Страница:
– А ты меня не обманешь?
– Вы боитесь, что окажусь сильнее вас, глупые мои олимпийцы. А соблазн силы – страшная вещь. Вы уверены: мне сразу захочется вас уничтожить. Как Империи – завоевать соседей. Так?
– Минерва так считает.
– А ты?
– Хочешь, скажу, что у меня на уме? Я ведь тоже иногда думаю над тем, что происходит. Так вот: богам не нужен единый мир. Пусть люди говорят на разных языках, пусть ссорятся, воюют и поклоняются разным богам. Тогда они слабы и не опасны богам.
– Что ты подразумеваешь под выражением «не опасны богам»? Продолжая ссориться, они могут уничтожить Землю. Это и есть твоя неопасность?
– Слабее богов… – поправил себя Меркурий.
– Да, да, боги всех боятся – и гениев, и людей, – поддакнул кто-то из окружения Логоса. Наверняка, гений – судя по хриплому голосу.
– Так ты мне поможешь? – настаивал Логос.
Меркурий наклонился к самому уху брата и спросил шёпотом:
– А что с твоими волосами?
– Я их покрасил. Тебе не нравится цвет?
– Ну что ты. Цвет великолепный. Только ответь: кого ты боишься? Юпитера? Минерву? Сульде?
– Боюсь возвращаться в колодец… – признался бывший гладиатор. – Но придётся.
II
III
IV
V
VI
VII
ГЛАВА XVII
I
– Вы боитесь, что окажусь сильнее вас, глупые мои олимпийцы. А соблазн силы – страшная вещь. Вы уверены: мне сразу захочется вас уничтожить. Как Империи – завоевать соседей. Так?
– Минерва так считает.
– А ты?
– Хочешь, скажу, что у меня на уме? Я ведь тоже иногда думаю над тем, что происходит. Так вот: богам не нужен единый мир. Пусть люди говорят на разных языках, пусть ссорятся, воюют и поклоняются разным богам. Тогда они слабы и не опасны богам.
– Что ты подразумеваешь под выражением «не опасны богам»? Продолжая ссориться, они могут уничтожить Землю. Это и есть твоя неопасность?
– Слабее богов… – поправил себя Меркурий.
– Да, да, боги всех боятся – и гениев, и людей, – поддакнул кто-то из окружения Логоса. Наверняка, гений – судя по хриплому голосу.
– Так ты мне поможешь? – настаивал Логос.
Меркурий наклонился к самому уху брата и спросил шёпотом:
– А что с твоими волосами?
– Я их покрасил. Тебе не нравится цвет?
– Ну что ты. Цвет великолепный. Только ответь: кого ты боишься? Юпитера? Минерву? Сульде?
– Боюсь возвращаться в колодец… – признался бывший гладиатор. – Но придётся.
II
Вести приходили одна страшнее другой. После поражения Макрина в Готии толпы беженцев хлынули на запад. Положение во Франкии вмиг осложнилось. И хотя десант виков удалось отбить с помощью римских когорт, между Франкией и Империей неожиданно возникли разногласия. Бенит срочно выехал из Рима к войскам и приказал перебросить три Германских легиона к границам Франкии. Но укомплектованными они были только на бумаге. На самом деле не набралось бы и десяти когорт. С вооружением было и того хуже. Все устаревшее. Разумеется, у Рима была отличная конница. Но что делать коннице против виков? К монголам диктатор отправил послов с поручением договориться. О чем – он и сам не знал. Все соглашения выглядели одинаково неприемлемыми. Бенит столько лет жаждал войны и вдруг, когда она стала неизбежной, – усомнился. Он обещал не препятствовать, если монголы пожелают оккупировать Дакию, и ни словом не заикнулся о пленных. Он жертвовал членом Содружества без сожаления. Копии с этих писем тут же оказались у репортёров Альбиона и были напечатаны в «Вестнике Лондиния».
Об этой статье Бениту «забыли» доложить. Зато консул Франкии будто ненароком при встрече с диктатором Империи развернул «Вестник Лондиния», и Бенит прочёл набранный крупными литерами заголовок: «Дакия приносится в жертву варварам. Кто следующий?» Бенит растерялся и попытался скрыть растерянность под маской справедливого гнева. Сообщение вестника Бенит объявил фальшивкой – что ещё ему оставалось? Консул Франкии диктатору не поверил. И сообщил, поскольку десант виков отбит, то теперь Франкии помощь Рима не нужна. Пусть лучше Бенит отправит свои три легиона в Дакию. И конницу не забудет. Говорят, конница может очень эффективно действовать против танков. Этот наглец высоченного роста с огромным носом и тонкой полоской чёрных усов смотрел на диктатора Империи крошечными бесцветными глазками сверху вниз и чуть ли не хохотал Бениту в лицо.
– Да, конница отлично смотрится в бою против танков, – повторил консул.
Подробности разгрома Двенадцатого Молниеносного легиона были у всех на устах.
– Кстати, – улыбнулся верзила-консул. – Почему император Постум покинул Рим? Мы тут теряемся в догадках. Говорят, император отбыл в Новую Атлантиду?
Диктатор покинул Франкию ночью. Тайком.
Об этой статье Бениту «забыли» доложить. Зато консул Франкии будто ненароком при встрече с диктатором Империи развернул «Вестник Лондиния», и Бенит прочёл набранный крупными литерами заголовок: «Дакия приносится в жертву варварам. Кто следующий?» Бенит растерялся и попытался скрыть растерянность под маской справедливого гнева. Сообщение вестника Бенит объявил фальшивкой – что ещё ему оставалось? Консул Франкии диктатору не поверил. И сообщил, поскольку десант виков отбит, то теперь Франкии помощь Рима не нужна. Пусть лучше Бенит отправит свои три легиона в Дакию. И конницу не забудет. Говорят, конница может очень эффективно действовать против танков. Этот наглец высоченного роста с огромным носом и тонкой полоской чёрных усов смотрел на диктатора Империи крошечными бесцветными глазками сверху вниз и чуть ли не хохотал Бениту в лицо.
– Да, конница отлично смотрится в бою против танков, – повторил консул.
Подробности разгрома Двенадцатого Молниеносного легиона были у всех на устах.
– Кстати, – улыбнулся верзила-консул. – Почему император Постум покинул Рим? Мы тут теряемся в догадках. Говорят, император отбыл в Новую Атлантиду?
Диктатор покинул Франкию ночью. Тайком.
III
Бенит занял лучшую комнату в лучшей гостинице в Кёльне. Начальник его канцелярии Аспер был рядом. И ещё Порция. Преданная Порция приехала с сообщениями из Рима. Рассказывала долго, обстоятельно. Якобы весь Рим пронизан нитями бесчисленных заговоров. Аристократы, вигилы, даже операторы типографий составляют каждый свой отдельный заговор. Но цель у всех одна – устранить Бенита и вернуть власть законному императору. Есть, правда, и те, кто хочет вернуть власть Элию, но это заговорщики среди слушателей риторских школ, и таких немного. Бенит слушал эти бредовые рассказы и не мог поверить. Подробности сообщает ему не агент «Целия», не исполнители, а какая-то секретарша! А последние номера «Акты диурны»! Что позволяют себе писаки?! Разве он мало их подкармливал? Разве мало Бенит хлестал их по щекам, растил из них продажных скотов все эти годы? И что же? Стоило только дохнуть сомнительным ветром мятежа, стоило Постуму восстать на своего благодетеля, как репортёры тут же позабыли обо всем – о сытной кормёжке и о диктаторской плети, и принялись насмешничать и рассуждать о том, о чем рассуждать не положено.
Ах вот как, господа сочинители, захотелось состряпать новые «Нравственные письма»? Или вы позабыли, как кончил Сенека? А не послать ли мне к вам центуриона с приказом вскрыть себе вены? Только ничего не выйдет. Никто из «легионеров пера» не станет нынче вскрывать себе вены. Быстренько соберут вещички и умотают в Альбион, будут взахлёб сочинять книжонки про свои страдания под властью Бенита, на радиостанции «Либерта» рассуждать о неизбежном крахе бесчеловечного режима, пьянствовать в тавернах до утра и ждать, когда можно будет безопасно присоединиться к Постуму. Вместо того чтобы поддержать Бенита в трудную минуту, все торопятся продать. А сколько лет он удерживал Империю от краха? Сколько лет он реставрировал старое здание! И что толку?! Никто не помнит о его заслугах, все только ругают и поносят.
Но все это мелочи по сравнению с войной. Это нелепое поражение в Готии всему причина! Книва и Макрин просрали Готию! А ведь Макрин клялся, что одолеет монголов! Прав был мальчишка Постум – надо было гнать Макрина взашей. Тот, кто долго якшается с гениями, становится ни на что не способным. Но ничего, одна блестящая победа заставит всех замолчать. Такая победа, которую одержала Франкия. И все опять полюбят Бенита и начнут его восхвалять.
Ах вот как, господа сочинители, захотелось состряпать новые «Нравственные письма»? Или вы позабыли, как кончил Сенека? А не послать ли мне к вам центуриона с приказом вскрыть себе вены? Только ничего не выйдет. Никто из «легионеров пера» не станет нынче вскрывать себе вены. Быстренько соберут вещички и умотают в Альбион, будут взахлёб сочинять книжонки про свои страдания под властью Бенита, на радиостанции «Либерта» рассуждать о неизбежном крахе бесчеловечного режима, пьянствовать в тавернах до утра и ждать, когда можно будет безопасно присоединиться к Постуму. Вместо того чтобы поддержать Бенита в трудную минуту, все торопятся продать. А сколько лет он удерживал Империю от краха? Сколько лет он реставрировал старое здание! И что толку?! Никто не помнит о его заслугах, все только ругают и поносят.
Но все это мелочи по сравнению с войной. Это нелепое поражение в Готии всему причина! Книва и Макрин просрали Готию! А ведь Макрин клялся, что одолеет монголов! Прав был мальчишка Постум – надо было гнать Макрина взашей. Тот, кто долго якшается с гениями, становится ни на что не способным. Но ничего, одна блестящая победа заставит всех замолчать. Такая победа, которую одержала Франкия. И все опять полюбят Бенита и начнут его восхвалять.
IV
Кто поведёт легионы в Дакию? Сам Бенит? Нет, диктатору нужно вернуться в Рим. Рутилий… Это имя всплыло в мозгу почти против воли. Рутилий будет командовать легионами. Если, конечно, монголы не окажутся в Дакии раньше. Что говорит разведка? А ничего не говорит – «Целий» будто в рот воды набрал. Бенит заявил, что все известия о переговорах с Чингисханом – ложь. И он немедленно отправит в Дакию три Германских легиона. Три легиона, из которых с трудом можно было составить один. В лагере они смотрелись неплохо, браво печатали шаг, начищенные броненагрудники горели на солнце. Римская пехота всегда была самой лучшей. Бенит стоял на трибуне и любовался своими легионерами. Потом сбежал вниз, встал рядом с трибуном первой когорты и стал маршировать вместе с легионом. Он был един со своей армией. И легионеры это чувствовали.
– Кто приказал посылать конницу против танков?! – закричал Бенит, взбегая на трибуну. – Этого мерзавца надо казнить по старинному обычаю: засечь розгами и отрубить голову.
Александр, которого он взял с собой, стоял за спиной в форме военного трибуна, втянув голову в плечи.
– Но мы раздавим варваров! Воины! Мы все равно их раздавим! – кричал Бенит.
От его голоса у всех присутствующих мурашки бежали по коже.
– Я дам вам нового префекта претория. Я отдам вам того, кто мне больше всего дорог – своего сына Александра!
– Нет… – едва слышно выдавил юноша.
Но отец уже мощной рукой вытолкнул его вперёд.
– Ради Империи я жертвую самым дорогим, что у меня есть! Как же иначе! Как я могу просить у вас ваши жизни и не отдать жизнь единственного сына?! Император сбежал, он испугался! Но я – не боюсь!
У Александра подгибались ноги.
– Отец, я не могу… – Он попытался соскользнуть с трибуны.
– Дурак! Тебя прикроют! Стой! – Он ухватил Александра за броненагрудник и не дал ему упасть – потому как ноги у нового префекта подгибались.
Бенит так и Рим удержит – железной рукой!
Когда легионеры разошлись по своим палаткам, Бенит встряхнул Александра, чтобы привести в чувство.
– Ты справишься, парень. Я дам тебе отличного помощника.
– Я не могу… – Александр весь трясся.
– Ты слышал о Гнее Рутилии? Независимый дерзкий мерзавец. Но талантлив, говорят. Вот он-то и будет за тебя воевать.
Но Александр не слушал, он мотал головой и повторял:
– Я не могу, не могу… не могу…
– Кто приказал посылать конницу против танков?! – закричал Бенит, взбегая на трибуну. – Этого мерзавца надо казнить по старинному обычаю: засечь розгами и отрубить голову.
Александр, которого он взял с собой, стоял за спиной в форме военного трибуна, втянув голову в плечи.
– Но мы раздавим варваров! Воины! Мы все равно их раздавим! – кричал Бенит.
От его голоса у всех присутствующих мурашки бежали по коже.
– Я дам вам нового префекта претория. Я отдам вам того, кто мне больше всего дорог – своего сына Александра!
– Нет… – едва слышно выдавил юноша.
Но отец уже мощной рукой вытолкнул его вперёд.
– Ради Империи я жертвую самым дорогим, что у меня есть! Как же иначе! Как я могу просить у вас ваши жизни и не отдать жизнь единственного сына?! Император сбежал, он испугался! Но я – не боюсь!
У Александра подгибались ноги.
– Отец, я не могу… – Он попытался соскользнуть с трибуны.
– Дурак! Тебя прикроют! Стой! – Он ухватил Александра за броненагрудник и не дал ему упасть – потому как ноги у нового префекта подгибались.
Бенит так и Рим удержит – железной рукой!
Когда легионеры разошлись по своим палаткам, Бенит встряхнул Александра, чтобы привести в чувство.
– Ты справишься, парень. Я дам тебе отличного помощника.
– Я не могу… – Александр весь трясся.
– Ты слышал о Гнее Рутилии? Независимый дерзкий мерзавец. Но талантлив, говорят. Вот он-то и будет за тебя воевать.
Но Александр не слушал, он мотал головой и повторял:
– Я не могу, не могу… не могу…
V
Ночью Александр выбрался из своей палатки. Огляделся. Лагерь спал. Часовой у входа в палатку Бенита заметил Александра, но не стал останавливать. Все-таки первый префект претория!
Отойдя от своей палатки шагов на двадцать, Александр кинулся бежать. Он знал, что ему нужно, – склад. Он приметил его ещё днём. Легионер беспрепятственно пропустил его, хотя Александр забыл пароль.
Внутри горела лишь одна лампа. В полумраке он разглядел плотно скатанные спальники (верно, ещё с зимы затерялись на каком-то складе, а теперь наконец попали на склад легиона), коробки с личными аптечками, пакеты с сухим пайком. Центурион, ответственный за склад, забрался в спальник и громко храпел. В палатке царил полумрак и пахло приятно – чуть-чуть лекарствами, чуть-чуть вином. И ещё – шоколадом.
Александр посмотрел на складной стол. На нем валялось несколько обёрток от шоколада и стояла фляга. Александр на цыпочках подошёл к столу. Взял флягу, понюхал. Пахло дешёвым вином. Юноша приложил флягу к губам. Но лишь одна-единственная капля скатилась на его губы – центурион все вылакал сам.
Александр тихонько поставил флягу на место и оглянулся. Аптечки! Он взял ближайшую и стал сдирать обёртку. Бумага предательски громко шуршала. Александр втянул голову в плечи и оглянулся. Центурион продолжал храпеть. Александр хихикнул. И уже не таясь вскрыл коробку. Внутри лежала плитка шоколада, завёрнутый в целлофан стерильный пакет с марлей и бинтами, металлическая коробка с ампулами йода – каждая ампула как крошечная бутылочка в нитяной оплётке, залита стеарином да ещё обернута плотным картонным кольцом. Флакон с таблетками для обеззараживания воды. И две коричневые продолговатые маленькие коробочки с надписями красными буквами.
«Морфин… 1/2 грана. Передозировка может быть опасна. Возможно привыкание. Произведено фирмой „Макрин и сын“ для нужд римской армии. Собственность римского государства. Инструкция по употреблению… »
Дрожащими руками, не веря в свою удачу, Александр открыл коробочку и вытряхнул на ладонь шприц-тюбик. Сорвал прозрачный колпачок с иглы и тут же всадил себе иголку под кожу. Потом бросился к другой аптечке. Ещё коробочка и ещё… сколько же их… счастье! Надо же! Возможно привыкание. Он потрошил аптечку за аптечкой, уже не скрываясь. Колол себе один шприц за другим и не вытаскивал иглы. Боли не чувствовал. Какая боль? Боль – это путь к счастью. А краснорожий центурион все храпит в своём спальнике. И так прохрапит до зимы. Александр подскочил к спящему и пнул пониже спины. Центурион лишь рыкнул угрожающе, перевернулся на другой бок, зачмокал сладко и принялся досматривать свои армейские сны.
– Вставай! – Александр вновь ударил, но не зло, а ради забавы.
Все его сейчас веселило. Весело будет, если центурион встанет. И центурион встал – вылез из мешка красный, весь облепленный пухом: ткань спальника была дешёвая, и пух сквозь неё так и лез. Однако спальник был жаркий. Зачем центурион забрался в спальник в этот летний день, было совершенно непонятно. При виде облепленного пухом центуриона Александр стал хохотать. Так хохотал он, помнится, когда с друзьями – им было по четырнадцать – пили вино во время пикника на берегу Тибра в Мартовские Иды. Сколько чаш в тот день выпьешь, столько лет и проживёшь. На дне одной из бутылок мальчишки нашли дохлого мышонка и стали блевать – один за другим. При воспоминаниях об этих фонтанах, бьющих наперебой изо ртов, Александр хохотал все безудержней.
Центурион не понял его смеха. Мрачно глянул на возмутителя и приложил Александру кулаком по скуле. Не узнал нового префекта претория начальник склада.
Отойдя от своей палатки шагов на двадцать, Александр кинулся бежать. Он знал, что ему нужно, – склад. Он приметил его ещё днём. Легионер беспрепятственно пропустил его, хотя Александр забыл пароль.
Внутри горела лишь одна лампа. В полумраке он разглядел плотно скатанные спальники (верно, ещё с зимы затерялись на каком-то складе, а теперь наконец попали на склад легиона), коробки с личными аптечками, пакеты с сухим пайком. Центурион, ответственный за склад, забрался в спальник и громко храпел. В палатке царил полумрак и пахло приятно – чуть-чуть лекарствами, чуть-чуть вином. И ещё – шоколадом.
Александр посмотрел на складной стол. На нем валялось несколько обёрток от шоколада и стояла фляга. Александр на цыпочках подошёл к столу. Взял флягу, понюхал. Пахло дешёвым вином. Юноша приложил флягу к губам. Но лишь одна-единственная капля скатилась на его губы – центурион все вылакал сам.
Александр тихонько поставил флягу на место и оглянулся. Аптечки! Он взял ближайшую и стал сдирать обёртку. Бумага предательски громко шуршала. Александр втянул голову в плечи и оглянулся. Центурион продолжал храпеть. Александр хихикнул. И уже не таясь вскрыл коробку. Внутри лежала плитка шоколада, завёрнутый в целлофан стерильный пакет с марлей и бинтами, металлическая коробка с ампулами йода – каждая ампула как крошечная бутылочка в нитяной оплётке, залита стеарином да ещё обернута плотным картонным кольцом. Флакон с таблетками для обеззараживания воды. И две коричневые продолговатые маленькие коробочки с надписями красными буквами.
«Морфин… 1/2 грана. Передозировка может быть опасна. Возможно привыкание. Произведено фирмой „Макрин и сын“ для нужд римской армии. Собственность римского государства. Инструкция по употреблению… »
Дрожащими руками, не веря в свою удачу, Александр открыл коробочку и вытряхнул на ладонь шприц-тюбик. Сорвал прозрачный колпачок с иглы и тут же всадил себе иголку под кожу. Потом бросился к другой аптечке. Ещё коробочка и ещё… сколько же их… счастье! Надо же! Возможно привыкание. Он потрошил аптечку за аптечкой, уже не скрываясь. Колол себе один шприц за другим и не вытаскивал иглы. Боли не чувствовал. Какая боль? Боль – это путь к счастью. А краснорожий центурион все храпит в своём спальнике. И так прохрапит до зимы. Александр подскочил к спящему и пнул пониже спины. Центурион лишь рыкнул угрожающе, перевернулся на другой бок, зачмокал сладко и принялся досматривать свои армейские сны.
– Вставай! – Александр вновь ударил, но не зло, а ради забавы.
Все его сейчас веселило. Весело будет, если центурион встанет. И центурион встал – вылез из мешка красный, весь облепленный пухом: ткань спальника была дешёвая, и пух сквозь неё так и лез. Однако спальник был жаркий. Зачем центурион забрался в спальник в этот летний день, было совершенно непонятно. При виде облепленного пухом центуриона Александр стал хохотать. Так хохотал он, помнится, когда с друзьями – им было по четырнадцать – пили вино во время пикника на берегу Тибра в Мартовские Иды. Сколько чаш в тот день выпьешь, столько лет и проживёшь. На дне одной из бутылок мальчишки нашли дохлого мышонка и стали блевать – один за другим. При воспоминаниях об этих фонтанах, бьющих наперебой изо ртов, Александр хохотал все безудержней.
Центурион не понял его смеха. Мрачно глянул на возмутителя и приложил Александру кулаком по скуле. Не узнал нового префекта претория начальник склада.
VI
Их встреча могла показаться случайностью. Но можно сказать точно, один из них к этой встрече стремился. Может быть даже, что стремились двое. Но гении ни за что не раскроют своих замыслов людям. И друг другу тоже. Так что каждый изобразил, что не ожидал этой встречи на улице возле фонтана с бронзовыми дельфинами.
Гюн сильно изменился с того дня, как гении перестали быть наперсниками богов. Гэл же, напротив, остался все тем же – красивым, дерзким, насмешливым, и теперь больше походил на Постума, нежели на Элия, Но все же сходства с Элием не утратил, что было довольно-таки странно, учитывая нынешний образ жизни Гэла.
Но никто из них не сделался богом, как мечталось.
– Давно не виделись, – Гэл положил руку Гюну на плечо.
– Давно. – Гюн оглядел собрата с улыбкой. – Понял, что дело твоё никчёмное, и пришёл.
– Ну, вроде того. Император уехал и меня бросил.
– Вспомнил про своих?
– Я всегда помнил. Но пришёл не просто так, – Гэл по-заговорщицки подмигнул собрату. – Пришёл с известием. Очень важным.
– Каким же? – Гюн говорил снисходительно. Когда-то он был гением бога, а Гэл – всего лишь гением человека, пусть и одного из Дециев. Но с тех пор как они уравнялись в правах, Гюн вообразил себя богом. Ну а кем вообразил себя Гэл – неведомо.
Бывший гений Элия сделал вид, что не заметил пренебрежительного тона.
– Через три дня преторианская гвардия покинет Рим.
– Ты уверен?
– Это точно.
За это известие Гэл мог поручиться: он сам доставил послание императора второму префекту претория. Постум требовал, чтобы его гвардейцы прибыли для охраны императора в Виндобону. Второй префект не мог не подчиниться.
– Значит, в Риме останутся только вигилы, – прошептал Гюн. – И исполнители. Но Макрина в Городе нет. И Бенита нет…
Гении смотрели друг на друга и ухмылялись, все понимая без слов.
– Что ты хочешь взамен? – спросил Гюн, продолжая морщить свои безобразные губы, что означало улыбку.
– Как что? Как всегда – власти.
– Значит, мы вновь союзники?
Гюн пожал плечами:
– Вроде того.
– На многое не рассчитывай, – предупредил Гюн.
– Я всегда был на вторых ролях, – с притворной покорностью отвечал Гэл.
Гюн сильно изменился с того дня, как гении перестали быть наперсниками богов. Гэл же, напротив, остался все тем же – красивым, дерзким, насмешливым, и теперь больше походил на Постума, нежели на Элия, Но все же сходства с Элием не утратил, что было довольно-таки странно, учитывая нынешний образ жизни Гэла.
Но никто из них не сделался богом, как мечталось.
– Давно не виделись, – Гэл положил руку Гюну на плечо.
– Давно. – Гюн оглядел собрата с улыбкой. – Понял, что дело твоё никчёмное, и пришёл.
– Ну, вроде того. Император уехал и меня бросил.
– Вспомнил про своих?
– Я всегда помнил. Но пришёл не просто так, – Гэл по-заговорщицки подмигнул собрату. – Пришёл с известием. Очень важным.
– Каким же? – Гюн говорил снисходительно. Когда-то он был гением бога, а Гэл – всего лишь гением человека, пусть и одного из Дециев. Но с тех пор как они уравнялись в правах, Гюн вообразил себя богом. Ну а кем вообразил себя Гэл – неведомо.
Бывший гений Элия сделал вид, что не заметил пренебрежительного тона.
– Через три дня преторианская гвардия покинет Рим.
– Ты уверен?
– Это точно.
За это известие Гэл мог поручиться: он сам доставил послание императора второму префекту претория. Постум требовал, чтобы его гвардейцы прибыли для охраны императора в Виндобону. Второй префект не мог не подчиниться.
– Значит, в Риме останутся только вигилы, – прошептал Гюн. – И исполнители. Но Макрина в Городе нет. И Бенита нет…
Гении смотрели друг на друга и ухмылялись, все понимая без слов.
– Что ты хочешь взамен? – спросил Гюн, продолжая морщить свои безобразные губы, что означало улыбку.
– Как что? Как всегда – власти.
– Значит, мы вновь союзники?
Гюн пожал плечами:
– Вроде того.
– На многое не рассчитывай, – предупредил Гюн.
– Я всегда был на вторых ролях, – с притворной покорностью отвечал Гэл.
VII
Исполнитель накануне напился по-гречески – то есть вусмерть. Утром в принципарий он брёл на ощупь. Никого из исполнителей он не встретил, если не считать постовых у ворот. Во всем лагере – никого. И куда они все подевались? С вечера подались в Субуру и к утру наверняка не вернулись. В принципарий тоже никого. Исполнитель уселся за стол. Нудно гудела муха, мечась от одной стены к другой. Голова тоже гудела так, будто муха металась внутри. Исполнитель швырнул в неё нож. Не попал. Муха продолжала кружить по комнате. Исполнитель стал искать нож на полу. Ножа почему-то не нашёл. Отыскал скомканный лист бумаги. Расправил, достал графитовое стило. Принялся чирикать. Выходило что-то мерзкое, чёрное, паукообразное.
– Орк, – пробормотал охранник и принялся тыкать стилом, изничтожая на бумаге врага.
– Орк совсем не таков.
Неведомо откуда явилась нелепая голова, венчающая мощное тело: рыжие волосы кустиками, глаза серые в оранжевые крапины. На щеках лиловые и розовые пятна. Руки длинные, с пальцами, на которых фаланг не счесть. Не пальцы – черви. Человек – если его, конечно, можно было назвать человеком – одет в линялые разноцветные тряпки. Туника длинная, брюки едва до колен. Ногти на ногах такие, что продрали матерчатые сандалии. Не ногти, а когти. Наверняка бывший гений. Исполнитель и сам был гением. Но внешне абсолютно как человек. И всегда старался таковым казаться. Даже пил для того, чтобы больше походить на человека. А вино он переносил плохо.
– Орк не таков, – повторил незнакомец. – Он – премилое существо. Как и ты. Только у него все время насморк. Непрерывно сморкается. А все потому, что в Аиде сквозняк. И холодно. – Гость поёжился. – Я тоже терпеть не могу холода.
Охранник невольно шмыгнул носом.
– А у тебя, гляжу, тоже проблемы со здоровьем. – Неожиданно рыжий ухватил двумя пальцами нос «исполнителя» и вывернул так, будто закручивал кран с горячей водой. От болевого шока исполнитель грохнулся головой о стол и обмяк. А гость ухватил голову за уши и грохнул пару раз лицом по столешнице.
– Орк не такой. И Дит не такой. Все не такие. Одни личины. Смерть – она другая. Люди не могут её видеть. Чтобы видеть смерть, надо видеть мрак. Но созерцать мрак могут только слепые боги. А нельзя, друг мой, нельзя, нельзя, чтобы боги слепли.
Гость болтал непрерывно: и пока снимал ключи с пояса потерявшего сознание исполнителя, и пока отворял дверь.
– Эй, «Нереида», «Нереида», мои бессмертные дружки, я пришёл за вами. Заждались небось. Вы меня не узнаете. И я вас не узнаю. Ну ничего, как-нибудь. Зато теперь мы будем вместе. Вместе хорошо.
Гость спустился в подвал. Здесь было сыро и темно. Гость поёжился и включил фонарик. Он боялся темноты. Да, с некоторых пор он боялся темноты, хотя не должен был бояться ничего на свете. И этих чёрных лоскутьев, что копошились, как живые, у его ног – тоже не надо опасаться. Гость распахнул зев огромной сумищи, что принёс с собой. Чёрные тряпки подползли ближе. Вскоре вокруг гостя образовалась огромная чёрная лужа. Она непрерывно шевелилась и росла. То там, то здесь мелькало что-то похожее на лицо или рот.
– Привет, ребята, – сказал тихо гость. – Вы меня заждались. Но я пришёл. Здорово!
Чёрное полотнище в ответ всколыхнулось. Гость присел на корточки и погладил волнующуюся поверхность.
– Не двигаться! – раздался голос исполнителя за спиной, и ствол «парабеллума» упёрся в затылок.
Рыжий замер. Чёрная поверхность вокруг его ног всколыхнулась и тоже замерла.
– А теперь очень медленно вставай. Вот так…
И тут чёрная тряпка отделилась от общей массы и прыгнула в лицо исполнителю, залепляя глаза и рот. Тот выстрелил, но пуля угодила во второй чёрный лоскут, мгновенно облепивший ствол пистолета. Пуля выдрала из тряпки лоскут и впечатала в стену. Логос взлетел. Нога его распрямилась уже в воздухе и угодила исполнителю в голову. Тот растянулся на полу. Мгновение – и чёрная волнующаяся поверхность поглотила упавшее тело. Логос отскочил к стене, тяжело дыша. Чёрное покрывало над телом морщилось, неожиданно вверх ударила струйка крови. Потом ещё одна. Мощная волна, похожая на судорогу, прокатилась по чёрному покрову.
– Ребята, не надо! Ребята, что ж вы делаете? Не надо. Не смейте! Вы же не такие…
Чёрное полотнище неожиданно лопнуло. В образовавшуюся дыру выперли наружу белые отполированные кости человеческого скелета.
– Ребята, вы же людоеды, – простонал Логос.
Чёрная масса молчала. Уже даже не колебалась. Просто смотрела. Смотрела складками своих лоскутьев. Ожидающе, мертво, покорно.
– В сумку! Живо! – заорал Логос. – Все в сумку, сами! Мерзавцы! Убийцы! – Он кричал, но кричал незло, будто не их упрекал в совершённом только что акте людоедства, а кого-то другого. Того, кто превратил их в чудовищ.
Полотнище распалось. Десятки лоскутов заспешили в открытый матерчатый зев. Сами запрыгнули внутрь. Медлительных подталкивали товарищи. Логос отковырял от стены лоскут, пришпиленный пулей, и швырнул в суму. Затянул застёжку-молнию.
– А теперь марш на перевоспитание, – приказал гость.
И бегом помчался по лестнице наверх, из подвала. Однако доверху не добежал – затормозил. Где-то совсем рядом разговаривали двое. Эти хриплые голоса не спутаешь ни с какими другими – то были голоса гениев. Впрочем, многие исполнители – бывшие гении, это в Риме знали почти все.
– Ты уверен, что на всех исполнителей можешь положиться? – спросил один из гениев.
– Разумеется, не на всех. Но на многих. На большинство.
Сумка Логоса приоткрылась, из неё высунулся лоскут, хищно зашевелил бахромой лохмотьев.
– Назад, – прошипел Логос.
– Не бойся, Гюн, – отвечал гений там, наверху, отворяя дверь, – её пронзительный скрип заставил притаившиеся в сумке лоскуты затрепетать. – В нужный день меня будут окружать самые преданные.
Они вошли в помещение наверху. Клацнула стальная дверь. И о чем они теперь говорили в таблице Макрина – не разобрать.
Логос выскользнул из подвала.
– Орк, – пробормотал охранник и принялся тыкать стилом, изничтожая на бумаге врага.
– Орк совсем не таков.
Неведомо откуда явилась нелепая голова, венчающая мощное тело: рыжие волосы кустиками, глаза серые в оранжевые крапины. На щеках лиловые и розовые пятна. Руки длинные, с пальцами, на которых фаланг не счесть. Не пальцы – черви. Человек – если его, конечно, можно было назвать человеком – одет в линялые разноцветные тряпки. Туника длинная, брюки едва до колен. Ногти на ногах такие, что продрали матерчатые сандалии. Не ногти, а когти. Наверняка бывший гений. Исполнитель и сам был гением. Но внешне абсолютно как человек. И всегда старался таковым казаться. Даже пил для того, чтобы больше походить на человека. А вино он переносил плохо.
– Орк не таков, – повторил незнакомец. – Он – премилое существо. Как и ты. Только у него все время насморк. Непрерывно сморкается. А все потому, что в Аиде сквозняк. И холодно. – Гость поёжился. – Я тоже терпеть не могу холода.
Охранник невольно шмыгнул носом.
– А у тебя, гляжу, тоже проблемы со здоровьем. – Неожиданно рыжий ухватил двумя пальцами нос «исполнителя» и вывернул так, будто закручивал кран с горячей водой. От болевого шока исполнитель грохнулся головой о стол и обмяк. А гость ухватил голову за уши и грохнул пару раз лицом по столешнице.
– Орк не такой. И Дит не такой. Все не такие. Одни личины. Смерть – она другая. Люди не могут её видеть. Чтобы видеть смерть, надо видеть мрак. Но созерцать мрак могут только слепые боги. А нельзя, друг мой, нельзя, нельзя, чтобы боги слепли.
Гость болтал непрерывно: и пока снимал ключи с пояса потерявшего сознание исполнителя, и пока отворял дверь.
– Эй, «Нереида», «Нереида», мои бессмертные дружки, я пришёл за вами. Заждались небось. Вы меня не узнаете. И я вас не узнаю. Ну ничего, как-нибудь. Зато теперь мы будем вместе. Вместе хорошо.
Гость спустился в подвал. Здесь было сыро и темно. Гость поёжился и включил фонарик. Он боялся темноты. Да, с некоторых пор он боялся темноты, хотя не должен был бояться ничего на свете. И этих чёрных лоскутьев, что копошились, как живые, у его ног – тоже не надо опасаться. Гость распахнул зев огромной сумищи, что принёс с собой. Чёрные тряпки подползли ближе. Вскоре вокруг гостя образовалась огромная чёрная лужа. Она непрерывно шевелилась и росла. То там, то здесь мелькало что-то похожее на лицо или рот.
– Привет, ребята, – сказал тихо гость. – Вы меня заждались. Но я пришёл. Здорово!
Чёрное полотнище в ответ всколыхнулось. Гость присел на корточки и погладил волнующуюся поверхность.
– Не двигаться! – раздался голос исполнителя за спиной, и ствол «парабеллума» упёрся в затылок.
Рыжий замер. Чёрная поверхность вокруг его ног всколыхнулась и тоже замерла.
– А теперь очень медленно вставай. Вот так…
И тут чёрная тряпка отделилась от общей массы и прыгнула в лицо исполнителю, залепляя глаза и рот. Тот выстрелил, но пуля угодила во второй чёрный лоскут, мгновенно облепивший ствол пистолета. Пуля выдрала из тряпки лоскут и впечатала в стену. Логос взлетел. Нога его распрямилась уже в воздухе и угодила исполнителю в голову. Тот растянулся на полу. Мгновение – и чёрная волнующаяся поверхность поглотила упавшее тело. Логос отскочил к стене, тяжело дыша. Чёрное покрывало над телом морщилось, неожиданно вверх ударила струйка крови. Потом ещё одна. Мощная волна, похожая на судорогу, прокатилась по чёрному покрову.
– Ребята, не надо! Ребята, что ж вы делаете? Не надо. Не смейте! Вы же не такие…
Чёрное полотнище неожиданно лопнуло. В образовавшуюся дыру выперли наружу белые отполированные кости человеческого скелета.
– Ребята, вы же людоеды, – простонал Логос.
Чёрная масса молчала. Уже даже не колебалась. Просто смотрела. Смотрела складками своих лоскутьев. Ожидающе, мертво, покорно.
– В сумку! Живо! – заорал Логос. – Все в сумку, сами! Мерзавцы! Убийцы! – Он кричал, но кричал незло, будто не их упрекал в совершённом только что акте людоедства, а кого-то другого. Того, кто превратил их в чудовищ.
Полотнище распалось. Десятки лоскутов заспешили в открытый матерчатый зев. Сами запрыгнули внутрь. Медлительных подталкивали товарищи. Логос отковырял от стены лоскут, пришпиленный пулей, и швырнул в суму. Затянул застёжку-молнию.
– А теперь марш на перевоспитание, – приказал гость.
И бегом помчался по лестнице наверх, из подвала. Однако доверху не добежал – затормозил. Где-то совсем рядом разговаривали двое. Эти хриплые голоса не спутаешь ни с какими другими – то были голоса гениев. Впрочем, многие исполнители – бывшие гении, это в Риме знали почти все.
– Ты уверен, что на всех исполнителей можешь положиться? – спросил один из гениев.
– Разумеется, не на всех. Но на многих. На большинство.
Сумка Логоса приоткрылась, из неё высунулся лоскут, хищно зашевелил бахромой лохмотьев.
– Назад, – прошипел Логос.
– Не бойся, Гюн, – отвечал гений там, наверху, отворяя дверь, – её пронзительный скрип заставил притаившиеся в сумке лоскуты затрепетать. – В нужный день меня будут окружать самые преданные.
Они вошли в помещение наверху. Клацнула стальная дверь. И о чем они теперь говорили в таблице Макрина – не разобрать.
Логос выскользнул из подвала.
ГЛАВА XVII
Игры лемуров против Рима
«А вот новый подарок, дорогой читатель: „Истинный закон – это правильный разум, согласный с природой, обнимающий всю Вселенную, неизменный, вечный…“.
Цицерон, «О государстве»
«Книва капитулировал. Его дальнейшая судьба неизвестна».
«Сообщают подробности гибели юного Александра. Небольшой отряд, которым он командовал, столкнулся с отступавшими виками. Все римляне пали в неравном бою. На теле Александра обнаружили двенадцать ран, и все – в грудь и лицо, ни одной – в спину. Юному герою устроены пышные похороны за государственный счёт. Горе диктатора Бенита безутешно».
«Акта диурна», 3-й день до Ид июня[32]
I
После известия о поражении в Готии и о нападении виков на Франкию Город сразу опустел. То ли люди боялись выходить из дома, то ли жара их мучила, то ли тревога. Даже исполнителей нельзя было заметить. Время от времени вигил появлялся, чтобы заглянуть в таверну и выпить воды со льдом. А выпив, тут же исчезал.
Береника, Серторий и Гюн сидели в пустом кафе. Единственные посетители. Хозяйка лениво по третьему разу протирала столы.
– Куда же все подевались? Неужели расхотелось есть? Жирненькие римляне, ау! – засмеялась Береника.
На ней была туника из тончайшего белого хлопка, такая тонкая, что без труда можно было разглядеть узенькую полоску кинктуса. Нагрудной повязки она не носила.
– Струсили, – ухмыльнулся Гюн. Он пил воду со льдом и демонстративно вздёргивал верхнюю губу, скаля белоснежные зубы. Оттого его уродливое лицо становилось ещё безобразнее, бугры мяса под кожей вспухали огромными болячками.
– Что ты думаешь об этой «героической» смерти Александра? – спросил Серторий.
Он был уверен, что «подвиг» Александра – бессовестное враньё. Но привык, что вместо очевидного ответа от людей можно услышать поразительные нелепости. Интересно, что ответит гений.
– Я бы на месте Бенита сообщил то же самое. И неважно, кто на самом деле пришил его сынишку. Гражданам Империи это знать ни к чему.
Серторий удовлетворённо кивнул: гений его не разочаровал. Между гениями и людьми гораздо больше сходства, чем кажется на первый взгляд.
– Эта смерть не может нам помешать? – Беренику всегда интересовала лишь практическая сторона дела.
– Нет, смерть идиота нам лишь на пользу. От Макрина никаких известий. Скорее всего, погиб. Или обделался от страха и забился в нору. Что в принципе одно и то же. Теперь я командую исполнителями, – приосанился Гюн. – Преторианская гвардия покинула Город. Остались только ветераны – не больше одной когорты. Исполнители без труда заблокируют преторианцев в их же лагере. Связываться с ними не будем – это опасно. Но и наружу они не выйдут. Через пару месяцев, когда у них кончатся припасы, с этими ребятами можно будет договориться. Кто способен оказать сопротивление, так это вигилы. Они ещё со времени ареста Курция точат на нас зубы. Но против толпы они не пойдут. Пугнём хорошенько, и «неспящие» разбегутся, как зайцы. Ты займёшься лагерем беженцев, Серторий.
– Что ты предлагаешь? – спросил тот. Ему было жарко. В который раз он отёр лоб пёстрым платком. Он тоже пил воду со льдом. Как замечательно сидеть в уличной таверне и пить воду со льдом, когда где-то далеко идёт война. Там – грязь, кровь, боль. А здесь – тишина. Сразу понимаешь, какой ты счастливец.
– У нас много пришлого люда – проходимцев и просто беженцев, которым некуда деваться, из Готии, из Хорезма, даже серы – и те есть. Все беженцы устремляются в столицу – надеются, что здесь им помогут. Но всем на них плевать. Это порох, и надо лишь щёлкнуть зажигалкой. Вот! – Бывший гений швырнул на стол пачку рукописных страниц.
– «Критика Готской кампании», – прочла Береника заголовок.
– Я – бывший гений самого бога Логоса. То есть гений вдвойне, – самодовольно сообщил Гюн. – Человек мягок. Прометей вылепил его из глины и забыл обжечь. В одних условиях большинство превратится в преданных псов. В других – в милых безвольных хныкалок, которые не смогут раздавить и клопа. Но стадо можно превратить в убийц и зверей. И мы будем руководить этим стадом.
– «Несведущий должен следовать за руководством разумного и быть под его властью», – прочёл Серторий первую фразу и почти без изумления обнаружил, что Гюн слово в слово повторяет мысль Платона. – Может быть прежде, Гюн, ты был гением самого Платона?
– Может быть, – Гюн вновь оскалил зубы.
– Монголы разбили наши легионы под командой Макрина, и от Готского царства ничего не осталось… – начал рассуждать Серторий.
– Тем лучше для нас, – перебил его гений. – В Италии практически нет боеспособных соединений. Вики очень удачно напали на Франкию. Если Бенит там увязнет, то Рим – наш. Монголы разгромят римлян, а мы свергнем Бенита.
Береника, Серторий и Гюн сидели в пустом кафе. Единственные посетители. Хозяйка лениво по третьему разу протирала столы.
– Куда же все подевались? Неужели расхотелось есть? Жирненькие римляне, ау! – засмеялась Береника.
На ней была туника из тончайшего белого хлопка, такая тонкая, что без труда можно было разглядеть узенькую полоску кинктуса. Нагрудной повязки она не носила.
– Струсили, – ухмыльнулся Гюн. Он пил воду со льдом и демонстративно вздёргивал верхнюю губу, скаля белоснежные зубы. Оттого его уродливое лицо становилось ещё безобразнее, бугры мяса под кожей вспухали огромными болячками.
– Что ты думаешь об этой «героической» смерти Александра? – спросил Серторий.
Он был уверен, что «подвиг» Александра – бессовестное враньё. Но привык, что вместо очевидного ответа от людей можно услышать поразительные нелепости. Интересно, что ответит гений.
– Я бы на месте Бенита сообщил то же самое. И неважно, кто на самом деле пришил его сынишку. Гражданам Империи это знать ни к чему.
Серторий удовлетворённо кивнул: гений его не разочаровал. Между гениями и людьми гораздо больше сходства, чем кажется на первый взгляд.
– Эта смерть не может нам помешать? – Беренику всегда интересовала лишь практическая сторона дела.
– Нет, смерть идиота нам лишь на пользу. От Макрина никаких известий. Скорее всего, погиб. Или обделался от страха и забился в нору. Что в принципе одно и то же. Теперь я командую исполнителями, – приосанился Гюн. – Преторианская гвардия покинула Город. Остались только ветераны – не больше одной когорты. Исполнители без труда заблокируют преторианцев в их же лагере. Связываться с ними не будем – это опасно. Но и наружу они не выйдут. Через пару месяцев, когда у них кончатся припасы, с этими ребятами можно будет договориться. Кто способен оказать сопротивление, так это вигилы. Они ещё со времени ареста Курция точат на нас зубы. Но против толпы они не пойдут. Пугнём хорошенько, и «неспящие» разбегутся, как зайцы. Ты займёшься лагерем беженцев, Серторий.
– Что ты предлагаешь? – спросил тот. Ему было жарко. В который раз он отёр лоб пёстрым платком. Он тоже пил воду со льдом. Как замечательно сидеть в уличной таверне и пить воду со льдом, когда где-то далеко идёт война. Там – грязь, кровь, боль. А здесь – тишина. Сразу понимаешь, какой ты счастливец.
– У нас много пришлого люда – проходимцев и просто беженцев, которым некуда деваться, из Готии, из Хорезма, даже серы – и те есть. Все беженцы устремляются в столицу – надеются, что здесь им помогут. Но всем на них плевать. Это порох, и надо лишь щёлкнуть зажигалкой. Вот! – Бывший гений швырнул на стол пачку рукописных страниц.
– «Критика Готской кампании», – прочла Береника заголовок.
– Я – бывший гений самого бога Логоса. То есть гений вдвойне, – самодовольно сообщил Гюн. – Человек мягок. Прометей вылепил его из глины и забыл обжечь. В одних условиях большинство превратится в преданных псов. В других – в милых безвольных хныкалок, которые не смогут раздавить и клопа. Но стадо можно превратить в убийц и зверей. И мы будем руководить этим стадом.
– «Несведущий должен следовать за руководством разумного и быть под его властью», – прочёл Серторий первую фразу и почти без изумления обнаружил, что Гюн слово в слово повторяет мысль Платона. – Может быть прежде, Гюн, ты был гением самого Платона?
– Может быть, – Гюн вновь оскалил зубы.
– Монголы разбили наши легионы под командой Макрина, и от Готского царства ничего не осталось… – начал рассуждать Серторий.
– Тем лучше для нас, – перебил его гений. – В Италии практически нет боеспособных соединений. Вики очень удачно напали на Франкию. Если Бенит там увязнет, то Рим – наш. Монголы разгромят римлян, а мы свергнем Бенита.