Бушков Александр Александрович. Непристойный танец

   – Говорю, не шевелиться! Кто двинется – пуля!
   Надя издала тихий, совершенно звериный стон. Приветственные крики на улице достигли высшей точки – очень похоже, экипаж императора двигался прямо под окнами...
   – Руки прочь! – рявкнул Сабинин, глядя на толстые пальцы Джузеппе, все еще касавшиеся коробок. – Все в угол, в тот, где дама! Живо, перестреляю, твари! Вот так, во-от так, хорошие мои, послушные, а то... Шорох за спиной?!
   Он так и не успел повернуть голову – удар повыше локтя чем-то тяжелым швырнул его к стене, указательный палец непроизвольно нажал на спуск, и браунинг выстрелил, а в следующий миг пальцы невольно разжались, и оружие грянулось об пол. Левой рукой Сабинин успел перехватить тяжелые щипцы для камина – камин здесь был декоративным, но все принадлежности к нему выкованы из железа – и отвел удар от головы, но сила инерции этой импровизированной дубинки все же бросила его на пол. Падая, он видел, как Надя бросается к dressoir, ныряет в проем и громадное сооружение с неожиданной легкостью и быстротой затворяется за ней; как двое мужчин замеряй в полнейшей растерянности, не зная, что же теперь предпринять, но их руки уже тянутся к спрятанному под одеждой оружию; как пани Янина, проворно выпустив щипцы, нагибается за его браунингом, подхватывает с пола и, полусогнув руку, вполне умело целится в него...
   Все, что он видел, происходило слишком быстро – чтобы сделать что-то, он не успевал...
   Черная резиновая палка, со свистом рассекши воздух, метко и безжалостно опустилась мнимой прислуге на плечо – и она, громко ахнув от боли, выпустила пистолет... Еще не успев ничего понять, Сабинин как лежал, так и метнулся в ту сторону, перехватил браунинг онемевшей рукой...
   В двух шагах от него стоял добрейший доктор Багрецов, наведя на двух мужчин у окна дуло черного крупнокалиберного «Бульдога». Его лицо по-прежнему оставалось приятной, доброй физиономией дедушки Мороза с рождественской открытки, вот только глаза...
   – Не дурите. Призрак! – рыкнул он, видя направленный на него пистолет Сабинина. – Перед вами – милейшая тетушка Лотта, честь имею... Руки поднимите над головой, вы двое! Я вас не обязан брать живыми, так что... Вы ранены. Призрак? Да уберите вы пушку! Не всякий Герасим топил Муму...
   Только теперь, услышав пароль, который знали только трое, Сабинин окончательно поверил. Поднялся на ноги, ощущая тупую боль в правой руке повыше локтя, – правда, перелома, похоже, нет, просто сильный ушиб... Без всякой деликатности ухватил согнувшуюся в три погибели пани Янину за ворот платья и оттолкнул в сторону, чтобы не заслоняла линию огня.
   – А ну-ка, господа террористы, ложитесь на пол! – гремел доктор Багрецов. – Все трое, живенько! Вот так вот, и ручками затылки прикройте.., ах, хорошие мои, послушные! Где девушка, Призрак?
   – За стеной... – протянул Сабинин. – А где...
   – Я только полчаса назад получил ваше письмо. Еле успел... Никто еще не знает.., эй!
   Но Сабинин был уже в прихожей, он грохотал вниз по лестнице, простоволосый, в расстегнутом пиджаке, зажав в руке браунинг. Он не сомневался, что при подобном финале сражения доктор превосходно справится и один...
   Опомнившись лишь в парадном, сунул пистолет в карман, кое-как пригладил волосы ладонями. Распахнул высокую входную дверь...
   И успел сделать лишь один шаг. Двое молодчиков в серых костюмах двинулись ему навстречу с грозным и непреклонным видом. Остановились перед ним – крепкие, высокие, бритые, как актеры, с одинаковыми казенными физиономиями. Один отвернул лацкан пиджака, и на значке тайной полиции блеснул эмалированный австро-венгерский орел – двуглавый, как и российский.
   – Не спешите так, господин Трайков, – сказал возникший из-за их спин комиссар Мюллер. – Нам о многом нужно поговорить... Сабинин смотрел не на него, а в сторону соседнего подъезда.
   – Подождите! – воскликнул он нетерпеливо. – Вы.., давно здесь?
   – Достаточно давно, господин Трайков, – с безукоризненной вежливостью ответил комиссар. – Боюсь, сей факт никак не изменит ваше печальное положение...
   Они стояли совсем рядом с аркой ворот – один из серых костюмов как раз расположился так, чтобы Сабинин не смог туда броситься, – и слышно было, что громкие приветственные крики уже доносятся откуда-то издалека, кортеж императора давным-давно проехал...
   – Вы не видели, чтобы из этого подъезда выходила...
   – Ваша очаровательная подруга? – охотно подхватил Мюллер. – Ну как же, она преспокойно уехала в ожидавшем ее экипаже... Пару минут назад. Давайте лучше поговорим не о ней, она-то меня как раз не интересует...
   – А вот это зря, господин граф, – сказал Сабинин, обмякнув, – упустили, упустили, черт побери, зная ее, легко догадаться, что погоня будет тщетной...
   – Что вы сказали?
   – Я обратился к вам, как и следует, – сказал Сабинин, уже никуда не торопясь и с горечью убедившись, что Козьма Прутков был прав: никому не удастся объять необъятное. – Никакой вы не Мюллер, верно? Вы – граф Герард фон Тарловски, ротмистр гвардейской кавалерии в отставке, в настоящую минуту заведываете рефератом «1с» тайной полиции империи... На лице молодого австрийца не отразилось ровным счетом никаких эмоций:
   – Любопытно, откуда у вас такая информация?
   – От моего начальства, естественно, – сказал Сабинин, поклонившись. – Позвольте представиться: штабс-ротмистр Бестужев Алексей Воинович, сотрудник Санкт-Петербургского охранного отделения Департамента полиции...
 

* * *

 
   ...Он смотрел, как ведут к черной арестантской карете всю троицу, но отчего-то не чувствовал себя триумфатором, ничего не чувствовал, кроме тупой, томительной усталости. Белобрысый Николае, казалось, был погружен в глубочайшую прострацию, Джузеппе, дитя знойного юга, наоборот, яростно сверкал глазами, даже зубами порой скрежетал, дергая цепь наручников, соединявших его с конвоирами. Пани Янина шагала с высоко поднятой головой, с видом гордо шествующей к эшафоту Марии Стюарт. Бестужеву пришло в голову, что он, пожалуй, понял теперь и отведенную этой почтенной даме роль: очень похоже, именно ей предстояло растерянными воплями призвать на помощь полицию и сообщить, что ее барин, змей двуличный, только что кинул из окна бомбу в государя императора, после чего был тут же пристрелен успевшим скрыться сообщником, маленьким, хромым и чернобородым, а что касается молодой дамы, то ее и не было вовсе – жила с барином какая-то девка, но не кареглазая и темноволосая, а вовсе даже белокурая и синеглазая... Что-нибудь вроде этого.
   – Я сообщил ее приметы агентам, – сказал тихонько подошедший Тарловски. – На вокзалы будут немедленно отправлены люди, вся полиция начнет искать...
   – Боюсь, мы ее не найдем, – сказал Бестужев с сожалением. – Я не знаю, как она выскользнет из сетей – в облике монахини, в мужском платье, в виде беременной сельской бабы, но у меня появилось стойкое предчувствие, что она ускользнет. При той изощренности и продуманности, с какой они проводили акцию, наверняка еще раньше наметила себе способ и пути бегства, как нельзя лучше учитывающие все возможные полицейские меры... Мне бы ужасно хотелось ошибиться, но... Я успел ее узнать, это сущий дьявол в юбке. Ведьма, Амазонка...
   – Господин ротмистр, вы не учитываете опытности императорской тайной полиции, – сказал Тарловски, явно не желавший ударить в грязь лицом перед коллегой из сопредельной державы. – Мы ловили субъектов и поизворотливее...
   – Я и сам чертовски хотел бы ошибиться в своих пророчествах, – сказал Бестужев.
   У него было свое, иное мнение о хваленой опытности австрийских коллег – как-никак они ухитрились на его глазах блистательно прошляпить покушение на своего императора, – но в его положении следовало быть и дипломатом, а потому он вежливо промолчал. Благо Тарловски уже откровенно тяготился его обществом, не отводя взгляда от выезжавшей со двора черной кареты, – графа словно сильным магнитом тянуло немедленно начать допросы, очные ставки и прочие следственные действия. Бестужев его прекрасно понимал и потому охотно с ним распрощался. Они с доктором остались одни в пустом дворе – из окон, конечно, таращились зеваки, но никто не осмелился выходить из дома. Вот в этом хваленая немецкая законопослушность Бестужеву очень нравилась – в России уже непременно набежала бы немаленькая толпа, принялась громогласно обсуждать меж собой все увиденное, под ногами вертеться, а то и сатрапами крыть...
   – Вообще-то, вы нарушили массу писаных и неписаных правил, штабс-ротмистр, – чуть сварливо сказал доктор Багрецов. – Вам следовало поступать согласно заведенному порядку, тогда бы мы с вами и не бродили так долго, как слепые в темноте, – друг друга не познавши, как в Библии написано...
   – Милейший Михаил Донатович, – сказал Бестужев проникновенно. – Поверьте, все так случилось отнюдь не из-за моего своеволия. Радченко оказался изменником, да будет вам известно. Если бы я не принял мер предосторожности, меня непременно проявили бы, а там, очень возможно, и вас... Да, вот именно. Не беспокойтесь, все в порядке, за ним приехали наши сотрудники, инсценировали совершенную им в магазине карманную кражу, вывезли в Россию, где этот мизерабль, смею думать, получит по заслугам...
   – Что ж, это меняет дело.
   – Я тоже так полагаю, – сказал Бестужев. Он едва не высказал нечто резкое, чуточку раздраженный менторским тоном доктора, явно принадлежавшего к тому поколению «старой гвардии», что любило при каждом удобном случае иронизировать над молодыми сыщиками: мол, в старые времена и бомбисты были клыкастее, и порох дымнее, и технических возможностей у розыскных дел мастеров было не в пример меньше... Однако в последний момент он вспомнил, что этот человек четыре года прожил в набитом взрывчаткой доме, способном всякую секунду взлететь на воздух, и продолжал тем не менее безупречно играть свою нелегкую роль, – и устыдился своей молодой безжалостности, промолчал.
   – И во всем, что касалось этого, – доктор кивком головы указал на здание за их спинами, – вы вели себя с изрядной долей авантюризма...
   – Позвольте уж мне придерживаться другого мнения, – сказал Бестужев мягко. – У меня просто-напросто не осталось другого выхода. Данные на графа поступили слишком поздно. Из связей у меня был только Мирский, который все равно не успел бы поставить в известность Вену и запустить машину... Это не авантюризм, а расчет, я был уверен, что хорошо рассчитал наперед их действия и побуждения.., и оказался прав, не так ли?
   – Все равно некоторый авантюризм присутствовал...
   Бестужев промолчал, поскольку кое в чем доктор был совершенно прав. Потом усмехнулся:
   – Боюсь, Михаил Донатович, мне вновь придется проявить толику авантюризма...
   – То есть?
   – Михаил Донатович, а вы меня ведь так и не раскрыли до самого конца?
   – К стыду своему, к стыду... – смущенно фыркнул доктор. – Я вас исправно освещал вплоть до последнего момента, до того, как забрал на почте утром ваше письмо. Были некоторые подозрения на ваш счет, когда вы появились во дворе в запачканном пылью пиджаке.., я ведь не знал, кого именно тогда прикрываю, знал лишь, что наш человек должен опекать номер Кудеяра, и не более того... Послушайте! – спохватился он. – Не заговаривайте мне зубы, штабс-ротмистр! Что вы там о новой авантюре?
   – Михаил Донатович, я раскрыл Джона Грейтона.
   – Да ну?
   – Раскрыл, представьте себе, – с усталой гордостью сказал Бестужев. – Джон Грейтон – это не загадочный деятель подполья, которого наша агентура ищет по всей Европе. Это вообще не человек, это пароход. Да-да! Грузовой пароход среднего тоннажа, порт приписки – английский Гулль. Видите ли, в один прекрасный момент я вдруг сообразил, что все посланные им весточки приходили из приморских городов, из портов. Очень отчетливо рисовался маршрут движения... Я был в «Обществе Австрийского Ллойда», они подняли книги... Это пароход – «Джон Грейтон». Крепко подозреваю, тот самый транспорт с оружием для эсдековских боевиков, который мы так долго и тщетно искали.
   – Но ведь это означает...
   – Да, – сказал Бестужев. – Он вот-вот придет в Кайзербург – между прочим, последний заграничный порт на пути в Россию. Не зря именно туда отправился Лобришон-Хаддок. Теперь понимаете, почему я вновь заговорил об... авантюре?
   – Вы с ума сошли, мальчишка! Как вы попадете на борт?
   – Представления не имею, – честно признался Бестужев. – А вы быстро соображаете, Михаил Донатович... В таком случае, я вас прошу, предложите лучший план. Предположим, я по телеграфу свяжусь с Веной, с полковником Филатовым. Сколько времени пройдет, прежде чем он снесется с Петербургом, Петербург – с Берлином? Да и какие у немцев будут основания, чтобы ни с того ни с сего устраивать обыск на «Грейтоне», каковой по международному праву является частью британской территории? К тому же коносаменты^[43] у англичанина могут оказаться в полном порядке – точнее, отыщется двойной комплект документов. Мы уже сталкивались с чем-то похожим. По вторым бумагам все чинно и благородно, судно везет партию оружия вовсе даже не в Россию, а скажем в Швецию, по заказу тамошней полиции... Немцы осторожны, они не пойдут на столь грубую акцию, грозящую международным дипломатическим скандалом. Мои догадки и соображения к делу не подошьешь, их не примут в расчет высокие сановники ни в Петербурге, ни в Берлине... А «Грейтон» тем временем выгрузится в финских шхерах или в Лифляндии... Найдите логическую дыру в моих построениях. Молчите?
   – Не вижу я никакой логической дыры, – вынужден был признать Багрецов. – Но все равно это – огромный риск...
   – Но это ведь разные понятия, авантюра и риск? – сказал Бестужев. – Деньги у меня есть, болгарский паспорт.., сошел для австрияков, сойдет и для германских пограничников. А у меня и еще один паспорт есть, тоже надежный. Если я незамедлительно отправлюсь в Данциг, сумею догнать Лобришона, а уж он-то меня непременно приведет... Нет другого выхода! Так и доложите по инстанции, а мне нужно торопиться, чует мое сердце, Лобришон уже в пути...

Часть третья.
ТАНЦУЕМ ТАНГО...

Глава 1.
Правь, Британия, морями...

   Бестужев вдруг подумал с мимолетной грустью, что он, оказывается, и не видел вовсе старинного города Лсвенбурга, о чьих архитектурных памятниках, исторических зданиях столько читал перед командировкой. Мимо церквей пятнадцатого столетия и домов века шестнадцатого он, случалось, очертя голову пролетал на извозчике, то следя за кем-то из подопечных, то спеша по неотложным надобностям, а хваленый Высокий Замок видел исключительно мельком, снова чуть ли не на бегу. Пресловутая заграничная поездка, из-за которой кое-кто из коллег ему неприкрыто завидовал, оказалась ничуть не похожей ни на собственные предвкушения, ни на бульварные романы. То есть и рестораны были, и роковые красотки, и загадочные злодеи, но все иначе, без беллетристической легкости эмоций и несерьезности опасностей. Иначе.
   Мало того, есть сильное подозрение, что и с древним городом Кайзербургом все будет обстоять точно так же, даже печальнее. Какие там замки крестоносцев, готические соборы и могила великого философа Канта, перед которой всякий образованный человек обязан благоговейно склонить главу...
   Потом думать об этом стало некогда – показался Лобришон. То есть, надо думать, уже и не Лобришон вовсе, а самый что ни на есть патентованный Хаддок... «Ах, вот оно в чем дело...» – подумал Бестужев.
   Хаддок, вероятнее всего, не красил волосы после Лсвенбурга, а наоборот, такое впечатление, седина была тогда искусственного происхождения, а сейчас майор смыл красочку и предстал в более естественном виде...
   Седина осталась лишь на висках, а волосы большей частью были цвета перца с солью, какой любили выбирать для своих героев иные литературные классики. Усы подстрижены покороче – как раз на излюбленный британскими офицерами фасон. И не было на лацкане темного пиджака ни единой орденской Ленточки. Майор сейчас выглядел чуточку моложе, чем в Лсвенбурге, не столь консервативно – и смотрелся типичнейшим англичанином, куда что делось...
   Решительно поднявшись, Бестужев подмигнул двум своим помощникам – те ожили, повеселели, вскочили со скамейки – и направился ко входу в отель.
   Седой осанистый портье, далеко не столь безразличный к происходящему вокруг, как его иные развращенные жительством бок о бок со славянами коллеги из Лсвенбурга, тут же обратил на него самое пристальное внимание:
   – Майн герр?
   Не раздумывая особо, Бестужев подал ему свою визитную карточку – ту, с позолотой и самозванно присвоенным княжеским титулом. Пикантность в том, что карточка была исполнена на немецком языке, а в немецком «князю» соответствовал не менее чем «принц» – как и было напечатано. Портье был гораздо более бесхитростен, чем приснопамятный господин Глоац, к тому же и Бестужев сейчас был одет без того дурновкусья.
   И потому воззрился со всем нижайшим почтением:
   – Ваша светлость...
   – Мой друг только что вошел к вам, – сказал Бестужев, отчаянно растягивая слова и грассируя. – Но я забыл его номер. Майо-ор...
   – Майор Хаддок? – обрадованно подхватил портье. – Ну как же, ваша светлость, разумеется, он в семнадцатом...
   – Благодарю, любезный, – кивнул Бестужев с видом заправского прусского юнкера. – Мне, эээ.., налево или направо?
   – Направо, ваша светлость!
   Бестужев пошел в указанном направлении. Свидетель в лице портье его ничуть не огорчил – скорее наоборот, в этой ситуации свидетели могли оказаться весьма даже нелишними...
   Он постучал, коротко и уверенно. Когда дверь стала приоткрываться, нажал на нее коленом, уперся рукой, отбросив хозяина номера внутрь, энергично вошел, закрыл за собой дверь и тщательно запер ее на два оборота ключа. И сказал холодно:
   – Только не вздумайте, майор, орать какую-нибудь ерунду насчет грабителей. Вам огласка еще менее нужна, чем мне.... Я, если подумать, огласки и не боюсь вовсе.
   Что-то в лице майора изменилось – очень уж многозначительно. «Да, конечно, ты ведь знаешь меня в лицо, сукин кот, – подумал Бестужев. – Ты меня мельком видел в пансионате.., а скорее всего, и наблюдал предварительно со стороны, сердце чует, нашли способ меня тебе показать...»
   – I'm not understand, sir^[44]...
   Чтобы уловить смысл этой фразы, хватило даже скуднейших познаний Бестужева в английском. Он усмехнулся, проходя в комнату:
   – Бросьте, мсье Лобришон, в Лсвенбурге вы прекрасно понимали французский, да и говорили на нем не хуже иного парижского парламентского оратора... Бросьте. Вы меня узнали, вы отлично знаете, о чем идет речь...
   – Немедленно покиньте мой номер, – чопорно произнес по-французски майор, топорща усы, как рассерженный дикобраз – иглы. – Иначе я вынужден буду обратиться к полиции.
   Он говорил правильно – напористо и уверенно, как и следовало в таком положении, но в глубине глаз, ничего удивительного, отсвечивало нечто, полностью противоречившее только что прозвучавшим словам. Безусловно, за этим высоким лбом уже шла напряженнейшая работа мысли – вычисления, сделавшие бы честь любому математику, но не имевшие ничего общего с мирной и чистой наукой...
   – Да полно вам притворяться, – сказал Бестужев. – Мы с вами ехали в одном поезде.., я старался не лезть вам на глаза, скорее наоборот, но не сомневаюсь, что вы бросались на свежие газеты, как ретивый полицейский на воришку. Хотели прочитать телеграфные новости.., но ничего не было, верно? Ни об успехе покушения на императора, ни о провале. Потому что ничего и не произошло в Лсвенбурге, ничто не омрачило проезд его величества... Знаете, полиция не всегда горит желанием публично распространяться об успехах... Майор проворчал:
   – Сам не пойму, отчего слушаю вашу болтовню, вместо того чтобы послать за полицией...
   – Вот как! – поднял брови Бестужев. – В наших отношениях, весьма даже непростых, определенно наметился некоторый прогресс... Слушаете вы меня оттого, что вам важно знать, какая участь постигла ваших лсвенбургских друзей: и некоего белокурого молодого человека по имени Николае, и другого, из солнечной Италии, и еще кое-кого...
   – Молодой человек, вы не отдаете себе отчета, сколь опасен порою шантаж...
   – Ах, вот как вы трактуете мой визит... – усмехнулся Бестужев. – Ну да, конечно... Вы ошибаетесь, майор. Я не шантажист, не авантюрист, вообще не эмигрант. Я офицер русской полиции. Не могу поверить, что вам, с вашим несомненно богатым жизненным опытом, никогда не приходилось слышать об Охранном отделении...
   – Предположим.
   «Крепкий старикан, – великодушно отметил Бестужев. – Кремень, такого и вскрывать приятно...» А вслух сказал:
   – У меня нет при себе соответствующих бумаг, но вы легко поймете, что я тот, за кого себя выдаю, – по моим к вам требованиям. Шантажист вульгарно просил бы денег...
   – А вы?
   – Я? Мне нужны ваши подробные письменные показания обо всем, что произошло в Лсвенбурге, господин Шарль, адвокат из Льежа...
   – Вы сошли с ума.
   – Сомневаюсь. А мне, поверьте, виднее... Позвольте присесть?
   – Да, пожалуйста.
   – Быть может, и вы присядете? – вежливо предложил Бестужев, присев к столу. – Беседа у нас будет долгая...
   – Сомневаюсь, – сказал майор. Его рука скользнула под пиджак. Бестужев с некоторой скукой смотрел, как на свет божий появляется вороненый «Бульдог», – именно такого финта он и ожидал. И не шелохнулся, укоризненно глядя на собеседника. Звонко щелкнул взведенный курок. Только тогда Бестужев, не меняя позы, спокойно поинтересовался:
   – Вы уверены, что это – наилучший выход?
   – Почему бы и нет? – усмехнулся майор, держа его под прицелом. – Молодой человек, вы верно подметили – у меня достаточно богатый опыт в играх.., в которые вы столь неосмотрительно ввязались. Я прекрасно представляю, сколь неповоротлива бюрократическая машина полиции и секретных служб, особенно когда дела носят международный характер. Вы, вероятнее всего, бросились меня преследовать по собственной инициативе, как молодой и глупый щенок гончей. Иначе мне ни за что не удалось бы беспрепятственно покинуть Австро-Венгрию. Отсюда, можно сделать вывод, что ваша контора вовсе не нацелена персонально на меня. Вы меня зацепили случайно, я не был до определенного момента вашей целью, вы над чем-то другим работали... Я прав?
   – Возможно.
   – Вот видите. Вас слишком поздно начнут искать.
   – Портье знает, что я у вас.
   – Ну и что? С ним тоже могут случиться разные.., неожиданности. У вас ведь наверняка есть при себе оружие? Ну вот, вы зачем-то вступили с ним в схватку и смертельно ранили друг друга, у каждого оружие в руке...
   – Позвольте вам напомнить, что мы – в Германии. И до английских берегов чересчур уж далеко.
   – Позвольте напомнить и вам, что в двух шагах – русская граница, – безмятежно улыбнулся майор. – Даже если меня и примутся искать, что произойдет все же слишком поздно, то вряд ли поиски развернутся в этом направлении. Инерция мышления, знаете ли. Англичанин обязан бежать в Англию по кратчайшей линии, соединяющей две точки... А в России мне будет гораздо легче – с безупречным паспортом, при наличии английских дипломатов и друзей. Из ваших прибалтийских губерний крайне легко добраться до Скандинавии, в кратчайшие сроки...
   – Не спешите, – сказал Бестужев. – Подойдите лучше к окну, я не собираюсь ни препятствовать вам, ни бросаться на вас. Подойдите. Там, на противоположной стороне улицы, стоят два приличных молодых человека.., видите? Один в светлом жилете, второй в брюках для велосипедной езды. Ну, видите? Махните им рукой, сделайте какой-нибудь знак – и я заранее предсказываю, что тот, в светлом жилете, в ответ покажет вам большой белый конверт... Ну как, я угадал?
   Судя по напряженной спине майора, Бестужев оказался прав. Кинув на него быстрый взгляд, майор вернулся к столу. Револьвер он по-прежнему держал в руке, но дуло было направлено не на собеседника, а в сторону.
   – Попробуйте выстрелить в них, – сказал Бестужев. – Отсюда, из окна. А то на улицу выскочите. Они стоят на оживленной, людной улице, где-то поблизости прохаживается постовой полицейский. Как видите, я не столь уж и одинок здесь. Я не буду вам растолковывать, что за бумаги лежат в конверте. Вы, с вашим острым умом, это уже и без меня поняли, хорошо представляете, куда они отправятся с этим конвертом, если я не выйду отсюда невредимым. Вы, кажется, говорили что-то о молодом и глупом щенке? Зря. Вы, в вашей британской самонадеянности, чересчур легкомысленно отнеслись к русской жандармерии. Знаете, я не считаю себя большим знатоком истории, но зря у вас в стране уверены, будто британская секретная служба – старейшая в Европе. Право же, вопрос дискуссионный... Быть может, вы уберете оружие?
   Майор, избегая встречаться с ним взглядом, легонько и умело надавил на спусковой крючок, спустил курок, придерживая его большим пальцем. Хрипло сказал, спрятав револьвер:
   – Только не считайте себя умнее всех на свете...
   – Помилуй боже, я и не собираюсь... – сказал Бестужев. – Я просто считаю себя сейчас тем из игроков, у кого на руках – все козыри. А вас, соответственно, проигравшей стороной. Те люди, на улице, вам недоступны. Им ничего не стоит крикнуть полицейского. Германский Уголовный кодекс восемьсот семьдесят первого года очень строг к тем шалостям, в которых вы играли первую скрипку. Вы очень быстро вернетесь в Австро-Венгрию, но уже в гораздо менее комфортабельном вагоне. А там... Ничего хорошего. Те, кто уже находится под арестом, – их, полагаю, давно отвезли в Вену, – никак не захотят выглядеть в глазах закона главными персонажами. Они из кожи вон вывернутся, доказывая, что главный злодей и злой гений, вдохновитель и организатор как раз вы. Вы их принудили, бедняжек, – угрозами, шантажом, гипнотизмом. Такова уж человеческая природа. В подобных случаях слетают все покровы цивилизации, и люди ведут ту животную, ожесточенную борьбу за существование, о которой так многословно и красочно рассказывал ваш соотечественник господин Дарвин. Наконец, вам и в родной Англии может стать слишком горячо. Вас можно привлечь к суду и там. Я знаю, у вас нет писаных законов, ваши суды судят по прецедентам... Так вот, случались уже прецеденты в прошлое царствование, когда людей привлекали к суду «за подстрекательство к убийству лица, не являющегося подданным Ее Величества». У вас ведь есть оппозиция, способная устроить нешуточную заваруху в газетах и парламенте. Правящая у вас Ганноверская династия в дальнем родстве с австрийскими Габсбургами.., грязная получится история. Не исключаю, что пославшие вас могут именно вас и сделать козлом отпущения – вы, видите ли, своевольничали и зашли слишком далеко... А?