Бушков Александр Александрович. Пиранья. Бродячее сокровище

   – Глубина? – спросил Мазур.
   – Сто семь футов, – ответил капитан флегматично. – Магнитометр показывает изрядное количество металла, так что поздравляю, господа, мы, кажется, над целью… Какие будут распоряжения, сеньорита Кристина?
   Она уставилась на Мазура с жадной требовательностью ребенка, оказавшегося в игрушечном магазине. Ну что же, ему самому не хотелось задерживаться тут надолго, у него были свои дела…
   – А что тут думать? – спокойно пожал он плечами. – Приступаем к делу, не откладывая, если вы не против, капитан…
   Капитан Гальего столь же флегматично пожал плечами:
   – К вашим услугам. Если сеньорита не возражает…
   К Мазуру – как, впрочем, и ко всем остальным пассажирам – он относился не то, чтобы неприязненно, но определенно поглядывал свысока и на сеньориту из хорошей семьи, и на двух ее спутников. Мазур это переносил стоически, напомнив себе, что по званию он все же повыше отставного капитан-лейтенанта, да и наград на груди поболее, чем у этого байбака, сроду не участвовавшего ни в какой войне…
   – Справитесь? – преспокойно спросил капитан.
   – Справлюсь, – в тон ему ответил Мазур. – Бывали мы на таких глубинах…
   Капитан, высунувшись наружу по пояс, о чем-то громко распорядился, и молчаливые бесстрастные индейцы проворно вытащили на палубу оба акваланга, потом один плюхнул за борт чугуняку-грузило, размером в два мужских кулака, и привязанный к нему линь стал стремительно разматываться. Мазур неторопливо разделся до плавок, присел на корточки, еще раз проверил все, что следовало поверить. Хольц прямо-таки услужливо подал ему мешок со скудным инструментарием, тоже привязанный к линю. Мазур самолично выбросил его за борт, хозяйственно проводив взглядом.
   Подняв голову, он недовольно скривился:
   – Эй, эй! Мы вроде бы договаривались…
   – Он совершенно прав, сеньорита, – сказал капитан Гальего. – Все-таки сто семь футов…
   Однако Кристина, грациозно опустившись на корточки и ухом не повела – подняла баллоны с твердым намерением их тут же и надеть. Взглянув на ее азартно-непреклонное личико, Мазур сообразил, что любые увещевания и апелляции к здравому смыслу бесполезны, если вожжа попала под хвост…
   – Погоди-ка минутку, сказал он деловито. – Ты совсем позабыла кое-что проверить… Капитан, подайте-ка мне вон ту бухточку… Сколько в ней?
   – Футов двести будет.
   – Отлично, – сказал Мазур.
   Решительно отобрал у Кристины акваланг, морским узлом привязал свободный конец линя к одной из прочных нейлоновых лямок, шагнул к борту…
   И вышвырнул акваланг в воду. Только булькнуло. Капитан покосился не без молчаливого одобрения.
   – Ну, знаешь! – взвилась Кристина с корточек, оскорбленно сверкая прекрасными глазищами, ничуть не похожая в этот миг на исполненных кроткой печали женщин Боттичелли.
   – Отставить, – сказал Мазур. – У нас ведь нет компрессора, так? Вполне может оказаться, что мне потребуется дополнительные баллоны, а где их взять, если и ты полезешь под воду? Черт его знает, сколько там придется ковыряться… Понятно?
   Она еще какое-то время поливала Мазура строптивым взглядом, но потом кивнула, смиряясь. Капитан за ее спиной одарил Мазура скупой, но благосклонной улыбкой.
   – Ну, что тянуть? – сказал Мазур, забрасывая лямки на плечи.
   Он действовал машинально, руки сами проделывали все необходимые манипуляции, ловко и привычно. Совсем немного времени прошло – и он уже стоял спиной к невысокому фальшборту с поднятой на лоб маской. Кристина смотрела на него с восторгом и надеждой, что было все же приятно, Хольц – примерно так же, капитан – по-прежнему флегматично, а оба индейца, голые по пояс жилистые ребятки в драных джинсах, к зевакам не примкнули вовсе, они, умело держа свои обшарпанные винтари, наблюдали за берегом, каковой был безмятежно тих. Солнце сияло, синяя гладь сверкала мириадом искорок. Рай на земле, да и только…
   – Ну, посматривайте здесь… – сказал Мазур всем сразу. – Чтобы мне было куда возвращаться…
   Он надел маску, взял в рот загубник и привычно кувыркнулся за борт спиной вперед, вошел в воду без брызг, стал погружаться, размеренно колыша ластами, под знакомое насквозь, ритмичное пощелкивание клапанов, уходя все глубже в сгущавшийся сумрак. Он снова был в мире, где нет ни ветра, ни дождей, где тело теряет вес, а на смену привычным пяти чувствам порой приходят такие, что и не опишешь толком сухопутными словечками…
   Он уверенно шел на глубину, оставляя левее три колыхавшихся поблизости друг от дружки троса. Вокруг шныряли стайки больших и маленьких рыб, судя по реакции – непуганых человеком, подплывавших совсем близко. Сумрак густел, хотя видимость все же оставалось приличной. На глубиномер он почти не смотрел – и без того по давлению на уши, по крепнувшему обжатию воды, по иным, неописуемым словами признакам определяя пройденный путь.
   Когда до дна осталось совсем немного, он в два гребка перевернулся горизонтально. Проплыл немного в сторону…
   Темная протяженная глыба медленно проявилась в зеленоватом сумраке. Мазур всплыл над ней, присмотрелся. На корпус субмарины это уже мало походило – вездесущие ракушки покрывали останки бугристым слоем. Оценивая открывшееся зрелище взглядом опытного военного, он быстро понял, что сорок лет назад все произошло именно так, как рассказывал Хольц: подлодку разломило взрывом почти пополам, взрывная волна искорежила, вмяла, перекосила переднюю часть рубки, и в гнутой абстрактной скульптуре с трудом угадывался зенитный автомат, из которого на свою же голову так метко сработал покойный канонир… А вон там, вне всякого сомнения – кусок самолетного крыла, еще можно различить американские опознавательные знаки. Он быстренько прикинул в уме: на «Эвенджерах» у янкесов летали по двое, а подлодка такого класса брала на борт не менее полусотни членов экипажа. Все они тут и лежат в посмертном единении – как в сотнях других мест, где бывшие враги успокоились в вповалку, и не осталось от них не следа, потому что косточки истаяли в морской воде. В точности так, как далеко отсюда, у берегов Эль-Бахлака, еще белеют где-то на глубине черепа наших и ихних, и никакой больше вражды, один только вечный покой – а вот с вечной памятью обстоит гораздо хуже, нет никакой вечной памяти, если откровенно…
   На душе у него было смурно. Нацисты, конечно, сволочь такая, атлантические пираты – но война давно кончилась, там, наверху, клубились и бушевали совсем другие проблемы и споры, и никто из тех, кто ушел на дно вместе с подлодкой, не был демоном – и девки красивые с ними спали, и родители старенькие взирали гордо, и никто из этих ребят не хотел упокоиться на дне, а вот поди ж ты… Сосчитает кто-нибудь когда-нибудь, сколько нас, таких вот, лежит на дне морском? Ох, вряд ли…
   Отогнав всякие эмоции, Мазур подплыл к темному провалу неправильной формы, посветил внутрь фонарем – разлохмаченное железо, обрывки труб и магистралей, вовсе уж непонятные лоскуты… Высмотрев поблизости на дне подходящий камень, запустил его внутрь. Далеко вознесся протяжный звук удара. Из черного провала брызнули вспугнутые рыбешки.
   Работка предстояла опасная, если откровенно. Вряд ли там, внутри, скрывалась какая-то тварь вроде незабвенного Большого Музунгу, о котором до сих пор вспоминалось с холодком по спине. Дело в другом: в узеньких проходах, в тесных каютах, внутри лежавшей с креном в добрых пятьдесят градусов на левый борт подводной лодки чертовски легко зацепиться за что-нибудь баллонами или лямками, застрять основательно. По всем уставам полагается, чтобы при подобных исследованиях тебя бдительно страховали столь же квалифицированные пловцы – но где ж их взять, не Кристину же было с собой тащить…
   Мысленно вздохнув, Мазур заплыл в проем и, светя себе сильным фонарем, с величайшей осторожностью стал помаленьку продвигаться вперед мимо нетронутых магистралей, мимо закрытых дверей, над всяким хламом. Из-за сильного крена коридор выглядел вовсе уж сюрреалистически, приходилось в уме постоянно его выпрямлять в надлежащем ракурсе, вспоминая к тому же тщательно вычерченные Хольцем схемы.
   Рыбья мелочь шныряла вокруг, окончательно убедившись, что Мазур им не враг и не конкурент. Он продвигался вперед осторожными гребками, то и дело замирая, тщательнейшим образом изучая лучом фонаря очередной участок пути. Все двери распахнуты, ни одна не задраена – никто попросту не успел не то что предпринять должные меры, вообще понять происшедшее. Вот вам и очередной военный парадокс – будь стрелок на зенитке чуточку поплоше, ничего этого и не случилось бы…
   Вот оно! Та самая дверь, которую описывал Хольц. Мазур осторожно встал обоими ластами на превратившуюся в пол вогнутую стенку, притопнул, убедился, что под ногами ничто не обрушится, не поползет. Дверь была не перед ним, как приличной двери полагается, а нависала над головой слева.
   Действуя с максимальной осторожностью, примостив фонарь так, чтобы светил прямо на руки, Мазур принялся за дело. Дверь открывалась внутрь, она, конечно, не была герметичной, за сорок лет в каюту, конечно же, затекла вода, заполнив весь объем и вытеснив воздух. Теперь «внутрь» превратилось во «вверх». Задачу это осложняло несказанно.
   Ну что же, он умел работать на глубине, иногда вытворяя там такое, что нормальному человеку и в голову не придет. Хорошо еще, что это не броневой лист, а алюминиевая пластина – на подлодках испокон веков боролись с лишним весом, как только могли…
   Открывать дверь было бы слишком трудным и опасным предприятием – и Мазур принялся ее пробивать, сплавав за мешком с инструментами. Работа была монотонная, скучная – дыра, дыра, дыра, манипуляции увесистым молотком и долотом…
   Проще было бы срубить к чертовой матери дверные петли, но они были внутри, так что ничего не попишешь, придется вкалывать…
   Израсходовав примерно четверть воздуха, он наконец, добился своего, почти правильный круг с причудливо вырезанными краями лег под ноги, и вверху появилась дыра достаточного диаметра, чтобы туда мог протиснуться обремененный баллонами аквалангист.
   Примерившись, светя фонарем, Мазур оттолкнулся от переборки и проплыл в дыру, нигде не зацепившись. Отплыл вбок, прилепился к переборке, посреди тесной каютки, показавшись самому себе мухой в пустом спичечном коробке. Ну да, вот и сейф, почти над головой. А ведь… Ну, точно…
   Он еще развернулся к линям, отвязал второй акваланг и добросовестно припер его в командирскую каюту. Отсоединил муфту, повернул вентиль.
   Клубящиеся пузырчатые струи рванулись наружу так, что Мазур на несколько секунд ослеп. Очень быстро выходящий воздух вытеснил достаточно воды, чтобы Мазур по плечи оказался над ее бурлящей поверхностью – а там и по пояс, по колени…
   Открутил второй вентиль – и воздушный пузырь заполнил все пространство каюты, так что можно было поднять маску на лоб и вынуть изо рта загубник. Старый трюк водолазов, еще с дореволюционных времен – иные ухари, работая на затонувшем судне и наткнувшись на ящик с вином, ухитрялись с помощью такого вот фокуса и клюкнуть изрядно на глубине…
   Вдохнув нормальным образом полной грудью, он подступил к сейфу. Шесть прорезей, в которых ходят против рядов цифр рифленые массивные головки – а сейф-то, судя по виду, еще с Первой мировой, ну, ничего удивительного, сейфы принадлежат к тем предметам обихода, которые может с успехом эксплуатировать не одно поколение…
   Головки поддавались туго, сорокалетнее пребывание в морской воде не пошло на пользу даже добротному немецкому механизму. Аккуратно постукивая по ним молотком, Мазур быстро установил код – бедняга командир, он и не подозревал, что один из его младших офицеров прекрасно знает и секрет замка и содержимое сейфа…
   Дверца, конечно, осталась в прежнем положении, пришлось вставить кончик зубила в едва заметную щель и поработать молотком…
   Она распахнулась неожиданно – Мазур, конечно, этого ждал и бдительно отпрянул. Содержимое высыпалось кучей ему под ноги, в темноту, и Мазур присел на корточки, направив туда луч света. Без тени брезгливости принялся перебирать небольшую кучку.
   Пачка разбухших, отсыревших документов —добротный сейф сохранил герметичность, и внутрь вода не проникла, но она сорок лет была вокруг… Две коробочки с Железными Крестами, несколько медалей, парочка вычурных массивных знаков подводника – покойный воевал неплохо, этого у него не отнимешь… Ага!
   Вот они, два кожаных мешочка! Мазур распустил завязки. Все, как описывал Хольц, – крохотные коробочки, обклеенные внутри какой-то темной тканью, и в каждой завернутый в вощеную бумагу бриллиант. Открыв одну, чтобы окончательно убедиться, Мазур не стал потрошить остальные. Уложив мешочки в набедренный карман черного гидрокостюма, тщательно застегнул его на пластмассовую «молнию», отпихнул ногой в сторону весь хлам вроде документов и наград.
   Поднял с пола темный футляр размером с небольшую книгу, похоже, эбонитовый, поддел ногтем маленький металлический крючочек, поднял крышку. Внутри четырьмя аккуратными рядочками протянулись тридцать два цилиндрических углубления – Мазур их старательно пересчитал —и в каждом покоился черный футлярчик.
   Вытянув один, Мазур свинтил крышечку. Тугой, толстенький рулончик пленки. Позитив. Страницы крохотного текста, которые без сильной лупы, простым глазом и не прочтешь, но все равно видно, что это не просто текст, а снимки каких-то документов официального вида, с печатями и прочим… Вот оно!
   Теперь можно было и убираться восвояси – свою долю добычи он заполучил и теперь можно без всякого сожаления отдать всю кучу сверкающих камушков своим алчным спутникам, благо камушки эти, как давно и справедливо подмечено, в сущности, не более чем кристаллический углерод, а что такое углерод, как не эфемерная субстанция, ни для чего путного не пригодная?
   Вот только отдавать камешки следовало с оглядкой. Мазур думал об этом, неспешно, по всем правилам продвигаясь к поверхности, Если только кое-кто питал кое-какие замыслы, настал удобнейший момент претворить их в жизнь. Если разобраться, простодушный австралиец никому более не нужен. Точнее, перестанет быть нужен уже через несколько минут – как только на дрожащих от алчности ладонях типичных представителей мира капитала засверкают сорок лет дожидавшиеся своего часа камушки… И зачем тут Джонни? И при чем тут Джонни? Вообще, кто такой Джонни? Не было такого, никто его и в глаза не видел. На дне и так с полсотни покойников, если добавится еще один, никто и не почешется…
   А посему Мазур, оказавшись на восьми метрах под поверхностью воды, резко изменил курс и, вызывая в памяти очертания берега, поплыл не вверх, а в сторону. И плыл, пока по его расчетам, не отдалился достаточно.
   Тогда он поднялся на поверхность. Хватка его не подвела и здесь: с «Креветки» его никак не могли видеть, Мазура заслоняла скала, голая снизу и покрытая буйным вьющимся кустарником уже на высоте метров пяти.
   Он поплыл, все больше удаляясь от корабля, высматривая подходящее местечко. Найдя таковое, плыл к берегу, пока не почуял под ногами твердую землю и не поднялся над водой по пояс. Снял ласты, баллоны, маску, свалил все это хозяйство под дерево, в низкие кусты, стянул гидрокостюм, отправил его туда же, оставшись в одних плавках надел пояс с ножом, прихватил добычу и вошел в лес, нимало не расслабляясь, прислушиваясь и присматриваясь со звериной сноровкой.
   На таких островках не бывает ни крупных хищников, ни змей – а вот люди иногда попадаются, и они-то опаснее всего… Выследить «Креветку» конкуренты вроде бы не могли, и все равно, расслабляться рано, ничего еще не кончено…
   Ага, вот подходящее дерево. Черт его знает, как оно называется, но под корнями у него есть пустое место, которого вполне достаточно, чтобы укрыть невеликий по объему клад, которому лежать тут вовсе недолго…
   Быстренько проделав все необходимое, Мазур направился вдоль берега к тому месту, где осталось судно. Это было не самой приятной прогулкой – шлепать босиком по экваториальному лесу – но змей тут нет, ядовитых колючек тоже, так что прочими неудобствами можно пренебречь, не графья, чай….
   Он вышел на берег, засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Прекрасно видел, как оба индиоса, показав похвальную реакцию, прицелились в него из своих пушек – и тут же опустили оружие, узнавши. Судя по движениям, спутники оживлено дискутировали – и почти сразу же капитан Гальего направился в рубку размашистым шагом, якорная цепь поползла вверх, а когда якорь, роняя крупные капли, повис над водой, заработал двигатель, и «Креветка» пошла к тому месту, где стоял Мазур, ухмыляясь и мурлыкая под нос старинную английскую морскую песенку:
   – Зовут меня Уильям Кидд, ставьте парус, ставьте парус! Рядом черт со мной стоит, абордажный нож блестит, ставьте парус, ставьте парус!
   Кораблик коснулся бортом обрывистого берега – и Хольц, не теряя времени, навел на Мазура автомат, рявкнул:
   – Что за фокусы? Что за вид?
   – Вид как вид, – пожав плечами, сказал Мазур и одним прыжком перемахнул на палубу. Прошел к своей одежде, спокойно принялся ее натягивать. – Голых мужиков не видали?
   – А где… всё? – растерянно спросила Кристина.
   Полностью одевшись, обувшись, сунув пистолет на привычное место и с приятностью ощущая бедром его надежную тяжесть, Мазур преспокойно ответил:
   – Все там, где и надлежит. Не беспокойся, бриллианты я достал. Все до одного, ровно столько, сколько их было по рассказам нашего дорогого герра Хольца.
   – Но… где же?
   – На берегу, – простецки щурясь, сказал Мазур. – Если хочешь пойдем, мы трое, и заберем.
   На ее лице отразилось даже не облегчение, а смесь разнообразнейших чувств, в которых она и сама, надо полагать, не могла сейчас разобраться:
   – По почему…
   – Потому что наш Джонни парень тертый и особого доверия к человечеству не питает, – усмехнулся Хольц, опустив автомат и глядя на Мазура с несомненным уважением. – Вот он и побоялся, что камушки у него возьмут, а самого на борт не пустят… А, Джонни?
   Кристина вспыхнула, надвигаясь на Мазура:
   – Да-а? Получается, ты подозревал меня… меня…
   – Как ты прекрасна в гневе, звезда моя… – сказал Мазур, ухмыляясь во весь рот. – Тебя я ни в чем таком и не подозревал, как тебе только в голову пришло? Но разве здесь только мы с тобой… и наш достойный капитан? – поторопился он добавить, видя, что рядом встал Гальего.
   Хольц уперся в него злым взглядом:
   – Это что, в мой огород камешек?
   – Да что вы, майн либер! – пожал плечами Мазур. – Не валяйте дурака! Вы ведь меня имели в виду?
   – Ну, а если и так, Хольц? – устало спросил Мазур. – Вы что, мне отец родной? В таких играх держи ухо востро, вы это сами талдычили все время…
   Капитан Гальего степенно сказал, попыхивая гнутой трубочкой:
   – Сеньор, уверяю вас, что при любой попытке… э-э, устроить на борту моего корабля дисгармонию я реагировал бы немедленно.
   – Я нимало не сомневался в вашем благородстве, сеньор капитан, – заверил Мазур, отвесив изысканный поклон. – Но береженого бог бережет… Итак, друзья мои, не отправиться ли нам с песнями и триумфальными плясками за сокровищем? Оно совсем близко, честное слово, с полкилометра пройти…
   – Ну, хорошо, – сказал Хольц, сердито поджимая губы. Оглянулся на невозмутимого капитана: – Надеюсь, сеньор Гальего, вы столь же немедленно и эффективно отреагируете, если наш Джонни вернется из леса один?
   – Будьте уверены, – лаконично ответил капитан, окутанный приятным дымком дорогого табака.
   – Я тоже самого лучшего мнения о вас, Хольц… – фыркнул Мазур. – Я вас тоже полагаю честнейшим и порядочнейшим партнером… Ну что, пойдемте?
   Индейцы проворно перекинули на берег сходни, первым по ним сошел, прямо-таки сбежал Хольц, следом переправился Мазур, протянул руку Кристине.
   Кристина взирала на него восторженно и преданно. Если она играла в осуществление какого-то неведомого замысла, то была гениальной актрисой, по которой плачет Нобелевская… ах, нет, актерам ведь не дают Нобелевок…
   – Как там было? – спросила она прямо-таки зачарованно.
   – Пустяки, – сказал Мазур. – Разве что слонялась парочка призраков в лохмотьях мундиров, и один, кстати, пожаловался, что скотина Хольц давным-давно одолжил у него двадцать марок, да так и не отдал, прохвост…
   Неприязненно косясь на него Хольц фыркнул:
   – Чирикайте, чирикайте… Черт с вами. Как-нибудь перетерплю, все равно скоро разойдемся…
   Мазур все время держал его в поле зрения – хотя понимал, что немец-перец-колбаса, если и задумал что-то скверное, ни за что не попытается пальнуть в спину, пока не ощутит в руках бриллианты. И все равно, следовало быть готовым ко всему – до тех пор, пока они не окажутся на континенте…
   Когда они добрались до места, Мазур присел на корточки, уголком глаза постоянно фиксируя немца, готовый при необходимости взмыть отпущенной пружиной и нанести удар (да и Кристину он не обделял профессиональным вниманием), заслонил спиной свежую захоронку, сначала вытащил из переплетения корней футляр с микропленкой и быстро засунул его во внутренний карман пиджака. Потом, уже не таясь, извлек оба мешочка и повернулся к спутникам:
   – Великий миг, друзья. Зазвучали невидимые фанфары, вступили трубы и барабаны, кладоискатели делят добычу… Есть предложение: к чему возиться с аптечными весами, скрупулезно подсчитывая караты? К чему эта мелочность, когда речь идет о сеньорите из старинного рода и бывшем офицере военного флота? В каждом мешочке – по четырнадцать штук, они примерно одинаковые, так что держите.
   Шагнул вперед и положил по мешочку в подставленные ладони. Постоял, покачиваясь с пятки на носок, откровенно ухмыляясь, громко сказал Кристине:
   – Что-то я смотрю, ты не торопишься усладить глаза алмазным блеском? И правильно. Присмотрись внимательнее к нашему милому герру Хольцу. Его честная, открытая физиономия вовсе не озарена здоровой алчностью, как следовало бы думать. Скорее ему скучно и тоскливо. Сорок лет человек лелеял мечту, а теперь она вдруг исполнилась… и что дальше-то? А, Хольц?
   Немец поднял глаза от горсти сверкающих прозрачных камешков у себя в ладони. Его автомат болтался на плече, а лицо и в самом деле не блистало что-то алчностью и триумфом. Оно казалось постаревшим в одночасье, усталым, скучным…
   – Вообще-то вы не правы, Джонни, – ответил Хольц ровным голосом. – Мечта заключалась не в том, чтобы найти камни, а в том, чтобы после этого пожить как следует. И она еще не претворена в жизнь. Конечно, ситуация и в самом деле несколько… прозаична. Но какое тут, к черту разочарование? Просто-напросто я сорок лет карабкался, лез, обламывал ногти, ходил по лезвию, лез… и вот добрался. Потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к новому положению дел…
   – Неплохо изложено, – сказал Мазур. – Ну, а все же? Счастливее стали? А ты, прелесть моя? Каково чувствовать себя невестой с приданым в миллион долларов?
   Кристина, повертев меж пальцами освобожденный от бумажки бриллиант, ответила ему чуточку растерянным взглядом:
   – Ощущения, в самом деле… сложные. Столько сил, трудов и опасностей… а потом ты буднично достал мешочки…
   Хольц поинтересовался, катая камушки в горсти:
   – Джонни, если вы так наплевательски к этому относитесь, может, откажетесь от своих процентов?
   – Э, нет, – сказал Мазур, вовремя вспомнив о своей роли. – Ни черта подобного, альтруиста нашли… Просто я с самого начала относился к этому предприятию не как к сияющей мечте, а как к вертящемуся колесу рулетки: выиграю – отлично, нет – что ж, не сложилось… Прячьте камушки, миллионеры, и пойдемте побыстрее на судно. Нечего нам тут делать, право слово…
   Еще договаривая, он плавно переместился вправо и разоружил Хольца моментальным, неуловимым движением. Еще до того, как немец успел осознать происшедшее отсоединил магазин, выщелкнул патрон из ствола, отправил его к со братьям, перебросил магазин хозяину:
   – Так оно будет лучше, Хольц. Честная дележка, а? Вам патроны, мне трещотку. Никто не сможет причинить другому вреда.
   – Ага, – сказал Хольц, растерянно вертя магазин в руке. – Если не считать, что у вас пушка в кармане…
   – Зато у вас по карманам – две гранаты.
   – Не дурите! Прекрасно понимаете, что не могу я их бросать, стоя от вас в двух шагах…
   – Понимаю, – кивнул Мазур. – Ну что же, придется вам всецело положиться на мое врожденное благородство… Да не коситесь вы так, Хольц! Если бы я хотел вас пришибить, давно бы уже пришиб… Я просто хочу исключить дурацкие случайности, вот и все… Ну, пойдете вы, наконец?
   Немец, зло фыркая, все же потащился рядом —неуклюже, но добросовестно маневрируя так, чтобы Мазур не оказался у него за спиной. Мазур, в свою очередь, краешком глаза все же держал Кристину, несмотря на отсутствие у нее оружия – но, главным образом, впитывал всеми имевшимися у него чувствами идущую от леса информацию, как всегда в таких случаях, искренне жалея, что голова у него не способна вертеться на триста шестьдесят градусов, подобно радару…
   И выучка не подкачала. Когда метрах в пятидесяти впереди, меж двумя столетними и высоченными деревьями, перебежал вдруг человек с продолговатым предметом в руках, Мазур не потерял и доли секунды, рухнул в заросли чего-то вроде водянистых разлапистых папоротников, свалил Кристину, выхватив пистолет в падении, успев в то же время зацепить выброшенной ногой щиколотку немца, опрокинуть его совсем рядом.