Страница:
...А за спиной у него, в коридоре, с непроницаемым выражением лица взирал на русские народные забавы не кто иной, как мсье Шарль Лобрищон со своей неизменной орденской ленточкой.
– Эт-то как понимать?
– Товарищ Кудеяр, я...
– Молчать!
К некоторому удивлению Сабинина, Петрусь покорно умолк – да, впрочем, было отчего: лицо Кудеяра потеряло всякие признаки цивилизации, ставши яростной звериной маской. Такого отца-командира можно было испугаться. Такой только и мог держать в узде разудалую юную вольницу... Это моментально прошло, Кудеяр стал прежним, невозмутимым и непроницаемым.
– Я вернусь через пару минут, – громко, внятно произнес он в пространство. – Если к этому времени зала не будет приведена в порядок, а водка не вылита в клозетную чашку...
Развернулся на каблуках, взял Лобришона под локоток, что-то ему сказал, и оба вышли. Оставшиеся принялись поднимать перевернутые стулья. Их уважение к отцу-атаману простиралось настолько далеко, что Федор, вздыхая, унес две полных бутылки водки в направлении ватерклозета – поступок для россиянина нелегкий, свидетельствовавший о нешуточной силе самопожертвования ..
Кудеяр, как и обещал, вернулся быстро. К тому времени все следы неприглядной стычки были ликвидированы, а оба ее участника стояли в сторонке от остальных с особенно постными физиономиями.
– Хороши, – сказал Кудеяр холодно. – Устроили сюрприз при иностранном товарище, который в нас должен видеть людей серьезных и солидных... Р-разойдись! С каждым поговорю потом индивидуально... Николай, останьтесь.
Оглашенные печальной журавлиной вереницей потянулись к выходу. Когда они остались одни, Кудеяр уселся за ближайший столик, поманил Сабинина:
– Присядьте. Уж вам-то должно быть особенно стыдно – вы любого из них старше. Связались с сопляком.... Что тут у вас произошло?
– Да глупости, – примирительно ответил Сабинин. – Не сошлись во мнениях касательно методов обращения с женским полом... Что это за авантажный господинчик?
– Французский социалист, – рассеянно ответил Кудеяр. – Приехал по серьезным делам, к серьезным людям, а вы тут перед ним устроили цирк с французской борьбой... Что меж вами двумя происходит?
– Ничего особенного, – сказал Сабинин. – Не понравились друг другу, вот и все. Бывает. Но я вас заверяю, Дмитрий Петрович, что впредь такого не повторится... Потому что я, простите, намерен великодушно просить у вас разрешения поселиться в другом месте. Живут же по частным квартирам и близлежащим гостиничкам человек восемь студентов... Я уже и подыскал квартирку, неплохую, на улице князя Меттерниха...
Он во все глаза следил за лицом собеседника, но видел, что упоминание об улице Меттерниха оставило того совершенно безразличным, не вызвало ни малейших ассоциаций или подозрений.
Он усмехнулся про себя: породистое, волевое лицо мсье Кудеяра сейчас выражало крайне сложную и противоречивую гамму эмоций: вздумай какой-нибудь гений переложить это на музыку, подобрав для чувств соответствующие ноты, то-то какофония получилась бы, раздирающая уши...
«Ну что же, – подумал Сабинин с легкой насмешкой. – Еще один печальный пример того, как сердечные дела, роковые страсти туманят рассудок и вредят делу. Ох, как хочется верить, что с самим никогда такого не случится...»
– Вы там намереваетесь жить.., не один? – спросил Кудеяр, глядя в сторону.
– Да вот, так вышло... – сказал Сабинин. Воцарилось долгое, неловкое молчание.
– Так уж вышло, Дмитрий Петрович, – повторил Сабинин, стараясь, чтобы его голос не звучал извинительно – с какой стати, в конце-то концов? – Так вы мне разрешаете переехать на частную квартиру? Тем более у меня здесь возникли.., неприязненные отношения кое с кем из жильцов, вы сами видели, до чего дошло дело.
Кудеяр поднял голову:
– Ну что же, не могу вам ничего запрещать, здесь ведь не тюрьма и не исправительное заведение. Но послушайте моего совета, будьте с ней осторожнее. Здесь нет какого-либо оттенка личных чувств, я искренне о вас забочусь, как о неплохом товарище, с которым, хочется верить, мы еще поборемся рука об руку... Быть может, вам сейчас кажется, что перед вами раскрылись новые, более заманчивые перспективы, но, честное слово, связываться с эсерами я бы вам не рекомендовал...
– Чудак-человек, а кто вам сказал, что я собираюсь встать под их знамена? – воскликнул Сабинин. – Ну войдите в мое положение, я же не могу грубо отталкивать очаровательную женщину, проявившую ко мне столь явный интерес. – Он умышленно говорил сейчас с нескрываемой развязностью, хладнокровно причиняя собеседнику боль. – Я нормальный мужчина, в конце концов, а она прелестна... Уж вы-то меня понимаете лучше, чем кто бы то ни было...
– Избавьте меня от таких деталей, – нервно сказал Кудеяр.
– Да бога ради, бога ради! – кивнул Сабинин. – Я вам просто пытаюсь доказать, что вовсе не намерен совершать измену и переходить под другие знамена. Вот, кстати, вы при необходимости сможете поговорить с господами эсерами достаточно твердо?
– Они вас все же вербуют к себе?
– Полное впечатление, – сказал Сабинин уверенно. – Известная особа денно и нощно меня пропагандирует самым вульгарным образом. Я устал уже слушать, сколь храбры и могучи эсеры, лучшие на свете террористы и просветители народа.., и сколь ничтожны социал-демократы, пережевывающие свой сухой и обветшавший марксизм, как корова – жвачку. Вы не обижайтесь, я ведь не от себя говорю, а чужие слова передаю.
– Вот даже как... – тихо, недобро промолвил Кудеяр.
– Именно так, – подтвердил Сабинин. – Знали б вы, какой я подвергаюсь пропагандистской обработке, глядишь, и всерьез посочувствовали бы вместо того, чтобы питать недоверие... Между прочим, она говорит, что сюда вскоре приезжает сам Суменков.., неужели моя скромная персона способна заинтересовать великого террориста?
Кудеяр грустно усмехнулся:
– Опасаюсь, их гораздо более интересуют те деньги, что вы все же можете получить...
«Отлично, – весело подумал Сабинин. – Похоже, я тебя должным образом завел и развернул в нужную сторону. Ты их уже тихонечко ненавидишь, господ эсеров...» И сказал:
– Я сам прекрасно все понимаю. И потому вынужден поставить вопрос открыто и прямо: вы способны при необходимости с ними поговорить по душам? Выразить возмущение столь откровенной и беззастенчивой вербовкой ваших сподвижников у вас под носом?
– Будьте уверены, – сказал Кудеяр, не колеблясь. – Как только возникнет такая необходимость. Существует такая вещь, как межпартийные товарищеские суды... Так просто я вас эсерам не отдам.., если только вы сами проявите достаточную твердость.
– Не сомневайтесь, – заверил Сабинин и поднялся. – За вещами я еще пришлю... Всего наилучшего, и, ради бога, прошу во мне не сомневаться...
Выходя в ворота, он подумал: с этой стороны все обстоит отличнейшим образом. В душе Кудеяра посеяны и пышным цветом расцвели плевелы вульгарного недоверия и злости. Если возникнет такая необходимость, он в блаженном неведении устроит эсерам грандиознейшую сцену, так что с этого направления тылы прикрыты. Вот если бы только...
– Добрый день, господин Трайков!
– О господи, – сказал Сабинин со вздохом. – Комиссар, вы меня преследуете, словно бравый гвардеец – смазливую горничную...
– Совершенно неуместное сравнение, по-моему, – сухо сказал молодой комиссар Мюллер. – Что это вы столь игриво настроены?
Он выглядел осунувшимся и невыспавшимся, под глазами лежали явственные тени: ну конечно, высочайший визит, полиция с ног сбилась...
«Интересно, а если рассказать ему все? – мелькнула в голове у Сабинина шальная мысль. – То-то подпрыгнул бы...»
А что дальше? Предположим, комиссар пошлет засаду.., а где гарантии, что террористы не прознают об этом заранее? Путем какой-нибудь хитрой: слежки, путем своих информаторов в полиции – почему бы таковым не оказаться? Нет, никому сейчас нельзя доверять...
– Я вас задержу ненадолго, – сказал комиссар. – Пойдемте, вам в какую сторону? Прекрасно, потому что мне в любом случае по дороге... Господин Трайков, я прочитал ваш отчет, данный вчера на явочной квартире. Это небезынтересно, не скрою. И все же он меня во многом не устраивает.
– Думаете, я от вас что-то утаиваю?
– Вполне возможно, – спокойно сказал комиссар. – Исключать нельзя... Вы касались лишь, если можно так выразиться, умственных аспектов. Образ мыслей, сочинение теоретических трудов, агитационных брошюр, переброска через границу литературы и типографских шрифтов... Меня сейчас гораздо больше интересует террористическая сторона дела.
– Полагаете, там есть террористы?
– Уверен, хотя доказательств вроде бы и нет, – сказал комиссар. – Одна ваша девица, застрелившая средь бела дня добропорядочного торговца, чего стоит... У меня есть сведения, что в глухих окрестностях города порою происходят странные взрывы. Что через третьих лиц закупаются подозрительные химикалии и вещества, пригодные для производства бомб. Увы, ни одна из этих ниточек не приводит к клубку... Известно вам что-либо о.., подобным?
– Вынужден вас огорчить, – пожал плечами Сабинин. – В жизни не слыхал ни о чем, что имело бы какое-то отношение... Вы так и не спрашивали в свое время, а сам я не говорил... Но вот теперь – самое время. Понимаете ли, комиссар, я в этой среде – новичок, мне рассказывают далеко не все, в главные секреты не посвящают. Я не лукавлю. Хотите послушать мою историю, длинную, но любопытную? В современных пьесах такие предложения звучат сплошь и рядом – «присядьте и послушайте мою историю»...
– Мне некогда, – сказал комиссар то, чего Сабинин от него и ждал. – Нет времени выслушивать вашу биографию, как бы она ни была интересна... Вот послезавтра – пожалуйста. Когда все хлопоты будут позади. Пока что я еще раз вас спрашиваю.., и прошу отнестись к моим словам с величайшей серьезностью: известно вам что-то о террористической деятельности здешних ваших земляков?
– Отвечаю как на духу: представления о таком не имею.
– Ну, смотрите, – сказал Мюллер устало. – Вы и не представляете, насколько я буду на вас зол, если выяснится, что вы меня обманываете. И сколько неприятностей я вам тогда смогу причинить... Bceгo хорошего, господин Трайков.
Он вяло кивнул и, не оглядываясь, пошел вперед. Проводив его задумчивым взглядом, Сабинин ощутил легкий укор совести – симпатичный молодой человек, что ни говори, и что-то он определенно то ли почуял, то ли пронюхал. Вот только подозрения его смутны и неконкретны, выписывает круги, как хорошая гончая, тщетно пытаясь взять пропавший след.., но придется ему и дальше предаваться этому пустому занятию...
Глава 6.
– Эт-то как понимать?
– Товарищ Кудеяр, я...
– Молчать!
К некоторому удивлению Сабинина, Петрусь покорно умолк – да, впрочем, было отчего: лицо Кудеяра потеряло всякие признаки цивилизации, ставши яростной звериной маской. Такого отца-командира можно было испугаться. Такой только и мог держать в узде разудалую юную вольницу... Это моментально прошло, Кудеяр стал прежним, невозмутимым и непроницаемым.
– Я вернусь через пару минут, – громко, внятно произнес он в пространство. – Если к этому времени зала не будет приведена в порядок, а водка не вылита в клозетную чашку...
Развернулся на каблуках, взял Лобришона под локоток, что-то ему сказал, и оба вышли. Оставшиеся принялись поднимать перевернутые стулья. Их уважение к отцу-атаману простиралось настолько далеко, что Федор, вздыхая, унес две полных бутылки водки в направлении ватерклозета – поступок для россиянина нелегкий, свидетельствовавший о нешуточной силе самопожертвования ..
Кудеяр, как и обещал, вернулся быстро. К тому времени все следы неприглядной стычки были ликвидированы, а оба ее участника стояли в сторонке от остальных с особенно постными физиономиями.
– Хороши, – сказал Кудеяр холодно. – Устроили сюрприз при иностранном товарище, который в нас должен видеть людей серьезных и солидных... Р-разойдись! С каждым поговорю потом индивидуально... Николай, останьтесь.
Оглашенные печальной журавлиной вереницей потянулись к выходу. Когда они остались одни, Кудеяр уселся за ближайший столик, поманил Сабинина:
– Присядьте. Уж вам-то должно быть особенно стыдно – вы любого из них старше. Связались с сопляком.... Что тут у вас произошло?
– Да глупости, – примирительно ответил Сабинин. – Не сошлись во мнениях касательно методов обращения с женским полом... Что это за авантажный господинчик?
– Французский социалист, – рассеянно ответил Кудеяр. – Приехал по серьезным делам, к серьезным людям, а вы тут перед ним устроили цирк с французской борьбой... Что меж вами двумя происходит?
– Ничего особенного, – сказал Сабинин. – Не понравились друг другу, вот и все. Бывает. Но я вас заверяю, Дмитрий Петрович, что впредь такого не повторится... Потому что я, простите, намерен великодушно просить у вас разрешения поселиться в другом месте. Живут же по частным квартирам и близлежащим гостиничкам человек восемь студентов... Я уже и подыскал квартирку, неплохую, на улице князя Меттерниха...
Он во все глаза следил за лицом собеседника, но видел, что упоминание об улице Меттерниха оставило того совершенно безразличным, не вызвало ни малейших ассоциаций или подозрений.
Он усмехнулся про себя: породистое, волевое лицо мсье Кудеяра сейчас выражало крайне сложную и противоречивую гамму эмоций: вздумай какой-нибудь гений переложить это на музыку, подобрав для чувств соответствующие ноты, то-то какофония получилась бы, раздирающая уши...
«Ну что же, – подумал Сабинин с легкой насмешкой. – Еще один печальный пример того, как сердечные дела, роковые страсти туманят рассудок и вредят делу. Ох, как хочется верить, что с самим никогда такого не случится...»
– Вы там намереваетесь жить.., не один? – спросил Кудеяр, глядя в сторону.
– Да вот, так вышло... – сказал Сабинин. Воцарилось долгое, неловкое молчание.
– Так уж вышло, Дмитрий Петрович, – повторил Сабинин, стараясь, чтобы его голос не звучал извинительно – с какой стати, в конце-то концов? – Так вы мне разрешаете переехать на частную квартиру? Тем более у меня здесь возникли.., неприязненные отношения кое с кем из жильцов, вы сами видели, до чего дошло дело.
Кудеяр поднял голову:
– Ну что же, не могу вам ничего запрещать, здесь ведь не тюрьма и не исправительное заведение. Но послушайте моего совета, будьте с ней осторожнее. Здесь нет какого-либо оттенка личных чувств, я искренне о вас забочусь, как о неплохом товарище, с которым, хочется верить, мы еще поборемся рука об руку... Быть может, вам сейчас кажется, что перед вами раскрылись новые, более заманчивые перспективы, но, честное слово, связываться с эсерами я бы вам не рекомендовал...
– Чудак-человек, а кто вам сказал, что я собираюсь встать под их знамена? – воскликнул Сабинин. – Ну войдите в мое положение, я же не могу грубо отталкивать очаровательную женщину, проявившую ко мне столь явный интерес. – Он умышленно говорил сейчас с нескрываемой развязностью, хладнокровно причиняя собеседнику боль. – Я нормальный мужчина, в конце концов, а она прелестна... Уж вы-то меня понимаете лучше, чем кто бы то ни было...
– Избавьте меня от таких деталей, – нервно сказал Кудеяр.
– Да бога ради, бога ради! – кивнул Сабинин. – Я вам просто пытаюсь доказать, что вовсе не намерен совершать измену и переходить под другие знамена. Вот, кстати, вы при необходимости сможете поговорить с господами эсерами достаточно твердо?
– Они вас все же вербуют к себе?
– Полное впечатление, – сказал Сабинин уверенно. – Известная особа денно и нощно меня пропагандирует самым вульгарным образом. Я устал уже слушать, сколь храбры и могучи эсеры, лучшие на свете террористы и просветители народа.., и сколь ничтожны социал-демократы, пережевывающие свой сухой и обветшавший марксизм, как корова – жвачку. Вы не обижайтесь, я ведь не от себя говорю, а чужие слова передаю.
– Вот даже как... – тихо, недобро промолвил Кудеяр.
– Именно так, – подтвердил Сабинин. – Знали б вы, какой я подвергаюсь пропагандистской обработке, глядишь, и всерьез посочувствовали бы вместо того, чтобы питать недоверие... Между прочим, она говорит, что сюда вскоре приезжает сам Суменков.., неужели моя скромная персона способна заинтересовать великого террориста?
Кудеяр грустно усмехнулся:
– Опасаюсь, их гораздо более интересуют те деньги, что вы все же можете получить...
«Отлично, – весело подумал Сабинин. – Похоже, я тебя должным образом завел и развернул в нужную сторону. Ты их уже тихонечко ненавидишь, господ эсеров...» И сказал:
– Я сам прекрасно все понимаю. И потому вынужден поставить вопрос открыто и прямо: вы способны при необходимости с ними поговорить по душам? Выразить возмущение столь откровенной и беззастенчивой вербовкой ваших сподвижников у вас под носом?
– Будьте уверены, – сказал Кудеяр, не колеблясь. – Как только возникнет такая необходимость. Существует такая вещь, как межпартийные товарищеские суды... Так просто я вас эсерам не отдам.., если только вы сами проявите достаточную твердость.
– Не сомневайтесь, – заверил Сабинин и поднялся. – За вещами я еще пришлю... Всего наилучшего, и, ради бога, прошу во мне не сомневаться...
Выходя в ворота, он подумал: с этой стороны все обстоит отличнейшим образом. В душе Кудеяра посеяны и пышным цветом расцвели плевелы вульгарного недоверия и злости. Если возникнет такая необходимость, он в блаженном неведении устроит эсерам грандиознейшую сцену, так что с этого направления тылы прикрыты. Вот если бы только...
– Добрый день, господин Трайков!
– О господи, – сказал Сабинин со вздохом. – Комиссар, вы меня преследуете, словно бравый гвардеец – смазливую горничную...
– Совершенно неуместное сравнение, по-моему, – сухо сказал молодой комиссар Мюллер. – Что это вы столь игриво настроены?
Он выглядел осунувшимся и невыспавшимся, под глазами лежали явственные тени: ну конечно, высочайший визит, полиция с ног сбилась...
«Интересно, а если рассказать ему все? – мелькнула в голове у Сабинина шальная мысль. – То-то подпрыгнул бы...»
А что дальше? Предположим, комиссар пошлет засаду.., а где гарантии, что террористы не прознают об этом заранее? Путем какой-нибудь хитрой: слежки, путем своих информаторов в полиции – почему бы таковым не оказаться? Нет, никому сейчас нельзя доверять...
– Я вас задержу ненадолго, – сказал комиссар. – Пойдемте, вам в какую сторону? Прекрасно, потому что мне в любом случае по дороге... Господин Трайков, я прочитал ваш отчет, данный вчера на явочной квартире. Это небезынтересно, не скрою. И все же он меня во многом не устраивает.
– Думаете, я от вас что-то утаиваю?
– Вполне возможно, – спокойно сказал комиссар. – Исключать нельзя... Вы касались лишь, если можно так выразиться, умственных аспектов. Образ мыслей, сочинение теоретических трудов, агитационных брошюр, переброска через границу литературы и типографских шрифтов... Меня сейчас гораздо больше интересует террористическая сторона дела.
– Полагаете, там есть террористы?
– Уверен, хотя доказательств вроде бы и нет, – сказал комиссар. – Одна ваша девица, застрелившая средь бела дня добропорядочного торговца, чего стоит... У меня есть сведения, что в глухих окрестностях города порою происходят странные взрывы. Что через третьих лиц закупаются подозрительные химикалии и вещества, пригодные для производства бомб. Увы, ни одна из этих ниточек не приводит к клубку... Известно вам что-либо о.., подобным?
– Вынужден вас огорчить, – пожал плечами Сабинин. – В жизни не слыхал ни о чем, что имело бы какое-то отношение... Вы так и не спрашивали в свое время, а сам я не говорил... Но вот теперь – самое время. Понимаете ли, комиссар, я в этой среде – новичок, мне рассказывают далеко не все, в главные секреты не посвящают. Я не лукавлю. Хотите послушать мою историю, длинную, но любопытную? В современных пьесах такие предложения звучат сплошь и рядом – «присядьте и послушайте мою историю»...
– Мне некогда, – сказал комиссар то, чего Сабинин от него и ждал. – Нет времени выслушивать вашу биографию, как бы она ни была интересна... Вот послезавтра – пожалуйста. Когда все хлопоты будут позади. Пока что я еще раз вас спрашиваю.., и прошу отнестись к моим словам с величайшей серьезностью: известно вам что-то о террористической деятельности здешних ваших земляков?
– Отвечаю как на духу: представления о таком не имею.
– Ну, смотрите, – сказал Мюллер устало. – Вы и не представляете, насколько я буду на вас зол, если выяснится, что вы меня обманываете. И сколько неприятностей я вам тогда смогу причинить... Bceгo хорошего, господин Трайков.
Он вяло кивнул и, не оглядываясь, пошел вперед. Проводив его задумчивым взглядом, Сабинин ощутил легкий укор совести – симпатичный молодой человек, что ни говори, и что-то он определенно то ли почуял, то ли пронюхал. Вот только подозрения его смутны и неконкретны, выписывает круги, как хорошая гончая, тщетно пытаясь взять пропавший след.., но придется ему и дальше предаваться этому пустому занятию...
Глава 6.
Не счесть алмазов в каменных пещерах...
Выйдя из почтовой конторы, он не стал терять времени: опустился на ближайшую лавочку, распечатал письмо от славной тетушки Лотты и прочитал его внимательнейшим образом.
Надо же, кто бы мог подумать... Честное слово, и в мыслях не было... Вообще-то, логично и объяснимо...
Тщательно сложив письмо, сунул его в конверт, спрятал во внутренний карман пиджака, вскочил с нагретой полуденным солнцем скамейки и быстрым шагом направился в сторону улицы князя Меттерниха. Не столь уж близкий конец, но он не хотел брать извозчика, праздно сидеть в экипаже неподвижной куклой – нервное напряжение и, что греха таить, азарт требовали выхода в движении...
У него так и не было пока, что своего ключа от входной двери – Надя не отдала, преподнеся некую убедительную ложь, которую он принял с христианским смирением: ну конечно, они, хоть и сделав его мнимым хозяином квартиры, стремятся застраховаться от разных случайностей...
Пришлось звонить. Надя открыла очень быстро. Пропуская его в прихожую, посмотрела что-то очень уж укоризненно. Словно и не радовалась приходу верного любовника.
– Случилось что-нибудь? – безмятежно спросил Сабинин в полный голос.
Она сделала недовольную гримаску, шепнула на ухо:
– Я же тебя просила не давать никому этого адреса...
– Я и не давал, – так же шепотом ответил Сабинин. – За одним-единственным исключением, уж не посетуй... – И вдруг замолчал, оторопело уставился на нее:
– Что, ко мне кто-то...
– Ага, – сказала Надя с напускным безразличием. – Там тебя в гостиной некий старый друг дожидается...
Прямо-таки ворвавшись в гостиную, Сабинин уставился на сидевшего за столом мужчину – элегантно одетого, несколькими годами его старше, в золотых очках. Сначала едва не кинулся к нему с распростертыми объятиями, но помедлил, сказал с расстановкой:
– Что-то я даже и не пойму, славный мой, то ли на шею к тебе броситься и облобызать троекратно, то ли браунинг достать и патрон в ствол загнать...
– Тема! – укоризненно воскликнул гость, приближаясь к нему как раз с распростертыми объятиями. – Ну что же ты, право? Я тебе все объяснял в письмах...
– Объяснял-то объяснял...
– Обижусь, честное слово! Уж если я здесь, следовательно, все обстоит прекрасно.
– Хочется думать, хочется верить... – протянул Сабинин, но, сделав над собой явственное усилие, все же обнялся с гостем.
Надя смирнехонько стояла в сторонке, наблюдая за ними с невозмутимостью истой английской леди, во дворец которой вдруг нежданно вломился пьяный бродяга в грязных сапожищах.
– Наденька, позволь тебе представить... – спохватился Сабинин.
– Мы уже успели познакомиться с господином Мирским, – светским тоном прервала Надя. – С полчаса мило болтаем, ожидая тебя...
– Вот и прекрасно. – Сабинин чувствовал, что стал несколько суетлив, но ничего не мог с собой поделать. – Ангел мой, мы, с твоего позволения, уединимся в кабинете. У господина Мирского ко мне довольно деликатное дело...
– Бога ради, ты ведь у себя дома... – пожала она плечами.
Обхватив гостя рукой за плечи, Сабинин повлек его в кабинет, нетерпеливо, властно.
Минут через двадцать они вышли. От прежней настороженности Сабинина, плохо скрытой неприязни не осталось и следа, они шагали бок о бок с умиротворенными и благодушными лицами, подобно прославившимся на века братской любовью древнегреческим близнецам Диоскурам.
– Надюша, Наденька! – позвал Сабинин ликующим голосом. – Наш гость вынужден нас покинуть, у него неотложные дела...
Надя появилась с тем же светски невозмутимым лицом, подала руку для поцелуя. Мирский склонился над ней с грацией опытного жуира:
– Весьма был рад знакомству, мадам! Искренне надеюсь его продолжить. Сейчас же, великодушно прошу извинения, вынужден отбыть. Дела-с... Тема, ты запомнил адрес?
– Ты мне лучше запиши, – сказал Сабинин, подавая ему свой блокнот, чуя на лице застывшую идиотскую улыбку. – А то и забыть могу на радостях...
– Изволь.
Мирский крупным, разборчивым почерком написал адрес на верхнем, чистом листочке, подал Сабинину. Тот, небрежно швырнув блокнот на столик в гостиной, повел гостя в прихожую, смущенно бормоча:
– Ты уж прости за все, что я наговорил, но знал бы ты, каких мне нервов стоило тебя ожидать столько времени...
– Пустяки какие, – благодушно гудел Мирский. – Все позади, что уж тут считаться...
– Ты когда будешь на квартире?
– Часикам к шести, не раньше. Сначала нужно съездить в билетные кассы, потом навестить кое-кого...
Закрыв за ним дверь, Сабинин вернулся в гостиную. Надя ждала его, с величайшим хладнокровием скрестив руки на груди.
– Интересно, – сказала она без особого раздражения. – Тема... Значит, тебя по-настоящему Артемием зовут?
– Поражен вашей проницательностью, мадемуазель! – рявкнул Сабинин зычно, словно подававший солдатам команду унтер, вслед за чем подхватил Надю на руки и закружился со своей очаровательной ношей по гостиной, придушенным голосом распевая, пусть и фальшиво, но с огромным воодушевлением:
Бережно поставив ее на ноги посреди гостиной, Сабинин шарахнулся к буфету, достал бутылку тминной, рюмку, налил себе до краев, опрокинул в рот. Шумно выдохнув, блаженным взором обвел гостиную, шагнул к висевшей на стене гитаре (Надя любила на ней иногда побренчать, довольно музыкально), упал перед Надей на одно колено и ударил по струнам во всю ивановскую:
Выпустив ее в конце концов, Сабинин рухнул на диван, раскинул руки по спинке, блаженно улыбаясь.
– Ну, слава богу, – сказала Надя терпеливо, присаживаясь рядом. – Я уж боялась, придется карету «скорой помощи» вызывать, в смирительную рубашку завязывать...
– От радости с ума не сходят, – сказал Сабинин, улыбаясь во весь рот. – Вовсе даже наоборот...
– Что случилось?
– Попробуйте угадать, мадемуазель, вы ведь умница, я это давно начал за вами подозревать...
Она пытливо глянула ему в лицо, прикусила губку, на миг подняв глаза к потолку. Решительно тряхнула головой:
– Судя по твоим дикарским пляскам, имеется одно-единственное объяснение. Только одно событие, сдается мне, способно тебя привести в такой восторг... Твой неведомый компаньон, а? Не обманул все-таки, готов поделиться сокровищами, которые вы с ним столь старательно.., добывали?
– Милая, ангел мой, солнце мое, звезда очей моих... – сказал Сабинин счастливо. – Ты совершенно права. Что ж, теперь можно признаться, что я был к нему несправедлив... Оказалось, у него были вполне уважительные причины... Все в порядке, Надюша. Это похоже на старую мелодраму, но я могу с полным на то правом воскликнуть: «Господи, я богат!» Я богат, господи!
Все кончилось...
– Поздравляю, – сказала Надя чуточку напряженно.
– Спасибо, Надюша, милая... – Он вскочил, чуть ли не бегом добрался до буфета и на сей раз налил себе не в скромную рюмочку, а в бокал для шампанского. – Прости, но мне позарез нужно выпить, успокоить нервы после этих двух недель... Я тебя оставлю на пару дней, не возражаешь? Мирский отправился за билетами, завтра утром мы с ним должны поехать в Будапешт. Ненадолго, конечно, я рассчитываю за день-два все уладить...
Стоя к ней вполоборота, в продуманно выбранной именно для сей реплики позе, он прекрасно видел Надино отражение в настенном зеркале. В первый миг она была прямо-таки ошарашена и не смогла этого скрыть, полагая, что он не видит ее личика, на котором последовательно сменяли друг друга растерянность, удивление, непритворная злоба... Потом совладала с собой, выглядела спокойной и безмятежной, но под этой личиной, Сабинин не сомневался, кипели все те же эмоции. Слишком неожиданным и поистине сногсшибательным оказался сюрприз...
– А зачем тебе понадобился Будапешт?
– Господи, я думал, ты и это поняла... Там деньги. Я сам и не знаю всех подробностей, Вася Мирский лучше объяснил бы, он в банковских делах дока... В общем, безопаснее и удобнее всего оказалось перевести их в Будапешт, чтобы осели на счетах именно там. Оферты, проценты, что-то там еще.., я ж говорю, не силен в этих тонкостях. В Будапеште открою счет на свое имя.., или все же ради вящей осторожности ограничусь шифрованным, переведу свою долю... Что ты улыбаешься?
– Похоже, я и в самом деле стала содержанкой господина скоробогача... – сказала Надя, уже полностью овладев собой. Подошла к Сабинину и уселась ему на колени. – Кажется, так должны себя вести дорогие кокотки? Если не правильно, ты мне подскажи...
Она изо всех сил старалась произвести впечатление веселой резвушки, спокойной, совершенно ничем не озабоченной...
– Господи, откуда мне знать, как они себя ведут? – в тон ей сказал Сабинин. – Сроду не имел с ними дела... Надюша, милая, мне очень приятно именно так вот держать тебя на коленях.., но, я тебя прошу, сядь рядом со мной нормально. Разговор предстоит слишком серьезный.
Она повиновалась, грациозно соскользнула с колен, присела рядом в смиренной позе благовоспитанной гимназистки. Поскольку и самые лихие эсеровские боевички – всего лишь женщины со всеми присущими прекрасному полу свойствами, в ее голосе Сабинин без труда разобрал самое обычное любопытство, не имевшее отношения к подпольным делам:
– И что за разговор?
– Подполье, революция, бомбы и браунинги – это все крайне серьезно и захватывающе, спору нет, – сказал Сабинин. – И я прекрасно понимаю твое стремление быть независимой от общества, пренебрегать его законами согласно заветам этого твоего Ницше. И все же... Тебе не кажется, что все это – довольно зряшное предприятие? Только не хватайся за браунинг, я ничего не утверждаю окончательно, просто размышляю вслух и приглашаю тебя к тому же... Хорошо, предположим, ваши героические труды увенчаются успехом и ваши имена в полном соответствии с известными строками Пушкина напишут на обломках самовластья... А если – нет? Если вам так и не увидеть грядущего торжества.., ну, в ближайшие лет двадцать, я имею в виду, – поспешил уточнить он, видя, как недобро напряглось ее лицо. – Что, если к грядущему торжеству революции вы придете старыми, морщинистыми и дряхлыми? Прости меня, милая, но я немного успел уже тебя узнать. По-моему, тебя , обрисованная мною перспектива мало устраивает. Это понятно, это по-житейски, – кому интересно получить генеральские лампасы лишь с наступлением дряхлости? Я таких в армии насмотрелся... Что, если все же не получится добиться своего в молодом еще возрасте?
– Говори по существу, пожалуйста, – напряженно попросила она.
– У меня – сто пятьдесят тысяч золотом, – сказал Сабинин. – Я тебе предлагаю бросить все прежнее и уехать со мной.
– Это что, официальное предложение руки и сердца?
– Если хочешь – да, официальное предложение руки и сердца.
– Я тронута, милый, – ответила она почти сразу. – Но должна тебя предупредить: я совершенно не подхожу для мещанского счастья с беленькими занавесками на окнах, размеренным укладом жизни...
– А кто говорит, что я тебе именно это предлагаю? – спросил он. – Мы уедем куда-нибудь в Аргентину, в Южную Америку. Уклад тамошней жизни еще во многом напоминает романы Эмара и Майн Рида. Есть места, где можно заработать громадные деньги на каучуке, – правда, при этом легко и голову сложить. Дикие места – индейцы с отравленными стрелами, бандиты, зверье... Можно заняться поисками нефти в Северо-Американских Соединенных Штатах, можно.., да мало ли мест, где еще способен показать себя ловкий авантюрист, сколотить недурное состояние? Кисейная барышня в спутницы для такой жизни не годится. Зато на тебя можно полагаться – ты и в обморок не упадешь при виде аллигатора, и в случае чего с пистолетом спину прикроешь... Я все обдумал и взвесил, мне эта мысль в голову не сегодня пришла... .Она сидела опустив голову, и на ее личике отражалась усиленная работа мысли. Вот только у Сабинина было сильное подозрение, что ее раздумья не имеют отношения к сделанному им предложению...
– Мне нужно подумать, Коля, – сказала Надя, открыто глядя ему в лицо, – То есть, ты не Коля, как выяснилось, но я уже привыкла к этому имени, и нет смысла что-то менять... Честное слово, мне нужно подумать, такие дела с кондачка не решаются. Слишком резко ты предлагаешь изменить жизнь... Ты же сам говорил, что не сегодня это придумал, значит, долго размышлял, взвешивал?
– Конечно, – кивнул Сабинин.
– Вот видишь... Мне тоже слишком многое предстоит взвесить.
– Я понимаю и вовсе тебя не тороплю, – сказал Сабинин. – Время есть, я же не предлагаю тотчас же, взявшись за руки, бежать на вокзал... Подумай, милая. Если боишься мести.., товарищей по борьбе, то я бы на твоем месте не – беспокоился: есть в мире такие уголки, куда даже и они не доберутся, а если и доберутся – висеть на какой-нибудь пальме.
– Не в том дело... Просто следует подумать.
– Господи, я же не пристаю с ножом к горлу! Вот тебе и великолепная возможность. Пока я буду ездить в Будапешт и обратно, пройдет пара дней. По-моему, вполне достаточное время.
Надо же, кто бы мог подумать... Честное слово, и в мыслях не было... Вообще-то, логично и объяснимо...
Тщательно сложив письмо, сунул его в конверт, спрятал во внутренний карман пиджака, вскочил с нагретой полуденным солнцем скамейки и быстрым шагом направился в сторону улицы князя Меттерниха. Не столь уж близкий конец, но он не хотел брать извозчика, праздно сидеть в экипаже неподвижной куклой – нервное напряжение и, что греха таить, азарт требовали выхода в движении...
У него так и не было пока, что своего ключа от входной двери – Надя не отдала, преподнеся некую убедительную ложь, которую он принял с христианским смирением: ну конечно, они, хоть и сделав его мнимым хозяином квартиры, стремятся застраховаться от разных случайностей...
Пришлось звонить. Надя открыла очень быстро. Пропуская его в прихожую, посмотрела что-то очень уж укоризненно. Словно и не радовалась приходу верного любовника.
– Случилось что-нибудь? – безмятежно спросил Сабинин в полный голос.
Она сделала недовольную гримаску, шепнула на ухо:
– Я же тебя просила не давать никому этого адреса...
– Я и не давал, – так же шепотом ответил Сабинин. – За одним-единственным исключением, уж не посетуй... – И вдруг замолчал, оторопело уставился на нее:
– Что, ко мне кто-то...
– Ага, – сказала Надя с напускным безразличием. – Там тебя в гостиной некий старый друг дожидается...
Прямо-таки ворвавшись в гостиную, Сабинин уставился на сидевшего за столом мужчину – элегантно одетого, несколькими годами его старше, в золотых очках. Сначала едва не кинулся к нему с распростертыми объятиями, но помедлил, сказал с расстановкой:
– Что-то я даже и не пойму, славный мой, то ли на шею к тебе броситься и облобызать троекратно, то ли браунинг достать и патрон в ствол загнать...
– Тема! – укоризненно воскликнул гость, приближаясь к нему как раз с распростертыми объятиями. – Ну что же ты, право? Я тебе все объяснял в письмах...
– Объяснял-то объяснял...
– Обижусь, честное слово! Уж если я здесь, следовательно, все обстоит прекрасно.
– Хочется думать, хочется верить... – протянул Сабинин, но, сделав над собой явственное усилие, все же обнялся с гостем.
Надя смирнехонько стояла в сторонке, наблюдая за ними с невозмутимостью истой английской леди, во дворец которой вдруг нежданно вломился пьяный бродяга в грязных сапожищах.
– Наденька, позволь тебе представить... – спохватился Сабинин.
– Мы уже успели познакомиться с господином Мирским, – светским тоном прервала Надя. – С полчаса мило болтаем, ожидая тебя...
– Вот и прекрасно. – Сабинин чувствовал, что стал несколько суетлив, но ничего не мог с собой поделать. – Ангел мой, мы, с твоего позволения, уединимся в кабинете. У господина Мирского ко мне довольно деликатное дело...
– Бога ради, ты ведь у себя дома... – пожала она плечами.
Обхватив гостя рукой за плечи, Сабинин повлек его в кабинет, нетерпеливо, властно.
Минут через двадцать они вышли. От прежней настороженности Сабинина, плохо скрытой неприязни не осталось и следа, они шагали бок о бок с умиротворенными и благодушными лицами, подобно прославившимся на века братской любовью древнегреческим близнецам Диоскурам.
– Надюша, Наденька! – позвал Сабинин ликующим голосом. – Наш гость вынужден нас покинуть, у него неотложные дела...
Надя появилась с тем же светски невозмутимым лицом, подала руку для поцелуя. Мирский склонился над ней с грацией опытного жуира:
– Весьма был рад знакомству, мадам! Искренне надеюсь его продолжить. Сейчас же, великодушно прошу извинения, вынужден отбыть. Дела-с... Тема, ты запомнил адрес?
– Ты мне лучше запиши, – сказал Сабинин, подавая ему свой блокнот, чуя на лице застывшую идиотскую улыбку. – А то и забыть могу на радостях...
– Изволь.
Мирский крупным, разборчивым почерком написал адрес на верхнем, чистом листочке, подал Сабинину. Тот, небрежно швырнув блокнот на столик в гостиной, повел гостя в прихожую, смущенно бормоча:
– Ты уж прости за все, что я наговорил, но знал бы ты, каких мне нервов стоило тебя ожидать столько времени...
– Пустяки какие, – благодушно гудел Мирский. – Все позади, что уж тут считаться...
– Ты когда будешь на квартире?
– Часикам к шести, не раньше. Сначала нужно съездить в билетные кассы, потом навестить кое-кого...
Закрыв за ним дверь, Сабинин вернулся в гостиную. Надя ждала его, с величайшим хладнокровием скрестив руки на груди.
– Интересно, – сказала она без особого раздражения. – Тема... Значит, тебя по-настоящему Артемием зовут?
– Поражен вашей проницательностью, мадемуазель! – рявкнул Сабинин зычно, словно подававший солдатам команду унтер, вслед за чем подхватил Надю на руки и закружился со своей очаровательной ношей по гостиной, придушенным голосом распевая, пусть и фальшиво, но с огромным воодушевлением:
– Отпусти, сумасшедший! Что на тебя накатило?
Не счесть алмазов в каменных пещерах,
Не счесть жемчужин в море полуденном...
Бережно поставив ее на ноги посреди гостиной, Сабинин шарахнулся к буфету, достал бутылку тминной, рюмку, налил себе до краев, опрокинул в рот. Шумно выдохнув, блаженным взором обвел гостиную, шагнул к висевшей на стене гитаре (Надя любила на ней иногда побренчать, довольно музыкально), упал перед Надей на одно колено и ударил по струнам во всю ивановскую:
Безусловно, его пенье и в подметки не годилось искусству любимца публики Юрия Морфесси[39], а уж знаменитый Николай Дулысевич[40] и вовсе выгнал бы такого певца взашей, но некоторый недостаток песенного мастерства Сабинин искренне пытался восполнить огромным энтузиазмом и громогласностью. Надя, не выдержав, зажала уши, но он, мотаясь по комнате с гитарою наперевес, без удержу распевал:
Цыганский быт и нравы стары,
Как песни, что все мы поем,
Под рокот струн, под звон гитары,
Жизнь прожигая, зря живем!
Прощаюсь нынче с вами я, цыгане,
И к новой жизни ух-хажу от вас,
Вы не жалейте меня, цыгане,
Прра-ащай мой табор, пою в последний раз!
– Я тебя умоляю! – воскликнула Надя. Нехотя отложив гитару, Сабинин остановился посреди комнаты, медленно остывая. Потом рванулся к Наде, прижал ее к себе и, ломая всякое сопротивление, принялся громко и беззастенчиво целовать – в нос, в щеки, куда попало. Она покорилась, должно быть, справедливо рассудив, что противоречить ему сейчас бесполезно.
Цыганский табор покидаю,
Довольно мне в разлуке жить,
Что в новой жизни ждет меня, не знаю,
А в старой не о чем тужить!
Сегодня с вами затяну я песню,
А завтра нет меня, и я уйду от вас,
И вспоминайте цыгана песню,
Пр-ращай, мой табор, пою в последний раз!
Выпустив ее в конце концов, Сабинин рухнул на диван, раскинул руки по спинке, блаженно улыбаясь.
– Ну, слава богу, – сказала Надя терпеливо, присаживаясь рядом. – Я уж боялась, придется карету «скорой помощи» вызывать, в смирительную рубашку завязывать...
– От радости с ума не сходят, – сказал Сабинин, улыбаясь во весь рот. – Вовсе даже наоборот...
– Что случилось?
– Попробуйте угадать, мадемуазель, вы ведь умница, я это давно начал за вами подозревать...
Она пытливо глянула ему в лицо, прикусила губку, на миг подняв глаза к потолку. Решительно тряхнула головой:
– Судя по твоим дикарским пляскам, имеется одно-единственное объяснение. Только одно событие, сдается мне, способно тебя привести в такой восторг... Твой неведомый компаньон, а? Не обманул все-таки, готов поделиться сокровищами, которые вы с ним столь старательно.., добывали?
– Милая, ангел мой, солнце мое, звезда очей моих... – сказал Сабинин счастливо. – Ты совершенно права. Что ж, теперь можно признаться, что я был к нему несправедлив... Оказалось, у него были вполне уважительные причины... Все в порядке, Надюша. Это похоже на старую мелодраму, но я могу с полным на то правом воскликнуть: «Господи, я богат!» Я богат, господи!
Все кончилось...
– Поздравляю, – сказала Надя чуточку напряженно.
– Спасибо, Надюша, милая... – Он вскочил, чуть ли не бегом добрался до буфета и на сей раз налил себе не в скромную рюмочку, а в бокал для шампанского. – Прости, но мне позарез нужно выпить, успокоить нервы после этих двух недель... Я тебя оставлю на пару дней, не возражаешь? Мирский отправился за билетами, завтра утром мы с ним должны поехать в Будапешт. Ненадолго, конечно, я рассчитываю за день-два все уладить...
Стоя к ней вполоборота, в продуманно выбранной именно для сей реплики позе, он прекрасно видел Надино отражение в настенном зеркале. В первый миг она была прямо-таки ошарашена и не смогла этого скрыть, полагая, что он не видит ее личика, на котором последовательно сменяли друг друга растерянность, удивление, непритворная злоба... Потом совладала с собой, выглядела спокойной и безмятежной, но под этой личиной, Сабинин не сомневался, кипели все те же эмоции. Слишком неожиданным и поистине сногсшибательным оказался сюрприз...
– А зачем тебе понадобился Будапешт?
– Господи, я думал, ты и это поняла... Там деньги. Я сам и не знаю всех подробностей, Вася Мирский лучше объяснил бы, он в банковских делах дока... В общем, безопаснее и удобнее всего оказалось перевести их в Будапешт, чтобы осели на счетах именно там. Оферты, проценты, что-то там еще.., я ж говорю, не силен в этих тонкостях. В Будапеште открою счет на свое имя.., или все же ради вящей осторожности ограничусь шифрованным, переведу свою долю... Что ты улыбаешься?
– Похоже, я и в самом деле стала содержанкой господина скоробогача... – сказала Надя, уже полностью овладев собой. Подошла к Сабинину и уселась ему на колени. – Кажется, так должны себя вести дорогие кокотки? Если не правильно, ты мне подскажи...
Она изо всех сил старалась произвести впечатление веселой резвушки, спокойной, совершенно ничем не озабоченной...
– Господи, откуда мне знать, как они себя ведут? – в тон ей сказал Сабинин. – Сроду не имел с ними дела... Надюша, милая, мне очень приятно именно так вот держать тебя на коленях.., но, я тебя прошу, сядь рядом со мной нормально. Разговор предстоит слишком серьезный.
Она повиновалась, грациозно соскользнула с колен, присела рядом в смиренной позе благовоспитанной гимназистки. Поскольку и самые лихие эсеровские боевички – всего лишь женщины со всеми присущими прекрасному полу свойствами, в ее голосе Сабинин без труда разобрал самое обычное любопытство, не имевшее отношения к подпольным делам:
– И что за разговор?
– Подполье, революция, бомбы и браунинги – это все крайне серьезно и захватывающе, спору нет, – сказал Сабинин. – И я прекрасно понимаю твое стремление быть независимой от общества, пренебрегать его законами согласно заветам этого твоего Ницше. И все же... Тебе не кажется, что все это – довольно зряшное предприятие? Только не хватайся за браунинг, я ничего не утверждаю окончательно, просто размышляю вслух и приглашаю тебя к тому же... Хорошо, предположим, ваши героические труды увенчаются успехом и ваши имена в полном соответствии с известными строками Пушкина напишут на обломках самовластья... А если – нет? Если вам так и не увидеть грядущего торжества.., ну, в ближайшие лет двадцать, я имею в виду, – поспешил уточнить он, видя, как недобро напряглось ее лицо. – Что, если к грядущему торжеству революции вы придете старыми, морщинистыми и дряхлыми? Прости меня, милая, но я немного успел уже тебя узнать. По-моему, тебя , обрисованная мною перспектива мало устраивает. Это понятно, это по-житейски, – кому интересно получить генеральские лампасы лишь с наступлением дряхлости? Я таких в армии насмотрелся... Что, если все же не получится добиться своего в молодом еще возрасте?
– Говори по существу, пожалуйста, – напряженно попросила она.
– У меня – сто пятьдесят тысяч золотом, – сказал Сабинин. – Я тебе предлагаю бросить все прежнее и уехать со мной.
– Это что, официальное предложение руки и сердца?
– Если хочешь – да, официальное предложение руки и сердца.
– Я тронута, милый, – ответила она почти сразу. – Но должна тебя предупредить: я совершенно не подхожу для мещанского счастья с беленькими занавесками на окнах, размеренным укладом жизни...
– А кто говорит, что я тебе именно это предлагаю? – спросил он. – Мы уедем куда-нибудь в Аргентину, в Южную Америку. Уклад тамошней жизни еще во многом напоминает романы Эмара и Майн Рида. Есть места, где можно заработать громадные деньги на каучуке, – правда, при этом легко и голову сложить. Дикие места – индейцы с отравленными стрелами, бандиты, зверье... Можно заняться поисками нефти в Северо-Американских Соединенных Штатах, можно.., да мало ли мест, где еще способен показать себя ловкий авантюрист, сколотить недурное состояние? Кисейная барышня в спутницы для такой жизни не годится. Зато на тебя можно полагаться – ты и в обморок не упадешь при виде аллигатора, и в случае чего с пистолетом спину прикроешь... Я все обдумал и взвесил, мне эта мысль в голову не сегодня пришла... .Она сидела опустив голову, и на ее личике отражалась усиленная работа мысли. Вот только у Сабинина было сильное подозрение, что ее раздумья не имеют отношения к сделанному им предложению...
– Мне нужно подумать, Коля, – сказала Надя, открыто глядя ему в лицо, – То есть, ты не Коля, как выяснилось, но я уже привыкла к этому имени, и нет смысла что-то менять... Честное слово, мне нужно подумать, такие дела с кондачка не решаются. Слишком резко ты предлагаешь изменить жизнь... Ты же сам говорил, что не сегодня это придумал, значит, долго размышлял, взвешивал?
– Конечно, – кивнул Сабинин.
– Вот видишь... Мне тоже слишком многое предстоит взвесить.
– Я понимаю и вовсе тебя не тороплю, – сказал Сабинин. – Время есть, я же не предлагаю тотчас же, взявшись за руки, бежать на вокзал... Подумай, милая. Если боишься мести.., товарищей по борьбе, то я бы на твоем месте не – беспокоился: есть в мире такие уголки, куда даже и они не доберутся, а если и доберутся – висеть на какой-нибудь пальме.
– Не в том дело... Просто следует подумать.
– Господи, я же не пристаю с ножом к горлу! Вот тебе и великолепная возможность. Пока я буду ездить в Будапешт и обратно, пройдет пара дней. По-моему, вполне достаточное время.