Страница:
Со всех сторон к юнге потянулись руки.
– Мне!.. Мне!.. Дай!.. Дай!..
Вмиг исчезли сигары. Подумать только: люди, которым нечего есть, раскупают курево.
Между тем Ивон, делая вид, что очень увлечен своей торговлей, потихоньку осматривался вокруг.
– Наконец-то! Вот они!
Мальчик заметил Беника и Жана-Мари, которые прогуливались невдалеке, не обращая на торговца ни малейшего внимания. У несчастных не было ни су, они не могли купить даже одну сигару на двоих.
«Как подозвать их? Как обратить на себя внимание?»
Будто очень довольный прибылью, Ивон принялся свистеть дроздом.
Матросы застыли на месте. Этот маленький торговец высвистывает мотив, как заправский бретонец. Откуда аргентинский гаврошnote 290 знает эти песни? Надо разглядеть его хорошенько.
– Ивон! – вскричал Беник, узнав юнгу.
– Закрой рот, балбес! – сердито проворчал Жан-Мари и ткнул приятеля кулаком в бок.
– Жан-Мари! Да ты взгляни? Он просто молодец!
– Да уж! Соображает!
– Пойдем! Только осторожно.
Ивон все продолжал свистеть. Возможно, это помогало ему скрыть волнение. Друзья узнали его!
С невозмутимым спокойствием, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди, мальчик протянул Жану-Мари волован, который начинил в коридоре, и тихо произнес:
– Ты найдешь там много нужного! Не урони! Смотри внимательно! Будьте осторожны и мужественны!
Паренек вновь принялся свистеть. Никто из заключенных не расслышал его слов. Да некому было и вслушиваться. Все спешили наговориться друг с другом, мало ли кто что бормочет.
Корзинка вскоре опустела.
Подошел тюремщик, и Ивон с грустью бросил прощальный взгляд на бретонцев.
Минуту спустя юнга вышел из здания тюрьмы с корзиной на голове и медленно направился к тому месту, где должен был ждать его приятель.
Но в этот момент произошло то, чего ни Ивон, ни его новый друг не предусмотрели и что могло иметь для Ивона самые скверные последствия.
На корзине крупными буквами было написано имя владельца ресторана: Дюфур.
У места назначенной встречи юнгу остановил высокий мужчина лет сорока с отекшим лицом. На толстом животе сверкала золотая цепочка, на пальцах – перстни.
– Скажи-ка, малыш, – закричал незнакомец, – ты работаешь у месье Дюфура?
– Да, месье, – ответил мальчик, обомлев.
– Давно ли?
– А вам что за дело?
– Хочу знать, куда ты девал содержимое корзины?
– Продал заключенным.
– А деньги где?
– Положил их в карман, чтобы отдать хозяину.
– Дай сейчас же, покажи!..
– С какой стати, месье?
– А с такой, что я хочу знать, так же ли ты ловко воруешь, как врешь! Я и есть месье Дюфур! Слышишь?
Ошарашенный, Ивон, сбив с ног толстяка, пустился наутек.
Месье Дюфур копошился в пыли и хрипел:
– Вор! Держите его! Во-ор!..
На бегу Ивон скинул с себя куртку и передник. Они так и остались лежать на дороге.
ГЛАВА 4
– По камерам, ребята!
Во дворе стало тихо. Тюремщик открыл вторую дверь. Заключенные построились в две шеренги вдоль стены.
Предводимая охранником, колонна медленно двинулась по коридору, по обе стороны которого зияли настежь растворенные проемы камер.
В каждой камере помещались обычно два узника. Они еще не были осуждены, находились под следствием и потому содержались в собственной, а не в арестантской одежде.
Всего узников насчитывалось около пятидесяти. Проскрипело двадцать пять ключей, поворачиваясь в скважинах, лязгнуло двадцать пять замков. Лишь шаги охраны нарушали воцарившуюся тишину.
Вот и все.
– Уфф! – с облегчением вздохнул Беник, повалившись на койку, покрытую соломой. – Я думал, что это никогда не кончится.
– У меня тоже терпение лопнуло, – подтвердил Жан-Мари, – этот волован жжет мне пальцы!
– Посмотри-ка, что там?
– Не решаюсь! Боюсь, как бы кто не пронюхал.
– Но мы одни. Чего бояться?
Бывший сержант надломил хрустящую корочку, потом положил волован на пол, повернулся спиной к окошку так, чтобы ничего не было видно снаружи. Запустил пальцы в мякоть и, к удивлению Беника, вытащил оттуда… золотую монету.
– Вот это да… монета! – прошептал боцман.
Они еще больше удивились, когда показалась вторая, третья, четвертая монеты.
– Зачем столько денег? – недоумевал Беник.
– Думаешь, не найдем им применения?
– Но ведь тут по меньшей мере пятьсот франков.
– На эти деньги столько всего накупим, что сможем убежать хоть на край земли.
– Чтобы бежать на край земли, нужно сначала выйти отсюда.
– Терпение, матрос, терпение! Погоди, а это что такое?
– Я бы сказал, осколок… не знаю чего.
– Это обыкновенный черепок.
– Что это он, смеется над нами, что ли?
– Вечно ты со своими глупостями!
– Ладно, ладно!
– Наверно, юнга хотел нам написать.
– Ты думаешь, это письмо?..
– Подожди, я его потру.
Жан-Мари очистил черепок с обеих сторон от липкой начинки волована, внимательно разглядел и произнес:
– Я не ошибся!
– Читай же! Не медли!
– Он нацарапал это лезвием ножа.
– Что? Что нацарапал?
– Шесть слов: отель «Клебер», напротив моего окна – мол.
– Больше ничего?
– А ты хотел, чтобы он сочинил целую инструкцию?
– Отель «Клебер»…
– Неужели ты не понимаешь, что это его адрес!
– Это уже кое-что.
– Так… Что же дальше?
С обычным хладнокровием, иногда раздражавшим Беника, Жан-Мари продолжал потрошить волован. Начинка падала прямо на пол.
– Подпилок! – радостно вскричал отставной сержант. – Отличный трехгранный подпилок. Совсем новенький. С его помощью мы распилим решетки. Надеюсь, это ты понимаешь?
– Шути, шути! А все-таки Ивон хитрый малый!
– Если я и шучу над кем-то, то, уж конечно, не над ним. Он у нас парень с головой! Молодец! Ничего не забыл.
– Деньги, адрес, подпилок! – не без удовольствия перечислил боцман, как бы еще раз подтверждая сообразительность племянника. – Послушай, Жан-Мари!
– Да?
– Думаю, нам не стоит здесь надолго задерживаться.
– Решено!
– Окно не слишком высоко.
– Нет, все-таки решетка высоковата.
– Чтобы пилить, придется вытянуть руки.
– Смастерим лесенку.
– А не начать ли прямо сейчас?
– С ума сошел! А окошечко в двери? Подождем до ночи.
– Черт побери! День длится бесконечно.
– Ничего не поделаешь! Время не в нашей власти.
– Что будем делать, когда распилим решетки?
– Хватит и одной.
– Это ясно. Я не о том.
– А о чем же?
– Куда мы направимся дальше?
– Для начала выберемся из этой конуры. А там видно будет.
– Как знаешь. Ты главный, тебе решать.
За день ничего больше не произошло, если не считать второй прогулки во дворе.
Больше всего персонал тюрьмы удивило появление третьего по счету торговца. Так же, как и его предшественники, он говорил по-французски.
Воистину у месье Дюфура большой штат.
Но все объяснялось проще. Месье Дюфур был осторожен. Он решил никого не посвящать в подробности утреннего происшествия и прислал другого мальчика. Власти подозрительны: мало ли что! Они могли лишить его права торговать в тюрьме. А месье Дюфур дорожил своей клиентурой.
Наконец наступил вечер. Матросы принялись за работу. Ивон снабдил их подходящим инструментом. Атака на решетку началась.
Жан-Мари прижался к стене и подставил плечи Бенику, который, воспользовавшись этой живой лестницей, с остервенением пилил железные прутья. Через четверть часа они поменялись местами. Понадобился целый час, чтобы распилить решетку.
Наконец главное было сделано. Напильник раскалился, как на огне. У Беника и Жана-Мари руки были стерты в кровь.
Не беда!
Боцман взялся обеими руками за решетку, напрягся так, что суставы хрустнули, и выломал ее.
– Не рано ли? Часы бьют…
– Десять часов!
– Думаю, надо бежать немедленно.
– Как хочешь! Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, не так ли?
– Кто первый?
– Я, – ответил Беник.
– А почему не я?
– Вдруг тебя заметят!
– А тебя? Ну, ладно, старик. Давай! Привяжи ремень к решетке, чтобы я мог подтянуться. Здесь уж никого не останется, чтобы подсадить.
– Конечно.
Жан-Мари помог Бенику, и тот осторожно высунул в окно голову, плечи и в конце концов весь оказался снаружи. Он привязал к решетке ремень и решил уже было прыгнуть вниз. Висеть на стене неудобно, а высота небольшая, всего каких-нибудь три метра. Как вдруг холодный пот залил лицо бретонца и крик ужаса едва не вырвался из груди.
В темноте что-то сверкнуло стальным блеском. Прямо под собой моряк заметил неподвижную фигуру.
«Охранник! – обомлел он. – Боже правый! Мы погибли!»
Человек внизу по-прежнему не шевелился, только свет луны играл на стальном штыке.
Несмотря на все предосторожности, Беник все же произвел некоторый шум.
Решив не испытывать судьбу, он собрался было вернуться обратно, в камеру. Но это оказалось невозможно. Решетка не пускала его.
«Что ж! Тем хуже! Брошусь вниз».
Можно легко представить себе испуг негра-караульного, когда на него, сладко спящего, вдруг сверху свалилось ни много ни мало восемьдесят килограммов живого веса. Мало того! Этот живой вес принадлежал узнику, совершающему побег.
Некоторых людей ужас заставляет замереть. Они столбенеют и немеют. Другие, наоборот, кричат что есть мочи.
К счастью для Беника, охранник принадлежал к первой категории. Он вздрогнул, замер и так и остался стоять как вкопанный, забыв даже крикнуть: «Стой! Стрелять буду!»
Но уже через секунду солдат пришел в себя, прицелился и выстрелил.
Беник распластался на земле и прошептал:
– Вот я и готов!
Но, как ни странно, выстрел не оглушил и не ослепил моряка, он напоминал какой-то жалкий хлопок.
То ли ружье было скверное, то ли оно дало осечку. Во всяком случае, настоящего выстрела не получилось.
Воспользовавшись моментом, боцман бросился на охранника, схватил его за горло и, едва не придушив, процедил:
– Ни слова! Молчи, или прирежу тебя, словно курицу!
Несчастный прохрипел что-то, дернулся еще разок и застыл.
– Вот и хорошо! Умница! Я не желаю тебе зла, старина. Но мне нужно уйти. Так что уж не мешай, пожалуйста!
Беник быстро снял галстук, связал бедняге ноги и посадил в уголок, прислонив к стене.
– Ну, а теперь посмотрим! Где это я оказался? Тысяча чертей! Да это же внутренний двор! Конечно, это он, высоченные стены… Значит, все усилия напрасны. Мы пилили эту чертову решетку, чтобы, словно кролики, очутиться в клетке.
В это время в окне показался Жан-Мари. Беник понял это по шуму, раздавшемуся сверху.
– Матрос, – сказал он тихо, – назад! Мы в ловушке!
– Что?
– Окно выходит во двор!
– Проклятье!
– Брось мне ремень!
– Что ты собираешься делать?
– Надо забрать охранника в камеру. Иначе его найдут здесь, и нам крышка.
– Держи! Привязывай!
– Готово! Тяни!
– А теперь ружье…
– И меня не забудь!
Через пять минут ремень вновь упал сверху. Беник ухватился за него и взобрался по стене, ругаясь шепотом.
Опять проклятая камера.
– Итак, уйти невозможно? – спросил Жан-Мари.
– Ты же видишь!
– Теперь нас здесь трое.
Солдат тяжело дышал и дрожал всем телом.
Кервен успокоил его.
– Не бойся, мой мальчик! Мы тебя не съедим.
– Черт! Тише, – прервал его Беник. Боцман уловил какой-то шум в коридоре.
Двери открывались и закрывались. Шаги приближались. Еще одна дверь отворилась и закрылась.
– Проверка!
– Беник, ложись на койку и не шевелись!
Окошко приоткрылось, и в камеру проник луч света.
Ключ повернулся в замке. Вошли надзиратель с фонарем в руке и вооруженный солдат.
Заметив в углу ружье и связанного часового, тюремщик собрался уже бить тревогу, как вдруг Жан-Мари молниеносным ударом оглушил его. Тотчас подоспел боцман и сбил с ног солдата. Затем они закрыли дверь.
– Нельзя терять ни секунды! Свяжи-ка этого парня, Беник. Не теряй времени, просто заткни ему рот, чтобы не орал! Чудесно!
Надзиратель пришел в себя и стал было сопротивляться. Хотя отставной сержант был против чрезмерного насилия, ему пришлось все же вновь ударить его. Больше тот не двигался.
– Беник!
– Что?
– Раздень этого приятеля!
Оба, солдат и надзиратель, так были напуганы, что не пытались двинуться с места. Придя в себя после удара, надзиратель предпочел не подавать признаков жизни, справедливо рассудив, что третьего удара таким кулачищем ему не выдержать.
Беник уже натянул солдатскую куртку и теперь примеривал киверnote 292. Он укрепил на поясе патронташnote 293 и надел на плечи ранец. Затем взял ружье и приладил штык.
Жан-Мари облачился в костюм надзирателя – полувоенное, полугражданское одеяние, состоявшее из широкополой шляпы, куртки с красными обшлагамиnote 294 и воротником, а также ремня, на котором висели кривой тесакnote 295 и связка ключей.
– Ты готов, Беник?
– Готов!
– Прекрасно!
– Куда мы направляемся?
– Уходим!
– Но куда?
– Пока в дверь! А если повезет, то и дальше. Я сержант, а ты мой рядовой. Понял?
– Ясно!
Жан-Мари спокойно закрыл дверь, два раза повернул ключ в замке и направился по коридору, пытаясь подражать тяжелой походке охранника.
Он не знал, как устроена тюрьма, поэтому приходилось идти наугад. Тем не менее они благополучно добрались до двери, возле которой находился ночной постовой.
Жан-Мари и Беник приготовились пройти мимо сонного солдата. Но тот, увидев двоих мужчин, вскочил и спросил по-испански, куда они направляются.
Матросы растерялись. Они не знали, что в обязанности постового входило спрашивать каждого, кто бы он ни был, если дело происходило ночью.
Дверь закрывалась на простую задвижку, и Жан-Мари, ничего не отвечая, хотел выйти. Однако постовой решил применить силу, он принял беглецов за двух охранников, которым пришло в голову удрать с дежурства и покутить в кабареnote 296.
Жан-Мари оттолкнул солдата, пропустил вперед Беника и последовал за ним. Постовой понял, что тут дело неладно.
– Тревога!.. К оружию!
– Я погиб! – прошептал Жан-Мари. – Хорошо, хоть Беник успел уйти.
Со всех сторон сбегались вооруженные караульные. Их набралось человек шесть. Поняв, что его вот-вот схватят и разоблачат, бретонец нахлобучил на лоб кивер и бросился бежать по коридору. Часовые, которые еще ничего не знали, пропускали его без всяких помех, их вводила в заблуждение форма.
Вдруг дерзкая мысль пришла Кервену в голову.
– Ага! – нервно усмехнулся беглец. – Они не хотят меня выпустить, так я им наделаю столько хлопот, что навек меня запомнят!
Недолго думая, он открыл камеру под номером один, где томились двое гаучо.
– Друзья, – сказал он, стараясь припомнить испанские слова, – если вам дорога свобода, спасайтесь! Я такой же узник, как и вы… Охранник заперт в моей камере… Сейчас открою остальным. Объясните им все и бегите вместе к главному выходу. Торопитесь!
Гаучо, для которых потерять свободу хуже, чем расстаться с самой жизнью, все поняли, узнав в солдате одного из заключенных французов…
Держа в одной руке фонарь, а в другой связку ключей, Жан-Мари бежал по коридору, гремел замками, открывал двери. Здесь томились узники всех рас, со всех концов света.
– Вперед, друзья! Вперед! – кричали гаучо. Все были оживлены и радовались нежданному освобождению.
Но бретонцу этого казалось недостаточно. Охранники ни в коем случае не должны помешать заключенным уйти. Жан-Мари разорвал тюфяк, вытащил маисовую солому, грудой свалил ее на пол и, открыв фонарь, полил керосином и поджег. Пламя взвилось. Все вокруг затрещало, засверкало, зашипело.
То же самое повторилось и в других камерах.
Отблески пожара осветили коридор. Отовсюду раздавались возгласы:
– Пожар! Пожар!
Заключенные орали во всю глотку. Солдаты, обезумев от испуга, ничего не видя вокруг, бежали к выходу.
Подгоняемые дымом и пламенем, гаучо быстро оказались у настежь открытой двери.
Жан-Мари бежал за ними по пятам, но вдруг вспомнил и чертыхнулся:
– Тысяча чертей! Ведь в моей камере остались люди! Они поджарятся…
Не думая о том, что рискует свободой и жизнью, отставной сержант бросился назад. Открыв дверь, он вытолкал солдата и охранника.
– Идите за мной, если дорожите шкурой!
Оба ни слова не понимали по-французски, но сейчас это оказалось не важно. Они быстро сообразили что к чему.
Пламя уже вовсю бушевало не только в камерах, но и в коридоре. Зрелище так поразило обоих служак, что они лишились дара речи. И уж окончательно сразило их то, что заключенный для спасения тюремщиков жертвовал своей жизнью.
Тюрьму охватила паника. Все случилось молниеносно, никто не успел опомниться. Ударили в набат, но помощь не подоспела.
Наконец, задыхаясь от дыма, Жан-Мари добежал до выхода. Одежда на нем тлела.
Дверь все еще была открыта, но заключенные уже ушли далеко. Какой-то солдат держал за шиворот привратника, который отбивался и вопил:
– На помощь!
– Да закрой наконец пасть! Исчадье ада! – рычал на него солдат.
Голос показался матросу знакомым.
– Беник! Ты…
– Ну, конечно, я!
– Что ты здесь делаешь?
– Жду тебя и вот этого держу.
– Надо было спасаться!
– Без тебя?.. Ну, ты скажешь!
– Ладно! Теперь мы вместе, осталось отыскать мальчишку.
Друзья преспокойно покинули тюрьму: Беник – с ружьем на плече, Жан-Мари – с фонарем и связкой ключей, от которых он поспешил поскорее отделаться, чего нельзя было сказать о Бенике, крепко державшем ружье.
Они шли по улицам как ни в чем не бывало. Наглость французов была беспредельна. Они стучали в окна домов и посылали на пожар заспанных буржуа.
– Свобода! Наконец-то! Мне хочется петь, – произнес боцман и подпрыгнул, словно мальчик.
– Так в чем же дело, старина? Пой! А лучше расскажи, что ты делал там с этим болваном?
– Поняв, что ты остался в тюрьме, я попытался вернуться. Однако этот дурень меня не пускал. К счастью, дверь не была заперта. Ну, я ее и толкнул. Смотрю: целая толпа заключенных. Тогда я открыл обе створки и заорал: «Пожар!» Все орали, ну и я тоже. Охранник хотел было меня ударить, но я его опередил. Вот и все. А много мы шуму, однако, наделали!
ГЛАВА 5
– Держи вора!
Пожалуй, меньше всего на свете Ивону хотелось сейчас привлечь внимание окружающих. Он поставил на землю корзину, бросил вырученные в тюрьме деньги. Месье Дюфуру ничего другого не оставалось, как собрать свое имущество.
Булочник был уязвлен. Мальчишка не вор? И он напрасно кричал на всю улицу? Дюфур привык везде видеть обман и мошенничество, всегда был готов дать отпор и теперь не мог простить маленькому сорванцу, что тот обвел его вокруг пальца. Обмана не было. Воровства не было. Как же так?
Месье Дюфур подобрал все монеты до одной, со злостью пнул ногой валявшуюся корзину и опять закричал:
– Держи вора!
Ивон, отделавшись от белой куртки и передника, начал петлять по улочкам, словно заяц. Разумеется, истошный крик булочника был услышан. Ах, как много еще у нас простаков! Прохожие сначала замедляли шаг, потом останавливались, озирались вокруг, соображая что к чему и наконец пускались вдогонку.
В результате из всей толпы, гнавшейся за Ивоном, никто толком не знал, что происходит и кого ловят.
Все опрометью неслись вслед за человеком. Воистину! Глас народа – далеко не всегда глас Божий.
Ивон бежал во всю прыть. Щеки его раскраснелись, он едва переводил дух. Мальчишка как будто чуял, куда надо сворачивать. Его гнали, словно дичь, и весь он сосредоточился на единственном стремлении – спастись!
Свобода нужна была юнге во что бы то ни стало. Это сейчас самое драгоценное. Если его схватят, кто поможет его друзьям? Кто доведет до конца так удачно начатое дело?
Ивон бежал вдоль улиц, через проспекты и бульвары. Хладнокровие оставило его. Ему не пришло в голову, что самое простое – остановиться и тоже кричать: «Держи вора!»
Толпа, не ведавшая, куда и зачем бежит, не обратила бы на него никакого внимания. Ивон смог бы уйти незамеченным и скрыться навсегда.
И вот то, что неминуемо должно было случиться, наконец случилось. Повернув за угол, Ивон наткнулся на прохожего. Человек был гораздо выше и крупнее, поэтому мальчик кубарем покатился по тротуару.
– Я пропал! Бедный месье Феликс! – вскричал беглец.
– Черт побери! – выругался мужчина по-французски.
Ивон прислушался. Неизвестный тоже обратил внимание на французского сорванца.
Тот не успел подняться, как человек подхватил его и разразился гомерическим хохотом.
– Стоять, юнга!
– Капитан!..
– Ивон…
– Капитан Анрийон!.. Капитан, спасите меня!
– Успокойся, мой мальчик!
– За мной гонятся, меня хотят арестовать.
– Арестовать? Тебя? – Поль переспросил, так как не расслышал слов Ивона. – У меня есть два пистолета…
В это время самые проворные из преследователей уже выбежали из-за угла. Капитан загородил ребенка собой:
– Не двигайся!
Впрочем, он мог этого и не говорить. Ивон совершенно обессилел, еле дышал и не в состоянии был пошевелиться.
Уловка оказалась удачной. Ищейки не обратили никакого внимания на стоявшего неподалеку мужчину, покрутились на перекрестке и бросились дальше с криками: «Держи вора!»
– Ну, вот видишь, дружок, все очень просто! Дадим этим дурням убежать подальше и пойдем в обратную сторону.
– Капитан, но есть еще месье Дюфур!
– Кто это?
– Булочник. Вот он!..
– Вон тот толстяк? Этот двуногий боров? Ну, ему еще долго придется догонять тебя. Вставай, надо идти. Какого черта ты наделал? Почему они гонятся за тобой?
– Я торговал булками и пирожными… вернее…
– Ничего не понимаю! А где Беник?
– В тюрьме!
– Черт возьми!
– Вместе с Жаном-Мари!
– А кто это, Жан-Мари?
– Его матрос, бывший сержант с «Диаманты».
– Я не знаю его.
– Это прекрасный человек, капитан, лучший из матросов.
– О! Если это матрос Беника, я в этом не сомневаюсь.
– А месье Феликс…
– Ты сказал, месье Феликс?
– Да, капитан! Месье Феликс Обертен, ваш друг, бывший пассажир «Дорады»…
– Боже мой! – вскричал капитан. – Так он жив?
– Конечно!
– Разве англичане не повесили его?
– Простите, капитан, но они его повесили!
– Как это?
– Месье выжил, но теперь серьезно болен.
– Где он? Черт тебя побери! Да слышишь ли ты меня? Я немедленно хочу его видеть! Боже мой! Феликс жив…
– Он в больнице.
– А чем он болен?
– Он посинел, капитан…
– Посинел!.. У тебя, наверное, солнечный удар, или испуг так на тебя подействовал…
– Капитан, я в своем уме и понимаю, что говорю. Повторяю вам, месье Феликс стал синим. А время от времени он чернеет. Становится похожим на настоящего негра.
Анрийон был из тех, кого трудно чем-либо удивить. Но в этот раз он оказался явно обескуражен.
– Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
– Поверьте, все это так.
– Ладно. Допустим. Отведу тебя в какой-нибудь отель, не можем же мы торчать здесь.
– Но у меня есть угол, капитан.
– В таком случае идем к тебе. Если там найдется свободная комната, я ее сниму.
– Простите, капитан! Могу я задать вам вопрос?
– Валяй!
– С каких пор вы здесь?
– Не более часа. Мое судно пришвартованоnote 297 там, на главном рейде.
– «Дорада»?
– Нет! Бедняжка «Дорада» погибла.
– Ах!
– Теперь я командую большим пароходом.
– Как здорово…
– Да! Но еще лучше то, что я встретил тебя, мой дорогой!
– Мне!.. Мне!.. Дай!.. Дай!..
Вмиг исчезли сигары. Подумать только: люди, которым нечего есть, раскупают курево.
Между тем Ивон, делая вид, что очень увлечен своей торговлей, потихоньку осматривался вокруг.
– Наконец-то! Вот они!
Мальчик заметил Беника и Жана-Мари, которые прогуливались невдалеке, не обращая на торговца ни малейшего внимания. У несчастных не было ни су, они не могли купить даже одну сигару на двоих.
«Как подозвать их? Как обратить на себя внимание?»
Будто очень довольный прибылью, Ивон принялся свистеть дроздом.
Матросы застыли на месте. Этот маленький торговец высвистывает мотив, как заправский бретонец. Откуда аргентинский гаврошnote 290 знает эти песни? Надо разглядеть его хорошенько.
– Ивон! – вскричал Беник, узнав юнгу.
– Закрой рот, балбес! – сердито проворчал Жан-Мари и ткнул приятеля кулаком в бок.
– Жан-Мари! Да ты взгляни? Он просто молодец!
– Да уж! Соображает!
– Пойдем! Только осторожно.
Ивон все продолжал свистеть. Возможно, это помогало ему скрыть волнение. Друзья узнали его!
С невозмутимым спокойствием, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди, мальчик протянул Жану-Мари волован, который начинил в коридоре, и тихо произнес:
– Ты найдешь там много нужного! Не урони! Смотри внимательно! Будьте осторожны и мужественны!
Паренек вновь принялся свистеть. Никто из заключенных не расслышал его слов. Да некому было и вслушиваться. Все спешили наговориться друг с другом, мало ли кто что бормочет.
Корзинка вскоре опустела.
Подошел тюремщик, и Ивон с грустью бросил прощальный взгляд на бретонцев.
Минуту спустя юнга вышел из здания тюрьмы с корзиной на голове и медленно направился к тому месту, где должен был ждать его приятель.
Но в этот момент произошло то, чего ни Ивон, ни его новый друг не предусмотрели и что могло иметь для Ивона самые скверные последствия.
На корзине крупными буквами было написано имя владельца ресторана: Дюфур.
У места назначенной встречи юнгу остановил высокий мужчина лет сорока с отекшим лицом. На толстом животе сверкала золотая цепочка, на пальцах – перстни.
– Скажи-ка, малыш, – закричал незнакомец, – ты работаешь у месье Дюфура?
– Да, месье, – ответил мальчик, обомлев.
– Давно ли?
– А вам что за дело?
– Хочу знать, куда ты девал содержимое корзины?
– Продал заключенным.
– А деньги где?
– Положил их в карман, чтобы отдать хозяину.
– Дай сейчас же, покажи!..
– С какой стати, месье?
– А с такой, что я хочу знать, так же ли ты ловко воруешь, как врешь! Я и есть месье Дюфур! Слышишь?
Ошарашенный, Ивон, сбив с ног толстяка, пустился наутек.
Месье Дюфур копошился в пыли и хрипел:
– Вор! Держите его! Во-ор!..
На бегу Ивон скинул с себя куртку и передник. Они так и остались лежать на дороге.
ГЛАВА 4
Выдумки Ивона. – Деньги, подпилокnote 291, письмо. – Что может сделать из обыкновенного волована настоящий кондитер. – Решетка распилена. – Двор. – Часовой. – Не везет. – Пятеро в камере для двоих. – Солдат и охранник. – Все не так просто. – На свободу! – Пожар. – Смятение. – Жан-Мари рискует жизнью.
Прогулка закончилась. Раздался звон тюремных часов, и охранник нехотя покинул гамак. Он зевнул, потянулся, вынул связку ключей, открыл дверь и крикнул хриплым голосом:– По камерам, ребята!
Во дворе стало тихо. Тюремщик открыл вторую дверь. Заключенные построились в две шеренги вдоль стены.
Предводимая охранником, колонна медленно двинулась по коридору, по обе стороны которого зияли настежь растворенные проемы камер.
В каждой камере помещались обычно два узника. Они еще не были осуждены, находились под следствием и потому содержались в собственной, а не в арестантской одежде.
Всего узников насчитывалось около пятидесяти. Проскрипело двадцать пять ключей, поворачиваясь в скважинах, лязгнуло двадцать пять замков. Лишь шаги охраны нарушали воцарившуюся тишину.
Вот и все.
– Уфф! – с облегчением вздохнул Беник, повалившись на койку, покрытую соломой. – Я думал, что это никогда не кончится.
– У меня тоже терпение лопнуло, – подтвердил Жан-Мари, – этот волован жжет мне пальцы!
– Посмотри-ка, что там?
– Не решаюсь! Боюсь, как бы кто не пронюхал.
– Но мы одни. Чего бояться?
Бывший сержант надломил хрустящую корочку, потом положил волован на пол, повернулся спиной к окошку так, чтобы ничего не было видно снаружи. Запустил пальцы в мякоть и, к удивлению Беника, вытащил оттуда… золотую монету.
– Вот это да… монета! – прошептал боцман.
Они еще больше удивились, когда показалась вторая, третья, четвертая монеты.
– Зачем столько денег? – недоумевал Беник.
– Думаешь, не найдем им применения?
– Но ведь тут по меньшей мере пятьсот франков.
– На эти деньги столько всего накупим, что сможем убежать хоть на край земли.
– Чтобы бежать на край земли, нужно сначала выйти отсюда.
– Терпение, матрос, терпение! Погоди, а это что такое?
– Я бы сказал, осколок… не знаю чего.
– Это обыкновенный черепок.
– Что это он, смеется над нами, что ли?
– Вечно ты со своими глупостями!
– Ладно, ладно!
– Наверно, юнга хотел нам написать.
– Ты думаешь, это письмо?..
– Подожди, я его потру.
Жан-Мари очистил черепок с обеих сторон от липкой начинки волована, внимательно разглядел и произнес:
– Я не ошибся!
– Читай же! Не медли!
– Он нацарапал это лезвием ножа.
– Что? Что нацарапал?
– Шесть слов: отель «Клебер», напротив моего окна – мол.
– Больше ничего?
– А ты хотел, чтобы он сочинил целую инструкцию?
– Отель «Клебер»…
– Неужели ты не понимаешь, что это его адрес!
– Это уже кое-что.
– Так… Что же дальше?
С обычным хладнокровием, иногда раздражавшим Беника, Жан-Мари продолжал потрошить волован. Начинка падала прямо на пол.
– Подпилок! – радостно вскричал отставной сержант. – Отличный трехгранный подпилок. Совсем новенький. С его помощью мы распилим решетки. Надеюсь, это ты понимаешь?
– Шути, шути! А все-таки Ивон хитрый малый!
– Если я и шучу над кем-то, то, уж конечно, не над ним. Он у нас парень с головой! Молодец! Ничего не забыл.
– Деньги, адрес, подпилок! – не без удовольствия перечислил боцман, как бы еще раз подтверждая сообразительность племянника. – Послушай, Жан-Мари!
– Да?
– Думаю, нам не стоит здесь надолго задерживаться.
– Решено!
– Окно не слишком высоко.
– Нет, все-таки решетка высоковата.
– Чтобы пилить, придется вытянуть руки.
– Смастерим лесенку.
– А не начать ли прямо сейчас?
– С ума сошел! А окошечко в двери? Подождем до ночи.
– Черт побери! День длится бесконечно.
– Ничего не поделаешь! Время не в нашей власти.
– Что будем делать, когда распилим решетки?
– Хватит и одной.
– Это ясно. Я не о том.
– А о чем же?
– Куда мы направимся дальше?
– Для начала выберемся из этой конуры. А там видно будет.
– Как знаешь. Ты главный, тебе решать.
За день ничего больше не произошло, если не считать второй прогулки во дворе.
Больше всего персонал тюрьмы удивило появление третьего по счету торговца. Так же, как и его предшественники, он говорил по-французски.
Воистину у месье Дюфура большой штат.
Но все объяснялось проще. Месье Дюфур был осторожен. Он решил никого не посвящать в подробности утреннего происшествия и прислал другого мальчика. Власти подозрительны: мало ли что! Они могли лишить его права торговать в тюрьме. А месье Дюфур дорожил своей клиентурой.
Наконец наступил вечер. Матросы принялись за работу. Ивон снабдил их подходящим инструментом. Атака на решетку началась.
Жан-Мари прижался к стене и подставил плечи Бенику, который, воспользовавшись этой живой лестницей, с остервенением пилил железные прутья. Через четверть часа они поменялись местами. Понадобился целый час, чтобы распилить решетку.
Наконец главное было сделано. Напильник раскалился, как на огне. У Беника и Жана-Мари руки были стерты в кровь.
Не беда!
Боцман взялся обеими руками за решетку, напрягся так, что суставы хрустнули, и выломал ее.
– Не рано ли? Часы бьют…
– Десять часов!
– Думаю, надо бежать немедленно.
– Как хочешь! Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, не так ли?
– Кто первый?
– Я, – ответил Беник.
– А почему не я?
– Вдруг тебя заметят!
– А тебя? Ну, ладно, старик. Давай! Привяжи ремень к решетке, чтобы я мог подтянуться. Здесь уж никого не останется, чтобы подсадить.
– Конечно.
Жан-Мари помог Бенику, и тот осторожно высунул в окно голову, плечи и в конце концов весь оказался снаружи. Он привязал к решетке ремень и решил уже было прыгнуть вниз. Висеть на стене неудобно, а высота небольшая, всего каких-нибудь три метра. Как вдруг холодный пот залил лицо бретонца и крик ужаса едва не вырвался из груди.
В темноте что-то сверкнуло стальным блеском. Прямо под собой моряк заметил неподвижную фигуру.
«Охранник! – обомлел он. – Боже правый! Мы погибли!»
Человек внизу по-прежнему не шевелился, только свет луны играл на стальном штыке.
Несмотря на все предосторожности, Беник все же произвел некоторый шум.
Решив не испытывать судьбу, он собрался было вернуться обратно, в камеру. Но это оказалось невозможно. Решетка не пускала его.
«Что ж! Тем хуже! Брошусь вниз».
Можно легко представить себе испуг негра-караульного, когда на него, сладко спящего, вдруг сверху свалилось ни много ни мало восемьдесят килограммов живого веса. Мало того! Этот живой вес принадлежал узнику, совершающему побег.
Некоторых людей ужас заставляет замереть. Они столбенеют и немеют. Другие, наоборот, кричат что есть мочи.
К счастью для Беника, охранник принадлежал к первой категории. Он вздрогнул, замер и так и остался стоять как вкопанный, забыв даже крикнуть: «Стой! Стрелять буду!»
Но уже через секунду солдат пришел в себя, прицелился и выстрелил.
Беник распластался на земле и прошептал:
– Вот я и готов!
Но, как ни странно, выстрел не оглушил и не ослепил моряка, он напоминал какой-то жалкий хлопок.
То ли ружье было скверное, то ли оно дало осечку. Во всяком случае, настоящего выстрела не получилось.
Воспользовавшись моментом, боцман бросился на охранника, схватил его за горло и, едва не придушив, процедил:
– Ни слова! Молчи, или прирежу тебя, словно курицу!
Несчастный прохрипел что-то, дернулся еще разок и застыл.
– Вот и хорошо! Умница! Я не желаю тебе зла, старина. Но мне нужно уйти. Так что уж не мешай, пожалуйста!
Беник быстро снял галстук, связал бедняге ноги и посадил в уголок, прислонив к стене.
– Ну, а теперь посмотрим! Где это я оказался? Тысяча чертей! Да это же внутренний двор! Конечно, это он, высоченные стены… Значит, все усилия напрасны. Мы пилили эту чертову решетку, чтобы, словно кролики, очутиться в клетке.
В это время в окне показался Жан-Мари. Беник понял это по шуму, раздавшемуся сверху.
– Матрос, – сказал он тихо, – назад! Мы в ловушке!
– Что?
– Окно выходит во двор!
– Проклятье!
– Брось мне ремень!
– Что ты собираешься делать?
– Надо забрать охранника в камеру. Иначе его найдут здесь, и нам крышка.
– Держи! Привязывай!
– Готово! Тяни!
– А теперь ружье…
– И меня не забудь!
Через пять минут ремень вновь упал сверху. Беник ухватился за него и взобрался по стене, ругаясь шепотом.
Опять проклятая камера.
– Итак, уйти невозможно? – спросил Жан-Мари.
– Ты же видишь!
– Теперь нас здесь трое.
Солдат тяжело дышал и дрожал всем телом.
Кервен успокоил его.
– Не бойся, мой мальчик! Мы тебя не съедим.
– Черт! Тише, – прервал его Беник. Боцман уловил какой-то шум в коридоре.
Двери открывались и закрывались. Шаги приближались. Еще одна дверь отворилась и закрылась.
– Проверка!
– Беник, ложись на койку и не шевелись!
Окошко приоткрылось, и в камеру проник луч света.
Ключ повернулся в замке. Вошли надзиратель с фонарем в руке и вооруженный солдат.
Заметив в углу ружье и связанного часового, тюремщик собрался уже бить тревогу, как вдруг Жан-Мари молниеносным ударом оглушил его. Тотчас подоспел боцман и сбил с ног солдата. Затем они закрыли дверь.
– Нельзя терять ни секунды! Свяжи-ка этого парня, Беник. Не теряй времени, просто заткни ему рот, чтобы не орал! Чудесно!
Надзиратель пришел в себя и стал было сопротивляться. Хотя отставной сержант был против чрезмерного насилия, ему пришлось все же вновь ударить его. Больше тот не двигался.
– Беник!
– Что?
– Раздень этого приятеля!
Оба, солдат и надзиратель, так были напуганы, что не пытались двинуться с места. Придя в себя после удара, надзиратель предпочел не подавать признаков жизни, справедливо рассудив, что третьего удара таким кулачищем ему не выдержать.
Беник уже натянул солдатскую куртку и теперь примеривал киверnote 292. Он укрепил на поясе патронташnote 293 и надел на плечи ранец. Затем взял ружье и приладил штык.
Жан-Мари облачился в костюм надзирателя – полувоенное, полугражданское одеяние, состоявшее из широкополой шляпы, куртки с красными обшлагамиnote 294 и воротником, а также ремня, на котором висели кривой тесакnote 295 и связка ключей.
– Ты готов, Беник?
– Готов!
– Прекрасно!
– Куда мы направляемся?
– Уходим!
– Но куда?
– Пока в дверь! А если повезет, то и дальше. Я сержант, а ты мой рядовой. Понял?
– Ясно!
Жан-Мари спокойно закрыл дверь, два раза повернул ключ в замке и направился по коридору, пытаясь подражать тяжелой походке охранника.
Он не знал, как устроена тюрьма, поэтому приходилось идти наугад. Тем не менее они благополучно добрались до двери, возле которой находился ночной постовой.
Жан-Мари и Беник приготовились пройти мимо сонного солдата. Но тот, увидев двоих мужчин, вскочил и спросил по-испански, куда они направляются.
Матросы растерялись. Они не знали, что в обязанности постового входило спрашивать каждого, кто бы он ни был, если дело происходило ночью.
Дверь закрывалась на простую задвижку, и Жан-Мари, ничего не отвечая, хотел выйти. Однако постовой решил применить силу, он принял беглецов за двух охранников, которым пришло в голову удрать с дежурства и покутить в кабареnote 296.
Жан-Мари оттолкнул солдата, пропустил вперед Беника и последовал за ним. Постовой понял, что тут дело неладно.
– Тревога!.. К оружию!
– Я погиб! – прошептал Жан-Мари. – Хорошо, хоть Беник успел уйти.
Со всех сторон сбегались вооруженные караульные. Их набралось человек шесть. Поняв, что его вот-вот схватят и разоблачат, бретонец нахлобучил на лоб кивер и бросился бежать по коридору. Часовые, которые еще ничего не знали, пропускали его без всяких помех, их вводила в заблуждение форма.
Вдруг дерзкая мысль пришла Кервену в голову.
– Ага! – нервно усмехнулся беглец. – Они не хотят меня выпустить, так я им наделаю столько хлопот, что навек меня запомнят!
Недолго думая, он открыл камеру под номером один, где томились двое гаучо.
– Друзья, – сказал он, стараясь припомнить испанские слова, – если вам дорога свобода, спасайтесь! Я такой же узник, как и вы… Охранник заперт в моей камере… Сейчас открою остальным. Объясните им все и бегите вместе к главному выходу. Торопитесь!
Гаучо, для которых потерять свободу хуже, чем расстаться с самой жизнью, все поняли, узнав в солдате одного из заключенных французов…
Держа в одной руке фонарь, а в другой связку ключей, Жан-Мари бежал по коридору, гремел замками, открывал двери. Здесь томились узники всех рас, со всех концов света.
– Вперед, друзья! Вперед! – кричали гаучо. Все были оживлены и радовались нежданному освобождению.
Но бретонцу этого казалось недостаточно. Охранники ни в коем случае не должны помешать заключенным уйти. Жан-Мари разорвал тюфяк, вытащил маисовую солому, грудой свалил ее на пол и, открыв фонарь, полил керосином и поджег. Пламя взвилось. Все вокруг затрещало, засверкало, зашипело.
То же самое повторилось и в других камерах.
Отблески пожара осветили коридор. Отовсюду раздавались возгласы:
– Пожар! Пожар!
Заключенные орали во всю глотку. Солдаты, обезумев от испуга, ничего не видя вокруг, бежали к выходу.
Подгоняемые дымом и пламенем, гаучо быстро оказались у настежь открытой двери.
Жан-Мари бежал за ними по пятам, но вдруг вспомнил и чертыхнулся:
– Тысяча чертей! Ведь в моей камере остались люди! Они поджарятся…
Не думая о том, что рискует свободой и жизнью, отставной сержант бросился назад. Открыв дверь, он вытолкал солдата и охранника.
– Идите за мной, если дорожите шкурой!
Оба ни слова не понимали по-французски, но сейчас это оказалось не важно. Они быстро сообразили что к чему.
Пламя уже вовсю бушевало не только в камерах, но и в коридоре. Зрелище так поразило обоих служак, что они лишились дара речи. И уж окончательно сразило их то, что заключенный для спасения тюремщиков жертвовал своей жизнью.
Тюрьму охватила паника. Все случилось молниеносно, никто не успел опомниться. Ударили в набат, но помощь не подоспела.
Наконец, задыхаясь от дыма, Жан-Мари добежал до выхода. Одежда на нем тлела.
Дверь все еще была открыта, но заключенные уже ушли далеко. Какой-то солдат держал за шиворот привратника, который отбивался и вопил:
– На помощь!
– Да закрой наконец пасть! Исчадье ада! – рычал на него солдат.
Голос показался матросу знакомым.
– Беник! Ты…
– Ну, конечно, я!
– Что ты здесь делаешь?
– Жду тебя и вот этого держу.
– Надо было спасаться!
– Без тебя?.. Ну, ты скажешь!
– Ладно! Теперь мы вместе, осталось отыскать мальчишку.
Друзья преспокойно покинули тюрьму: Беник – с ружьем на плече, Жан-Мари – с фонарем и связкой ключей, от которых он поспешил поскорее отделаться, чего нельзя было сказать о Бенике, крепко державшем ружье.
Они шли по улицам как ни в чем не бывало. Наглость французов была беспредельна. Они стучали в окна домов и посылали на пожар заспанных буржуа.
– Свобода! Наконец-то! Мне хочется петь, – произнес боцман и подпрыгнул, словно мальчик.
– Так в чем же дело, старина? Пой! А лучше расскажи, что ты делал там с этим болваном?
– Поняв, что ты остался в тюрьме, я попытался вернуться. Однако этот дурень меня не пускал. К счастью, дверь не была заперта. Ну, я ее и толкнул. Смотрю: целая толпа заключенных. Тогда я открыл обе створки и заорал: «Пожар!» Все орали, ну и я тоже. Охранник хотел было меня ударить, но я его опередил. Вот и все. А много мы шуму, однако, наделали!
ГЛАВА 5
Погоня. – Толпа. – На углу. – Капитан Анрийон! – Командир погибшей «Дорады» узнает, что Феликс жив, но стал Синим человеком. – Наутро. – Беник и Жан-Мари. – Изумление. – В лодке. – На пароходе. – Приключения капитана. – Марахао – Колон – Панама. – Игорный дом. – Шестьсот тысяч франков. – Как капитан стал владельцем «Авраама Линкольна».
Месье Дюфур, владелец ресторана в Буэнос-Айресе, вне себя от ярости вопил на всю улицу:– Держи вора!
Пожалуй, меньше всего на свете Ивону хотелось сейчас привлечь внимание окружающих. Он поставил на землю корзину, бросил вырученные в тюрьме деньги. Месье Дюфуру ничего другого не оставалось, как собрать свое имущество.
Булочник был уязвлен. Мальчишка не вор? И он напрасно кричал на всю улицу? Дюфур привык везде видеть обман и мошенничество, всегда был готов дать отпор и теперь не мог простить маленькому сорванцу, что тот обвел его вокруг пальца. Обмана не было. Воровства не было. Как же так?
Месье Дюфур подобрал все монеты до одной, со злостью пнул ногой валявшуюся корзину и опять закричал:
– Держи вора!
Ивон, отделавшись от белой куртки и передника, начал петлять по улочкам, словно заяц. Разумеется, истошный крик булочника был услышан. Ах, как много еще у нас простаков! Прохожие сначала замедляли шаг, потом останавливались, озирались вокруг, соображая что к чему и наконец пускались вдогонку.
В результате из всей толпы, гнавшейся за Ивоном, никто толком не знал, что происходит и кого ловят.
Все опрометью неслись вслед за человеком. Воистину! Глас народа – далеко не всегда глас Божий.
Ивон бежал во всю прыть. Щеки его раскраснелись, он едва переводил дух. Мальчишка как будто чуял, куда надо сворачивать. Его гнали, словно дичь, и весь он сосредоточился на единственном стремлении – спастись!
Свобода нужна была юнге во что бы то ни стало. Это сейчас самое драгоценное. Если его схватят, кто поможет его друзьям? Кто доведет до конца так удачно начатое дело?
Ивон бежал вдоль улиц, через проспекты и бульвары. Хладнокровие оставило его. Ему не пришло в голову, что самое простое – остановиться и тоже кричать: «Держи вора!»
Толпа, не ведавшая, куда и зачем бежит, не обратила бы на него никакого внимания. Ивон смог бы уйти незамеченным и скрыться навсегда.
И вот то, что неминуемо должно было случиться, наконец случилось. Повернув за угол, Ивон наткнулся на прохожего. Человек был гораздо выше и крупнее, поэтому мальчик кубарем покатился по тротуару.
– Я пропал! Бедный месье Феликс! – вскричал беглец.
– Черт побери! – выругался мужчина по-французски.
Ивон прислушался. Неизвестный тоже обратил внимание на французского сорванца.
Тот не успел подняться, как человек подхватил его и разразился гомерическим хохотом.
– Стоять, юнга!
– Капитан!..
– Ивон…
– Капитан Анрийон!.. Капитан, спасите меня!
– Успокойся, мой мальчик!
– За мной гонятся, меня хотят арестовать.
– Арестовать? Тебя? – Поль переспросил, так как не расслышал слов Ивона. – У меня есть два пистолета…
В это время самые проворные из преследователей уже выбежали из-за угла. Капитан загородил ребенка собой:
– Не двигайся!
Впрочем, он мог этого и не говорить. Ивон совершенно обессилел, еле дышал и не в состоянии был пошевелиться.
Уловка оказалась удачной. Ищейки не обратили никакого внимания на стоявшего неподалеку мужчину, покрутились на перекрестке и бросились дальше с криками: «Держи вора!»
– Ну, вот видишь, дружок, все очень просто! Дадим этим дурням убежать подальше и пойдем в обратную сторону.
– Капитан, но есть еще месье Дюфур!
– Кто это?
– Булочник. Вот он!..
– Вон тот толстяк? Этот двуногий боров? Ну, ему еще долго придется догонять тебя. Вставай, надо идти. Какого черта ты наделал? Почему они гонятся за тобой?
– Я торговал булками и пирожными… вернее…
– Ничего не понимаю! А где Беник?
– В тюрьме!
– Черт возьми!
– Вместе с Жаном-Мари!
– А кто это, Жан-Мари?
– Его матрос, бывший сержант с «Диаманты».
– Я не знаю его.
– Это прекрасный человек, капитан, лучший из матросов.
– О! Если это матрос Беника, я в этом не сомневаюсь.
– А месье Феликс…
– Ты сказал, месье Феликс?
– Да, капитан! Месье Феликс Обертен, ваш друг, бывший пассажир «Дорады»…
– Боже мой! – вскричал капитан. – Так он жив?
– Конечно!
– Разве англичане не повесили его?
– Простите, капитан, но они его повесили!
– Как это?
– Месье выжил, но теперь серьезно болен.
– Где он? Черт тебя побери! Да слышишь ли ты меня? Я немедленно хочу его видеть! Боже мой! Феликс жив…
– Он в больнице.
– А чем он болен?
– Он посинел, капитан…
– Посинел!.. У тебя, наверное, солнечный удар, или испуг так на тебя подействовал…
– Капитан, я в своем уме и понимаю, что говорю. Повторяю вам, месье Феликс стал синим. А время от времени он чернеет. Становится похожим на настоящего негра.
Анрийон был из тех, кого трудно чем-либо удивить. Но в этот раз он оказался явно обескуражен.
– Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
– Поверьте, все это так.
– Ладно. Допустим. Отведу тебя в какой-нибудь отель, не можем же мы торчать здесь.
– Но у меня есть угол, капитан.
– В таком случае идем к тебе. Если там найдется свободная комната, я ее сниму.
– Простите, капитан! Могу я задать вам вопрос?
– Валяй!
– С каких пор вы здесь?
– Не более часа. Мое судно пришвартованоnote 297 там, на главном рейде.
– «Дорада»?
– Нет! Бедняжка «Дорада» погибла.
– Ах!
– Теперь я командую большим пароходом.
– Как здорово…
– Да! Но еще лучше то, что я встретил тебя, мой дорогой!