Страница:
Луи Анри Буссенар
Кругосветное путешествие юного парижанина
Часть первая
ЛЮДОЕДЫ
ГЛАВА 1
Жестокая битва на экваторе. — Белые и черные. — Знакомство с пастью крокодила и зубами каннибала[1]. — Героизм парижского гамена[2]. — Бесполезное усердие. — Шах и мат. — В 1200 лье[3] от предместья Сент-Антуан. — «Хижина дяди Тома»[4] наоборот. — Худой и очень плохо одетый соотечественник.
— Ко мне! — закричал рулевой, не выпуская из рук штурвала, хотя черные пальцы вцепились ему в горло. — Ко мне! — взвыл он, с побелевшими глазами и дико перекошенным лицом.
— Держись, Пьер!.. Иду!..
Рулевой Пьер, теряя сознание, успел заметить, как из тумана появилась тоненькая фигурка. Один прыжок — и мальчишка оказался рядом. Раздался револьверный выстрел.
Пальцы чернокожего разжались. Еще бы! Голова нападавшего раскололась, пробитая 11-миллиметровой пулей! Свирепый враг соскользнул в реку; тотчас рядом появился крокодил, схватил тело и утащил в заросли.
— Спасибо тебе огромное, Фрике, — проговорил Пьер, глотая воздух.
— Не за что, старик, не за что… Сейчас здесь станет куда жарче!
Фрике говорил правду. Парусный шлюп[5] еле-еле пробирался вверх по реке в сторону Огове[6]. Несмотря на прекрасную оснастку, восхождение среди порогов давалось нелегко. Труба шлюпа дымилась, словно у тихоокеанского парохода, а винт просто взбесился! Пар стонал и бился в металлических трубах, свистел, вырывался из-под клапанов и огромными белыми клубами поднимался в небо.
Девять градусов западной долготы ниже экватора давали себя знать. Без всякого сомнения, двадцать человек экипажа могли бы по достоинству оценить благо графина воды или хотя бы одного взмаха веера.
Однако никто не думал об этих утонченных предметах цивилизованного существования, отсутствие которых можно оплакивать и не будучи сибаритом[7].
Все, с ружьями в руках, пистолетами на поясе и обязательными топориками, внимательно следили за действиями чернокожих на том и на другом берегу.
Лейтенант, которого в порту Габона[8] адмирал назначил командовать шлюпом, старался не допускать открытия огня, разве что в самом крайнем случае.
К несчастью, миролюбие его оказалось напрасным оставалось либо отступать, либо силой пробиваться вперед. Но моряки не отступают. И поэтому весь экипаж приготовился к сражению.
Шлюп находился в самом центре вражеской страны, на землях племени осиеба, антропофагов[9], которых несчастный маркиз де Компьень и его несокрушимый спутник Альфред Марш[10] впервые посетили в начале бедствий 1874 года[11].
Происшествие, едва не ставшее смертельным для рулевого Пьера, доказывало, что добрая воля тут бессильна. Нападавший подплыл тайком, с ним было много соплеменников, которые держались в нескольких метрах от судна.
Видя миролюбие белых, туземцы в своей людоедской наивности полагали, что их план легко осуществится. И теперь поспешно отступали, вкладывая в яростные крики всю свою ненависть.
В отчаянии от неудачи, чернокожие открыли с берега яростный огонь, а матросы даже не потрудились спрятаться за бортами корабля.
Залп, произведенный из дрянных кремневых ружей, наделал много шума и напустил дыма.
Молодой командир, видя беспорядочную толпу чернокожих, среди лиан и широколистных зарослей на берегу, приказал приготовить к бою небольшую митральезу[12] на носу судна.
— Все готово? — он спокойно.
— Готово, командир, — ответил артиллерист.
— Хорошо.
Первый помощник капитана и небрежно опершийся на ружье огромный матрос по имени Ивон наблюдали за чернокожими и обсуждали ситуацию.
— Как вы полагаете, месье, — спросил Ивон, — это они похитили доктора две недели назад?
— Думаю, они.
— Но ведь доктор — бывалый моряк! Как этим негодяям удалось обвести его вокруг пальца?
— Трудно сказать, но факт остается фактом: он отправился собирать растения и не вернулся.
— Доктор такой ученый человек! И что за охота собирать растения, раскладывать их по жестяным ящичкам непонятно зачем… Неужели, — перескочил Ивон на другую тему, воодушевленный благосклонностью командира, — здешние негры — людоеды?
— К сожалению, да. Поэтому надо как можно скорее отыскать нашего бедного друга.
— Думаю, вы зря волнуетесь, капитан. Понимаете, не в обиду будет сказано, доктор очень худ… И наверное, мясо его жестковато.
Офицер в ответ лишь улыбнулся.
Прошло пять минут. Шлюп поднимался к ревущим вдали порогам, на пути к которым перегораживали русло примерно пять десятков пирог[13], выстроившиеся в ряд. Длинный канат из растений, перекинутый с одного берега на другой, из-за быстрого течения с трудом удерживал суденышки на одной линии. Другие лодки молча сопровождали шлюп на почтительном расстоянии.
— Громы небесные! Ну и жарко будет! — проворчал старый комендор[14] и, достав из отворота берета большой кусок жевательного табака, засунул его за щеку.
Вдруг воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь кашлем машины, а через мгновение нападавшие, словно собранные со всего Африканского континента обезьяны-ревуны[15], цапли-дуралеи и лягушки-быки[16], устроили такой жуткий шум, какой никогда не слышало ухо европейца.
По этому сигналу пироги, преграждавшие европейцам путь, ринулись навстречу шлюпу, а лодки, доселе шедшие позади судна, выстроились таким образом, что отступление стало невозможным.
— Мы окружены, ребята! — крикнул комендор.
— Огонь! — скомандовал командир.
Шлюп превратился в огненный кратер. К звуку ружейных выстрелов добавились беспрерывные очереди из митральезы, круговым огнем поразившие сразу несколько вражеских пирог.
Пока перезаряжали орудие, продолжалась безжалостная, плотная ружейная пальба. Волны реки окрасились кровью, черные воины, появлявшиеся из зарослей, падали один за другим, сраженные меткими выстрелами оборонявшихся.
Вскоре окружение было прорвано, но дикари не сдавались — некоторые из них даже попытались взять судно на абордаж[17]. Митральеза не умолкала. Ей вторили ружейные залпы.
Высокий молодой человек в белом шлеме, все это время не отходивший от командира корабля, вел себя точно бывалый солдат тщательно прицеливался и стрелял без промаха.
Командир хмурился. Положение оставалось тяжелым.
— Что вы думаете делать? — спросил мужчина в белом шлеме.
— Ей-богу, дорогой Андре, — ответил командир, боюсь, придется отступать.
— Пути назад нет.
— Пройти можно.
— А вдруг наш доктор совсем близко, в двух шагах, слышит звуки сражения и надеется на спасение?
Крики усилились.
Несколько пирог коснулись борта судна, и некоторым из дикарей удалось ухватиться за корабельные снасти. Трудно представить себе более отвратительных существ, чем четверорукие из лесов Экваториальной Африки!
Моряки, обливаясь потом, били прикладами, кололи штыками, наносили смертельные удары топориками — люди надсаживались от кровавой сечи. Долго так продолжаться не могло. Было решено отступать, но вдруг произошло нечто ужасное — неизвестно почему остановился винт.
Даже самые храбрые дрогнули.
Каннибалы всей толпой бросились на абордаж. Но их ждал сюрприз. Мало того, что в это мгновение моряки разрядили ружья. А тут еще свисток машины взвыл с неслыханной силой. Огромное облако пара поднялось в воздух.
Винт, однако, так и не заработал.
— Ни куска парусины на этой мерзкой угольной коробке! — сказал Ивон. — Сейчас бы парус! Вряд ли бы это сильно помогло. А вот клубы пара скорее всего напугают чернокожих — тут даже для них слишком жарко.
Выпустить пар решил кочегар, и эта превосходная идея спасла положение.
Шлюп уходил вниз по течению.
— Здорово получилось! Пар — не шутка, — с непередаваемым произношением жителя предместья воскликнул тоненький, маленький кочегар, появившийся перед командиром, словно черт из табакерки, с видом одновременно уважительным и наглым.
— Ты почему не на посту? — Спросил командир.
— Машина остановилась, и мне нечем заняться.
— И что? — офицер.
— Как что? — не смутился парнишка. — Хочу поработать.
— Каким образом?
— Да вот, взгляну на винт и узнаю, отчего он не двигается.
— Молодец! Иди!
— Спасибо, командир. Пусть морской бог поможет мне…
Недоговорив, кочегар бросился к борту и стукнул по голове одного из нападавших, потом прыгнул в воду.
— Да он свихнулся! — Удивились матросы.
После минутной растерянности чернокожие вновь ринулись на приступ. Светловолосая голова маленького кочегара виднелась некоторое время на поверхности, потом исчезла, но потом появилась вновь, и моряки услышали:
— Да здравствует Республика! Винт теперь заработает. Ребята, бросьте мне канат! Ну, пошел!
Винт закрутился. Храбрый мальчишка схватился за канат и начал подниматься. Но тут мощный удар пироги пришелся ему по лбу. Потеряв сознание, парень упал в воду. Матросы закричали. Вдруг кто-то кинулся с палубы в воду. Это был Андре — человек в белом шлеме.
События происходили необычайно быстро, быстрее, чем можно о них рассказать. Но тем не менее минута в сложившейся ситуации казалась вечностью.
Наконец храбрые французы показались над водой. Андре одной рукой поддерживал все еще не пришедшего в себя парнишку. Матросы бросили швартов[18]. Андре схватил его свободной рукой.
В этот момент шлюп повернулся и его ось стала перпендикулярна течению.
— Смелее! — кричали со всех сторон.
То ли от удара, то ли запутавшись в густых водорослях, винт остановился во второй раз. Шлюп потерял управление и, круша вражеские пироги, закружился, точно волчок. Мгновение спустя течение подхватило корабль, унося подальше от опасности и, увы, от несчастных, оказавшихся за бортом.
Битва закончилась. Дикари, оставшиеся в живых, изо всех сил старались спастись вплавь. Но тут их ждала новая опасность — крокодилы! О! Это было жуткое зрелище.
Маленький моряк тем временем совершенно пришел в себя. Он плыл точно рыба, стараясь прорваться сквозь кольцо воющих африканцев, Андре же едва держался на воде.
— Фрике, подай же мне руку! Куда ты смотришь?
— Э, месье Андре, поглядите вон туда, сколько их.
— Да, массовое купание.
— Бикондо! Бикондо! — завывали чернокожие, что означало: «Хотим есть! Хотим есть!»
Гамена совершенно не пугали эти возгласы, более того, он выкрикивал в ответ очень живописные оскорбления:
— Дураки! Чего уставились? Белых никогда не видели? Эй, ты! Большой колпак! Чего блажишь? Закрой пасть! Подумать только я читал «Хижину дяди Тома» и воображал, что все негры хорошие!.. Вот и верь книжкам. Эй ты, милашка, убери руки!
Но силы были слишком неравны. В самую последнюю минуту один из аборигенов подхватил слабеющего гамена. И вскоре пленников доставили на берег.
Туземцы племени осиеба были антропофагами, но все-таки не походили на австралийских каннибалов, очертя голову бросающихся на свою добычу. Эти господа слыли гурманами[19]. Они, конечно, съедали пленников, но лишь после определенных прелюдий[20]. К чему им измученные усталые и истощенные люди? Они предпочитали жертвы отдохнувшие и упитанные.
Европейцы ведь тоже после долгой погони не спешат отведать мяса животных, загнанных псами.
Сначала туземцы окружают пленников заботами, стараются, чтобы будущая «пища» ни о чем не беспокоилась, только отдыхала и набирала вес. Потом можно вкусно приготовить еду в котле или на вертеле.
Появление гамена на африканском берегу показалось антропофагам столь необычным и смешным, что хозяева разразились диким смехом.
— Привет, господа! Как поживаете?.. Я? Ничего, спасибо… Не правда ли, немного жарко?.. Такое уж время года… По-французски не понимаете? Тем хуже для вас… Впрочем, на расстоянии тысячи двухсот лье от парижского предместья Сент-Антуан нечего удивляться отсутствию начальной школы… Попробуйте, месье Андре, скажите им пару слов по-латыни, вы же знаете латынь!
Несмотря на пережитое волнение и тревоги о настоящем и будущем, Андре расхохотался: веселость паренька была заразительна.
— Надо же, я вспомнил, как на их языке «здрасьте», а, впрочем, может, это по-габонски.
И, грациозно раскланявшись во все стороны, Фрике закричал:
— Шика? Ах, шика! Шика!
Это означало: «Смотри! Смотри!»
В самом деле, так туземцы племени осиеба приветствовали друг друга.
Эффект оказался потрясающим. Все африканцы вскинули руки и ответили хором:
— Шика! Ах, шика! Знакомство состоялось.
— Прекрасно, но мало… Небольшая разминка не помешает.
Сказано — сделано. Наш малыш принялся кувыркаться как сумасшедший, провел целую серию опасных прыжков, похожих на индейские, прошелся колесом, потом — на руках и, наконец, перевернулся через голову.
Чернокожие, большие любители танцев и любых физических упражнений, восторженно хохотали.
— Ну, понравилось? Не стесняйтесь! Я бы чего-нибудь выпил, жарко… Моя тельняшка осталась на корабле, а солнце так печет… Вот-вот вся шкура облезет…
— Эй ты, старикашка! — обратился парнишка к одному менее свирепому воину, плечи которого покрывала какая-то ткань. — Одолжи рубашку, идет? Ты ведь не дурак? Конечно, ты страшен, но не так уж зол… Ну? Улыбнись же! Вот молодец!
И, говоря это, гамен снял тряпку с негра и набросил себе на плечи.
Чернокожий до того развеселился, что бросился на землю, корчась от смеха.
Вдруг возникла паника. Почему все перестали веселиться, мгновенно посерьезнели и стали походить на провинившихся школьников? Учителя, что ли, ждут?
А вот и учитель, да какой ужасный!
Вождь шествовал одетым в красный мундир английского офицера, в кивере[21] на лысоватой голове, с раскрашенным лицом, с голыми ногами. Прицепленная за уши фальшивая борода из бычьего хвоста свисала на грудь, а опирался он на жезл тамбурмажора[22]. Повелитель предусмотрительно держался в стороне во время боя, теперь же явился со свитой узнать результат сражения.
Веселье туземцев обратилось в ужас. Вождь обрушивал направо и налево подзатыльники и пощечины (по всей видимости, для порядка), потом обратился к соплеменникам на языке, непонятном европейцам, в речи часто мелькало слово «бикондо», которое дикарь произносил, кровожадно указывая на пленников.
Фрике для начала рассердился.
— «Бикондо» вовсе не мое имя, старикашка. Меня звать Фрике… Фрике из Парижа, слышишь ты, Бикондо? Ты сам Бикондо, больше никто. Как ты ведешь себя? Точно генерал Бум, попавший в котел к чернокожему зверю. А твоя борода? Смех, да и только! И это вождь?
И паренек стал страшным голосом, взволновавшим и возмутившим разноцветных попугаев на ветвях, отчаянно выкрикивать слова песни:
Бородатый король… приближается… Выпив, еще напивается…
Песня парижанина имела столь же потрясающий успех, как и устроенное им до того цирковое представление. Куплет вызвал величайший восторг самого вождя и всей публики, номер, безусловно, понравился.
Когда представление завершилось, группа двинулась в путь и в итоге добралась до деревни, где обильные порции соргового[23] пива окончательно стерли грань между белыми и черными виртуозами.
Двоих друзей, с соблюдением всех мер предосторожности, поместили в просторную хижину, обвязанную по периметру лианами и покрытую шкурами. Убежать отсюда, казалось, невозможно.
Резвый солнечный лучик на мгновение проник внутрь хижины через жалкую щелку, и пленники успели заметить: кроме них, в хижине есть кто-то еще.
— Вот это да! Мы не одни! — Фрике.
— Француз! — заявил звучный бас.
— Соотечественник! — чувством воскликнул Андре. — Мы тоже, как и вы, пленники. Значит, отныне мы — союзники. Быть может, вы томитесь здесь достаточно долго…
— Уже три недели, месье! И все время эти скоты обращались со мной самым скверным образом.
Глаза Андре и Фрике понемногу привыкали к темноте. Благодаря пробивавшемуся сквозь крышу скудному свету, стало возможно различить обстановку хижины и говорившего человека.
— Похоже, я знаю, кто это, — обратился парижанин к Андре. — Если это он, то здорово изменился.
— Так кто же?
— Погодите немного, месье, узнаете.
Наконец пленники совсем освоились во мраке и смогли разглядеть черты товарища по заключению.
При огромном росте человек выглядел фантастически худым.
Череп поблескивал точно арбуз. Глаза — два тлеющих уголька — придавали лицу надменное выражение, несколько смягченное округлыми линиями крупного, беззубого рта.
Большой нос с горбинкой становился при разговоре подвижным, как у куклы-полишинеля[24].
Непропорционально длинные руки и ноги с шарообразными узлами суставов напоминали паучьи лапки.
Сквозь лохмотья, чуть прикрывавшие торс, выпирали кости, казалось даже: они вот-вот прорвут тонкую сероватую кожу. Человек весил не более ста фунтов[25]. Зрелище, достойное жалости!
Андре и Фрике пришли в ужас — до того истощен был пленник, но одновременно не могли не восхититься его мужеством и готовностью дать все необходимые сведения.
В тщедушном теле обитал громоподобный голос, звучавший подобно струнам огромного контрабаса[26]. Словно в гулкой пещере начинал вдруг играть обезумевший музыкант!
— Э-э-э!.. Дети мои, нет на свете такой страны, как Франция, а в ней нет такого города, как…
— Как Париж, моя родина! — воскликнул Фрике.
— Как Марсель[27], прекраснейший из всех городов! Но все равно, мы — земляки! Вам, конечно, хотелось бы узнать, зачем я здесь? Боже мой! Все просто. Меня хотят получше откормить, а откармливают, чтобы потом съесть!..
Если пленник хотел добиться ошеломляющего эффекта, то весьма преуспел. Потрясенный Фрике не в силах был вымолвить ни слова, Андре же с прискорбием констатировал, что поверить в такое способен только безумец.
Незнакомец понял: такая реакция объясняется не прошедшим еще молодым задором — и принялся объяснять с подчеркнутым добродушием:
— Дети мои, не сомневайтесь, я говорю вам правду. Мы находимся во власти племени осиеба, а у них обычай — пожирать врагов. Я прекрасно знаю их нравы. Шесть лет жизни на побережье между Габоном и Верхним Огове я потратил на их изучение.
— Однако, — продолжал марселец, — хотел бы вас успокоить. Мы еще не годимся для вертела. К счастью, я чересчур тощ. То же самое, кажется, относится и к вам. Тем более мне известно, что «застолье» устраивается в полнолуние; так что в нашем распоряжении пятнадцать дней. Времени для обдумывания предостаточно. Но прежде расскажите мне, чем обязан столь приятной встрече.
Вот что поведал Андре.
Узнав об исчезновении врача военно-морской базы в Габоне, адмирал приказал снарядить шлюп для розыска и спасения и разрешил ему, Андре, находившемуся в это время в Аданлинанланго по личным делам, присоединиться к экспедиции.
Затем рассказчик красочно описал ход битвы и в конце подробно воспроизвел эпизод спасения шлюпа благодаря Фрике.
Марселец слушал с величайшей заинтересованностью.
— Так, значит, вы, дорогой месье, и вы, юный храбрец, желая спасти незнакомого человека, жертвовали жизнью и свободой.
— Мы бы сделали это не только для доктора — храбрейшего среди храбрых, — но и для любого матросика, пьяным свалившегося за борт.
— Вы, по-видимому, до сих пор не поняли: человек, которого ищут, — это я!
— Вы?! — воскликнули оба.
— Именно я, — произнес пленник с силой и обнял обоих.
— Но, доктор, — удивился Фрике, — я, будучи членом экипажа, наверняка видел вас раньше, но…
— В те времена я носил форму, а на голове — парик: говоря между нами, дань тщеславию. И тогда мои зубы были целы. Вот бы поглядеть в зеркало! Ба! Боюсь, теперь я такой некрасивый!
— Не буду этого отрицать! Только не сердитесь, пожалуйста!
— Я вовсе не сержусь, мой юный друг. Но в сторону разговоры; время позднее, пора и отдохнуть.
— Ко мне! — закричал рулевой, не выпуская из рук штурвала, хотя черные пальцы вцепились ему в горло. — Ко мне! — взвыл он, с побелевшими глазами и дико перекошенным лицом.
— Держись, Пьер!.. Иду!..
Рулевой Пьер, теряя сознание, успел заметить, как из тумана появилась тоненькая фигурка. Один прыжок — и мальчишка оказался рядом. Раздался револьверный выстрел.
Пальцы чернокожего разжались. Еще бы! Голова нападавшего раскололась, пробитая 11-миллиметровой пулей! Свирепый враг соскользнул в реку; тотчас рядом появился крокодил, схватил тело и утащил в заросли.
— Спасибо тебе огромное, Фрике, — проговорил Пьер, глотая воздух.
— Не за что, старик, не за что… Сейчас здесь станет куда жарче!
Фрике говорил правду. Парусный шлюп[5] еле-еле пробирался вверх по реке в сторону Огове[6]. Несмотря на прекрасную оснастку, восхождение среди порогов давалось нелегко. Труба шлюпа дымилась, словно у тихоокеанского парохода, а винт просто взбесился! Пар стонал и бился в металлических трубах, свистел, вырывался из-под клапанов и огромными белыми клубами поднимался в небо.
Девять градусов западной долготы ниже экватора давали себя знать. Без всякого сомнения, двадцать человек экипажа могли бы по достоинству оценить благо графина воды или хотя бы одного взмаха веера.
Однако никто не думал об этих утонченных предметах цивилизованного существования, отсутствие которых можно оплакивать и не будучи сибаритом[7].
Все, с ружьями в руках, пистолетами на поясе и обязательными топориками, внимательно следили за действиями чернокожих на том и на другом берегу.
Лейтенант, которого в порту Габона[8] адмирал назначил командовать шлюпом, старался не допускать открытия огня, разве что в самом крайнем случае.
К несчастью, миролюбие его оказалось напрасным оставалось либо отступать, либо силой пробиваться вперед. Но моряки не отступают. И поэтому весь экипаж приготовился к сражению.
Шлюп находился в самом центре вражеской страны, на землях племени осиеба, антропофагов[9], которых несчастный маркиз де Компьень и его несокрушимый спутник Альфред Марш[10] впервые посетили в начале бедствий 1874 года[11].
Происшествие, едва не ставшее смертельным для рулевого Пьера, доказывало, что добрая воля тут бессильна. Нападавший подплыл тайком, с ним было много соплеменников, которые держались в нескольких метрах от судна.
Видя миролюбие белых, туземцы в своей людоедской наивности полагали, что их план легко осуществится. И теперь поспешно отступали, вкладывая в яростные крики всю свою ненависть.
В отчаянии от неудачи, чернокожие открыли с берега яростный огонь, а матросы даже не потрудились спрятаться за бортами корабля.
Залп, произведенный из дрянных кремневых ружей, наделал много шума и напустил дыма.
Молодой командир, видя беспорядочную толпу чернокожих, среди лиан и широколистных зарослей на берегу, приказал приготовить к бою небольшую митральезу[12] на носу судна.
— Все готово? — он спокойно.
— Готово, командир, — ответил артиллерист.
— Хорошо.
Первый помощник капитана и небрежно опершийся на ружье огромный матрос по имени Ивон наблюдали за чернокожими и обсуждали ситуацию.
— Как вы полагаете, месье, — спросил Ивон, — это они похитили доктора две недели назад?
— Думаю, они.
— Но ведь доктор — бывалый моряк! Как этим негодяям удалось обвести его вокруг пальца?
— Трудно сказать, но факт остается фактом: он отправился собирать растения и не вернулся.
— Доктор такой ученый человек! И что за охота собирать растения, раскладывать их по жестяным ящичкам непонятно зачем… Неужели, — перескочил Ивон на другую тему, воодушевленный благосклонностью командира, — здешние негры — людоеды?
— К сожалению, да. Поэтому надо как можно скорее отыскать нашего бедного друга.
— Думаю, вы зря волнуетесь, капитан. Понимаете, не в обиду будет сказано, доктор очень худ… И наверное, мясо его жестковато.
Офицер в ответ лишь улыбнулся.
Прошло пять минут. Шлюп поднимался к ревущим вдали порогам, на пути к которым перегораживали русло примерно пять десятков пирог[13], выстроившиеся в ряд. Длинный канат из растений, перекинутый с одного берега на другой, из-за быстрого течения с трудом удерживал суденышки на одной линии. Другие лодки молча сопровождали шлюп на почтительном расстоянии.
— Громы небесные! Ну и жарко будет! — проворчал старый комендор[14] и, достав из отворота берета большой кусок жевательного табака, засунул его за щеку.
Вдруг воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь кашлем машины, а через мгновение нападавшие, словно собранные со всего Африканского континента обезьяны-ревуны[15], цапли-дуралеи и лягушки-быки[16], устроили такой жуткий шум, какой никогда не слышало ухо европейца.
По этому сигналу пироги, преграждавшие европейцам путь, ринулись навстречу шлюпу, а лодки, доселе шедшие позади судна, выстроились таким образом, что отступление стало невозможным.
— Мы окружены, ребята! — крикнул комендор.
— Огонь! — скомандовал командир.
Шлюп превратился в огненный кратер. К звуку ружейных выстрелов добавились беспрерывные очереди из митральезы, круговым огнем поразившие сразу несколько вражеских пирог.
Пока перезаряжали орудие, продолжалась безжалостная, плотная ружейная пальба. Волны реки окрасились кровью, черные воины, появлявшиеся из зарослей, падали один за другим, сраженные меткими выстрелами оборонявшихся.
Вскоре окружение было прорвано, но дикари не сдавались — некоторые из них даже попытались взять судно на абордаж[17]. Митральеза не умолкала. Ей вторили ружейные залпы.
Высокий молодой человек в белом шлеме, все это время не отходивший от командира корабля, вел себя точно бывалый солдат тщательно прицеливался и стрелял без промаха.
Командир хмурился. Положение оставалось тяжелым.
— Что вы думаете делать? — спросил мужчина в белом шлеме.
— Ей-богу, дорогой Андре, — ответил командир, боюсь, придется отступать.
— Пути назад нет.
— Пройти можно.
— А вдруг наш доктор совсем близко, в двух шагах, слышит звуки сражения и надеется на спасение?
Крики усилились.
Несколько пирог коснулись борта судна, и некоторым из дикарей удалось ухватиться за корабельные снасти. Трудно представить себе более отвратительных существ, чем четверорукие из лесов Экваториальной Африки!
Моряки, обливаясь потом, били прикладами, кололи штыками, наносили смертельные удары топориками — люди надсаживались от кровавой сечи. Долго так продолжаться не могло. Было решено отступать, но вдруг произошло нечто ужасное — неизвестно почему остановился винт.
Даже самые храбрые дрогнули.
Каннибалы всей толпой бросились на абордаж. Но их ждал сюрприз. Мало того, что в это мгновение моряки разрядили ружья. А тут еще свисток машины взвыл с неслыханной силой. Огромное облако пара поднялось в воздух.
Винт, однако, так и не заработал.
— Ни куска парусины на этой мерзкой угольной коробке! — сказал Ивон. — Сейчас бы парус! Вряд ли бы это сильно помогло. А вот клубы пара скорее всего напугают чернокожих — тут даже для них слишком жарко.
Выпустить пар решил кочегар, и эта превосходная идея спасла положение.
Шлюп уходил вниз по течению.
— Здорово получилось! Пар — не шутка, — с непередаваемым произношением жителя предместья воскликнул тоненький, маленький кочегар, появившийся перед командиром, словно черт из табакерки, с видом одновременно уважительным и наглым.
— Ты почему не на посту? — Спросил командир.
— Машина остановилась, и мне нечем заняться.
— И что? — офицер.
— Как что? — не смутился парнишка. — Хочу поработать.
— Каким образом?
— Да вот, взгляну на винт и узнаю, отчего он не двигается.
— Молодец! Иди!
— Спасибо, командир. Пусть морской бог поможет мне…
Недоговорив, кочегар бросился к борту и стукнул по голове одного из нападавших, потом прыгнул в воду.
— Да он свихнулся! — Удивились матросы.
После минутной растерянности чернокожие вновь ринулись на приступ. Светловолосая голова маленького кочегара виднелась некоторое время на поверхности, потом исчезла, но потом появилась вновь, и моряки услышали:
— Да здравствует Республика! Винт теперь заработает. Ребята, бросьте мне канат! Ну, пошел!
Винт закрутился. Храбрый мальчишка схватился за канат и начал подниматься. Но тут мощный удар пироги пришелся ему по лбу. Потеряв сознание, парень упал в воду. Матросы закричали. Вдруг кто-то кинулся с палубы в воду. Это был Андре — человек в белом шлеме.
События происходили необычайно быстро, быстрее, чем можно о них рассказать. Но тем не менее минута в сложившейся ситуации казалась вечностью.
Наконец храбрые французы показались над водой. Андре одной рукой поддерживал все еще не пришедшего в себя парнишку. Матросы бросили швартов[18]. Андре схватил его свободной рукой.
В этот момент шлюп повернулся и его ось стала перпендикулярна течению.
— Смелее! — кричали со всех сторон.
То ли от удара, то ли запутавшись в густых водорослях, винт остановился во второй раз. Шлюп потерял управление и, круша вражеские пироги, закружился, точно волчок. Мгновение спустя течение подхватило корабль, унося подальше от опасности и, увы, от несчастных, оказавшихся за бортом.
Битва закончилась. Дикари, оставшиеся в живых, изо всех сил старались спастись вплавь. Но тут их ждала новая опасность — крокодилы! О! Это было жуткое зрелище.
Маленький моряк тем временем совершенно пришел в себя. Он плыл точно рыба, стараясь прорваться сквозь кольцо воющих африканцев, Андре же едва держался на воде.
— Фрике, подай же мне руку! Куда ты смотришь?
— Э, месье Андре, поглядите вон туда, сколько их.
— Да, массовое купание.
— Бикондо! Бикондо! — завывали чернокожие, что означало: «Хотим есть! Хотим есть!»
Гамена совершенно не пугали эти возгласы, более того, он выкрикивал в ответ очень живописные оскорбления:
— Дураки! Чего уставились? Белых никогда не видели? Эй, ты! Большой колпак! Чего блажишь? Закрой пасть! Подумать только я читал «Хижину дяди Тома» и воображал, что все негры хорошие!.. Вот и верь книжкам. Эй ты, милашка, убери руки!
Но силы были слишком неравны. В самую последнюю минуту один из аборигенов подхватил слабеющего гамена. И вскоре пленников доставили на берег.
Туземцы племени осиеба были антропофагами, но все-таки не походили на австралийских каннибалов, очертя голову бросающихся на свою добычу. Эти господа слыли гурманами[19]. Они, конечно, съедали пленников, но лишь после определенных прелюдий[20]. К чему им измученные усталые и истощенные люди? Они предпочитали жертвы отдохнувшие и упитанные.
Европейцы ведь тоже после долгой погони не спешат отведать мяса животных, загнанных псами.
Сначала туземцы окружают пленников заботами, стараются, чтобы будущая «пища» ни о чем не беспокоилась, только отдыхала и набирала вес. Потом можно вкусно приготовить еду в котле или на вертеле.
Появление гамена на африканском берегу показалось антропофагам столь необычным и смешным, что хозяева разразились диким смехом.
— Привет, господа! Как поживаете?.. Я? Ничего, спасибо… Не правда ли, немного жарко?.. Такое уж время года… По-французски не понимаете? Тем хуже для вас… Впрочем, на расстоянии тысячи двухсот лье от парижского предместья Сент-Антуан нечего удивляться отсутствию начальной школы… Попробуйте, месье Андре, скажите им пару слов по-латыни, вы же знаете латынь!
Несмотря на пережитое волнение и тревоги о настоящем и будущем, Андре расхохотался: веселость паренька была заразительна.
— Надо же, я вспомнил, как на их языке «здрасьте», а, впрочем, может, это по-габонски.
И, грациозно раскланявшись во все стороны, Фрике закричал:
— Шика? Ах, шика! Шика!
Это означало: «Смотри! Смотри!»
В самом деле, так туземцы племени осиеба приветствовали друг друга.
Эффект оказался потрясающим. Все африканцы вскинули руки и ответили хором:
— Шика! Ах, шика! Знакомство состоялось.
— Прекрасно, но мало… Небольшая разминка не помешает.
Сказано — сделано. Наш малыш принялся кувыркаться как сумасшедший, провел целую серию опасных прыжков, похожих на индейские, прошелся колесом, потом — на руках и, наконец, перевернулся через голову.
Чернокожие, большие любители танцев и любых физических упражнений, восторженно хохотали.
— Ну, понравилось? Не стесняйтесь! Я бы чего-нибудь выпил, жарко… Моя тельняшка осталась на корабле, а солнце так печет… Вот-вот вся шкура облезет…
— Эй ты, старикашка! — обратился парнишка к одному менее свирепому воину, плечи которого покрывала какая-то ткань. — Одолжи рубашку, идет? Ты ведь не дурак? Конечно, ты страшен, но не так уж зол… Ну? Улыбнись же! Вот молодец!
И, говоря это, гамен снял тряпку с негра и набросил себе на плечи.
Чернокожий до того развеселился, что бросился на землю, корчась от смеха.
Вдруг возникла паника. Почему все перестали веселиться, мгновенно посерьезнели и стали походить на провинившихся школьников? Учителя, что ли, ждут?
А вот и учитель, да какой ужасный!
Вождь шествовал одетым в красный мундир английского офицера, в кивере[21] на лысоватой голове, с раскрашенным лицом, с голыми ногами. Прицепленная за уши фальшивая борода из бычьего хвоста свисала на грудь, а опирался он на жезл тамбурмажора[22]. Повелитель предусмотрительно держался в стороне во время боя, теперь же явился со свитой узнать результат сражения.
Веселье туземцев обратилось в ужас. Вождь обрушивал направо и налево подзатыльники и пощечины (по всей видимости, для порядка), потом обратился к соплеменникам на языке, непонятном европейцам, в речи часто мелькало слово «бикондо», которое дикарь произносил, кровожадно указывая на пленников.
Фрике для начала рассердился.
— «Бикондо» вовсе не мое имя, старикашка. Меня звать Фрике… Фрике из Парижа, слышишь ты, Бикондо? Ты сам Бикондо, больше никто. Как ты ведешь себя? Точно генерал Бум, попавший в котел к чернокожему зверю. А твоя борода? Смех, да и только! И это вождь?
И паренек стал страшным голосом, взволновавшим и возмутившим разноцветных попугаев на ветвях, отчаянно выкрикивать слова песни:
Бородатый король… приближается… Выпив, еще напивается…
Песня парижанина имела столь же потрясающий успех, как и устроенное им до того цирковое представление. Куплет вызвал величайший восторг самого вождя и всей публики, номер, безусловно, понравился.
Когда представление завершилось, группа двинулась в путь и в итоге добралась до деревни, где обильные порции соргового[23] пива окончательно стерли грань между белыми и черными виртуозами.
Двоих друзей, с соблюдением всех мер предосторожности, поместили в просторную хижину, обвязанную по периметру лианами и покрытую шкурами. Убежать отсюда, казалось, невозможно.
Резвый солнечный лучик на мгновение проник внутрь хижины через жалкую щелку, и пленники успели заметить: кроме них, в хижине есть кто-то еще.
— Вот это да! Мы не одни! — Фрике.
— Француз! — заявил звучный бас.
— Соотечественник! — чувством воскликнул Андре. — Мы тоже, как и вы, пленники. Значит, отныне мы — союзники. Быть может, вы томитесь здесь достаточно долго…
— Уже три недели, месье! И все время эти скоты обращались со мной самым скверным образом.
Глаза Андре и Фрике понемногу привыкали к темноте. Благодаря пробивавшемуся сквозь крышу скудному свету, стало возможно различить обстановку хижины и говорившего человека.
— Похоже, я знаю, кто это, — обратился парижанин к Андре. — Если это он, то здорово изменился.
— Так кто же?
— Погодите немного, месье, узнаете.
Наконец пленники совсем освоились во мраке и смогли разглядеть черты товарища по заключению.
При огромном росте человек выглядел фантастически худым.
Череп поблескивал точно арбуз. Глаза — два тлеющих уголька — придавали лицу надменное выражение, несколько смягченное округлыми линиями крупного, беззубого рта.
Большой нос с горбинкой становился при разговоре подвижным, как у куклы-полишинеля[24].
Непропорционально длинные руки и ноги с шарообразными узлами суставов напоминали паучьи лапки.
Сквозь лохмотья, чуть прикрывавшие торс, выпирали кости, казалось даже: они вот-вот прорвут тонкую сероватую кожу. Человек весил не более ста фунтов[25]. Зрелище, достойное жалости!
Андре и Фрике пришли в ужас — до того истощен был пленник, но одновременно не могли не восхититься его мужеством и готовностью дать все необходимые сведения.
В тщедушном теле обитал громоподобный голос, звучавший подобно струнам огромного контрабаса[26]. Словно в гулкой пещере начинал вдруг играть обезумевший музыкант!
— Э-э-э!.. Дети мои, нет на свете такой страны, как Франция, а в ней нет такого города, как…
— Как Париж, моя родина! — воскликнул Фрике.
— Как Марсель[27], прекраснейший из всех городов! Но все равно, мы — земляки! Вам, конечно, хотелось бы узнать, зачем я здесь? Боже мой! Все просто. Меня хотят получше откормить, а откармливают, чтобы потом съесть!..
Если пленник хотел добиться ошеломляющего эффекта, то весьма преуспел. Потрясенный Фрике не в силах был вымолвить ни слова, Андре же с прискорбием констатировал, что поверить в такое способен только безумец.
Незнакомец понял: такая реакция объясняется не прошедшим еще молодым задором — и принялся объяснять с подчеркнутым добродушием:
— Дети мои, не сомневайтесь, я говорю вам правду. Мы находимся во власти племени осиеба, а у них обычай — пожирать врагов. Я прекрасно знаю их нравы. Шесть лет жизни на побережье между Габоном и Верхним Огове я потратил на их изучение.
— Однако, — продолжал марселец, — хотел бы вас успокоить. Мы еще не годимся для вертела. К счастью, я чересчур тощ. То же самое, кажется, относится и к вам. Тем более мне известно, что «застолье» устраивается в полнолуние; так что в нашем распоряжении пятнадцать дней. Времени для обдумывания предостаточно. Но прежде расскажите мне, чем обязан столь приятной встрече.
Вот что поведал Андре.
Узнав об исчезновении врача военно-морской базы в Габоне, адмирал приказал снарядить шлюп для розыска и спасения и разрешил ему, Андре, находившемуся в это время в Аданлинанланго по личным делам, присоединиться к экспедиции.
Затем рассказчик красочно описал ход битвы и в конце подробно воспроизвел эпизод спасения шлюпа благодаря Фрике.
Марселец слушал с величайшей заинтересованностью.
— Так, значит, вы, дорогой месье, и вы, юный храбрец, желая спасти незнакомого человека, жертвовали жизнью и свободой.
— Мы бы сделали это не только для доктора — храбрейшего среди храбрых, — но и для любого матросика, пьяным свалившегося за борт.
— Вы, по-видимому, до сих пор не поняли: человек, которого ищут, — это я!
— Вы?! — воскликнули оба.
— Именно я, — произнес пленник с силой и обнял обоих.
— Но, доктор, — удивился Фрике, — я, будучи членом экипажа, наверняка видел вас раньше, но…
— В те времена я носил форму, а на голове — парик: говоря между нами, дань тщеславию. И тогда мои зубы были целы. Вот бы поглядеть в зеркало! Ба! Боюсь, теперь я такой некрасивый!
— Не буду этого отрицать! Только не сердитесь, пожалуйста!
— Я вовсе не сержусь, мой юный друг. Но в сторону разговоры; время позднее, пора и отдохнуть.
ГЛАВА 2
Факты, свидетельствующие о том, что далеко не все негры принадлежат к числу «хороших негров» из книг. — Пагуины и племя осиеба. — Соответствие гастрономических и прочих вкусов пристрастиям племени ням-ням. — Мнение доктора Швайнфюрта[28]. — Почему прибавляют в весе и отчего худеют. — Оставаться худым или быть съеденным.
— Вы можете думать что угодно, доктор! Только мне не хочется спать.
— Предпочитаете беседу?
— Да, если и вы, и месье Андре не против.
— Вы можете думать что угодно, доктор! Только мне не хочется спать.
— Предпочитаете беседу?
— Да, если и вы, и месье Андре не против.