Страница:
Машина вильнула, объезжая кучку людей, и не подумавших уступить дорогу.
Мазур разглядел, в чем тут дело: витрина магазинчика на первом этаже сталинского дома оказалась выбитой, оттуда вываливались воодушевленные аборигены, прижимая к груди охапки бутылок, другие лезли им навстречу, стояла толкотня, давка, суета…
О металлическую крышу «уазика» звонко разбилась бутылка, пустая, судя по дребезгу. Савич прибавил газу. Отчаянно засигналил, разогнав очередную кучку выпивох, торчавших посреди темной улицы. Далеко впереди замелькали ало-синие вспышки – наперерез «уазику» промчалась милицейская машина, слева направо.
Взвыла сирена, тут же умолкла.
– Дела, – сказал Кацуба. – Разгулялся народишко… и на расейский менталитет не свалишь – когда в Нью-Йорке однажды на сутки свет отключали, там творился паноптикум и почище… Или это в Чикаго было? Не помнишь, Вова?
– Не помню, – сквозь зубы откликнулся Мазур. – А народ и в самом деле что-то распустился… Часто у вас так?
– За три года первый раз вижу, – признался Савич. – Смотрите, и там магазин трясут…
– У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
– Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
– Ага.
– Только я батарейки давно не менял, чем богат… Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим… или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста…
– Перебедуем, – подумав, сказал Кацуба. – Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню…
– Литва, – обронил Мазур.
– А… Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду…
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно – успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко…
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча – за стойкой дежурной. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья – там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
– Кто тут? – настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. – Вам что?
– Ключи от нумеров, прелестная, – раскланялся Кацуба. – Двести шестой и двести девятый.
– А, явились… – протянула она с непонятной злостью. – И не страшно вам теперь по городу болтаться?
– А что? – невозмутимо сказал Кацуба. – Мы люди не пугливые, темнота, как известно, – друг молодежи…
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
– Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются…
– Да в чем дело, красавица?
– А вы не знаете? – огрызнулась она. – Давайте, идите, мне работать надо… И так с иностранцами мороки выше головы, убийцы им везде мерещатся, теперь и вас черт принес…
Переглянувшись в полумраке, они забрали ключи и двинулись к лестнице.
– Неспроста… – протянул Кацуба.
– Радио слушайте! – язвительно кинула им вслед девица.
Меж первым и вторым этажами на площадке стояли несколько человек – молча, только багрово мерцали огоньки сигарет. Мазура с Кацубой осветили фонариком, ослепив на миг, столь же молча расступились. Всей кожей Мазур ощущал угрозу, но обошлось, никто на них не бросился.
– Ну что? – спросил Кацуба. – Будем кучей держаться?
– Пожалуй что, – согласился Мазур. – Не нравятся мне эти рожи на лестнице… В твой или в мой?
– В твой. В моем радио накрылось. А девочка что-то такое с явным намеком шелестела…
Он не закрыл дверь Мазурова номера, оставил приоткрытой. Повозился с окном, не без труда распахнув проклеенные бумагой створки, снова закрыл, удовлетворенно сказал:
– Порядок, в случае чего уйдем. Я с такого балкончика сигану запросто, ты, думаю, тоже… А батарейку надо экономить…
Погасил фонарик. Глаза постепенно привыкали к темноте, за окном обозначились звезды на небе. В гостинице стояла глухая, мертвая тишина.
– Может, и в самом деле перебазируемся на корабль? – спросил Мазур нейтральным тоном.
– Оно бы неплохо, – признался Кацуба. – Пашу нужно подождать. Потом, может, и перебазируемся. Где у тебя радио? Ага…
По радио крутили и без того приевшиеся шлягеры. Кацуба приглушил звук, подошел к двери, прислушался.
– Черт их поймет, торчат там или ушли…
– А ведь ждут кого-то, – сказал Мазур.
– Жди они нас, непременно залупнулись бы, а потому…
– Тихо!
Мазур, счастливо избежав столкновения с углами мебели, добрался до подоконника и повернул треснутую пластмассовую ручку.
– …овторяем выступление мэра города, – раздался женский, профессионально равнодушный, безликий голос. – Для тех, кто слушает нас впервые, повторяем выступление мэра города господина Колчанова. Напоминаем: оснований для паники нет, ситуация полностью контролируется властями, пока нет никаких данных о распространении отравляющих веществ поблизости от города…
Кацуба дышал над ухом. Мазур невольно затаил дыхание. Что-то зашипело, щелкнуло нечто, напоминающее электрический разряд, послышался захлебывающийся говорок мэра:
– Сограждане! К величайшему сожалению, провокационная деятельность проникших в наш город особистов с так называемого научного корабля «Морская звезда» не только не утихла, но и обернулась вовсе уж уродливыми формами. Сегодня около шестнадцати часов тридцати минут ими была выведена из строя линия электропередачи ТЭЦ-два, в результате чего город на неизвестное время лишен электричества. Собранные улики недвусмысленно указывают на заявившихся в Тиксон военных гэбульников, оставивших недвусмысленные следы на месте диверсии. Я распорядился произвести самое тщательное расследование, но уже сейчас, независимо от его результатов, могу смело заявить: эта варварская акция предпринята для того, чтобы запугать население Тиксона, борющееся против отравителей в погонах, за ликвидацию всяких следов присутствия военщины на земле, тяжелым трудом освоенной нашими прадедами. Сограждане! Призываю вас к порядку и спокойствию. Восстановительные работы уже идут, мы постараемся в кратчайшие сроки выправить положение. Надеюсь, вы покажете высокий пример гражданственности, присущий людям свободной, демократической России, отказавшись от каких бы то ни было проявлений анархии. В мэрии создан чрезвычайный штаб по ликвидации последствий диверсионной деятельности. Просьба сообщать о всех передвижениях диверсантов по телефону два-двадцать три-шестнадцать. Повторяю: два-двадцать три-шестнадцать. В самое ближайшее время из Москвы прибудет представительная комиссия, способная положить конец разгулу военщины. Сограждане! Я верю…
– Заткни его, – сквозь зубы сказал майор. – Вот оно что…
– Ну, анархии я пока что не видел, – фыркнул Мазур. – Трясти винные подвалы – это у нас и не анархия вовсе, а национальная традиция… А поскольку…
Он замолчал – с площадки донесся приглушенный женский крик, шум борьбы.
Мазур узнал голос – и, не колеблясь, кинулся к выходу. Кацуба понесся следом, не вступая в дискуссии.
Майор с ходу осветил лучом обширную площадку, заорал что есть мочи;
– Стоять, уголовный розыск! Стрелять буду!
Возня, так и не прекратившаяся при их появлении, мгновенно обернулась отступлением со всей возможной скоростью – по ступеням отчаянно загрохотали подошвы, майор, оттолкнув Мазура в сторону, резко присел, погасил фонарик. Вовремя – внизу мелькнула беззвучная вспышка, что-то противно вжикнуло над их головами, звучно влепилось в стену. Кацуба ответил двумя выстрелами навскидку, но стрелял он, не видя противника, ради запугивания. И оказался прав – новых выстрелов снизу не последовало, шаги прогрохотали по необозримому вестибюлю, входной дверью грохнули так, что посыпались стекла.
Кацуба посветил фонариком. Как они и ожидали, в тусклом луче обнаружилась очаровательная мисс Деспард, растрепанная, но не сломленная морально – она прижалась к стене, встав в классическую «дикую кошку». Ее напарник, охая и кряхтя, как раз пытался распрямиться. Судя по всему, ему от всей русской души врезали сзади по шее.
– Бог ты мой, какая встреча! – воскликнул Кацуба на своем скверном английском, осветив себя фонариком и спустившись на три ступеньки. – По-моему, это и называется – пресса в горячих точках? Мисс Бейкер, вас кто-то хотел обидеть?
Она шагнула вперед, запахивая порванную блузку:
– Какие-то хулиганы…
– Ну конечно, – сказал Кацуба. – Тут всякий хулиган таскается с бесшумкой, как же, навидались… Помощь нужна?
Она сдержанно сказала:
– Нам не помешало бы добраться до телефона…
Напарник безмолвствовал, потирая ушибленные места, косясь на нежданных спасителей с откровенным подозрением.
– Я тут знаю один поблизости, – сказал Кацуба. – Вас проводить?
– Мы предпочли бы сами…
– Знаете, тут на улицах…
Он перегнулся через перила, всматриваясь. В вестибюле снова гопотали небольшая группа целеустремленно неслась к лестнице, полосуя воздух перед собой лучами мощных фонарей. Торопливо спрятав пистолет, Кацуба выпрямился, хмыкнул:
– Так я и думал, Вова…
Сейчас же они, словно ночные бомбардировщики в перекрестье прожекторов, оказались залитыми ослепительным сиянием. Но почти сразу же знакомый голос скомандовал:
– Отставить… И тут вы, Михаил Иванович? Наш пострел везде поспел?
– А как же, Дарья Дмитриевна, – ответил Кацуба лениво. – Идем это мы с другом опохмелиться, видим, какие-то нехристи к иностранным журналистам пристают, как тут не подраться?
Даша протиснулась мимо него, отвела напарника Джен в сторонку, быстро перебросилась с ним парой слов, и вся компания прошла наверх мимо Мазура с Кацубой, как мимо пустого места, – Даша, американцы, еще двое в штатском.
– А я-то, избавитель хренов, еще надеялся на горячий поцелуй принцессы… – грустно сказал Кацуба.
– Ага, – сказал Мазур. – То-то ты и орал: – «Уголовный розыск!»?
– Быстро соображаете, юноша, – похвалил Кацуба. – Вот именно, наша рыжая оживленно крутит роман с заморскими гостями, а это, учитывая ее занятия и профессию нашей бывшей боевой подруги, на интересные размышления наталкивает…
– Тьфу ты, они тут торчат…
– Здорово, Паша, – сказал Кацуба, обернувшись. – А где ж нам еще торчать?
– Вы хоть знаете…
– Тихо!
Сверху торопливыми шагами спустилась та же компания – судя по тому, что заокеанские гости и кое-кто из их спутников были нагружены сумками и чемоданами, липовые журналисты перебирались в местечко поспокойнее.
Даша приостановилась возле Кацубы, тихо сказала:
– У нас, к сожалению, в машине не хватит места… Я бы вам посоветовала побыстрее отсюда исчезнуть. Насовсем.
– Я вас тоже обожаю… – бросил Кацуба вдогонку. – Пошли, ребята.
В номере все еще бормотало радио – мэр по десятому кругу разражался угрозами, сокрушался, обнадеживал…
– Излагай в темпе, – распорядился Кацуба.
– Линию электропередачи изнахратили в половине пятого – и весьма качественно. Линия там одиночная – шесть проводов на опорах. Сначала в одном месте забросили на провода стальную проволоку – вполне возможно, линеметом, хотя можно было бы при нужде использовать обычный лук… Замыкание получилось доброе: медный провод семидесяти миллиметров в сечении тут же пережгло. Наши неизвестные друзья оказались профессионалами: быстренько проехали с километр в направлении города и забросили проволоку на параллельную тройку проводов, после чего линия окончательно сдохла…
Естественно, на ТЭЦ тут же вырубили напряжение и послали ремонтников на осмотр.
– Неплохо… – констатировал Кацуба. – Что скажешь, Микушевич?
– Классический способ, – сказал Мазур. – Как по учебнику. Сам я именно так бы и действовал.
– Я тоже, – признался Кацуба. – «Газон», конечно, где-то в тех местах?
– Ага, – сказал Паша. – Увяз неподалеку в болотце, полное впечатление, что диверсанты второпях сбились с дороги, сели на оси и, увидев, что дело плохо, драпанули пешком. Предварительно пристукнув нашего доброго знакомого… Владимирыч так в машине и валялся, потяжелев на девять грамм. Машина, конечно, вся в ваших отпечатках, чудика, у которого ты ее купил, уже нашли, допросили… Еще засветло.
– Но тем не менее мы еще на свободе… – задумчиво сказал Кацуба. – Это обнадеживает, а?
– А может, наоборот?
– Да ну, – сказал Кацуба. – Мы в это время сидели у погранцов под замком, куча народу видела, как они нас увозили, а «газик» смирнехонько стоял на пирсе…
– Все равно. Ты оценил накал страстей? Вам по этому городу отныне спокойно не разгуливать…
– Ну разве что. Откровенно говоря, меня вообще не тянет по этому городу гулять… А что поделывает Рыжая?
– Интересно… Рыжая договорилась насчет кают на «Федоре Достоевском». Он придет завтра поутру, уже точно известно.
– Кают?
– Ага. Выбила четыре штуки. Значит, будет плавать не одна. Вообще-то, ее туда не особенно хотели пускать – иностранцы, валюта, стелются перед клиентами мелким бесом… Но попробуй не пусти Рыжую куда-то…
– Так, – сказал Кацуба. – Значит, они что-то будут играть на «Достоевском»… Паша, тебе нужно сесть Рыжей на хвост.
– Я не представляю…
– Что-о? – спросил Кацуба тоном, какого Мазур от него еще не слышал за все время знакомства.
– Есть – Рыжей на хвост…
– Вот и умница. Машина под рукой есть?
– За углом оставил.
– Совсем хорошо.
– Хорошо, да не очень. Я только сегодня узнал – Горовой все-таки отправил рапорт в Шантарск, и не по обычным каналам… – Он многозначительно помолчал, невольно покосившись на Мазура. – Как ни крути, а исчезновение Котельникова не скроешь. Я боюсь, как бы он на тебя не навешал собак. Если он работал на тех же, что и Гоша, – имеет все возможности интерпретировать происшедшее в угодном духе. А если нет – все равно есть опасность, что поставит все с ног на голову. Ты его знаешь, и знаешь, чем порой контролирующие занимаются…
– Может, мне выйти? – хмуро спросил Мазур.
– Брось, – отмахнулся Кацуба. – Скрывать тут нечего. Паша хочет сказать, что меня могут полить говном, умело и искусно используя кое-какие прошлые своеволия и то, что деликатно именуется ошибками… Только и делов. Не бери в голову, Паша, пусть поливают. В принципе, мы тут не так уж плохо поработали.
– Мы так и не нашли логово, – словно бы даже с некоторой мягкостью сказал Паша. – Половину группы потеряли, засветились, попали в угол…
– Угол – это еще не стенка, – сказал Кацуба. – Ладно. Топай в машину и жди нас, мы быстренько соберемся…
Паша пробурчал что-то нечленораздельное, но послушно вышел.
– Неприятности, или мне знать не полагается?
– А, чего там… – бодро откликнулся Кацуба. – Горовой – это тот организм, что был у Гоши за шофера, когда нас встречали. Дело даже не в том, что он в некоторых отношениях – страшная дешевка, а в том, что сюда попал не без моей помощи. А он Христову заповедь насчет правой щеки никогда не соблюдал. И если появится возможность подложить свинью, будь покоен, не упустит. Ладно, ты-то тут ни при чем, твое дело десятое. – Он вздохнул: – Конечно, неплохо было бы победить – красиво, ярко, звонко, оружьем на солнце сверкая… А! Укладывайся живенько, я мигом обернусь…
Глава 23
Мазур разглядел, в чем тут дело: витрина магазинчика на первом этаже сталинского дома оказалась выбитой, оттуда вываливались воодушевленные аборигены, прижимая к груди охапки бутылок, другие лезли им навстречу, стояла толкотня, давка, суета…
О металлическую крышу «уазика» звонко разбилась бутылка, пустая, судя по дребезгу. Савич прибавил газу. Отчаянно засигналил, разогнав очередную кучку выпивох, торчавших посреди темной улицы. Далеко впереди замелькали ало-синие вспышки – наперерез «уазику» промчалась милицейская машина, слева направо.
Взвыла сирена, тут же умолкла.
– Дела, – сказал Кацуба. – Разгулялся народишко… и на расейский менталитет не свалишь – когда в Нью-Йорке однажды на сутки свет отключали, там творился паноптикум и почище… Или это в Чикаго было? Не помнишь, Вова?
– Не помню, – сквозь зубы откликнулся Мазур. – А народ и в самом деле что-то распустился… Часто у вас так?
– За три года первый раз вижу, – признался Савич. – Смотрите, и там магазин трясут…
– У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
– Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
– Ага.
– Только я батарейки давно не менял, чем богат… Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим… или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста…
– Перебедуем, – подумав, сказал Кацуба. – Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню…
– Литва, – обронил Мазур.
– А… Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду…
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно – успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко…
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча – за стойкой дежурной. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья – там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
– Кто тут? – настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. – Вам что?
– Ключи от нумеров, прелестная, – раскланялся Кацуба. – Двести шестой и двести девятый.
– А, явились… – протянула она с непонятной злостью. – И не страшно вам теперь по городу болтаться?
– А что? – невозмутимо сказал Кацуба. – Мы люди не пугливые, темнота, как известно, – друг молодежи…
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
– Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются…
– Да в чем дело, красавица?
– А вы не знаете? – огрызнулась она. – Давайте, идите, мне работать надо… И так с иностранцами мороки выше головы, убийцы им везде мерещатся, теперь и вас черт принес…
Переглянувшись в полумраке, они забрали ключи и двинулись к лестнице.
– Неспроста… – протянул Кацуба.
– Радио слушайте! – язвительно кинула им вслед девица.
Меж первым и вторым этажами на площадке стояли несколько человек – молча, только багрово мерцали огоньки сигарет. Мазура с Кацубой осветили фонариком, ослепив на миг, столь же молча расступились. Всей кожей Мазур ощущал угрозу, но обошлось, никто на них не бросился.
– Ну что? – спросил Кацуба. – Будем кучей держаться?
– Пожалуй что, – согласился Мазур. – Не нравятся мне эти рожи на лестнице… В твой или в мой?
– В твой. В моем радио накрылось. А девочка что-то такое с явным намеком шелестела…
Он не закрыл дверь Мазурова номера, оставил приоткрытой. Повозился с окном, не без труда распахнув проклеенные бумагой створки, снова закрыл, удовлетворенно сказал:
– Порядок, в случае чего уйдем. Я с такого балкончика сигану запросто, ты, думаю, тоже… А батарейку надо экономить…
Погасил фонарик. Глаза постепенно привыкали к темноте, за окном обозначились звезды на небе. В гостинице стояла глухая, мертвая тишина.
– Может, и в самом деле перебазируемся на корабль? – спросил Мазур нейтральным тоном.
– Оно бы неплохо, – признался Кацуба. – Пашу нужно подождать. Потом, может, и перебазируемся. Где у тебя радио? Ага…
По радио крутили и без того приевшиеся шлягеры. Кацуба приглушил звук, подошел к двери, прислушался.
– Черт их поймет, торчат там или ушли…
– А ведь ждут кого-то, – сказал Мазур.
– Жди они нас, непременно залупнулись бы, а потому…
– Тихо!
Мазур, счастливо избежав столкновения с углами мебели, добрался до подоконника и повернул треснутую пластмассовую ручку.
– …овторяем выступление мэра города, – раздался женский, профессионально равнодушный, безликий голос. – Для тех, кто слушает нас впервые, повторяем выступление мэра города господина Колчанова. Напоминаем: оснований для паники нет, ситуация полностью контролируется властями, пока нет никаких данных о распространении отравляющих веществ поблизости от города…
Кацуба дышал над ухом. Мазур невольно затаил дыхание. Что-то зашипело, щелкнуло нечто, напоминающее электрический разряд, послышался захлебывающийся говорок мэра:
– Сограждане! К величайшему сожалению, провокационная деятельность проникших в наш город особистов с так называемого научного корабля «Морская звезда» не только не утихла, но и обернулась вовсе уж уродливыми формами. Сегодня около шестнадцати часов тридцати минут ими была выведена из строя линия электропередачи ТЭЦ-два, в результате чего город на неизвестное время лишен электричества. Собранные улики недвусмысленно указывают на заявившихся в Тиксон военных гэбульников, оставивших недвусмысленные следы на месте диверсии. Я распорядился произвести самое тщательное расследование, но уже сейчас, независимо от его результатов, могу смело заявить: эта варварская акция предпринята для того, чтобы запугать население Тиксона, борющееся против отравителей в погонах, за ликвидацию всяких следов присутствия военщины на земле, тяжелым трудом освоенной нашими прадедами. Сограждане! Призываю вас к порядку и спокойствию. Восстановительные работы уже идут, мы постараемся в кратчайшие сроки выправить положение. Надеюсь, вы покажете высокий пример гражданственности, присущий людям свободной, демократической России, отказавшись от каких бы то ни было проявлений анархии. В мэрии создан чрезвычайный штаб по ликвидации последствий диверсионной деятельности. Просьба сообщать о всех передвижениях диверсантов по телефону два-двадцать три-шестнадцать. Повторяю: два-двадцать три-шестнадцать. В самое ближайшее время из Москвы прибудет представительная комиссия, способная положить конец разгулу военщины. Сограждане! Я верю…
– Заткни его, – сквозь зубы сказал майор. – Вот оно что…
– Ну, анархии я пока что не видел, – фыркнул Мазур. – Трясти винные подвалы – это у нас и не анархия вовсе, а национальная традиция… А поскольку…
Он замолчал – с площадки донесся приглушенный женский крик, шум борьбы.
Мазур узнал голос – и, не колеблясь, кинулся к выходу. Кацуба понесся следом, не вступая в дискуссии.
Майор с ходу осветил лучом обширную площадку, заорал что есть мочи;
– Стоять, уголовный розыск! Стрелять буду!
Возня, так и не прекратившаяся при их появлении, мгновенно обернулась отступлением со всей возможной скоростью – по ступеням отчаянно загрохотали подошвы, майор, оттолкнув Мазура в сторону, резко присел, погасил фонарик. Вовремя – внизу мелькнула беззвучная вспышка, что-то противно вжикнуло над их головами, звучно влепилось в стену. Кацуба ответил двумя выстрелами навскидку, но стрелял он, не видя противника, ради запугивания. И оказался прав – новых выстрелов снизу не последовало, шаги прогрохотали по необозримому вестибюлю, входной дверью грохнули так, что посыпались стекла.
Кацуба посветил фонариком. Как они и ожидали, в тусклом луче обнаружилась очаровательная мисс Деспард, растрепанная, но не сломленная морально – она прижалась к стене, встав в классическую «дикую кошку». Ее напарник, охая и кряхтя, как раз пытался распрямиться. Судя по всему, ему от всей русской души врезали сзади по шее.
– Бог ты мой, какая встреча! – воскликнул Кацуба на своем скверном английском, осветив себя фонариком и спустившись на три ступеньки. – По-моему, это и называется – пресса в горячих точках? Мисс Бейкер, вас кто-то хотел обидеть?
Она шагнула вперед, запахивая порванную блузку:
– Какие-то хулиганы…
– Ну конечно, – сказал Кацуба. – Тут всякий хулиган таскается с бесшумкой, как же, навидались… Помощь нужна?
Она сдержанно сказала:
– Нам не помешало бы добраться до телефона…
Напарник безмолвствовал, потирая ушибленные места, косясь на нежданных спасителей с откровенным подозрением.
– Я тут знаю один поблизости, – сказал Кацуба. – Вас проводить?
– Мы предпочли бы сами…
– Знаете, тут на улицах…
Он перегнулся через перила, всматриваясь. В вестибюле снова гопотали небольшая группа целеустремленно неслась к лестнице, полосуя воздух перед собой лучами мощных фонарей. Торопливо спрятав пистолет, Кацуба выпрямился, хмыкнул:
– Так я и думал, Вова…
Сейчас же они, словно ночные бомбардировщики в перекрестье прожекторов, оказались залитыми ослепительным сиянием. Но почти сразу же знакомый голос скомандовал:
– Отставить… И тут вы, Михаил Иванович? Наш пострел везде поспел?
– А как же, Дарья Дмитриевна, – ответил Кацуба лениво. – Идем это мы с другом опохмелиться, видим, какие-то нехристи к иностранным журналистам пристают, как тут не подраться?
Даша протиснулась мимо него, отвела напарника Джен в сторонку, быстро перебросилась с ним парой слов, и вся компания прошла наверх мимо Мазура с Кацубой, как мимо пустого места, – Даша, американцы, еще двое в штатском.
– А я-то, избавитель хренов, еще надеялся на горячий поцелуй принцессы… – грустно сказал Кацуба.
– Ага, – сказал Мазур. – То-то ты и орал: – «Уголовный розыск!»?
– Быстро соображаете, юноша, – похвалил Кацуба. – Вот именно, наша рыжая оживленно крутит роман с заморскими гостями, а это, учитывая ее занятия и профессию нашей бывшей боевой подруги, на интересные размышления наталкивает…
– Тьфу ты, они тут торчат…
– Здорово, Паша, – сказал Кацуба, обернувшись. – А где ж нам еще торчать?
– Вы хоть знаете…
– Тихо!
Сверху торопливыми шагами спустилась та же компания – судя по тому, что заокеанские гости и кое-кто из их спутников были нагружены сумками и чемоданами, липовые журналисты перебирались в местечко поспокойнее.
Даша приостановилась возле Кацубы, тихо сказала:
– У нас, к сожалению, в машине не хватит места… Я бы вам посоветовала побыстрее отсюда исчезнуть. Насовсем.
– Я вас тоже обожаю… – бросил Кацуба вдогонку. – Пошли, ребята.
В номере все еще бормотало радио – мэр по десятому кругу разражался угрозами, сокрушался, обнадеживал…
– Излагай в темпе, – распорядился Кацуба.
– Линию электропередачи изнахратили в половине пятого – и весьма качественно. Линия там одиночная – шесть проводов на опорах. Сначала в одном месте забросили на провода стальную проволоку – вполне возможно, линеметом, хотя можно было бы при нужде использовать обычный лук… Замыкание получилось доброе: медный провод семидесяти миллиметров в сечении тут же пережгло. Наши неизвестные друзья оказались профессионалами: быстренько проехали с километр в направлении города и забросили проволоку на параллельную тройку проводов, после чего линия окончательно сдохла…
Естественно, на ТЭЦ тут же вырубили напряжение и послали ремонтников на осмотр.
– Неплохо… – констатировал Кацуба. – Что скажешь, Микушевич?
– Классический способ, – сказал Мазур. – Как по учебнику. Сам я именно так бы и действовал.
– Я тоже, – признался Кацуба. – «Газон», конечно, где-то в тех местах?
– Ага, – сказал Паша. – Увяз неподалеку в болотце, полное впечатление, что диверсанты второпях сбились с дороги, сели на оси и, увидев, что дело плохо, драпанули пешком. Предварительно пристукнув нашего доброго знакомого… Владимирыч так в машине и валялся, потяжелев на девять грамм. Машина, конечно, вся в ваших отпечатках, чудика, у которого ты ее купил, уже нашли, допросили… Еще засветло.
– Но тем не менее мы еще на свободе… – задумчиво сказал Кацуба. – Это обнадеживает, а?
– А может, наоборот?
– Да ну, – сказал Кацуба. – Мы в это время сидели у погранцов под замком, куча народу видела, как они нас увозили, а «газик» смирнехонько стоял на пирсе…
– Все равно. Ты оценил накал страстей? Вам по этому городу отныне спокойно не разгуливать…
– Ну разве что. Откровенно говоря, меня вообще не тянет по этому городу гулять… А что поделывает Рыжая?
– Интересно… Рыжая договорилась насчет кают на «Федоре Достоевском». Он придет завтра поутру, уже точно известно.
– Кают?
– Ага. Выбила четыре штуки. Значит, будет плавать не одна. Вообще-то, ее туда не особенно хотели пускать – иностранцы, валюта, стелются перед клиентами мелким бесом… Но попробуй не пусти Рыжую куда-то…
– Так, – сказал Кацуба. – Значит, они что-то будут играть на «Достоевском»… Паша, тебе нужно сесть Рыжей на хвост.
– Я не представляю…
– Что-о? – спросил Кацуба тоном, какого Мазур от него еще не слышал за все время знакомства.
– Есть – Рыжей на хвост…
– Вот и умница. Машина под рукой есть?
– За углом оставил.
– Совсем хорошо.
– Хорошо, да не очень. Я только сегодня узнал – Горовой все-таки отправил рапорт в Шантарск, и не по обычным каналам… – Он многозначительно помолчал, невольно покосившись на Мазура. – Как ни крути, а исчезновение Котельникова не скроешь. Я боюсь, как бы он на тебя не навешал собак. Если он работал на тех же, что и Гоша, – имеет все возможности интерпретировать происшедшее в угодном духе. А если нет – все равно есть опасность, что поставит все с ног на голову. Ты его знаешь, и знаешь, чем порой контролирующие занимаются…
– Может, мне выйти? – хмуро спросил Мазур.
– Брось, – отмахнулся Кацуба. – Скрывать тут нечего. Паша хочет сказать, что меня могут полить говном, умело и искусно используя кое-какие прошлые своеволия и то, что деликатно именуется ошибками… Только и делов. Не бери в голову, Паша, пусть поливают. В принципе, мы тут не так уж плохо поработали.
– Мы так и не нашли логово, – словно бы даже с некоторой мягкостью сказал Паша. – Половину группы потеряли, засветились, попали в угол…
– Угол – это еще не стенка, – сказал Кацуба. – Ладно. Топай в машину и жди нас, мы быстренько соберемся…
Паша пробурчал что-то нечленораздельное, но послушно вышел.
– Неприятности, или мне знать не полагается?
– А, чего там… – бодро откликнулся Кацуба. – Горовой – это тот организм, что был у Гоши за шофера, когда нас встречали. Дело даже не в том, что он в некоторых отношениях – страшная дешевка, а в том, что сюда попал не без моей помощи. А он Христову заповедь насчет правой щеки никогда не соблюдал. И если появится возможность подложить свинью, будь покоен, не упустит. Ладно, ты-то тут ни при чем, твое дело десятое. – Он вздохнул: – Конечно, неплохо было бы победить – красиво, ярко, звонко, оружьем на солнце сверкая… А! Укладывайся живенько, я мигом обернусь…
Глава 23
ВСЕ ЕЩЕ ВО МРАКЕ
Он успел сделать только шаг к двери – в нее энергично постучали. Одним движением выхватив пистолет, Кацуба прянул вбок, щелкнул пальцами.
Сообразив, Мазур направил на дверь фонарик, держа его в левой руке, высоко над головой.
– Не заперто! – крикнул майор. Дверь открылась медленно, словно стоявший в коридоре заранее знал, что обитатели номера настроены крайне недоверчиво ко всему остальному миру. В тускнеющем с каждом минутой луче фонарика Мазур увидел милицейского подполковника, знакомого по кратковременной отсидке в КПЗ. На сей раз, правда, подполковник выглядел вполне выспавшимся, полным энергии, но отнюдь не исполненным дружеского расположения. За его спиной в коридоре вроде бы никого не было.
Мазур отвел фонарик, направив луч в пол. Подполковник, в свою очередь, посветил внутрь номера своим фонарем, гораздо более ярким, удовлетворенно хмыкнул при виде Кацубы:
– А, и вы здесь, товарищ доцент… Совсем хорошо. Войти позволите?
– О чем разговор, – гостеприимно посторонился майор. – Заходите, садитесь, кофейку предложить не можем по причине отсутствия электричества…
Подполковник, двигаясь чуть грузновато, освещая себе дорогу, прошел к столу. Сел, снял фуражку, положил ее на колено:
– Вот кстати… Интересно, вы уже знаете, почему нет света?
– Наслышаны, – осторожно сказал Кацуба.
– И какие у вас соображения на этот счет?
– А у вас?
– Не надо бы так…
– Честное слово, я и не собираюсь обострять, – сказал Кацуба. – Просто интересуюсь.
– Ну, а на моем месте какие у вас были бы соображения?
– Трудно сформулировать в нескольких словах, – серьезно сказал Кацуба.
– Хорошо подмечено… Так вот, Михаил Иванович или как вас там… Положение у меня хуже губернаторского. Вашу машину нашли на месте происшествия, знаете уже?
– Вот только нас там не было. Запросите пограничников.
– Запрашивал уже.
– И какие же отсюда выводы?
– А меня не интересуют выводы! – подполковник пристукнул ладонью по столу. Повторил тише: – Не интересуют… Откровенно говоря, на все ваши игры мне глубоко плевать. Хотя бы оттого, что я о них представления не имею, а потому не могу решить, серьезным делом вы занимаетесь или просто крутите какие-то интриги…
– Любопытно, – тихим, недобрым голосом сказал Кацуба. – По-вашему, то, что с нами происходит… то, что здесь вообще происходит, похоже на интриги?
– Не в том дело! – резко ответил подполковник. – Не знаю, в каком вы звании, мне, собственно, наплевать… Я хочу, чтобы вы поняли мою точку зрения, мою позицию. В конце-то концов, у меня есть свое начальство, и именно оно с меня будет спрашивать за все, что здесь уже успело произойти. И я, как легко догадаться, не смогу в оправдание ссылаться на то, что здесь, изволите ли видеть, занимались своими непонятными делишками бравые ребята из Министерства обороны… Любой мне скажет, что это не оправдание, и будет прав. За все убийства спросят с меня. За все беспорядки, за сегодняшнюю грязную историю с повреждением ЛЭП, за странную смерть иностранного подданного, да мало ли? Вы просто притягиваете всевозможные происшествия, как громоотвод молнии… Меня убедительно просили вас не трогать – и я не трогал. Даже теперь. По-моему, вам не на что жаловаться? Вот видите… Но терпение у меня лопнуло.
– И в чем это будет выражаться?
– В том, что ваше дальнейшее пребывание в городе, тысячу раз простите, считаю ненужным, – терпеливо объяснил подполковник. – Чем вы здесь занимаетесь, не мое дело, я и не стремлюсь лезть в ваши секреты, но хочу избавиться от источника неприятностей. Вам не кажется, что для человека в моем положении это вполне естественное желание?
– С одной стороны… С другой – есть у нас свои обязанности…
– Знаете, я тоже не мальчик, – сказал подполковник. – И у меня хватает ума, чтобы сообразить: вы, простите, бездарно провалились. Профессионалу это понятно…
– Извините, но я попросил бы снять слово «бездарно»…
– Ох, что за мальчишество…
– Честь мундира.
– Ну, хорошо. Не бездарно. Однако – провалились. Вам все равно не работать в городе… И в этой связи у меня будет… скажем честно, даже не предложение – ультиматум. Коли уж вам так необходимо здесь оставаться после всего случившегося – извольте перебраться, скажем, к пограничникам. Можно без всякого труда перевести ваш корабль к девятому пирсу – туда до сих пор практически невозможно попасть посторонним, территория огорожена и охраняется, там стоят пограничные суда… А в городе я вас убедительно попрошу отныне не появляться. Давайте не будем ходить вокруг да около… Если кто-то из вас появится в Тиксоне – возьмем на шиворот и отправим в Шантарск с первым же самолетом. У меня, повторяю, свое начальство, оно меня, питаю надежду, поймет…
– В самом деле, ультиматум… – задумчиво сказал Кацуба. – Вот только вы немного опоздали, подполковник. Мы и сами собираемся покинуть ваш гостеприимный город, как раз собирали чемоданы…
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Тем лучше. У меня внизу машина…
– Ничего, машина у нас есть своя, – сказал Кацуба. – Как-нибудь доберемся…
– Поверим… – он поднялся, надел фуражку. – Надеюсь, вы поняли, что я говорил предельно серьезно. Я оставлю в вестибюле сотрудника, он присмотрит, чтобы с вами ничего по дороге не случилось… Всего наилучшего.
Он прошел к двери, столь же тщательно освещая себе дорогу. Уже в коридоре вежливо посторонился, пропуская Пашу, кивнул:
– Вижу, в самом деле торопитесь…
И аккуратно притворил дверь. Паша, шумно переводя, дыхание, сообщил:
– Какая-то сука проколола все покрышки… Обезлошадели.
– Может, подполковника догоним? – подал голос Мазур. – На его машине доберемся?
– Эх, была бы у меня стопроцентная уверенность, что мы на его машине доберемся именно туда, куда стремимся… – сказал Кацуба. – Что за обстановочка на улице, Паша?
– Так, легонький разгул страстей… Шатается поддавший народ, кое-где все еще потрошат магазинчики, милиция мечется, но ее мало, вроде бы попросили с базы солдат…
– Понятно. Веселого мало. Ну, пойдем пешочком.
– Что-то меня берут подозрения…
– Глупости, Паша, – сказал Кацуба. – Серьезный народ на стал бы протыкать покрышки. Подождал бы где-то в отдалении, на выезде, да полоснул из бесшумки. Так что самое большее, что нам может грозить, – народ несерьезный… Я пошел собираться.
Мазур чуть ли не на ощупь побросал вещи в большую сумку – фонарик окончательно сдох. «Надо бы посидеть на дорожку», – мелькнула дурацкая мысль.
За окном слышался гомон и топот: тиксонцы продолжали наслаждаться свободой, по расейскому обычаю привычно перепутав ее с анархией…
Кацуба позвал из коридора:
– Орлы, на крыло!
Мазур подхватил сумку на плечо, и они двинулись по залитому мраком коридору, пересекая падавшие из окон полосы чуточку разжиженной звездным сиянием темноты.
У лестницы майор остановился, прислушался, машинально сунул руку под куртку.
– Что?
– Опоздали, кажется…
Теперь все трое слышали, как в вестибюле, надсаживаясь, орет злой и решительный голос:
– Стоять! Стоять, говорю! Оружие применю!
Голос явственно приближался к ним – кричавший помаленьку отступал от входной двери.
Залившая вестибюль густая тьма вдруг озарилась мечущимися лучами фонариков, ворвался топот, зазвенело, разбиваясь, стекло. Громкие яростные крики совершенно заглушили продолжавшего вопить что-то грозное милиционера, негромко, совсем неубедительно хлопнул выстрел, опознанный Мазуром по звуку как макаровский – и сделанный в воздух, несомненно.
Тут же началась придушенная яростная возня, прорывались азартные выкрики:
– Против народа, сука?
– Сатрап хренов!
«Сатрап» – значит, интеллигенция хулиганит, – подумал Мазур. – Только она еще такие словечки помнит…»
Внизу, кажется, сломили слабое сопротивление единственного стража порядка. И точно, перекрывая прочий гомон, торжествующий бас возвестил:
– Готово, вот она, пушка!
Истерически закричала женщина, кричавшая, что она здесь ни при чем, а искать следует в двести шестом номере.
– Ходу! – скомандовал Кацуба. – Кидаем шмотки, к черту!
Мазуровский номер был ближе, в него и кинулись, ухитрившись с первой попытки угодить ключом в замочную скважину. Вверх по лестнице волной поднимался топот.
Майор, матерясь под нос, дергал заклеенное окно. Подалось наконец. В дверь уже начинали дубасить кулаками и ногами, но она, сработанная на совесть, могла продержаться долго.
– Живо! – приказал Кацуба, держа распахнутую створку, словно предупредительный швейцар.
Сообразив, Мазур направил на дверь фонарик, держа его в левой руке, высоко над головой.
– Не заперто! – крикнул майор. Дверь открылась медленно, словно стоявший в коридоре заранее знал, что обитатели номера настроены крайне недоверчиво ко всему остальному миру. В тускнеющем с каждом минутой луче фонарика Мазур увидел милицейского подполковника, знакомого по кратковременной отсидке в КПЗ. На сей раз, правда, подполковник выглядел вполне выспавшимся, полным энергии, но отнюдь не исполненным дружеского расположения. За его спиной в коридоре вроде бы никого не было.
Мазур отвел фонарик, направив луч в пол. Подполковник, в свою очередь, посветил внутрь номера своим фонарем, гораздо более ярким, удовлетворенно хмыкнул при виде Кацубы:
– А, и вы здесь, товарищ доцент… Совсем хорошо. Войти позволите?
– О чем разговор, – гостеприимно посторонился майор. – Заходите, садитесь, кофейку предложить не можем по причине отсутствия электричества…
Подполковник, двигаясь чуть грузновато, освещая себе дорогу, прошел к столу. Сел, снял фуражку, положил ее на колено:
– Вот кстати… Интересно, вы уже знаете, почему нет света?
– Наслышаны, – осторожно сказал Кацуба.
– И какие у вас соображения на этот счет?
– А у вас?
– Не надо бы так…
– Честное слово, я и не собираюсь обострять, – сказал Кацуба. – Просто интересуюсь.
– Ну, а на моем месте какие у вас были бы соображения?
– Трудно сформулировать в нескольких словах, – серьезно сказал Кацуба.
– Хорошо подмечено… Так вот, Михаил Иванович или как вас там… Положение у меня хуже губернаторского. Вашу машину нашли на месте происшествия, знаете уже?
– Вот только нас там не было. Запросите пограничников.
– Запрашивал уже.
– И какие же отсюда выводы?
– А меня не интересуют выводы! – подполковник пристукнул ладонью по столу. Повторил тише: – Не интересуют… Откровенно говоря, на все ваши игры мне глубоко плевать. Хотя бы оттого, что я о них представления не имею, а потому не могу решить, серьезным делом вы занимаетесь или просто крутите какие-то интриги…
– Любопытно, – тихим, недобрым голосом сказал Кацуба. – По-вашему, то, что с нами происходит… то, что здесь вообще происходит, похоже на интриги?
– Не в том дело! – резко ответил подполковник. – Не знаю, в каком вы звании, мне, собственно, наплевать… Я хочу, чтобы вы поняли мою точку зрения, мою позицию. В конце-то концов, у меня есть свое начальство, и именно оно с меня будет спрашивать за все, что здесь уже успело произойти. И я, как легко догадаться, не смогу в оправдание ссылаться на то, что здесь, изволите ли видеть, занимались своими непонятными делишками бравые ребята из Министерства обороны… Любой мне скажет, что это не оправдание, и будет прав. За все убийства спросят с меня. За все беспорядки, за сегодняшнюю грязную историю с повреждением ЛЭП, за странную смерть иностранного подданного, да мало ли? Вы просто притягиваете всевозможные происшествия, как громоотвод молнии… Меня убедительно просили вас не трогать – и я не трогал. Даже теперь. По-моему, вам не на что жаловаться? Вот видите… Но терпение у меня лопнуло.
– И в чем это будет выражаться?
– В том, что ваше дальнейшее пребывание в городе, тысячу раз простите, считаю ненужным, – терпеливо объяснил подполковник. – Чем вы здесь занимаетесь, не мое дело, я и не стремлюсь лезть в ваши секреты, но хочу избавиться от источника неприятностей. Вам не кажется, что для человека в моем положении это вполне естественное желание?
– С одной стороны… С другой – есть у нас свои обязанности…
– Знаете, я тоже не мальчик, – сказал подполковник. – И у меня хватает ума, чтобы сообразить: вы, простите, бездарно провалились. Профессионалу это понятно…
– Извините, но я попросил бы снять слово «бездарно»…
– Ох, что за мальчишество…
– Честь мундира.
– Ну, хорошо. Не бездарно. Однако – провалились. Вам все равно не работать в городе… И в этой связи у меня будет… скажем честно, даже не предложение – ультиматум. Коли уж вам так необходимо здесь оставаться после всего случившегося – извольте перебраться, скажем, к пограничникам. Можно без всякого труда перевести ваш корабль к девятому пирсу – туда до сих пор практически невозможно попасть посторонним, территория огорожена и охраняется, там стоят пограничные суда… А в городе я вас убедительно попрошу отныне не появляться. Давайте не будем ходить вокруг да около… Если кто-то из вас появится в Тиксоне – возьмем на шиворот и отправим в Шантарск с первым же самолетом. У меня, повторяю, свое начальство, оно меня, питаю надежду, поймет…
– В самом деле, ультиматум… – задумчиво сказал Кацуба. – Вот только вы немного опоздали, подполковник. Мы и сами собираемся покинуть ваш гостеприимный город, как раз собирали чемоданы…
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Тем лучше. У меня внизу машина…
– Ничего, машина у нас есть своя, – сказал Кацуба. – Как-нибудь доберемся…
– Поверим… – он поднялся, надел фуражку. – Надеюсь, вы поняли, что я говорил предельно серьезно. Я оставлю в вестибюле сотрудника, он присмотрит, чтобы с вами ничего по дороге не случилось… Всего наилучшего.
Он прошел к двери, столь же тщательно освещая себе дорогу. Уже в коридоре вежливо посторонился, пропуская Пашу, кивнул:
– Вижу, в самом деле торопитесь…
И аккуратно притворил дверь. Паша, шумно переводя, дыхание, сообщил:
– Какая-то сука проколола все покрышки… Обезлошадели.
– Может, подполковника догоним? – подал голос Мазур. – На его машине доберемся?
– Эх, была бы у меня стопроцентная уверенность, что мы на его машине доберемся именно туда, куда стремимся… – сказал Кацуба. – Что за обстановочка на улице, Паша?
– Так, легонький разгул страстей… Шатается поддавший народ, кое-где все еще потрошат магазинчики, милиция мечется, но ее мало, вроде бы попросили с базы солдат…
– Понятно. Веселого мало. Ну, пойдем пешочком.
– Что-то меня берут подозрения…
– Глупости, Паша, – сказал Кацуба. – Серьезный народ на стал бы протыкать покрышки. Подождал бы где-то в отдалении, на выезде, да полоснул из бесшумки. Так что самое большее, что нам может грозить, – народ несерьезный… Я пошел собираться.
Мазур чуть ли не на ощупь побросал вещи в большую сумку – фонарик окончательно сдох. «Надо бы посидеть на дорожку», – мелькнула дурацкая мысль.
За окном слышался гомон и топот: тиксонцы продолжали наслаждаться свободой, по расейскому обычаю привычно перепутав ее с анархией…
Кацуба позвал из коридора:
– Орлы, на крыло!
Мазур подхватил сумку на плечо, и они двинулись по залитому мраком коридору, пересекая падавшие из окон полосы чуточку разжиженной звездным сиянием темноты.
У лестницы майор остановился, прислушался, машинально сунул руку под куртку.
– Что?
– Опоздали, кажется…
Теперь все трое слышали, как в вестибюле, надсаживаясь, орет злой и решительный голос:
– Стоять! Стоять, говорю! Оружие применю!
Голос явственно приближался к ним – кричавший помаленьку отступал от входной двери.
Залившая вестибюль густая тьма вдруг озарилась мечущимися лучами фонариков, ворвался топот, зазвенело, разбиваясь, стекло. Громкие яростные крики совершенно заглушили продолжавшего вопить что-то грозное милиционера, негромко, совсем неубедительно хлопнул выстрел, опознанный Мазуром по звуку как макаровский – и сделанный в воздух, несомненно.
Тут же началась придушенная яростная возня, прорывались азартные выкрики:
– Против народа, сука?
– Сатрап хренов!
«Сатрап» – значит, интеллигенция хулиганит, – подумал Мазур. – Только она еще такие словечки помнит…»
Внизу, кажется, сломили слабое сопротивление единственного стража порядка. И точно, перекрывая прочий гомон, торжествующий бас возвестил:
– Готово, вот она, пушка!
Истерически закричала женщина, кричавшая, что она здесь ни при чем, а искать следует в двести шестом номере.
– Ходу! – скомандовал Кацуба. – Кидаем шмотки, к черту!
Мазуровский номер был ближе, в него и кинулись, ухитрившись с первой попытки угодить ключом в замочную скважину. Вверх по лестнице волной поднимался топот.
Майор, матерясь под нос, дергал заклеенное окно. Подалось наконец. В дверь уже начинали дубасить кулаками и ногами, но она, сработанная на совесть, могла продержаться долго.
– Живо! – приказал Кацуба, держа распахнутую створку, словно предупредительный швейцар.