Пройдя квартала полтора, они спустились по крутой лесенке в тихий уютный погребок, состоявший из двух зальчиков с крутыми сводчатыми потолками. В первом сидели всего двое, судя по гомону и яростной жестикуляции, – заключавшие какую-то сделку торговые агенты. Во втором и вовсе не оказалось никого.
   – Здесь неплохое мозельское, – сообщил Вадецкий. – Хотите?
   – Я же вам обрисовал национальные обычаи болгар, – усмехнулся Сабинин. – Почему бы и не мозельское?
   Едва кельнер отошел, репортер нагнулся к нему:
   – Господин Трайков, давайте не будем терять время на дипломатию. Мне бы хотелось узнать у вас кое-какие детали сегодняшнего.., инцидента. Я имею в виду убийство в кафе «Купол». Говорят, вы живете в том же пансионате, что и стрелявшая...
   – Любопытно, – сказал Сабинин с усмешкой. – А что же еще говорят?
   – Ну, вы же понимаете, журналист обязан знать всех и вся, – сказал заметно волновавшийся Вадецкий. – Говорят еще, что вы все там – русские революционеры, анархисты...
   – Очень мило, – сказал Сабинин без особой досады. – Так-таки все и говорят? Какая непосредственность... – И он, в свою очередь, нагнулся к собеседнику. – А вам не приходило в голову, милейший, что лезть с расспросами к господам анархистам – не самое безопасное занятие? Чреватое, мягко говоря, житейскими сложностями? – Он демонстративно сунул руку под пиджак и подержал ее там какое-то время. – А?
   – Но послушайте, это даже и не по правилам! Есть же некие правила! – воскликнул репортер скорее обиженно, чем испуганно. – Журналистов трогать не положено, как нельзя стрелять на поле боя в санитаров и прочих некомбатантов... Вы думаете, что я впервые общаюсь с революционером, с анархистом, с русским? Обычно ваши коллеги, не важно, русские или из других стран, как раз весьма охотно общаются с прессой... Простите за цинизм, но неужели вам не нужна реклама? Весь прошлый опыт меня убеждает, что анархисты любят прессу...
   «В этом он, пожалуй, прав, – подумал Сабинин. – Существует такая тенденция...»
   – Ну, вообще-то... – сказал он уклончиво. – А что вы, собственно, от меня хотите?
   – Я же говорил: детали сегодняшнего...
   – Дорогой Карл, – проникновенно сказал Сабинин. – Сегодняшний случай принадлежит скорее к категории прискорбных недоразумений, ни к чему его излишне раздувать...
   – Я и не собираюсь.., раздувать. Всего лишь несколько живых подробностей, способных расцветить материал... Если я окажусь единственным, кому удастся написать с какими-то подробностями...
   – То ваш редактор вам неплохо заплатит, – кивнул Сабинин. – Я немного разбираюсь в газетном деле. Вот только в чем тут та обоюдная выгода, о которой вы изволили упомянуть при начале нашего знакомства? Деньгами поделитесь? Вряд ли сумма настолько велика...
   – Ну да, я понимаю. Слышал краем уха, что человек вы, как бы выразиться.., не без некоторых средств. Так вас определяют официанты нескольких близлежащих заведений, а они в этом знают толк...
   – Вы что же, справки обо мне собираете? – с ласковой угрозой спросил Сабинин. – Вынюхиваете?
   – Помилуй боже! Просто провожу, так сказать, рекогносцировку на местности...
   – Ладно, ладно, эк вы взвились... Так что там насчет обоюдной выгоды?
   Репортер, сторожко оглядев пустой зальчик, еще более понизил голос:
   – Я давно ищу человека со средствами, господин Трайков.., но не кого попало. По ряду причин человек вроде вас меня как нельзя более устраивает: во-первых, вы, судя по всему, не бедны, в отличие от множества рядовых революционеров, а во– вторых, вряд ли поддерживаете отношения с нашей полицией.., и какой бы то ни было полицией вообще.
   – Вы мне предлагаете нечто, способное заинтересовать полицию? – усмехнулся Сабинин. – Вряд ли в моем положении это уместно.
   – Нет, вы не поняли... – говорил репортер почти шепотом. – Вы имеете представление, сколько можно заработать на книге сенсационного характера, если издать ее большим тиражом? Могу вас заверить: прибыль такова, что от нее не отказались бы и люди покрупнее вас...
   – Что же вы к ним-то не идете? – небрежно спросил Сабинин. – У вас определенно венское произношение, вы не оттуда ли родом?
   – Да, именно...
   – Тогда я, простите, в недоумении, – старательно заводил Сабинин собеседника, подталкивая его к откровенности. – В Вене, вообще в Австро-Венгрии, вы могли найти множество деловых людей, способных вложить деньги в издание, которое принесет большие барыши. К чему вам иностранец, да еще с репутацией анархиста? Ну, выкладывайте, я вас не тянул за язык, вы пришли ко мне сами..
   Судя по лицу, молодой австриец решился:
   – Господин Трайков, вся сложность в том, что в империи не годится даже упоминать вслух об этой рукописи. Мне в свое время пришлось покинуть Вену, забраться в глушь и довольно долго своим поведением убеждать иные учреждения в том, что ничего я не знаю и никакой рукописи нет... Иначе все могло кончиться скверно...
   – Вот как? – удивился Сабинин. – Судя по вашему тону, речь идет о каких-то роковых тайнах, а? Что там у вас, какие– нибудь «Подлинные мемуары дворецкого в Шенбрунне»? «Откровения горничных супруги эрцгерцога Отто»?
   – Майерлинг, господин Трайков, – тихо сказал репортер, глядя на него решительно. – Подлинная история Майерлинга... Как все было на самом деле...
   Сабинин невольно задержал папиросу у рта. Да, это была тайна... Восемнадцать лет назад в январе в охотничьем замке Майерлинг прозвучали револьверные выстрелы. Молодой наследник австрийского престола эрцгерцог Рудольф, одна из самых загадочных фигур Габсбургской династии, был найден мертвым в постели – по имеющей хождение официальной версии покончил с собой, застрелив предварительно свою юную подругу, венгерскую баронессу Марию Вечера. Однако все эти годы имели хождение и другие версии происшедшего, мало напоминавшие известную всем...
   – Вот как? – стараясь держаться спокойно, сказал Сабинин. – Интересно, вы хорошо понимаете, что говорите и во что меня втягиваете?
   – Не сомневайтесь, – с вымученной улыбкой ответил Вадецкий. – Прекрасно понимаю. А вот вы понимаете, какой доход сможет принести изданная где-нибудь в Британии книга, доказывающая, что в Майерлинге было убийство?
   – И у вас есть подтверждения?
   – Иначе я бы не заводил этого разговора. Сабинин задумчиво пускал дым. Если сказать, что от его нежданного собеседника попахивало могилой, то это выйдет отнюдь не метафора. Заикнуться здесь, в Австро-Венгрии, о том, что в Майерлинге все же произошло убийство и тому есть некие доказательства; – пожалуй, еще более опасное предприятие, чем публично высказываться в Петербурге лет восемьдесят назад об обстоятельствах кончины государя Павла Первого в Михайловском замке...
   – Интересно, как вы до сих пор ухитрились не попасть под поезд или утонуть в нетрезвом виде? – спросил он с усмешкой. – Если и впрямь располагаете некими доказательствами...
   – Я успел вовремя остановиться, – сказал Вадецкий. – И не привлечь к себе чересчур пристального внимания... Ну, что вы скажете?
   «Это никак не может оказаться полицейской провокацией, – подумал Сабинин. – Невозможно представить себе полицейского чина любого ранга, решившегося бы использовать для провокации такое...»
   – Хорошо, – сказал он решительно. – Вам повезло, милейший, вы нарвались на человека, наделенного должной авантюрностью... Меня это и в самом деле интересует.
   – Но имейте в виду, я не намерен просто так выложить перед вами...
   – Я понимаю, – кивнул Сабинин. – Мы впоследствии обговорим все и найдем некий устраивающий обоих компромисс. А пока, вы правы, мне в виде жеста доброй воли и в самом деле придется пойти на некоторые уступки.., хотя и я – человек недоверчивый, излишней откровенности не дождетесь... Кстати, кто был убитый?
   – Рихард Лепски. Хозяин крупной лавки колониальных товаров на Радецкого.
   – Бедняга, – сказал Сабинин. – Он и в самом деле имел некоторое внешнее сходство с Дурново... Так вот. Эта милая девушка – дочь вице-губернатора одной из русских провинций. Говорите, что вы еще хотите знать, только имейте в виду: если вы меня в чем-то обманете, выйдете за пределы дозволенного, я вас попросту пристрелю.

Глава 8.
Непристойный танец

   Смешно сказать, но он, старательно прихорашиваясь перед небольшим овальным зеркалом в своем номере, испытывал легкое волнение, имевшее мало общего с тайнами подполья и неизвестными замыслами эсеров. Причина крылась исключительно в назначившей ему свидание даме. Он подсмеивался над собой – этакий влюбленный юнкер, право слово, – но волнение от этого вовсе не исчезло...
   Решив наконец, что выглядит безукоризненно, надел котелок и вновь надолго встал перед зеркалом, добиваясь, чтобы головной убор сидел, как должно: без тени вульгарности или небрежности. Когда цель была достигнута, он встретился взглядом со своим отражением, смущенно пробормотал:
   – Черт знает что такое... Подумаешь, амазонка... В дверь деликатно постучали.
   – Войдите! – незамедлительно откликнулся Сабинин, только что решивший все же оставить браунинг во внутреннем кармане.
   Безукоризненный пан Винцентий, склонив лаковый пробор, сообщил с порога:
   – Пана просят к телефону. Назваться не пожелали.
   Порывисто прикрыв за собой дверь, Сабинин кинулся вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Почему-то прежде всего пришло в голову, что телефонирует Надежда, – уж она-то, несомненно, знала здешний телефонный номер на память...
   Пан Винцентий не вошел следом за ним в комнатушку, игравшую роль его служебного кабинета, – посвященный во многое, не страдал излишним любопытством, когда речь шла о его постояльцах. Что, между прочим, иногда облегчало задачи...
   – Князь? – послышался в трубке незнакомый мужской голос. – Я вам телефонирую по поручению Макса.
   Максом в таких вот случаях именовался господин Глоац.
   – Да, что у вас? – негромко спросил Сабинин.
   – Интересующая вас особа только что получила телеграмму из Будапешта.
   – Вам удалось с ней ознакомиться?
   – Обижаете, князь, – хихикнул собеседник. – Вы имеете дело с солидной фирмой... Содержание таково: «Я в Будапеште, еду миланским экспрессом, буду завтра. Джузеппе». От себя добавлю – миланский экспресс, по нашим сведениям, прибывает завтра в половине пятого пополудни. Это все пока, наблюдение неусыпно продолжается, как и просили...
   Засим трубку повесили. Недоумевающе пожав плечами – нужно быть ясновидящим, чтобы с ходу строить вокруг этого какие-то догадки и версии, – Сабинин опустил трубку на рычаг, вышел из комнаты и, дружески кивнув пану Винцентию, направился к воротам.
   – Герр Трайкофф!
   «Только тебя мне сейчас не хватало, – подумал Сабинин, нетерпеливо остановившись рядом с Обердорфом. – Поболтать не с кем?!»
   – Вы знаете, я чертовски спешу... – сказал он, переминаясь с ноги на ногу – неподалеку от ворот уже остановился загодя нанятый им фиакр.
   – А вы на минутку задержитесь, герр Трайкофф... – таинственно зашептал старикашка, наклоняясь к его уху. – Вам же, на пользу. Понимаете, какое дело... Часика два назад заявился какой-то типчик. Сунул мне крону, всего-то, и начал про вас все выспрашивать: откуда письма получаете, когда уходите, когда возвращаетесь, ходит ли к вам кто сюда... Будь это сыщик из полиции, я бы вам, понятное дело, говорить не стал, уж простите: я как-никак добрый подданный его величества, а вы, извините на глупом слове, все-таки иностранец с революционными замашками, так что в этаком случае доброму подданному полагается всецело содействовать... Вот только этот молодчик не то что не полицейский, а пожалуй что, и вовсе иностранец. По выговору видно. Даже и не прикину, кто может этаким вот образом немецкий коверкать. Вроде бы не русский, так мне сдается...
   – И что вы ему сказали?
   Старик хитро подмигнул:
   – Ну, раз такое дело... Сказал, что ничего не видел, ничего не знаю и вообще за жильцами не шпионю, не мое это дело. Я так рассудил, что мы с вами находимся в долгих, если можно так выразиться, финансовых отношениях, а этот тип, неведомо откуда взявшийся и так же быстро сгинувший, мне, в общем, без надобности...
   – Вы совершенно верно рассудили, старина, – сказал Сабинин, положив на морщинистую старческую ладонь тяжелую монету в пять крон, с неизменным профилем его величества. – Я и в дальнейшем полагаюсь на вашу сметливость. Боже вас упаси нарушать долг честного подданного, но вот что касается подозрительных иностранцев, тут вы глубоко правы... Как он выглядел?
   Уже сидя в фиакре, он еще раз тщательно все обдумал. Судя по описанию Обердорфа, загадочный иностранец больше всего напоминал того белобрысого субъекта, что следил за Амазонкой на вокзале.., стоп, а почему именно «следил»? Пока не внесена полная ясность, человек, идущий по пятам за другим человеком, в равной мере может оказаться как шпионом, так и тайной охраной, следует учитывать обе этих вероятности. Вообще, концентрация иностранцев на одну квадратную версту начинает интриговать: сначала белобрысый, чью национальность не смог с ходу определить видавший виды Обердорф, теперь еще и некий Джузеппе из Милана...
   Когда он шагал по коридору отеля «Савой», сердце, что скрывать, колотилось чаще обычного. Шевельнулось даже совершенно мальчишеское желание повернуть назад, и он, внутренне посмеиваясь над собой, покрутил головой: хорош же черный гусар...
   – Войдите! – ответил на его стук знакомый голос.
   Он остановился на пороге.
   – Боже ты мой, – насмешливо сказала Надежда. – Ухватки из арсенала провинциального трагика: застыли столбом, изобразили на честной, открытой физиономии полное обалдение... Вы не переигрываете, милый Николай?
   – Извините, – сказал он, сделав пару шагов вперед. – Но вы и в самом деле чертовски восхитительны.
   – Браво. Великолепный переход от полного смущения к конногвардейской вольности в комплиментах... Вы не в уланах ли служили, я запамятовала?
   – В черных гусарах, – сказал Сабинин потерянно. – Простите...
   Надежда разглядывала его с той самой наивной естественностью, что сводила с ума сильнее опытного кокетства. Она и в самом деле была ослепительна: в декольтированном сиреневом платье, даже на его мужской взгляд профана, дорогом и сшитом отнюдь не в провинции, с уложенными в безукоризненную прическу волосами, большим нежным ртом и загадочными глазами амазонки, вздумавшей вдруг притворяться хрупкой и нереальной тургеневской девицей. Брильянтовые капельки в ушах были определенно настоящими, как и камень в кулоне – ничего похожего на тот страз, которым Сабинин себя украсил в бытность болгарским князем.
   – Милейший социал-демократ, вы во мне дыру пропалите, если и дальше так будете таращиться...
   – Простите, – сказал Сабинин.
   – Вам не заказать ли валериановых капель? Или героиновой настойки, которую ваш Багрецов считает панацеей от всех хворей? Не стесняйтесь, я позвоню коридорному...
   – Вы знаете Багрецова? – задал он вопрос, тут же показавшийся ему самому донельзя глупым.
   – О господи, разумеется. Живой экспонат из застекленной музейной витрины под табличкой: «Народная воля»...
   – Вы к нему несправедливы. По-моему, очень приличный и добрый человек, полон сил и энергии...
   – Уж это верно, – кивнула Надежда. – Настолько полон, что в прошлом году энергичнейше пытался за мной ухаживать, отнюдь не в тех смыслах, что мы связываем с учением Платона... Я не о том, Николай. Человек он, может, и милый, но что до меня, никогда не прощу ему, что после столь яркой юности превратился в законченного, вульгарнейшего обывателя.
   – Ну, не всем же быть героями...
   – Я понимаю. И все равно грустно... Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?
   – Да нет, пожалуй, – мотнул он головой, опустившись в кресло. – Какое все-таки у вас дело ко мне?
   Надежда уселась напротив, задумчиво глядя на него. Потом сказала:
   – У вас, говорят, были неприятности с полицией...
   – Ерунда, – сказал Сабинин. – Все благополучно обошлось. Просто меня угораздило оказаться неподалеку, когда наша милая Катенька...
   – Я знаю, – сказала Надежда. – Наслышана уже, как же... Все газеты, все вечерние выпуски только об этом и кричат, правда, подробностей никто не знает толком, однако лишь «Loewenburger Spiegel» как-то ухитрилась довольно много разнюхать... – Сабинин надеялся сейчас, что лицо у него совершенно непроницаемое. – Бедная барышня, разумеется, из полиции уже отвезена прямиком в то медицинское заведение, где ей самое место, между нами говоря. Поразительно, до чего ваши социал-демократические ряды порой напоминают кунсткамеру. Такие экземпляры встречаются...
   – Вот эта колкость – не ко мне, – сказал Сабинин. – Меня, пожалуй что, нельзя назвать правоверным и убежденным социал-демократом...
   – Но вы же – с ними?
   – А что прикажете делать? – пожал плечами Сабинин. – Если уж судьбе так было угодно. Они меня, можно сказать, приютили в трудный момент, без них, честное слово, пропал бы...
   – Следовательно, считаете себя обязанным хранить им верность?
   – Как же иначе?
   – Однако какой вы... Шевалье без страха и упрека? – Она смотрела с неприкрытым лукавством. – А что у вас там, шевалье, вышло с казенными суммами?
   – Да так, некоторые коллизии... – ответил он без особого смущения. – Неужели вас, члена столь боевой революционной партии, волнует финансовое благосостояние империи?
   – Ни в малейшей степени, – заверила она с обаятельной улыбкой. – Вовсе даже наоборот... Итак, вы, как человек честный, рыцарски настроенный, храните верность социал-демократам...
   «Вот оно! – пронеслось в голове у Сабинина. – Неужели начинается? Самый удобный момент, чтобы от этой вежливой, ничего не значащей реплики перекинуть мостик к другим революционным партиям, которые тоже не прочь украсить свои ряды проверенными лихими ребятами... Кудеяр, похоже, все рассчитал математически точно...»
   Однако шло время, а молодая дама отнюдь не пыталась развивать затронутую тему. Она сидела в той же позе, небрежно покачивая носком туфельки, и на ее лице играла мимолетная улыбка.
   В конце концов он сам решился подать реплику:
   – По-моему, социал-демократы – вполне приличная партия, и хранить им верность отнюдь не зазорно...
   – Господи, да кто же с этим спорит? – рассеянно отозвалась Надежда. – Вы неподражаемы, Коля.., разрешите, я вас буду так называть? Попросту, без церемоний... Со своей стороны, разрешаю называть меня Надей. Спасибо, что приняли мое приглашение, Коля. Я не особенно и люблю этот скучный городок, несмотря на всю его историческую славу.., нет, положительно, вы сидите, как на иголках.
   – Любопытство мучает, – честно признался Сабинин. – Пытаюсь угадать, что за дело у вас ко мне.
   – А если никакого дела и нет? – спросила Надя. – По крайней мере, сегодня. Что вы так смотрите? По-вашему, грозные боевики обязаны таковыми оставаться двадцать четыре часа в сутки?
   – По моим наблюдениям, все обстоит совершенно иначе, – сказал Сабинин. – Все мои знакомые здешние революционеры не чужды.., гм, радостям жизни.
   – Вот видите. Поскольку мы с вами – не исключение из правил на общем фоне, а самые обыкновенные люди, предлагаю посвятить этот вечер каким-нибудь невинным удовольствиям. Согласны? Нет, изобразите что-нибудь этакое.., достойное черного гусара, пусть и бывшего.
   Принимая игру, он охотно встал и щелкнул каблуками:
   – С превеликой охотой, фрейлейн Гесслер!
   – Что вы предложили бы?
   – Вот тут я в затруднении, – пожал он плечами. – Плохо знаю этот город, совершенно не могу представить, куда можно повести даму, не в обычное же кафе...
   – А если дама предложит посетить притон разврата? Верните на место вашу нижнюю челюсть, Коля. Я не имею в виду что-то вроде низкопробного борделя, – без запинки выговорила она соленое солдатское словечко. – Совсем наоборот. Здесь есть заведения, которые ничуть не соответствуют традиционному представлению о притонах разврата, но все равно, с точки зрения полиции, являют собою противозаконные и предосудительные увеселения. Не побоитесь меня сопровождать в одно из них?
   Он вспомнил о давешнем решении ничему не удивляться, браво поклонился:
   – Почту за честь!
   – Вот это уже совсем похоже на черного гусара. Будьте так любезны, подайте мне накидку... Благодарю. Экипаж вы, конечно, отпустили?
   – Нет, велел дожидаться, – признался Сабинин. – Я не исключал, что вы не захотите говорить в гостиничном номере о делах. Меня здесь прилежно учат конспирации... Да и Кудеяр говорил о вас, как об исключительно опытном.., опытной.., ну, вы понимаете.
   – А что он еще обо мне говорил? – прищурилась Надя.
   – Что вы опытны, умны, крайне опасны...
   – И все?
   – А что он еще мог говорить? – с самым невинным видом сказал Сабинин чистую правду.
   Надя испытующе смотрела на него. Сабинин встретил ее взгляд спокойно.
   – Ну что ж, пойдемте, Коля.
 
* * *
 
   ...Фиакр остановился у кафе «Beigbach»[22]. Сабинин здесь еще не бывал, но как-то проходил мимо. Заведение, конечно, не относилось к перворазрядным, но и ничуть, по оставшимся у него впечатлениям, не смахивало на низкопробный притон. Самое обычное заведение «из приличных», на которые город богат, с совершенно нейтральным названием...
   Он, однако, благоразумно оставил свое мнение при себе, по-прежнему придерживаясь самой выигрышной в его положении тактики: не забегать вперед и ничему не удивляться. Швейцар распахнул перед ними высокую стеклянную дверь, разрисованную синими и желтыми цветами. Вестибюль с мраморным полом и электрической люстрой. Слева, за низкой широкой аркой, – самый обыкновенный зал, где прзвякивают стекло и серебро, проносятся проворные официанты, за столиками расположилась обычная, ничем не примечательная чистая публика, и музыканты на полукруглой эстраде с расписным задником вразнобой настраивают инструменты. На притон походит примерно так же, как дбртуар Смольного института – на кафешантан.
   Он приостановился, собираясь провести свою даму под арку, поскольку вроде бы больше и некуда было направить стопы, но Надя, послав лукавый взгляд из-под полуопущенных ресниц, легонько нажала пальцами на его локоть, направляя в другую сторону, к тяжелой зеленой портьере. Первой скользнула меж занавесями, ловко и уверенно.
   За портьерой обнаружился коридор, ярко освещенный двумя электрическими бра, упиравшийся в такую же портьеру, двойника первой. Зеленый бархат тут же колыхнулся, и в коридоре возник широкоплечий детинушка, статью и рожею (пусть и тщательно выбритой) более всего напоминавший волжского крючника из возлюбленных романистом Горьким типажей. На нем, однако, был смокинг и даже белые перчатки на широченных лапищах.
   Физиономия у детины была столь располагающая к себе, что невольно захотелось убрать кошелек подальше, а браунинг, наоборот, держать поближе. Надя, однако, без малейшего замешательства подошла к сему представителю ночной фауны, о чем-то тихонько переговорила.. Детина подозрительно зыркнул на Сабинина поверх ее плеча, но промолчал, оставшись, как пишут в театральных программках, без речей. А когда в его ладонь упали две золотые монетки, и вовсе отступил к стене, дружелюбно осклабился.
   За второй портьерой оказалась неширокая каменная лестница с железными перилами, спускавшаяся куда-то вниз, ярко освещенная, круто сворачивавшая вправо. Подобрав подол платья, Надя уверенно стала спускаться. Сабинин двинулся следом. Он уже слышал внизу точно такое же позвякиванье посуды и непринужденный ресторанный гомон.
   – Тут есть одна несообразность, – сказал он негромко. – Я не могу позволить, чтобы за меня платила дама...
   – Гусарские привычки никак не умирают? – не оборачиваясь, фыркнула Надя.
   – Образ жизни, Наденька...
   – Ну хорошо, хорошо, с кельнерами будете рассчитываться вы. – Она остановилась, так что Сабинин едва не налетел на нее. – И, если хотите, можете шиковать. Я хочу в полной мере ощутить себя героиней бульварного французского романа: юная и неопытная дама посещает притон разврата в компании растратчика и международного авантюриста.., который, очень может оказаться, строит и коварные планы обольщения... Не строите, Коленька, часом, таких планов? – Она обернулась, ее глаза смеялись. – Бедный, я вас пугаю, а?
   – Ну что вы, – сказал Сабинин. – Вы мне просто-напросто непонятны, никак не пойму, что таится за вашей манерой держаться...
   – Боже, как прозаично, – сделала она гримаску. – Да, имейте в виду, если хотите казаться завсегдатаем... В этом милом заведении принято платить вперед, как только официант принесет заказанное. Специфика заведения, гостям приходится иногда его покидать в страшной спешке, вот и завели такие порядки...
   Они спустились в сводчатый подвальчик, ничем на первый взгляд не отличавшийся от расположенного наверху зала, разве что размерами поменьше. Та же публика, самого приличного вида, многие мужчины во фраках и визитках, декольтированные дамы. Вот только, Сабинин обратил внимание, здесь практически не видно было пожилых лиц, все присутствующие довольно молоды.
   Официант и в самом деле, едва выставив на стол все заказанное, выжидательно остановился над плечом. Сабинин, помня недавние наставления, поспешил с ним рассчитаться. В противоположность здешним обычаям, к которым начал уже привыкать, счета он не получил – но из благоразумия, понятно, промолчал: специфика заведения, ясное дело...