Страница:
– Сейчас главное для Марка – систематизировать знания, – принялся рассуждать старик Корвин. – Ребенок получает в наследство от родителей набор воспоминаний и полный хаос в мыслях. Это мозаика, все камешки которой требуется уложить в четкий узор. Обычно это систематизация заканчивается к восьми-десяти годам. Марку сейчас семнадцать. Тут особый случай.
– Я начал кое-что постигать на Вер-ри-а, – вмешался в разговор Марк.
Ему не нравилось, что его проблемы обсуждаются в его присутствии так, будто самого Марка тут нет.
«Да я, в самом деле еще не существую», – напомнил он себе.
– Нет, нет, на Вер-ри-а тебе снилось только доступное детскому пониманию. Ничего серьезного ты не постиг, – покачал головой сенатор. – Тебе нужен учитель. Как можно скорее. Но я даже не знаю, кто возьмется за патриция, которому семнадцать.
– Может быть, ему и не нужен учитель? – пожал плечами Флакк.
– В галанете довольно обстоятельно обсуждается вопрос: а не стереть ли всем патрициям генетическую память? Не давит ли на Лаций этот непосильный груз прошлого? Ведь наш консерватизм становится поговоркой, – сказала Лери. – Спорят яростно. И мне показалось, что патриции готовы уступить.
– Готовы уступить? – возмутился Флакк. – Кто готов? Разве что трусы Горации! Они всегда заигрывали с плебеями! Или Марции! Ведь они сами – бывшие плебеи, которым повезло породниться с патрициями. – Он кинулся в атаку столь яростно, что Марк невольно представил его в боевом скафандре с бластером наперевес во главе когорты космических легионеров.
– Что ты говоришь? Стереть нашу память? Лишить нас памяти? И это серьезно? – Сенатор, кажется, не поверил внучке.
– Вполне. Ведь это означает – отнять у патрициев их власть. – Лери пыталась выглядеть равнодушной, но ей не удавалось. Планы плебеев и ее волновали. – Тогда мы станем во всем равны с плебеями.
– Лишившись памяти, мы окажемся полностью беззащитны, – сказал сенатор.
– Думаю, через два-три поколения патриции смешаются с плебеями, – вставил свое слово Друз.
В сенате Лация заседали только патриции. Плебеи обладали правом голоса на равных с нобилями во время выборов двух консулов. Плебеев было куда больше, но кандидаты в консулы всегда были патрициями. Слабым утешением для плебеев служило право выбирать из своей среды народных трибунов – полномочия защитников плебса были весьма невелики. Зачастую от голосов простых граждан зависело принятие новых законов на плебисцитах. Но все равно очевидное неравенство бросалось в глаза. Периодически между плебеями и патрициями разгоралась настоящая война, которая заканчивалась перемирием, но никогда – прочным миром. Ни одна сторона не хотела уступить: плебеи чувствовали себя ущемленными, а патриции, чье превосходство было столь очевидным, находили нелепыми разговоры о равенстве. Этот конфликт длился уже не одну сотню лет, так что в памяти Марка, включившейся совсем недавно, подробности поражений и побед были столь свежи, будто и дебаты в сенате, и столкновения на форуме происходили только вчера.
– Патриций без памяти… – пожал плечами Флакк. – Все равно, что вино без пряностей.
– Пряности, да… – согласился сенатор. – Их добавляют к вину заранее, а не в тот момент, когда собираются осушить бокал. Такова память плебеев: пряности, наскоро всыпанные в вино. – Старик стиснул в руке салфетку. – Вина мне…
Он сказал это, полагая, что слуга-андроид все еще торчит у сервировочного стола. Но на террасе, кроме завтракающих, никого не было. Марк вскочил, кинулся к сервировочному столику и схватил поднос, на котором стояли налитые до краев бокалы.
Воцарилась мертвая тишина. Марк остолбенел. Он понял, что по рабской привычке кинулся прислуживать господам за столом. Краска нестерпимого стыда хлынула в лицо. Он не знал, что делать, может, обнести всех вином с подчеркнутой любезностью… О нет, это было бы слишком по-рабски. Ему хотелось в ярости швырнуть поднос на пол. Он уже поднял руки, но сдержался. Так мог поступить только раб, ярясь от собственной ничтожности. Нужно вести себя не как раб, а как хозяин!
– Где этот сто восьмидесятый! – крикнул он, оглядываясь. Андроида нигде не было видно. – Почему он удрал?
«Ма фуа! Этот случай запомнят мои дети, они будут помнить, насколько рабство въелось мне в кровь. И дети Флакка… и дети Лери тоже будут помнить…»
– Сто восьмидесятый? – переспросил сенатор. – Я велел Табию, чтобы за столом прислуживал двухсотый, он отличный слуга.
– Дело в том… – Марк кашлянул, не зная, что сказать. – Дело в том… – надо было срочно как-то объяснить свое идиотское поведение. – Я вышел на террасу раньше всех и сидел тут. Андроид с номером на лбу наливал вино в бокалы. Мне показалось, он что-то подсыпает в каждый бокал. Я подумал, что пряности. А когда у нас зашел разговор о пряностях и о том, что их положено сыпать заранее…
– Разве ты этого не знал? – удивился сенатор.
– Знал, конечно. Но только теперь увязал с действиями виночерпия. И меня вдруг пронзила мысль: что он делал? Сыпал пряности из-за неумения? Но ведь андроид-виночерпий не может ошибаться. Тогда… что-то другое.
Кажется, объяснение вышло правдоподобным.
– Нас пытались отравить? – изумился Друз. – Это уже серьезно.
Флакк поднес к запястью контактный браслет:
– Табий? Это Флакк. Да, трибун Флакк. Кто сегодня должен подавать нам завтрак? Сто восьмидесятый? А двухсотый? Кризис личности? С чего вдруг… Охрана дома в порядке? А вигилы, присланные из столицы, они охраняют усадьбу? Постоянно? Вызови специалиста-вигила. У нас есть подозрение, что меня, сенатора Корвина, и его внуков пытались отравить. Андроид-виночерпий подсыпал отраву в вино… Такое невозможно? Все равно проверь, – Он опустил руку. – Сейчас все выяснят.
– Может, я зря всполошился, – пожал плечами Марк. – Обычный андроид с номером. Пожалуй, совершеннее тех слуг, что я помню. Все же восемнадцать лет… – Марк вяло улыбнулся. – Там, где я жил, не покупали андроидов. А этого можно принять за человека. Да, пожалуй… кроме номера – он выглядел как человек.
– Нет, нет, Марк, – запротестовал сенатор. – Наши искусственные слуги не настолько похожи на людей.
– Диверсант-андроид? – покачал головой Флакк. – Но кто мог его прислать?
– Или человек, который пытался выдать себя за андроида, – продолжал рассуждать вслух Марк. – Я теперь почти уверен, что это был человек. – Его охватило беспокойство. Вполне возможно, что его оплошность спасла им всем жизнь.
– Как он сюда пробрался, минуя охрану и защитное поле? – подивился сенатор.
– И когда он ушел? – спросил Флакк.
– Сразу, как мы сели за стол, – вмешался в разговор Друз. – Я еще удивился: куда почесал этот урод, как только мы начали есть.
– Друз, я просила тебя не использовать это слово! – напомнила Лери.
– Я стараюсь, – изобразил искреннее раскаяние центурион. – Но оно ко мне буквально привязалось.
На пороге возник вигил – молодой румяный парень в красно-серой форменной рубашке и брюках чуть ниже колен.
– Доброго дня, господа. Где бокалы?
Марк указал на сервировочный столик. Вигил доставил на пол чемоданчик мини-лаборатории, опрыскал пальцы жидким латексом и только тогда взял один из бокалов. Внимательно оглядел, потом что-то капнул в него. Вино вспенилось и из темно-красного сделалось грязно-зеленым.
– Вино в самом деле отравлено, – заявил вигил. – Сильнейший яд. Все бы умерли в течение нескольких минут. Рядом никого не было… Никто бы не помог…
– Молодец Марк, все заметил. Впрочем, это неудивительно, учитывая твое происхождение. – Сенатор улыбнулся. – Только что ты спас нам всем жизнь.
У Марка перехватило дыхание. Что это было? Нелепая шутка? Или… какой-то особый дар? Память наоборот? Предвидение? Опыт многих поколений следователей, позволяющий автоматически подмечать мельчайшие детали?
– Я попытаюсь отыскать следы андроида через планетарную базу слежения. Но я должен сообщить центуриону о происшедшем. Ничего подобного расследовать нам еще не приходилось. Но мы его быстро найдем. Если… – Вигил покосился на протектор Марка. – Если юный господин разрешит через шунт сосканировать портрет андроида.
– Мой внук – патриций. У него нет вживленного шунта, – надменно заявил сенатор Корвин.
– Извините… – Вигил смутился. – Но я думал… Извините.
– Дай мне световое перо! – повернулся Марк к Друзу и потянулся к блестящему наконечнику, торчащему из нагрудного кармашка центуриона.
– Они не пишут. – Ухажер Лери спешно накрыл ладонью нагрудный карман.
– Извольте, доминус. – Вигил протянул Марку пентаценовую планшетку и световое перо.
Марк задумался на миг. Тут же рука его заскользила по поверхности планшета. Помнится, прадед был прекрасным рисовальщиком. Его акварели должны висеть в экседре. Минута, две, и портрет подозреваемого был готов.
– Странно. Очень похож на Сальвана, одного из наших вигилов! – Охранник спешно коснулся комбраслета. – Сальван! – Ему никто не ответил. – Центурион! У меня есть подозрение, что Сальван пытался убить сенатора Корвина. Что? Покинул усадьбу? Мне надо срочно идти! – объявил вигил, прерывая связь.
– Так иди! – Сенатор сделал широкий жест, отпуская служителя порядка.
«Я начинаю карьеру следователя», – отметил Марк про себя.
– Браво, юный Корвин! – улыбнулся Флакк и несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши. – Гляжу, не зря я вытащил тебя с Колесницы!
– Поздравляю с первым раскрытым делом, братец! – засмеялась Лери.
– Ну, допустим, оно еще не раскрыто.
– Скорее всего, Сальван связан с плебейскими экстремистами. С теми, что убили сына Манлия Торквата, – предположил Флакк.
– Эта версия пока ничем не подтверждена, – сухо заметил сенатор.
– Может быть, Сальвану заплатили колесничие?! – решил проявить свои детективные способности Друз. – Что тут гадать, и так ясно: они в ярости, что Флакк утащил у них из-под носа двух парней, вот и устроили покушение.
– Наполеончики? Устроили диверсию на Лации в доме сенатора Корвина?! – Флакк расхохотался. – Друз, ты всегда был большим фантазером.
– Да, кстати… – сенатор отодвинул тарелку. Есть всем расхотелось. – Что со вторым парнем? С Люсом?
– Его обследуют. На борту «Сципиона» пытались идентифицировать его генетический код. Установили, что по матери он принадлежит к роду Манлиев. Но кто его отец, пока выяснить не удалось. Ни один патрицианский род не идентифицируется. Выходит, по отцу он плебей. Пока решено поместить его в госпиталь для более подробного обследования.
– Значит, кто-то из матрон согрешил на стороне и отправил свое чадо в рабство на Вер-ри-а, – уточнил сенатор.
– Похоже, что так. – Других версий у Флакка не было.
– Что теперь будет с Люсом? – спросил Марк.
– Как только выяснят его происхождение, ему предложат стать гражданином Лация с правом проживания в одной из колоний, – ответил Флакк. – Не волнуйся, о нем позаботятся. Кто-нибудь из Манлиев станет его патроном.
– Я хочу повидать Люса, – заявил Марк вызывающе. Он был уверен, что это желание не понравится ни Флакку, ни деду. Но бросить Люса на произвол судьбы он не мог.
– Разумеется. Как только закончится его обследование, – пообещал Флакк.
Квиринал!
Виминал!
Авентин!
Эсквилин!
Палатин!
Целий!
Капитолий!
Эти названия вспыхивали в мозгу, как маяки. Капитолийский холм, на котором располагался храм Юпитера Всеблагого и Величайшего, можно было увидеть отовсюду. Шел ли человек в крытые павильоны огромного рынка Траяна, или направлялся на Марсово поле, или спешил на форум – стоило ему поднять голову, и он видел в синем небе Лация глыбу храма, облицованную белым сверкающим мрамором. Сама скала, изжелта-серая, с отвесными склонами, служила естественным постаментом для огромного храма и храмиков вокруг, для сотни больших и малых статуй, колонн, увенчанных крылатыми Никами, и триумфальных арок. Подняться на Капитолий можно было по наружной лестнице или на лифте с северной стороны холма. Время от времени за подлинным Капитолием на фоне неба, заслоняя легкие весенние облака, возникала голограмма храмового комплекса, куда больше натуральной величины, чтобы издалека любой вновь прибывший мог в подробностях рассмотреть все сооружения на скале.
У подножия Капитолия лежал форум, политический центр всей планеты, раз и навсегда осененный тенью главной святыни Лация.
Лери ни о чем не рассказывала Марку, не называла улиц, не объясняла назначение зданий или памятников, как будто Марк все сам должен был знать. Впрочем, он знал. Помнил памятью отца (за исключением последних восемнадцати лет), деда и прадеда. Ему нравилось узнавать виденное в полуяви недавнего сна: особняки знати на Палатине, бесчисленные портики и рынки, базилики, статуи, фонтаны. Лери почти не говорила и все время жевала конфетки – изюм в шоколаде. Но когда Марк попросил у нее пару конфет, презрительно фыркнула и спрятала пакетик в карман. Зато милого своего Друза конфетками угостила. Друз увязался за ними в Город, едва узнал, что они едут на Большой рынок покупать для Марка одежду. Он явился поутру в усадьбу с огромным букетом и ворохом мелких подарков. Увидев ухажера, Лери попыталась сделать вид, что рассержена визитом центуриона. Но изображала она это так старательно, что вряд ли смогла хоть кого-то убедить в своем равнодушии к Друзу. И меньше всего – его самого.
Перед тем как покинуть Итаку, Марк надел пояс-генератор, и все трое прихватили с собой парализаторы. Друз утверждал, что справится с обязанностями телохранителя. Но Марк ему не верил.
– Ну, есть на Колеснице хоть что-то подобное? – спросил центурион, указывая на Капитолий, когда поезд на магнитной подушке нес их по круговой ветке к главному рынку, что располагался на Эсквилине, и в воздухе в очередной раз возник мнимый двойник грандиозного храма.
– Как он может сравнивать их Париж и наш Рим, сам посуди, Друз? – пожала плечами Лери.
В самом деле, рабов если куда и отпускали, то разве что в лавочку в ближайшем городке. За двенадцать лет жизни на Колеснице ни в одном большом городе Марк не побывал. Не говоря о столице.
– Нет, я помню Париж Колесницы, Нотр-Дам, залитые огнями Елисейские поля и Триумфальную арку, – улыбнулся Марк. – Сам я не бывал там, конечно, но наш прадед два месяца провел на Колеснице. Я помню тот Париж, каким он был сотни полторы лет назад. Ты, Лери, тоже должна его помнить.
– Ну и как? – вызывающе спросил Друз.
– По-моему, Рим Лация выглядит куда скромнее.
Лери прыснула, а Друз нахмурился.
– Конечно, император может тратить триллионы на украшение своей столицы, ни перед кем не отчитываясь, – пробурчал он. – У нас же сенат считает каждый сестерций.
Друз, как и многие уроженцы Лация, предпочитал исчислять доходы и расходы в местной валюте, хотя повсюду были в ходу универсальные кредиты. Возможно, при этом Друз чувствовал себя богаче: курс кредита к сестерцию был один к десяти.
Поезд остановился. Пора было отправляться за покупками. Как ни странно, Марк почему-то ничего не помнил про посещения рынков. Ни одного сна на эту тему ему не снилось. Ничего из памяти деда или отца. Марк так старательно пытался выудить подробности из прошлого, что не заметил, как Друз и Лери вставили в уши похожие на зерна маисоли капсулы. Вставив, переглянусь, как заговорщики, и увлекли Марка под своды стеклянной галереи. Бесконечные трехъярусные аркады с двух сторон. Под каждой аркой какая-нибудь лавка. Торговали парфюмерией и одеждой, обувью, статуэтками, телеголографами, индивидуальными компами и инфокапсулами всех видов, драгоценностями…
– Костюмы! – услышал Марк крик и обернулся.
Рядом, кроме Лери и Друза, никого не было.
– Сорочки! Брюки! – вопили неведомые голоса.
– Золотые контактные браслеты с датчиками состояния организма, инфокапсулами, миникомпом, четыре линии связи, причем одна – межпланетная! – тараторил голос откуда-то с уровня прилавка.
– Парфюмерия! – раздалось чуть дальше, когда Лери остановилась возле одной из лавочек. – Духи…
Марк сделал следующий шаг.
– Тоги, – тут же замурлыкал чей-то чарующий голос.
Марк растерялся и отступил.
– Это что, кричит одежда? – изумился он
– Торговые чипы на каждой тряпочке, – улыбнулась Лери. – Вот смотри.
Она подошла к секции, где продавались платья.
– Летние платья! – раздался многоголосый хор.
Марк вздрогнул от этого вопля и попятился. У него заложило уши. В спину уже наперебой щебетали девичьи голоса:
– Ожерелья! Серьги!
– Эта тога как раз для тебя! – Перед Марком возникла голограмма юноши, одетого в белую тогу.
Марк не сразу сообразил, что голограмма изображает его самого. Виртуальный Марк поворачивался во все стороны, чтобы продемонстрировать качество ткани и показать, как красиво лежат складки.
– Обрати внимание на цвет! – доверительно нашептывала голограмма. – Ткань цвета густых сливок. Управляющий чип сохраняет складки сколь угодно долго.
– Белоснежная сорочка, как вершины альпийских снегов! – выкрикнула другая голограмма, пытаясь оттеснить первую.
– Снега альпийских вершин… – автоматически поправил свою копию Марк. И невольно отступил.
– Ботинки! Тебе нужны ботинки! – взвыли сразу несколько голосов возле его ног. – Синтезатор тут же изготовит ботинки по образцу для твоих ног, доминус. Что ты предпочитаешь? Адаптивные башмаки или легкие скороходы? Сандалии? Старинные кальцеи? Солдатские калиги?
Вдалеке басили десятки других голосов:
– Скафандры для прогулок в открытом космосе. Если ты собрался подняться на планетарном лифте, зайди к нам!
Марк пошатнулся и грохнулся в обморок.
– Они уничтожат меня, Корвин. Сенаторы набросились на меня, как озверевшие от крови кайманы Лемурии. И лишь за то, что я честно служил Лацию. Разве я думал о себе? Разве для себя я пять стандартных лет провел на «Камилле»? Но все забыли об этом… Все…
– Я помню, – сказал префект Корвин сухо. – Только слово «честно» в данном случае не подходит. Я бы сказал на твоем месте: старательно.
– О да! Политики и журналисты обожают игру в слова. Теперь все зависит от тебя. Фабии хотят уничтожить меня и брата. Им очень нравятся наши поместья на Петре и рыбные заводы на спутнике Волчицы.
– Корнелий, мы никогда не были друзьями, – заметил Корвин.
– И все же… Ты один можешь меня спасти.
– Двадцать лет тебе хватит? – задумчиво спросил Корвин.
– Что? – не понял наварх.
– Двадцать лет тебе хватит на то, чтобы загладить совершенное?
Наварх вскочил. Глаза его метали молнии.
– Корвин! Мне не нужно ничего заглаживать. Ни-че-го!
Префект усмехнулся. Марк почувствовал, как улыбка тронула его губы.
– У тебя есть двадцать лет, чтобы над этим подумать. И понять, что делать.
– Кажется, мы вовремя, как раз к обеду, – засмеялся Друз.
Пошатываясь, как пьяный, Марк прошел к себе и упал на кровать, сорвал тяжелый неудобный пояс и швырнул в угол. Все равно батарея давно разрядилась. То, что происходило с ним, казалось чудовищным. Весь груз бесчисленных бед, тайн, нарушенных запретов, убийств рухнул на него неподъемной ношей. Ему даже не хотелось досматривать окончание сна. Хорошо бы вообще хоть однажды заснуть и не видеть снов, как не видел их Марк прежде, когда был рабом.
Его охватило отчаяние. Да, он обрел генетическую память. Что из того? Марк думает, как раб, и действует, как раб… Он никогда не будет так уверен в себе, так невозмутим, как Флакк. Бывший раб будет вечно оглядываться, озираться и спрашивать себя: правильно ли я поступаю или опять моя рабская душа пробудилась?.. Напрасны попытки забыть свое прошлое на Колеснице. Патриций не забывает. Ничего и никогда.
Разве он может забыть, как Жерар сдирает с него рубаху, как проводит с нежностью ладонью по спине. Причмокивает:
«Какая нежная кожа!»
И следом обжигает удар кнута. Марку кажется, что его разорвало пополам. Марк кричит…
«Что случилось? Неужели больно? – притворно изумляется Жерар. – Я ведь вполсилы ударил… Даже в четверть силы… У тебя никакого терпения… Фу…»
Жерар презрительно сплевывает.
Разве может Марк забыть это презрение?
Не забыть, как ночью в туалете (деревянное строение, где доски ноют на все голоса и прогибаются и вонь из выгребной ямы смешивается с вонью хлорки) какой-то дюжий тип ухватил его за шкирку и прижал лицом к стене. Стены были жирные, грязные, вонючие. Здоровяк сопел, освобождая из штанов член. Но пряжку заело, парень на миг отпустил Марка, тогда юноша саданул наугад локтем, вырвался и бросился бежать, наступая на кучи дерьма: ночью рабы ленились идти к дырам и гадили прямо у входа.
Забыть! Забыть! Забыть! Но не могу… не могу… не могу…
Дверь отворилась, и вошел сенатор. Марк приподнялся. Голова закружилась. Дед сделал знак, чтобы он не вставал, и юноша вновь повалился на постель. Старый Корвин опустился в кресло.
– Я знаю, тебе сейчас тяжело. Но ничего. Ты привыкнешь.
– Как умер отец? – спросил Марк. В горле першило, глаза слезились. У него аллергия. Бывает ли аллергия от перегрузки памяти? – Его убили? Да?
– Его корабль взорвался в нуль-портале. Причина взрыва до сих пор не установлена. – Старик помолчал, шевельнул губами, будто пережевывал последнюю фразу. – Предположительно, неисправность во время одного из включений нового нуль-портала. Нелепая случайность. Нелепейшая… – добавил едва слышно. – От него ничего не осталось. Ничего. Я уверен, это было убийство. Он знал, что его хотят уничтожить. Потому и велел спрятать тебя на Вер-ри-а, как только ты появишься на свет. Но Империя Колесницы захватила нашу провинцию, и ты исчез. Когда я узнал о захвате Вер-ри-а, чуть с ума не сошел. Думал, что потерял тебя навсегда.
Марк сделал усилие и сел. Поборол подступившую к горлу тошноту.
– Вопрос о твоем статусе завтра обсуждается в сенате, – продолжал дед. – Завтра я получу точный ответ, будет ли тебе дозволено стать Марком Валерием Корвином, наследником славного патрицианского рода.
– И я смогу расследовать дело об убийстве отца?
Сенатор помолчал.
– Марк… Я много раздумывал все то время, пока тебя не было со мной. Вот что я думаю… С каждой минутой это решение кажется мне все более верным, все более справедливым. Ты не должен становиться следователем. Выбери другую профессию. Например, военного. Или винодела. Или художника. У тебя есть шанс, которого лишены многие патриции: ты можешь найти дело по душе. Ты не сделаешь блестящую карьеру, но спасешь себя и своих детей. Со временем людей перестанет волновать, что наш род знает какие-то давние тайны. Все наши секреты станут достоянием истории. И ты сможешь…
– Нет! – закричал Марк, не дав сенатору договорить: подобная грубость была для патриция недопустима, но он не смог сдержаться. – Извини… прошу… но нет. Нет! Я дал слово Флакку, что я найду убийцу его сестры. Потом я узнаю, из-за чего погиб мой отец. Ради этого с меня сняли рабский ошейник. Ради того, чтобы я продолжил то, что начал отец.
Старик улыбнулся:
– Честно говоря, Марк… я думал, ты ответишь иначе.
– Почему? Потому что я был рабом, и это настолько должно было изменить мою личность… Так ведь?
Сенатор молчал. Поднялся, потом снова сел.
– По-моему, ты очень смутно представляешь, что тебя ждет. Не торопись, подумай, прежде чем ответить.
– Я уже сделал выбор.
– Своим упрямством ты похож на отца… Чем старше ты будешь становиться, тем сильнее будет сходство.
– Я и на вас похож, – заявил Марк.
Старик улыбнулся, кивнул:
– Ты прав… Хорошо, не буду больше настаивать. Но знай, мой мальчик, основное твое умение – это умение не столько помнить, сколько применять свои знания. У патрициев слишком много врагов и завистников, мы не можем позволить себе быть слабыми. Лишь часть того, что патриций знает в восемь лет, плебей может осилить в двадцать пять. А те уникальные знания профессии, которые достались тебе от предков, весь их жизненный опыт – этого плебей не подучит никогда. Но если патриций теряет свою генетическую память, он становится похожим на младенца. Основа его знаний разрушена. То, что он узнал сам по себе, разрозненно и хаотично. Такой человек похож на безумца. Но тебе это не грозит. Ты уже сформировался как личность.
– Я начал кое-что постигать на Вер-ри-а, – вмешался в разговор Марк.
Ему не нравилось, что его проблемы обсуждаются в его присутствии так, будто самого Марка тут нет.
«Да я, в самом деле еще не существую», – напомнил он себе.
– Нет, нет, на Вер-ри-а тебе снилось только доступное детскому пониманию. Ничего серьезного ты не постиг, – покачал головой сенатор. – Тебе нужен учитель. Как можно скорее. Но я даже не знаю, кто возьмется за патриция, которому семнадцать.
– Может быть, ему и не нужен учитель? – пожал плечами Флакк.
– В галанете довольно обстоятельно обсуждается вопрос: а не стереть ли всем патрициям генетическую память? Не давит ли на Лаций этот непосильный груз прошлого? Ведь наш консерватизм становится поговоркой, – сказала Лери. – Спорят яростно. И мне показалось, что патриции готовы уступить.
– Готовы уступить? – возмутился Флакк. – Кто готов? Разве что трусы Горации! Они всегда заигрывали с плебеями! Или Марции! Ведь они сами – бывшие плебеи, которым повезло породниться с патрициями. – Он кинулся в атаку столь яростно, что Марк невольно представил его в боевом скафандре с бластером наперевес во главе когорты космических легионеров.
– Что ты говоришь? Стереть нашу память? Лишить нас памяти? И это серьезно? – Сенатор, кажется, не поверил внучке.
– Вполне. Ведь это означает – отнять у патрициев их власть. – Лери пыталась выглядеть равнодушной, но ей не удавалось. Планы плебеев и ее волновали. – Тогда мы станем во всем равны с плебеями.
– Лишившись памяти, мы окажемся полностью беззащитны, – сказал сенатор.
– Думаю, через два-три поколения патриции смешаются с плебеями, – вставил свое слово Друз.
В сенате Лация заседали только патриции. Плебеи обладали правом голоса на равных с нобилями во время выборов двух консулов. Плебеев было куда больше, но кандидаты в консулы всегда были патрициями. Слабым утешением для плебеев служило право выбирать из своей среды народных трибунов – полномочия защитников плебса были весьма невелики. Зачастую от голосов простых граждан зависело принятие новых законов на плебисцитах. Но все равно очевидное неравенство бросалось в глаза. Периодически между плебеями и патрициями разгоралась настоящая война, которая заканчивалась перемирием, но никогда – прочным миром. Ни одна сторона не хотела уступить: плебеи чувствовали себя ущемленными, а патриции, чье превосходство было столь очевидным, находили нелепыми разговоры о равенстве. Этот конфликт длился уже не одну сотню лет, так что в памяти Марка, включившейся совсем недавно, подробности поражений и побед были столь свежи, будто и дебаты в сенате, и столкновения на форуме происходили только вчера.
– Патриций без памяти… – пожал плечами Флакк. – Все равно, что вино без пряностей.
– Пряности, да… – согласился сенатор. – Их добавляют к вину заранее, а не в тот момент, когда собираются осушить бокал. Такова память плебеев: пряности, наскоро всыпанные в вино. – Старик стиснул в руке салфетку. – Вина мне…
Он сказал это, полагая, что слуга-андроид все еще торчит у сервировочного стола. Но на террасе, кроме завтракающих, никого не было. Марк вскочил, кинулся к сервировочному столику и схватил поднос, на котором стояли налитые до краев бокалы.
Воцарилась мертвая тишина. Марк остолбенел. Он понял, что по рабской привычке кинулся прислуживать господам за столом. Краска нестерпимого стыда хлынула в лицо. Он не знал, что делать, может, обнести всех вином с подчеркнутой любезностью… О нет, это было бы слишком по-рабски. Ему хотелось в ярости швырнуть поднос на пол. Он уже поднял руки, но сдержался. Так мог поступить только раб, ярясь от собственной ничтожности. Нужно вести себя не как раб, а как хозяин!
– Где этот сто восьмидесятый! – крикнул он, оглядываясь. Андроида нигде не было видно. – Почему он удрал?
«Ма фуа! Этот случай запомнят мои дети, они будут помнить, насколько рабство въелось мне в кровь. И дети Флакка… и дети Лери тоже будут помнить…»
– Сто восьмидесятый? – переспросил сенатор. – Я велел Табию, чтобы за столом прислуживал двухсотый, он отличный слуга.
– Дело в том… – Марк кашлянул, не зная, что сказать. – Дело в том… – надо было срочно как-то объяснить свое идиотское поведение. – Я вышел на террасу раньше всех и сидел тут. Андроид с номером на лбу наливал вино в бокалы. Мне показалось, он что-то подсыпает в каждый бокал. Я подумал, что пряности. А когда у нас зашел разговор о пряностях и о том, что их положено сыпать заранее…
– Разве ты этого не знал? – удивился сенатор.
– Знал, конечно. Но только теперь увязал с действиями виночерпия. И меня вдруг пронзила мысль: что он делал? Сыпал пряности из-за неумения? Но ведь андроид-виночерпий не может ошибаться. Тогда… что-то другое.
Кажется, объяснение вышло правдоподобным.
– Нас пытались отравить? – изумился Друз. – Это уже серьезно.
Флакк поднес к запястью контактный браслет:
– Табий? Это Флакк. Да, трибун Флакк. Кто сегодня должен подавать нам завтрак? Сто восьмидесятый? А двухсотый? Кризис личности? С чего вдруг… Охрана дома в порядке? А вигилы, присланные из столицы, они охраняют усадьбу? Постоянно? Вызови специалиста-вигила. У нас есть подозрение, что меня, сенатора Корвина, и его внуков пытались отравить. Андроид-виночерпий подсыпал отраву в вино… Такое невозможно? Все равно проверь, – Он опустил руку. – Сейчас все выяснят.
– Может, я зря всполошился, – пожал плечами Марк. – Обычный андроид с номером. Пожалуй, совершеннее тех слуг, что я помню. Все же восемнадцать лет… – Марк вяло улыбнулся. – Там, где я жил, не покупали андроидов. А этого можно принять за человека. Да, пожалуй… кроме номера – он выглядел как человек.
– Нет, нет, Марк, – запротестовал сенатор. – Наши искусственные слуги не настолько похожи на людей.
– Диверсант-андроид? – покачал головой Флакк. – Но кто мог его прислать?
– Или человек, который пытался выдать себя за андроида, – продолжал рассуждать вслух Марк. – Я теперь почти уверен, что это был человек. – Его охватило беспокойство. Вполне возможно, что его оплошность спасла им всем жизнь.
– Как он сюда пробрался, минуя охрану и защитное поле? – подивился сенатор.
– И когда он ушел? – спросил Флакк.
– Сразу, как мы сели за стол, – вмешался в разговор Друз. – Я еще удивился: куда почесал этот урод, как только мы начали есть.
– Друз, я просила тебя не использовать это слово! – напомнила Лери.
– Я стараюсь, – изобразил искреннее раскаяние центурион. – Но оно ко мне буквально привязалось.
На пороге возник вигил – молодой румяный парень в красно-серой форменной рубашке и брюках чуть ниже колен.
– Доброго дня, господа. Где бокалы?
Марк указал на сервировочный столик. Вигил доставил на пол чемоданчик мини-лаборатории, опрыскал пальцы жидким латексом и только тогда взял один из бокалов. Внимательно оглядел, потом что-то капнул в него. Вино вспенилось и из темно-красного сделалось грязно-зеленым.
– Вино в самом деле отравлено, – заявил вигил. – Сильнейший яд. Все бы умерли в течение нескольких минут. Рядом никого не было… Никто бы не помог…
– Молодец Марк, все заметил. Впрочем, это неудивительно, учитывая твое происхождение. – Сенатор улыбнулся. – Только что ты спас нам всем жизнь.
У Марка перехватило дыхание. Что это было? Нелепая шутка? Или… какой-то особый дар? Память наоборот? Предвидение? Опыт многих поколений следователей, позволяющий автоматически подмечать мельчайшие детали?
– Я попытаюсь отыскать следы андроида через планетарную базу слежения. Но я должен сообщить центуриону о происшедшем. Ничего подобного расследовать нам еще не приходилось. Но мы его быстро найдем. Если… – Вигил покосился на протектор Марка. – Если юный господин разрешит через шунт сосканировать портрет андроида.
– Мой внук – патриций. У него нет вживленного шунта, – надменно заявил сенатор Корвин.
– Извините… – Вигил смутился. – Но я думал… Извините.
– Дай мне световое перо! – повернулся Марк к Друзу и потянулся к блестящему наконечнику, торчащему из нагрудного кармашка центуриона.
– Они не пишут. – Ухажер Лери спешно накрыл ладонью нагрудный карман.
– Извольте, доминус. – Вигил протянул Марку пентаценовую планшетку и световое перо.
Марк задумался на миг. Тут же рука его заскользила по поверхности планшета. Помнится, прадед был прекрасным рисовальщиком. Его акварели должны висеть в экседре. Минута, две, и портрет подозреваемого был готов.
– Странно. Очень похож на Сальвана, одного из наших вигилов! – Охранник спешно коснулся комбраслета. – Сальван! – Ему никто не ответил. – Центурион! У меня есть подозрение, что Сальван пытался убить сенатора Корвина. Что? Покинул усадьбу? Мне надо срочно идти! – объявил вигил, прерывая связь.
– Так иди! – Сенатор сделал широкий жест, отпуская служителя порядка.
«Я начинаю карьеру следователя», – отметил Марк про себя.
– Браво, юный Корвин! – улыбнулся Флакк и несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши. – Гляжу, не зря я вытащил тебя с Колесницы!
– Поздравляю с первым раскрытым делом, братец! – засмеялась Лери.
– Ну, допустим, оно еще не раскрыто.
– Скорее всего, Сальван связан с плебейскими экстремистами. С теми, что убили сына Манлия Торквата, – предположил Флакк.
– Эта версия пока ничем не подтверждена, – сухо заметил сенатор.
– Может быть, Сальвану заплатили колесничие?! – решил проявить свои детективные способности Друз. – Что тут гадать, и так ясно: они в ярости, что Флакк утащил у них из-под носа двух парней, вот и устроили покушение.
– Наполеончики? Устроили диверсию на Лации в доме сенатора Корвина?! – Флакк расхохотался. – Друз, ты всегда был большим фантазером.
– Да, кстати… – сенатор отодвинул тарелку. Есть всем расхотелось. – Что со вторым парнем? С Люсом?
– Его обследуют. На борту «Сципиона» пытались идентифицировать его генетический код. Установили, что по матери он принадлежит к роду Манлиев. Но кто его отец, пока выяснить не удалось. Ни один патрицианский род не идентифицируется. Выходит, по отцу он плебей. Пока решено поместить его в госпиталь для более подробного обследования.
– Значит, кто-то из матрон согрешил на стороне и отправил свое чадо в рабство на Вер-ри-а, – уточнил сенатор.
– Похоже, что так. – Других версий у Флакка не было.
– Что теперь будет с Люсом? – спросил Марк.
– Как только выяснят его происхождение, ему предложат стать гражданином Лация с правом проживания в одной из колоний, – ответил Флакк. – Не волнуйся, о нем позаботятся. Кто-нибудь из Манлиев станет его патроном.
– Я хочу повидать Люса, – заявил Марк вызывающе. Он был уверен, что это желание не понравится ни Флакку, ни деду. Но бросить Люса на произвол судьбы он не мог.
– Разумеется. Как только закончится его обследование, – пообещал Флакк.
* * *
Тот, кто выбирал место для постройки столицы Лация, прежде всего заботился о том, чтобы Новый Рим по возможности напоминал Вечный город, тот, что остался на Старой Земле. Здесь Город тоже располагался на семи холмах, и широкая река, несущая в море серо-зеленые воды, называлась Тибром. Пусть холмы здешнего Рима имели иные очертания и были куда выше холмов земных, носили они точно такие же названия.Квиринал!
Виминал!
Авентин!
Эсквилин!
Палатин!
Целий!
Капитолий!
Эти названия вспыхивали в мозгу, как маяки. Капитолийский холм, на котором располагался храм Юпитера Всеблагого и Величайшего, можно было увидеть отовсюду. Шел ли человек в крытые павильоны огромного рынка Траяна, или направлялся на Марсово поле, или спешил на форум – стоило ему поднять голову, и он видел в синем небе Лация глыбу храма, облицованную белым сверкающим мрамором. Сама скала, изжелта-серая, с отвесными склонами, служила естественным постаментом для огромного храма и храмиков вокруг, для сотни больших и малых статуй, колонн, увенчанных крылатыми Никами, и триумфальных арок. Подняться на Капитолий можно было по наружной лестнице или на лифте с северной стороны холма. Время от времени за подлинным Капитолием на фоне неба, заслоняя легкие весенние облака, возникала голограмма храмового комплекса, куда больше натуральной величины, чтобы издалека любой вновь прибывший мог в подробностях рассмотреть все сооружения на скале.
У подножия Капитолия лежал форум, политический центр всей планеты, раз и навсегда осененный тенью главной святыни Лация.
Лери ни о чем не рассказывала Марку, не называла улиц, не объясняла назначение зданий или памятников, как будто Марк все сам должен был знать. Впрочем, он знал. Помнил памятью отца (за исключением последних восемнадцати лет), деда и прадеда. Ему нравилось узнавать виденное в полуяви недавнего сна: особняки знати на Палатине, бесчисленные портики и рынки, базилики, статуи, фонтаны. Лери почти не говорила и все время жевала конфетки – изюм в шоколаде. Но когда Марк попросил у нее пару конфет, презрительно фыркнула и спрятала пакетик в карман. Зато милого своего Друза конфетками угостила. Друз увязался за ними в Город, едва узнал, что они едут на Большой рынок покупать для Марка одежду. Он явился поутру в усадьбу с огромным букетом и ворохом мелких подарков. Увидев ухажера, Лери попыталась сделать вид, что рассержена визитом центуриона. Но изображала она это так старательно, что вряд ли смогла хоть кого-то убедить в своем равнодушии к Друзу. И меньше всего – его самого.
Перед тем как покинуть Итаку, Марк надел пояс-генератор, и все трое прихватили с собой парализаторы. Друз утверждал, что справится с обязанностями телохранителя. Но Марк ему не верил.
– Ну, есть на Колеснице хоть что-то подобное? – спросил центурион, указывая на Капитолий, когда поезд на магнитной подушке нес их по круговой ветке к главному рынку, что располагался на Эсквилине, и в воздухе в очередной раз возник мнимый двойник грандиозного храма.
– Как он может сравнивать их Париж и наш Рим, сам посуди, Друз? – пожала плечами Лери.
В самом деле, рабов если куда и отпускали, то разве что в лавочку в ближайшем городке. За двенадцать лет жизни на Колеснице ни в одном большом городе Марк не побывал. Не говоря о столице.
– Нет, я помню Париж Колесницы, Нотр-Дам, залитые огнями Елисейские поля и Триумфальную арку, – улыбнулся Марк. – Сам я не бывал там, конечно, но наш прадед два месяца провел на Колеснице. Я помню тот Париж, каким он был сотни полторы лет назад. Ты, Лери, тоже должна его помнить.
– Ну и как? – вызывающе спросил Друз.
– По-моему, Рим Лация выглядит куда скромнее.
Лери прыснула, а Друз нахмурился.
– Конечно, император может тратить триллионы на украшение своей столицы, ни перед кем не отчитываясь, – пробурчал он. – У нас же сенат считает каждый сестерций.
Друз, как и многие уроженцы Лация, предпочитал исчислять доходы и расходы в местной валюте, хотя повсюду были в ходу универсальные кредиты. Возможно, при этом Друз чувствовал себя богаче: курс кредита к сестерцию был один к десяти.
Поезд остановился. Пора было отправляться за покупками. Как ни странно, Марк почему-то ничего не помнил про посещения рынков. Ни одного сна на эту тему ему не снилось. Ничего из памяти деда или отца. Марк так старательно пытался выудить подробности из прошлого, что не заметил, как Друз и Лери вставили в уши похожие на зерна маисоли капсулы. Вставив, переглянусь, как заговорщики, и увлекли Марка под своды стеклянной галереи. Бесконечные трехъярусные аркады с двух сторон. Под каждой аркой какая-нибудь лавка. Торговали парфюмерией и одеждой, обувью, статуэтками, телеголографами, индивидуальными компами и инфокапсулами всех видов, драгоценностями…
– Костюмы! – услышал Марк крик и обернулся.
Рядом, кроме Лери и Друза, никого не было.
– Сорочки! Брюки! – вопили неведомые голоса.
– Золотые контактные браслеты с датчиками состояния организма, инфокапсулами, миникомпом, четыре линии связи, причем одна – межпланетная! – тараторил голос откуда-то с уровня прилавка.
– Парфюмерия! – раздалось чуть дальше, когда Лери остановилась возле одной из лавочек. – Духи…
Марк сделал следующий шаг.
– Тоги, – тут же замурлыкал чей-то чарующий голос.
Марк растерялся и отступил.
– Это что, кричит одежда? – изумился он
– Торговые чипы на каждой тряпочке, – улыбнулась Лери. – Вот смотри.
Она подошла к секции, где продавались платья.
– Летние платья! – раздался многоголосый хор.
Марк вздрогнул от этого вопля и попятился. У него заложило уши. В спину уже наперебой щебетали девичьи голоса:
– Ожерелья! Серьги!
– Эта тога как раз для тебя! – Перед Марком возникла голограмма юноши, одетого в белую тогу.
Марк не сразу сообразил, что голограмма изображает его самого. Виртуальный Марк поворачивался во все стороны, чтобы продемонстрировать качество ткани и показать, как красиво лежат складки.
– Обрати внимание на цвет! – доверительно нашептывала голограмма. – Ткань цвета густых сливок. Управляющий чип сохраняет складки сколь угодно долго.
– Белоснежная сорочка, как вершины альпийских снегов! – выкрикнула другая голограмма, пытаясь оттеснить первую.
– Снега альпийских вершин… – автоматически поправил свою копию Марк. И невольно отступил.
– Ботинки! Тебе нужны ботинки! – взвыли сразу несколько голосов возле его ног. – Синтезатор тут же изготовит ботинки по образцу для твоих ног, доминус. Что ты предпочитаешь? Адаптивные башмаки или легкие скороходы? Сандалии? Старинные кальцеи? Солдатские калиги?
Вдалеке басили десятки других голосов:
– Скафандры для прогулок в открытом космосе. Если ты собрался подняться на планетарном лифте, зайди к нам!
Марк пошатнулся и грохнулся в обморок.
* * *
Бывший раб еще не научился управлять своими видениями. Сны памяти врывались в его сознание внезапно, события мелькали перед глазами, но порой происходящее оставалось непонятным: сон снился где-то с середины, начало было скрыто завесой прошлого, досмотреть до конца эпизод тоже зачастую не удавалось. Марк просыпался, досадуя на краткость и бестолковость видений. Днем, по дороге домой, когда Друз нанял для них флайер, Марк, сидя на заднем сиденье подле сестренки, во сне отчетливо увидел свой кабинет. Тогда он принадлежал отцу. Префект Корвин сидел в кресле, а напротив него расположился наварх Корнелий, кудрявый черноволосый кареглазый здоровяк. Никогда бы Марк не узнал в этом человеке, полном сил, нынешнего наварха с налитыми кровью глазами, с больным отечным лицом.– Они уничтожат меня, Корвин. Сенаторы набросились на меня, как озверевшие от крови кайманы Лемурии. И лишь за то, что я честно служил Лацию. Разве я думал о себе? Разве для себя я пять стандартных лет провел на «Камилле»? Но все забыли об этом… Все…
– Я помню, – сказал префект Корвин сухо. – Только слово «честно» в данном случае не подходит. Я бы сказал на твоем месте: старательно.
– О да! Политики и журналисты обожают игру в слова. Теперь все зависит от тебя. Фабии хотят уничтожить меня и брата. Им очень нравятся наши поместья на Петре и рыбные заводы на спутнике Волчицы.
– Корнелий, мы никогда не были друзьями, – заметил Корвин.
– И все же… Ты один можешь меня спасти.
– Двадцать лет тебе хватит? – задумчиво спросил Корвин.
– Что? – не понял наварх.
– Двадцать лет тебе хватит на то, чтобы загладить совершенное?
Наварх вскочил. Глаза его метали молнии.
– Корвин! Мне не нужно ничего заглаживать. Ни-че-го!
Префект усмехнулся. Марк почувствовал, как улыбка тронула его губы.
– У тебя есть двадцать лет, чтобы над этим подумать. И понять, что делать.
* * *
Марк проснулся, когда наемный флайер опустился перед воротами их усадьбы.– Кажется, мы вовремя, как раз к обеду, – засмеялся Друз.
Пошатываясь, как пьяный, Марк прошел к себе и упал на кровать, сорвал тяжелый неудобный пояс и швырнул в угол. Все равно батарея давно разрядилась. То, что происходило с ним, казалось чудовищным. Весь груз бесчисленных бед, тайн, нарушенных запретов, убийств рухнул на него неподъемной ношей. Ему даже не хотелось досматривать окончание сна. Хорошо бы вообще хоть однажды заснуть и не видеть снов, как не видел их Марк прежде, когда был рабом.
Его охватило отчаяние. Да, он обрел генетическую память. Что из того? Марк думает, как раб, и действует, как раб… Он никогда не будет так уверен в себе, так невозмутим, как Флакк. Бывший раб будет вечно оглядываться, озираться и спрашивать себя: правильно ли я поступаю или опять моя рабская душа пробудилась?.. Напрасны попытки забыть свое прошлое на Колеснице. Патриций не забывает. Ничего и никогда.
Разве он может забыть, как Жерар сдирает с него рубаху, как проводит с нежностью ладонью по спине. Причмокивает:
«Какая нежная кожа!»
И следом обжигает удар кнута. Марку кажется, что его разорвало пополам. Марк кричит…
«Что случилось? Неужели больно? – притворно изумляется Жерар. – Я ведь вполсилы ударил… Даже в четверть силы… У тебя никакого терпения… Фу…»
Жерар презрительно сплевывает.
Разве может Марк забыть это презрение?
Не забыть, как ночью в туалете (деревянное строение, где доски ноют на все голоса и прогибаются и вонь из выгребной ямы смешивается с вонью хлорки) какой-то дюжий тип ухватил его за шкирку и прижал лицом к стене. Стены были жирные, грязные, вонючие. Здоровяк сопел, освобождая из штанов член. Но пряжку заело, парень на миг отпустил Марка, тогда юноша саданул наугад локтем, вырвался и бросился бежать, наступая на кучи дерьма: ночью рабы ленились идти к дырам и гадили прямо у входа.
Забыть! Забыть! Забыть! Но не могу… не могу… не могу…
Дверь отворилась, и вошел сенатор. Марк приподнялся. Голова закружилась. Дед сделал знак, чтобы он не вставал, и юноша вновь повалился на постель. Старый Корвин опустился в кресло.
– Я знаю, тебе сейчас тяжело. Но ничего. Ты привыкнешь.
– Как умер отец? – спросил Марк. В горле першило, глаза слезились. У него аллергия. Бывает ли аллергия от перегрузки памяти? – Его убили? Да?
– Его корабль взорвался в нуль-портале. Причина взрыва до сих пор не установлена. – Старик помолчал, шевельнул губами, будто пережевывал последнюю фразу. – Предположительно, неисправность во время одного из включений нового нуль-портала. Нелепая случайность. Нелепейшая… – добавил едва слышно. – От него ничего не осталось. Ничего. Я уверен, это было убийство. Он знал, что его хотят уничтожить. Потому и велел спрятать тебя на Вер-ри-а, как только ты появишься на свет. Но Империя Колесницы захватила нашу провинцию, и ты исчез. Когда я узнал о захвате Вер-ри-а, чуть с ума не сошел. Думал, что потерял тебя навсегда.
Марк сделал усилие и сел. Поборол подступившую к горлу тошноту.
– Вопрос о твоем статусе завтра обсуждается в сенате, – продолжал дед. – Завтра я получу точный ответ, будет ли тебе дозволено стать Марком Валерием Корвином, наследником славного патрицианского рода.
– И я смогу расследовать дело об убийстве отца?
Сенатор помолчал.
– Марк… Я много раздумывал все то время, пока тебя не было со мной. Вот что я думаю… С каждой минутой это решение кажется мне все более верным, все более справедливым. Ты не должен становиться следователем. Выбери другую профессию. Например, военного. Или винодела. Или художника. У тебя есть шанс, которого лишены многие патриции: ты можешь найти дело по душе. Ты не сделаешь блестящую карьеру, но спасешь себя и своих детей. Со временем людей перестанет волновать, что наш род знает какие-то давние тайны. Все наши секреты станут достоянием истории. И ты сможешь…
– Нет! – закричал Марк, не дав сенатору договорить: подобная грубость была для патриция недопустима, но он не смог сдержаться. – Извини… прошу… но нет. Нет! Я дал слово Флакку, что я найду убийцу его сестры. Потом я узнаю, из-за чего погиб мой отец. Ради этого с меня сняли рабский ошейник. Ради того, чтобы я продолжил то, что начал отец.
Старик улыбнулся:
– Честно говоря, Марк… я думал, ты ответишь иначе.
– Почему? Потому что я был рабом, и это настолько должно было изменить мою личность… Так ведь?
Сенатор молчал. Поднялся, потом снова сел.
– По-моему, ты очень смутно представляешь, что тебя ждет. Не торопись, подумай, прежде чем ответить.
– Я уже сделал выбор.
– Своим упрямством ты похож на отца… Чем старше ты будешь становиться, тем сильнее будет сходство.
– Я и на вас похож, – заявил Марк.
Старик улыбнулся, кивнул:
– Ты прав… Хорошо, не буду больше настаивать. Но знай, мой мальчик, основное твое умение – это умение не столько помнить, сколько применять свои знания. У патрициев слишком много врагов и завистников, мы не можем позволить себе быть слабыми. Лишь часть того, что патриций знает в восемь лет, плебей может осилить в двадцать пять. А те уникальные знания профессии, которые достались тебе от предков, весь их жизненный опыт – этого плебей не подучит никогда. Но если патриций теряет свою генетическую память, он становится похожим на младенца. Основа его знаний разрушена. То, что он узнал сам по себе, разрозненно и хаотично. Такой человек похож на безумца. Но тебе это не грозит. Ты уже сформировался как личность.