Страница:
– Вас! – обрадовался фон Лоос, указывая на Генриха ножиком. – Вас, черт побери, кого же еще?! Я сделаю вас министром… Нет! Я сделаю вас Великим Защитником Народных Желаний! Или, там, Жрецом! Чем хотите! Пускайте вашу фантазию вскачь! И ведь вы правы, чертовски правы, мой друг! Народу нужна забота, нужна любовь. К тому же этим штучкам Зеботтендорфа я не слишком доверяю…
Генрих вымученно улыбнулся и вздохнул.
– Ну что ж, жрецом так жрецом…
Фон Лоос не услышал. Он был слишком увлечен ситуацией.
– Сейчас, Генрих, они все будут делать сами. Вот в чем прелесть, вот в чем интрига. Марксисты вцепятся в шкуру военных, армия задавит государство и возьмется вычесывать врагов. Все, что нам останется, это появиться в нужный момент и прибрать все это к рукам. А потом… Пророчество! – Он поднял руки вверх, словно призывая в свидетели богов. – Пророчество! И мир наш!
– Вы так серьезно верите в это?
– Нет! Конечно, нет, друг мой, я не верю. Я знаю. Мы никогда не были так близко… Даже когда Зиверс приволок это копье, даже когда мы нашли те чертовы руны, когда почти вышли на камни в Ливии…
– Про камни я помню. Копье даже видел. А что с рунами?
– Мутная история начала тридцатых годов. Наши археологи выкопали…
– Археологи?
– Ну, почти археологи. В общем, обнаружили какие-то железки, которые, как бы это вам сказать, имели некоторое влияние на реальность. Я тогда еще не занимался подобными проектами… Только читал архив.
– И что? – Генрих удивился. – Странно, что эта история прошла мимо меня.
– Ничего странного, там не было ничего, что можно было бы копать. – Фон Лоос усмехнулся. – Это направление довольно быстро свернули, хотя поначалу оно нам сильно помогло. Почему, вы думаете, Европа так легко легла нам в руки?
– Так в чем же проблема?
– Русские ухитрились раздобыть кое-что… Там, знаете, ребята тоже не дремали. – Фон Лоос раздраженно фыркнул. Старая история явно не доставляла ему удовольствия.
Генрих отвел глаза в сторону.
– Была экспедиция в Финляндию. Некоторые наши люди вернулись ни с чем, некоторые вообще не вернулись. Кое-кто притащил совершенно бесполезные камушки. В общем, в борьбе с русскими эти штучки нам ничем не помогли. – Он хлопнул ладонями. – Ну, да черт с ней, с этой историей. Важно то, что сейчас, друг мой, мы выкопали нечто уникальное! Настоящее! Идущее оттуда, от самих Древних! Так-то…
– Думаете, канал все еще работает?
– Работает, – серьезно ответил Лоос и вдруг сощурился. – Вы ведь не видели чаши!
– Не видел, – спокойно ответил Генрих.
– Пойдемте!
Фон Лоос кинулся вон из кабинета. Генрих едва поспевал за ним.
Они прошли по узким коридорам баронского дома, потом спустились в подвал. На Генриха пахнуло сыростью.
– Тут я храню вино… – Барон походя махнул рукой куда-то в сторону стеллажей с бутылками. – Неплохое, кстати.
– Я знаю.
Фон Лоос зажег факел. В ответ на удивленный взгляд Мюллера барон ответил:
– Вы сами все поймете. У вас есть что-нибудь электрическое?
– Н-нет…
– Возьмите. – Фон Лоос протянул Генриху фонарик. – Проверьте, чтобы избежать искушения заподозрить меня в мистификации. Проверьте!
Мюллер щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Затем он выключил фонарь, открыл корпус, придирчиво осмотрел батареи, лампочку. Все выглядело настоящим и действующим.
Фон Лоос наблюдал за его действиями с явным удовольствием.
– Восхищаюсь немецкой обстоятельностью.
Мюллер хмыкнул.
– Все в порядке…
– Тогда вперед. – Фон Лоос двинулся в глубь подвала.
Вскоре стеллажи с бутылками исчезли. Насколько доставал свет от факела, Генрих видел только каменные стены. Где-то далеко впереди гулко капала вода.
– У вас тут пыточные подвалы?
– Что? Знакомая атмосфера? – хохотнул фон Лоос.
– Напрасно иронизируете. Это дилетантский подход. Каземат не должен быть сырым, это место работы, а не антураж для съемок фильмов про инквизицию.
– Ладно-ладно. – Фон Лоос обернулся, и Генрих увидел, что тот улыбается. На какой-то момент улыбка показалась ему волчьей. – Вы первый начали про пыточную. И, к слову сказать, вы правы, современные заплечных дел мастера работают в лабораториях. Чистота, антисептики, санитарная обработка, стерильность. В наше время все эти палки, гвозди под ногти – это средневековье. Сыворотка правды! Гипноз!
– Далеко не всегда действуют… – пробурчал Генрих.
– Зато перфорация ротовой полости без наркоза работает безотказно. А для этого нужен инструмент, свет, белые халаты. Что ни говори, а наука двигает прогресс вперед. Как бы цинично это ни звучало.
Они прошли еще метров десять молча. Под ногами ощутимо хлюпало, и когда Генрих посмотрел вниз, он обнаружил, что его сандалии утопают в белесом отвратительном мху.
– Мерзость…
– Это точно, – согласился фон Лоос. – Раньше этой дряни тут не было. Она очень быстро распространяется.
– Погодите…
Мюллер включил фонарь. Осмотрелся.
Белый мох покрывал все вокруг. Стены, пол, низкий потолок. В ярком свете казалось, что маленькие усики шевелятся, будто черви или щупальца. Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, Генрих выключил фонарь.
– Сначала я тоже чувствовал себя не очень хорошо, – посочувствовал фон Лоос. – Но потом вырабатывается привычка. Даже… чувствуется определенное удовольствие.
– Черт бы вас побрал, Лоос! Какое в этом может быть удовольствие?
– Не знаю, – честно ответил барон. – Это чувство не поддается логическому определению. Что-то звериное, наверное. То, что никак не вытравить из человеческой природы. Ну что? Вы удовлетворили свое любопытство? Можем двигаться дальше?
– А еще далеко? – осторожно поинтересовался Мюллер.
– Не слишком. И разве это что-то меняет?
– Пойдемте…
Когда Генрих сделал первый шаг, он почувствовал, с каким трудом дается ему движение. За подошвами тянулись белесые тонкие нити.
– Дьявол…
– Может быть, вы и правы, – неожиданно сказал фон Лоос. – Дьявол… Однако мне кажется, что это нечто более древнее, чем вся иудейская мифология. Древнее даже, чем Вотан.
– Куда уж? – Мюллер обернулся. Их следы тускло фосфоресцировали в темноте коридора.
– Не знаю. Но все же… – Фон Лоос помолчал и добавил непонятно: – Пучина. Бездна.
Они действительно шли недолго.
Вскоре под ногами снова застучал камень. Генрих удивленно обернулся. Посмотрел вверх, на пол… Чистый камень. Булыжники подогнаны друг к другу плотно. Никаких следов белесой мерзости.
– Мы пришли, – сказал фон Лоос. – В непосредственной близости от них мха нет. Как и всего прочего…
– Чего прочего? – с подозрением спросил Генрих.
– Ну… – Барон неопределенно пожал плечами, его мысли сейчас занимало что-то другое. – Вы ведь слышали про пищевую цепочку?
– Безусловно… – Генрих почувствовал, как мурашки пробежали по его спине. – А скажите, Лоос, кто построил этот подвал? Эти коридоры?
– Черт его знает, – беспечно ответил барон. – Но местечко удобное.
Несколько минут он возился с ключами. Наконец скрипнули петли.
– Заходите… Только не ударьтесь о притолоку.
Генрих пригнулся и бочком пробрался в небольшую комнатенку с высоким потолком. Тут так же, как и около двери, не было никаких следов мха и сырости. Воздух был свеж, холоден. И запах… Так пахло в горах и в поле после грозы…
– Что за черт? – пробормотал Генрих.
В комнатенке ощутимо пахло озоном.
– У вас тут вентиляция?
– Вы с ума сошли? Как вы думаете организовать вентиляцию в этом подземелье? Нет, мой друг… – Факел освещал Лооса и какие-то ящики, расставленные около стен. Барон подошел к центральному. Снова зазвенел ключами. – Прошу…
Генрих пригляделся.
В свете факела это более всего напоминало череп на тонкой-тонкой ножке. У черепа была срезана верхушка так, чтобы образовалась чаша. Желая лучше рассмотреть предмет, Генрих щелкнул выключателем фонарика. Ничего не произошло. Еще раз.
Фон Лоос ухмыльнулся.
– Ничего не получится.
Генрих разобрал фонарь, проверил батареи, снова попытался включить, но нет…
– Полное радиомолчание. Никаких электрических соединений. Ничего. Батареи исправны. Лампочка тоже. Когда выберемся из этой комнаты, все снова включится. Но до этого момента… ничего. Зеботтендорф их разве что не облизал. Но не смог даже понять, из чего они сделаны…
– Ну-ка… – Генрих подвинул факел ближе к чаше.
Череп только на первый взгляд был человеческим. Совсем другой. Совсем.
– Что это? То есть… Я хочу сказать, кто это?
– Не знаю. Как видите, пропорции больше, некоторые формы совершенно иные. Мы даже пытались воссоздать голову… Ну, знаете, как восстанавливают динозавров по костям. Однако и с этим вышел конфуз.
– То есть? – Мюллер осторожно рассматривал чашу.
– Специалист сошел с ума.
– Вот как?
– Именно так. Просто сошел с ума. Его нашли тут, на полу. Весь обделался и мычал. Нажрался своего пластилина, которым хотел лепить голову.
– Может быть… мистификация, подделка?
– Мы нашли ее там, в пирамиде. То, что этот объект не был знаком современным ученым, – факт. Когда мы прорвались через эти заросли, мох… – Фон Лоос закашлялся. – Кстати, то, что растет за дверями, тоже… Не совсем растения. У нашего Доктора есть мнение, что это какой-то защитный механизм чаш.
– Их много?
– Четыре. Каждая сейчас находится в специальном контейнере из свинца. Если вытащить все четыре, начнется такое светопреставление… Но свинец каким-то образом помогает. По крайней мере, мох растет не так быстро. Когда мы все-таки вошли в помещение, то потеряли треть команды разом.
Фон Лоос осторожно взял чашу и спрятал ее в сейф. Генрих отметил, что руки барона мелко-мелко трясутся.
– Нам надо идти. Человеку очень трудно находиться около этих предметов. Очень… А я провел тут слишком много времени…
В кабинете было тепло. Однако фон Лоос накинул на плечи шерстяной плед и сел в кресло.
Генрих наблюдал за ним с некоторой тревогой. После подвала барон резко переменился в настроении. Стал молчалив, хмур, под глазами обозначились темные круги.
– Чего мне тут не хватает, Генрих, – наконец сказал фон Лоос, – так это настоящего камина. Знаете, как в замке. Большой камин, чтобы в нем пылали огромные дрова и можно было подойти и протянуть к огню руки. Согреться. Это придает уюта. И эта природа. Все эти пальмы… Мне не хватает суровости севера. Горы. Заснеженные вершины. Снег. Ели. Когда все закончится, я переберусь куда-нибудь… Куда-нибудь, где похолоднее. И можно жечь камин круглый год. Пить горячее вино…
– Вы не спали всю ночь, Лоос. Отдохните. – Генрих встал.
– Я не спал уже пятые сутки, Генрих. И не буду спать еще черт знает сколько. – Барон пожал плечами. – Не знаю почему. Спросите у Зеботтендорфа.
– А я пойду. После того, что вы показали мне, я чувствую себя не в своей тарелке.
– Понимаю.
Генрих подошел к дверям. Потом остановился и спросил:
– Скажите, Лоос, а вы не боитесь, что путч провалится?
Барон скрипуче засмеялся.
– Нет.
73
74
Генрих вымученно улыбнулся и вздохнул.
– Ну что ж, жрецом так жрецом…
Фон Лоос не услышал. Он был слишком увлечен ситуацией.
– Сейчас, Генрих, они все будут делать сами. Вот в чем прелесть, вот в чем интрига. Марксисты вцепятся в шкуру военных, армия задавит государство и возьмется вычесывать врагов. Все, что нам останется, это появиться в нужный момент и прибрать все это к рукам. А потом… Пророчество! – Он поднял руки вверх, словно призывая в свидетели богов. – Пророчество! И мир наш!
– Вы так серьезно верите в это?
– Нет! Конечно, нет, друг мой, я не верю. Я знаю. Мы никогда не были так близко… Даже когда Зиверс приволок это копье, даже когда мы нашли те чертовы руны, когда почти вышли на камни в Ливии…
– Про камни я помню. Копье даже видел. А что с рунами?
– Мутная история начала тридцатых годов. Наши археологи выкопали…
– Археологи?
– Ну, почти археологи. В общем, обнаружили какие-то железки, которые, как бы это вам сказать, имели некоторое влияние на реальность. Я тогда еще не занимался подобными проектами… Только читал архив.
– И что? – Генрих удивился. – Странно, что эта история прошла мимо меня.
– Ничего странного, там не было ничего, что можно было бы копать. – Фон Лоос усмехнулся. – Это направление довольно быстро свернули, хотя поначалу оно нам сильно помогло. Почему, вы думаете, Европа так легко легла нам в руки?
– Так в чем же проблема?
– Русские ухитрились раздобыть кое-что… Там, знаете, ребята тоже не дремали. – Фон Лоос раздраженно фыркнул. Старая история явно не доставляла ему удовольствия.
Генрих отвел глаза в сторону.
– Была экспедиция в Финляндию. Некоторые наши люди вернулись ни с чем, некоторые вообще не вернулись. Кое-кто притащил совершенно бесполезные камушки. В общем, в борьбе с русскими эти штучки нам ничем не помогли. – Он хлопнул ладонями. – Ну, да черт с ней, с этой историей. Важно то, что сейчас, друг мой, мы выкопали нечто уникальное! Настоящее! Идущее оттуда, от самих Древних! Так-то…
– Думаете, канал все еще работает?
– Работает, – серьезно ответил Лоос и вдруг сощурился. – Вы ведь не видели чаши!
– Не видел, – спокойно ответил Генрих.
– Пойдемте!
Фон Лоос кинулся вон из кабинета. Генрих едва поспевал за ним.
Они прошли по узким коридорам баронского дома, потом спустились в подвал. На Генриха пахнуло сыростью.
– Тут я храню вино… – Барон походя махнул рукой куда-то в сторону стеллажей с бутылками. – Неплохое, кстати.
– Я знаю.
Фон Лоос зажег факел. В ответ на удивленный взгляд Мюллера барон ответил:
– Вы сами все поймете. У вас есть что-нибудь электрическое?
– Н-нет…
– Возьмите. – Фон Лоос протянул Генриху фонарик. – Проверьте, чтобы избежать искушения заподозрить меня в мистификации. Проверьте!
Мюллер щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Затем он выключил фонарь, открыл корпус, придирчиво осмотрел батареи, лампочку. Все выглядело настоящим и действующим.
Фон Лоос наблюдал за его действиями с явным удовольствием.
– Восхищаюсь немецкой обстоятельностью.
Мюллер хмыкнул.
– Все в порядке…
– Тогда вперед. – Фон Лоос двинулся в глубь подвала.
Вскоре стеллажи с бутылками исчезли. Насколько доставал свет от факела, Генрих видел только каменные стены. Где-то далеко впереди гулко капала вода.
– У вас тут пыточные подвалы?
– Что? Знакомая атмосфера? – хохотнул фон Лоос.
– Напрасно иронизируете. Это дилетантский подход. Каземат не должен быть сырым, это место работы, а не антураж для съемок фильмов про инквизицию.
– Ладно-ладно. – Фон Лоос обернулся, и Генрих увидел, что тот улыбается. На какой-то момент улыбка показалась ему волчьей. – Вы первый начали про пыточную. И, к слову сказать, вы правы, современные заплечных дел мастера работают в лабораториях. Чистота, антисептики, санитарная обработка, стерильность. В наше время все эти палки, гвозди под ногти – это средневековье. Сыворотка правды! Гипноз!
– Далеко не всегда действуют… – пробурчал Генрих.
– Зато перфорация ротовой полости без наркоза работает безотказно. А для этого нужен инструмент, свет, белые халаты. Что ни говори, а наука двигает прогресс вперед. Как бы цинично это ни звучало.
Они прошли еще метров десять молча. Под ногами ощутимо хлюпало, и когда Генрих посмотрел вниз, он обнаружил, что его сандалии утопают в белесом отвратительном мху.
– Мерзость…
– Это точно, – согласился фон Лоос. – Раньше этой дряни тут не было. Она очень быстро распространяется.
– Погодите…
Мюллер включил фонарь. Осмотрелся.
Белый мох покрывал все вокруг. Стены, пол, низкий потолок. В ярком свете казалось, что маленькие усики шевелятся, будто черви или щупальца. Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, Генрих выключил фонарь.
– Сначала я тоже чувствовал себя не очень хорошо, – посочувствовал фон Лоос. – Но потом вырабатывается привычка. Даже… чувствуется определенное удовольствие.
– Черт бы вас побрал, Лоос! Какое в этом может быть удовольствие?
– Не знаю, – честно ответил барон. – Это чувство не поддается логическому определению. Что-то звериное, наверное. То, что никак не вытравить из человеческой природы. Ну что? Вы удовлетворили свое любопытство? Можем двигаться дальше?
– А еще далеко? – осторожно поинтересовался Мюллер.
– Не слишком. И разве это что-то меняет?
– Пойдемте…
Когда Генрих сделал первый шаг, он почувствовал, с каким трудом дается ему движение. За подошвами тянулись белесые тонкие нити.
– Дьявол…
– Может быть, вы и правы, – неожиданно сказал фон Лоос. – Дьявол… Однако мне кажется, что это нечто более древнее, чем вся иудейская мифология. Древнее даже, чем Вотан.
– Куда уж? – Мюллер обернулся. Их следы тускло фосфоресцировали в темноте коридора.
– Не знаю. Но все же… – Фон Лоос помолчал и добавил непонятно: – Пучина. Бездна.
Они действительно шли недолго.
Вскоре под ногами снова застучал камень. Генрих удивленно обернулся. Посмотрел вверх, на пол… Чистый камень. Булыжники подогнаны друг к другу плотно. Никаких следов белесой мерзости.
– Мы пришли, – сказал фон Лоос. – В непосредственной близости от них мха нет. Как и всего прочего…
– Чего прочего? – с подозрением спросил Генрих.
– Ну… – Барон неопределенно пожал плечами, его мысли сейчас занимало что-то другое. – Вы ведь слышали про пищевую цепочку?
– Безусловно… – Генрих почувствовал, как мурашки пробежали по его спине. – А скажите, Лоос, кто построил этот подвал? Эти коридоры?
– Черт его знает, – беспечно ответил барон. – Но местечко удобное.
Несколько минут он возился с ключами. Наконец скрипнули петли.
– Заходите… Только не ударьтесь о притолоку.
Генрих пригнулся и бочком пробрался в небольшую комнатенку с высоким потолком. Тут так же, как и около двери, не было никаких следов мха и сырости. Воздух был свеж, холоден. И запах… Так пахло в горах и в поле после грозы…
– Что за черт? – пробормотал Генрих.
В комнатенке ощутимо пахло озоном.
– У вас тут вентиляция?
– Вы с ума сошли? Как вы думаете организовать вентиляцию в этом подземелье? Нет, мой друг… – Факел освещал Лооса и какие-то ящики, расставленные около стен. Барон подошел к центральному. Снова зазвенел ключами. – Прошу…
Генрих пригляделся.
В свете факела это более всего напоминало череп на тонкой-тонкой ножке. У черепа была срезана верхушка так, чтобы образовалась чаша. Желая лучше рассмотреть предмет, Генрих щелкнул выключателем фонарика. Ничего не произошло. Еще раз.
Фон Лоос ухмыльнулся.
– Ничего не получится.
Генрих разобрал фонарь, проверил батареи, снова попытался включить, но нет…
– Полное радиомолчание. Никаких электрических соединений. Ничего. Батареи исправны. Лампочка тоже. Когда выберемся из этой комнаты, все снова включится. Но до этого момента… ничего. Зеботтендорф их разве что не облизал. Но не смог даже понять, из чего они сделаны…
– Ну-ка… – Генрих подвинул факел ближе к чаше.
Череп только на первый взгляд был человеческим. Совсем другой. Совсем.
– Что это? То есть… Я хочу сказать, кто это?
– Не знаю. Как видите, пропорции больше, некоторые формы совершенно иные. Мы даже пытались воссоздать голову… Ну, знаете, как восстанавливают динозавров по костям. Однако и с этим вышел конфуз.
– То есть? – Мюллер осторожно рассматривал чашу.
– Специалист сошел с ума.
– Вот как?
– Именно так. Просто сошел с ума. Его нашли тут, на полу. Весь обделался и мычал. Нажрался своего пластилина, которым хотел лепить голову.
– Может быть… мистификация, подделка?
– Мы нашли ее там, в пирамиде. То, что этот объект не был знаком современным ученым, – факт. Когда мы прорвались через эти заросли, мох… – Фон Лоос закашлялся. – Кстати, то, что растет за дверями, тоже… Не совсем растения. У нашего Доктора есть мнение, что это какой-то защитный механизм чаш.
– Их много?
– Четыре. Каждая сейчас находится в специальном контейнере из свинца. Если вытащить все четыре, начнется такое светопреставление… Но свинец каким-то образом помогает. По крайней мере, мох растет не так быстро. Когда мы все-таки вошли в помещение, то потеряли треть команды разом.
Фон Лоос осторожно взял чашу и спрятал ее в сейф. Генрих отметил, что руки барона мелко-мелко трясутся.
– Нам надо идти. Человеку очень трудно находиться около этих предметов. Очень… А я провел тут слишком много времени…
В кабинете было тепло. Однако фон Лоос накинул на плечи шерстяной плед и сел в кресло.
Генрих наблюдал за ним с некоторой тревогой. После подвала барон резко переменился в настроении. Стал молчалив, хмур, под глазами обозначились темные круги.
– Чего мне тут не хватает, Генрих, – наконец сказал фон Лоос, – так это настоящего камина. Знаете, как в замке. Большой камин, чтобы в нем пылали огромные дрова и можно было подойти и протянуть к огню руки. Согреться. Это придает уюта. И эта природа. Все эти пальмы… Мне не хватает суровости севера. Горы. Заснеженные вершины. Снег. Ели. Когда все закончится, я переберусь куда-нибудь… Куда-нибудь, где похолоднее. И можно жечь камин круглый год. Пить горячее вино…
– Вы не спали всю ночь, Лоос. Отдохните. – Генрих встал.
– Я не спал уже пятые сутки, Генрих. И не буду спать еще черт знает сколько. – Барон пожал плечами. – Не знаю почему. Спросите у Зеботтендорфа.
– А я пойду. После того, что вы показали мне, я чувствую себя не в своей тарелке.
– Понимаю.
Генрих подошел к дверям. Потом остановился и спросил:
– Скажите, Лоос, а вы не боитесь, что путч провалится?
Барон скрипуче засмеялся.
– Нет.
73
– Вы нарушаете декрет о публичных выступлениях и демонстрациях! Повторяю! – орет в четыре железные глотки фургончик, спрятавшийся за двойным полицейским кордоном. – Вы нарушаете декрет о публичных выступлениях и демонстрациях! Все собравшиеся на площади должны разойтись по своим домам. В противном случае будет применена сила!
– Работу и свободу! Работу и свободу! – неслось с площади. – Чили не пройдет!
Там, перед оцеплением, волновалось людское море.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Фургончик поперхнулся. Заглох.
Аугусто Рикас, старый и толстый, открыл дверь, выбрался наружу из прокуренной духоты.
– Черт знает что… – Он откашлялся, сплюнул на мостовую. Закурил. – Дурная работа.
– Радуйся, что такая есть, – ответил стоящий рядом лейтенант. – А то бы торчал вот там…
И он ткнул пальцем на площадь.
– Я вообще-то спортивный комментатор, – пожаловался Аугусто.
– Да? – Лейтенант оскалился. – Много ты матчей видел в последнее время?
– Нет. – Рикас покачал головой и снова прочистил горло. – Душно там… Чего они хотят?
– А то ты не слышишь? Работы хотят и свободы. Можно подумать, их кто-то держит… Требования какие-то передали.
– Требования?
– Ну да. Бумажки.
– И что?
Лейтенант косо посмотрел на Аугусто и ответил чуть презрительно:
– Послал я их куда подальше.
– Это куда же?
– К майору! – Лейтенант захохотал. – Не мое это дело, бумажками заниматься.
– Жалко. Интересно все же… Чего они хотят? Ну там, понятно, работы, свободы, но конкретно что? А то ведь собрались, кричат…
– Марксисты, не иначе. – Лейтенант жестом попросил у Рикаса закурить. Тот покрутил головой:
– Последняя…
– Да? Катись тогда к себе в вагончик! Тебе не за болтовню платят!
– Это как посмотреть, – проворчал Аугусто, но полез обратно.
– Вы нарушаете декрет…
А там, за оцеплением, звенели стекла витрин. И в первые ряды выбирались люди покрепче. Откуда-то передавались по-над головами длинные штакетины, которые выставлялись вперед, словно пики. Несанкционированную демонстрацию полиция остановила на подходе к бульвару Независимости. Впрочем, сейчас все демонстрации были несанкционированными, поскольку первым же декретом новая власть запретила любые общественные сборища. Толпа попыталась прорваться, но крепкие парни в форме ощетинились дубинками, и люди откатились назад. Теперь же дело явно шло к повторному штурму.
Лидеры передали лейтенанту свои требования, как в письменной, так и в устной форме. На что лейтенант, как и было сказано выше, послал их официально к майору, а неофициально к такой-то матери. Майор бумажки принял, и вскоре они оказались на площади Колон.
Полиция готовилась ко второму штурму и нервно ожидала водометы, которые застряли где-то на выезде. То ли не было воды. То ли какая-то авария.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Зазвенела витрина. На асфальт перед демонстрантами полетели стулья, кресло. Видимо, пострадала мебельная лавка. Ножки от столов быстро разошлись по толпе в качестве импровизированных дубинок.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Откуда-то из дворов была прикачена огромная бочка. Упал фонарный столб. Из задних рядов, раздвигая толпу, выкатилась легковушка. Бойкие ребята с засученными рукавами грамотно развернули ее поперек и принялись раскачивать под неумолкающее:
– Работу и свободу!
Громкоговоритель умолк в очередной раз. Потный, в расстегнутой рубашке, Аугусто снова выполз наружу.
– Не могу больше… Глотку перехватывает… – Он сложил пополам листок с текстом и принялся обмахиваться им, как веером. – Что там? Машину выкатили?
– Выкатили, – все тот же лейтенант зло прохаживался за спинами своих подчиненных. – Выкатили. Догадайся, куда они слили из нее бензин?
– Куда?
Лейтенант зыркнул на комментатора и ничего не ответил. В отличие от Аугусто Рикаса, он знал, что такое «коктейль Молотова», не понаслышке.
– Сейчас, поди, ихние бабы свои трусы на фитили переводят…
– Да ну! – Аугусто заулыбался. – Что ж, так и будут без трусов?
– А то! Это ж особый кайф у них. Чтобы бутылкой с трусами своей бабы шарахнуть… Кураж такой вроде. Чего лыбишься?
– Да представляю, как они там. Без трусов-то!
– Да никакой разницы. Марксисты и есть. – Лейтенант сплюнул и заорал надсадно: – Чего топчетесь?! Ровно стоять! Щиты перед собой, собаки! Не опираться на край, зубы лишние есть? Опустить забрала!
Аугусто уважительно покосился на него.
– С твоей глоткой на стадионе хорошо.
– С моей глоткой везде хорошо…
Сзади к демонстрантам с рыком подъезжал легкий грузовик. Он остановился в толпе. Стоявшие в кузове люди начали раздавать обрезки арматуры, железки, палки. Водитель, стоя на ступеньке кабины, о чем-то ругался с кем-то из организаторов. Наконец несколько крепких рук вцепились в водителя и выволокли его наружу. За руль тут же прыгнул кто-то из своих. Машина угрожающе взревела.
– Ага… – рассудил Аугусто и забрался в свой фургончик. Но не внутрь, а на место водителя.
Лейтенант проводил его завистливым взглядом и сплюнул. Он тоже сейчас хотел бы убраться подальше.
– Прошу, господа. – Генерал Видела кинул на стол несколько отпечатанных листков. – Ознакомьтесь.
– Что это? – Министр экономики подтянул к себе листок и подслеповато вгляделся. Остальные, привстав, заглядывали через его плечо.
– Это, господа, требования. То, чего хотят от нас господа марксисты.
– И чего же они хотят? – поинтересовался Доминик Фернандес, глава тайной полиции. Он сидел развалясь, широко расставив жирные ноги. Его фигура, обрюзгшая, расплывшаяся, вызывала у генерала омерзение.
– Вообще-то это должны были сказать мне вы. – Видела стоял, отвернувшись к окну.
– Они же не присылают мне своих требований, – улыбнулся Доминик.
Генерал покосился в его сторону, но промолчал.
– Итак, господа, что же мы будем делать? – обратился он ко всем собравшимся. – Я позвал почти весь старый правительственный кабинет. И хочу услышать ваше мнение.
– Поорут и разойдутся. – Доминик Фернандес улыбнулся жирными губами. – Такое и раньше бывало. Зря вы их остановили.
– Надо было пропустить к президентскому дворцу?
– Такое уже было.
– Хорошо. Какое еще есть мнение?
– Мое дело – экономика… – Министр экономики отодвинул от себя листки.
– Которой нет! – прорычал Видела. – Нет вашей чертовой экономики! А есть толпа людей, которые верят не вашим россказням, а марксистам. Вы вчитайтесь, вчитайтесь! Фабрики рабочим! Вот что они хотят…
В кабинете царила тишина. Наконец Видела повернулся к собравшимся.
– В общих чертах я понимаю ваше молчание как согласие с Домиником Фернандесом. Он же свою точку зрения выразил со всей определенностью.
– Не совсем так, – подал голос министр внутренних дел. – Там мои люди. Они удерживают толпу, согласно вашему распоряжению. И я бы предложил разогнать демонстрацию. Но у меня нет на это сил.
Видела посмотрел ему прямо в глаза.
– Силы будут.
Он нажал на столе скрытую кнопку. Двери со стуком распахнулись. На пороге стоял отряд солдат.
– Арестуйте этих господ, – распорядился Видела.
Когда возмущенных министров вытолкали прикладами в коридор, генерал поднял телефонную трубку.
– Полковник… Вы можете начинать.
Аугусто Рикас споро развернулся и двинул на своем фургоне подальше от полицейской линии. И едва успел затормозить, когда дорогу ему преградила махина пожарной машины. Водитель зло прогудел и замахал руками.
– Святая дева Мария, – бормотал Аугусто, забыв с перепугу, где находится задняя передача. В конце концов ему удалось отъехать назад и пропустить два бронированных водомета.
Не в силах победить собственное любопытство, Рикас остановил фургон в зоне прямой видимости от места событий и забрался на крышу.
К оцеплению сзади подошли водометы. Из бронированных пожарных машин выпрыгнуло десятка два человек подкрепления. Кто-то достал ручной мегафон и принялся орать на демонстрантов. Аугусто ощутил укол ревности и уже собрался спрыгнуть, чтобы вернуться к своим обязанностям, как вдруг произошло нечто ужасающее.
Со стороны демонстрантов раздались крики. Потом рев мотора. Аугусто как раз слезал со своего фургончика и не видел подробностей. Когда он поднял голову, на полицейское оцепление несся объятый пламенем грузовик.
Аугусто видел, как разбегаются в разные стороны черные фигурки полицейских. И как из одного водомета бьет струя воды, точно в лоб несущемуся автомобилю. Видимо, кто-то там, в пожарной машине, решил сбить пламя. Тщетная попытка!
Грузовик врезался в заграждение, как таран.
Пламя жарко взлетело к небесам. Из кабины водомета выпрыгнула объятая огнем фигура. Покатилась по асфальту.
Толпа с ревом кинулась вперед.
Полиция попыталась вернуться на место, окружить единственный действующий водомет. Прочертили дымные траектории шашки со слезоточивым газом.
Но поздно!
Толпа ревущих людей захлестнула щиты, опрокинула. Кто-то принялся неистово раскачивать водометную машину. Уцелевшие полицейские собрались в каре, отступая к выходу с улицы. В них полетели камни, бутылки с зажигательной смесью. Рванули первые «торпеды», старавшиеся пробить стену щитов.
Аугусто Рикас терзал зажигание фургончика и никак не мог завести мотор. Никогда еще в жизни Аугусто не испытывал такого ужаса. И когда дверь его автомобиля распахнулась, он завизжал от страха, как женщина.
Его схватили крепкие руки. Ничего не видя и не слыша, Аугусто кричал и брыкался, но его выволокли на асфальт и отшвырнули в сторону. Над головой оглушительно загрохотало. На миг наступила тишина, и кто-то гаркнул:
– Даю вам пять секунд. После этого вы все объявляетесь вне закона! Говорит полковник вооруженных сил Хулио Алказар. У меня есть приказ стрелять!
Аугусто не решался открыть глаза, только сжался в комочек и обхватил голову руками.
– Раз!
Это работала его машина, кто-то, вероятно сам полковник, говорил в микрофон.
– Два!
Лопнула неподалеку бутылка. Аугусто окатило жаром пламени, но он все равно не открыл глаз.
– Три!
Через плотно зажмуренные веки по глазам ударила вспышка света. Аугусто, не зная того, вошел в историю. Его снимок, фотография маленького человека, лежащего в позе зародыша у солдатских ног, обойдет весь свет.
– Четыре!
Рикас услышал, как лязгнули затворы. И от этого тихо завыл. Он не видел, что в солдат, рассредоточившихся по улице, летят камни, арматура и коктейли Молотова. Пять секунд, щедро выделенные полковником Алказаром, демонстранты потратили не зря. Они отошли за полыхающие машины и убрали подальше женщин и молодежь.
– Пять!
Полковник поднял руку. Аугусто открыл глаза, в ужасе оглядываясь вокруг. Он видел только сапоги, зеленую одежду и собственную машину. Свой родной фургончик.
– Огонь!
Полковник Хулио Алказар за разгон этой манифестации получит орден. В результате столкновения с демонстрантами погибнет один солдат, семь полицейских и сорок пять мирных жителей, в том числе женщин и детей. Пути к отступлению будут отрезаны, поэтому вскоре митингующие окажутся в кольце. Сумевших вырваться будут отлавливать армейские патрули. Из всех ушедших из дома в тот день вернутся обратно только три человека.
С этого дня в Буэнос-Айресе будет объявлен комендантский час.
Техническая школа Военно-морского флота, спешно переоборудованная в тюрьму и фильтрационный центр, примет в этот день своих первых заключенных.
В тот день писатель и публицист Лара Рауль скажет, что все люди вокруг в единочасье сошли с ума.
Он будет прав.
– Работу и свободу! Работу и свободу! – неслось с площади. – Чили не пройдет!
Там, перед оцеплением, волновалось людское море.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Фургончик поперхнулся. Заглох.
Аугусто Рикас, старый и толстый, открыл дверь, выбрался наружу из прокуренной духоты.
– Черт знает что… – Он откашлялся, сплюнул на мостовую. Закурил. – Дурная работа.
– Радуйся, что такая есть, – ответил стоящий рядом лейтенант. – А то бы торчал вот там…
И он ткнул пальцем на площадь.
– Я вообще-то спортивный комментатор, – пожаловался Аугусто.
– Да? – Лейтенант оскалился. – Много ты матчей видел в последнее время?
– Нет. – Рикас покачал головой и снова прочистил горло. – Душно там… Чего они хотят?
– А то ты не слышишь? Работы хотят и свободы. Можно подумать, их кто-то держит… Требования какие-то передали.
– Требования?
– Ну да. Бумажки.
– И что?
Лейтенант косо посмотрел на Аугусто и ответил чуть презрительно:
– Послал я их куда подальше.
– Это куда же?
– К майору! – Лейтенант захохотал. – Не мое это дело, бумажками заниматься.
– Жалко. Интересно все же… Чего они хотят? Ну там, понятно, работы, свободы, но конкретно что? А то ведь собрались, кричат…
– Марксисты, не иначе. – Лейтенант жестом попросил у Рикаса закурить. Тот покрутил головой:
– Последняя…
– Да? Катись тогда к себе в вагончик! Тебе не за болтовню платят!
– Это как посмотреть, – проворчал Аугусто, но полез обратно.
– Вы нарушаете декрет…
А там, за оцеплением, звенели стекла витрин. И в первые ряды выбирались люди покрепче. Откуда-то передавались по-над головами длинные штакетины, которые выставлялись вперед, словно пики. Несанкционированную демонстрацию полиция остановила на подходе к бульвару Независимости. Впрочем, сейчас все демонстрации были несанкционированными, поскольку первым же декретом новая власть запретила любые общественные сборища. Толпа попыталась прорваться, но крепкие парни в форме ощетинились дубинками, и люди откатились назад. Теперь же дело явно шло к повторному штурму.
Лидеры передали лейтенанту свои требования, как в письменной, так и в устной форме. На что лейтенант, как и было сказано выше, послал их официально к майору, а неофициально к такой-то матери. Майор бумажки принял, и вскоре они оказались на площади Колон.
Полиция готовилась ко второму штурму и нервно ожидала водометы, которые застряли где-то на выезде. То ли не было воды. То ли какая-то авария.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Зазвенела витрина. На асфальт перед демонстрантами полетели стулья, кресло. Видимо, пострадала мебельная лавка. Ножки от столов быстро разошлись по толпе в качестве импровизированных дубинок.
– Работу и свободу! Работу и свободу!
Откуда-то из дворов была прикачена огромная бочка. Упал фонарный столб. Из задних рядов, раздвигая толпу, выкатилась легковушка. Бойкие ребята с засученными рукавами грамотно развернули ее поперек и принялись раскачивать под неумолкающее:
– Работу и свободу!
Громкоговоритель умолк в очередной раз. Потный, в расстегнутой рубашке, Аугусто снова выполз наружу.
– Не могу больше… Глотку перехватывает… – Он сложил пополам листок с текстом и принялся обмахиваться им, как веером. – Что там? Машину выкатили?
– Выкатили, – все тот же лейтенант зло прохаживался за спинами своих подчиненных. – Выкатили. Догадайся, куда они слили из нее бензин?
– Куда?
Лейтенант зыркнул на комментатора и ничего не ответил. В отличие от Аугусто Рикаса, он знал, что такое «коктейль Молотова», не понаслышке.
– Сейчас, поди, ихние бабы свои трусы на фитили переводят…
– Да ну! – Аугусто заулыбался. – Что ж, так и будут без трусов?
– А то! Это ж особый кайф у них. Чтобы бутылкой с трусами своей бабы шарахнуть… Кураж такой вроде. Чего лыбишься?
– Да представляю, как они там. Без трусов-то!
– Да никакой разницы. Марксисты и есть. – Лейтенант сплюнул и заорал надсадно: – Чего топчетесь?! Ровно стоять! Щиты перед собой, собаки! Не опираться на край, зубы лишние есть? Опустить забрала!
Аугусто уважительно покосился на него.
– С твоей глоткой на стадионе хорошо.
– С моей глоткой везде хорошо…
Сзади к демонстрантам с рыком подъезжал легкий грузовик. Он остановился в толпе. Стоявшие в кузове люди начали раздавать обрезки арматуры, железки, палки. Водитель, стоя на ступеньке кабины, о чем-то ругался с кем-то из организаторов. Наконец несколько крепких рук вцепились в водителя и выволокли его наружу. За руль тут же прыгнул кто-то из своих. Машина угрожающе взревела.
– Ага… – рассудил Аугусто и забрался в свой фургончик. Но не внутрь, а на место водителя.
Лейтенант проводил его завистливым взглядом и сплюнул. Он тоже сейчас хотел бы убраться подальше.
– Прошу, господа. – Генерал Видела кинул на стол несколько отпечатанных листков. – Ознакомьтесь.
– Что это? – Министр экономики подтянул к себе листок и подслеповато вгляделся. Остальные, привстав, заглядывали через его плечо.
– Это, господа, требования. То, чего хотят от нас господа марксисты.
– И чего же они хотят? – поинтересовался Доминик Фернандес, глава тайной полиции. Он сидел развалясь, широко расставив жирные ноги. Его фигура, обрюзгшая, расплывшаяся, вызывала у генерала омерзение.
– Вообще-то это должны были сказать мне вы. – Видела стоял, отвернувшись к окну.
– Они же не присылают мне своих требований, – улыбнулся Доминик.
Генерал покосился в его сторону, но промолчал.
– Итак, господа, что же мы будем делать? – обратился он ко всем собравшимся. – Я позвал почти весь старый правительственный кабинет. И хочу услышать ваше мнение.
– Поорут и разойдутся. – Доминик Фернандес улыбнулся жирными губами. – Такое и раньше бывало. Зря вы их остановили.
– Надо было пропустить к президентскому дворцу?
– Такое уже было.
– Хорошо. Какое еще есть мнение?
– Мое дело – экономика… – Министр экономики отодвинул от себя листки.
– Которой нет! – прорычал Видела. – Нет вашей чертовой экономики! А есть толпа людей, которые верят не вашим россказням, а марксистам. Вы вчитайтесь, вчитайтесь! Фабрики рабочим! Вот что они хотят…
В кабинете царила тишина. Наконец Видела повернулся к собравшимся.
– В общих чертах я понимаю ваше молчание как согласие с Домиником Фернандесом. Он же свою точку зрения выразил со всей определенностью.
– Не совсем так, – подал голос министр внутренних дел. – Там мои люди. Они удерживают толпу, согласно вашему распоряжению. И я бы предложил разогнать демонстрацию. Но у меня нет на это сил.
Видела посмотрел ему прямо в глаза.
– Силы будут.
Он нажал на столе скрытую кнопку. Двери со стуком распахнулись. На пороге стоял отряд солдат.
– Арестуйте этих господ, – распорядился Видела.
Когда возмущенных министров вытолкали прикладами в коридор, генерал поднял телефонную трубку.
– Полковник… Вы можете начинать.
Аугусто Рикас споро развернулся и двинул на своем фургоне подальше от полицейской линии. И едва успел затормозить, когда дорогу ему преградила махина пожарной машины. Водитель зло прогудел и замахал руками.
– Святая дева Мария, – бормотал Аугусто, забыв с перепугу, где находится задняя передача. В конце концов ему удалось отъехать назад и пропустить два бронированных водомета.
Не в силах победить собственное любопытство, Рикас остановил фургон в зоне прямой видимости от места событий и забрался на крышу.
К оцеплению сзади подошли водометы. Из бронированных пожарных машин выпрыгнуло десятка два человек подкрепления. Кто-то достал ручной мегафон и принялся орать на демонстрантов. Аугусто ощутил укол ревности и уже собрался спрыгнуть, чтобы вернуться к своим обязанностям, как вдруг произошло нечто ужасающее.
Со стороны демонстрантов раздались крики. Потом рев мотора. Аугусто как раз слезал со своего фургончика и не видел подробностей. Когда он поднял голову, на полицейское оцепление несся объятый пламенем грузовик.
Аугусто видел, как разбегаются в разные стороны черные фигурки полицейских. И как из одного водомета бьет струя воды, точно в лоб несущемуся автомобилю. Видимо, кто-то там, в пожарной машине, решил сбить пламя. Тщетная попытка!
Грузовик врезался в заграждение, как таран.
Пламя жарко взлетело к небесам. Из кабины водомета выпрыгнула объятая огнем фигура. Покатилась по асфальту.
Толпа с ревом кинулась вперед.
Полиция попыталась вернуться на место, окружить единственный действующий водомет. Прочертили дымные траектории шашки со слезоточивым газом.
Но поздно!
Толпа ревущих людей захлестнула щиты, опрокинула. Кто-то принялся неистово раскачивать водометную машину. Уцелевшие полицейские собрались в каре, отступая к выходу с улицы. В них полетели камни, бутылки с зажигательной смесью. Рванули первые «торпеды», старавшиеся пробить стену щитов.
Аугусто Рикас терзал зажигание фургончика и никак не мог завести мотор. Никогда еще в жизни Аугусто не испытывал такого ужаса. И когда дверь его автомобиля распахнулась, он завизжал от страха, как женщина.
Его схватили крепкие руки. Ничего не видя и не слыша, Аугусто кричал и брыкался, но его выволокли на асфальт и отшвырнули в сторону. Над головой оглушительно загрохотало. На миг наступила тишина, и кто-то гаркнул:
– Даю вам пять секунд. После этого вы все объявляетесь вне закона! Говорит полковник вооруженных сил Хулио Алказар. У меня есть приказ стрелять!
Аугусто не решался открыть глаза, только сжался в комочек и обхватил голову руками.
– Раз!
Это работала его машина, кто-то, вероятно сам полковник, говорил в микрофон.
– Два!
Лопнула неподалеку бутылка. Аугусто окатило жаром пламени, но он все равно не открыл глаз.
– Три!
Через плотно зажмуренные веки по глазам ударила вспышка света. Аугусто, не зная того, вошел в историю. Его снимок, фотография маленького человека, лежащего в позе зародыша у солдатских ног, обойдет весь свет.
– Четыре!
Рикас услышал, как лязгнули затворы. И от этого тихо завыл. Он не видел, что в солдат, рассредоточившихся по улице, летят камни, арматура и коктейли Молотова. Пять секунд, щедро выделенные полковником Алказаром, демонстранты потратили не зря. Они отошли за полыхающие машины и убрали подальше женщин и молодежь.
– Пять!
Полковник поднял руку. Аугусто открыл глаза, в ужасе оглядываясь вокруг. Он видел только сапоги, зеленую одежду и собственную машину. Свой родной фургончик.
– Огонь!
Полковник Хулио Алказар за разгон этой манифестации получит орден. В результате столкновения с демонстрантами погибнет один солдат, семь полицейских и сорок пять мирных жителей, в том числе женщин и детей. Пути к отступлению будут отрезаны, поэтому вскоре митингующие окажутся в кольце. Сумевших вырваться будут отлавливать армейские патрули. Из всех ушедших из дома в тот день вернутся обратно только три человека.
С этого дня в Буэнос-Айресе будет объявлен комендантский час.
Техническая школа Военно-морского флота, спешно переоборудованная в тюрьму и фильтрационный центр, примет в этот день своих первых заключенных.
В тот день писатель и публицист Лара Рауль скажет, что все люди вокруг в единочасье сошли с ума.
Он будет прав.
74
– Я что-то пропустил? – поинтересовался Ловега, когда Антон вошел в палату.
Около его кровати сидели хмурые парни, которых Ракушкин видел с ним в первый день знакомства.
– Очень многое. – Антон присел на подоконник. В приоткрытое окошко задувал свежий ветер. В палате было прохладно. – Не замерзнете?
– Можете не беспокоиться. – Рауль лежал неподвижно, как лежат инсультники.
– Прежде всего я хочу представить вам моего друга и помощника. – Антон кивнул в сторону Таманского. – Это Константин. Он тоже из Союза и находится в курсе дела.
Ловега покосился на Костю и едва заметно кивнул.
– Хорошо. Можете без предисловий тоже вводить меня в курс дела. Мне рассказать вам нечего. У меня такое чувство, что я заснул, а проснувшись, обнаружил, что почти не могу двигаться, все тело болит и я не могу даже под себя сходить. Никакого света в конце туннеля я не видел и голосов не слышал. Так что теперь рассказывайте вы.
– Хорошо. Прежде всего, в стране военный переворот. – Антон посмотрел на часы. – Через два часа наступит комендантский час.
– Кто у власти? Что с президентом?
– Диктатором объявил себя генерал Хорхе Видела. Очень деятельный человек. О судьбе Изабеллы Перон я ничего не знаю. Скорее всего она жива. И, видимо, в тюрьме. Это, так сказать, общие новости. Теперь по нашим делам. Я прошел не по всему вашему списку. Однако того, что я видел, мне хватило.
– Так-так…
– Видимо, кто-то, и я предполагаю кто, прошелся по этому списку до меня. Фактически все лидеры подпольных групп, те, кто входил в Комитет, убиты. Гонсалес, Вольке, этих видел сам. О Крепком Эрнесте читал в газетах. За то, что ты жив, можешь благодарить только своих людей, которые не покидали больницу, и собственную кому. Те, кто убрал Комитет, явно не надеялись на то, что ты очухаешься.
– Кто жив? – прохрипел Рауль.
– Жив? – Антон улыбнулся. – Я понимаю, о чем ты думаешь. Но дело тут, как мне кажется, гораздо сложнее. Жив, конечно же, Кристобаль Бруно. Который сейчас возглавляет сопротивление. Его ребята организовали на днях манифестацию с погромами, против них были выпущены войска, есть множество убитых. Сегодня, видимо в ответ, взлетела на воздух машина с солдатами, которые собирались в увольнительную.
Около его кровати сидели хмурые парни, которых Ракушкин видел с ним в первый день знакомства.
– Очень многое. – Антон присел на подоконник. В приоткрытое окошко задувал свежий ветер. В палате было прохладно. – Не замерзнете?
– Можете не беспокоиться. – Рауль лежал неподвижно, как лежат инсультники.
– Прежде всего я хочу представить вам моего друга и помощника. – Антон кивнул в сторону Таманского. – Это Константин. Он тоже из Союза и находится в курсе дела.
Ловега покосился на Костю и едва заметно кивнул.
– Хорошо. Можете без предисловий тоже вводить меня в курс дела. Мне рассказать вам нечего. У меня такое чувство, что я заснул, а проснувшись, обнаружил, что почти не могу двигаться, все тело болит и я не могу даже под себя сходить. Никакого света в конце туннеля я не видел и голосов не слышал. Так что теперь рассказывайте вы.
– Хорошо. Прежде всего, в стране военный переворот. – Антон посмотрел на часы. – Через два часа наступит комендантский час.
– Кто у власти? Что с президентом?
– Диктатором объявил себя генерал Хорхе Видела. Очень деятельный человек. О судьбе Изабеллы Перон я ничего не знаю. Скорее всего она жива. И, видимо, в тюрьме. Это, так сказать, общие новости. Теперь по нашим делам. Я прошел не по всему вашему списку. Однако того, что я видел, мне хватило.
– Так-так…
– Видимо, кто-то, и я предполагаю кто, прошелся по этому списку до меня. Фактически все лидеры подпольных групп, те, кто входил в Комитет, убиты. Гонсалес, Вольке, этих видел сам. О Крепком Эрнесте читал в газетах. За то, что ты жив, можешь благодарить только своих людей, которые не покидали больницу, и собственную кому. Те, кто убрал Комитет, явно не надеялись на то, что ты очухаешься.
– Кто жив? – прохрипел Рауль.
– Жив? – Антон улыбнулся. – Я понимаю, о чем ты думаешь. Но дело тут, как мне кажется, гораздо сложнее. Жив, конечно же, Кристобаль Бруно. Который сейчас возглавляет сопротивление. Его ребята организовали на днях манифестацию с погромами, против них были выпущены войска, есть множество убитых. Сегодня, видимо в ответ, взлетела на воздух машина с солдатами, которые собирались в увольнительную.