Страница:
— О! Только не это! — в отчаянии воскликнул он, увидев двустволку Фрике с расколотым прикладом, лежавшую под огромным баньяном, ветви которого, ниспадая до земли, цеплялись за корни.
Заросли из тонких отдельных побегов вздымались живыми столбиками вокруг ствола, диаметр которого превышал двадцать метров. Дерево занимало пространство, достаточное для размещения полка. Оба ствола ружья оказались пустыми. У гамена было время сделать второй выстрел, а затем он один раз воспользовался револьвером. Концы стволов сплющились, точно их зажимали в железные тиски. Не оставалось ни малейших сомнений, что это сделали зубы гориллы.
Появился Ламперьер. При виде изуродованного оружия он чуть было не заплакал.
— Бедный мальчик, — с сердечной болью пробормотал доктор, глотая слезы.
— Крепитесь! — Андре деланно-бодрым голосом. — Я не верю, что он мертв.
— Будем искать! — энергично проговорил хирург морской пехоты.
Они внимательно изучали следы и приглядывались к примятой траве и поломанным во время схватки ветвям, чтобы определить, в каком направлении зверь поволок гамена.
— Поглядите, доктор, вот на эту лиану, на маленький кружок величиной с горошину, по нему стекает капля сока.
— Да ведь это же дробина!
— Совершенно верно, — сказал Андре, аккуратно беря вруки побег, внутри которого торчала горошина крупной литой дроби.
— Вот непутевый! Зарядил ружье крупной дробью!
— Может, это не ошибка? При стрельбе на небольшие расстояния я тоже предпочитаю крупную дробь картечи.
— Именно так Бонбонелло подстреливал пантер.
— Возможно, благодаря этому Фрике сумел разделаться со зверем.
— Если бы так! — воскликнул Андре.
— Послушайте! Он, вероятно, стрелял в упор. Видите, вот черные шерстинки, окружающие круглое отверстие, а внутри вторая дробина.
— Это шерсть со шкуры зверя. Фрике выстрелил машинально. Ему не удалось попасть непосредственно в тело животного, иначе зверь был бы убит на месте, а так заряд рассеялся.
— Однако не исключено, что зверь тяжело ранен.
— В общем, если не найдем дробь в зарослях, это означает: горилла носит ее в собственной шкуре.
— Правильно. А теперь взгляните туда, видите: на высоте человеческого роста кровавый след крупной лапы на лиане. Для Фрике он слишком велик… Значит, след гориллы.
— Верно. Обезьяна схватилась за побег, чтобы удержаться на ногах… но все равно непонятно, где же Фрике.
— Терпение, мой друг. Мы уже выяснили весьма важное обстоятельство: животное ранено, а стало быть, оно не могло уйти далеко.
В этот момент подошли туземцы племени галамундо. Ибрагим в нескольких словах обрисовал положение вещей.
Все охотники, как туземцы, так и абиссинцы, быстро рассеялись и прошлись крест-накрест по уже известным следам, проверили, нет ли новых следов, двинулись по собственному маршруту в обратном направлении и раз двадцать обшарили тропу, ведущую от полянки к баньяну… Но напрасно — горилла и ее жертва исчезли в неизвестном направлении.
Кое-кто из воинов, подтягиваясь на руках и проделав сложные гимнастические упражнения, забрались на гигантское дерево, цепляясь за толстенные стебли, оплетающие дерево. Через четверть часа напряженных поисков, ничего не обнаружив, спустились вниз.
На площади в несколько гектаров весь лес составляли деревья, корни и кроны которых сплетались так крепко, что человек вполне мог поверху преодолеть значительное расстояние. Вероятно, животное именно так сумело оторваться от преследователей, унеся с собой Фрике.
Итак, поиски оставались безрезультатны, несмотря на то, что не только Андре, доктор, Ибрагим со своими людьми, но и все туземцы с редким усердием прочесывали лес. (Заметим в скобках, что племя галамундо составляли прославленные разбойники, грабители, людоеды, однако у них царил культ гостеприимства. Фрике был гостем, и его следовало найти живым или мертвым.).
Усталые европейцы решили передохнуть и перекусили на скорую руку: надо было срочно восстанавливать силы.
В тот момент, когда все снова вышли на поиски, прибежал, задыхаясь от избытка чувств и размахивая дротиком, негритенок, подопечный Фрике. Он быстро-быстро заговорил, потом от отчаяния закричал и заплакал.
Мажесте не взяли на охоту, хотя он страстно желал этого. Но негритенок не мог и дня прожить без Флики и пристроился к одной из групп, стараясь не отставать. Однако ему не хватало дыхания. Когда же мальчику удалось нагнать охотников, Фрике уже пропал. Сразу верно оценив случившееся, Мажесте, отчаянно жестикулируя, повернулся и быстро кинулся в густой кустарник.
Так куда же пропал наш бедный гамен?
Когда горилла, разъяренная наполовину случайным выстрелом, бросилась на Фрике и вцепилась ему в одежду, тот инстинктивно прижался к земле.
А лапы животного схватили прочный, нервущийся бурнус.
Спеленутый гамен не мог высвободиться и попал в плен. Четвероногое, при виде новых врагов, не придумало ничего лучше, как убежать с добычей.
Сначала горилла уходила с огромной скоростью, и невероятная сила животного в сочетании со злобой и яростью измолотила бы в пух и прах нашего бедного друга о стволы деревьев. Но животное двигалось подобным образом не более минуты, похоже, не обращая на свой трофей никакого внимания.
Фрике не выпускал из рук оружия. И сразу же закричал. Этот первый крик и услышали Андре и доктор, когда приблизились к поляне.
Удивленный зверь на миг остановился. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы гамен выстрелил.
Это был второй ружейный выстрел, произведенный почти в упор. С жуткой гримасой горилла совершила прыжок, оперлась спиной о ствол дерева и приняла еще более угрожающую позу.
Фрике механически выставил перед собой разряженное ружье, столь же безопасное, как палка. Он не сразу заметил на левой стороне лоснящейся груди зверя огромную рану, из которой пенящимся красным потоком струилась кровь.
Обезумевшее животное рвануло двустволку, оружие с треском раскололось и сплющилось.
Андре и доктор поспешили на помощь.
Горилла вновь схватила гамена за края одежды, зацепив на этот раз и самого Фрике, тут же взобралась на баньян и, перескакивая с ветки на ветку, все больше отрывалась от преследователей.
Если бы раненого зверя охватила слабость и он выпустил из лап ношу, то Фрике хлопнулся бы на землю с высоты сорока метров. Но страх перед охотниками придал горилле силы; не выпуская свою жертву, животное, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево, уходило все дальше и дальше…
Механически схватившись за револьвер, который так и оставался на поясе, гамен хладнокровно прицелился в лоснящуюся грудь зверя. За доли секунды до выстрела он с высоты бросил взгляд вниз, и тут у него закружилась голова.
Огонь! Вот так! Лучше разом свалиться с огромной высоты, чем так долго находиться в столь скверном обществе. Вдруг удастся уцепиться за первую попавшуюся ветку.
Ствол был направлен в то самое место, где билось сердце зверя.
Выстрел попал в цель!
Смертельно раненная горилла прижала к груди обе передние лапы и отпустила Фрике, а тот, вытянувшись во весь рост, с трудом цепляясь за ветки, стал падать с высоты ста пятидесяти футов…
Эта ужасная сцена разыгралась на расстоянии пятисот метров от охотников…
Прошли два тягостных часа безрезультатных поисков. Никто не уходил, но искать становилось все труднее и труднее. Доктор то и дело изрыгал невероятные ругательства. Несмотря на нестерпимую жару, решили расширить радиус поисков, но тут страшный шум ломаемых ветвей, сопровождаемый мощной воздушной волной, нарушил всеобщее затишье.
В лесу раздался отчаянный крик, и с гулким топотом и с поднятым вверх хоботом появился слон, тяжелый бег которого, немного зигзагообразный, опережал лошадиный галоп. На спине сидели погонщик и негритенок Мажесте.
— Вот чертенок! — доктор. — Додумался до того, до чего мы своим цивилизованным мозгом не дошли… Он же привел ищейку, своеобразную охотничью собаку.
— Прекрасно! — отозвался Андре. — Благодаря невероятному обонянию слон поможет нам разыскать Фрике.
— Тогда вперед! В путь!
Поведение Мажесте соответствовало латинскому изречению «Acta non verba» — «Надо не говорить, а действовать». Негритенок с быстротой и ловкостью антилопы понесся на поиски храброго Озанора, который в это время методично пережевывал толстые, сладкие стебли. Славное животное, точно оправдывая веру чернокожего мальчика в его природный инстинкт, не медля отправилось в путь.
Андре сразу же дал слону понюхать обломки ружья. Слон аккуратно взял их хоботом, затем громко фыркнул, точно испугался запаха знакомого оружия, а потом обшарил взглядом то место, где стоял, одновременно тщетно пытаясь учуять запах Фрике. В умных глазах слона появилось выражение разочарования, когда попытки найти гамена оказались тщетными.
Слон позволил доктору и Андре погладить хобот, вновь вдохнул окрестные запахи и продолжал искать именно тот, который принадлежал его другу.
— Фрике! Фрике! — доктор громовым голосом.
При каждом подобном возгласе слон приподнимал огромные уши, точно ждал издалека хоть какого-нибудь отклика, легкого вздоха.
Слон стал нервным, неспокойным, возбужденным. Андре подвел его к тому месту, где была ранена горилла. Озанор медленно провел хоботом по следам, оставленным диким четвероногим, и свирепо зарычал.
Глаза слона загорелись и засверкали гневными искрами. Острое обоняние выделило в море запахов тот, который принадлежал его другу…
Слон поднял голову, быстро сориентировавшись по запаху, и ринулся, подобно урагану, задрав хобот к вершинам деревьев. Охотники бежали вслед во весь опор. Колосс мчался, оставляя за собой растоптанные побеги, поломанные деревья, порванные, точно гнилые нитки, лианы. В проделанный им проход можно было ввести целую артиллерийскую батарею.
Бешеный бег продолжался пять минут. Чувствовалось: цель близка. Эмоции удесятерили силы европейцев, и они подбежали к злосчастному баньяну одновременно с толстокожей ищейкой.
Негритенок высоко подпрыгнул.
Труп гориллы, изрешеченный дробью, с огромной раной в груди от револьверной пули, лежал на спине. В полураскрытой пасти виднелись огромные зубы, а остекленевшие глаза свидетельствовали: хозяин их — мертвец.
— Какой страшный зверь! — сказал Андре. Озанор, очевидно, придерживался того же мнения, он быстро приблизился к телу гориллы, поднял ногу, огромную, точно древесный ствол, и поставил на торс зверя. Послышался громкий хруст. И грудь чудовища, придавленная столь мощным прессом, стала плоской, как доска.
Свершив сей акт правосудия, слон вновь начал принюхиваться, делая отрывистые вдохи, точно охотничья собака, напавшая на след.
Озанор прошел вперед, отошел в сторону, повернулся, приподнялся на задних ногах, поднял голову, насколько позволяла шея, и хоботом, выставленным вверх наподобие огромного пальца, указал на белый тюк, висевший на значительной высоте.
— Он! — воскликнули оба европейца. — Он!
Негритенок с ловкостью белки уже зацепился за лиану и стал подтягиваться.
— Полегче, — крикнул доктор на местном наречии, — только не торопись!
Но мальчик был уже у цели. Он размотал прилаженную к поясу длинную веревку и обвязал ею неподвижное тело друга. Благодаря чудесному стечению обстоятельств во время падения гамен зацепился одеждой за расщепленный ствол дерева. И поскольку ткань бурнуса была очень прочной, тело Фрике повисло, как в гамаке. По всей видимости, юный парижанин потерял сознание от серьезных и опасных ран.
Многочисленные туземцы племени галамундо, искушенные в экваториальной акробатике, быстро взлетели вверх, чтобы помочь Мажесте.
Решено было спускать спеленутого Фрике на веревке.
Только начали спуск, как у остававшихся у подножия дерева вырвался крик ужаса: они увидели гигантскую фигуру, подбиравшуюся к группе спасателей, уже достигших высоты более сорока метров.
Это оказалась вторая горилла. Дерево служило логовом для супружеской пары. И намерение отомстить за смерть друга было совершенно очевидным.
На мгновение всех охватил неописуемый страх. И тут раздался выстрел.
Браво! Андре поймал в течение одной десятой секунды момент прыжка зверя и хладнокровно выстрелил, причем за это мгновение перед глазами стрелка прошла вся его жизнь.
Горилла с громким рыком спрыгнула на задние лапы прямо перед слоном. Ах! Черт возьми! Храброе животное мгновенно обхватило чудовище хоботом и сильно сжало, точно канатом, отмотанным с лебедки.
Зверь зарычал от боли, истекая кровью, фонтаном хлынувшей из раны, потянулся к слону и сумел вцепиться зубами ему в ухо. Но именно этим движением горилла затянула захлестнувшую ее живую петлю и всей массой рухнула на землю, зажав стиснутыми зубами кусочек слоновьего уха.
Через десять минут недвижимое тело Фрике коснулось земли.
— Бедный мой! — с горечью произнес доктор. — В каком состоянии ты ко мне вернулся!
— Но он же не умер, правда? — опасливо осведомился Андре.
Вместо ответа доктор ланцетом распорол одежду мальчика, обнажил грудь и приложил ухо.
— Как бледен наш бедный малыш! Скажите хоть что-нибудь, имейте же сострадание, доктор, вы же знаете, как я его люблю, — проговорил молодой человек со слезами на глазах.
Доктор молчал…
Негритенок, присев на корточки, бледный особой, негритянской бледностью — кожа его приобрела пепельный оттенок, — с искусанными губами, плакал во весь рот.
Антропофаги стояли, растроганные.
— Наконец-то… Он жив, дорогой Андре, он жив… Глядите!.. У него бьется сердце. Быстро, воды!
Чего-чего, а этого хватало.
После того, как тело Фрике аккуратно протерли влажным платком, а в рот удалось влить несколько капель воды, Ламперьер принялся энергично растирать грудь, и она стала вздыматься все выше и выше…
Рот слегка приоткрылся, раздался слабый вздох, и гамен медленно открыл глаза…
Фрике смущенно разглядывал все вокруг. Однако, имея определенное представление о бульварной литературе, где, как правило, молодой герой, возвращенный к жизни, имел обыкновение спрашивать: «Где я?», наш друг счел за благо последовать традиции.
Гамен широко раскрыл объятия и, повинуясь внезапному порыву, проворно, словно отца, обнял доктора.
— Мой бедный ребенок! Мой бедный ребенок! Как мы тревожились за тебя! — задыхаясь от радости, восклицал доктор.
— Черт побери, доктор, я просто чуть-чуть поломался…— слабым голосом произнес юноша. — А месье Андре… Где он?
Тут молодой человек, не говоря ни слова, по-братски стиснул парижанина в объятиях… Счастье так и светилось на его лице.
Настала очередь негритенка, неутешное горе которого сменилось бурным ликованием. Он смеялся, плакал, кричал, скакал как сумасшедший.
— Ну что ж, матросик, тебе хотелось иметь родных. Теперь можешь похвалиться любящей семьей. Немало миллионеров пожелало бы оказаться на твоем месте!
Тут на сцену выступил странный, длинный, мягкий предмет, способный сокращаться и удлиняться. Он возник посреди группы, сопровождаемый знакомым пыхтением. Это был хобот слона. Великолепное животное принялось преданно и нежно ласкать обнаженную грудь гамена.
Даже Ибрагим не удержался от рукопожатия, выражавшего искреннюю радость от счастливого конца этого удивительного происшествия.
Фрике был страшно слаб, не мог встать и едва-едва находил силы говорить. После тщательного медицинского осмотра доктор убедился: за исключением огромных синяков и царапин, его матросик, в общем, цел. Теперь надо было как можно скорее отнести бедолагу в деревню.
Охота закончилась, и две изуродованные гориллы валялись на земле. Туземцы племени галамундо связали гориллам лапы, прикрепили к шестам, каждый из которых лег на плечи двоим носильщикам.
Фрике же подняли с предосторожностями на спину четвероногого друга, рядом устроились Мажесте и доктор. Негритенок поддерживал голову гамена, а доктор басом рассказывал Фрике, в какую тот угодил историю, какой смертельной опасности подвергался и, наконец, какая блестящая идея пришла в голову негритенку и какую роль сыграл слон.
Совершив невероятный полет, Фрике, неподвижный, разбитый, измученный, наслаждался мерными, убаюкивающими движениями слона и с увлечением слушал рассказ, похожий на сказку. Но одна мысль не давала ему покоя…
— Какой ты молодец, мой черный братишка! — обратился он к Мажесте. — До такого никто бы не додумался… Но за мной не пропадет… Надо же, я, парижанин, оказываюсь в роли дичи, а сын чернокожего короля выходит на охоту со слоном в роли собаки-ищейки!.. О! Мое кругосветное путешествие!.. Кстати, доктор, горилла… ну, моя, которую несут… та самая… Я хочу съесть ее кусочек, хочу, и все!
ГЛАВА 6
Заросли из тонких отдельных побегов вздымались живыми столбиками вокруг ствола, диаметр которого превышал двадцать метров. Дерево занимало пространство, достаточное для размещения полка. Оба ствола ружья оказались пустыми. У гамена было время сделать второй выстрел, а затем он один раз воспользовался револьвером. Концы стволов сплющились, точно их зажимали в железные тиски. Не оставалось ни малейших сомнений, что это сделали зубы гориллы.
Появился Ламперьер. При виде изуродованного оружия он чуть было не заплакал.
— Бедный мальчик, — с сердечной болью пробормотал доктор, глотая слезы.
— Крепитесь! — Андре деланно-бодрым голосом. — Я не верю, что он мертв.
— Будем искать! — энергично проговорил хирург морской пехоты.
Они внимательно изучали следы и приглядывались к примятой траве и поломанным во время схватки ветвям, чтобы определить, в каком направлении зверь поволок гамена.
— Поглядите, доктор, вот на эту лиану, на маленький кружок величиной с горошину, по нему стекает капля сока.
— Да ведь это же дробина!
— Совершенно верно, — сказал Андре, аккуратно беря вруки побег, внутри которого торчала горошина крупной литой дроби.
— Вот непутевый! Зарядил ружье крупной дробью!
— Может, это не ошибка? При стрельбе на небольшие расстояния я тоже предпочитаю крупную дробь картечи.
— Именно так Бонбонелло подстреливал пантер.
— Возможно, благодаря этому Фрике сумел разделаться со зверем.
— Если бы так! — воскликнул Андре.
— Послушайте! Он, вероятно, стрелял в упор. Видите, вот черные шерстинки, окружающие круглое отверстие, а внутри вторая дробина.
— Это шерсть со шкуры зверя. Фрике выстрелил машинально. Ему не удалось попасть непосредственно в тело животного, иначе зверь был бы убит на месте, а так заряд рассеялся.
— Однако не исключено, что зверь тяжело ранен.
— В общем, если не найдем дробь в зарослях, это означает: горилла носит ее в собственной шкуре.
— Правильно. А теперь взгляните туда, видите: на высоте человеческого роста кровавый след крупной лапы на лиане. Для Фрике он слишком велик… Значит, след гориллы.
— Верно. Обезьяна схватилась за побег, чтобы удержаться на ногах… но все равно непонятно, где же Фрике.
— Терпение, мой друг. Мы уже выяснили весьма важное обстоятельство: животное ранено, а стало быть, оно не могло уйти далеко.
В этот момент подошли туземцы племени галамундо. Ибрагим в нескольких словах обрисовал положение вещей.
Все охотники, как туземцы, так и абиссинцы, быстро рассеялись и прошлись крест-накрест по уже известным следам, проверили, нет ли новых следов, двинулись по собственному маршруту в обратном направлении и раз двадцать обшарили тропу, ведущую от полянки к баньяну… Но напрасно — горилла и ее жертва исчезли в неизвестном направлении.
Кое-кто из воинов, подтягиваясь на руках и проделав сложные гимнастические упражнения, забрались на гигантское дерево, цепляясь за толстенные стебли, оплетающие дерево. Через четверть часа напряженных поисков, ничего не обнаружив, спустились вниз.
На площади в несколько гектаров весь лес составляли деревья, корни и кроны которых сплетались так крепко, что человек вполне мог поверху преодолеть значительное расстояние. Вероятно, животное именно так сумело оторваться от преследователей, унеся с собой Фрике.
Итак, поиски оставались безрезультатны, несмотря на то, что не только Андре, доктор, Ибрагим со своими людьми, но и все туземцы с редким усердием прочесывали лес. (Заметим в скобках, что племя галамундо составляли прославленные разбойники, грабители, людоеды, однако у них царил культ гостеприимства. Фрике был гостем, и его следовало найти живым или мертвым.).
Усталые европейцы решили передохнуть и перекусили на скорую руку: надо было срочно восстанавливать силы.
В тот момент, когда все снова вышли на поиски, прибежал, задыхаясь от избытка чувств и размахивая дротиком, негритенок, подопечный Фрике. Он быстро-быстро заговорил, потом от отчаяния закричал и заплакал.
Мажесте не взяли на охоту, хотя он страстно желал этого. Но негритенок не мог и дня прожить без Флики и пристроился к одной из групп, стараясь не отставать. Однако ему не хватало дыхания. Когда же мальчику удалось нагнать охотников, Фрике уже пропал. Сразу верно оценив случившееся, Мажесте, отчаянно жестикулируя, повернулся и быстро кинулся в густой кустарник.
Так куда же пропал наш бедный гамен?
Когда горилла, разъяренная наполовину случайным выстрелом, бросилась на Фрике и вцепилась ему в одежду, тот инстинктивно прижался к земле.
А лапы животного схватили прочный, нервущийся бурнус.
Спеленутый гамен не мог высвободиться и попал в плен. Четвероногое, при виде новых врагов, не придумало ничего лучше, как убежать с добычей.
Сначала горилла уходила с огромной скоростью, и невероятная сила животного в сочетании со злобой и яростью измолотила бы в пух и прах нашего бедного друга о стволы деревьев. Но животное двигалось подобным образом не более минуты, похоже, не обращая на свой трофей никакого внимания.
Фрике не выпускал из рук оружия. И сразу же закричал. Этот первый крик и услышали Андре и доктор, когда приблизились к поляне.
Удивленный зверь на миг остановился. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы гамен выстрелил.
Это был второй ружейный выстрел, произведенный почти в упор. С жуткой гримасой горилла совершила прыжок, оперлась спиной о ствол дерева и приняла еще более угрожающую позу.
Фрике механически выставил перед собой разряженное ружье, столь же безопасное, как палка. Он не сразу заметил на левой стороне лоснящейся груди зверя огромную рану, из которой пенящимся красным потоком струилась кровь.
Обезумевшее животное рвануло двустволку, оружие с треском раскололось и сплющилось.
Андре и доктор поспешили на помощь.
Горилла вновь схватила гамена за края одежды, зацепив на этот раз и самого Фрике, тут же взобралась на баньян и, перескакивая с ветки на ветку, все больше отрывалась от преследователей.
Если бы раненого зверя охватила слабость и он выпустил из лап ношу, то Фрике хлопнулся бы на землю с высоты сорока метров. Но страх перед охотниками придал горилле силы; не выпуская свою жертву, животное, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево, уходило все дальше и дальше…
Механически схватившись за револьвер, который так и оставался на поясе, гамен хладнокровно прицелился в лоснящуюся грудь зверя. За доли секунды до выстрела он с высоты бросил взгляд вниз, и тут у него закружилась голова.
Огонь! Вот так! Лучше разом свалиться с огромной высоты, чем так долго находиться в столь скверном обществе. Вдруг удастся уцепиться за первую попавшуюся ветку.
Ствол был направлен в то самое место, где билось сердце зверя.
Выстрел попал в цель!
Смертельно раненная горилла прижала к груди обе передние лапы и отпустила Фрике, а тот, вытянувшись во весь рост, с трудом цепляясь за ветки, стал падать с высоты ста пятидесяти футов…
Эта ужасная сцена разыгралась на расстоянии пятисот метров от охотников…
Прошли два тягостных часа безрезультатных поисков. Никто не уходил, но искать становилось все труднее и труднее. Доктор то и дело изрыгал невероятные ругательства. Несмотря на нестерпимую жару, решили расширить радиус поисков, но тут страшный шум ломаемых ветвей, сопровождаемый мощной воздушной волной, нарушил всеобщее затишье.
В лесу раздался отчаянный крик, и с гулким топотом и с поднятым вверх хоботом появился слон, тяжелый бег которого, немного зигзагообразный, опережал лошадиный галоп. На спине сидели погонщик и негритенок Мажесте.
— Вот чертенок! — доктор. — Додумался до того, до чего мы своим цивилизованным мозгом не дошли… Он же привел ищейку, своеобразную охотничью собаку.
— Прекрасно! — отозвался Андре. — Благодаря невероятному обонянию слон поможет нам разыскать Фрике.
— Тогда вперед! В путь!
Поведение Мажесте соответствовало латинскому изречению «Acta non verba» — «Надо не говорить, а действовать». Негритенок с быстротой и ловкостью антилопы понесся на поиски храброго Озанора, который в это время методично пережевывал толстые, сладкие стебли. Славное животное, точно оправдывая веру чернокожего мальчика в его природный инстинкт, не медля отправилось в путь.
Андре сразу же дал слону понюхать обломки ружья. Слон аккуратно взял их хоботом, затем громко фыркнул, точно испугался запаха знакомого оружия, а потом обшарил взглядом то место, где стоял, одновременно тщетно пытаясь учуять запах Фрике. В умных глазах слона появилось выражение разочарования, когда попытки найти гамена оказались тщетными.
Слон позволил доктору и Андре погладить хобот, вновь вдохнул окрестные запахи и продолжал искать именно тот, который принадлежал его другу.
— Фрике! Фрике! — доктор громовым голосом.
При каждом подобном возгласе слон приподнимал огромные уши, точно ждал издалека хоть какого-нибудь отклика, легкого вздоха.
Слон стал нервным, неспокойным, возбужденным. Андре подвел его к тому месту, где была ранена горилла. Озанор медленно провел хоботом по следам, оставленным диким четвероногим, и свирепо зарычал.
Глаза слона загорелись и засверкали гневными искрами. Острое обоняние выделило в море запахов тот, который принадлежал его другу…
Слон поднял голову, быстро сориентировавшись по запаху, и ринулся, подобно урагану, задрав хобот к вершинам деревьев. Охотники бежали вслед во весь опор. Колосс мчался, оставляя за собой растоптанные побеги, поломанные деревья, порванные, точно гнилые нитки, лианы. В проделанный им проход можно было ввести целую артиллерийскую батарею.
Бешеный бег продолжался пять минут. Чувствовалось: цель близка. Эмоции удесятерили силы европейцев, и они подбежали к злосчастному баньяну одновременно с толстокожей ищейкой.
Негритенок высоко подпрыгнул.
Труп гориллы, изрешеченный дробью, с огромной раной в груди от револьверной пули, лежал на спине. В полураскрытой пасти виднелись огромные зубы, а остекленевшие глаза свидетельствовали: хозяин их — мертвец.
— Какой страшный зверь! — сказал Андре. Озанор, очевидно, придерживался того же мнения, он быстро приблизился к телу гориллы, поднял ногу, огромную, точно древесный ствол, и поставил на торс зверя. Послышался громкий хруст. И грудь чудовища, придавленная столь мощным прессом, стала плоской, как доска.
Свершив сей акт правосудия, слон вновь начал принюхиваться, делая отрывистые вдохи, точно охотничья собака, напавшая на след.
Озанор прошел вперед, отошел в сторону, повернулся, приподнялся на задних ногах, поднял голову, насколько позволяла шея, и хоботом, выставленным вверх наподобие огромного пальца, указал на белый тюк, висевший на значительной высоте.
— Он! — воскликнули оба европейца. — Он!
Негритенок с ловкостью белки уже зацепился за лиану и стал подтягиваться.
— Полегче, — крикнул доктор на местном наречии, — только не торопись!
Но мальчик был уже у цели. Он размотал прилаженную к поясу длинную веревку и обвязал ею неподвижное тело друга. Благодаря чудесному стечению обстоятельств во время падения гамен зацепился одеждой за расщепленный ствол дерева. И поскольку ткань бурнуса была очень прочной, тело Фрике повисло, как в гамаке. По всей видимости, юный парижанин потерял сознание от серьезных и опасных ран.
Многочисленные туземцы племени галамундо, искушенные в экваториальной акробатике, быстро взлетели вверх, чтобы помочь Мажесте.
Решено было спускать спеленутого Фрике на веревке.
Только начали спуск, как у остававшихся у подножия дерева вырвался крик ужаса: они увидели гигантскую фигуру, подбиравшуюся к группе спасателей, уже достигших высоты более сорока метров.
Это оказалась вторая горилла. Дерево служило логовом для супружеской пары. И намерение отомстить за смерть друга было совершенно очевидным.
На мгновение всех охватил неописуемый страх. И тут раздался выстрел.
Браво! Андре поймал в течение одной десятой секунды момент прыжка зверя и хладнокровно выстрелил, причем за это мгновение перед глазами стрелка прошла вся его жизнь.
Горилла с громким рыком спрыгнула на задние лапы прямо перед слоном. Ах! Черт возьми! Храброе животное мгновенно обхватило чудовище хоботом и сильно сжало, точно канатом, отмотанным с лебедки.
Зверь зарычал от боли, истекая кровью, фонтаном хлынувшей из раны, потянулся к слону и сумел вцепиться зубами ему в ухо. Но именно этим движением горилла затянула захлестнувшую ее живую петлю и всей массой рухнула на землю, зажав стиснутыми зубами кусочек слоновьего уха.
Через десять минут недвижимое тело Фрике коснулось земли.
— Бедный мой! — с горечью произнес доктор. — В каком состоянии ты ко мне вернулся!
— Но он же не умер, правда? — опасливо осведомился Андре.
Вместо ответа доктор ланцетом распорол одежду мальчика, обнажил грудь и приложил ухо.
— Как бледен наш бедный малыш! Скажите хоть что-нибудь, имейте же сострадание, доктор, вы же знаете, как я его люблю, — проговорил молодой человек со слезами на глазах.
Доктор молчал…
Негритенок, присев на корточки, бледный особой, негритянской бледностью — кожа его приобрела пепельный оттенок, — с искусанными губами, плакал во весь рот.
Антропофаги стояли, растроганные.
— Наконец-то… Он жив, дорогой Андре, он жив… Глядите!.. У него бьется сердце. Быстро, воды!
Чего-чего, а этого хватало.
После того, как тело Фрике аккуратно протерли влажным платком, а в рот удалось влить несколько капель воды, Ламперьер принялся энергично растирать грудь, и она стала вздыматься все выше и выше…
Рот слегка приоткрылся, раздался слабый вздох, и гамен медленно открыл глаза…
Фрике смущенно разглядывал все вокруг. Однако, имея определенное представление о бульварной литературе, где, как правило, молодой герой, возвращенный к жизни, имел обыкновение спрашивать: «Где я?», наш друг счел за благо последовать традиции.
Гамен широко раскрыл объятия и, повинуясь внезапному порыву, проворно, словно отца, обнял доктора.
— Мой бедный ребенок! Мой бедный ребенок! Как мы тревожились за тебя! — задыхаясь от радости, восклицал доктор.
— Черт побери, доктор, я просто чуть-чуть поломался…— слабым голосом произнес юноша. — А месье Андре… Где он?
Тут молодой человек, не говоря ни слова, по-братски стиснул парижанина в объятиях… Счастье так и светилось на его лице.
Настала очередь негритенка, неутешное горе которого сменилось бурным ликованием. Он смеялся, плакал, кричал, скакал как сумасшедший.
— Ну что ж, матросик, тебе хотелось иметь родных. Теперь можешь похвалиться любящей семьей. Немало миллионеров пожелало бы оказаться на твоем месте!
Тут на сцену выступил странный, длинный, мягкий предмет, способный сокращаться и удлиняться. Он возник посреди группы, сопровождаемый знакомым пыхтением. Это был хобот слона. Великолепное животное принялось преданно и нежно ласкать обнаженную грудь гамена.
Даже Ибрагим не удержался от рукопожатия, выражавшего искреннюю радость от счастливого конца этого удивительного происшествия.
Фрике был страшно слаб, не мог встать и едва-едва находил силы говорить. После тщательного медицинского осмотра доктор убедился: за исключением огромных синяков и царапин, его матросик, в общем, цел. Теперь надо было как можно скорее отнести бедолагу в деревню.
Охота закончилась, и две изуродованные гориллы валялись на земле. Туземцы племени галамундо связали гориллам лапы, прикрепили к шестам, каждый из которых лег на плечи двоим носильщикам.
Фрике же подняли с предосторожностями на спину четвероногого друга, рядом устроились Мажесте и доктор. Негритенок поддерживал голову гамена, а доктор басом рассказывал Фрике, в какую тот угодил историю, какой смертельной опасности подвергался и, наконец, какая блестящая идея пришла в голову негритенку и какую роль сыграл слон.
Совершив невероятный полет, Фрике, неподвижный, разбитый, измученный, наслаждался мерными, убаюкивающими движениями слона и с увлечением слушал рассказ, похожий на сказку. Но одна мысль не давала ему покоя…
— Какой ты молодец, мой черный братишка! — обратился он к Мажесте. — До такого никто бы не додумался… Но за мной не пропадет… Надо же, я, парижанин, оказываюсь в роли дичи, а сын чернокожего короля выходит на охоту со слоном в роли собаки-ищейки!.. О! Мое кругосветное путешествие!.. Кстати, доктор, горилла… ну, моя, которую несут… та самая… Я хочу съесть ее кусочек, хочу, и все!
ГЛАВА 6
Ловля крокодилов и охота на розовых фламинго. — Парижский гамен удивляется. — Превращение в амфибий. — Подарок из Буживаля. — Франция… — Приготовления к пиру римских императоров. — Как собирать конскую пену в каску кирасира[128]. —Появление «красного призрака» перед чернокожими. — Театр в Экваториальной Африке. — Что такое кресло в партере театра его императорского величества Зелюко. — Трагический актер, как пламенный Нерон[129]. — Чересчур натурально! — Антропофаги в масках.
Охота на гориллу, которая для Фрике оказалась столь неудачной, была, как мы уже говорили, лишь прелюдией к шикарному пиршеству, устраиваемому Зелюко, вождем племени галамундо, в честь своего друга Ибрагима.
Наиболее изысканным блюдом, гастрономическим шедевром для антропофагов, естественно, было человеческое мясо. Его вполне заменяло мясо гориллы, если судить по восторженному приему в деревне.
Поскольку в данный момент не нашлось животного, стоящего на двух ногах, приходилось довольствоваться суррогатом. На безрыбье и рак рыба.
Сильно изуродованных слоном обезьян методично освежевали, восемь кистей, отделенных от запястий, аккуратнейшим образом поместили в маринад из винного уксуса, налитый в большие кувшины.
Эти отборные куски предназначались для почетных гостей. Однако для приготовления экваториального рагу недоставало кое-каких редких, а точнее, труднодобываемых продуктов.
Кроме человеческих — или просто обезьяньих — кистей, в это королевское блюдо входили также мозги и язычки розовых фламинго под соусом из растертых яичек красных муравьев, придававшие «пище богов» изысканный и, как говорили, ни с чем не сравнимый вкус.
Красных муравьев водилось вокруг сколько угодно. Фламинго тоже, однако эти длинноногие гиганты очень осторожны и пугливы и поймать их почти невозможно. И вот наши охотники решили воспользоваться этим «почти».
На следующее утро с рассвета выступили в поход. Вы, наверное, подумаете, что Фрике после печального происшествия оказался, как говорится, «вне игры»? Ничего подобного! Как можно столь низко ценить неустрашимого гамена?! После пятнадцати часов отдыха у него как рукой сняло последствия ужасного происшествия, да и местный знахарь приложил руку. При этом доктор, начисто лишенный профессиональной зависти, позволил действовать туземному коллеге.
Хромой и нагой целитель три долгих часа делал методичный, попеременный массаж, энергично втирая пальмовое масло.
Фрике поначалу зашипел, как кошка, которую гладят против шерсти. Но вскоре его мускулы ожили, а общее состояние улучшилось, к величайшей радости присутствующих.
— Черт возьми, — произнес гамен в порыве благодарности, — хоть ты на вид не очень-то, но руки у тебя что надо. — И парижанин повернулся к Ибрагиму: —, может, вы дадите этому парню пригоршню соли?
Ибрагим, проявлявший совершенно очевидную слабость к маленькому парижанину, тотчас же одарил чернокожего доктора лакомством. Тот же, отправив его в рот, дико подпрыгнул, что не совсем вязалось с профессиональным достоинством.
После быстрого перехода, продолжавшегося не более получаса, охотники очутились на берегу небольшого озера, наполненного голубой водой протекавшей через него реки наподобие того, как через Женевское озеро[130] течет Рона[131].
На берегах его находились огромные колонии фламинго. Восхитительные птицы в распущенном оперении, с коралловыми клювами и лапами, представляли великолепное зрелище. Они степенно прогуливались по береговым откосам, кокетливо чистили перышки, пружинисто вытягивали шеи, опускали головки в воду и там с невероятной ловкостью вылавливали то личинки, то мелкую рыбешку.
Доктор и Андре не выпускали из рук великолепные карабины. Ибрагим же держал лишь жасминовую трубку. Зато Зелюко и его люди, числом до тридцати, имели каждый по длинному кинжалу. Примерно две трети людей несли мешки из грубой ткани, остальные же с невероятными предосторожностями тащили по поросенку. Столь странное вооружение для охоты на пернатую дичь вызвало у европейцев живой и неподдельный интерес.
Так просто к фламинго подойти невозможно. Группа остановилась, не дойдя и двухсот метров до пугливых птиц. При этом, как только охотники попытались двинуться дальше, птица-часовой издала громкий крик, напоминающий звук рожка, и стая с шумом поднялась в воздух и отлетела метров на двести.
Понимая, что бдительность пернатых обмануть невозможно, Андре вскинул карабин и выстрелил.
— Браво! Месье Андре, браво! Вы попали вон в того! Один из фламинго, сбитый метким стрелком, тяжело опускался в озеро.
Чернокожие шумно демонстрировали восторг, но ни один не двинулся, чтобы отправиться на поиск столь великолепного трофея.
— Послушайте-ка, друзья, если вы так боитесь воды, то в пруд полезу я.
Подкрепляя слово делом, парижанин готовился броситься головой в воду и быстрыми, резкими гребками покрыть расстояние, отделявшее добычу от берега, как вдруг предостерегающий жест Зелюко удержал его на месте.
Предупреждение оказалось своевременным. В более чем двадцати местах забурлила вода, и тотчас же множество жутких голов расположились кольцом вокруг фламинго, плававшего в центре грозного круга.
Одна пасть раскрылась, затем последовал громкий треск, и челюсти сомкнулись, точно захлопнулась крышка дорожного сундука. Фламинго исчез, проглоченный, словно ягода.
Это были крокодилы.
— Не может быть! А я-то собирался демонстрировать класс плавания в окружении столь свирепой морской пехоты! Спасибо, благородный Зелюко! Вы как заботливый отец. Никогда бы Бикондо не сделал ничего подобного! Жаль, месье Андре, трофей пропал. Но свет же на нем клином не сошелся!
— Тем не менее это создало определенные трудности, — в некотором замешательстве произнес Андре. — Не тревожься, матрос. Уверен, в твой заплечный мешок кое-что попадет!
Ибрагим, присев на корточки, стал методично выпускать сладковатый табачный дымок. Рядом разлегся Зелюко в излюбленной позе, пузом кверху.
Тут же пристроились трое белых и, заинтригованные, следили за происходящим.
— Твой карабин здесь не годится, — обратился работорговец к Андре. — Наши друзья добудут столько птиц, сколько пожелают. Увидишь. Вместо одной охоты будет две.
— Какого черта они там тянут? — глядя на таинственные приготовления чернокожих, удивлялся гамен. — Кого-то собираются ловить на удочку? Да и крючок великоват, и если фламинго его заглотят, то я смогу стать императором на Луне.
У одного туземца в руках оказался внушительный трезубец с прикрепленной прочной бечевкой из побегов алоэ. Он взял одного из поросят, аккуратнейшим образом насадил на крюк мясистой задней частью тела и забросил как можно дальше в воду.
Одновременно другой охотник стал пощипывать за ухо еще одного поросенка, заставляя его громко визжать, поскольку первый тупо молчал.
Результата не пришлось долго ждать. Как только что фламинго, бедного поросенка в одно мгновение окружили крокодилы, выкатив жадные глаза и прищелкивая острыми зубами, точно стреляя из рогатки. А победитель крокодильего стипль-чеза[132], опередивший прочих соперников, мигом проглотил поросенка вместе с крючком.
— Бедный поросенок! — в отчаянии воскликнул Фрике. — Он был такой милый: с розовым пятачком и крохотным хвостиком.
Напрасно огромный крокодил рвался и метался во все стороны: ему так и не удалось сорваться с крюка, раздиравшего глотку.
Крокодила аккуратно выволокли на берег, привязали к бревну и перевернули на спину, точно самую обыкновенную черепаху: в этом положении он был абсолютно безопасен.
Охота на гориллу, которая для Фрике оказалась столь неудачной, была, как мы уже говорили, лишь прелюдией к шикарному пиршеству, устраиваемому Зелюко, вождем племени галамундо, в честь своего друга Ибрагима.
Наиболее изысканным блюдом, гастрономическим шедевром для антропофагов, естественно, было человеческое мясо. Его вполне заменяло мясо гориллы, если судить по восторженному приему в деревне.
Поскольку в данный момент не нашлось животного, стоящего на двух ногах, приходилось довольствоваться суррогатом. На безрыбье и рак рыба.
Сильно изуродованных слоном обезьян методично освежевали, восемь кистей, отделенных от запястий, аккуратнейшим образом поместили в маринад из винного уксуса, налитый в большие кувшины.
Эти отборные куски предназначались для почетных гостей. Однако для приготовления экваториального рагу недоставало кое-каких редких, а точнее, труднодобываемых продуктов.
Кроме человеческих — или просто обезьяньих — кистей, в это королевское блюдо входили также мозги и язычки розовых фламинго под соусом из растертых яичек красных муравьев, придававшие «пище богов» изысканный и, как говорили, ни с чем не сравнимый вкус.
Красных муравьев водилось вокруг сколько угодно. Фламинго тоже, однако эти длинноногие гиганты очень осторожны и пугливы и поймать их почти невозможно. И вот наши охотники решили воспользоваться этим «почти».
На следующее утро с рассвета выступили в поход. Вы, наверное, подумаете, что Фрике после печального происшествия оказался, как говорится, «вне игры»? Ничего подобного! Как можно столь низко ценить неустрашимого гамена?! После пятнадцати часов отдыха у него как рукой сняло последствия ужасного происшествия, да и местный знахарь приложил руку. При этом доктор, начисто лишенный профессиональной зависти, позволил действовать туземному коллеге.
Хромой и нагой целитель три долгих часа делал методичный, попеременный массаж, энергично втирая пальмовое масло.
Фрике поначалу зашипел, как кошка, которую гладят против шерсти. Но вскоре его мускулы ожили, а общее состояние улучшилось, к величайшей радости присутствующих.
— Черт возьми, — произнес гамен в порыве благодарности, — хоть ты на вид не очень-то, но руки у тебя что надо. — И парижанин повернулся к Ибрагиму: —, может, вы дадите этому парню пригоршню соли?
Ибрагим, проявлявший совершенно очевидную слабость к маленькому парижанину, тотчас же одарил чернокожего доктора лакомством. Тот же, отправив его в рот, дико подпрыгнул, что не совсем вязалось с профессиональным достоинством.
После быстрого перехода, продолжавшегося не более получаса, охотники очутились на берегу небольшого озера, наполненного голубой водой протекавшей через него реки наподобие того, как через Женевское озеро[130] течет Рона[131].
На берегах его находились огромные колонии фламинго. Восхитительные птицы в распущенном оперении, с коралловыми клювами и лапами, представляли великолепное зрелище. Они степенно прогуливались по береговым откосам, кокетливо чистили перышки, пружинисто вытягивали шеи, опускали головки в воду и там с невероятной ловкостью вылавливали то личинки, то мелкую рыбешку.
Доктор и Андре не выпускали из рук великолепные карабины. Ибрагим же держал лишь жасминовую трубку. Зато Зелюко и его люди, числом до тридцати, имели каждый по длинному кинжалу. Примерно две трети людей несли мешки из грубой ткани, остальные же с невероятными предосторожностями тащили по поросенку. Столь странное вооружение для охоты на пернатую дичь вызвало у европейцев живой и неподдельный интерес.
Так просто к фламинго подойти невозможно. Группа остановилась, не дойдя и двухсот метров до пугливых птиц. При этом, как только охотники попытались двинуться дальше, птица-часовой издала громкий крик, напоминающий звук рожка, и стая с шумом поднялась в воздух и отлетела метров на двести.
Понимая, что бдительность пернатых обмануть невозможно, Андре вскинул карабин и выстрелил.
— Браво! Месье Андре, браво! Вы попали вон в того! Один из фламинго, сбитый метким стрелком, тяжело опускался в озеро.
Чернокожие шумно демонстрировали восторг, но ни один не двинулся, чтобы отправиться на поиск столь великолепного трофея.
— Послушайте-ка, друзья, если вы так боитесь воды, то в пруд полезу я.
Подкрепляя слово делом, парижанин готовился броситься головой в воду и быстрыми, резкими гребками покрыть расстояние, отделявшее добычу от берега, как вдруг предостерегающий жест Зелюко удержал его на месте.
Предупреждение оказалось своевременным. В более чем двадцати местах забурлила вода, и тотчас же множество жутких голов расположились кольцом вокруг фламинго, плававшего в центре грозного круга.
Одна пасть раскрылась, затем последовал громкий треск, и челюсти сомкнулись, точно захлопнулась крышка дорожного сундука. Фламинго исчез, проглоченный, словно ягода.
Это были крокодилы.
— Не может быть! А я-то собирался демонстрировать класс плавания в окружении столь свирепой морской пехоты! Спасибо, благородный Зелюко! Вы как заботливый отец. Никогда бы Бикондо не сделал ничего подобного! Жаль, месье Андре, трофей пропал. Но свет же на нем клином не сошелся!
— Тем не менее это создало определенные трудности, — в некотором замешательстве произнес Андре. — Не тревожься, матрос. Уверен, в твой заплечный мешок кое-что попадет!
Ибрагим, присев на корточки, стал методично выпускать сладковатый табачный дымок. Рядом разлегся Зелюко в излюбленной позе, пузом кверху.
Тут же пристроились трое белых и, заинтригованные, следили за происходящим.
— Твой карабин здесь не годится, — обратился работорговец к Андре. — Наши друзья добудут столько птиц, сколько пожелают. Увидишь. Вместо одной охоты будет две.
— Какого черта они там тянут? — глядя на таинственные приготовления чернокожих, удивлялся гамен. — Кого-то собираются ловить на удочку? Да и крючок великоват, и если фламинго его заглотят, то я смогу стать императором на Луне.
У одного туземца в руках оказался внушительный трезубец с прикрепленной прочной бечевкой из побегов алоэ. Он взял одного из поросят, аккуратнейшим образом насадил на крюк мясистой задней частью тела и забросил как можно дальше в воду.
Одновременно другой охотник стал пощипывать за ухо еще одного поросенка, заставляя его громко визжать, поскольку первый тупо молчал.
Результата не пришлось долго ждать. Как только что фламинго, бедного поросенка в одно мгновение окружили крокодилы, выкатив жадные глаза и прищелкивая острыми зубами, точно стреляя из рогатки. А победитель крокодильего стипль-чеза[132], опередивший прочих соперников, мигом проглотил поросенка вместе с крючком.
— Бедный поросенок! — в отчаянии воскликнул Фрике. — Он был такой милый: с розовым пятачком и крохотным хвостиком.
Напрасно огромный крокодил рвался и метался во все стороны: ему так и не удалось сорваться с крюка, раздиравшего глотку.
Крокодила аккуратно выволокли на берег, привязали к бревну и перевернули на спину, точно самую обыкновенную черепаху: в этом положении он был абсолютно безопасен.