Бушков Александр Александрович. НКВД - Война с неведомым

   И однажды, хорошие мои, нам их укрытку сдали! Неважно, кто, почему и по каким мотивам.
   Сами знаете, сколько людей - столько и, мотивов.
   Дело не в мотивах, а в результате...
   Мы двинули в тайгу несколькими группами.
   И натакалась на ту избушку как раз наша. Пятеро нас было, было нас немало... Так в песне поется. Был у меня товарищ в транспортной чека на Украине, Еся Ляндрус, вот он эту песенку и пел постоянно. Одним словом, получилось по песенке. Пятеро нас было, было нас немало...
   А их - всего трое, ага! В точности как нас и предупреждали. Калашин, эта его Любка и один китаеза, он у Калашина был и за адъютанта, и за палача, и особенно за охранника.
   На рассвете мы избушку тихонечко обложили.
   Китаеза для нас особенного интереса не представлял, и потому его сразу шлепнули, как только понеслось, чтобы проще было работать. А есаула самозваного и Любочку скрутили тепленькими и абсолютно невредимыми. Обыскали, связали, на пол в избушке положили, нагляделись вдоволь, и были мы, ребята, сами понимаете, на седьмом небе - который год все ловили эту гниду, а довелось повязать именно нам. Дело даже не в том, что за него, за живого серьезно обещали Красное Знамя всем участникам захвата. Тут уж дело в гоноре и принципе, что вам объяснять...
   Калашин сам по себе был - ничего особенного. Ну, кряжистый, ну, бородатый, как цыган, ну, когда на свободе и при власти, выглядел орлом и соколом... Ну и что, мало ли таких?
   А вот его Любка... Ребята, ну это была баба...
   Это надо видеть. Казачка, точно. Волосы - вот досюда. Глаза - во! Грудяшки гимнастерочку распирали. Чего ни коснись - все у нее на "во": фигура, грудь, жопа, мордаха...
   Командиром у нас был товарищ Дубов. Надежнейший товарищ, из балтийских. Не с "Авроры", это стопроцентно, но с какого-то кораблика лишь самую малость пониже революционным рангом.
   Почти такого же заслуженного. Правильный был человек. Беспощадный к врагам и готовый душу отдать за братьев по классу.
   Все мы на нее смотрели, ощущая, что зубы ноют, а первому эта идея пришла в голову товарищу Дубову. Посмотрел он, как связанный есаул зубками поскрипывает, и сказал что-то вроде:
   - А что, господин есаул, ваше степенство, сладенько было эту проблядь драть от всей кобелиной удали? Я так полагаю, что весьма даже сладко.
   Только вот что я тебе скажу, контра: больше ты в своей жизни никого драть не будешь, это уж точно, потому что жить тебе, гниде, ровно столько, сколько отзаседает трибунал. И твоей Любке тоже.
   А напоследок, чтобы тебя, паскуду, еще круче проняло, мы твою Любочку впятером на твоих глазах отхарим со всем усердием. Чтобы смотрел и завидовал, твердо зная, что самому никого уже драть не придется...
   И мы поняли, что он не шутит. Скажу вам откровенно, эта мысль всем понравилась. Во-первых, девка была недюжинная, а во-вторых, за ней, как и за ее кобелем, накопилось столько грехов, что пули для нее было маловато.
   Товарищ Дубов свои мысли, чего бы они ни касались, любил претворять в жизнь незамедлительно. Мы ему быстренько помогли: нашли пару костылей, вколотили в пол, руки ей привязали вроде распялки, шаровары с нее сняли, кальсоны тоже, а гимнастерку товарищ Дубов снимать пока не велел. Повернулся к есаулу и, весьма недобро улыбаясь, пояснил:
   - Гимнастерку я на ней рвать буду Чтобы орала и брыкалась. Так мне приятнее, а тебе, гнида, мучительнее переживать...
   Любка лежит, спокойная, сука, в лице ни кровинки, но не плачет, не причитает - не тот жизненный типаж... Говорит Дубову:
   - Баб в жизни имел много?
   Дубов, с этакой матросской лихостью приосанившись, отвечает, не задумываясь:
   - - Ну, конечно, меньше, чем хотелось бы, если откровенно - но все ж изрядно. Жаловаться грех.
   А Любка:
   - Отбегался, флотский. Я - даже не твоя последняя баба. Я - твоя смерть.
   Мы так и покатились. А товарищ Дубов, не полезши за словом с карман, отвечает:
   - Это отчего же, грудастая? Ходят, конечно, слухи и сказки, что бывает мокрощелка с зубами, но сомневаюсь я что-то... А впрочем, долго ли проверить?
   И полез ей пятерней в то самое устройство.
   Встал с корточек, пальцы небрежно вытер о есаула и ухмыляется:
   - Ни единого зуба, если кому интересно...
   Она лежит, вся белая, губы в ниточку, глазищами обжигает. И повторила, разборчиво, медленно:
   - Я - смерть твоя...
   Товарищ Дубов, не моргнув глазом:
   - Если ты, приятная, имеешь в виду нечто венерическое, так я все это сколько раз подцеплял, столько и лечил. Перебедую... Ну ладно, ребята, начнем, благословясь? Калашин, ты смотри внимательно, вдруг да окажется, что чего-то ты не умел...
   Потом отозвал в сторонку меня и Петю и тихонечко распорядился:
   - Ребята, идите наружу и поглядывайте в оба.
   Как бы остальные не подкрались. Вполне возможный оборот. Может, она под смертью то и имела в виду, что часть банды где-то поблизости, и подкрадется, пока мы все вокруг нее будет колготиться... Идите, ребята, покараульте. На вашу долю хватит, слово даю, Он нас спас, ребята, этим приказом, ясно вам?
   Мог ведь выбрать в караул и других...
   Мы с Петей вышли. Достали наганы, проверили, прикинули, где будем прохаживаться, чтобы нас не было заметно тому, кто решит подкрасться...
   И вот тут в избушке полыхнуло!
   Без всякого грохота, без малейшего звука. Просто-напросто внутри полыхнуло - жутким белым сиянием, ослепительно белым, таким, что не подберешь сравнений. Высветило каждую щелочку меж бревен, каждую дырку от сучка. Если бы мы стояли к избе лицом, вполне вероятно, что и ослепли бы. А мы были - вполоборота, видели краем глаза. Но все равно круги перед глазами пошли, ничего вокруг не было видно чуть ли не минуту..
   Ка-ак мы отпрыгнули! Упали в мох. А когда проморгались, когда опомнились - избушки уже не было. Рушилась она, понимаете? Как построенный из спичек домик. Бревна уже черные, обгорелые, словно бы истончившиеся, дым от них, горло дерет...
   А впрочем, дыма было мало, и он очень быстро развеялся. Осталось полное и законченное пожарище самого классического облика - обугленные бревна горой, паленым пахнет...
   Судите нас, как хотите - начальство, между прочим, не судило - но мы туда, внутрь не полезли. Подошли поближе, заглянули, увидели костяки черные, обгорелые, без шматка мяса - потрогали их палками... Сели на лошадей и дунули в город.
   Из города вскоре вернулись с обильной подмогой. Там все переворошили на сто кругов. Нашли пять костяков, по числу всех, кто оставался в избушке. Вид у них был такой, словно покойников не менее суток жгли на огромном костре, пока от них не остались одни косточки. А от вещей и оружия, что были с людьми, почти ничего и не осталось.
   Как доложили? А вы бы как доложили, товарищи молодая смена? Неужели так, как все было на самом деле? Пардон-с, позвольте крепко усомниться... Родные мои, кому хочется выглядеть умалишенным? Что бы нам в ответ начальство сказало на рассказ о нелюдском свете, который был поярче солнца и избушку вместе с людьми превратил в труху вмиг? То-то...
   Пока ехали, мы с Петей успели кое-что обмозговать. И начальнику доложили нечто более приближенное к материалистическому видению жизни. Сказали, что, по нашему разумению, этот самый взрыв в избушке - взрыв, взрыв, а как иначе?! - произошел оттого, что то ли атаман, то ли его проблядь сумели затаить в одежде гранату, а потом ухитрились рвануть кольцо. В избушке, надо полагать, имелись бутыли с керосином, а то и привезенный из-за кордона для диверсий динамит - и потому зимовье разнесло вмиг...
   Начальник поверил. А впрочем... Кто его знает.
   К нему-то как раз и стекались все сведения об этой Любке - и среди ребят упорно ходили слухи, будто иные заагентурные источники рассказывали как раз о всяких Любкиных колдовских штучках...
   Темное дело. С нами никто не советовался и ни во что нас не посвящал. Только потом начальник, случалось, поглядывал на меня этак искоса, пытливо, и порой, хоть ты тресни, казалось, что вот-вот сядет и предложит поговорить по душам, без субординации и материализма...
   Нет, так и не стал. Но мне не раз казалось...
   Вот такая история. Да, а Знамена нам с Петей все же дали, как и обещали. Москва выразилась ясно: тому, кто живым или мертвым... Дали, не обманули. И больше никакой чертовщины со мной в жизни не случалось.
   А это белое пламя до сих пор перед глазами.
   Каждая щелочка меж бревен просвечивала, каждая дырочка от сучка выглядела, словно за ней пылает белое солнце...
   И на самом деле, конечно, не было там ни гранат, ни керосина, не говоря уж о динамите.
   Мне в жизни пришлось повидать немало и разных взрывов, и разных пожаров. Говорю вам со знанием дела - такое я видел единожды в жизни. И прекрасно. Одного раза с меня хватило - во как!
   А кто она была, Любка, что умела и почему так смогла... Вот тут уж я голову ломать не намерен.
   И тогда не ломал, а уж теперь тем более. Бывает на свете всякое... В глуши особенно Там его, как выражался один умный человек, побольше осталось..."
   Вот такая была история. Самое интересное, судя по реакции местных товарищей, они это от старика слышали впервые, ошибиться я не могу.
   Потом, когда мы расходились и они провожали меня в гостиницу, меня чуточку удивило, что никто эту историю не обсуждает. Ни в каком контексте. Каюсь, я решил над стариком подшутить - дескать, чудит ветеран, лапшу на уши вешает, в Мюнхгаузены подался на старости лет...
   И знаете, что меня проняло? Никто из троих меня не поддержал. Лица у них были, прямо скажем, странноватые, у меня даже закралась идиотская мысль, что они верят. Один так и сказал:
   - Матвеич, конечно, человек непростой, но сколько я его знаю, никогда он не был любителем травить байки. Вот это уж точно. Не водится за ним такой страстишки...
   Понимаете? Сам я, честно говоря, до сих пор не знаю, как к этому мемуару относиться. Но местные опера, полное впечатление, старику поверили.
   Черт его знает...
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   ЧЕРТОВЩИНА НА ВОЙНЕ
   Капитанская дочка
   Немецкий городок - крохотный, старинный, напоминавший то ли театральную декорацию к "золушке", то ли иллюстрацию из учебника по истории средних веков - достался советским войскам без боя.
   Немцы даже и не попытались организовать там оборону, откатились на юго-запад так быстро, что их и не увидели, не говоря уж о том, чтобы вступить в соприкосновение с арьергардом противника. Танковая лавина, броневая река прогрохотала вслед отступавшим севернее городишки, вообще к нему не сворачивая. А в городок с ходу влетели бронемашины и несколько "студеров" с пехотой - и, не встретив ни малейшего сопротивления, узрев десятки свисавших из окон белых тряпок (в роли флагов выступало все подходящее, начиная от простыней и кончая полотенцами), отмякли. Как полагается, командир занявшего населенный пункт батальона автоматически стал комендантом города и в качестве такового приказал расквартировываться, по возможности воздерживаясь при этом от перегибов по отношению к местному населению.
   Особенных перегибов и не было. Из-за обстоятельств занятия городка. Не прозвучало ни единого выстрела, ни одного фрица в форме так и не удалось увидеть, даже ни один пресловутый вервольф не объявился - а такие обстоятельства настраивают войска на мирный лад. Городок был очень уж аккуратненьким, старинным, красивым, чтобы с ходу устраивать в нем перегибы...
   Почти сразу, вслед за первой тройкой броневичков, в городок довольно браво влетел запыленный "виллис" с четырьмя освободителями. Водитель по фамилии Павлюк был уже в годах - старый вояка, старшина из довоенных сверхсрочников войск НКВД. Трое офицеров - гораздо моложе. Старшему было двадцать пять, а двум другим даже поменьше. Но воевали все, несмотря на молодость, с сорок первого. Как обещано в нашей книге, любые фамилии, в ней прозвучавшие, будут вымышленными, а потому, чтобы не изощрять напрасно ум, гораздо проще будет назвать их попросту - Капитан, Одессит и Студент (два последних по званию были старшими лейтенантами).
   Все четверо были из СМЕРШа армии и нагрянули сюда не просто так, а выполняя особое задание непосредственного начальства. Об этом мало кто знал, но в городишке планировалось на какое-то время дислоцировать штаб армии. Нашим героям как раз и предстояло подыскать с полдюжины зданий. А заодно присмотреть подходящий домик, в котором должен был разместиться командарм.
   Критерии, в общем, известны, дело было не впервые: домик должен быть достаточно комфортным, стоящим в некотором отдалении от прочих, не особенно большой, но и не маленький, в плепорцию, в общем, как говаривали в старину.
   Подобные поручения троица выполняла не впервые и хорошо себе представляла, что следует искать. Как только обстановка в городке прояснилась, "виллис" принялся петлять по улицам. Товарищи офицеры быстренько отметили меловыми надписями на дверях ровно шесть подходящих домов, а потом, когда подошел "додж-три-четверти" с приданным взводом, быстренько расставили часовых у облюбованных строений и отправились подыскивать главную резиденцию. Все, что было отобрано ранее, явно относилось к каким-то немецким учреждениям - но теперь, судя по предыдущему опыту, следовало найти жилой домик, чтобы командующий ощутил нечто похожее на домашний уют...
   Очень скоро они обнаружили искомое: двухэтажный невеликий особнячок старинной постройки. Он стоял в некотором отдалении от соседних домов, размещался в небольшом садике, в окружении дюжины вековых лип. Вполне подходил по всем критериям. Лучшего и искать не стоило - только бензин зря жечь...
   Дом, понятное дело, кому-то принадлежал, но это были сущие мелочи, которые освободителей не волновали нисколечко. Опыт опять-таки имелся. Жильцов следовало вежливенько выселить, где-нибудь да приютится немчура, в конце концов, на улице не сибирские морозы, а теплый германский апрель...
   И они всей троицей браво вторглись в особнячок, обнаружив в прихожей перепуганного насмерть старого пенька, которого с ходу допросили качественно и умело - все трое прилично владели немецким, мальчики были недеревенские, все городские, как на подбор, закончившие хорошие школы (Студент вдобавок два курса ИФЛИ), а впоследствии углубившие познания в "дойче шпрехен" на спецкурсах. Одним словом, и тарахтели бойко, и понимали слету.
   Старый пенек оказался не домовладельцем, а слугой, в единственном лице надзиравшим за домом (был еще второй, помоложе, но его недавно подмела тотальная мобилизация) Старикан, жмурясь и потея от ужаса, сообщил, что хозяин, герр гауптман, где-то на войне, хозяйка умерла три года тому, а фройляйн изволят сидеть в своей комнате и трястись от страха...
   Заслышав про фройляйн, наши герои оживились и потребовали оную немедленно предъявить - из чистого любопытства, понятно. Кое в каких перегибах им, признаться по совести, приходилось активно участвовать, но там были совсем другие обстоятельства. Как-никак стоял белый день, они выполняли особое задание командования, трезвехонькие, как на подбор, и были все же недеревенскими валенками, способными без особых церемоний завалить немочку прямо в холле. Галантность требует соблюсти церемонии, хотя бы минимум...
   Но старикан, похоже, ожидал гораздо более худшего. Протестовать, правда, не осмелился, повел троицу на второй этаж, заранее обмирая и уверившись, что станет свидетелем каких-нибудь каннибальско-садистских мероприятий. Разубеждать его не пытались - не стоило тратить время, чтобы понравиться старому пердуну и выглядеть перед ним джентльменами...
   Старинушка не соврал. В аккуратненькой комнатке на втором этаже и в самом деле обнаружили капитанскую дочку - сероглазое и темноволосое создание двадцати лет, по имени Ютта, очаровательную, как чертенок, перепуганную насмерть.
   Приятная была лапочка - спасу нет...
   Товарищи офицеры поневоле приосанились и распустили павлиньи хвосты, стараясь выглядеть добрейшими и галантнейшими офицерами на свете, благо лялька того стоила. Поначалу она всерьез ждала, что ее толи разложат незамедлительно прямо на ковре, то ли сначала зарежут кривой казацкой саблей. Однако с течением времени несколько успокоилась - ребятки как-никак были трезвыми, представительными, упирали на свои офицерские звания да и выглядели соответственно - не в парадном, но и не оборванцами из окопов...
   Одним словом, девица немного успокоилась, и завязался почти непринужденный разговор Личность папеньки была моментально выяснена с демонстрацией семейных фотографий. Судя по ним, а также выяснив папенькину дату рождения - тысяча восемьсот девяностый - субъект был не из бедняков, коли владел таким домиком, но вот в смысле карьеры у него обстояло безнадежно плохо. Сапер, в Первую мировую дослужился до обер-лейтенанта, а за последующую четверть века едва-едва доскрипел до гауптмана... Ну что тут скажешь? Двадцатипятилетний Капитан с приятным сознанием собственного превосходства сообщил друзьям, что такими темпами, по его,.
   Капитана, разумению, лялькин папа годам к девяноста и до майора дослужится, ежели, конечно, подфартит... Друзья жизнерадостно ржали, полностью согласные с его прогнозом.
   Смех смехом, а служба службой. Ютту вежливенько заставили в темпе принести все имеющиеся в доме документы и фотографии - благодаря чему быстро установили, что капитанская дочка нисколечко не врет. Ее фатер и в самом деле не имел отношения к преступным организациям вроде НСДАП и СС классический армейский неудачник. Это уже было скучно и абсолютно неинтересно. Поэтому изучение документов быстренько свернули. Вежливо растолковали юной хозяйке, что, согласно превратностям войны, в ее доме вскоре разместится некий высокопоставленный офицер, кто именно, ей знать не полагается. На улицу ее, конечно, никто пока что не выставляет, а потом для нее обязательно попытаются что-нибудь придумать - и, увы, ей придется смириться с неожиданными квартирантами, числом четверо...
   Капитанская дочка вынуждена была смириться - а что ей еще оставалось? Троица стала размещаться - уже уверенно и обстоятельно, потому что, пока сюда не передислоцируется штаб армии, где же им и обитать несколько дней, как не здесь? Приказ именно такой вариант и предусматривал, поскольку дело деликатное, и печальные прецеденты известны - не успеешь оглянуться, как какой-нибудь лихой комроты разместит здесь парочку своих взводов, и выгоняй потом...
   Выгнать, конечно, выгонишь, но будущая резиденция командарма уже не будет иметь того респектабельного вида...
   "Виллис" загнали во двор. Павлюка пристроили на первом этаже, а сами, не колеблясь, заняли по комнате на втором. Каждому хотелось хоть несколько деньков да пороскошествовать в отдельной комнате - вполне понятное желание для людей, почти четыре года живших в основном гамузом, с соседями, от которых никуда не денешься.
   Одесситу достались самые, на его взгляд, комфортные покои - супружеская спальня с солидной двуспальной кроватью, сработанной еще кайзеровскими мастерами на века. Студент согласно склонности к изящной словесности разместился в библиотеке. Книг там было не так уж и много, пара полок, но все равно интересно было в них покопаться. Кровати там, правда, не имелось, откуда она в библиотеке аккуратного немецкого особнячка, зато стоял обширный кожаный диван.
   Почти такой же точно обнаружился в хозяйском кабинете, где твердо решил обосноваться Капитан, проигнорировав робко предложенную Юттой комнату для гостей. Ему страшно понравился кабинет - там стояло медвежье чучело, на стенах развешано немало старинных сабель и пистолетов, а также с полдюжины старинных портретов и масса занятных безделушек. А комната для гостей была обычной, скучной...
   В общем, заселились. По рации штаба батальона связались со своими, доложили о выполнении задания, получили приказ ждать. Вернулись в дом, собрали стол, выставили бутылочку, пригласили Ютту. Неплохо посидели. Капитанская дочка начала понемногу оттаивать, хотя все еще боялась.
   Так они прожили в особнячке три дня - в блаженном безделье с дозволения начальства, а на войне такой Эдем нечасто случается.
   Все было бы прекрасно, если бы не красоточка Ютта...
   Они все были живые люди, молодые ребята, отнюдь не железные, со всеми свойственными возрасту желаниями и стремлениями. А в данной Конкретной ситуации, когда по дому порхала этакая лялечка, стремление было только одно. Выражаясь пошло, нестерпимо хотелось завалить Ютту в постельку и подольше оттуда не выпускать. Не нужно даже было созывать по этому поводу консилиум каждый прекрасно понимал: двум другим хочется того же самого, что и ему..
   Вот только провернуть это дело было трудновато. Имелись нешуточные препятствия.
   Каждый прекрасно понимал: если он начнет вдруг осаждать милую Ютту по-хорошему, двое других вполне резонно обидятся - а чем они-то хуже? И возникнет совершенно ненужная напряженность в отношениях внутри опергруппы.
   Можно было, конечно, и... Ну, не будем называть это очень уж цинично "силком". На войне это именуется несколько иначе: "методом вдумчивого убеждения". В конце концов, можно и убедить, сделать предложение, от которого оккупированная немочка ни за что не откажется...
   Похожие ситуации у них в логове недобитого врага уже случались. Но в том-то и оно, что - похожие. Для того, чтобы применить известные методы активного убеждения, нужна и очень важна соответствующая атмосфера.
   Вся загвоздка была в этом чертовом городишке - абсолютно мирном на вид, нисколечко не разрушенном. Здесь на улицах не прозвучало ни одного выстрела, здесь они не видели ни одной вражины в форме, здесь неоткуда было взяться соответствующему настрою, должной злости. Вот именно, хоть ты тресни! Атмосфера здесь, мать ее за ногу, была невероятно покойной. И оттого некие внутренние препоны не позволяли поступить с военной добычей незатейливо...
   Но и упускать ее не хотелось. А время шло, вот-вот могло нагрянуть начальство - коему, чего уж там, симпатичная хозяюшка могла и самому приглянуться. В любом случае им с появлением начальства предстояло отсюда выметаться.
   Как водится, помог счастливый случай.
   Капитан - как-никак хваткий особист - обратил внимание, что Ютта, частенько заходя к нему в библиотеку вроде бы легонько пококетничать, почесать язычок, что-то очень уж упорно трется возле папенькиного письменного стола и порой, когда думает, что незваный гость в ее сторону не смотрит, бросает на означенный стол очень уж заинтересованные взгляды...
   Капитан насторожился. Потом всерьез задумался. И, не теряя времени даром, взялся однажды за этот самый стол вплотную. Вынул все ящики, аккуратно сложил на полу, просмотрел содержимое и, не обнаружив ничего интересного, не вставляя их на место, принялся изучать сам стол гораздо скрупулезнее, как учили.
   В конце концов он определил, где находится тайник - и, поленившись искать какой-нибудь потайной шпенечек, попросту выворотил планку трофейным эсэсовским кинжалом.
   Тайничок оказался полнехонек...
   Кайзеровские золотые монеты (их там нашлось с полсотни) и всякие дамские драгоценные побрякушки, с каменьями и без, его нисколечко не заинтересовали - мы, товарищи, не барахольщики и не мародеры... Точно так же он без особого интереса поворошил коробочки с папашиными наградами, сразу отодвинул всевозможный бумажный хлам вроде документов на дом и банковских книжек.
   Гораздо интереснее был большой пухлый конверт, где лежало не менее чем дюжины две Юттиных фотографий - большого формата, на прекрасной немецкой бумаге, глянцевой, с затейливым обрезом.
   На одной Ютта снялась в том почти виде, в каком и в Советском Союзе щелкались офицерские невесты - китель накинут на плечи, фуражка залихватски нахлобучена совершенно не по уставу. Вот только из одежды на ней имелись только этот китель и эта фуражка. Крайне пикантный был снимочек.
   А остальные и того почище - красотка Ютта вообще в чем мама родила, в интересных позах.
   Этакие вот любовные сувенирчики, выполненные в духе буржуазного упадочного разврата. Как и следовало ожидать, обнаружился и снимочек бравого душки-офицерика в том самом кителе и той самой фуражке - майор люфтваффе, гнида такая.
   На обороте четким, разборчивым почерком была выполнена пространная лирическая надпись - этот самый Хельмут благодарил милую Ютту за незабвенные часы и выражал твердую уверенность, что они, часы эти незабвенные, когда-нибудь непременно повторятся.
   "Ага, держи карман шире, - хмуро подумал Капитан, складывая снимки аккуратной стопочкой. - Хрен тебе в зубы, если еще жив, а если сковырнулся, то и подавно пошел к чертовой матери..."
   Военный совет был созван незамедлительно.
   Снимки вдумчиво рассматривали под бутылочку, прений не было, обсуждение получилось кратким.
   Единогласно принятая резолюция была короткой и эмоциональной: "Если можно этому фрицу, чем мы хужее?"
   В общем, не целка, в конце концов...
   Те самые внутренние препоны куда-то вмиг подевались. Операция планировалась недолго, прорабатывалась четко и была претворена в жизнь практически немедленно, благо наступал вечер.
   Прекрасную Ютту пригласили в папенькин кабинет, продемонстрировали пикантные снимочки и, не теряя времени, стали ломать - а это они умели, приходилось работать и с диверсантами, и полицаями, и мало ли с кем еще...
   Один злой следователь и целых два добреньких.
   Это была старая, наработанная схема - но перепуганная Ютта понятия об этих схемах не имела и на приманку повелась быстро...