Страница:
– Сама знаю, – сказала донна Роза. – Но, видишь ли, Джонни… Я тебе пересказала суть наших разговоров – а вот чего не могу передать, так это свои впечатления, поскольку словами это никак не изобразишь… Но, говорю тебе точно: тут пахнет прибылью. Уж этот-то благородный запах я всегда чуяла за милю, и не было у меня осечек, знаешь ли…
– Интересно, – задумчиво сказал Мазур.
– Не то слово. Чутье, Джонни, чутье! – она потрясла перед лицом сжатыми кулачками, откровенно злясь, но не на него, а на себя за то, что не может подыскать слова. – Эти ее недомолвки, обмолвки, взгляды затравленные, недоверие в голосе… Общие впечатления… Есть там что-то, мы уверены…
– Мы? – переспросил Мазур.
– А? – донна Роза бросила на него настороженный взгляд. – Я, разумеется, я… Вот я и подумала: грех не помочь родственнице, пусть и дальней, благо у меня есть на примете подходящий парень… Что скажешь?
– Не нравится мне это, – искренне сказал Мазур.
– Джонни! – в ее голосе прорезался металл.
– То есть – слушаюсь, адмирал! – отчеканил он, прекрасно помня, что о корабле еще ни слуху, ни духу, а карман по-прежнему пуст, ибо предусмотрительная донна Роза, заботясь о его пропитании и внешнем виде, налички в руки упорно не давала.
– Ну вот, это другое дело… Понимаешь ли, Джонни… Будь она кем-нибудь другим, но историк… Эти историки только на первый взгляд совершенно никчемные, но из этого пыльного хлама, в котором они копаются, иной раз можно выудить нечто стоящее… Когда я была совсем молодой и работала в Чаконе… официанткой, знала одного такого. Самый что ни на есть натуральный локо… блаженненький, этакая бумажная крыса в затертом пиджачке и прохудившихся ботинках… Вот только он однажды раскопал в городском архиве какие-то бумажки, из которых точно узнал, где лежит один из «золотых галеонов»… слышал про такие, ты же моряк? Ну вот!… И, мало того, хватило у него ума найти людей, которые его не грохнули и не ограбили, а честно выплатили долю, когда добрались до галеона в международных водах. Весь Чакон про это знал. Блаженный-то он блаженный, но успел еще пожить в каменном особняке с лакеями в белых перчатках и обеспечить детей…
– Думаешь, здесь что-то подобное?
– А вдруг, Джонни? Мало ли что могла откопать… Какой-нибудь тайник с индейским золотом. Знаешь, сколько его было и сколько не найдено до сих пор? У нас закопано столько кладов, не одних индейских – война за независимость, смуты, мятежи, две гражданских войны и три – с соседями…
– А что, если пустышку тянем? – спросил Мазур с видом заправского гангстера.
Донна Роза рассудительно ответила:
– Если вытянем пустышку, мы, по крайней мере, не потеряем ни гроша. Капиталовложений – ноль, зато в случае удачи – доля…
– Она что, так и предлагала долю? Открытым текстом?
– Ничего она не предлагала, – фыркнула донна Роза. – Я же говорю, крутила и виляла. Однако… Как, по-твоему, люди вроде нас сумеют при некоторых усилиях добиться доли? Вот то-то. Мы с тобой прошли суровую школу жизни, а? Что против нас какая-то ученая девица, пусть и с длиннющей родословной? Я сейчас…
Она подошла к высокому сейфу и, заслонив спиной от Мазура наборный диск, принялась его вращать. Мазур ухмыльнулся про себя: интересно, сколько визгу было бы, узнай она, что код ему и так известен? Если только Изабелла ничего не напутала. А вообще, не грех улучить минутку и порыться в этом ящике вдумчиво и неторопливо – вдруг да сыщется что-то интересное помимо пошлых денег и бижутерии. Хорошая идея. Стоит над ней подумать…
Донна Роза положила перед ним сверток и развернула пеструю ткань. Всмотревшись, Мазур поднял бровь подобно герою какого-то романа. Перед ним лежала весьма даже неплохая машинка – «Таурус», который бразильцы у себя клепают под присмотром итальянцев, военная модель, на базе девяносто второй «Беретты», магазин на пятнадцать патронов, регулируемый прицел и прочие удобства, разве что очередями не лупит, но это и ни к чему, очередями лупят, главным образом неумехи, а человек серьезный предпочитает одиночные выстрелы, из чего бы ни палил… Коробка с патронами – сотня, хоть заешься, парочка запасных обойм. Кобуры, разумеется, не допросишься – здешний народ относится к кобурам скрытого ношения примерно так же, как к накрашенным губам у мужиков, тутошние супермены запихивают пушку в карман или затыкают за пояс, полагая все прочее бабскими штучками…
– Думаю, это тебе поможет.
Приглядевшись, Мазур воздел уже обе брови, на середину лба. При всем его невежестве в испанском легко можно было догадаться, что это за карточка с его фотографией и скудным текстом, пересеченная трехцветной полосой колеров национального флага, мастерски заделанная в пластик. Сверху, крупными черными буквами, на ней значилось название именно той конторы, которая, как объяснил дон Себастьян, считалась политической полицией…
– Впечатляет? – самодовольно улыбнулась донна Роза, встретив его ошарашенный взгляд. —За деньги многое можно смастерить… Ты все же особенно ею не размахивай, береги на крайний случай, мало ли на кого можно наткнуться… Агент тайной полиции – это фигура. На бакланов действует, и не на них одних, у нас еще не успели забыть толком хунту.
Судя по фотографии – сделанной неизвестно где втайне от самого Мазура – щелкнули его не в том костюме, в коем он сюда заявился, а в новом уже, выбранном донной Розой самолично. Интересные дела. Малоприятные…
После некоторого колебания донна Роза все же сказала:
– И еще… Я тебе дам телефончик одного человека в Чаконе. У нас с ним были и есть кое-какие общие дела… но ты, в случае чего, к нему спиной не поворачивайся и особенно не откровенничай. В таких делах нет ни родни, ни кумовьев, каждый за себя… Усек?
– Не вчера родился, – сказал Мазур, покачивая на ладони новообретенную пушку.
Это называется – не было ни гроша, да вдруг алтын. Только что горевал легонько о том, что не осталось при нем ничего огнестрельного, и нате вам: один дарит очень даже приличный «Вальтер» с глушаком, другая – неплохую многозарядку сует… Еще разжиться бы, раз пошла такая пьянка, надежной трещоткой вроде той, с какой он работал базу, ну да ладно, жадность фраера сгубила… И без трещотки достаточно.
Поигрывая двоюродным братцем «Беретты», он спросил нейтральным тоном, решив подвергнуть родственные чувства донны Розы и ее облико морале легонькой проверке:
– Ну, хорошо… А предположим, там и в самом деле сыщется… ну, скажем, приличная груда индейского золота или еще что-нибудь, не менее заманчивое. Насколько далеко, по-твоему, мне нужно будет зайти, чтобы… чтобы мы, выражаясь деликатно, не остались в пролете и прогаре?
Донна Роза, долго и пытливо рассматривая его, наконец, чуть заметно усмехнулась с самым невинным видом и ответила столь же ровным, проникновенным тоном:
– Я так думаю, Джонни, ты у меня достаточно умный мальчик, чтобы сообразить, как именно тебе лучше всего защитить наши интересы. В первую очередь, наши. Так уж устроен наш мир, что каждый думает в первую очередь о себе, своя рубашка ближе к телу, не нами это заведено, не нам и менять… Тот парень, в Чаконе, мне вообще ни с какого боку не родственник…
«Ах ты, стервочка», – ласково подумал Мазур. – Ни словечка не вымолвила прямо, но вот взгляд настолько холоден и многозначителен, что заранее становится жалко эту самую дальнюю родственницу, историчку с американским дипломом – будь на месте Мазура кто-то другой, не такой душевный… Значит, у нее в Чаконе кто-то есть. И оборотистый, надо полагать, если сумел слепить такую вот ксиву. Да и ствол наверняка он подбирал – донна Роза, при всех ее деловых достоинствах, в оружии не разбирается совершенно, как приличной латиноамериканской даме, если только она не герильеро, и положено. Значит, третий. В Чаконе. Ну, поживем – увидим…
– Значит, молодая и красивая, я так понял? – ухмыльнулся Мазур. – А вот интересно, ежели мне придется в интересах дела… ревновать не будешь?
Дона Роза серьезно сказала:
– Джонни, дорогой, если это потребуется для дела, я тебе готова заранее отпустить все мыслимые грехи не хуже епископа Вентагуэрского – прости меня Пресвятая Дева за столь вольные шуточки… Лишь бы ты меня не обманывал. И вообще, я не ревнива, я просто прагматична. Что идет на пользу делу, то и хорошо, то и допустимо. И соответственно, все, что делу вредит, достойно порицания… Вот такое уж я расчетливое чудовище, – сказала она с оттенком гордости, – Всякие там чистоплюи меня, конечно, распнут и осудят, но посмотрела бы я на них, доведись им выкарабкиваться с самых низов… Ты-то, надеюсь, меня понимаешь?
– Конечно, милая, – сказал Мазур. – Чем я в жизни не грешил, так это чистоплюйством… Где же твоя загадочная родственница, вот кстати?
– Остановилась в отеле «Навидад». Я тебя туда отвезу. А напоследок… – ее лицо стало озабоченным и чуточку постаревшим. – Джонни, я очень на тебя надеюсь. Когда ты с ней уедешь, тебя никак нельзя будет проконтролировать… ну, или почти никак… И мне хочется верить, что не станешь глупить, не предашь слабую и беззащитную женщину…
– Будь спокойна, – сказал Мазур с интонациями положительного ковбоя из вестерна. – Мне здесь чертовски нравится, и, сдается мне, что гораздо выгоднее не предавать вас с доном Санчесом, а работать с вами честно. Особенно это тебя касается, милая, ты во мне приняла такое участие…
– Ах, Джонни…
Судя по ее томным глазам, никак не обойтись без долгого и прочувствованного прощания – вот туточки, за портьерой, на обширной койке, подчиняясь неизбежному, Мазур отложил пистолет, встал и заключил свою очередную подругу в страстные объятия, воззвав мысленно: «Родимое Отечество, отцы-командиры, знали бы вы, на какие жертвы ради вас приходится… »
Мысль оборвалась – с донной Розой, когда она в ударе, не особенно-то и отдашься посторонним размышлениям…
Часть третья
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Интересно, – задумчиво сказал Мазур.
– Не то слово. Чутье, Джонни, чутье! – она потрясла перед лицом сжатыми кулачками, откровенно злясь, но не на него, а на себя за то, что не может подыскать слова. – Эти ее недомолвки, обмолвки, взгляды затравленные, недоверие в голосе… Общие впечатления… Есть там что-то, мы уверены…
– Мы? – переспросил Мазур.
– А? – донна Роза бросила на него настороженный взгляд. – Я, разумеется, я… Вот я и подумала: грех не помочь родственнице, пусть и дальней, благо у меня есть на примете подходящий парень… Что скажешь?
– Не нравится мне это, – искренне сказал Мазур.
– Джонни! – в ее голосе прорезался металл.
– То есть – слушаюсь, адмирал! – отчеканил он, прекрасно помня, что о корабле еще ни слуху, ни духу, а карман по-прежнему пуст, ибо предусмотрительная донна Роза, заботясь о его пропитании и внешнем виде, налички в руки упорно не давала.
– Ну вот, это другое дело… Понимаешь ли, Джонни… Будь она кем-нибудь другим, но историк… Эти историки только на первый взгляд совершенно никчемные, но из этого пыльного хлама, в котором они копаются, иной раз можно выудить нечто стоящее… Когда я была совсем молодой и работала в Чаконе… официанткой, знала одного такого. Самый что ни на есть натуральный локо… блаженненький, этакая бумажная крыса в затертом пиджачке и прохудившихся ботинках… Вот только он однажды раскопал в городском архиве какие-то бумажки, из которых точно узнал, где лежит один из «золотых галеонов»… слышал про такие, ты же моряк? Ну вот!… И, мало того, хватило у него ума найти людей, которые его не грохнули и не ограбили, а честно выплатили долю, когда добрались до галеона в международных водах. Весь Чакон про это знал. Блаженный-то он блаженный, но успел еще пожить в каменном особняке с лакеями в белых перчатках и обеспечить детей…
– Думаешь, здесь что-то подобное?
– А вдруг, Джонни? Мало ли что могла откопать… Какой-нибудь тайник с индейским золотом. Знаешь, сколько его было и сколько не найдено до сих пор? У нас закопано столько кладов, не одних индейских – война за независимость, смуты, мятежи, две гражданских войны и три – с соседями…
– А что, если пустышку тянем? – спросил Мазур с видом заправского гангстера.
Донна Роза рассудительно ответила:
– Если вытянем пустышку, мы, по крайней мере, не потеряем ни гроша. Капиталовложений – ноль, зато в случае удачи – доля…
– Она что, так и предлагала долю? Открытым текстом?
– Ничего она не предлагала, – фыркнула донна Роза. – Я же говорю, крутила и виляла. Однако… Как, по-твоему, люди вроде нас сумеют при некоторых усилиях добиться доли? Вот то-то. Мы с тобой прошли суровую школу жизни, а? Что против нас какая-то ученая девица, пусть и с длиннющей родословной? Я сейчас…
Она подошла к высокому сейфу и, заслонив спиной от Мазура наборный диск, принялась его вращать. Мазур ухмыльнулся про себя: интересно, сколько визгу было бы, узнай она, что код ему и так известен? Если только Изабелла ничего не напутала. А вообще, не грех улучить минутку и порыться в этом ящике вдумчиво и неторопливо – вдруг да сыщется что-то интересное помимо пошлых денег и бижутерии. Хорошая идея. Стоит над ней подумать…
Донна Роза положила перед ним сверток и развернула пеструю ткань. Всмотревшись, Мазур поднял бровь подобно герою какого-то романа. Перед ним лежала весьма даже неплохая машинка – «Таурус», который бразильцы у себя клепают под присмотром итальянцев, военная модель, на базе девяносто второй «Беретты», магазин на пятнадцать патронов, регулируемый прицел и прочие удобства, разве что очередями не лупит, но это и ни к чему, очередями лупят, главным образом неумехи, а человек серьезный предпочитает одиночные выстрелы, из чего бы ни палил… Коробка с патронами – сотня, хоть заешься, парочка запасных обойм. Кобуры, разумеется, не допросишься – здешний народ относится к кобурам скрытого ношения примерно так же, как к накрашенным губам у мужиков, тутошние супермены запихивают пушку в карман или затыкают за пояс, полагая все прочее бабскими штучками…
– Думаю, это тебе поможет.
Приглядевшись, Мазур воздел уже обе брови, на середину лба. При всем его невежестве в испанском легко можно было догадаться, что это за карточка с его фотографией и скудным текстом, пересеченная трехцветной полосой колеров национального флага, мастерски заделанная в пластик. Сверху, крупными черными буквами, на ней значилось название именно той конторы, которая, как объяснил дон Себастьян, считалась политической полицией…
– Впечатляет? – самодовольно улыбнулась донна Роза, встретив его ошарашенный взгляд. —За деньги многое можно смастерить… Ты все же особенно ею не размахивай, береги на крайний случай, мало ли на кого можно наткнуться… Агент тайной полиции – это фигура. На бакланов действует, и не на них одних, у нас еще не успели забыть толком хунту.
Судя по фотографии – сделанной неизвестно где втайне от самого Мазура – щелкнули его не в том костюме, в коем он сюда заявился, а в новом уже, выбранном донной Розой самолично. Интересные дела. Малоприятные…
После некоторого колебания донна Роза все же сказала:
– И еще… Я тебе дам телефончик одного человека в Чаконе. У нас с ним были и есть кое-какие общие дела… но ты, в случае чего, к нему спиной не поворачивайся и особенно не откровенничай. В таких делах нет ни родни, ни кумовьев, каждый за себя… Усек?
– Не вчера родился, – сказал Мазур, покачивая на ладони новообретенную пушку.
Это называется – не было ни гроша, да вдруг алтын. Только что горевал легонько о том, что не осталось при нем ничего огнестрельного, и нате вам: один дарит очень даже приличный «Вальтер» с глушаком, другая – неплохую многозарядку сует… Еще разжиться бы, раз пошла такая пьянка, надежной трещоткой вроде той, с какой он работал базу, ну да ладно, жадность фраера сгубила… И без трещотки достаточно.
Поигрывая двоюродным братцем «Беретты», он спросил нейтральным тоном, решив подвергнуть родственные чувства донны Розы и ее облико морале легонькой проверке:
– Ну, хорошо… А предположим, там и в самом деле сыщется… ну, скажем, приличная груда индейского золота или еще что-нибудь, не менее заманчивое. Насколько далеко, по-твоему, мне нужно будет зайти, чтобы… чтобы мы, выражаясь деликатно, не остались в пролете и прогаре?
Донна Роза, долго и пытливо рассматривая его, наконец, чуть заметно усмехнулась с самым невинным видом и ответила столь же ровным, проникновенным тоном:
– Я так думаю, Джонни, ты у меня достаточно умный мальчик, чтобы сообразить, как именно тебе лучше всего защитить наши интересы. В первую очередь, наши. Так уж устроен наш мир, что каждый думает в первую очередь о себе, своя рубашка ближе к телу, не нами это заведено, не нам и менять… Тот парень, в Чаконе, мне вообще ни с какого боку не родственник…
«Ах ты, стервочка», – ласково подумал Мазур. – Ни словечка не вымолвила прямо, но вот взгляд настолько холоден и многозначителен, что заранее становится жалко эту самую дальнюю родственницу, историчку с американским дипломом – будь на месте Мазура кто-то другой, не такой душевный… Значит, у нее в Чаконе кто-то есть. И оборотистый, надо полагать, если сумел слепить такую вот ксиву. Да и ствол наверняка он подбирал – донна Роза, при всех ее деловых достоинствах, в оружии не разбирается совершенно, как приличной латиноамериканской даме, если только она не герильеро, и положено. Значит, третий. В Чаконе. Ну, поживем – увидим…
– Значит, молодая и красивая, я так понял? – ухмыльнулся Мазур. – А вот интересно, ежели мне придется в интересах дела… ревновать не будешь?
Дона Роза серьезно сказала:
– Джонни, дорогой, если это потребуется для дела, я тебе готова заранее отпустить все мыслимые грехи не хуже епископа Вентагуэрского – прости меня Пресвятая Дева за столь вольные шуточки… Лишь бы ты меня не обманывал. И вообще, я не ревнива, я просто прагматична. Что идет на пользу делу, то и хорошо, то и допустимо. И соответственно, все, что делу вредит, достойно порицания… Вот такое уж я расчетливое чудовище, – сказала она с оттенком гордости, – Всякие там чистоплюи меня, конечно, распнут и осудят, но посмотрела бы я на них, доведись им выкарабкиваться с самых низов… Ты-то, надеюсь, меня понимаешь?
– Конечно, милая, – сказал Мазур. – Чем я в жизни не грешил, так это чистоплюйством… Где же твоя загадочная родственница, вот кстати?
– Остановилась в отеле «Навидад». Я тебя туда отвезу. А напоследок… – ее лицо стало озабоченным и чуточку постаревшим. – Джонни, я очень на тебя надеюсь. Когда ты с ней уедешь, тебя никак нельзя будет проконтролировать… ну, или почти никак… И мне хочется верить, что не станешь глупить, не предашь слабую и беззащитную женщину…
– Будь спокойна, – сказал Мазур с интонациями положительного ковбоя из вестерна. – Мне здесь чертовски нравится, и, сдается мне, что гораздо выгоднее не предавать вас с доном Санчесом, а работать с вами честно. Особенно это тебя касается, милая, ты во мне приняла такое участие…
– Ах, Джонни…
Судя по ее томным глазам, никак не обойтись без долгого и прочувствованного прощания – вот туточки, за портьерой, на обширной койке, подчиняясь неизбежному, Мазур отложил пистолет, встал и заключил свою очередную подругу в страстные объятия, воззвав мысленно: «Родимое Отечество, отцы-командиры, знали бы вы, на какие жертвы ради вас приходится… »
Мысль оборвалась – с донной Розой, когда она в ударе, не особенно-то и отдашься посторонним размышлениям…
Часть третья
ЗОЛОТЫЕ МИРАЖИ ОКЕАНА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРИНЦЕССА ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА
Девушка спросила довольно неестественным тоном, с претензиями на развязность:
– Значит, вы и есть один из гангстеров тетушки Розы?
Ну, наконец-то, чудеса сродни библейским: немые заговорили… За все время пути она так и не проронила ни слова, даже старалась не смотреть на спутника, только порой морщилась страдальчески, когда он закладывал на дороге особенно лихой вираж…
Мазур убрал ногу с педали газа, и зеленый «лендровер» не первой молодости поехал по инерции, а там и вовсе остановился, прижавшись к обочине. Мазур выключил мотор и безмятежно закурил, откинувшись на спинку сиденья с потертой обивкой. На обочине густо росли какие-то высокие деревья, щетинился колючками кустарник, стояла тишина, временами из чащобы налетал ветерок, трепавший волосы пассажирам —машина была без верха, потому что до летних ливней еще далеко, это даже Мазур уже знал. Зима здесь – когда жарко и сухо, а лето – когда жарко и дождливо, других ярко выраженных времен года не имеется…
– Почему мы стоим? – спросила она напряженно.
Мазур лениво повернул голову и принялся откровенно ее разглядывать. Пожалуй, он и впрямь дал маху, полагая познакомиться с кривоногим «синим чулком», дипломированным американским историком. Ничего похожего: изящный профиль, длинные темные волосы, большие темные глаза, фигурка достойна внимания, вот только насчет затянутых в джинсы ножек не скажешь ничего определенного, кроме того, что они, безусловно, не кривые. Надо полагать, ларчик открывается просто: порода, мать ее. То самое, о чем говорила как-то покойница Бриджит: несколько поколений красавцев женились на красавицах, пока дела шли гладко, пока приносили доход плантации и не было нужды ради презренного металла жениться, скрепя сердце, на толстых купеческих дочках, а своих собственных не приходилось еще отдавать за набитых золотом пожилых буржуа… Своего рода селекция.
– Ну, что вы так смотрите? – спросила она еще тревожнее.
Мазур спокойно, даже лениво процедил:
– Во-первых, я не гангстер – авантюрист, бродяга, типичный представитель социального дна, но не гангстер. Во-вторых, дражайшая тетушка Роза – вовсе не предводительница гангстерской шайки. Она, согласен, занимается чуточку предосудительным бизнесом, аристократы вправе морщить носы… и посещать это самое заведение с поднятыми воротниками, кстати… но она все же не «крестная мать». И, наконец, в-третьих, и в-последних… По-моему, вы выбрали не совсем подходящий тон и не совсем подходящие термины в отношении людей, которые пошли навстречу вашим просьбам о помощи – и даже не стали обставлять эту помощь финансовыми требованиями… Уяснили?
Вид у темноволосой красавицы был определенно пристыженный. При других обстоятельствах Мазуру стало бы ее жалко, но он не хотел расслабляться. Не ждал ничего хорошего от предстоящей «командировки», поскольку научен был горьким опытом: сначала милая журналисточка, оказавшаяся полевым агентом ЦРУ, потом очаровашка Бриджит с ее наполеоновскими замыслами, наконец, дона Роза… Тенденция, однако? Следовало заранее смириться с тем, что и это дело дурно пахнет, а сидящая рядом с ним красотка, пусть конфузится сейчас не на шутку, наверняка при ближайшем изучении окажется очередным воплощением библейских пороков и черных замыслов. Научены горьким опытом, мерси… Нельзя расслабляться.
– Простите, – сказала она, то ли искренне раскаиваясь, то ли великолепно притворяясь. – Я не имела в виду… не хотела… я просто намеревалась…
– А короче?
– Я просто пыталась взять верный тон… Понимаете, с людьми вроде… с такими людьми… ну, в общем, я не знала, как держаться. Ясно вам?
– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Ну что ж, это похоже на правду. Девушка из хорошей семьи горделивых идальго, училась в Штатах… надо полагать, на Юге?
– Тетя Роза вам говорила?
– Я и сам вижу, – сказал Мазур. – У вас классический южный выговор. Луизиана?
– Алабама. Университет Дьюка. Слышали?
– Господи, откуда, мы университетов не кончали, – сказал Мазур чистую правду. – В общем, другая социальная среда, а? Интересно, кого вы ожидали увидеть? Развязного малого в шляпе набекрень, который то и дело прикладывается к фляжке, называет вас «деткой», глупо ржет, пошло шутит и то и дело пытается хлопать по заду? Ну, смелее!
– Если откровенно, что-то вроде…
– Ну, тогда мы квиты, – сказал Мазур. – Честно говоря, я тоже ожидал увидеть нечто другое. Очкастую кривоногую девицу в старушечьем платье, со стопкой книг под мышкой, распространяющую затхлый запах палеонтологических окаменелостей…
– Я – историк…
– Ну, в таком случае – затхлый запах исторических пергаментов…
Девушка улыбнулась почти спокойно:
– Ради точности – я специализируюсь на Второй мировой. Вторая мировая война на море.
– Все равно, – сказал Мазур. – Любой архив, я думаю, пылью пропах…
– Не всякий. Вы забыли про компьютерные архивы.
– А это чего? – спросил Мазур тоном классического деревенского увальня с соломой в волосах и вилами под мышкой.
– Вот теперь – притворяетесь. По-моему, вы не такой простой…
– Простыми, дипломированная сеньорита, бывают только карандаши, да и то не все, – сказал Мазур. – Итак… Кристина-Мария-Луиза-Вероника-Амалия, насколько мне известно? Можно ради экономии времени выбрать какое-то одно имя из пяти? Вряд ли вас все время зовут пятью, даже в кругу благородных идальго…
– Кристина.
– Жаль.
– Почему?
– Предпочел бы Луизу, – сказал Мазур безмятежно. – При звуке имени «Луиза» у меня отчего-то возникает перед глазами образ порочной, распущенной, но очаровательной француженки с томным синим взором и полуприкрытой кружевами грудью…
– Ваш идеал женщины, а? Или… – она прищурилась. – Или такая вас лишила невинности в каком-нибудь портовом борделе?
– Господи боже, – сказал Мазур, выезжая на шоссе. – Ваши предки будут вертеться в гробах, как жареный барашек на вертеле. Такой лексикон для правнучки конкистадоров…
– Двадцатый век, как-никак, – сказала она, усмехаясь. – Эмансипация и все такое…
– Понятно, – кивнул Мазур. – Откровенно говоря, я бы предпочел кривоножку в очках…
– Значит, я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, отчего же, – сказал Мазур. – Если речь идет о моих умозаключениях, то они таковы: с вами было бы весьма недурно побарахтаться в сарае на свежем сене, ночку-другую, но вот что касается постоянных, сложных и серьезных отношений – господи пронеси! Потому что такие как вы, своей сложной и утонченной натурой, яркой индивидуальностью всю душу вымотают. Но, повторяю, в сарае, да на свежем сене, без всяких обязательств…
Как он и рассчитывал, Кристина прямо-таки задохнулась от ярости, возмущенно отвернулась, уставилась на пролетающую мимо зеленую стену леса. Мазур ухмылялся про себя. Именно такую линию и следовало держать – то и дело злить ее, раздражать, сердить, выводить из себя. В ярости человек скорее проговорится, откроется, вообще, будет доступнее для анализа, для прокачки…
– Размечтались! – фыркнула она, по-прежнему отвернувшись.
– А вы что, лесбиянка? – невинным тоном поинтересовался Мазур. – Тут это, насколько я знаю, не в обычае, но в Штатах могли нахвататься…
Одной рукой удерживая машину на прежнем курсе, другой он ловко отразил попытку влепить ему нешуточную оплеуху. Вновь остановил машину, посмотрел на пассажирку:
– Желаете еще попробовать?
– Скотина, – выдохнула она, глядя исподлобья.
Мазур медленно покачал головой:
– Просто-напросто непосредственное дитя природы… Неотесанный и управляемый инстинктами морской волк… Кристина?
– Да? – отозвалась она, отвернувшись.
– Вы, в самом деле, очаровательны… А что, если я поставлю вопрос ребром? Я вас согласен охранять, беречь и защищать только в том случае, если вы будете сговорчивой девочкой… А?
– Что-о?!
– А только так.
– Тетушка Роза…
– Она мне не хозяйка, знаете ли. Я вольный стрелок.
Он ожидал очередной попытки влепить по физиономии и приготовился таковую отразить. Однако Кристина, превеликим усилием воли справившись с приступом гнева, вдруг спросила:
– Зачем вы ломаете комедию?
– Я? – очень натурально удивился Мазур. —Какая тут комедия? Я вам предлагаю сделку…
– Бросьте. Вы давно уже ломаете какую-то дурацкую комедию… С явным перебором. Вы еще «деткой» меня назовите…
– Ну, так ты будешь умницей, детка?
– Хватит вам! Это не ваш сценический образ!
– Возможно… – сказал Мазур серьезно.
– Что же вы придуриваетесь?
– Я не придуриваюсь, – серьезно сказал Мазур. – Я просто-напросто пытаюсь сориентироваться в ситуации. Потому что терпеть не могу неизвестности в некоторых делах. А это как раз тот случай. У вас какое-то предприятие, и дело зашло настолько далеко, что вам потребовался вооруженный охранник… Знаете, в такие игры умный человек не играет втемную. Что у вас стряслось?
– Потом узнаете.
– Когда?
– В свое время, когда мы выйдем в море… – она спохватилась и буквальным образом прикусила язычок.
Ага, выбранная тактика принесла кое-какие плоды…
– Прелестно, – сказал Мазур. – Еще и в море выходить? Что-то мы с Розой так не договаривались, я думал, вас просто нужно будет несколько дней охранять… А тут еще и море… Морем я уже сыт по горло. И, между прочим, прекрасно знаю, какие коллизии порой случаются, когда в море выходят не затем, чтобы доставить куда-то груз или половить рыбку, а для чего-то другого… Интересно, а вы имеете представление?
– Чисто теоретически. Потому и хотела подыскать надежного человека…
– Я надежный, право слово, – сказал Мазур. – Но только в том случае, если мне заранее расскажут честно и подробно, в чем дело, в чем загвоздка, в чем опасности…
– Боитесь упустить свою выгоду?
– Боюсь новых дырок в шкуре. Иные из них не лечатся… впрочем «выгода» – тоже неплохое слово…
Кристина повернулась и открыто посмотрела ему в лицо:
– Ну, так чего же вы хотите? Меня? Хорошо, я не девственница. Мы переберемся на заднее сиденье, я разденусь, и вы будете со мной делать, что хотите… но, предупреждаю: мне будет противно. Вот так. Я закрою глаза, стисну зубы и буду лежать как колода.
– А притвориться страстной ради дела? —спросил Мазур, у которого осталось стойкое впечатление, что не только он изучает, но и его подвергают прокачке.
– Не смогу. Не получится.
– Жаль… В таком случае – сорок процентов.
– От чего? – прищурилась Кристина.
– То есть как? – пожал плечами Мазур. – От всего.
– А вы не лопнете?
– Постараюсь уцелеть… Ну ладно, двадцать пять.
– А вы их заслужили?
– Заслужу. Изо всех сил.
– По-моему, вы опять ломаете комедию… кстати, как вас…
– Джонни.
– По последнему паспорту?
– По святому крещению.
– Да-а?
– Точно, – сказал Мазур веско.
На какое-то время воцарилась тишина. Порой мимо них в ту и в другую сторону пролетали машины со всей здешней лихостью.
– Ну, и что нового вы во мне на сей раз высмотрели? – спросила, наконец, Кристина так, словно искала единственно верный тон.
– Я понял, к какому типу женской красоты вы относитесь.
– Да-а? И к какому же?
– К типу женщин с картин Боттичелли, —сказал Мазур.
И, между прочим, не лукавил душой. Именно такое впечатление у него и создалось. Было в ней что-то от женщин Боттичелли – говоря возвышенно, тот самый налет светлой печали во взоре и всем облике, который Мазур всегда усматривал и в Венере, и в Юдифи, да и в других «Нельзя так открываться, – подумал он. – Это уже не маска с ней говорит, это ты собственными эмоциями и мыслями делишься, а этого категорически нельзя. Мало тебе было Ангелочка и Бриджит? Мало тебе Мэй Лань?»
– Вы продолжаете меня изумлять. Джонни, – сказала Кристина светским тоном. – Кто бы мог подумать, что простой моряк знает о Боттичелли…
– Дорогая сеньорита Кристина, – сказала он злорадно. – Вы, простите, не учитываете специфики моряцкого ремесла и нашей психологии. У моряков в каютах, знаете ли, всегда пришпилены к переборке, гм… не обремененные одеждой дамочки. И это вовсе не обязательно красотки из «Плейбоя». Есть масса репродукций великих картин, которые любой моряк рассматривает с утилитарной точки зрения… Вот и вся разгадка.
– А может, вы себя умышлено огрубляете?
– Вот уж нет, – сказал Мазур. – Честное слово, я простой моряк. Родился в Австралии, служил в армии, потом нанялся на корабль и с тех пор болтаюсь по белу свету… И такая жизнь меня вполне устраивает.
– Что-то вроде хиппи?
– Ничего подобного, – твердо сказал Мазур. – Хиппи – совсем другое. Грязные и ленивые, никчемные бездельники, не, способные ни гвоздь вбить, ни починить карбюратор в машине. Я же, не сочтите за похвальбу, многое умею делать. Просто мне нравится именно такая жизнь. Но это ведь отнюдь не значит, что я – тупой и ограниченный?
– Я, кажется, поняла…
– Что именно?
– Штампы, – сказала Кристина. – Устоявшиеся штампы. Вы, когда услышали обо мне, сразу вспомнили один устоявшийся штамп, а я – другой. Отсюда и все недоразумения… Что вы ухмыляетесь?
– Ну, это все же лучше, чем «скотина», – сказал Мазур.
– Значит, мы как-то начали понимать друг друга? И вы не будете больше выдвигать идиотские условия?
– А если все же буду? – сказал Мазур тихо и серьезно, без тени шутливости. – В исследовательских целях, а? Вы ведь ученый, хоть и молодой… Хорошо представляете, что такое исследования. Простите, вы не шутили насчет заднего сиденья. Ох, не шутили… Вы испытывали меня, изучали характер, прикидывали, что я за человек и чего от меня ждать… но вы, пожалуй, все же согласились бы уступить моим грязным домогательствам, а? Отсюда вытекает закономерный вопрос: в какую же это историю вляпалась милая девушка из хорошей семьи, получившая прекрасное воспитание и образование в Штатах? Если она готова стянуть джинсы и дать случайному охраннику на заднем сиденье, прямо на обочине… Готовы, готовы, не задирайте так носик…
Она ответила откровенным взглядом, в котором причудливо смешались и отчаяние и неуемная гордыня:
– А вы что, все же готовы воспользоваться тем, что девушке некуда податься?
– Говоря откровенно, я бы взял деньгами, – сказал Мазур. – Неужели вы не видите, что пальцы у меня скрючены алчностью, а глаза сверкают в приступе золотой лихорадки? – он мечтательно произнес: – Я не владею испанским, но знаю уже, как на этом языке звучит «золотая лихорадка»: фебре де оро… Как красиво, певуче и музыкально – фебре де оро… Что в сравнении с этим девушка на заднем сиденье, которая к тому же закрыла глаза от омерзения, стиснула зубы и лежит, как колода… Пусть даже она похожа на женщин с полотен Боттичелли… Алчность мною владеет, милая Кристина…
Ее лицо, как Мазур удовлетворенно отметил, было по-настоящему растерянным:
– Я решительно не могу вас понять… Ясно, что вы со мной играете, как кошка с мышкой, но понять вас не могу…
«Вот и прекрасно, милая, – мысленно воскликнул Мазур, испустив что-то вроде злодейского хохота, опять же мысленно. – Прекрасно просто. Значит, цель достигнута, и заморочил я тебе мозги настолько, что ты еще до-олгонько меня не прокачаешь… »
– И вас это злит? То, что вы не можете понять какого-то плебея?
– К чему эти термины? – отмахнулась она. – Мы живем в двадцатом веке… Но вы меня и в самом деле злите. А вас не злят люди, которых вам никак не удается понять?
– Значит, вы и есть один из гангстеров тетушки Розы?
Ну, наконец-то, чудеса сродни библейским: немые заговорили… За все время пути она так и не проронила ни слова, даже старалась не смотреть на спутника, только порой морщилась страдальчески, когда он закладывал на дороге особенно лихой вираж…
Мазур убрал ногу с педали газа, и зеленый «лендровер» не первой молодости поехал по инерции, а там и вовсе остановился, прижавшись к обочине. Мазур выключил мотор и безмятежно закурил, откинувшись на спинку сиденья с потертой обивкой. На обочине густо росли какие-то высокие деревья, щетинился колючками кустарник, стояла тишина, временами из чащобы налетал ветерок, трепавший волосы пассажирам —машина была без верха, потому что до летних ливней еще далеко, это даже Мазур уже знал. Зима здесь – когда жарко и сухо, а лето – когда жарко и дождливо, других ярко выраженных времен года не имеется…
– Почему мы стоим? – спросила она напряженно.
Мазур лениво повернул голову и принялся откровенно ее разглядывать. Пожалуй, он и впрямь дал маху, полагая познакомиться с кривоногим «синим чулком», дипломированным американским историком. Ничего похожего: изящный профиль, длинные темные волосы, большие темные глаза, фигурка достойна внимания, вот только насчет затянутых в джинсы ножек не скажешь ничего определенного, кроме того, что они, безусловно, не кривые. Надо полагать, ларчик открывается просто: порода, мать ее. То самое, о чем говорила как-то покойница Бриджит: несколько поколений красавцев женились на красавицах, пока дела шли гладко, пока приносили доход плантации и не было нужды ради презренного металла жениться, скрепя сердце, на толстых купеческих дочках, а своих собственных не приходилось еще отдавать за набитых золотом пожилых буржуа… Своего рода селекция.
– Ну, что вы так смотрите? – спросила она еще тревожнее.
Мазур спокойно, даже лениво процедил:
– Во-первых, я не гангстер – авантюрист, бродяга, типичный представитель социального дна, но не гангстер. Во-вторых, дражайшая тетушка Роза – вовсе не предводительница гангстерской шайки. Она, согласен, занимается чуточку предосудительным бизнесом, аристократы вправе морщить носы… и посещать это самое заведение с поднятыми воротниками, кстати… но она все же не «крестная мать». И, наконец, в-третьих, и в-последних… По-моему, вы выбрали не совсем подходящий тон и не совсем подходящие термины в отношении людей, которые пошли навстречу вашим просьбам о помощи – и даже не стали обставлять эту помощь финансовыми требованиями… Уяснили?
Вид у темноволосой красавицы был определенно пристыженный. При других обстоятельствах Мазуру стало бы ее жалко, но он не хотел расслабляться. Не ждал ничего хорошего от предстоящей «командировки», поскольку научен был горьким опытом: сначала милая журналисточка, оказавшаяся полевым агентом ЦРУ, потом очаровашка Бриджит с ее наполеоновскими замыслами, наконец, дона Роза… Тенденция, однако? Следовало заранее смириться с тем, что и это дело дурно пахнет, а сидящая рядом с ним красотка, пусть конфузится сейчас не на шутку, наверняка при ближайшем изучении окажется очередным воплощением библейских пороков и черных замыслов. Научены горьким опытом, мерси… Нельзя расслабляться.
– Простите, – сказала она, то ли искренне раскаиваясь, то ли великолепно притворяясь. – Я не имела в виду… не хотела… я просто намеревалась…
– А короче?
– Я просто пыталась взять верный тон… Понимаете, с людьми вроде… с такими людьми… ну, в общем, я не знала, как держаться. Ясно вам?
– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Ну что ж, это похоже на правду. Девушка из хорошей семьи горделивых идальго, училась в Штатах… надо полагать, на Юге?
– Тетя Роза вам говорила?
– Я и сам вижу, – сказал Мазур. – У вас классический южный выговор. Луизиана?
– Алабама. Университет Дьюка. Слышали?
– Господи, откуда, мы университетов не кончали, – сказал Мазур чистую правду. – В общем, другая социальная среда, а? Интересно, кого вы ожидали увидеть? Развязного малого в шляпе набекрень, который то и дело прикладывается к фляжке, называет вас «деткой», глупо ржет, пошло шутит и то и дело пытается хлопать по заду? Ну, смелее!
– Если откровенно, что-то вроде…
– Ну, тогда мы квиты, – сказал Мазур. – Честно говоря, я тоже ожидал увидеть нечто другое. Очкастую кривоногую девицу в старушечьем платье, со стопкой книг под мышкой, распространяющую затхлый запах палеонтологических окаменелостей…
– Я – историк…
– Ну, в таком случае – затхлый запах исторических пергаментов…
Девушка улыбнулась почти спокойно:
– Ради точности – я специализируюсь на Второй мировой. Вторая мировая война на море.
– Все равно, – сказал Мазур. – Любой архив, я думаю, пылью пропах…
– Не всякий. Вы забыли про компьютерные архивы.
– А это чего? – спросил Мазур тоном классического деревенского увальня с соломой в волосах и вилами под мышкой.
– Вот теперь – притворяетесь. По-моему, вы не такой простой…
– Простыми, дипломированная сеньорита, бывают только карандаши, да и то не все, – сказал Мазур. – Итак… Кристина-Мария-Луиза-Вероника-Амалия, насколько мне известно? Можно ради экономии времени выбрать какое-то одно имя из пяти? Вряд ли вас все время зовут пятью, даже в кругу благородных идальго…
– Кристина.
– Жаль.
– Почему?
– Предпочел бы Луизу, – сказал Мазур безмятежно. – При звуке имени «Луиза» у меня отчего-то возникает перед глазами образ порочной, распущенной, но очаровательной француженки с томным синим взором и полуприкрытой кружевами грудью…
– Ваш идеал женщины, а? Или… – она прищурилась. – Или такая вас лишила невинности в каком-нибудь портовом борделе?
– Господи боже, – сказал Мазур, выезжая на шоссе. – Ваши предки будут вертеться в гробах, как жареный барашек на вертеле. Такой лексикон для правнучки конкистадоров…
– Двадцатый век, как-никак, – сказала она, усмехаясь. – Эмансипация и все такое…
– Понятно, – кивнул Мазур. – Откровенно говоря, я бы предпочел кривоножку в очках…
– Значит, я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, отчего же, – сказал Мазур. – Если речь идет о моих умозаключениях, то они таковы: с вами было бы весьма недурно побарахтаться в сарае на свежем сене, ночку-другую, но вот что касается постоянных, сложных и серьезных отношений – господи пронеси! Потому что такие как вы, своей сложной и утонченной натурой, яркой индивидуальностью всю душу вымотают. Но, повторяю, в сарае, да на свежем сене, без всяких обязательств…
Как он и рассчитывал, Кристина прямо-таки задохнулась от ярости, возмущенно отвернулась, уставилась на пролетающую мимо зеленую стену леса. Мазур ухмылялся про себя. Именно такую линию и следовало держать – то и дело злить ее, раздражать, сердить, выводить из себя. В ярости человек скорее проговорится, откроется, вообще, будет доступнее для анализа, для прокачки…
– Размечтались! – фыркнула она, по-прежнему отвернувшись.
– А вы что, лесбиянка? – невинным тоном поинтересовался Мазур. – Тут это, насколько я знаю, не в обычае, но в Штатах могли нахвататься…
Одной рукой удерживая машину на прежнем курсе, другой он ловко отразил попытку влепить ему нешуточную оплеуху. Вновь остановил машину, посмотрел на пассажирку:
– Желаете еще попробовать?
– Скотина, – выдохнула она, глядя исподлобья.
Мазур медленно покачал головой:
– Просто-напросто непосредственное дитя природы… Неотесанный и управляемый инстинктами морской волк… Кристина?
– Да? – отозвалась она, отвернувшись.
– Вы, в самом деле, очаровательны… А что, если я поставлю вопрос ребром? Я вас согласен охранять, беречь и защищать только в том случае, если вы будете сговорчивой девочкой… А?
– Что-о?!
– А только так.
– Тетушка Роза…
– Она мне не хозяйка, знаете ли. Я вольный стрелок.
Он ожидал очередной попытки влепить по физиономии и приготовился таковую отразить. Однако Кристина, превеликим усилием воли справившись с приступом гнева, вдруг спросила:
– Зачем вы ломаете комедию?
– Я? – очень натурально удивился Мазур. —Какая тут комедия? Я вам предлагаю сделку…
– Бросьте. Вы давно уже ломаете какую-то дурацкую комедию… С явным перебором. Вы еще «деткой» меня назовите…
– Ну, так ты будешь умницей, детка?
– Хватит вам! Это не ваш сценический образ!
– Возможно… – сказал Мазур серьезно.
– Что же вы придуриваетесь?
– Я не придуриваюсь, – серьезно сказал Мазур. – Я просто-напросто пытаюсь сориентироваться в ситуации. Потому что терпеть не могу неизвестности в некоторых делах. А это как раз тот случай. У вас какое-то предприятие, и дело зашло настолько далеко, что вам потребовался вооруженный охранник… Знаете, в такие игры умный человек не играет втемную. Что у вас стряслось?
– Потом узнаете.
– Когда?
– В свое время, когда мы выйдем в море… – она спохватилась и буквальным образом прикусила язычок.
Ага, выбранная тактика принесла кое-какие плоды…
– Прелестно, – сказал Мазур. – Еще и в море выходить? Что-то мы с Розой так не договаривались, я думал, вас просто нужно будет несколько дней охранять… А тут еще и море… Морем я уже сыт по горло. И, между прочим, прекрасно знаю, какие коллизии порой случаются, когда в море выходят не затем, чтобы доставить куда-то груз или половить рыбку, а для чего-то другого… Интересно, а вы имеете представление?
– Чисто теоретически. Потому и хотела подыскать надежного человека…
– Я надежный, право слово, – сказал Мазур. – Но только в том случае, если мне заранее расскажут честно и подробно, в чем дело, в чем загвоздка, в чем опасности…
– Боитесь упустить свою выгоду?
– Боюсь новых дырок в шкуре. Иные из них не лечатся… впрочем «выгода» – тоже неплохое слово…
Кристина повернулась и открыто посмотрела ему в лицо:
– Ну, так чего же вы хотите? Меня? Хорошо, я не девственница. Мы переберемся на заднее сиденье, я разденусь, и вы будете со мной делать, что хотите… но, предупреждаю: мне будет противно. Вот так. Я закрою глаза, стисну зубы и буду лежать как колода.
– А притвориться страстной ради дела? —спросил Мазур, у которого осталось стойкое впечатление, что не только он изучает, но и его подвергают прокачке.
– Не смогу. Не получится.
– Жаль… В таком случае – сорок процентов.
– От чего? – прищурилась Кристина.
– То есть как? – пожал плечами Мазур. – От всего.
– А вы не лопнете?
– Постараюсь уцелеть… Ну ладно, двадцать пять.
– А вы их заслужили?
– Заслужу. Изо всех сил.
– По-моему, вы опять ломаете комедию… кстати, как вас…
– Джонни.
– По последнему паспорту?
– По святому крещению.
– Да-а?
– Точно, – сказал Мазур веско.
На какое-то время воцарилась тишина. Порой мимо них в ту и в другую сторону пролетали машины со всей здешней лихостью.
– Ну, и что нового вы во мне на сей раз высмотрели? – спросила, наконец, Кристина так, словно искала единственно верный тон.
– Я понял, к какому типу женской красоты вы относитесь.
– Да-а? И к какому же?
– К типу женщин с картин Боттичелли, —сказал Мазур.
И, между прочим, не лукавил душой. Именно такое впечатление у него и создалось. Было в ней что-то от женщин Боттичелли – говоря возвышенно, тот самый налет светлой печали во взоре и всем облике, который Мазур всегда усматривал и в Венере, и в Юдифи, да и в других «Нельзя так открываться, – подумал он. – Это уже не маска с ней говорит, это ты собственными эмоциями и мыслями делишься, а этого категорически нельзя. Мало тебе было Ангелочка и Бриджит? Мало тебе Мэй Лань?»
– Вы продолжаете меня изумлять. Джонни, – сказала Кристина светским тоном. – Кто бы мог подумать, что простой моряк знает о Боттичелли…
– Дорогая сеньорита Кристина, – сказала он злорадно. – Вы, простите, не учитываете специфики моряцкого ремесла и нашей психологии. У моряков в каютах, знаете ли, всегда пришпилены к переборке, гм… не обремененные одеждой дамочки. И это вовсе не обязательно красотки из «Плейбоя». Есть масса репродукций великих картин, которые любой моряк рассматривает с утилитарной точки зрения… Вот и вся разгадка.
– А может, вы себя умышлено огрубляете?
– Вот уж нет, – сказал Мазур. – Честное слово, я простой моряк. Родился в Австралии, служил в армии, потом нанялся на корабль и с тех пор болтаюсь по белу свету… И такая жизнь меня вполне устраивает.
– Что-то вроде хиппи?
– Ничего подобного, – твердо сказал Мазур. – Хиппи – совсем другое. Грязные и ленивые, никчемные бездельники, не, способные ни гвоздь вбить, ни починить карбюратор в машине. Я же, не сочтите за похвальбу, многое умею делать. Просто мне нравится именно такая жизнь. Но это ведь отнюдь не значит, что я – тупой и ограниченный?
– Я, кажется, поняла…
– Что именно?
– Штампы, – сказала Кристина. – Устоявшиеся штампы. Вы, когда услышали обо мне, сразу вспомнили один устоявшийся штамп, а я – другой. Отсюда и все недоразумения… Что вы ухмыляетесь?
– Ну, это все же лучше, чем «скотина», – сказал Мазур.
– Значит, мы как-то начали понимать друг друга? И вы не будете больше выдвигать идиотские условия?
– А если все же буду? – сказал Мазур тихо и серьезно, без тени шутливости. – В исследовательских целях, а? Вы ведь ученый, хоть и молодой… Хорошо представляете, что такое исследования. Простите, вы не шутили насчет заднего сиденья. Ох, не шутили… Вы испытывали меня, изучали характер, прикидывали, что я за человек и чего от меня ждать… но вы, пожалуй, все же согласились бы уступить моим грязным домогательствам, а? Отсюда вытекает закономерный вопрос: в какую же это историю вляпалась милая девушка из хорошей семьи, получившая прекрасное воспитание и образование в Штатах? Если она готова стянуть джинсы и дать случайному охраннику на заднем сиденье, прямо на обочине… Готовы, готовы, не задирайте так носик…
Она ответила откровенным взглядом, в котором причудливо смешались и отчаяние и неуемная гордыня:
– А вы что, все же готовы воспользоваться тем, что девушке некуда податься?
– Говоря откровенно, я бы взял деньгами, – сказал Мазур. – Неужели вы не видите, что пальцы у меня скрючены алчностью, а глаза сверкают в приступе золотой лихорадки? – он мечтательно произнес: – Я не владею испанским, но знаю уже, как на этом языке звучит «золотая лихорадка»: фебре де оро… Как красиво, певуче и музыкально – фебре де оро… Что в сравнении с этим девушка на заднем сиденье, которая к тому же закрыла глаза от омерзения, стиснула зубы и лежит, как колода… Пусть даже она похожа на женщин с полотен Боттичелли… Алчность мною владеет, милая Кристина…
Ее лицо, как Мазур удовлетворенно отметил, было по-настоящему растерянным:
– Я решительно не могу вас понять… Ясно, что вы со мной играете, как кошка с мышкой, но понять вас не могу…
«Вот и прекрасно, милая, – мысленно воскликнул Мазур, испустив что-то вроде злодейского хохота, опять же мысленно. – Прекрасно просто. Значит, цель достигнута, и заморочил я тебе мозги настолько, что ты еще до-олгонько меня не прокачаешь… »
– И вас это злит? То, что вы не можете понять какого-то плебея?
– К чему эти термины? – отмахнулась она. – Мы живем в двадцатом веке… Но вы меня и в самом деле злите. А вас не злят люди, которых вам никак не удается понять?