Страница:
И тут же раздались выстрелы. Очередь прошла чуть ли не над самой головой, пули смачно, знакомо вмазали по стволу справа налево – и тут же, с другой точки, заработал второй автомат, очередям вторили глухие хлопки одиночных, засада не жалела патронов.
Прижимая Кристину к земле, Мазур осторожненько повернул голову раздвигая щекой липкие влажные листья, быстрым взглядом оценил количество попавших в дерево пуль и высоту над землей содранной коры.
Дела оборачивались скверно. Автоматчик выпустил добрый десяток пуль, целясь им с девушкой примерно на ладонь над поясницей – другими словами, не собирался пугать или ошеломить. Он с самого начала собирался убить, срезать наповал обоих.
Отсюда логически проистекало, что не только Мазур, но и Кристина не рассматривается этими как потенциальная пленница. Не нужна им совершенно. Что позволяло закончить вовсе уж неутешительным выводом: нападавшие точно знали, что клад извлечен, что он – при троице, прижатой к земле плотным огнем. Такие дела…
И еще. До «Креветки» – не более трехсот метров, там не могут не слышать ожесточенную пальбу. Кто рискнет нападать при раскладе, когда с тыла вот-вот могут навалиться капитан Гальего и его матросики? Да только тот, кто нисколечко атаки с тыла не опасается. А это значит, что либо экипаж «Креветки» – предатели чертовы, либо никого из них уже нет в живых. Все это – пока что домыслы, но помноженные на профессиональный опыт… черт побери, как им удалось сесть на хвост? Кто бы там ни был, в чащобе, но они должны прекрасно знать, за кем и за чем охотятся. Сущим бредом было бы допущение, что это какие-то совершенно посторонние злодеи. Таких совпадений не бывает…
– Автомат отдай, мать твою! – послышался злой шепот.
Обдумав все в секунду, Мазур пришел к выводу, что на Хольца пока что можно полагаться. И перебросил ему трещотку. Лежа на боку в здешних лопухах, Хольц моментально вставил магазин, приподнялся. Пули звучно шлепнули в дерево над ним, и он вновь завалился в лопухи. – Лежать! – шепотом рявкнул Мазур.
Покосившись на Кристину, выругался про себя. На ней были ярко синие брючки и алая блузка – со вкусом подобранный наряд, гармонировавший с темными волосами и темными глазами – но в нем только и шпацеровать по главной улице, ловя восхищенные взгляды поклонников. А здесь, в зеленой чащобе, где в природе не существует ни алого, ни синего, такие цвета лишь вернейшим образом обозначат живую мишень… Ну, а что прикажете делать? Не раздевать же, бессмысленно…
– Гранатой их, тварей! – яростным шепотом предложил Хольц, щупая отягощенный помянутым орудием убийства карман.
– И куда кинешь? – в промежутке меж двумя щедрыми очередями фыркнул Мазур. – Наобум? Береги боеприпасы, кригсмарине!
Он давно уже прокачивал то затухавшую, то вновь разгоравшуюся стрельбу, анализировал с позиций немалого опыта. И очень быстро пришел к заключению, что столкнулся с четверкой пусть и крепко вооруженных, но безусловных непрофессионалов. Два автомата и две винтовки лупили определенно вразнобой.
Любая перестрелка неповторима, как гениальная симфония и обладает своей, если позволено так выразиться, партитурой. Человек вроде Мазура ее читал, как охотник – заячьи следы. И видел, знал, что имеет дело с несыгранным оркестром. Это не военные, не спецназ, вообще не группа, привыкшая и обученная действовать слаженно. Больше всего это похоже на какую-нибудь дешевую шпану, освоившуюся с оружием, но в жизни не ученую боевому порядку, слаженному огню.
Более того, он уже сталкивался с подобной шпаной – по дороге к «дворянскому гнезду», пришедшему в упадок особняку Кристины. Все ниточки, все следы вели в одну-единственную точку.
Оглядевшись, он подтолкнул Кристину к наиболее густым зарослям – не лопуха, а высокого кустарника. Форменным образом засунул в дебри, способные обеспечить плохонькое, но укрытие, приблизил лицо и яростно зашептал на ухо:
– Лежи и не двигайся, ясно? Только лежи. Час, два, если понадобится. Я их возьму измором, они не выдержат, полезут ближе и я их сделаю… Понятно?
Она закивала, боясь оторвать щеку от земли, насмерть перепуганная, бледная. Он настойчиво повторил:
– Поняла? Лежи, не шевелись, хоть до завтрашнего утра… Тогда выкарабкаемся…
И переполз к Хольцу. С первого взгляда сообразил, что немцу не хватает ни терпения, ни выдержки – так и ерзал на боку, то и дело опасно для себя поднимая голову. Огонь немного приутих. Странно, что не пытаются в переговоры вступить, ультиматум поставить, поторговаться… а зачем им, собственно? Если рассчитывают взять все, с мертвых… Им нетрудно было укрыться в чащобе и наблюдать с какой-нибудь высокой точки – но как ухитрились сесть на хвост?
Ага! Вот оно, перемещение… Мазур стал следить за тем местом, заранее расположив пистолет в самом удобном положении, прикинув линию огня, просчитав варианты, мысленно провел траекторию. Снова перемещение, шевеление… Ага!
Хлопнула «Беретта» – и в тот же самый миг Хольц с яростным ревом новоиспеченного миллионера, озабоченного судьбой своего сокровища, взмыл из лопухов, держа перед собой автомат, широко поводя стволом, выпустил длиннющую очередь…
Ответная, из чащобы, хлестнула ему поперек груди. Мазур уже видевший, что срезал в перебежке своего, отметил краем глаза, как из обтянутой защитной курткой широкой спины немца брызнуло, как по ней мгновенно пролегла череда выходных отверстий. Бывший подводник, побывший миллионером всего-то четверть часика, навзничь завалился в лопухи. Мертвее мертвого. «Ну конечно, – машинально оценил Мазур ситуацию. – Откуда ему, водоплавающему, было научиться сухопутному бою… »
Ответили два автомата и один винтарь. Четвертый выбыл из игры, Мазур его прекрасно видел со своего места – ну что ж, с почином, дай бог, не последнего…
Он, прикрываясь покойником, выдернул у него из руки автомат, снял подсумок, сменил магазин и тут же выпустил только что вставленный одной длиннющей очередью – наугад, не стараясь попасть. И, точно зная, что заставил этих скотов на миг притаиться, использовал выигранное мгновенье на всю катушку – головой вперед нырнул в заросли, перекатился, прополз пару метров. После чего притаился в полной неподвижности.
Стрельба продолжалась, но реже. Мазур старательно фиксировал перемещения невидимых стрелков, сосредоточившихся в секторе, занимавшем примерно восемьдесят градусов воображаемой окружности, охватывавшей место действия. Между прочим, идиотское поведение, лишний раз доказывавшее, что он имеет дело с цивильной шпаной…
Пополз в сторону одного из автоматчиков – совершенно бесшумно, так, что заставил бы повеситься от зависти пресловутых куперовских индейцев, не колыхнув ни одну травинку, не потревожив ни один из множества нависавших над головой листьев. Он выкладывался на полную, стал призраком, невидимкой, клочком тумана, так что инструкторы должны быть довольны… Он обязан был остаться в живых, а с противником устроить все как раз наоборот…
По широкой дуге он вышел – ну, точнее, выполз – на огневую позицию намеченного автоматчика, зайдя тому со спины. В один прекрасный – и печальный для противника – миг увидел его во всей красе: притаился за деревом, падла, то высунется, чесанет очередью, то опять спрячется…
Поднял руку, подперев правое запястье ладонью левой – и попал в ту самую точку, о которой поминал покойный Хольц. Когда мишень успокоилась, подполз поближе, присмотрелся. Местный, несомненно, очень уж характерная рожа. В гражданском, понятно. И автомат – такой же бразильский «Мадсен», как у Хольца.
И вновь надолго залег рядом с успокоившимся. Мимолетно пожалел, что оставил на корабле бесшумку – с ней и вовсе было бы одно удовольствие… А впрочем, там только одна обойма, да и прицельная дальность не та, и нет той убойности, что у «Тауруса».
Правее и впереди послышалась громкая перекличка на испанском, и Мазур брезгливо поморщился: растаяли последние сомнения на их счет, окончательно стало ясно, что против него вышла портовая уголовщина, какая-нибудь челядь кокаиновых барончиков. Ну конечно, они не могли не сообразить, что огневых средств в их банде поубавилось, ровно половина стволов замолкла: вот бы тут и молчать в тряпочку, затаиться, изматывая противника тишиной и неизвестностью, а не орать, будто в драке на танцульках…
Он поднялся на ровные ноги и призраком заскользил меж стволов, заходя справа по широкой дуге, выполняя классический маневр охвата, пусть и подразделением, состоящем из одного-единственного человека. Без всякого труда заставил себя видеть правильно – лес для него превратился в неподвижный фон, не имевший даже цвета, в статичную декорацию вроде расписанного театрального задника, глаз обязан был подмечать исключительно человеческое шевеление, вообще все, что не имело отношение к колыханию веток, падению листов, перепахиванию птиц…
Оказавшись на позиции, откуда мог прекрасно видеть спину напряженно прижавшегося к стволу человека, перебросил пистолет в левую руку, правой поднял автомат Хольца и чиркнул очередью по ногам затаившегося, пониже колен. Попал, разумеется. Обиженный как нетрудно было предвидеть, повалился наземь, корчась и вопя на весь остров. Мазур терпеливо ждал.
Очень быстро слева выскочил субъект с карабином, каковой тут же бросил наземь и стал озабоченно суетиться вокруг оравшего – то пытался его поднять, то, разобравшись в чем дело отпустил, то схватил карабин и стал, грозно выставив дуло, вертеться на все стороны, выкатывая глаза в беспомощной ярости, то вновь пытался облегчить страдания раненого бесцельной суетой и озабоченными причитаниями. Судя по его метаниям, помощи он ниоткуда не ждал, а значит, их и в самом деле сидело в засаде только четверо…
Выждав еще какое-то время, равнодушно слушая вопли раненого и без улыбки глядя на шараханья второго, Мазур бесшумно выдвинулся из-за ствола, поднял пистолет и дважды выстрелил.
Настала полная, окончательная тишина. Никто более не метался, никто не орал благим матом. Выждав еще для полной надежности, Мазур сторожким волчьим бегом припустил к тому месту, где оставил мертвого Хольца и Кристину в полном здравии.
В точности такими он их и обнаружил. Пригнулся, заглянул в кустарник и, не тратя времени на сантименты, бросил девушке:
– Полежи еще, я скоро закончу…
Вывернул покойнику карманы, забрал обе гранаты и с оглядочкой двинулся через лес к берегу, посмотреть, какие там произошли изменения. Ожидаемые, в общем: рядом с «Креветкой» обнаружился белый катер длиной футов в двадцать, этакая прогулочная игрушка богатея, не самая современная, весьма подержанная, но, тем не менее, надежная и комфортная, способная при хорошей погоде без особых хлопот преодолеть сотню миль спокойного моря. Надстройка закрывала примерно две трети остроносого суденышка, и что творится внутри, Мазур не мог рассмотреть —зато на корме узрел дона Хайме. Старый прохвост, столь же элегантный, как во время их первой встречи, стоял у борта в компании гораздо менее светского верзилы с автоматом на плече, и оба напряженно таращились в сторону леса, определенно не зная, как расценивать наступившую тишину и что, собственно, лучше всего предпринять.
Третий, опять-таки не обремененный замашками джентельмена или денди субъект, стоял у фальшборта «Креветки». Волосы у него были еще мокрые, а у ног лежал акваланг. Ах, вот оно что… можно не гадать, что случилось с капитаном Гальего и его людьми: подобрался под водой, выбрал момент, вынырнул, перещелкал с маху… Вон те пятна на палубе чертовски напоминают едва свернувшуюся кровь…
От того места, где в лесу засел Мазур, до обоих суденышек было метров двадцать. С крайним неудовольствием Мазур поймал себя на том, что жаждет устроить кино, финал на голливудский манер: чтобы они корчились под наведенным стволом, каялись и просили пощады, уверяя, что осознали ошибки и займутся теперь исключительно общественно полезным трудом – а он, отпустив напоследок пару триумфально-издевательских афоризмов, перестрелял бы к чертовой матери успевшую помучиться троицу…
А вот это было плохо, потому что – непрофессионально. И потому Мазур, не затягивая паузу, поднял пистолет, выстрелом навскидку срезал индивидуума на палубе «Креветки», а мгновеньем позже, вырвав обе чеки, запустил обе гранаты прямехонько на корму катера.
Он знал эту модель – в пластиковой оболочке каждой гранаты таилось до поры три сотни стальных шариков. В двух, легко подсчитать, шестьсот. И рвануло, как следует быть, все эти шесть сотен убойных крохотулек вымели внутренность катера, вынеся все иллюминаторы, издырявив борта, катер качнуло на спокойной воде, над кормой медленно таял сизый вонючий дым – и Мазур, одним отчаянным броском достигший берега, перепрыгнув внутрь, уже не увидел ни единой цели, которую следовало бы подавить автоматным огнем.
Не теряя времени, он перепрыгнул на «Креветку» и со всеми предосторожностями осмотрел надстройку, спустился в каюты. Никого там не обнаружил, ни живых ни мертвых, спустился в каюты. По крайне мере, предателей среди экипажа «Креветки» не оказалось – а это уже кое-что, есть кое-какая разница меж мертвыми, о которых думаешь хорошо, и теми их собратьями, кто доброго слова не достоин… Быть может, и мертвым не все равно, что именно о них думают те, кто пока что пребывает по эту сторону…
Перешел на катер. Перешагнул через препятствие, старательно не глядя на то, что осталось от элегантного и благообразного совсем недавно дона Хайме – не по слабости нервов, а исключительно из эстетических соображений. Не всякий мастер обожает любоваться своей работой, иногда бывает как раз наоборот.
Шагнул под надстройку. Показалось, будто оказался внутри огромного дуршлага: отовсюду в крохотные дырочки проникали тоненькие, как иглы, лучики стоявшего в зените солнца. Под ногами похлюпывало – часть шариков зацепила и дюралевое днище, пройдя через настил из тонких досок, вода помаленьку прибывала.
Нагнувшись, Мазур старательно осмотрел приборную доску. Ей тоже досталась толика стального вихря, но особенных повреждений не было. То, что его интересовало, он увидел сразу: сама доска состояла из нескольких циферблатов, наглухо забранных в светлую панель, а этот прибор явно не имел к ней отношения, стоял отдельно, сам по себе, со своим собственным питанием, ничем с доской не соединенный. Небольшой серый ящик с круглым экраном, несколькими верньерами, парой-тройкой кнопок. От него тянулся уходивший в иллюминатор толстый синий провод.
Мазур выглянул наружу. Провод был присобачен к высокой гибкой антенне, вздымавшейся метра на три над крышей и укрепленной растяжками. Ну вот, кое-что и проясняется…
… Вернувшись к тому месту, где покорно дожидалась Кристина, он сначала освободил карманы немца от того, что покойнику уже никак не могло понадобиться, потом проломился в заросли и поднял девушку на ноги. Сказал устало:
– Ну вот, справился…
Она кинулась ему на шею, прижалась, как и следовало ожидать, давая выход эмоциям в истерических всхлипах: как она испугалась, как ей казалось, что все кончено, и он никогда не вернется, а он вот вернулся, и как она рада, и какой он замечательный…
Мазуру все это очень быстро надоело, он бесцеремонно отстранил девушку и залепил ей пару оглушительных пощечин в качестве испытанного средства от всякого рода истерик. Помогло, разумеется, она пришла в себя, но долго еще хлюпала и всхлипывала у него на груди. С превеликим неудовольствием Мазур подумал, что эта сцена как две капли воды похожа на финал очередного пошлого боевика: супермен, уложивший штабелями всех врагов, проламывается сквозь мексиканские кактусы или венерианские джунгли, а на плече у него виснет, захлебываясь счастливым и благодарными рыданиями, полуголая блондинка. Только в том и разница, что вместо блондинки брюнетка, и не полуголая она, а вполне одетая.
Решительно отстранил ее, заглянул в лицо:
– Еще въехать или сама оклемаешься?
– Не надо, – сказала она почти нормальным голосом. – Все прошло… почти. Это дон Хайме?
– Угадала, умница, – сказал Мазур. – Отвергнутые воздыхатели – штука страшная, надобно тебе знать…
– Где он?
– А ты как думаешь? – спросил Мазур без всякого выражения. – Ну, пошли, надо побыстрее отсюда убираться. Мало ли что…
Само собой разумеется, перед тем, как вернуться в лес, он поработал над последствиями своего оголтелого геройства, хорошо помня, что воспитанный человек всегда обязан убрать за собой – неважно, о посуде в столовой идет речь или о чем-то посерьезнее, так что Кристина увидела вполне мирную картину: у берега покачивалась одна «Креветка», а катер исчез, как и не бывало, лежал сейчас на дне неподалеку от субмарины и лихих американских пилотов – и, несомненно, капитана Гальего с его молчаливым экипажем. Причудливая компания собралась на морском дне, рассуждая отвлеченно и цинично. Как, впрочем, и в тысяче других местечек. Хорошо, что Нептуна не существует на самом деле – иначе бедняга давно бы свихнулся от лицезрения накопившихся за тысячелетия гостей…
– А… Гальего? – спросила Кристина, когда они поднялись на палубу и никто их не встретил.
Мазур внимательно и пытливо на нее посмотрел. Глаза уже почти сухие, но лицо неуловимым образом постарело: не внешне, ничего подобного, просто в нем появилось нечто на манер этакой ауры – как у всякого, ко после благополучной жизни в относительном достатке и покое внезапно услышал посвист пуль над головой и увидел совсем рядом всамделишных мертвых покойников…
Он недвусмысленным жестом показал на спокойное море. Пожал плечами и сказал сухо:
– Я тебе, помнится, говорил: вокруг кладов чуть ли не каждый раз начинается свистопляска с пальбой по живым людям. Вот, держи, доля твоего покойного компаньона…
И, подняв ее руку, положил в ладонь кожаный кисет из кармана Хольца. Кристина стиснула его бездумно, машинально, вряд ли сознавая, что делает. Мазура так и подмывало закатить ей пространную лекцию о вреде кладоискательства и случайных милостях судьбы, спасающей таких вот утонченных дурочек из хороших семей – но он сдержался. Во-первых, она сейчас была в таком ступоре, что все поучения просквозили бы мимо ушей, а во-вторых, не следовало уподобляться отечественным замполитам. Какое ему, собственно, дело? Все равно через день-другой суждено разбежаться навсегда.
Поэтому он пошел по другому пути – принес из каюты бутылку виски, налил приличную дозу, заставил проглотить, как воду, усадил у фальшборта малость оклематься, а сам прошел в надстройку и занялся методическими поисками.
Он примерно представлял, что надо искать, и какого оно может быть размера. Уж безусловно, спрятано не на виду – но и не там, где радиосигнал экранировался бы чем-то металлическим…
И через полчаса, разбив внутреннюю поверхность рубки на сектора, осматривая каждый квадратный дециметр, все-таки отыскал спрятанное —серую коробочку размерами чуть меньше пачки сигарет, тщательно закованную в уголке деревянного шкафчика, под ворохом потрепанных морских карт. Покачал ее на ладони, повертел, присмотрелся со всех сторон.
Вот именно. Там, на катере, было нечто вроде пеленгатора, а эта штуковина – радиомаячок. Простая и эффективная конструкция. Ничего удивительного, что погоня приперлась к островку, как по ниточке…
Одна загвоздка: дон Хайме и эти штуковины решительно не сочетались. Старый хрен, если верить Кристине, никогда и нигде не служил – ни в армии, ни в разведке, ни по гражданским ведомствам. Всю жизнь провел то на своей усадьбе, то в столице, светски увеселяясь, как и подобает истинному аристократу. Радиомаяк с пеленгатором – это уже контора. Серьезная контора. Специфическая. Скорее всего, к дону Хайме с его головорезами кто-то взял да и пристегнул человечка, обученного обращению с подобной техникой – и в голове даже вертится вполне конкретное имечко…
Мазур вышел на палубу. Чтобы не выглядеть вовсе уж бесчувственным чурбаном, улыбнулся сидевшей у фальшборта Кристине, взъерошил ей волосы:
– Ничего, звезда моя, выиграли…
Она ответила бледной улыбкой, тяжко вздохнула. Ободряюще похлопав ее по затылку, Мазур пошел назад в рубку, по дороге выкинув маячок за борт. Включил мотор, выбрал якорь и решительно повернул штурвал, оставляя за кормой маленький живописный остров, глаза бы на него не смотрели…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прижимая Кристину к земле, Мазур осторожненько повернул голову раздвигая щекой липкие влажные листья, быстрым взглядом оценил количество попавших в дерево пуль и высоту над землей содранной коры.
Дела оборачивались скверно. Автоматчик выпустил добрый десяток пуль, целясь им с девушкой примерно на ладонь над поясницей – другими словами, не собирался пугать или ошеломить. Он с самого начала собирался убить, срезать наповал обоих.
Отсюда логически проистекало, что не только Мазур, но и Кристина не рассматривается этими как потенциальная пленница. Не нужна им совершенно. Что позволяло закончить вовсе уж неутешительным выводом: нападавшие точно знали, что клад извлечен, что он – при троице, прижатой к земле плотным огнем. Такие дела…
И еще. До «Креветки» – не более трехсот метров, там не могут не слышать ожесточенную пальбу. Кто рискнет нападать при раскладе, когда с тыла вот-вот могут навалиться капитан Гальего и его матросики? Да только тот, кто нисколечко атаки с тыла не опасается. А это значит, что либо экипаж «Креветки» – предатели чертовы, либо никого из них уже нет в живых. Все это – пока что домыслы, но помноженные на профессиональный опыт… черт побери, как им удалось сесть на хвост? Кто бы там ни был, в чащобе, но они должны прекрасно знать, за кем и за чем охотятся. Сущим бредом было бы допущение, что это какие-то совершенно посторонние злодеи. Таких совпадений не бывает…
– Автомат отдай, мать твою! – послышался злой шепот.
Обдумав все в секунду, Мазур пришел к выводу, что на Хольца пока что можно полагаться. И перебросил ему трещотку. Лежа на боку в здешних лопухах, Хольц моментально вставил магазин, приподнялся. Пули звучно шлепнули в дерево над ним, и он вновь завалился в лопухи. – Лежать! – шепотом рявкнул Мазур.
Покосившись на Кристину, выругался про себя. На ней были ярко синие брючки и алая блузка – со вкусом подобранный наряд, гармонировавший с темными волосами и темными глазами – но в нем только и шпацеровать по главной улице, ловя восхищенные взгляды поклонников. А здесь, в зеленой чащобе, где в природе не существует ни алого, ни синего, такие цвета лишь вернейшим образом обозначат живую мишень… Ну, а что прикажете делать? Не раздевать же, бессмысленно…
– Гранатой их, тварей! – яростным шепотом предложил Хольц, щупая отягощенный помянутым орудием убийства карман.
– И куда кинешь? – в промежутке меж двумя щедрыми очередями фыркнул Мазур. – Наобум? Береги боеприпасы, кригсмарине!
Он давно уже прокачивал то затухавшую, то вновь разгоравшуюся стрельбу, анализировал с позиций немалого опыта. И очень быстро пришел к заключению, что столкнулся с четверкой пусть и крепко вооруженных, но безусловных непрофессионалов. Два автомата и две винтовки лупили определенно вразнобой.
Любая перестрелка неповторима, как гениальная симфония и обладает своей, если позволено так выразиться, партитурой. Человек вроде Мазура ее читал, как охотник – заячьи следы. И видел, знал, что имеет дело с несыгранным оркестром. Это не военные, не спецназ, вообще не группа, привыкшая и обученная действовать слаженно. Больше всего это похоже на какую-нибудь дешевую шпану, освоившуюся с оружием, но в жизни не ученую боевому порядку, слаженному огню.
Более того, он уже сталкивался с подобной шпаной – по дороге к «дворянскому гнезду», пришедшему в упадок особняку Кристины. Все ниточки, все следы вели в одну-единственную точку.
Оглядевшись, он подтолкнул Кристину к наиболее густым зарослям – не лопуха, а высокого кустарника. Форменным образом засунул в дебри, способные обеспечить плохонькое, но укрытие, приблизил лицо и яростно зашептал на ухо:
– Лежи и не двигайся, ясно? Только лежи. Час, два, если понадобится. Я их возьму измором, они не выдержат, полезут ближе и я их сделаю… Понятно?
Она закивала, боясь оторвать щеку от земли, насмерть перепуганная, бледная. Он настойчиво повторил:
– Поняла? Лежи, не шевелись, хоть до завтрашнего утра… Тогда выкарабкаемся…
И переполз к Хольцу. С первого взгляда сообразил, что немцу не хватает ни терпения, ни выдержки – так и ерзал на боку, то и дело опасно для себя поднимая голову. Огонь немного приутих. Странно, что не пытаются в переговоры вступить, ультиматум поставить, поторговаться… а зачем им, собственно? Если рассчитывают взять все, с мертвых… Им нетрудно было укрыться в чащобе и наблюдать с какой-нибудь высокой точки – но как ухитрились сесть на хвост?
Ага! Вот оно, перемещение… Мазур стал следить за тем местом, заранее расположив пистолет в самом удобном положении, прикинув линию огня, просчитав варианты, мысленно провел траекторию. Снова перемещение, шевеление… Ага!
Хлопнула «Беретта» – и в тот же самый миг Хольц с яростным ревом новоиспеченного миллионера, озабоченного судьбой своего сокровища, взмыл из лопухов, держа перед собой автомат, широко поводя стволом, выпустил длиннющую очередь…
Ответная, из чащобы, хлестнула ему поперек груди. Мазур уже видевший, что срезал в перебежке своего, отметил краем глаза, как из обтянутой защитной курткой широкой спины немца брызнуло, как по ней мгновенно пролегла череда выходных отверстий. Бывший подводник, побывший миллионером всего-то четверть часика, навзничь завалился в лопухи. Мертвее мертвого. «Ну конечно, – машинально оценил Мазур ситуацию. – Откуда ему, водоплавающему, было научиться сухопутному бою… »
Ответили два автомата и один винтарь. Четвертый выбыл из игры, Мазур его прекрасно видел со своего места – ну что ж, с почином, дай бог, не последнего…
Он, прикрываясь покойником, выдернул у него из руки автомат, снял подсумок, сменил магазин и тут же выпустил только что вставленный одной длиннющей очередью – наугад, не стараясь попасть. И, точно зная, что заставил этих скотов на миг притаиться, использовал выигранное мгновенье на всю катушку – головой вперед нырнул в заросли, перекатился, прополз пару метров. После чего притаился в полной неподвижности.
Стрельба продолжалась, но реже. Мазур старательно фиксировал перемещения невидимых стрелков, сосредоточившихся в секторе, занимавшем примерно восемьдесят градусов воображаемой окружности, охватывавшей место действия. Между прочим, идиотское поведение, лишний раз доказывавшее, что он имеет дело с цивильной шпаной…
Пополз в сторону одного из автоматчиков – совершенно бесшумно, так, что заставил бы повеситься от зависти пресловутых куперовских индейцев, не колыхнув ни одну травинку, не потревожив ни один из множества нависавших над головой листьев. Он выкладывался на полную, стал призраком, невидимкой, клочком тумана, так что инструкторы должны быть довольны… Он обязан был остаться в живых, а с противником устроить все как раз наоборот…
По широкой дуге он вышел – ну, точнее, выполз – на огневую позицию намеченного автоматчика, зайдя тому со спины. В один прекрасный – и печальный для противника – миг увидел его во всей красе: притаился за деревом, падла, то высунется, чесанет очередью, то опять спрячется…
Поднял руку, подперев правое запястье ладонью левой – и попал в ту самую точку, о которой поминал покойный Хольц. Когда мишень успокоилась, подполз поближе, присмотрелся. Местный, несомненно, очень уж характерная рожа. В гражданском, понятно. И автомат – такой же бразильский «Мадсен», как у Хольца.
И вновь надолго залег рядом с успокоившимся. Мимолетно пожалел, что оставил на корабле бесшумку – с ней и вовсе было бы одно удовольствие… А впрочем, там только одна обойма, да и прицельная дальность не та, и нет той убойности, что у «Тауруса».
Правее и впереди послышалась громкая перекличка на испанском, и Мазур брезгливо поморщился: растаяли последние сомнения на их счет, окончательно стало ясно, что против него вышла портовая уголовщина, какая-нибудь челядь кокаиновых барончиков. Ну конечно, они не могли не сообразить, что огневых средств в их банде поубавилось, ровно половина стволов замолкла: вот бы тут и молчать в тряпочку, затаиться, изматывая противника тишиной и неизвестностью, а не орать, будто в драке на танцульках…
Он поднялся на ровные ноги и призраком заскользил меж стволов, заходя справа по широкой дуге, выполняя классический маневр охвата, пусть и подразделением, состоящем из одного-единственного человека. Без всякого труда заставил себя видеть правильно – лес для него превратился в неподвижный фон, не имевший даже цвета, в статичную декорацию вроде расписанного театрального задника, глаз обязан был подмечать исключительно человеческое шевеление, вообще все, что не имело отношение к колыханию веток, падению листов, перепахиванию птиц…
Оказавшись на позиции, откуда мог прекрасно видеть спину напряженно прижавшегося к стволу человека, перебросил пистолет в левую руку, правой поднял автомат Хольца и чиркнул очередью по ногам затаившегося, пониже колен. Попал, разумеется. Обиженный как нетрудно было предвидеть, повалился наземь, корчась и вопя на весь остров. Мазур терпеливо ждал.
Очень быстро слева выскочил субъект с карабином, каковой тут же бросил наземь и стал озабоченно суетиться вокруг оравшего – то пытался его поднять, то, разобравшись в чем дело отпустил, то схватил карабин и стал, грозно выставив дуло, вертеться на все стороны, выкатывая глаза в беспомощной ярости, то вновь пытался облегчить страдания раненого бесцельной суетой и озабоченными причитаниями. Судя по его метаниям, помощи он ниоткуда не ждал, а значит, их и в самом деле сидело в засаде только четверо…
Выждав еще какое-то время, равнодушно слушая вопли раненого и без улыбки глядя на шараханья второго, Мазур бесшумно выдвинулся из-за ствола, поднял пистолет и дважды выстрелил.
Настала полная, окончательная тишина. Никто более не метался, никто не орал благим матом. Выждав еще для полной надежности, Мазур сторожким волчьим бегом припустил к тому месту, где оставил мертвого Хольца и Кристину в полном здравии.
В точности такими он их и обнаружил. Пригнулся, заглянул в кустарник и, не тратя времени на сантименты, бросил девушке:
– Полежи еще, я скоро закончу…
Вывернул покойнику карманы, забрал обе гранаты и с оглядочкой двинулся через лес к берегу, посмотреть, какие там произошли изменения. Ожидаемые, в общем: рядом с «Креветкой» обнаружился белый катер длиной футов в двадцать, этакая прогулочная игрушка богатея, не самая современная, весьма подержанная, но, тем не менее, надежная и комфортная, способная при хорошей погоде без особых хлопот преодолеть сотню миль спокойного моря. Надстройка закрывала примерно две трети остроносого суденышка, и что творится внутри, Мазур не мог рассмотреть —зато на корме узрел дона Хайме. Старый прохвост, столь же элегантный, как во время их первой встречи, стоял у борта в компании гораздо менее светского верзилы с автоматом на плече, и оба напряженно таращились в сторону леса, определенно не зная, как расценивать наступившую тишину и что, собственно, лучше всего предпринять.
Третий, опять-таки не обремененный замашками джентельмена или денди субъект, стоял у фальшборта «Креветки». Волосы у него были еще мокрые, а у ног лежал акваланг. Ах, вот оно что… можно не гадать, что случилось с капитаном Гальего и его людьми: подобрался под водой, выбрал момент, вынырнул, перещелкал с маху… Вон те пятна на палубе чертовски напоминают едва свернувшуюся кровь…
От того места, где в лесу засел Мазур, до обоих суденышек было метров двадцать. С крайним неудовольствием Мазур поймал себя на том, что жаждет устроить кино, финал на голливудский манер: чтобы они корчились под наведенным стволом, каялись и просили пощады, уверяя, что осознали ошибки и займутся теперь исключительно общественно полезным трудом – а он, отпустив напоследок пару триумфально-издевательских афоризмов, перестрелял бы к чертовой матери успевшую помучиться троицу…
А вот это было плохо, потому что – непрофессионально. И потому Мазур, не затягивая паузу, поднял пистолет, выстрелом навскидку срезал индивидуума на палубе «Креветки», а мгновеньем позже, вырвав обе чеки, запустил обе гранаты прямехонько на корму катера.
Он знал эту модель – в пластиковой оболочке каждой гранаты таилось до поры три сотни стальных шариков. В двух, легко подсчитать, шестьсот. И рвануло, как следует быть, все эти шесть сотен убойных крохотулек вымели внутренность катера, вынеся все иллюминаторы, издырявив борта, катер качнуло на спокойной воде, над кормой медленно таял сизый вонючий дым – и Мазур, одним отчаянным броском достигший берега, перепрыгнув внутрь, уже не увидел ни единой цели, которую следовало бы подавить автоматным огнем.
Не теряя времени, он перепрыгнул на «Креветку» и со всеми предосторожностями осмотрел надстройку, спустился в каюты. Никого там не обнаружил, ни живых ни мертвых, спустился в каюты. По крайне мере, предателей среди экипажа «Креветки» не оказалось – а это уже кое-что, есть кое-какая разница меж мертвыми, о которых думаешь хорошо, и теми их собратьями, кто доброго слова не достоин… Быть может, и мертвым не все равно, что именно о них думают те, кто пока что пребывает по эту сторону…
Перешел на катер. Перешагнул через препятствие, старательно не глядя на то, что осталось от элегантного и благообразного совсем недавно дона Хайме – не по слабости нервов, а исключительно из эстетических соображений. Не всякий мастер обожает любоваться своей работой, иногда бывает как раз наоборот.
Шагнул под надстройку. Показалось, будто оказался внутри огромного дуршлага: отовсюду в крохотные дырочки проникали тоненькие, как иглы, лучики стоявшего в зените солнца. Под ногами похлюпывало – часть шариков зацепила и дюралевое днище, пройдя через настил из тонких досок, вода помаленьку прибывала.
Нагнувшись, Мазур старательно осмотрел приборную доску. Ей тоже досталась толика стального вихря, но особенных повреждений не было. То, что его интересовало, он увидел сразу: сама доска состояла из нескольких циферблатов, наглухо забранных в светлую панель, а этот прибор явно не имел к ней отношения, стоял отдельно, сам по себе, со своим собственным питанием, ничем с доской не соединенный. Небольшой серый ящик с круглым экраном, несколькими верньерами, парой-тройкой кнопок. От него тянулся уходивший в иллюминатор толстый синий провод.
Мазур выглянул наружу. Провод был присобачен к высокой гибкой антенне, вздымавшейся метра на три над крышей и укрепленной растяжками. Ну вот, кое-что и проясняется…
… Вернувшись к тому месту, где покорно дожидалась Кристина, он сначала освободил карманы немца от того, что покойнику уже никак не могло понадобиться, потом проломился в заросли и поднял девушку на ноги. Сказал устало:
– Ну вот, справился…
Она кинулась ему на шею, прижалась, как и следовало ожидать, давая выход эмоциям в истерических всхлипах: как она испугалась, как ей казалось, что все кончено, и он никогда не вернется, а он вот вернулся, и как она рада, и какой он замечательный…
Мазуру все это очень быстро надоело, он бесцеремонно отстранил девушку и залепил ей пару оглушительных пощечин в качестве испытанного средства от всякого рода истерик. Помогло, разумеется, она пришла в себя, но долго еще хлюпала и всхлипывала у него на груди. С превеликим неудовольствием Мазур подумал, что эта сцена как две капли воды похожа на финал очередного пошлого боевика: супермен, уложивший штабелями всех врагов, проламывается сквозь мексиканские кактусы или венерианские джунгли, а на плече у него виснет, захлебываясь счастливым и благодарными рыданиями, полуголая блондинка. Только в том и разница, что вместо блондинки брюнетка, и не полуголая она, а вполне одетая.
Решительно отстранил ее, заглянул в лицо:
– Еще въехать или сама оклемаешься?
– Не надо, – сказала она почти нормальным голосом. – Все прошло… почти. Это дон Хайме?
– Угадала, умница, – сказал Мазур. – Отвергнутые воздыхатели – штука страшная, надобно тебе знать…
– Где он?
– А ты как думаешь? – спросил Мазур без всякого выражения. – Ну, пошли, надо побыстрее отсюда убираться. Мало ли что…
Само собой разумеется, перед тем, как вернуться в лес, он поработал над последствиями своего оголтелого геройства, хорошо помня, что воспитанный человек всегда обязан убрать за собой – неважно, о посуде в столовой идет речь или о чем-то посерьезнее, так что Кристина увидела вполне мирную картину: у берега покачивалась одна «Креветка», а катер исчез, как и не бывало, лежал сейчас на дне неподалеку от субмарины и лихих американских пилотов – и, несомненно, капитана Гальего с его молчаливым экипажем. Причудливая компания собралась на морском дне, рассуждая отвлеченно и цинично. Как, впрочем, и в тысяче других местечек. Хорошо, что Нептуна не существует на самом деле – иначе бедняга давно бы свихнулся от лицезрения накопившихся за тысячелетия гостей…
– А… Гальего? – спросила Кристина, когда они поднялись на палубу и никто их не встретил.
Мазур внимательно и пытливо на нее посмотрел. Глаза уже почти сухие, но лицо неуловимым образом постарело: не внешне, ничего подобного, просто в нем появилось нечто на манер этакой ауры – как у всякого, ко после благополучной жизни в относительном достатке и покое внезапно услышал посвист пуль над головой и увидел совсем рядом всамделишных мертвых покойников…
Он недвусмысленным жестом показал на спокойное море. Пожал плечами и сказал сухо:
– Я тебе, помнится, говорил: вокруг кладов чуть ли не каждый раз начинается свистопляска с пальбой по живым людям. Вот, держи, доля твоего покойного компаньона…
И, подняв ее руку, положил в ладонь кожаный кисет из кармана Хольца. Кристина стиснула его бездумно, машинально, вряд ли сознавая, что делает. Мазура так и подмывало закатить ей пространную лекцию о вреде кладоискательства и случайных милостях судьбы, спасающей таких вот утонченных дурочек из хороших семей – но он сдержался. Во-первых, она сейчас была в таком ступоре, что все поучения просквозили бы мимо ушей, а во-вторых, не следовало уподобляться отечественным замполитам. Какое ему, собственно, дело? Все равно через день-другой суждено разбежаться навсегда.
Поэтому он пошел по другому пути – принес из каюты бутылку виски, налил приличную дозу, заставил проглотить, как воду, усадил у фальшборта малость оклематься, а сам прошел в надстройку и занялся методическими поисками.
Он примерно представлял, что надо искать, и какого оно может быть размера. Уж безусловно, спрятано не на виду – но и не там, где радиосигнал экранировался бы чем-то металлическим…
И через полчаса, разбив внутреннюю поверхность рубки на сектора, осматривая каждый квадратный дециметр, все-таки отыскал спрятанное —серую коробочку размерами чуть меньше пачки сигарет, тщательно закованную в уголке деревянного шкафчика, под ворохом потрепанных морских карт. Покачал ее на ладони, повертел, присмотрелся со всех сторон.
Вот именно. Там, на катере, было нечто вроде пеленгатора, а эта штуковина – радиомаячок. Простая и эффективная конструкция. Ничего удивительного, что погоня приперлась к островку, как по ниточке…
Одна загвоздка: дон Хайме и эти штуковины решительно не сочетались. Старый хрен, если верить Кристине, никогда и нигде не служил – ни в армии, ни в разведке, ни по гражданским ведомствам. Всю жизнь провел то на своей усадьбе, то в столице, светски увеселяясь, как и подобает истинному аристократу. Радиомаяк с пеленгатором – это уже контора. Серьезная контора. Специфическая. Скорее всего, к дону Хайме с его головорезами кто-то взял да и пристегнул человечка, обученного обращению с подобной техникой – и в голове даже вертится вполне конкретное имечко…
Мазур вышел на палубу. Чтобы не выглядеть вовсе уж бесчувственным чурбаном, улыбнулся сидевшей у фальшборта Кристине, взъерошил ей волосы:
– Ничего, звезда моя, выиграли…
Она ответила бледной улыбкой, тяжко вздохнула. Ободряюще похлопав ее по затылку, Мазур пошел назад в рубку, по дороге выкинув маячок за борт. Включил мотор, выбрал якорь и решительно повернул штурвал, оставляя за кормой маленький живописный остров, глаза бы на него не смотрели…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ТОЛКОВАЛИ ШПИОН СО ШПИОНОМ…
Прихлебывая кофе на здешний манер – то есть, попросту чуть смачивая губы крепчайшей и горчайшей черной жидкостью из крошечной чашечки – Мазур следил с ленивым удовлетворением, как Ронни, выскочивший из белой японской малолитражки (а все же прочно влезли сюда самураи со своими табакерками, потеснив янкесов), нервно топчется на площади, вертит головой. Совершено неуместная для солидного тайного агента суетливость, подумал Мазур злорадно – а впрочем, ничего удивительного, есть у парня повод разнервничаться не на шутку…
Пора было убираться отсюда – не только с площади и их города, из этой надоевшей страны, вообще с континента. Однако уход – процедура серьезная и ответственная, иногда грамотно уйти гораздо труднее, нежели налететь с автоматом и разнести все вдребезги и пополам…
Отставив чашечку, Мазур положил на столик несколько монет, не спеша пересек наискось маленькую круглую площадь, хлопнул лысого по плечу:
– Ну, и как делишки?
Тот аж подпрыгнул от неожиданности, выругался под нос:
– Где вы шляетесь, черт вас побери? Я уже полчаса тут торчу.
– Не преувеличивайте, – преспокойно сказал Мазур. – Всего-то минут пять.
– Почему сразу не подошли?
– Старина, вам бы оставить этот тон, – сказал Мазур, ухмыляясь. – Приказной и непререкаемый. В конце концов, вы мне не командир.
– Зато я тот самый человек, который в случае чего может вам жизнь осложнить до полной задницы, – сказал Ронни сердито, но все же сделал над собой усилие и заулыбался почти дружелюбно. – Я так понимаю, удалось?
– А то, – сказал Мазур. – Мы, австралийцы, если за что возьмемся, то уж…
– Это с вами?
– Ну да, ждите, – ухмыльнулся Мазур. – Буду я такие вещи в кармане таскать. Удалось, Ронни, удалось. Небольшая такая коробочка с кучей микропленок…
– Где она?
– Дома, – сказал Мазур как ни в чем не бывало. – Я тут снял небольшой уединенный домик, надоели дешевые отели…
– Ну, так чего же мы стоим? Садитесь в машину, побыстрее!
Влезая в тесную машинешку, Мазур вновь задал себе вопрос: правильно ли поступает, устраивая этот цирк с окончательным и бесповоротным объяснением в нелюбви. И вновь сам же себе и ответил: все правильно, ничего тут нет от авантюризма и шпионских боевиков. Один только профессиональный расчет. Неразумно уходить со сцены, имея на плечах субъекта вроде Ронни, чьи намерения, достижения и возможности еще не прокачаны до конца… Безусловно следует устроить классический момент истины.
Ронни рванул машину с места так, что покрышки чуть ли не задымились, свернул в переулок, выскочил на широкую улицу, рванул на только что зажегшийся красный в лучших традициях местных джигитов… «Ах ты ж, зараза, – с ласковой брезгливостью подумал Мазур. – Я тебе ни словом не обмолвился насчет того, где, в каком районе города располагается мое временное пристанище, а сам ты ни разу не спросил – но уверенно чешешь на полной скорости в правильном направлении, к западу, к холмистой окраине Чаконе, чрезвычайно напоминающей Ялту своими извилистыми крутыми улочками, карабкающимися все выше, обилием зелени и морской гладью на горизонте… Как по ниточке летишь… Вот кое-что и проясняется… »
– Остановите здесь, – сказал он решительно.
– Почему?
– А давайте-ка надежности ради подойдем к дому кружным путем, – сказал Мазур. – Там есть обходная дорожка… Мало ли что, вы уверены, что у вас нет конкурентов? Мне пару раз показалось, что следом топотали какие-то подозрительные типы.
– Ну ладно, – сказал Ронни, секунду подумав. – Только без фокусов, убедительно вас прошу…
Он запер машину, и оба направились по утоптанной тропинке в небольшую рощицу, прошли меж высоких глухих заборов, обогнули еще парочку домиков, оказались перед железной изгородью, опутанной чем-то воде плюща. Мазур огляделся, открыл тронутую ржавчиной калитку:
– Прошу.
Отпер заднюю дверь, распахнул:
– Ну вот и пришли…
– Идите-ка первым, – сказал Ронни, определенно напрягшись.
Пожав плечами, хмыкнув, Мазур первым вошел на крохотную кухоньку, мимоходом прихватив из шкафчика бутылку виски, содовую и два стакана – австралийцы, знаете ли, отличаются гостеприимством – прошел в столь же крохотную гостиную. Плюхнулся в старое кресло, вытянув ноги, сказал безмятежно:
– Располагайтесь, старина. Плесните себе виски. У меня нет холодильника, так что не обессудьте, придется с содовой…
Заглянув в соседнюю комнату, в спаленку – а больше в домишке и не имелось апартаментов —Ронни прошел к столу, плеснул себе на добрых три пальца, игнорируя содовую. Сделал жадный глоток и, не садясь, поторопил:
– Ну! Где пленки?
Развалившись в кресле, вольготно вытянув ноги и держа стакан на весу, Мазур улыбнулся ему открыто и доброжелательно:
Пора было убираться отсюда – не только с площади и их города, из этой надоевшей страны, вообще с континента. Однако уход – процедура серьезная и ответственная, иногда грамотно уйти гораздо труднее, нежели налететь с автоматом и разнести все вдребезги и пополам…
Отставив чашечку, Мазур положил на столик несколько монет, не спеша пересек наискось маленькую круглую площадь, хлопнул лысого по плечу:
– Ну, и как делишки?
Тот аж подпрыгнул от неожиданности, выругался под нос:
– Где вы шляетесь, черт вас побери? Я уже полчаса тут торчу.
– Не преувеличивайте, – преспокойно сказал Мазур. – Всего-то минут пять.
– Почему сразу не подошли?
– Старина, вам бы оставить этот тон, – сказал Мазур, ухмыляясь. – Приказной и непререкаемый. В конце концов, вы мне не командир.
– Зато я тот самый человек, который в случае чего может вам жизнь осложнить до полной задницы, – сказал Ронни сердито, но все же сделал над собой усилие и заулыбался почти дружелюбно. – Я так понимаю, удалось?
– А то, – сказал Мазур. – Мы, австралийцы, если за что возьмемся, то уж…
– Это с вами?
– Ну да, ждите, – ухмыльнулся Мазур. – Буду я такие вещи в кармане таскать. Удалось, Ронни, удалось. Небольшая такая коробочка с кучей микропленок…
– Где она?
– Дома, – сказал Мазур как ни в чем не бывало. – Я тут снял небольшой уединенный домик, надоели дешевые отели…
– Ну, так чего же мы стоим? Садитесь в машину, побыстрее!
Влезая в тесную машинешку, Мазур вновь задал себе вопрос: правильно ли поступает, устраивая этот цирк с окончательным и бесповоротным объяснением в нелюбви. И вновь сам же себе и ответил: все правильно, ничего тут нет от авантюризма и шпионских боевиков. Один только профессиональный расчет. Неразумно уходить со сцены, имея на плечах субъекта вроде Ронни, чьи намерения, достижения и возможности еще не прокачаны до конца… Безусловно следует устроить классический момент истины.
Ронни рванул машину с места так, что покрышки чуть ли не задымились, свернул в переулок, выскочил на широкую улицу, рванул на только что зажегшийся красный в лучших традициях местных джигитов… «Ах ты ж, зараза, – с ласковой брезгливостью подумал Мазур. – Я тебе ни словом не обмолвился насчет того, где, в каком районе города располагается мое временное пристанище, а сам ты ни разу не спросил – но уверенно чешешь на полной скорости в правильном направлении, к западу, к холмистой окраине Чаконе, чрезвычайно напоминающей Ялту своими извилистыми крутыми улочками, карабкающимися все выше, обилием зелени и морской гладью на горизонте… Как по ниточке летишь… Вот кое-что и проясняется… »
– Остановите здесь, – сказал он решительно.
– Почему?
– А давайте-ка надежности ради подойдем к дому кружным путем, – сказал Мазур. – Там есть обходная дорожка… Мало ли что, вы уверены, что у вас нет конкурентов? Мне пару раз показалось, что следом топотали какие-то подозрительные типы.
– Ну ладно, – сказал Ронни, секунду подумав. – Только без фокусов, убедительно вас прошу…
Он запер машину, и оба направились по утоптанной тропинке в небольшую рощицу, прошли меж высоких глухих заборов, обогнули еще парочку домиков, оказались перед железной изгородью, опутанной чем-то воде плюща. Мазур огляделся, открыл тронутую ржавчиной калитку:
– Прошу.
Отпер заднюю дверь, распахнул:
– Ну вот и пришли…
– Идите-ка первым, – сказал Ронни, определенно напрягшись.
Пожав плечами, хмыкнув, Мазур первым вошел на крохотную кухоньку, мимоходом прихватив из шкафчика бутылку виски, содовую и два стакана – австралийцы, знаете ли, отличаются гостеприимством – прошел в столь же крохотную гостиную. Плюхнулся в старое кресло, вытянув ноги, сказал безмятежно:
– Располагайтесь, старина. Плесните себе виски. У меня нет холодильника, так что не обессудьте, придется с содовой…
Заглянув в соседнюю комнату, в спаленку – а больше в домишке и не имелось апартаментов —Ронни прошел к столу, плеснул себе на добрых три пальца, игнорируя содовую. Сделал жадный глоток и, не садясь, поторопил:
– Ну! Где пленки?
Развалившись в кресле, вольготно вытянув ноги и держа стакан на весу, Мазур улыбнулся ему открыто и доброжелательно: