Страница:
– Слушай, – сказал Мазур. – Чтобы я не выглядел совершеннейшим идиотом, объясни ты в двух словах, из-за чего вы с ним поцапались…
– Ну ладно, – сказала Кристина. – Если в двух словах… В свое время отец хотел провести это предприятие с ним вместе, и даже кое-что рассказал… но потом они поссорились. Дон Хайме хотел, чтобы я за него вышла…
– Понятно, – кивнул Мазур. – Все денежки в одной семье… А ты, я так понимаю, отказалась?
– Как ты догадлив! Он меня нисколечко не прельщал… В общем, он не знает места, но знает, о чем идет речь…
– И он осерчал, я так понимаю?
– Ну да, – бледно улыбнулась Кристина. – Ему хотелось заполучить не только долю, но и меня…
– Я его понимаю… Что было дальше?
– Отца они подстерегли два месяца назад, на дороге, возле Чакона. Он выжил, повезло. Получил четыре пули. Сейчас он в клинике, в столице. Всеми делами пришлось заниматься мне…
– Ага, – сказал Мазур догадливо. – А на тебя у него рука не поднимается, а?
– Он все-таки идальго, отрезала Кристина. – Не так-то просто для человека подобного происхождения убить девушку своего круга. Воспитание и традиции…
– Да вдобавок матримониальные планы, нет?
– Вон он…
Мазур посмотрел в разбитое окно столовой. По мощеной кирпичом дорожке к дому, небрежно помахивая тростью, шествовал пожилой и крайне представительный сеньор: красивая проседь в волосах, усы и эспаньолка на старинный манер, серая тройка, белый галстук…
– Странно, что ты ломаешься, – сказал Мазур. – По-моему, вполне приличный жених. Море обаяния и шарма, а если вдобавок учесть родословную…
Кристина сверкнула на него глазами, что твоя пантера, но ответить колкостью не успела: потенциальный жених вошел в столовую, улыбаясь вежливо и благожелательно, с невыносимой галантностью поцеловал руку Кристине, сухо кивнул Мазуру, как какому-то конюху, опустился на стул в непринужденной позе. Положив обе ладони на изогнутую рукоять трости, посмотрел куда-то поверх головы Мазура и произнес что-то по-испански с видом надменным и пренебрежительным.
– Давайте говорить по-английски, – сказала Кристина с восхитительно равнодушным лицом. – Мой… друг не понимает по-испански.
– Охотно, – сказал дон Хайме на приличном английском, вновь глядя поверх Мазуровой макушки. – Я говорил: простите, не имел чести быть представленным…
– Меня зовут Джон, сказал Мазур. – Джон Смит. Адвокат сеньориты Кристины. Я из Филадельфии, изволили слышать? Адвокатская контора «Смит, Смит, Смит и Смит» Я – четвертый в списке Смит, который «И Смит». Город Филадельфия, цитадель американской демократии… не доводилось бывать?
– Доводилось, – не моргнув глазом, ответствовал дон Хайме. – Молодой человек, тысячу раз простите, но выговор у вас вовсе не американский…
– Помилуйте, я и не выдавал себя за урожденного американца, – светским тоном сказал Мазур. – Позволено ли мне будет осведомиться, отчего вы на меня так странно смотрите?
– Вам не кажется, что это вульгарная привычка – таскать пистолет за поясом?
– Господи! – сказал Мазур растроганно. – Наконец-то я встретил человека, который вопреки местным традициям отмечает вульгарность этого обычая… Вы тысячу раз правы, любезнейший дон Хайме. Пистолет за поясом – это плебейство… но я не виноват, что здесь именно так заведено и невозможно достать нормальную кобуру… Если вас пугает мой скромный пистолетишко, я его уберу…
– Молодой человек, – значительным тоном произнес дон Хайме. – Что бы меня по-настоящему напугать, нужно нечто большее, чем подобная игрушка… да и ее хозяин.
– Ну, тогда я уж и дальше буду сидеть с пушкой за поясом?
– Сделайте одолжение.
Мазур непринужденно повернулся к Кристине и сказал так, словно они были здесь одни:
– Дорогая, ты была права – чертовски забавный старичок…
Дон Хайме одарил его молниеносным, испепеляющим взглядом. Мазур в ответ на это улыбнулся простецки, широко, совершено идиотски. На несколько секунд повисло молчание, потом дон Хайме преспокойно спросил:
– Милая Кристина, где вы раскопали этого дешевого гангстера? – и любезно сообщил Мазуру: – В вашем облике есть некоторые недочеты, должен с прискорбием заметить. Полагалось бы носить шляпу фасона «борсалино», лихо заломленную набекрень, держать в уголке рта изжеванную сигару, а на пальце просто обязан красоваться огромный перстень…
– Я не сторонник скрупулезного следования окостеневшим традициям, – сказал Мазур. – Дон Хайме, вы сделали две ошибки. Даже три. Во-первых, я не гангстер, во-вторых, не дешевый. В-третьих, должен вам сказать откровенно: мне никогда не нравились люди, которые посылают своих холуев стрелять в девушек и поджигать коровники. Первое – подло, а второе – мелко. Ваши предки, я уверен, в гробах ворочаются…
– Оставьте в покое моих предков, – ледяным тоном произнес визитер.
– Да ради бога, – сказал Мазур. – Так вот, мне не нравятся люди, ведущие себя подобным образом. Иногда, если особенно допекут, я их, простите, убиваю…
С тем же каменным выражением лица дон Хайме произнес:
– Простите, милейший, а вас никогда не называли нахальным щенком?
Ба-бах!
Кристина невольно отшатнулась. Зато дон Хайме, не дрогнув, остался сидеть в своем кресле, держа обеими руками гнутую рукоять трости – хотя самой трости при рукояти уже не было, трость валялась на полу, перебитая пулей из «Тауруса».
– Неплохо, – произнес, наконец, дон Хайме, небрежно отшвырнув рукоять. – Оружием вы владеете мастерски, согласен… Но ведь это еще ничего не решает, я так думаю… Кристина, позвольте вам попенять на правах старого доброго знакомого, некогда державшего вас на руках, когда вы еще пребывали в младенческом возрасте… неужели вы всерьез рассчитываете чего-то добиться, наняв этого… – он многозначительно оборвал гладкую фразу.
Кристина, гордо выпрямившись в кресле, ответила с восхитившим Мазура выражением лица:
– А если предположить, что рассчитываю?
– Должно быть, на оплату услуг этого чистозо вы потратили последние деньги?
– Сеньорита, вас не затруднит перевести непонятное мне слово? – спросил Мазур спокойно. – Если оно имеет хоть чуточку уничижительный оттенок, я его выкину в окно…
– Да нет, пожалуй, – сказала Кристина. – «Чистозо» означает забавник.
– А, ну в таком случае дон Хайме покинет этот дом через дверь и на собственных ногах, так и быть, – сказал Мазур. – не вижу ничего оскорбительного…,
– Кристина, – настойчиво повторил дон Хайме. – Вы, должно быть, истратили на этого молодчика последние деньги?
– Это не ваше дело.
– Быть может… – сказал дон Хайме. – Однако должен заметить, что в этом случае вы весьма нерационально истратили деньги. Вам следовало бы поискать специалиста другого профиля… конкретнее говоря, специалиста по подводному плаванию… Вряд ли этот молодец умеет пользоваться аквалангом, а?
По тому как встрепенулась девушка, Мазур понял, что старый хрен метко угодил в какую-то болевую точку. Она была слишком гордой, чтобы задать прямой вопрос, но в ее глазах появилась такая тревога, такая беспомощность, что у Мазура неприятно царапнуло сердце.
Дон Хайме безмятежно улыбался:
– Вот именно, дорогая моя… Вы еще не знаете, но мне удалось отыскать сеньора Роблеса и побеседовать с ним о ваших делах. Сеньор Роблес оказался сговорчивым и понятливым молодым человеком – ну, а мне, не сочтите за похвальбу, всегда были свойственны логическое мышление и умение убеждать… Довольно быстро он согласился со мной, что участие в вашей… научной экспедиции было бы непростительной авантюрой, с которой серьезный человек не станет связываться…
– Вы его убили?
– Кристина! – с ласковой укоризной воскликнул дон Хайме. – Как у вас язык повернулся? Наши семьи двести лет жили по соседству, я никогда не давал повода… Наконец, я хочу, чтобы вы стали моей женой… К чему убивать совершенно неповинного человека, если есть другие аргументы, гораздо более приятные?
– И за сколько же он меня продал?
– Будьте уверены, сумма была солидной…
– Откуда у вас деньги? Вы же не богаче меня…
– Зато у меня есть друзья… а у вас их, похоже, не осталось, если не считать этого молодого человека, который столь дурно воспитан, что палит из пистолета в столовой приличного дома… Да и он под категорию друзей вряд ли подходит… Милейший сеньор Смит, не согласитесь ли прогуляться со мной по двору и обсудить некоторые финансовые вопросы?
– Я бы охотно сообщил, как вам лучше всего употребить ваши денежки, – сказал Мазур. – Но тут, во-первых, присутствует дама, а, во-вторых, не хочется вновь осквернять столовую в приличном доме, на сей раз словами… Но вы меня все равно поняли, а?
– Речь идет о весьма больших деньгах…
– У меня еще четырнадцать патронов в обойме, – сказал Мазур. – А вот причин вас жалеть у меня нет. Ни единой. Так что держите язык за зубами…
– Невероятно, – произнес дон Хайме, таким тоном, словно не играл, а всерьез не мог поверить в услышанное. – Такие молодчики от денег не отказываются…
– Он не наемник, – перебила Кристина, все так же гордо восседая в кресле. – Он мой любовник.
– Боже мой, – дон Хайме самым что ни на есть трагическим видом обвел взглядом шеренгу потемневших фамильных портретов. – Это все проклятые Соединенные Штаты с их вольностью нравов… Говорил же я, что не следовало вас отпускать в эту богопротивную страну с ее полным упадком нравов… Слышали бы вас…
– Вы собираетесь сказать что-то еще? – тоном герцогини, распекающей нерадивого слугу, спросила Кристина.
– Пожалуй, – кивнул дон Хайме, безусловно, пораженный в самое сердце столь шокирующей новостью. – Что же, если дела обстоят именно так… не пора ли подвести кое-какие итоги? Аквалангиста у вас больше нет. Без него вся затея бесполезна, вам самой лучше и не браться… Остается одно: передать все дела мне. Хотя вы и удручили меня до последней степени столь шокирующими известиями, я все же готов выделить вам двадцать пять процентов…
– А почему не пятьдесят? – саркастически усмехнулась Кристина.
Дон Хайме спокойно разъяснил:
– Простите, это невозможно. У меня были крупные расходы, и условия игры таковы, что более двадцати пяти процентов я вам никак не могу выделить. Для вас, в вашем положении, это все равно фантастическая сумма… Это полмиллиона долларов….
«Нехило, мать твою!» – воскликнул Мазур про себя и поднялся с кресла. Присев на подлокотник, крайне вольно обнял Кристину за плечи и, склонившись к ее уху, громко произнес, умышленно нанизывая вульгаризмы:
– Кристи, на твоем месте я не верил бы этому старому козлу ни на грош. Чует мое сердце, он тебе не отслюнит ни цента. Обязательно наколет. Еще прикончит, чего доброго, хорошо, если просто оставит на бобах…
Он чувствовал, как девушка напряглась от его бесцеремонных объятий – но из роли она выйти не могла, недавнее шокирующее заявление обязывало… Кристина не шелохнулась. Сказала задумчиво:
– По-моему, ты прав, Джонни… У меня точно такие же впечатления.
– Кристина! – укоризненно воззвал дон Хайме. – Как вы только могли подумать?! Ваш отец был моим другом…
– И как вы с ним поступили?
– Неужели вы подозреваете меня в причастности к этому… инциденту? Могу поспорить, это влияние вашего…
Мазур видел глаза девушки – и, ориентируясь на их выражение, как ни в чем не бывало сказал:
– У меня, конечно, не сыщется столько благородных предков, да и гербов отроду не водилось… И все же, милейший дон Хайме, я, кажется, знаю, каким качеством должен обладать истый идальго… Он должен тонко чувствовать, когда его присутствие становится совершенно неуместным, и ему, пусть мысленно, желают убраться к чертовой матери…
– Молодой человек, этот дом – не ваш…
– Хозяйка присоединяется к мнению гостя, – произнесла Кристина холодно.
Мазур усмехнулся:
– Вы, кажется, имели честь подметить, что в моем облике чего-то недостает? По-моему, в вашем тоже, благородный дон. Вам следует вместо этого галстука повязать пестрый платочек – и вот тогда ничем не будете отличаться от старых педиков из притонов французских кварталов Нового Орлеана…
Какое-то время висело тяжелое молчание.
– Бросьте, – сказал Мазур. – Вы не мифологическое животное василиск, и взглядом убивать определенно не умеете. А если не терпится, мы можем выйти во двор и решить нашу проблему, как кабальеро в старые времена. У вас пистолет в кармане, я и отсюда вижу… Значит, игра будет честная. Полагаю, снизойдете до плебея? Если вам мало словесного оскорбления, я могу и пощечину влепить…
Все-таки великое дело – порода… Дон Хайме, бледный, как полотно – а вот внутри, несомненно, кипящий, как вулкан – произнес с достойной уважения невозмутимостью:
– Оскорбить идальго может только равный, поэтому драться с вами я не буду.
– Да ну, какое тут благородство и фамильная спесь, – сказал Мазур. – Не хотите рисковать, когда на кону такой куш?
– Совершенно верно, – без выражения откликнулся дон Хайме. – В конце концов, это тоже серьезный мотив. Чего ради я должен рисковать, подставляясь под пулю гангстера? Я искренне надеюсь, что у нас будет еще случай встретиться при более благоприятных обстоятельствах… Честь имею откланяться. Он покосился в сторону. – Обломки моей трости можете взять себе. Рукоять серебряная, и вы сможете выручить за нее долларов десять…
Мазур, подавшись вперед, произнес сквозь зубы:
– Если ты, старая сволочь, не заберешь свои деревяшки, я тебе в спину шарахну без оглядки на традиции…
После недолгого обмена взглядами дон Хайме пожал плечами, с видом непринужденным и не сломленным подобрал обломки трости, вежливо поклонился и направился к выходу упругой походкой хозяина жизни. Спина у него оставалась безукоризненно прямой, голову он держал высоко, и со спины, надо отдать должное, его вполне можно было принять за двадцатилетнего лейтенанта в штатском. Мазур видел в разбитое окно, как благородный дон все той же безукоризненной походочкой шагает к воротам.
– Ты знаешь, я на досуге обожаю пофилософствовать, – сказал он задумчиво. – Как-то вывел для себя определение смертельно опасного врага. По-моему, это тот, кто отвечает трем требованиям: имеет возможность тебя угрохать, желает этого достаточно сильно, и, наконец, настроен решительно. Сдается мне, твой сосед всем трем требованиям отвечает. Не хочу тебя пугать, но очень похоже, он и с тобой больше церемониться не будет. В конце концов, ты не единственная на земле красавица, уж извини.
– Я знаю, – отозвалась Кристина тусклым голосом. – Теперь он и меня прикончит при случае.
– Какого же черта ты ему брякнула насчет любовника? Не могла не понимать, что лишаешь бедолагу последней надежды.
– Именно этого мне и хотелось. – Отрезала она. – Отца я ему не прощу. Пора было внести полную ясность… Боже мой, он ведь не врал насчет Роблеса. Если бы врал, Роблес давно бы приехал. Все рухнуло, все…
– Роблес, значит, аквалангист… – протянул Мазур. – Море, море… Он должен был нырять к… цели?
– Ты удивительно догадлив…
– И теперь у тебя нет ни денег, ни аквалангиста, – вслух рассуждал Мазур.
– Придется самой.
Мазур посмотрел на нее, присвистнул:
– Русалочка… Какая там глубина?
– Ну, футов сто…
– Как мы это небрежно произнесли… – сказал Мазур. – Сто футов. То есть добрых тридцать метров… Ты что, ныряла с аквалангом?
– Да, в Штатах. У меня есть сертификат…
– Ну, даже так… – произнес он с преувеличенным почтением. – А сколько у тебя погружений?
– Много.
– А точнее?
– Не менее дюжины.
– Понятно, – сказал Мазур. – Любительский сертификат каких-нибудь ускоренных курсов… А максимальная глубина, на которую ты ныряла?
– Какая тебе разница?
– Все-таки?
– Ну, футов на сорок…
– Один раз, а?
–Два.
– Немногим лучше. Два раза на сорок футов, под бдительным присмотром инструктора, который больше пялился на твою попку в бикини, чем учил всерьез… И еще десяток бултыханий на мелководье. С такими достижениями нечего и соваться на сотню футов, даже на привязи. Угробишься.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Я – аквалангист, – сказал Мазур.
И выругал себя последними словами, но ничего нельзя было изменить. Она вскинула глаза, и трудно было сказать, чего там больше, недоверия или яростной надежды:
– Ты?! Тетя Роза говорила, что ты – парашютист… Десантник.
– То-то и оно, – сказал Мазур уверенно. – Знаешь, что такое паралангист? Боже, чему вас учили в университете… Паралангист – это десантник, одинаково хорошо владеющий как парашютом, так и аквалангом. Прыгаешь с парашютом в море, отцепляешь стропы и ныряешь, превращаешься из птички в рыбку. Понимаешь? Так что говорю тебе как специалист: с такой подготовкой ты точно в пять минут угробишься на ста футах… Ни единого шанса.
– Ты правда… специалист?
– Сама можешь проверить.
«Ну что тебе смирно-то не сиделось? – попрекнул он себя. – Распустил хвост, павлин хренов… Мало ты видел красивых девок и мало их имел? На кой хрен тебе эта принцесса печального образа?»
Совесть ныла не так уж и сильно. Но все равно, не стоило связываться. Проще всего и полезнее для дела было бы плюнуть на все, уехать отсюда, забиться в какую-нибудь дыру вроде отеля с хорошей репутацией (благо донна Роза, отправляя на дело, снабдила все же приличной суммой на расходы в долларах и местной валюте) и проторчать там безвылазно несколько дней, пока не придет корабль. Документов, правда нет… ничего, бывают ситуации, когда можно обойтись и без них, если бумажник туго набит. Снять угол в частном секторе, частники, как во всем мире, при виде бумажек с крупным номиналом паспорт не особенно и требуют…
Но ведь нет прямого запрета на такие именно действия? Вот то-то и оно. Отданные ему приказы были сформулированы с учетом ситуации достаточно обтекаемо: лечь на дно, не привлекая к себе внимания, пересидеть и переждать… Но с формальной точки зрения он ничего и не нарушал. Он просто лег на дно. Таким вот образом. Кто будет его искать в компании кладоискателей, потихоньку ушедших в море? Как-никак в море нет ни контрразведки, ни тайной полиции, ни вездесущих цэрэушников, ни розыскных листов…
– Сколько ты хочешь? – спросила она вдруг.
Мазур спохватился и подумал, что в его образе можно быть добрым и отзывчивым – зато никак нельзя показать себя законченным альтруистом. Капитализм кругом, буржуазный мир, царство чистогана. Австралийский бродяга просто обязан алкать…
– Десять процентов, – сказал он браво. – Дон Хайме упоминал о пятистах тысяч как двадцати пяти процентах… Даже с моими скверными оценками по математике в школе легко вычислить, что общая сумма составляет два миллиона. Вот и давай десять процентов. Ну что, по рукам?
– Интересно, а почему ты просишь так мало? – в ее глазах была настороженность. – Всего десять?
– Откровенно? – с той же лихостью продолжал Мазур. – Во-первых, я, честно тебе скажу, не верю до конца, что речь идет о реальном кладе. Столько я повидал простаков, которые тянули пустышку… Во-вторых… ты знаешь, я достаточно долго помотался по свету, чтобы уяснить: не стоит ставить перед собой чересчур нереальные цели. Я не представляю, зачем мне миллион. Я не смог бы с ним управиться должным образом. А вот двести тысяч – сумма более реальная, осязаемая, земная. Я точно представляю, что смогу сделать на двести тысяч – купить в Сиднее приличный бар или создать свое туристическое агентство – ну, знаешь, выезды на катерах, погружения с аквалангом у Большого барьерного рифа… Наконец, с такими деньгами можно всерьез думать о капитанском дипломе. А миллион… Нет, с миллионом я не управлюсь. Для настоящего размаха очень уж мало, а для меня нынешнего – очень уж много…
– Нет, я тебя порой упорно не понимаю…
– Штампы все, штампы, – сказал Мазур. – Отрешиться от них нужно, вот и все. Ну ладно, ладно! Чтобы ты не терзалась сложностями, предлагаю самый простой и убедительный вариант: когда найдем клад, я всех вас быстренько перережу, не забыв над тобой персонально, понятное дело, перед смертью надругаться, заберу денежки себе и смоюсь куда-нибудь в Майями проматывать их на доступных красоток. А то и старую миллионершу подцеплю, прикинувшись удачливым бизнесменом. Очарую, женюсь на ней, а потом утоплю в ванне и буду наслаждаться жизнью, не вспоминая про вас, убиенных… Так тебе больше нравится?
– Джонни, оставь…
– Тогда – десять процентов? – спросил Мазур. – И ужин при свечах в хорошем ресторане где-нибудь в Чаконе и пара медленных танцев… И все на этом. А?
– Ты или чертовски хороший парень, или…
– Или. Как ты думаешь, кто по ночам в маске упыря режет запоздавших путников на большой дороге? А президента Кеннеди кто убрал? То-то…
В глазах у нее было все больше надежды и все меньше недоверия. Мазур с присущей ему скромностью подумал: «Что ни говори, а мое злодейское обаяние себя оказывает. Надо полагать, именно благодаря ему иные роковые красотки запаздывали меня убить, посчитав не особенно опасной дичью… Что же у тебя за душой, красотка с прекрасным и трагическим взором? Должно что-то быть, обязано… »
– Послушай, – сказал он решительно. – Тебе не кажется, что пора мне кое-что рассказать? Боже, упаси, я не пытаюсь выспросить у тебя место…
– А я и сама не знаю места, – усмехнулась она, помаленьку обретая душевное равновесие. – Так что пытать меня бессмысленно, а глотку перерезать рано…
– Жаль, а я уж было настроился… – сказал Мазур. – Ну, а что же это все-таки? В самом деле, золотой галеон?
– Бриллианты.
– В море? – с сомнением спросил Мазур. – А как они туда попали?
– Милях в ста от побережья, возле одного из островков в сорок пятом году затонула немецкая подводная лодка. Перед самым концом войны. Она выполняла какую-то секретную миссию. И в сейфе у капитана лежали бриллианты, предназначавшиеся кому-то здесь… надо полагать, не рядовому агенту. О ней все забыли, вернее, не знали толком, где именно она пошла ко дну.
– Ага. И кто-то продал твоему отцу совершенно точную карту…
– Не совсем. Понимаешь, несколько лет назад он очень помог одному человеку… вытащил его из серьезных неприятностей, потому что с тем человеком поступили несправедливо, он был не виноват, так впоследствии и оказалось… А полгода назад он приехал к отцу. И рассказал о себе. Он и был офицером на той лодке. Единственным, кто уцелел, когда ее потопили. У него совершенно не было денег, а у отца – пусть и немного, но для такой экспедиции достаточно… почти. Отец взял в долю дона Хайме, но они поссорились, я тебе уже рассказывала…
– Интересно, – сказал Мазур. – Подводная лодка, говоришь…
Кристина быстро сказала:
– Существовала такая лодка, я проверяла. Каждая немецкая субмарина носила свой номер…
– Я знаю. Моряк как-никак.
– Ну вот… Я искала в архивах… Лодка под этим номером и в самом деле по всем бумагам проходит пропавшей без вести, по времени все совпадает – она и в самом деле ушла в Атлантику и никогда не вернулась. Весь ее экипаж с тех пор тоже так и числится пропавшим без вести… Я посылала запросы – это нетрудно было замаскировать самым обычным сбором материала для работы, никаких подозрений… Была такая подлодка. И исчезла.
– Ну, этому я верю, – сказал Мазур. – А вот твой немец у меня, уж прости, сразу вызывает подозрения. В свое время, да будет тебе известно, объявлялся доподлинный кок с «Мари Целесты»… слышала про «Марию Целесту»?
– Ну, разумеется.
– Вот только очень быстро выяснилось, что кок-то липовый… А «пассажиров „Титаника“» в свое время шлялось по репортерам столько, что и сосчитать невозможно. В истории мореплавания масса самозванцев… А мнимых кладов не меньше, чем на суше.
Кристина прищурилась:
– А что, не было реальных морских кладов?
– Сколько угодно, – вынужден был признать Мазур.
– Вот видишь…
– И все же… Кинематографом попахивает. Или – авантюристом, который…
– Хочет вытрясти из нас денежки? – понятливо подхватила Кристина. – Мы и сами об этом думали, и я не ребенок и отец – человек с обширным жизненным опытом… Понимаешь ли, Джонни, дела обстоят так, что особых денег этот немец из нас не выудил. Он, если точнее, вообще не получил от нас ни гроша наличными. Да, отец купил суденышко для ловли креветок – но оно как числилось по бумагам его собственностью, так ею и остается. Да, я на свои деньги заказала два акваланга…
– Почему два?
– Потому что хотела идти на пару с Роблесом…
– И он тебя не отговаривал? Если нет – то никакой это не специалист и жалеть о нем незачем…
– Отговаривал, – сказала Кристина. – В тех же выражениях, что и ты… Не отвлекайся. Так вот, акваланги тоже остаются нашей собственностью. Где же тут выманивание денег? Ах да, мы еще сняли немцу квартирку в пригороде, заплатили за месяц вперед… Но это такие смешные деньги, что всерьез о них говорить… Где ты тут усматриваешь его корысть?
Мазур сказал упрямо:
– Ну, в конце концов… Негде ему было жить и не на что, вот и придумал всю эту историю, чтобы потрясти доверчивых простаков. Люди и не такое плетут ради тарелки супа или стаканчика виски за чужой счет…
– Ты уже попросту упрямишься, по лицу видно…
– Черт его знает… – сказал Мазур. – В конце-то концов, бывают и настоящие клады… Значит, он в Чаконе? Ты меня с ним сведешь? Посмотрю, что за немец…
– Ну ладно, – сказала Кристина. – Если в двух словах… В свое время отец хотел провести это предприятие с ним вместе, и даже кое-что рассказал… но потом они поссорились. Дон Хайме хотел, чтобы я за него вышла…
– Понятно, – кивнул Мазур. – Все денежки в одной семье… А ты, я так понимаю, отказалась?
– Как ты догадлив! Он меня нисколечко не прельщал… В общем, он не знает места, но знает, о чем идет речь…
– И он осерчал, я так понимаю?
– Ну да, – бледно улыбнулась Кристина. – Ему хотелось заполучить не только долю, но и меня…
– Я его понимаю… Что было дальше?
– Отца они подстерегли два месяца назад, на дороге, возле Чакона. Он выжил, повезло. Получил четыре пули. Сейчас он в клинике, в столице. Всеми делами пришлось заниматься мне…
– Ага, – сказал Мазур догадливо. – А на тебя у него рука не поднимается, а?
– Он все-таки идальго, отрезала Кристина. – Не так-то просто для человека подобного происхождения убить девушку своего круга. Воспитание и традиции…
– Да вдобавок матримониальные планы, нет?
– Вон он…
Мазур посмотрел в разбитое окно столовой. По мощеной кирпичом дорожке к дому, небрежно помахивая тростью, шествовал пожилой и крайне представительный сеньор: красивая проседь в волосах, усы и эспаньолка на старинный манер, серая тройка, белый галстук…
– Странно, что ты ломаешься, – сказал Мазур. – По-моему, вполне приличный жених. Море обаяния и шарма, а если вдобавок учесть родословную…
Кристина сверкнула на него глазами, что твоя пантера, но ответить колкостью не успела: потенциальный жених вошел в столовую, улыбаясь вежливо и благожелательно, с невыносимой галантностью поцеловал руку Кристине, сухо кивнул Мазуру, как какому-то конюху, опустился на стул в непринужденной позе. Положив обе ладони на изогнутую рукоять трости, посмотрел куда-то поверх головы Мазура и произнес что-то по-испански с видом надменным и пренебрежительным.
– Давайте говорить по-английски, – сказала Кристина с восхитительно равнодушным лицом. – Мой… друг не понимает по-испански.
– Охотно, – сказал дон Хайме на приличном английском, вновь глядя поверх Мазуровой макушки. – Я говорил: простите, не имел чести быть представленным…
– Меня зовут Джон, сказал Мазур. – Джон Смит. Адвокат сеньориты Кристины. Я из Филадельфии, изволили слышать? Адвокатская контора «Смит, Смит, Смит и Смит» Я – четвертый в списке Смит, который «И Смит». Город Филадельфия, цитадель американской демократии… не доводилось бывать?
– Доводилось, – не моргнув глазом, ответствовал дон Хайме. – Молодой человек, тысячу раз простите, но выговор у вас вовсе не американский…
– Помилуйте, я и не выдавал себя за урожденного американца, – светским тоном сказал Мазур. – Позволено ли мне будет осведомиться, отчего вы на меня так странно смотрите?
– Вам не кажется, что это вульгарная привычка – таскать пистолет за поясом?
– Господи! – сказал Мазур растроганно. – Наконец-то я встретил человека, который вопреки местным традициям отмечает вульгарность этого обычая… Вы тысячу раз правы, любезнейший дон Хайме. Пистолет за поясом – это плебейство… но я не виноват, что здесь именно так заведено и невозможно достать нормальную кобуру… Если вас пугает мой скромный пистолетишко, я его уберу…
– Молодой человек, – значительным тоном произнес дон Хайме. – Что бы меня по-настоящему напугать, нужно нечто большее, чем подобная игрушка… да и ее хозяин.
– Ну, тогда я уж и дальше буду сидеть с пушкой за поясом?
– Сделайте одолжение.
Мазур непринужденно повернулся к Кристине и сказал так, словно они были здесь одни:
– Дорогая, ты была права – чертовски забавный старичок…
Дон Хайме одарил его молниеносным, испепеляющим взглядом. Мазур в ответ на это улыбнулся простецки, широко, совершено идиотски. На несколько секунд повисло молчание, потом дон Хайме преспокойно спросил:
– Милая Кристина, где вы раскопали этого дешевого гангстера? – и любезно сообщил Мазуру: – В вашем облике есть некоторые недочеты, должен с прискорбием заметить. Полагалось бы носить шляпу фасона «борсалино», лихо заломленную набекрень, держать в уголке рта изжеванную сигару, а на пальце просто обязан красоваться огромный перстень…
– Я не сторонник скрупулезного следования окостеневшим традициям, – сказал Мазур. – Дон Хайме, вы сделали две ошибки. Даже три. Во-первых, я не гангстер, во-вторых, не дешевый. В-третьих, должен вам сказать откровенно: мне никогда не нравились люди, которые посылают своих холуев стрелять в девушек и поджигать коровники. Первое – подло, а второе – мелко. Ваши предки, я уверен, в гробах ворочаются…
– Оставьте в покое моих предков, – ледяным тоном произнес визитер.
– Да ради бога, – сказал Мазур. – Так вот, мне не нравятся люди, ведущие себя подобным образом. Иногда, если особенно допекут, я их, простите, убиваю…
С тем же каменным выражением лица дон Хайме произнес:
– Простите, милейший, а вас никогда не называли нахальным щенком?
Ба-бах!
Кристина невольно отшатнулась. Зато дон Хайме, не дрогнув, остался сидеть в своем кресле, держа обеими руками гнутую рукоять трости – хотя самой трости при рукояти уже не было, трость валялась на полу, перебитая пулей из «Тауруса».
– Неплохо, – произнес, наконец, дон Хайме, небрежно отшвырнув рукоять. – Оружием вы владеете мастерски, согласен… Но ведь это еще ничего не решает, я так думаю… Кристина, позвольте вам попенять на правах старого доброго знакомого, некогда державшего вас на руках, когда вы еще пребывали в младенческом возрасте… неужели вы всерьез рассчитываете чего-то добиться, наняв этого… – он многозначительно оборвал гладкую фразу.
Кристина, гордо выпрямившись в кресле, ответила с восхитившим Мазура выражением лица:
– А если предположить, что рассчитываю?
– Должно быть, на оплату услуг этого чистозо вы потратили последние деньги?
– Сеньорита, вас не затруднит перевести непонятное мне слово? – спросил Мазур спокойно. – Если оно имеет хоть чуточку уничижительный оттенок, я его выкину в окно…
– Да нет, пожалуй, – сказала Кристина. – «Чистозо» означает забавник.
– А, ну в таком случае дон Хайме покинет этот дом через дверь и на собственных ногах, так и быть, – сказал Мазур. – не вижу ничего оскорбительного…,
– Кристина, – настойчиво повторил дон Хайме. – Вы, должно быть, истратили на этого молодчика последние деньги?
– Это не ваше дело.
– Быть может… – сказал дон Хайме. – Однако должен заметить, что в этом случае вы весьма нерационально истратили деньги. Вам следовало бы поискать специалиста другого профиля… конкретнее говоря, специалиста по подводному плаванию… Вряд ли этот молодец умеет пользоваться аквалангом, а?
По тому как встрепенулась девушка, Мазур понял, что старый хрен метко угодил в какую-то болевую точку. Она была слишком гордой, чтобы задать прямой вопрос, но в ее глазах появилась такая тревога, такая беспомощность, что у Мазура неприятно царапнуло сердце.
Дон Хайме безмятежно улыбался:
– Вот именно, дорогая моя… Вы еще не знаете, но мне удалось отыскать сеньора Роблеса и побеседовать с ним о ваших делах. Сеньор Роблес оказался сговорчивым и понятливым молодым человеком – ну, а мне, не сочтите за похвальбу, всегда были свойственны логическое мышление и умение убеждать… Довольно быстро он согласился со мной, что участие в вашей… научной экспедиции было бы непростительной авантюрой, с которой серьезный человек не станет связываться…
– Вы его убили?
– Кристина! – с ласковой укоризной воскликнул дон Хайме. – Как у вас язык повернулся? Наши семьи двести лет жили по соседству, я никогда не давал повода… Наконец, я хочу, чтобы вы стали моей женой… К чему убивать совершенно неповинного человека, если есть другие аргументы, гораздо более приятные?
– И за сколько же он меня продал?
– Будьте уверены, сумма была солидной…
– Откуда у вас деньги? Вы же не богаче меня…
– Зато у меня есть друзья… а у вас их, похоже, не осталось, если не считать этого молодого человека, который столь дурно воспитан, что палит из пистолета в столовой приличного дома… Да и он под категорию друзей вряд ли подходит… Милейший сеньор Смит, не согласитесь ли прогуляться со мной по двору и обсудить некоторые финансовые вопросы?
– Я бы охотно сообщил, как вам лучше всего употребить ваши денежки, – сказал Мазур. – Но тут, во-первых, присутствует дама, а, во-вторых, не хочется вновь осквернять столовую в приличном доме, на сей раз словами… Но вы меня все равно поняли, а?
– Речь идет о весьма больших деньгах…
– У меня еще четырнадцать патронов в обойме, – сказал Мазур. – А вот причин вас жалеть у меня нет. Ни единой. Так что держите язык за зубами…
– Невероятно, – произнес дон Хайме, таким тоном, словно не играл, а всерьез не мог поверить в услышанное. – Такие молодчики от денег не отказываются…
– Он не наемник, – перебила Кристина, все так же гордо восседая в кресле. – Он мой любовник.
– Боже мой, – дон Хайме самым что ни на есть трагическим видом обвел взглядом шеренгу потемневших фамильных портретов. – Это все проклятые Соединенные Штаты с их вольностью нравов… Говорил же я, что не следовало вас отпускать в эту богопротивную страну с ее полным упадком нравов… Слышали бы вас…
– Вы собираетесь сказать что-то еще? – тоном герцогини, распекающей нерадивого слугу, спросила Кристина.
– Пожалуй, – кивнул дон Хайме, безусловно, пораженный в самое сердце столь шокирующей новостью. – Что же, если дела обстоят именно так… не пора ли подвести кое-какие итоги? Аквалангиста у вас больше нет. Без него вся затея бесполезна, вам самой лучше и не браться… Остается одно: передать все дела мне. Хотя вы и удручили меня до последней степени столь шокирующими известиями, я все же готов выделить вам двадцать пять процентов…
– А почему не пятьдесят? – саркастически усмехнулась Кристина.
Дон Хайме спокойно разъяснил:
– Простите, это невозможно. У меня были крупные расходы, и условия игры таковы, что более двадцати пяти процентов я вам никак не могу выделить. Для вас, в вашем положении, это все равно фантастическая сумма… Это полмиллиона долларов….
«Нехило, мать твою!» – воскликнул Мазур про себя и поднялся с кресла. Присев на подлокотник, крайне вольно обнял Кристину за плечи и, склонившись к ее уху, громко произнес, умышленно нанизывая вульгаризмы:
– Кристи, на твоем месте я не верил бы этому старому козлу ни на грош. Чует мое сердце, он тебе не отслюнит ни цента. Обязательно наколет. Еще прикончит, чего доброго, хорошо, если просто оставит на бобах…
Он чувствовал, как девушка напряглась от его бесцеремонных объятий – но из роли она выйти не могла, недавнее шокирующее заявление обязывало… Кристина не шелохнулась. Сказала задумчиво:
– По-моему, ты прав, Джонни… У меня точно такие же впечатления.
– Кристина! – укоризненно воззвал дон Хайме. – Как вы только могли подумать?! Ваш отец был моим другом…
– И как вы с ним поступили?
– Неужели вы подозреваете меня в причастности к этому… инциденту? Могу поспорить, это влияние вашего…
Мазур видел глаза девушки – и, ориентируясь на их выражение, как ни в чем не бывало сказал:
– У меня, конечно, не сыщется столько благородных предков, да и гербов отроду не водилось… И все же, милейший дон Хайме, я, кажется, знаю, каким качеством должен обладать истый идальго… Он должен тонко чувствовать, когда его присутствие становится совершенно неуместным, и ему, пусть мысленно, желают убраться к чертовой матери…
– Молодой человек, этот дом – не ваш…
– Хозяйка присоединяется к мнению гостя, – произнесла Кристина холодно.
Мазур усмехнулся:
– Вы, кажется, имели честь подметить, что в моем облике чего-то недостает? По-моему, в вашем тоже, благородный дон. Вам следует вместо этого галстука повязать пестрый платочек – и вот тогда ничем не будете отличаться от старых педиков из притонов французских кварталов Нового Орлеана…
Какое-то время висело тяжелое молчание.
– Бросьте, – сказал Мазур. – Вы не мифологическое животное василиск, и взглядом убивать определенно не умеете. А если не терпится, мы можем выйти во двор и решить нашу проблему, как кабальеро в старые времена. У вас пистолет в кармане, я и отсюда вижу… Значит, игра будет честная. Полагаю, снизойдете до плебея? Если вам мало словесного оскорбления, я могу и пощечину влепить…
Все-таки великое дело – порода… Дон Хайме, бледный, как полотно – а вот внутри, несомненно, кипящий, как вулкан – произнес с достойной уважения невозмутимостью:
– Оскорбить идальго может только равный, поэтому драться с вами я не буду.
– Да ну, какое тут благородство и фамильная спесь, – сказал Мазур. – Не хотите рисковать, когда на кону такой куш?
– Совершенно верно, – без выражения откликнулся дон Хайме. – В конце концов, это тоже серьезный мотив. Чего ради я должен рисковать, подставляясь под пулю гангстера? Я искренне надеюсь, что у нас будет еще случай встретиться при более благоприятных обстоятельствах… Честь имею откланяться. Он покосился в сторону. – Обломки моей трости можете взять себе. Рукоять серебряная, и вы сможете выручить за нее долларов десять…
Мазур, подавшись вперед, произнес сквозь зубы:
– Если ты, старая сволочь, не заберешь свои деревяшки, я тебе в спину шарахну без оглядки на традиции…
После недолгого обмена взглядами дон Хайме пожал плечами, с видом непринужденным и не сломленным подобрал обломки трости, вежливо поклонился и направился к выходу упругой походкой хозяина жизни. Спина у него оставалась безукоризненно прямой, голову он держал высоко, и со спины, надо отдать должное, его вполне можно было принять за двадцатилетнего лейтенанта в штатском. Мазур видел в разбитое окно, как благородный дон все той же безукоризненной походочкой шагает к воротам.
– Ты знаешь, я на досуге обожаю пофилософствовать, – сказал он задумчиво. – Как-то вывел для себя определение смертельно опасного врага. По-моему, это тот, кто отвечает трем требованиям: имеет возможность тебя угрохать, желает этого достаточно сильно, и, наконец, настроен решительно. Сдается мне, твой сосед всем трем требованиям отвечает. Не хочу тебя пугать, но очень похоже, он и с тобой больше церемониться не будет. В конце концов, ты не единственная на земле красавица, уж извини.
– Я знаю, – отозвалась Кристина тусклым голосом. – Теперь он и меня прикончит при случае.
– Какого же черта ты ему брякнула насчет любовника? Не могла не понимать, что лишаешь бедолагу последней надежды.
– Именно этого мне и хотелось. – Отрезала она. – Отца я ему не прощу. Пора было внести полную ясность… Боже мой, он ведь не врал насчет Роблеса. Если бы врал, Роблес давно бы приехал. Все рухнуло, все…
– Роблес, значит, аквалангист… – протянул Мазур. – Море, море… Он должен был нырять к… цели?
– Ты удивительно догадлив…
– И теперь у тебя нет ни денег, ни аквалангиста, – вслух рассуждал Мазур.
– Придется самой.
Мазур посмотрел на нее, присвистнул:
– Русалочка… Какая там глубина?
– Ну, футов сто…
– Как мы это небрежно произнесли… – сказал Мазур. – Сто футов. То есть добрых тридцать метров… Ты что, ныряла с аквалангом?
– Да, в Штатах. У меня есть сертификат…
– Ну, даже так… – произнес он с преувеличенным почтением. – А сколько у тебя погружений?
– Много.
– А точнее?
– Не менее дюжины.
– Понятно, – сказал Мазур. – Любительский сертификат каких-нибудь ускоренных курсов… А максимальная глубина, на которую ты ныряла?
– Какая тебе разница?
– Все-таки?
– Ну, футов на сорок…
– Один раз, а?
–Два.
– Немногим лучше. Два раза на сорок футов, под бдительным присмотром инструктора, который больше пялился на твою попку в бикини, чем учил всерьез… И еще десяток бултыханий на мелководье. С такими достижениями нечего и соваться на сотню футов, даже на привязи. Угробишься.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Я – аквалангист, – сказал Мазур.
И выругал себя последними словами, но ничего нельзя было изменить. Она вскинула глаза, и трудно было сказать, чего там больше, недоверия или яростной надежды:
– Ты?! Тетя Роза говорила, что ты – парашютист… Десантник.
– То-то и оно, – сказал Мазур уверенно. – Знаешь, что такое паралангист? Боже, чему вас учили в университете… Паралангист – это десантник, одинаково хорошо владеющий как парашютом, так и аквалангом. Прыгаешь с парашютом в море, отцепляешь стропы и ныряешь, превращаешься из птички в рыбку. Понимаешь? Так что говорю тебе как специалист: с такой подготовкой ты точно в пять минут угробишься на ста футах… Ни единого шанса.
– Ты правда… специалист?
– Сама можешь проверить.
«Ну что тебе смирно-то не сиделось? – попрекнул он себя. – Распустил хвост, павлин хренов… Мало ты видел красивых девок и мало их имел? На кой хрен тебе эта принцесса печального образа?»
Совесть ныла не так уж и сильно. Но все равно, не стоило связываться. Проще всего и полезнее для дела было бы плюнуть на все, уехать отсюда, забиться в какую-нибудь дыру вроде отеля с хорошей репутацией (благо донна Роза, отправляя на дело, снабдила все же приличной суммой на расходы в долларах и местной валюте) и проторчать там безвылазно несколько дней, пока не придет корабль. Документов, правда нет… ничего, бывают ситуации, когда можно обойтись и без них, если бумажник туго набит. Снять угол в частном секторе, частники, как во всем мире, при виде бумажек с крупным номиналом паспорт не особенно и требуют…
Но ведь нет прямого запрета на такие именно действия? Вот то-то и оно. Отданные ему приказы были сформулированы с учетом ситуации достаточно обтекаемо: лечь на дно, не привлекая к себе внимания, пересидеть и переждать… Но с формальной точки зрения он ничего и не нарушал. Он просто лег на дно. Таким вот образом. Кто будет его искать в компании кладоискателей, потихоньку ушедших в море? Как-никак в море нет ни контрразведки, ни тайной полиции, ни вездесущих цэрэушников, ни розыскных листов…
– Сколько ты хочешь? – спросила она вдруг.
Мазур спохватился и подумал, что в его образе можно быть добрым и отзывчивым – зато никак нельзя показать себя законченным альтруистом. Капитализм кругом, буржуазный мир, царство чистогана. Австралийский бродяга просто обязан алкать…
– Десять процентов, – сказал он браво. – Дон Хайме упоминал о пятистах тысяч как двадцати пяти процентах… Даже с моими скверными оценками по математике в школе легко вычислить, что общая сумма составляет два миллиона. Вот и давай десять процентов. Ну что, по рукам?
– Интересно, а почему ты просишь так мало? – в ее глазах была настороженность. – Всего десять?
– Откровенно? – с той же лихостью продолжал Мазур. – Во-первых, я, честно тебе скажу, не верю до конца, что речь идет о реальном кладе. Столько я повидал простаков, которые тянули пустышку… Во-вторых… ты знаешь, я достаточно долго помотался по свету, чтобы уяснить: не стоит ставить перед собой чересчур нереальные цели. Я не представляю, зачем мне миллион. Я не смог бы с ним управиться должным образом. А вот двести тысяч – сумма более реальная, осязаемая, земная. Я точно представляю, что смогу сделать на двести тысяч – купить в Сиднее приличный бар или создать свое туристическое агентство – ну, знаешь, выезды на катерах, погружения с аквалангом у Большого барьерного рифа… Наконец, с такими деньгами можно всерьез думать о капитанском дипломе. А миллион… Нет, с миллионом я не управлюсь. Для настоящего размаха очень уж мало, а для меня нынешнего – очень уж много…
– Нет, я тебя порой упорно не понимаю…
– Штампы все, штампы, – сказал Мазур. – Отрешиться от них нужно, вот и все. Ну ладно, ладно! Чтобы ты не терзалась сложностями, предлагаю самый простой и убедительный вариант: когда найдем клад, я всех вас быстренько перережу, не забыв над тобой персонально, понятное дело, перед смертью надругаться, заберу денежки себе и смоюсь куда-нибудь в Майями проматывать их на доступных красоток. А то и старую миллионершу подцеплю, прикинувшись удачливым бизнесменом. Очарую, женюсь на ней, а потом утоплю в ванне и буду наслаждаться жизнью, не вспоминая про вас, убиенных… Так тебе больше нравится?
– Джонни, оставь…
– Тогда – десять процентов? – спросил Мазур. – И ужин при свечах в хорошем ресторане где-нибудь в Чаконе и пара медленных танцев… И все на этом. А?
– Ты или чертовски хороший парень, или…
– Или. Как ты думаешь, кто по ночам в маске упыря режет запоздавших путников на большой дороге? А президента Кеннеди кто убрал? То-то…
В глазах у нее было все больше надежды и все меньше недоверия. Мазур с присущей ему скромностью подумал: «Что ни говори, а мое злодейское обаяние себя оказывает. Надо полагать, именно благодаря ему иные роковые красотки запаздывали меня убить, посчитав не особенно опасной дичью… Что же у тебя за душой, красотка с прекрасным и трагическим взором? Должно что-то быть, обязано… »
– Послушай, – сказал он решительно. – Тебе не кажется, что пора мне кое-что рассказать? Боже, упаси, я не пытаюсь выспросить у тебя место…
– А я и сама не знаю места, – усмехнулась она, помаленьку обретая душевное равновесие. – Так что пытать меня бессмысленно, а глотку перерезать рано…
– Жаль, а я уж было настроился… – сказал Мазур. – Ну, а что же это все-таки? В самом деле, золотой галеон?
– Бриллианты.
– В море? – с сомнением спросил Мазур. – А как они туда попали?
– Милях в ста от побережья, возле одного из островков в сорок пятом году затонула немецкая подводная лодка. Перед самым концом войны. Она выполняла какую-то секретную миссию. И в сейфе у капитана лежали бриллианты, предназначавшиеся кому-то здесь… надо полагать, не рядовому агенту. О ней все забыли, вернее, не знали толком, где именно она пошла ко дну.
– Ага. И кто-то продал твоему отцу совершенно точную карту…
– Не совсем. Понимаешь, несколько лет назад он очень помог одному человеку… вытащил его из серьезных неприятностей, потому что с тем человеком поступили несправедливо, он был не виноват, так впоследствии и оказалось… А полгода назад он приехал к отцу. И рассказал о себе. Он и был офицером на той лодке. Единственным, кто уцелел, когда ее потопили. У него совершенно не было денег, а у отца – пусть и немного, но для такой экспедиции достаточно… почти. Отец взял в долю дона Хайме, но они поссорились, я тебе уже рассказывала…
– Интересно, – сказал Мазур. – Подводная лодка, говоришь…
Кристина быстро сказала:
– Существовала такая лодка, я проверяла. Каждая немецкая субмарина носила свой номер…
– Я знаю. Моряк как-никак.
– Ну вот… Я искала в архивах… Лодка под этим номером и в самом деле по всем бумагам проходит пропавшей без вести, по времени все совпадает – она и в самом деле ушла в Атлантику и никогда не вернулась. Весь ее экипаж с тех пор тоже так и числится пропавшим без вести… Я посылала запросы – это нетрудно было замаскировать самым обычным сбором материала для работы, никаких подозрений… Была такая подлодка. И исчезла.
– Ну, этому я верю, – сказал Мазур. – А вот твой немец у меня, уж прости, сразу вызывает подозрения. В свое время, да будет тебе известно, объявлялся доподлинный кок с «Мари Целесты»… слышала про «Марию Целесту»?
– Ну, разумеется.
– Вот только очень быстро выяснилось, что кок-то липовый… А «пассажиров „Титаника“» в свое время шлялось по репортерам столько, что и сосчитать невозможно. В истории мореплавания масса самозванцев… А мнимых кладов не меньше, чем на суше.
Кристина прищурилась:
– А что, не было реальных морских кладов?
– Сколько угодно, – вынужден был признать Мазур.
– Вот видишь…
– И все же… Кинематографом попахивает. Или – авантюристом, который…
– Хочет вытрясти из нас денежки? – понятливо подхватила Кристина. – Мы и сами об этом думали, и я не ребенок и отец – человек с обширным жизненным опытом… Понимаешь ли, Джонни, дела обстоят так, что особых денег этот немец из нас не выудил. Он, если точнее, вообще не получил от нас ни гроша наличными. Да, отец купил суденышко для ловли креветок – но оно как числилось по бумагам его собственностью, так ею и остается. Да, я на свои деньги заказала два акваланга…
– Почему два?
– Потому что хотела идти на пару с Роблесом…
– И он тебя не отговаривал? Если нет – то никакой это не специалист и жалеть о нем незачем…
– Отговаривал, – сказала Кристина. – В тех же выражениях, что и ты… Не отвлекайся. Так вот, акваланги тоже остаются нашей собственностью. Где же тут выманивание денег? Ах да, мы еще сняли немцу квартирку в пригороде, заплатили за месяц вперед… Но это такие смешные деньги, что всерьез о них говорить… Где ты тут усматриваешь его корысть?
Мазур сказал упрямо:
– Ну, в конце концов… Негде ему было жить и не на что, вот и придумал всю эту историю, чтобы потрясти доверчивых простаков. Люди и не такое плетут ради тарелки супа или стаканчика виски за чужой счет…
– Ты уже попросту упрямишься, по лицу видно…
– Черт его знает… – сказал Мазур. – В конце-то концов, бывают и настоящие клады… Значит, он в Чаконе? Ты меня с ним сведешь? Посмотрю, что за немец…