Страница:
За атакой последовало затишье.
Буало задумался, а Фрике, в восторге от собственной меткости, ждал только повода вновь схватиться с противником.
— Терпение, матрос, терпение! Вот появится солнце, и продемонстрируете свои таланты. Теперь уверен, это гаучо. Победу праздновать еще рано. Я ведь вам уже рассказывал… Злопамятные от природы, взбешенные преподанным нами уроком, они шли по нашему следу, точно собаки-ищейки и… вот тут как тут.
— Прекрасно… что они тут как тут. Завтра устроим такую же встречу, как и в прошлый раз.
— Однако схватка будет нелегкой. Обязательно придется форсировать реку. Военная операция высшего класса, особенно если учесть, что экспедиционный корпус состоит из двух человек и десяти лошадей.
— А я не спорю. Однако вы пойдете первым, месье Буало. Ну, а я останусь в резерве и буду отбиваться до последнего патрона.
— Фрике, да вы прирожденный стратег!
— Несомненно. Черт! Я все время повышаюсь в звании. Великолепная это штука — путешествие вокруг света! С честью я начал путь в ранге подручного в угольной яме, затем меня произвели в кочегары, потом я стал матросом, далее — кавалеристом, вскоре немножечко генералом. Ну, а теперь выступаю в роли командующего корпусом! Какая жалость! Вот если бы с нами были месье Андре и доктор, из них получился бы великолепный армейский корпус!..
— Еще бы! — уверенно, без малейшей тени сомнения согласился Буало. — А теперь послушайте. Я знаю наших врагов, пока темно — бояться нечего. Однако в первый же час рассвета они начнут атаковать, так что необходимо отдохнуть. Но прежде пойду проверю, в каком состоянии наши лошади. Уверен, они восстановят силы и в нужный час не споткнутся.
— Месье Буало, поспите часок, а потом смените меня… Таким образом, мы к утру будем свеженькие как огурчики и в прекрасном настроении, точно перед балом.
— Годится. Смею заверить, через пять минут, несмотря на мошкару, я буду спать мертвецким сном.
Ночь прошла благополучно. Нападающие, прекрасно понимая, кто их противники, вели себя осмотрительно.
Фрике после двух вахт заснул со сжатыми кулаками. Когда он проснулся и расправил сведенные пальцы, то с удивлением заметил — его спутник уже успел заседлать и взнуздать обеих верховых лошадей, а остальных навьючил.
Вьючные лошади, последовательно соединенные друг с другом достаточно длинным шнуром, ходили так называемой «индейской цепочкой».
Буало, с ружьем через плечо, с карманами, оттопыривавшимися от патронов, гильзы которых не пропускают воду, с револьвером-карабином в руке, внимательно изучал горизонт. В один миг гамен был готов. Как и предсказывал Буало, нападение возобновилось в тот самый миг, когда зеленый океан осветился первыми лучами восходящего солнца. В отдалении замелькали яркие пятна пончо, принадлежавшие вольтижирующим гаучо. Человек двенадцать мстительных обитателей прерий быстро надвигались полукругом.
— Послушайте-ка, Фрике, вы хорошо плаваете?
— Как рыба.
— Прекрасно! Возглавите колонну. Направитесь к реке, возьмете первую лошадь за повод, введете ее в воду. Ну, а если заупрямится, кольните в круп ножом.
— Хорошо… а как же… вы?
— Пойду в арьергарде[320] верхом, пока вы не доберетесь хотя бы до середины. Ну, а если они чересчур быстро приблизятся к нам, то человек шесть я сумею спешить, подстрелив лошадей. Пули моего друга Пертюизье самого лучшего качества. Вести огонь по людям смысла не имеет. Пеший гаучо не боец. Понятно?
— Еще бы!
Буало сел на лошадь, положил оружие на плечо и замер в седле, как памятник.
Фрике осторожно спустился к реке, не очень глубокой у берега, и стал тянуть упиравшееся животное за повод.
Тем временем надвигались верховые гаучо.
Бедный гамен не успел пройти и десяти метров, как лошадей внезапно охватила невероятная паника, и они начали брыкаться, пятиться, жалобно ржать. Поведение такое знакомо всем, кто побывал на поле боя.
Вдруг Фрике ужасно закричал. Этот крик, похожий на звук медного горла боевого рожка, окончился душераздирающим металлическим хрипом.
Вода покраснела. Словно группа вошла в бассейн, наполненный кровью.
Буало, в глубине души охваченный страхом, внешне и глазом не моргнул. И даже не обернулся. Три раза меткие пули его ружья поразили трех прекрасных полудиких мустангов. Затем молодой человек пристроился в хвост цепочки лошадей резерва и одним прыжком очутился в воде, покрытой красными разводами.
— Тысяча чертей! — отчаянно прорычал он. — Да нас же живьем сожрут, это карибы!
Буало, безусловно, не был трусом, напротив, отличался храбростью в битвах, всю жизнь презирал страх. Но в этот миг, как признался впоследствии автору этого правдивого рассказа, он ощутил на лице капли холодного пота.
Умереть от пули или удара сабли — какая разница? Особенно для человека, ведущего жизнь, полную приключений. Буало как бы заранее внутренне был готов к тому моменту, когда придется с честью уйти из жизни, хотя предпринимал все, чтобы отдалить ужасный миг.
Однако оказаться растерзанным на куски, съеденным живьем легионом мелких хищных созданий, которые, несмотря на малую величину, обладали невероятной силой и свирепостью, — это было бы жестоко-изощренной казнью.
Ощущать, как твоя собственная плоть мало-помалу поглощается рыбами-каннибалами, чувствовать собственное превращение в скелет за десять минут — ужасно!
Сопротивление абсолютно бесполезно.
Таккто же такие карибы? Возьмитескелет небольшой рыбки.Приделайте кчелюстям клещи из закаленной стали, какими режут проволоку; как следует заточите; вставьте в глазницы по опалу, окружите рубинами. Оберните туловище кожей синеватого цвета наивысшего качества, нанесите поверх оранжево-мраморные пятна и разбросайте красные точки, вдохните в это приспособление длиной в десять сантиметров жизнь — получите кариба.
Кровожадное сущесто это живет в некоторых реках Южной Америки и, похоже, создано лишь затем, чтобы нести смерть. И, видит Бог, свое предназначение выполняет оно исправно. Челюсти обладают невероятной мощью. Благодаря сказочному взаимодействию элементов разрушения природа наделила карибов треугольными зубами, как гадюк или гремучих змей. Зубы-крючья способны прокусить не только кожу, но и железо.
При виде крови или вообще чего-то красного в мерзких существах просыпается жажда уничтожения. Ни человек, ни животное не могут спастись от стаи карибов в воде.
Рыбешки охотно нападают на лошадей, с невероятной быстротой проникают в живот, где в одно мгновение все съедают. Отсюда их местное название «мондонгерос» — пожиратели внутренностей.
В некоторых местах количество этих рыб таково, что говорят: «В реке больше карибов, чем воды». И если кто-то собирается переплыть такую реку, то ему следует опасаться этих рыбешек больше, чем крокодилов.
Попробуйте бросить в воду кусок мяса — тотчас же соберется стайка рыб, через несколько секунд от мяса ничего не останется. А у рыб так разыгрывается аппетит, что они начинают поедать друг друга, и в результате уцелевает всего несколько штук.
Во время путешествий Гумбольдт[321] отметил: одно из страшнейших бедствий пребывания в Южной Америке — невозможность искупаться в реках, где водятся карибы, ибо от укусов москитов возникает раздражение на коже и спастись можно, лишь окунувшись в воду.
К счастью для человечества, во время сильного повышения температуры на карибов нападает сильнейший мор.
Радостно наблюдать, как огромные косяки водных хищников плывут по реке брюхом вверх. Однако эти трупы становятся источником опасности, когда попадают на сушу: острые скелеты и зубы крайне затрудняют передвижение по берегам лагун.
Еще пару слов в заключение столь краткого исследования.
Индейцы племени варраунов в течение нескольких столетий вынуждены были искать убежище на плавающих островах в дельте реки Ориноко[322]. Они обитают в хижинах, стоящих на сваях посреди воды, и не имеют ни клочка земли, где бы могли хоронить своих мертвых.
Введя у себя диковинный культ — освобождение от плоти тел умерших, — индейцы хранят скелеты родственников закрепленными на крышах свайных жилищ.
Для того чтобы отделить мясо от костей, обитатели озерных поселений стали эксплуатировать прожорливых карибов. Делалось это так: труп обвязывали прочной веревкой, погружали его в воду, закрепляя свободный конец на одной из свай. Через несколько часов скелет становился девственно чист. Кожа, мускулы, сухожилия — все снималось зубами миниатюрных чудовищ.
Объятые горем родственники аккуратно и тщательно плели по такому случаю корзину и с природным вкусом и умением украшали ее жемчужинами, бусами, разноцветными блестками.
Корзина, игравшая роль погребальной урны, плелась с таким расчетом, чтобы прочно закрепленный над нею череп смотрелся точно крышка.
Таким образом, останки любимого существа выглядели не более устрашающе, чем после кремации, практикуемой в Италии и Германии в установках фирмы «Сименс».
Вот каковы хищники, в мир которых попали вместе с лошадьми Фрике и Буало, уходя от гаучо.
Ситуация представлялась отчаянной. Не только каждая минута, но каждая секунда могла стать роковой.
Бедные лошади, которых заживо поедали и разрывали на кусочки, очутились посреди потока. Их тела, облепленные со всех сторон маленькими вампирами, подергивались в ужасающих конвульсиях. Несчастные животные отчаянно били ногами, пытаясь выбраться, и вновь оказывались в воде.
— Держитесь, Фрике, — восклицал, стуча зубами, Буало. — Смелее! Шевелитесь! Не стойте на месте!
— Тысяча чертей! Они же сожрут мои ноги! Как же сопротивляться?.. Уже подбираются ко мне… ближе… Они рядом!
Убитый горем, Фрике выпустил повод из рук. А в это время кровожадные существа перегрызли веревку, соединявшую цепочку лошадей, из которых половина тотчас скрылась, а остальные, разметавшись по сторонам, стали игрушкой течения.
Гаучо уже добрались до берега и смотрели на драму, длившуюся не более минуты. В ответ на возгласы отчаяния двух европейцев раздавались шуточки и прибауточки; метисы прекрасно знали пампу и сразу же поняли первопричину разворачивавшейся перед ними катастрофы.
Они даже не рассчитывали на столь свирепую месть. И сердца дикарей возрадовались. Какое счастье — увидеть двоих смельчаков, чья отвага дополнялась прекрасным оружием, добычей речных кровососов!
Буало оставался в седле, хотя лошадь брыкалась и дергалась. К счастью для отважного всадника, сапоги оказались карибам не по зубам. Штук шесть отвратительных существ вцепились в шенкеля[323], но не могли причинить ни малейшего вреда.
Не обращая внимания на пропадающих лошадей, Буало с ловкостью прирожденного покорителя прерий накинул лассо на тонущего Фрике.
Повторяю, все эти драматические события длились не более минуты.
Чтобы добраться до противоположного берега, парижанам следовало проплыть четыреста метров. Позади же, менее чем в ста метрах, находились враждебные гаучо. А вокруг безудержно предавался чревоугодию легион[324] рыбешек. Почти лишившийся сознания гамен болтался на конце лассо своего спутника.
Еще несколько секунд… и завершится «Кругосветное путешествие юного парижанина».
Спасение могло принести только чудо. И чудо свершилось — зримое, небывалое. В тот миг, когда Буало решил, что все пропало, он внезапно почувствовал резкий толчок. Землетрясение!..
Лошадь молодого человека испустила дух, но ее хозяин уже встал на твердую почву.
Фрике же, обретя надежную опору, тотчас пришел в себя.
— Дьявольщина! — воскликнул он. — Какие только черти не живут в реках этой сатанинской страны! Ай! Что-то шлепает! Шлеп-шлеп! Как на празднике урожая в балагане, где показывают женщину-ската![325] Ой, оно меня уносит!.. О-ля-ля!.. О… ля… ля…
— Вас унесет, зато прикончит карибов…
— Да здравствуют радости жизни!.. У меня немного идет кровь, все время жжет, но паразиты больше не едят.
— Двигайтесь! Двигайтесь энергичнее!
— Ну, нет, посмотрите-ка, месье Буало, вон, впереди, тысячи карибов неподвижны и совершенно бездыханны, их несет течение…
— Так плывите же, вечный насмешник, иначе нас может постигнуть та же судьба.
В несущемся потоке стали то и дело показываться всевозможные представители водного мира: огромные полосатые волки — «багрераядо» — с боками, разрисованными, как у тигров; «карибито» и «пайяро», рыбы хищных пород; кайманы, неподвижные, как стволы деревьев; утыканные колючками скаты с ядовитыми шипами; «перрос де агуа», или водяные собаки (myopotamus coypos); нутрии (существа, близкие к опоссумам — водяным крысам) и, сверх всего этого, мириады карибов.
Течение медленно уносило всех, больших и малых, пострадавших от землетрясения, происшедшего довольно далеко отсюда и лишь немного задевшего эти места.
Однако не было ни малейшего сомнения, что, если бы беглецам удалось к тому времени преодолеть еще сто — сто пятьдесят метров, шок оказался бы сильнейшим.
Увидев массовую гибель карибов, гаучо ринулись в мутные воды.
Но не тут-то было! Не проплыли метисы и пятидесяти метров, как лошади начали заваливаться, точно груженные свинцом.
Воспроизвести хрипло изрыгаемые бандитами ругательства невозможно; эти великолепные всадники потеряли власть над лошадьми и оказались в еще более критической ситуации, чем наши друзья.
А парижане плыли. Им удалось значительно оторваться от преследователей, хотя силы подходили к концу. Путешественникам не хотелось расставаться с оружием и боеприпасами, однако груз сильно тяготил.
Бедный Фрике отдувался, как тюлень.
— Нам нельзя выпускать из рук карабины… Уверен!.. Но какая тяжесть! Ах! Если бы эти проклятые звери не покусали ноги… я бы плыл намного лучше.
Буало продолжал делать ритмичные гребки, но и он устал.
— Послушайте, — заговорил молодой человек, — в конце концов, не лучше ли пожертвовать частью боеприпасов… чем ставить под угрозу собственную жизнь.
И тут же он, не без сожаления и сердечной боли, выбросил пачку патронов; этот разумный и в высшей степени спасительный маневр был тотчас же повторен впечатлительным Фрике.
— Ах! Если бы нам удалось повстречать половинку древесного ствола, плавающее бревно, легче стало бы плыть.
Гамен собрался выкинуть вторую пачку патронов, как вдруг радостно воскликнул:
— Плот!.. Два плота!.. Флотилия плотов!
— Где это вы увидели плоты? Здесь всего лишь штук шесть лошадиных трупов, бедняжки давным-давно отправились на тот свет.
— Лошади, как вы сказали, давно отправившиеся на тот свет, надуты газами… поэтому трупы удерживаются на поверхности… надо воспользоваться ими как спасательными кругами, тогда мы сохраним оружие и силы, проплыв последние сто метров до берега.
— Бр-р-р! Сесть верхом на трупы!
— Пошли, тут не до брезгливости. А пока взгляните-ка туда!
И, не тратя время на бесплодные дискуссии, Буало рывком взобрался на отвратительный плавающий предмет и удовлетворенно вздохнул.
Фрике, глядя, как его спутник удачно использовал принцип Архимеда, открытый во время купания в ванне, также выбрал подходящий остов и взобрался на него. Теперь переплыть реку не составляло большого труда!
А гаучо, в свою очередь, довольные тем, что так дешево отделались, явно отказались от преследования.
Парижане выбрались на берег и столкнули в воду плавательные приспособления, воспользоваться которыми их заставила лишь крайняя нужда. К сожалению, весь конский резерв погиб. Фрике был безутешен. Став приличным наездником, он заранее радовался, как совершит верховой переход через пампу.
Из всадника гамен превратился в пехотинца. Отряхнувшись, как пудель, он выразил дурное настроение в столь любопытных выражениях, что, несмотря на неподходящую обстановку, Буало разразился громовым хохотом.
Однако «бульвардье» был философом, которые встречаются только в Париже.
— Больше нет лошадей…— говорил юноша. — Нет гамаков!.. Нет пончо!.. Придется двигаться пешком, спать под звездным небом и по-пластунски ползать между кактусами, чертополохом, острыми травами и прочими малоприятными растениями!
— Положение трудное, но что поделаешь?
— О! Ничего. Понимаю, смешно сожалеть об утраченном комфорте; однако, видите ли, человек легко привыкает к удобствам… а я всю жизнь их не имел… Как жаль бедных животных!
— Когда ведешь жизнь, полную приключений, надо быть готовым ко всяким неожиданностям. К тому же нам грех жаловаться на события, случившиеся после ухода с бойни. И лошади, чью судьбу вы так горестно оплакиваете, помогли нам спастись. Если бы не было карибов, гаучо, возможно, догнали бы нас… Хотя попасть в силки разбойников прерий отвратительно, но быть съеденными живьем — ужасно.
— Совершенно согласен. Ноги мои до сих пор кровоточат. Эти рыбешки проели мне штаны и подкладку.
— Зато электрические скаты разогнали карибов и гаучо.
— Электрические… каты…
— Вы заслуживаете пятнадцати суток ареста, Фрике.
— Ну нет. Я же не нарочно. Просто опять попалось ученое словцо, которое мне трудно правильно произнести. Вы же прекрасно знаете, в каком коллеже я учился, и мой профессор умел обращаться только со шпандырем и дратвой. Так как называется ваш зверь?..
— Электрический скат…
— Понятно. Электрический скат…
— Прикосновение ската напоминает удар палкой.
— Как телеграф.
— Боже, ну, если угодно… Правда, смешно было бы доверить этим милашкам передачу депеш. Однако, если говорить серьезно, электрический скат — рыба, обладающая специальным органом, производящим электрический ток, точно так же, как физические инструменты, о которых, коль скоро вы их не видели, говорить нет смысла.
— Верно, месье Буало. Боже, до чего неприятно ощущение от прикосновения ската!
— Учтите, оно могло стать смертельным. Доказательства были у вас перед глазами, когда по реке вдруг поплыли трупы.
— Так это электрические скаты всех поубивали? И кайманов тоже?..
— Без сомнения. На карибов, пожиравших плоть наших лошадей и жаждавших добраться до нас, напали скаты.
— Да, страшная машина разрушения.
— Первые разряды поражают как молния. К счастью, мы оказались в отдалении от того места, где это случилось. Более того, скаты разряжаются, то есть восстановление заряда требует времени, и повторное поражение может оказаться достаточно сильным, но оно уже не смертельно.
— Ну, ладно! Видите ли, месье Буало, если даже трудно осмыслить невероятное происшествие, спасшее нам жизнь, и невозможно возместить наши потери, то я особенно плакать не стану.
— И правильно! Друг мой! Смотрите на вещи философски! А! Черт побери!
— Что случилось?
— Мой запас табака!..
— Пропал?
— Уплыл по реке!.. Ни одной папиросы!
— Что ж, табаком закусят карибы.
— Да лучше бы меня заживо сожрали! Вот где беда-то! Фрике, сын мой, кончились прекрасные денечки; воздух становится тяжелым, собираются облака, чернеет небо.
Надвигается страшная буря. Дело плохо. На это можно было бы наплевать, будь у меня хоть несколько пачек папирос… Жизнь трудна… без табака.
— Без табака…— пробормотал некурящий Фрике.
ГЛАВА 9
Буало задумался, а Фрике, в восторге от собственной меткости, ждал только повода вновь схватиться с противником.
— Терпение, матрос, терпение! Вот появится солнце, и продемонстрируете свои таланты. Теперь уверен, это гаучо. Победу праздновать еще рано. Я ведь вам уже рассказывал… Злопамятные от природы, взбешенные преподанным нами уроком, они шли по нашему следу, точно собаки-ищейки и… вот тут как тут.
— Прекрасно… что они тут как тут. Завтра устроим такую же встречу, как и в прошлый раз.
— Однако схватка будет нелегкой. Обязательно придется форсировать реку. Военная операция высшего класса, особенно если учесть, что экспедиционный корпус состоит из двух человек и десяти лошадей.
— А я не спорю. Однако вы пойдете первым, месье Буало. Ну, а я останусь в резерве и буду отбиваться до последнего патрона.
— Фрике, да вы прирожденный стратег!
— Несомненно. Черт! Я все время повышаюсь в звании. Великолепная это штука — путешествие вокруг света! С честью я начал путь в ранге подручного в угольной яме, затем меня произвели в кочегары, потом я стал матросом, далее — кавалеристом, вскоре немножечко генералом. Ну, а теперь выступаю в роли командующего корпусом! Какая жалость! Вот если бы с нами были месье Андре и доктор, из них получился бы великолепный армейский корпус!..
— Еще бы! — уверенно, без малейшей тени сомнения согласился Буало. — А теперь послушайте. Я знаю наших врагов, пока темно — бояться нечего. Однако в первый же час рассвета они начнут атаковать, так что необходимо отдохнуть. Но прежде пойду проверю, в каком состоянии наши лошади. Уверен, они восстановят силы и в нужный час не споткнутся.
— Месье Буало, поспите часок, а потом смените меня… Таким образом, мы к утру будем свеженькие как огурчики и в прекрасном настроении, точно перед балом.
— Годится. Смею заверить, через пять минут, несмотря на мошкару, я буду спать мертвецким сном.
Ночь прошла благополучно. Нападающие, прекрасно понимая, кто их противники, вели себя осмотрительно.
Фрике после двух вахт заснул со сжатыми кулаками. Когда он проснулся и расправил сведенные пальцы, то с удивлением заметил — его спутник уже успел заседлать и взнуздать обеих верховых лошадей, а остальных навьючил.
Вьючные лошади, последовательно соединенные друг с другом достаточно длинным шнуром, ходили так называемой «индейской цепочкой».
Буало, с ружьем через плечо, с карманами, оттопыривавшимися от патронов, гильзы которых не пропускают воду, с револьвером-карабином в руке, внимательно изучал горизонт. В один миг гамен был готов. Как и предсказывал Буало, нападение возобновилось в тот самый миг, когда зеленый океан осветился первыми лучами восходящего солнца. В отдалении замелькали яркие пятна пончо, принадлежавшие вольтижирующим гаучо. Человек двенадцать мстительных обитателей прерий быстро надвигались полукругом.
— Послушайте-ка, Фрике, вы хорошо плаваете?
— Как рыба.
— Прекрасно! Возглавите колонну. Направитесь к реке, возьмете первую лошадь за повод, введете ее в воду. Ну, а если заупрямится, кольните в круп ножом.
— Хорошо… а как же… вы?
— Пойду в арьергарде[320] верхом, пока вы не доберетесь хотя бы до середины. Ну, а если они чересчур быстро приблизятся к нам, то человек шесть я сумею спешить, подстрелив лошадей. Пули моего друга Пертюизье самого лучшего качества. Вести огонь по людям смысла не имеет. Пеший гаучо не боец. Понятно?
— Еще бы!
Буало сел на лошадь, положил оружие на плечо и замер в седле, как памятник.
Фрике осторожно спустился к реке, не очень глубокой у берега, и стал тянуть упиравшееся животное за повод.
Тем временем надвигались верховые гаучо.
Бедный гамен не успел пройти и десяти метров, как лошадей внезапно охватила невероятная паника, и они начали брыкаться, пятиться, жалобно ржать. Поведение такое знакомо всем, кто побывал на поле боя.
Вдруг Фрике ужасно закричал. Этот крик, похожий на звук медного горла боевого рожка, окончился душераздирающим металлическим хрипом.
Вода покраснела. Словно группа вошла в бассейн, наполненный кровью.
Буало, в глубине души охваченный страхом, внешне и глазом не моргнул. И даже не обернулся. Три раза меткие пули его ружья поразили трех прекрасных полудиких мустангов. Затем молодой человек пристроился в хвост цепочки лошадей резерва и одним прыжком очутился в воде, покрытой красными разводами.
— Тысяча чертей! — отчаянно прорычал он. — Да нас же живьем сожрут, это карибы!
Буало, безусловно, не был трусом, напротив, отличался храбростью в битвах, всю жизнь презирал страх. Но в этот миг, как признался впоследствии автору этого правдивого рассказа, он ощутил на лице капли холодного пота.
Умереть от пули или удара сабли — какая разница? Особенно для человека, ведущего жизнь, полную приключений. Буало как бы заранее внутренне был готов к тому моменту, когда придется с честью уйти из жизни, хотя предпринимал все, чтобы отдалить ужасный миг.
Однако оказаться растерзанным на куски, съеденным живьем легионом мелких хищных созданий, которые, несмотря на малую величину, обладали невероятной силой и свирепостью, — это было бы жестоко-изощренной казнью.
Ощущать, как твоя собственная плоть мало-помалу поглощается рыбами-каннибалами, чувствовать собственное превращение в скелет за десять минут — ужасно!
Сопротивление абсолютно бесполезно.
Таккто же такие карибы? Возьмитескелет небольшой рыбки.Приделайте кчелюстям клещи из закаленной стали, какими режут проволоку; как следует заточите; вставьте в глазницы по опалу, окружите рубинами. Оберните туловище кожей синеватого цвета наивысшего качества, нанесите поверх оранжево-мраморные пятна и разбросайте красные точки, вдохните в это приспособление длиной в десять сантиметров жизнь — получите кариба.
Кровожадное сущесто это живет в некоторых реках Южной Америки и, похоже, создано лишь затем, чтобы нести смерть. И, видит Бог, свое предназначение выполняет оно исправно. Челюсти обладают невероятной мощью. Благодаря сказочному взаимодействию элементов разрушения природа наделила карибов треугольными зубами, как гадюк или гремучих змей. Зубы-крючья способны прокусить не только кожу, но и железо.
При виде крови или вообще чего-то красного в мерзких существах просыпается жажда уничтожения. Ни человек, ни животное не могут спастись от стаи карибов в воде.
Рыбешки охотно нападают на лошадей, с невероятной быстротой проникают в живот, где в одно мгновение все съедают. Отсюда их местное название «мондонгерос» — пожиратели внутренностей.
В некоторых местах количество этих рыб таково, что говорят: «В реке больше карибов, чем воды». И если кто-то собирается переплыть такую реку, то ему следует опасаться этих рыбешек больше, чем крокодилов.
Попробуйте бросить в воду кусок мяса — тотчас же соберется стайка рыб, через несколько секунд от мяса ничего не останется. А у рыб так разыгрывается аппетит, что они начинают поедать друг друга, и в результате уцелевает всего несколько штук.
Во время путешествий Гумбольдт[321] отметил: одно из страшнейших бедствий пребывания в Южной Америке — невозможность искупаться в реках, где водятся карибы, ибо от укусов москитов возникает раздражение на коже и спастись можно, лишь окунувшись в воду.
К счастью для человечества, во время сильного повышения температуры на карибов нападает сильнейший мор.
Радостно наблюдать, как огромные косяки водных хищников плывут по реке брюхом вверх. Однако эти трупы становятся источником опасности, когда попадают на сушу: острые скелеты и зубы крайне затрудняют передвижение по берегам лагун.
Еще пару слов в заключение столь краткого исследования.
Индейцы племени варраунов в течение нескольких столетий вынуждены были искать убежище на плавающих островах в дельте реки Ориноко[322]. Они обитают в хижинах, стоящих на сваях посреди воды, и не имеют ни клочка земли, где бы могли хоронить своих мертвых.
Введя у себя диковинный культ — освобождение от плоти тел умерших, — индейцы хранят скелеты родственников закрепленными на крышах свайных жилищ.
Для того чтобы отделить мясо от костей, обитатели озерных поселений стали эксплуатировать прожорливых карибов. Делалось это так: труп обвязывали прочной веревкой, погружали его в воду, закрепляя свободный конец на одной из свай. Через несколько часов скелет становился девственно чист. Кожа, мускулы, сухожилия — все снималось зубами миниатюрных чудовищ.
Объятые горем родственники аккуратно и тщательно плели по такому случаю корзину и с природным вкусом и умением украшали ее жемчужинами, бусами, разноцветными блестками.
Корзина, игравшая роль погребальной урны, плелась с таким расчетом, чтобы прочно закрепленный над нею череп смотрелся точно крышка.
Таким образом, останки любимого существа выглядели не более устрашающе, чем после кремации, практикуемой в Италии и Германии в установках фирмы «Сименс».
Вот каковы хищники, в мир которых попали вместе с лошадьми Фрике и Буало, уходя от гаучо.
Ситуация представлялась отчаянной. Не только каждая минута, но каждая секунда могла стать роковой.
Бедные лошади, которых заживо поедали и разрывали на кусочки, очутились посреди потока. Их тела, облепленные со всех сторон маленькими вампирами, подергивались в ужасающих конвульсиях. Несчастные животные отчаянно били ногами, пытаясь выбраться, и вновь оказывались в воде.
— Держитесь, Фрике, — восклицал, стуча зубами, Буало. — Смелее! Шевелитесь! Не стойте на месте!
— Тысяча чертей! Они же сожрут мои ноги! Как же сопротивляться?.. Уже подбираются ко мне… ближе… Они рядом!
Убитый горем, Фрике выпустил повод из рук. А в это время кровожадные существа перегрызли веревку, соединявшую цепочку лошадей, из которых половина тотчас скрылась, а остальные, разметавшись по сторонам, стали игрушкой течения.
Гаучо уже добрались до берега и смотрели на драму, длившуюся не более минуты. В ответ на возгласы отчаяния двух европейцев раздавались шуточки и прибауточки; метисы прекрасно знали пампу и сразу же поняли первопричину разворачивавшейся перед ними катастрофы.
Они даже не рассчитывали на столь свирепую месть. И сердца дикарей возрадовались. Какое счастье — увидеть двоих смельчаков, чья отвага дополнялась прекрасным оружием, добычей речных кровососов!
Буало оставался в седле, хотя лошадь брыкалась и дергалась. К счастью для отважного всадника, сапоги оказались карибам не по зубам. Штук шесть отвратительных существ вцепились в шенкеля[323], но не могли причинить ни малейшего вреда.
Не обращая внимания на пропадающих лошадей, Буало с ловкостью прирожденного покорителя прерий накинул лассо на тонущего Фрике.
Повторяю, все эти драматические события длились не более минуты.
Чтобы добраться до противоположного берега, парижанам следовало проплыть четыреста метров. Позади же, менее чем в ста метрах, находились враждебные гаучо. А вокруг безудержно предавался чревоугодию легион[324] рыбешек. Почти лишившийся сознания гамен болтался на конце лассо своего спутника.
Еще несколько секунд… и завершится «Кругосветное путешествие юного парижанина».
Спасение могло принести только чудо. И чудо свершилось — зримое, небывалое. В тот миг, когда Буало решил, что все пропало, он внезапно почувствовал резкий толчок. Землетрясение!..
Лошадь молодого человека испустила дух, но ее хозяин уже встал на твердую почву.
Фрике же, обретя надежную опору, тотчас пришел в себя.
— Дьявольщина! — воскликнул он. — Какие только черти не живут в реках этой сатанинской страны! Ай! Что-то шлепает! Шлеп-шлеп! Как на празднике урожая в балагане, где показывают женщину-ската![325] Ой, оно меня уносит!.. О-ля-ля!.. О… ля… ля…
— Вас унесет, зато прикончит карибов…
— Да здравствуют радости жизни!.. У меня немного идет кровь, все время жжет, но паразиты больше не едят.
— Двигайтесь! Двигайтесь энергичнее!
— Ну, нет, посмотрите-ка, месье Буало, вон, впереди, тысячи карибов неподвижны и совершенно бездыханны, их несет течение…
— Так плывите же, вечный насмешник, иначе нас может постигнуть та же судьба.
В несущемся потоке стали то и дело показываться всевозможные представители водного мира: огромные полосатые волки — «багрераядо» — с боками, разрисованными, как у тигров; «карибито» и «пайяро», рыбы хищных пород; кайманы, неподвижные, как стволы деревьев; утыканные колючками скаты с ядовитыми шипами; «перрос де агуа», или водяные собаки (myopotamus coypos); нутрии (существа, близкие к опоссумам — водяным крысам) и, сверх всего этого, мириады карибов.
Течение медленно уносило всех, больших и малых, пострадавших от землетрясения, происшедшего довольно далеко отсюда и лишь немного задевшего эти места.
Однако не было ни малейшего сомнения, что, если бы беглецам удалось к тому времени преодолеть еще сто — сто пятьдесят метров, шок оказался бы сильнейшим.
Увидев массовую гибель карибов, гаучо ринулись в мутные воды.
Но не тут-то было! Не проплыли метисы и пятидесяти метров, как лошади начали заваливаться, точно груженные свинцом.
Воспроизвести хрипло изрыгаемые бандитами ругательства невозможно; эти великолепные всадники потеряли власть над лошадьми и оказались в еще более критической ситуации, чем наши друзья.
А парижане плыли. Им удалось значительно оторваться от преследователей, хотя силы подходили к концу. Путешественникам не хотелось расставаться с оружием и боеприпасами, однако груз сильно тяготил.
Бедный Фрике отдувался, как тюлень.
— Нам нельзя выпускать из рук карабины… Уверен!.. Но какая тяжесть! Ах! Если бы эти проклятые звери не покусали ноги… я бы плыл намного лучше.
Буало продолжал делать ритмичные гребки, но и он устал.
— Послушайте, — заговорил молодой человек, — в конце концов, не лучше ли пожертвовать частью боеприпасов… чем ставить под угрозу собственную жизнь.
И тут же он, не без сожаления и сердечной боли, выбросил пачку патронов; этот разумный и в высшей степени спасительный маневр был тотчас же повторен впечатлительным Фрике.
— Ах! Если бы нам удалось повстречать половинку древесного ствола, плавающее бревно, легче стало бы плыть.
Гамен собрался выкинуть вторую пачку патронов, как вдруг радостно воскликнул:
— Плот!.. Два плота!.. Флотилия плотов!
— Где это вы увидели плоты? Здесь всего лишь штук шесть лошадиных трупов, бедняжки давным-давно отправились на тот свет.
— Лошади, как вы сказали, давно отправившиеся на тот свет, надуты газами… поэтому трупы удерживаются на поверхности… надо воспользоваться ими как спасательными кругами, тогда мы сохраним оружие и силы, проплыв последние сто метров до берега.
— Бр-р-р! Сесть верхом на трупы!
— Пошли, тут не до брезгливости. А пока взгляните-ка туда!
И, не тратя время на бесплодные дискуссии, Буало рывком взобрался на отвратительный плавающий предмет и удовлетворенно вздохнул.
Фрике, глядя, как его спутник удачно использовал принцип Архимеда, открытый во время купания в ванне, также выбрал подходящий остов и взобрался на него. Теперь переплыть реку не составляло большого труда!
А гаучо, в свою очередь, довольные тем, что так дешево отделались, явно отказались от преследования.
Парижане выбрались на берег и столкнули в воду плавательные приспособления, воспользоваться которыми их заставила лишь крайняя нужда. К сожалению, весь конский резерв погиб. Фрике был безутешен. Став приличным наездником, он заранее радовался, как совершит верховой переход через пампу.
Из всадника гамен превратился в пехотинца. Отряхнувшись, как пудель, он выразил дурное настроение в столь любопытных выражениях, что, несмотря на неподходящую обстановку, Буало разразился громовым хохотом.
Однако «бульвардье» был философом, которые встречаются только в Париже.
— Больше нет лошадей…— говорил юноша. — Нет гамаков!.. Нет пончо!.. Придется двигаться пешком, спать под звездным небом и по-пластунски ползать между кактусами, чертополохом, острыми травами и прочими малоприятными растениями!
— Положение трудное, но что поделаешь?
— О! Ничего. Понимаю, смешно сожалеть об утраченном комфорте; однако, видите ли, человек легко привыкает к удобствам… а я всю жизнь их не имел… Как жаль бедных животных!
— Когда ведешь жизнь, полную приключений, надо быть готовым ко всяким неожиданностям. К тому же нам грех жаловаться на события, случившиеся после ухода с бойни. И лошади, чью судьбу вы так горестно оплакиваете, помогли нам спастись. Если бы не было карибов, гаучо, возможно, догнали бы нас… Хотя попасть в силки разбойников прерий отвратительно, но быть съеденными живьем — ужасно.
— Совершенно согласен. Ноги мои до сих пор кровоточат. Эти рыбешки проели мне штаны и подкладку.
— Зато электрические скаты разогнали карибов и гаучо.
— Электрические… каты…
— Вы заслуживаете пятнадцати суток ареста, Фрике.
— Ну нет. Я же не нарочно. Просто опять попалось ученое словцо, которое мне трудно правильно произнести. Вы же прекрасно знаете, в каком коллеже я учился, и мой профессор умел обращаться только со шпандырем и дратвой. Так как называется ваш зверь?..
— Электрический скат…
— Понятно. Электрический скат…
— Прикосновение ската напоминает удар палкой.
— Как телеграф.
— Боже, ну, если угодно… Правда, смешно было бы доверить этим милашкам передачу депеш. Однако, если говорить серьезно, электрический скат — рыба, обладающая специальным органом, производящим электрический ток, точно так же, как физические инструменты, о которых, коль скоро вы их не видели, говорить нет смысла.
— Верно, месье Буало. Боже, до чего неприятно ощущение от прикосновения ската!
— Учтите, оно могло стать смертельным. Доказательства были у вас перед глазами, когда по реке вдруг поплыли трупы.
— Так это электрические скаты всех поубивали? И кайманов тоже?..
— Без сомнения. На карибов, пожиравших плоть наших лошадей и жаждавших добраться до нас, напали скаты.
— Да, страшная машина разрушения.
— Первые разряды поражают как молния. К счастью, мы оказались в отдалении от того места, где это случилось. Более того, скаты разряжаются, то есть восстановление заряда требует времени, и повторное поражение может оказаться достаточно сильным, но оно уже не смертельно.
— Ну, ладно! Видите ли, месье Буало, если даже трудно осмыслить невероятное происшествие, спасшее нам жизнь, и невозможно возместить наши потери, то я особенно плакать не стану.
— И правильно! Друг мой! Смотрите на вещи философски! А! Черт побери!
— Что случилось?
— Мой запас табака!..
— Пропал?
— Уплыл по реке!.. Ни одной папиросы!
— Что ж, табаком закусят карибы.
— Да лучше бы меня заживо сожрали! Вот где беда-то! Фрике, сын мой, кончились прекрасные денечки; воздух становится тяжелым, собираются облака, чернеет небо.
Надвигается страшная буря. Дело плохо. На это можно было бы наплевать, будь у меня хоть несколько пачек папирос… Жизнь трудна… без табака.
— Без табака…— пробормотал некурящий Фрике.
ГЛАВА 9
Все время сырые яйца!.. — Реки — это движущиеся дороги. — Польза от наводнения. — Еще один плавающий остров. — Через реку Уругвай. — После реки Уругвай. — «Междуречье». — Парана. — На правом катере. — Речные жители. — Девственный лес в миниатюре. — Булонский лес в Санта-Фе. — Цветение штыков. — «Колорадо». — Бывалый офицер зуавов[326]. — Злоключения военного и гражданского губернатора, который пил слишком много пива. — Не перерастет ли мятеж в революцию? — Уличное сражение. — Героизм юной девушки. — На баррикады! — Никогда, особенно в политике, нельзя вмешиваться в чужие дела. — Капитан, который закрыл глаза.
— И эту землю вы, месье Буало, называете страной солнца?
— Во всех странах мира, черт возьми, бывает дождь!
— Но это же не просто дождь!.. Это ураган, смерч, буря, циклон. Куча облаков, чернее, чем вар у покойного моего учителя папаши Шникмана, не что иное, как пропитанная водой губка площадью в сто квадратных лье.
— Ну и что?..
— Вы еще спрашиваете… Есть некий злоумышленник, выжимающий губку и выливающий влагу двадцать четыре часа в сутки; река на глазах переполняется; вода льется за воротник, попадает в сапоги; в животе пусто; а мы не можем двинуться с этого, как говорят географы, полуострова, где жизнь вовсе не веселая.
— Плачьте, плачьте. Не нужен ли месье зонтик?..
— Вот умора! О-ля-ля!… Первый раз в жизни такое слышу. Нет, месье Буало, сей предмет роскоши мне неизвестен. Однако не стоит терять времени, надо двигаться в Сантьяго. Необходимо встретиться с друзьями.
— Это другое дело. Друг мой, проклинаемый вами дождь, быть может, ускорит наше прибытие в город.
— Вы полагаете?
— Уверен. Разве до сих пор события, которые в принципе могли стать для нас катастрофой, не создавали на деле неожиданно благоприятную ситуацию?
— Возможно. Однако, по моему непросвещенному мнению, не может несчастье до бесконечности создавать условия для счастья.
— Осмелюсь тем не менее заявить: в определенных случаях несчастье — благо. Наше «Кругосветное путешествие» благополучно завершится вопреки и одновременно благодаря стечению множества обстоятельств.
Вы вновь увидитесь с друзьями. Мы вернемся в Париж, Жюль Гро устроит нам великолепную встречу, расскажем о наших приключениях Обществу прикладной географии. В газетах напечатают наши воспоминания о происшедшем. Орельен Шолль подготовит текст, Кастелли — рисунки, Каржа — фотографии, а Лемэ объяснит, как все случилось. Мы станем героями дня, и… вы получите золотую медаль, как Стенли и Саворньян де Бразза. Вот так-то!
— О! Я не прошу слишком многого: мне бы найти месье Андре, доктора и Мажесте, затем всем вместе хотя бы немного отдохнуть и развлечься… вот и все, чего бы мне хотелось.
— Я же вам только что сказал: это — дело решенное.
— Если небо нас услышит и прекратит поливать!
— Прекрасно. Подведем итоги. Дождь льет как из ведра уже тридцать часов, если верить моему водонепроницаемому хронометру. Лошади погибли, а багаж — на дне реки. У нас осталось оружие и примерно по сто пятьдесят патронов. Гаучо убрались ко всем чертям, и мы в безопасности. От голода не умрем, ибо наш полуостров изобилует черепашьими яйцами.
— Да, месье Буало. Ничего, кроме сырых яиц, сколько угодно сырых яиц и только сырых яиц. В конце концов это надоест. Придется привыкать к изысканному блюду без молока и сахара. Мне, конечно, больше нравятся взбитые яйца с трюфелями, яичница на сковородке или яйца всмятку. Не отказался бы я и от простого омлета на свином сале.
— Но, поскольку в нашем распоряжении есть исключительно черепашьи яйца, придется довольствоваться ими. Позавтракаем!
— А, не обращайте внимания на мои слова. Сейчас я смиренно воспринимаю происходящее, ибо не могу на него влиять.
— Великолепно. Как я вам только что сказал, неприятный дождь пойдет нам только на пользу.
— Слушаю и глотаю яйца, как лиса добычу.
— Итак, мы находимся на низменности, простирающейся до самого нагорья, не знаю его названия, но идет оно вплоть до Парагвая. Местность понижается по течению этой большой реки, которую мы преодолели, до самой Параны[327]. Земли, расположенные между двумя крупными реками и находящиеся ниже уровня моря, составляют провинцию Энтре-Риос. Как только доберемся до Параны, мы спасены. Оттуда, кстати, добраться до Сантьяго гораздо проще, чем от Шату[328] до Парижа.
— И эту землю вы, месье Буало, называете страной солнца?
— Во всех странах мира, черт возьми, бывает дождь!
— Но это же не просто дождь!.. Это ураган, смерч, буря, циклон. Куча облаков, чернее, чем вар у покойного моего учителя папаши Шникмана, не что иное, как пропитанная водой губка площадью в сто квадратных лье.
— Ну и что?..
— Вы еще спрашиваете… Есть некий злоумышленник, выжимающий губку и выливающий влагу двадцать четыре часа в сутки; река на глазах переполняется; вода льется за воротник, попадает в сапоги; в животе пусто; а мы не можем двинуться с этого, как говорят географы, полуострова, где жизнь вовсе не веселая.
— Плачьте, плачьте. Не нужен ли месье зонтик?..
— Вот умора! О-ля-ля!… Первый раз в жизни такое слышу. Нет, месье Буало, сей предмет роскоши мне неизвестен. Однако не стоит терять времени, надо двигаться в Сантьяго. Необходимо встретиться с друзьями.
— Это другое дело. Друг мой, проклинаемый вами дождь, быть может, ускорит наше прибытие в город.
— Вы полагаете?
— Уверен. Разве до сих пор события, которые в принципе могли стать для нас катастрофой, не создавали на деле неожиданно благоприятную ситуацию?
— Возможно. Однако, по моему непросвещенному мнению, не может несчастье до бесконечности создавать условия для счастья.
— Осмелюсь тем не менее заявить: в определенных случаях несчастье — благо. Наше «Кругосветное путешествие» благополучно завершится вопреки и одновременно благодаря стечению множества обстоятельств.
Вы вновь увидитесь с друзьями. Мы вернемся в Париж, Жюль Гро устроит нам великолепную встречу, расскажем о наших приключениях Обществу прикладной географии. В газетах напечатают наши воспоминания о происшедшем. Орельен Шолль подготовит текст, Кастелли — рисунки, Каржа — фотографии, а Лемэ объяснит, как все случилось. Мы станем героями дня, и… вы получите золотую медаль, как Стенли и Саворньян де Бразза. Вот так-то!
— О! Я не прошу слишком многого: мне бы найти месье Андре, доктора и Мажесте, затем всем вместе хотя бы немного отдохнуть и развлечься… вот и все, чего бы мне хотелось.
— Я же вам только что сказал: это — дело решенное.
— Если небо нас услышит и прекратит поливать!
— Прекрасно. Подведем итоги. Дождь льет как из ведра уже тридцать часов, если верить моему водонепроницаемому хронометру. Лошади погибли, а багаж — на дне реки. У нас осталось оружие и примерно по сто пятьдесят патронов. Гаучо убрались ко всем чертям, и мы в безопасности. От голода не умрем, ибо наш полуостров изобилует черепашьими яйцами.
— Да, месье Буало. Ничего, кроме сырых яиц, сколько угодно сырых яиц и только сырых яиц. В конце концов это надоест. Придется привыкать к изысканному блюду без молока и сахара. Мне, конечно, больше нравятся взбитые яйца с трюфелями, яичница на сковородке или яйца всмятку. Не отказался бы я и от простого омлета на свином сале.
— Но, поскольку в нашем распоряжении есть исключительно черепашьи яйца, придется довольствоваться ими. Позавтракаем!
— А, не обращайте внимания на мои слова. Сейчас я смиренно воспринимаю происходящее, ибо не могу на него влиять.
— Великолепно. Как я вам только что сказал, неприятный дождь пойдет нам только на пользу.
— Слушаю и глотаю яйца, как лиса добычу.
— Итак, мы находимся на низменности, простирающейся до самого нагорья, не знаю его названия, но идет оно вплоть до Парагвая. Местность понижается по течению этой большой реки, которую мы преодолели, до самой Параны[327]. Земли, расположенные между двумя крупными реками и находящиеся ниже уровня моря, составляют провинцию Энтре-Риос. Как только доберемся до Параны, мы спасены. Оттуда, кстати, добраться до Сантьяго гораздо проще, чем от Шату[328] до Парижа.