Бушков Александр Александрович. НКВД - Война с неведомым

   Так вот, ничего похожего! Даже Лейтенант, если он достаточно опытный, поступит иначе: не потащит на ту прогалину пяток броневиков, где они в самой точке приземления будут как на ладони, открытые любому инопланетному обстрелу... Нет уж! Поставит в отдалении артиллерийские батареи, бронетехнику если и пригонит, то опять-таки расположит на достаточном отдалении, чтобы при нужде могла действовать не только огнем, но и маневром. Все это - задачка на уровне командира взвода, если он кадровый, опытный. А эту операцию, надо полагать, планировали ба-альшие генералы... Нет, и это не версия.
   Зачем у нас отобрали огнестрельное оружие и выдали шашки? С марсианами воевать? Не смешите! И зачем с шашками нужно было стоять именно в такой позиции? И что это были за огни? И почему синяя ниточка тянулась с земли, а огни, наоборот, спускались с неба?
   Я и голову ломать больше не хочу Я ее столько лет ломал, надоело... Объяснений нет ни малейших.
   А ведь они должны быть, мать их так! Должны! Кто-то знает все до мельчайших подробностей, вот только кто? Каждая подробность, каждая деталь, каждая сцена имеет свой глубокий смысл, тут и сомневаться нечего. Вот только - какой?
   Что это вообще было такое? Ни малейшего объяснения...
   Понимаете теперь, что такое настоящее Необыкновенное? Вот именно так оно и выглядит.
   И самое поганое, что все это - было. Именно так, как я вам рассказал... В точности.
   Вот что это было? И знает же кто-то...
   Хотите, доктор, подвезу?
   Случилось это в октябре сорок первого - мы тогда все еще отступали.
   Я тогда была в звании военврача третьего ранга. Это означало одну шпалу на петлицах и соответствовало званию армейского Капитана. Система такая продержалась до сорок третьего, когда ввели погоны, и мы стали именоваться иначе:
   Капитан медицинской службы, майор. - ., и так далее. Только погоны у медиков были поуже, чем у остальных. Но это, наверное, неинтересно?
   Порядок тогда был такой, что командиры должны были дежурить на КП дивизии. Уже не помню, что было написано насчет этого в уставах, но это наверняка тоже неинтересно. Я просто хочу пояснить, почему оказалась в тот день на КП дивизии - дежурила в свой черед.
   Отдежурив, возвращалась в медсанбат примерно в час дня. От КП до медсанбата, до окраины деревни, было километров пять с небольшим, дорога одна, не петляла, так что при всем желании заблудиться невозможно. Справа тянулось редколесье, слева - болото. Стоял октябрь, я уже говорила, но погода выдалась теплая, ясная. Я специально подчеркиваю: все произошло в час дня, при ясном небе. Это мне до сих пор.., ну, не то чтобы не дает покоя, но кажется каким-то не правильным. Мне всегда казалось: уж если такое бывает на самом деле, то они.., ну, эти... Словом, им как бы полагается появляться после полуночи, в сумерках, об этом столько написано... Так вроде бы полагается?
   От КП я отошла примерно на километр, когда услышала сзади машину, а вскоре она меня и догнала: обычный "козлик", то есть легковой "газик" повышенной проходимости. "Виллисов" мы тогда еще и в глаза не видели, их стали привозить позже.
   Я сошла с колеи на обочину - колея была узкая. Машина остановилась. В ней был только водитель - прекрасно помню, с треугольничками в петлицах и пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-то не вглядывалась.
   Лицо... Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято говорить, простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее.., из весельчаков и балагуров. "Подывыся, дивчина, який я моторный". Отнюдь не первый парень на деревне - просто веселый и незатейливый. Вот, кстати, что любопытно, хотя и не имеет отношения к той истории: именно из ребят с такими лицами с равным успехом получались и настоящие герои, и последние шкуры. Но это не имеет отношения к той истории... В общем, лицо у него было простое, типичное, располагающее. Улыбка хорошая, белозубая, и все зубы - здоровые, белые, отличные, хоть колючую проволоку перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чисто профессионально обратила внимание на зубы - у нас на факультете была и стоматология, основы...
   Вот... Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросил совершенно непринужденно:
   - В расположение, доктор?
   Я его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видеть прежде. Или попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, на окраине, стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы у меня были, естественно, медицинские. Одна шпала - это уже не военфельдшер, это уже доктор, то есть военврач...
   Я в ответ.., не то чтобы кивнула - так неопределенно пожала плечами. Все же какая-никакая, а военная тайна - расположение отдельно взятого воинского подразделения, то есть медсанбата. Тогда с секретностью было строго, все уши прожужжали, да и основания были, нельзя все списывать на время и шпиономанию. Да что там далеко ходить, моим девчонкам пришлось однажды перевязывать самого настоящего диверсанта, немца, не русского предателя. Руку ему прострелили особисты, когда брали...
   Шофер покивал, с понимающим видом, потом сказал:
   - Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде.
   Или как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-то банальность но не пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставим в лучшем виде, домчим с ветерком и колокольцами...
   Я собиралась к нему сесть, не особенно и раздумывая. Не хотелось тащиться пешком в такую даль. И подозрений на его счет у меня, в общем, не имелось. Завезти меня куда-нибудь не в ту сторону он не мог - дорога, повторяю, была одна-единственная, тянулась вдоль болота. Развед группы немцев, что приходили с той стороны за "языком", вели себя иначе - никто из них не стал бы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти год, была обстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ. Словом, никакой опасности.
   И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что помешало? Шлевка. Шлевки это две кожаных пегли, на которых кобура подвешивается к ремню. На одной у меня распоролся шов, я давно заметила, но все не собралась починить - и как раз когда я шагнула к машине, шов разошелся окончательно, кобура вдруг провисла на одной петле, в первую секунду показалось, что кобура вообще оторвалась и падает...
   Я, чисто машинально, схватилась за нее, посмотрела на ремень. И, так уж получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краем глаза, боковым зрением.
   Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человек вовсе.
   Зрачки у него стали вертикальные, как у кошки. У людей таких не бывает. И зубы теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но... Не могу вам вразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне стало совершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом что-то не в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе уж не правильно. Лицевой угол, челюсти, нос - все стало не правильное. Был румяный, щекастый, а стал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то вроде кожи - желтоватой, сухой, не скучной человеческой кожей, а именно подобием кожи.
   Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше объяснить не умею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе. Чужая, непонятная тварь.
   Я шарахнулась, моментально, подальше. Сработал какой-то инстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки инстинктивно, стала дергать клапан, и ремешок, как назло, заело...
   А он... Я его теперь видела словно бы прежним - но не совсем. Вроде бы прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы проглядывало. То самое, что я видела краем глаза.
   Он, видимо, сориентировался - почти моментально. Понял, что я его раскусила. Лицо у него исказилось совсем не по-человечески, прошипел что-то вроде:
   - Ишшшь-ты...
   Я его интонацию в жизни не смогу повторить.
   Это уже был не человеческий голос - но и не звериный звук. Просто... Что-то настолько другое, не знаю, как и описать... Тварь прошипела разочарованно, зло, с нешуточной досадой, что у нее сорвалось'.
   - Ишшшь-ты...
   Я все еще дергала кобуру, отбежала еще дальше, а он вдруг рванул машину с места. Даже не пытался на меня наброситься. Рванул с места, моментально исчез из виду - дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак, машина в несколько секунд исчезла за поворотом...
   Пистолет я наконец выдернула, загнала патрон в ствол, только никого уже не было. Так и стояла с ТТ в руке. Тишина, солнышко, безлюдье полное, и меня колотит крупной дрожью...
   Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенно спокойно.
   И что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там все рассказать, попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместо шофера за рулем "козлика" сидела какая-то тварь?
   Вы бы на их месте отнеслись серьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши, вульгарно выражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда такое выражение).
   На войне с людьми это случается...
   Словом, я постояла-постояла, собралась с духом - и пошла дальше, прямехонько в медсанбат.
   Пистолет, правда, так и не спрятала, держала в руке со снятым предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и не увидела, добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила у часового, не проезжал ли "козлик" с белобрысым таким пареньком за рулем.
   Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал - он же не в расположение медсанбата ехал, а мимо...
   Вот такая история. Я была девушка городская, с высшим образованием, из интеллигентной семьи. Дома у нас никто и никогда не интересовался таким чертовщиной, мистикой, фольклором. Никаких верующих бабушек, никаких вечерних рассказов в духе "Вечеров на хуторе близ Диканьки". "Вечера" - это было совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама я была, естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал кто-то воспитана временем и страной...
   Но это со мной приключилось на самом деле, честное слово! Это была тварь в человеческом облике. Оборотень. Знаете, я и тогда была твердо уверена, и теперь стою на том же: если бы я все же села в машину, к этому там бы мне и конец. Потому что оно охотилось. Не могу объяснить, почему, но я это знаю совершенно точно.
   Оно охотилось на людей, на одинокого прохожего. Там бы мне и конец. Не знаю, почему оно не выскочило из машины, не бросилось на меня. Не берусь гадать. Да, я где-то читала впоследствии, гораздо позже - именно так, боковым зрением, глядя не прямо, и можно увидеть истинный облик какой-нибудь нечисти. Так в народе считают.
   И ведь оказалось, все правильно!
   Исчезали ли люди из расположения дивизии?
   В тех местах? Ну разумеется, случалось. На войне это бывает не так уж редко и официально именуется "пропал без вести", о чем родным отсылается соответствующее извещение. Мало ли что... Одного уволокла неприятельская разведка, другой попросту дезертировал, третий наступил на мину, и его разнесло в мелкие клочки. Всегда находились разумные, привычные объяснения. Чтобы предполагать нечто подобное моему случаю, нужно испытать это самому, а такое, к частью, случается довольно редко. Я в жизни не слышала от людей ничего подобного, никаких историй о встречах с чем-то подобным.., а впрочем, я и сама до-олго никому не рассказывала. Такие вещи человек обычно держит в себе, нет ведь ни доказательств, ни улик.
   Но это было со мной, чем хотите клянусь...
   Настырный мадьяр
   Сержант застрелил венгра. Всадил в него длинную очередь из ППШ шагов с десяти.
   Событие было не бог весть какое, не вызвавшее, если честно, ровным счетом никаких эмоций. Сержант воевал давненько, с сорок второго, то есть два с лишним года, и на счету у него было немало вражья - немцы, румыны, уже здесь - парочка венгров, еще до этого, нынешнего.
   Не безоружного шлепнул, в конце-то концов, и уж безусловно не мирного жителя - венгр был военный, в полной форме, в каске, с автоматом, не цветочки робирать вышел, не прохлаждаться...
   Наши брали небольшой городок на самой границе с Австрией. Немцы отступали, Венгрию они уже потеряли, и ловить им тут было нечего. Венгры тоже уже выдохлись - но вот местные партийцы еще кое-где пытались сопротивляться.
   Выскочивший на сержанта мадьяр был как раз партийным, судя по повязке со скрещенными стрелами на рукаве - салашисты долбанные, ничего удивительного, уже законы, бивали... Упрямый, как все фашисты. Вылетел из-за угла, вскинул автомат здешнего производства, судя по перекосившемуся лицу, собирался рубануть по сержанту очередь решительно и всерьез.
   Ну, а сержант опередил. Для него это был далеко не первый уличный бой. Мадьяр завалился на кучу кирпича возле угла полуразрушенного дома, чуть-чуть подергался и кончился. Убедившись в этом быстрым опытным взглядом, сержант махнул своим, и они бросились дальше, к окраине.
   Но этот "стрелочник" оказался последним.
   Больше сопротивления они нигде не встретили, городок был взят окончательно, и войска принялись в нем осваиваться.
   А с темнотой - началось...
   На ночлег взвод расположился в каком-то складе, капитальном строении с крохотными окнами в решетках. Венгерского никто не знал, но, судя по большим аляповатым вывескам и тому, что склад примыкал к домику, который определенно был магазином, принадлежала эта хоромина какому-то торговцу не из мелких. Грустно только, что и в магазине, и на складе было хоть шаром покати - не нашлось ничего, подходившего бы под категорию полезных в хозяйстве военных трофеев. И бесполезных тоже не было - лабаз, такое впечатление, вымели под метелку. Быть может, отступавшие немцы постарались, движимые тем же хозяйственным рефлексом. На складе все еще стоял слабый, но стойкий запах колбасы, копченостей и еще чего-то съестного - а мимо таких вещей ни один расторопный солдат любой армии ни за что не пройдет...
   Ночью сержант проснулся оттого, что в ноздри настойчиво лез другой запах, гораздо более неприятный, насквозь знакомый - душный, сладковатый запашок разложения.
   Он открыл глаза. Непонятно было, как это получается, что он видит окружающее, что твоя кошка - внутри огромной коробки с парой крохотных окошечек под самым потолком должно быть темно, как в погребе. И все же он отчетливо видел, что рядом вместо Васьки Кондакова лежит давешний мадьяр, и не просто лежит, а поглядывает. Лицо у него было определенно неживое этакой восковой белизны, стянутое гримасой, рот приоткрыт, да так и застыл но глаза смотрели, как живые. Воняя знакомым запашком начинавшегося разложения, венгр явственно издал звук, что-то вроде: "Хыр-хыр-хыр".
   Это был никакой не кошмар. Слишком реально бил в нос запах, и покрытый шинелью дощатый пол был жестким, пыльным, и все прочее, абсолютно все, свидетельствовало, что это не сон...
   Сержант заорал - чисто машинально. Поднялись две-три головы и тут же упали, никто не проснулся, привыкли, каждую ночь кто-нибудь вот так да орал во сне...
   Однако сам сержант не просыпался - а значит, и не спал вовсе, и покойничек в том самом мундире, с фашистскими стрелами на рукаве, со знакомой рожей, ухоженными усиками лежал рядом, все так же издавая свое "хыр-хыр-хыр"...
   Здесь был даже не страх, а что-то другое - быть может, ощущение острой не правильности момента. Сержант в жизни с таким не сталкивался, не верил ни в какую загробную жизнь и бродящих ночами мертвецов. Однако дохлый мадьяр был здесь, совсем рядом, лежал, таращился и хыркал...
   Сержант осторожненько приподнялся, переступая меж лежащими, отступил бочком-бочком, отошел в угол. Старательно пытался себе внушить, что все это ему только мерещится, бывает такое из-за расстроенных нервов. Закрыл глаза, прилег на свободное местечко, прижался к стене и попытался задремать.
   Очень быстро ноздри вновь ощутили противный запашок, и рядом послышалось: "Хыр-хыр-хыр"... Покойный опять был тут. Лежал, таращился в лицо и издавал прежние звуки, то ли хрюкал, то ли фыркал. Сержант крепко зажмурился, надеясь, что как-нибудь само собой обойдется. Время шло. Мертвец так его и не коснулся, и на том спасибо - но его присутствие чувствовалось совсем рядом: окоченевшее, распространявшее холодок тело - или только казалось, что веет этот холодок? - запах, хорканье...
   Сержант вскочил и решительно вышел во двор, под звезды. Видно было неподалеку бдительно прохаживавшегося часового. Достав кисет, сержант проворно, на ощупь свернул себе цигарку.
   Высек огонь, припалил, затянулся.
   Рядом послышалось хорканье, потянуло тлением. Чертов мадьяр торчал рядом, у самого плеча, фыркая и таращась. Часовой смотрел прямо на них, но никак не реагировал - и сержант понял, что тот не видит странного гостя...
   Так и прошло несколько часов до рассвета - когда сержант уходил внутрь, ложился и пытался задремать, мадьяр возникал рядом, укладывался - непонятно, как он оказывался меж сержантом и его соседом - и снова начиналось фырканье.
   Когда сержант выходил на свежий воздух, покойник очень быстро появлялся рядом...
   К утру он как-то незаметно улетучился. Выспаться сержант, как легко догадаться, не смог совершенно. День прошел кое-как, в обычных заботах командира отделения в только что взятом неприятельском городе.
   Ночью сержант добровольно напросился в караул, сославшись на бессонницу и на то, что выспался днем.
   С темнотой мадьяр опять возник неведомо откуда. Повернувшись, сержант обнаружил его прямо перед собой. На бледной роже появились темные пятна, как и следовало ожидать, кожу еще больше свело, так что рот кривился в застывшем оскале - одним словом, мертвец прошел следующую стадию разложения.
   И, пока сержант прохаживался вправо-влево - шагов двадцать в одну сторону, шагов двадцать в другую - венгр таскался за ним, как приклеенный. Все так же тянул свое дурацкое "Хыр-хыр-хыр", придвигаясь почти вплотную, но не касаясь.
   Он вовсе не был полупрозрачным видением, он выглядел вполне реальным, разлагающимся помаленьку мертвецом - только этот мертвец вместо того, чтобы лежать смирнехонько, вторую ночь таскался за тем, кто его застрелил, чуть ли не наступал на пятки...
   Сержант уже не боялся. Он попросту был злой, как черт. Раздражало его как раз то, что покойник ничего не предпринимал - не пытался сгрести за горло окостеневшей рукой, не проявлял никакой агрессии, вообще не прикасался. Торчал рядом, таращился неотрывно и тянул свое "хыр-хыр-хыр".
   Под утро он опять как-то незаметно пропал.
   На третью ночь снова заявился, пристроился к лежащему, еще более обезображенный, еще сильнее воняющий... В эту ночь смертельно уставший сержант смог все же уснуть. Спал урывками, видел короткие, какие-то дерганые сны. Просыпался то и дело, вдыхал трупную вонь, слышал хорканье... Проснулся с рассветом совершенно разбитый.
   Поделиться своим несчастьем он ни с кем не решался. Кто бы ему поверил? Никто ведь, кроме него самого, ночного гостя не видел. Деваться было некуда - они так и обитали в том складе.
   Краем уха сержант слышал, конечно, что подобных гостей испокон веков отгоняли молитвой либо наговорами - но, человек сугубо атеистический, он не знал молитв. И уж тем более наговоров.
   Вырос он в небольшом уральском городке, в рабочей семье, не имевшей никаких родственников в деревне, а ведь давно известно, что в городах знатоки заговоров, наговоров и прочей чернокнижной премудрости попадаются крайне редко, если они и есть, шифруются надежно. В деревне таких, ходили слухи, вроде бы побольше, даже несмотря на двадцать с лишним лет Советской власти - но не поедешь же в деревню их искать, даже если возникла такая житейская необходимость...
   Одним словом, сержант превосходно понимал, что совета, помощи и поддержки ему отыскать негде. Не к политруку же идти, не жаловаться, что убитый им фашистюга вопреки твердым установкам марксистско-ленинского мировоззрения три ночи подряд не дает покоя некрещеному советскому воину, кандидату в члены ВКП/б/... Вряд ли политрук мог бы чем-то помочь.
   Хорошо еще, на четвертый день их подняли по тревоге и передислоцировали в другой городок, километрах в десяти западнее. Вот там чертов мадьяр уже не появлялся. Никогда.
   Сержант клялся и божился, что все с ним произошло на самом деле. Больше всего, даже спустя многие годы, его бесило то, что он не мог понять: почему вдруг? Ему и до того венгра приходилось убивать врагов, да и после на его счету появилось еще с десяток - но ни один из них, ни до, ни после, не тревожил по ночам.
   А вот этот усатый фашистюга, чтоб ему ни дна, ни покрышки, отчего-то повадился беспокоить по ночам, и объяснения этому решительно не имелось. Ни материалистического, ни какого-либо иного. Случилось так однажды, вот и все...
   Охотничий трофей
   Весной сорок пятого наш артиллерийский полк действовал в Восточной Пруссии.
   Однажды мы разместили пушки в саду какого-то поместья. Все обитатели дома давно сбежали, там не было ни души. И мы, несколько офицеров, пользуясь свободной минуткой, пошли посмотреть дворец. Не из одного только любопытства - неизвестно еще было точно, пойдем мы дальше или остановился там на какое-то время. Следовательно, нужно было посмотреть, как и где разместить личный состав в случае второго варианта.
   Дворец был трехэтажный... Впрочем, следует оговориться: это тогда нам, молодым - кто из деревни, кто из коммуналки - дом казался самым настоящим дворцом. Впоследствии я просматривал книги, смотрел фильмы... Теперь-то можно с уверенностью сказать, что никакой это был не дворец, просто-напросто средней руки особняк.
   Возможно, хозяин был даже не титулованным, не генералом. Помещик, и не самый зажиточный.
   Но тогда мы впервые оказались за границей, ничего толком не видели, и дом нам казался дворцом. Кто-то припомнил слова Остапа Бендера: предводитель команчей жил в пошлой роскоши...
   Быть может, и не было там особенной роскоши, но, в любом случае, трехэтажный домина был обставлен с размахом и на совесть: старинная мебель, картины, всякие безделушки... Комнаты мы осматривали бегло, а вот в зале на втором этаже надолго задержались.
   Нашлось на что посмотреть. Сразу становилось ясно при всей нашей тогдашней неотесанности, что это был зал охотничьих трофеев, причем накопленных еще хозяйскими предками. Стояли там и чучела, на стенах висели головы - олени, серны, еще какая-то животина - было много охотничьего оружия, в том числе и очень старого.
   Вплоть до кремневых ружей и пик.
   А вдоль двух стен тянулись аккуратные, красивые стеклянные витрины в железной отделке. Там уже лежали не чучела и головы, а черепа: как всевозможных оленей и быков, судя по рогам, так и хищников - уж их-то по клыкам с травоядными не перепутаешь...
   Кому-то пришло в голову, что объяснение тут простое. Чучела со временем портятся, мех с шерстью рано или поздно придут в негодность, вот хозяин в своем домашнем музее и оставил от трофеев его дедов-прадедов одни черепа. Уж черепа-то - надолго.
   Так и оказалось. Над каждым экспонатом была приспособлена аккуратная бронзовая табличка, фасонная, затейливая, и на ней было что-то подробно изложено по-немецки, причем, естественно, готикой. Прочитать мы ничего не смогли. Немецкий все знали с грехом пополам на разговорном уровне - сотня самых необходимых слов, а то и поменьше. Профессионального знатока, переводчика среди нас не оказалось. А готический шрифт - штука весьма заковыристая. Если тебя не учили его понимать, ни за что не догадаешься, какая это обозначена буква. Иногда дело было в самых мелких отличиях.
   Но даты там были обозначены нормальными, арабскими цифрами. На каждой табличке. Тут уж никаких загадок. Число, месяц и год. Иногда, впрочем только месяц и год, а иногда - только год. Видимо, деды-прадеды не всегда вели подробные записи, ограничивались годом.
   Так вот, там попадались даты из девятнадцатого века и даже из восемнадцатого. Мы догадались правильно. За двести лет любое чучело придет в неприглядный вид, гораздо рациональнее вот так вот положить в витрину череп...
   Очень старые черепа, пожелтевшие, посеревшие... Практически все они были довольно искусно покрыты каким-то лаком. Очень тщательно обработаны. Один из наших на гражданке работал реставратором в музее, он в этом понимал толк.
   Сказал, очень аккуратная и качественная работа, старался специалист. Ну, это и понятно - такой помещик не стал бы нанимать кого попало...
   На иных черепах были дыры от пуль, а на других - нет. Должно быть, стреляли или рогатиной тыкали в туловище...
   Мы уже собирались уходить, когда наткнулись на это...
   В одной витрине, в отдельной лежал самый натуральный человеческий череп. Старый, пожелтевший. Мы так и оторопели. Первое, что пришло в голову - какие-то нацистские зверства. Мы уже К тому времени знали достаточно, это в сорок первом, поначалу, далеко не всему верили, что рассказывалось о немецких зверствах, втихомолку пропагандой считали...
   И тут же кто-то пошутил: дескать, это когда-то в старые времена хозяин застукал хозяйку с любовником. И черепушка эта - то ли ее самой, то ли любовника. Дворянский позор, стало быть, смывал кровью этот старорежимный фон-барон...
   А другой из нас вдруг обратил внимание на зубы... Мы, честно сказать, оторопели...
   Понимаете, сам череп был определенно человеческий, все соответствовало: и размеры, и пропорции. Повидали, разбирались...
   Но зубы у него были уж точно не человеческие. Большей своей частью. Скорее уж звериные.
   На верхней челюсти красовалось четыре натуральнейших звериных клыка два впереди, два на месте коренных. И на нижней - четыре таких же.
   Из остальных зубов примерно половина, передние главным образом, более-менее походила на человеческие. А вот остальные были хоть и не клыки, но от человеческих опять-таки отличались резко - острые такие...