Собираетесь заночевать тут? – Таманский не стал пить.
– Да. – Джобс выпил. – Черт…
Он явно был раздражен и даже зол. Таманский внимательно изучал его.
– Скажите, Билли, а что вы собираетесь делать дальше? Мне, честно сказать, не понятно. Тут все дороги – дерьмо, вы собираетесь напиваться после каждого километра или чаще?
– Черт! – Джобс сморщился. – Как вас мамочка таким родила? Тамански, вы же исключительный зануда! Ваши нотации – это не совсем то, что сейчас я хотел бы слышать.
– Но вам придется привыкнуть к ним, Джобс, если вы хотите продолжать наше путешествие. – Костя отодвинул стакан с виски подальше.
Билл непонимающе посмотрел на Таманского.
– Константин, вы вообще русский?
– Хорошенькое начало для разговора. У меня польские корни. А что?
– Поляки, русские… Какая разница?
– В нашем контексте никакой.
– Но я слышал, что все русские пьют, как слоны на жаре.
– Лошади… – поправил коллегу Костя. – Пьют, как лошади. Это бывает. Только не у всех и не всегда. Сейчас мне не хочется пить. Сейчас мне хочется знать, куда мы направляемся и как вы планируете подобраться к лагерю. Или я сейчас же сажусь на тот самый джип, что вы арендовали, и укатываю в Буэнос-Айрес.
– Черт! – Американец отодвинул и свой стакан. – Вы удивительно умеете ломать кайф.
– Я жду.
– Хорошо! Черт! – Джобс закрутил крышечку у бутылки. – Я думаю завтра утром пробиться, к черту, через этих полоумных туземцев. Наша цель – это Рио-Колорадо. Оттуда мы уйдем на совсем уж лесные дорожки, а потом пойдем пешочком. У меня есть карта и довольно точные указания.
– И насколько часто вы планируете останавливаться?
– Ну… – Джобс пожал плечами. – Ну, собственно… Это случайность. Я не ожидал, что эти дороги так меня выведут.
Американец замолчал, покосившись в сторону бутылки.
– Черт. Ну, хорошо, Тамански, давайте сделаем так. Это последняя моя остановка в пути. Только давайте, раз уж я взял бутылку, разопьем ее. С завтрашнего дня я не возьму в рот ни капли. Только баранка, только дорога! Если вам так угодно, Тамански, можете сами сесть за руль.
– Ну, если понадобится, сяду. Однако я бы на вашем месте на это сильно не рассчитывал.
– Конечно! Конечно, товарищ. – Джобс щедро налил себе в стакан. – На здоровье!
– Черт с вами. – Таманский взялся за стакан. Виски отдавало сивухой и дурным деревенским самогоном. – Но учтите…
Джобс прижал руки к груди.
– Клянусь всеми святыми.
После третьего стакана Билли развеселился и заказал каких-то закусок, более всего напоминавших сушеное до одеревенения и дьявольски острое мясо.
– Вот скажите мне, Тамански, на кой черт вам этот кубинец?
– Вы о чем?
– Ну, этот… Че Гевара. Вот носятся все вокруг, носятся. Че Гевара то, Че Гевара сё… На майках его рисуют. Ну, знаете, в этом, в берете. А по сути – что? По сути он поругался с Фиделем и свалил делать революцию. Оказался никому не нужен, и его сожрали боливийцы. Он же неудачник, ваш Че Гевара. Неудачник.
– Это не помешало ему опрокинуть в море ваш десант.
– Ну… – Джобс развел руками. – Знаете…
– Что? Забыли? – съязвил Таманский. – Или американский десант набирается из неудачников?
– Подите вы к черту, Тамански. Просто эти идиоты из Пентагона, как всегда, облажались.
– А в Боливии, когда вы пригнали туда кучу рейнджеров, он водил вас за нос черт знает сколько времени… Странная привычка у неудачника, оставлять Америку с носом.
– Да, но его все-таки взяли за жабры.
– Еще бы. Сколько дивизий его ловило? Не припоминаете? Две? При поддержке авиации, ваших советников, рейнджеров… Хороший послужной список у этого неудачника.
– Вы не понимаете, Тамански. Что он сумел изменить? – Джобс пьяно качался на скамье. – Что он сумел переделать в мире? Свалить Штаты? Кишка тонка! Или, там, уничтожить капитализм? Но Тамански, вы же понимаете, что капитализм – это форма социальной активности. Ее невозможно отменить!
– Но мы-то сумели! – неожиданно сам для себя ответил Костя. – Вот и идите в задницу, Джобс, с вашим капитализмом. Имели мы его! И не только мы. Все вы меряете на деньги, чертовы… капиталисты.
– Ну, и не все! Совсем не все! – возмущенно отвечал Билли. – Совсем не все, а даже наоборот.
– И что же? Ну, давайте, Джобс. Давайте, скажите мне, что же вы почитаете превыше денег? Что это за штука такая?
– Это… Это… – Американец налил еще стакан, обильно проливая мимо. – Любовь к родине!
Он попытался встать и спеть гимн Соединенных Штатов Америки, но Таманский усадил его обратно.
– Любовь к родине? Хорошо. Вот давайте, Билл, начистоту. Вам доставляет удовольствие тот факт, что ваши самолеты бомбят вьетнамцев и заливают джунгли напалмом?
– Ну… Черт, это же вьетнамцы! Они же коммунистические эти… – Американец покосился на Костю. – Простите, Тамански, а вы коммунист?
– Ну, и какой у нас с вами будет план? Общую картину я знаю. А вот детали мне пока неясны.
– Сейчас… – Американец отвинтил пробку и разлил содержимое бутылки в два стакана.
– Собираетесь заночевать тут? – Таманский не стал пить.
– Да. – Джобс выпил. – Черт…
Он явно был раздражен и даже зол. Таманский внимательно изучал его.
– Скажите, Билли, а что вы собираетесь делать дальше? Мне, честно сказать, не понятно. Тут все дороги – дерьмо, вы собираетесь напиваться после каждого километра или чаще?
– Черт! – Джобс сморщился. – Как вас мамочка таким родила? Тамански, вы же исключительный зануда! Ваши нотации – это не совсем то, что сейчас я хотел бы слышать.
– Но вам придется привыкнуть к ним, Джобс, если вы хотите продолжать наше путешествие. – Костя отодвинул стакан с виски подальше.
Билл непонимающе посмотрел на Таманского.
– Константин, вы вообще русский?
– Хорошенькое начало для разговора. У меня польские корни. А что?
– Поляки, русские… Какая разница?
– В нашем контексте никакой.
– Но я слышал, что все русские пьют, как слоны на жаре.
– Лошади… – поправил коллегу Костя. – Пьют, как лошади. Это бывает. Только не у всех и не всегда. Сейчас мне не хочется пить. Сейчас мне хочется знать, куда мы направляемся и как вы планируете подобраться к лагерю. Или я сейчас же сажусь на тот самый джип, что вы арендовали, и укатываю в Буэнос-Айрес.
– Черт! – Американец отодвинул и свой стакан. – Вы удивительно умеете ломать кайф.
– Я жду.
– Хорошо! Черт! – Джобс закрутил крышечку у бутылки. – Я думаю завтра утром пробиться, к черту, через этих полоумных туземцев. Наша цель – это Рио-Колорадо. Оттуда мы уйдем на совсем уж лесные дорожки, а потом пойдем пешочком. У меня есть карта и довольно точные указания.
– И насколько часто вы планируете останавливаться?
– Ну… – Джобс пожал плечами. – Ну, собственно… Это случайность. Я не ожидал, что эти дороги так меня выведут.
Американец замолчал, покосившись в сторону бутылки.
– Черт. Ну, хорошо, Тамански, давайте сделаем так. Это последняя моя остановка в пути. Только давайте, раз уж я взял бутылку, разопьем ее. С завтрашнего дня я не возьму в рот ни капли. Только баранка, только дорога! Если вам так угодно, Тамански, можете сами сесть за руль.
– Ну, если понадобится, сяду. Однако я бы на вашем месте на это сильно не рассчитывал.
– Конечно! Конечно, товарищ. – Джобс щедро налил себе в стакан. – На здоровье!
– Черт с вами. – Таманский взялся за стакан. Виски отдавало сивухой и дурным деревенским самогоном. – Но учтите…
Джобс прижал руки к груди.
– Клянусь всеми святыми.
После третьего стакана Билли развеселился и заказал каких-то закусок, более всего напоминавших сушеное до одеревенения и дьявольски острое мясо.
– Вот скажите мне, Тамански, на кой черт вам этот кубинец?
– Вы о чем?
– Ну, этот… Че Гевара. Вот носятся все вокруг, носятся. Че Гевара то, Че Гевара сё… На майках его рисуют. Ну, знаете, в этом, в берете. А по сути – что? По сути он поругался с Фиделем и свалил делать революцию. Оказался никому не нужен, и его сожрали боливийцы. Он же неудачник, ваш Че Гевара. Неудачник.
– Это не помешало ему опрокинуть в море ваш десант.
– Ну… – Джобс развел руками. – Знаете…
– Что? Забыли? – съязвил Таманский. – Или американский десант набирается из неудачников?
– Подите вы к черту, Тамански. Просто эти идиоты из Пентагона, как всегда, облажались.
– А в Боливии, когда вы пригнали туда кучу рейнджеров, он водил вас за нос черт знает сколько времени… Странная привычка у неудачника, оставлять Америку с носом.
– Да, но его все-таки взяли за жабры.
– Еще бы. Сколько дивизий его ловило? Не припоминаете? Две? При поддержке авиации, ваших советников, рейнджеров… Хороший послужной список у этого неудачника.
– Вы не понимаете, Тамански. Что он сумел изменить? – Джобс пьяно качался на скамье. – Что он сумел переделать в мире? Свалить Штаты? Кишка тонка! Или, там, уничтожить капитализм? Но Тамански, вы же понимаете, что капитализм – это форма социальной активности. Ее невозможно отменить!
– Но мы-то сумели! – неожиданно сам для себя ответил Костя. – Вот и идите в задницу, Джобс, с вашим капитализмом. Имели мы его! И не только мы. Все вы меряете на деньги, чертовы… капиталисты.
– Ну, и не все! Совсем не все! – возмущенно отвечал Билли. – Совсем не все, а даже наоборот.
– И что же? Ну, давайте, Джобс. Давайте, скажите мне, что же вы почитаете превыше денег? Что это за штука такая?
– Это… Это… – Американец налил еще стакан, обильно проливая мимо. – Любовь к родине!
Он попытался встать и спеть гимн Соединенных Штатов Америки, но Таманский усадил его обратно.
– Любовь к родине? Хорошо. Вот давайте, Билл, начистоту. Вам доставляет удовольствие тот факт, что ваши самолеты бомбят вьетнамцев и заливают джунгли напалмом?
– Ну… Черт, это же вьетнамцы! Они же коммунистические эти… – Американец покосился на Костю. – Простите, Тамански, а вы коммунист?