Страница:
— Марфа, ключница! — крикнул Светозор, войдя в залу. — Отпирай подвал, всех баб туда веди! — И добавил негромко: — Может, заступится Мокошь, так и отсидитесь, покуда помощь не подоспеет…
Встрепенулись женщины, словно и впрямь богиня Мокошь уже посулила им спасение. Марфа загремела связкой ключей, отыскивая нужный. Все к ней оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:
— Врагов много, помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю, просите заступничества.
— Что происходит, отец? Откуда беда, почему?
— Измена средь нас, Любавушка. А почему — сам не знаю. Видать, проглядел тварь какую-то… Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он — будущий князь Синегорья.
Сыну протянул Светозор подарок Белуна — аметистовый перстень:
— Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что ты их узнаешь. Пора, уходите.
Он быстро поцеловал детей и, легонечко оттолкнув от себя, скорым шагом вышел из залы.
Прорубив главные двери, нападающие достигли лишь малого — ворвались в сенную клеть, из которой два хода: в караульную горницу и в княжеские палаты. Караульня, ясное дело, уже пуста была, а в палаты дверь покрепче первой. Она медными листами обита, топором ее не возьмешь.
Помянул воевода Гурий недобрым словом дворцовых строителей, да и себя заодно — за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец, поэтому ни стенобитных быков, ни лестниц не подготовил. Окна высоко, от земли на два роста с лишком. Черный выход из дворца тоже крепок. Остановились его вояки, ждут приказа.
— Чего уставились?! — разъярился Гурий. — Рубите! Разглядев в толпе своего латника, приказал:
— Возьми помощников, кого хочешь возьми, но чтобы сейчас же под окна лестницы были! Вяжите оглобли, слеги — все, что найдется.
Вновь подскочил Климога:
— В чем задержка. Переплут тебя сцапай! Рассвет уже скоро!..
— А то я слепой! — огрызнулся воевода. — Из волкодлаков твоих вояки никудышные, в том и задержка. Зачем мою сотню в лесу оставили? Любой из них пятерых оборотней за пояс заткнет, не поморщится. Их это дело — на приступ идти, а не волчье.
— Дурак ты. Гурий! Разве дружинники, даже из сотни твоей, против Светозора мечи поднимут? Здесь-то сколько их, не больше двух дюжин, тебе да мне преданых?! Остальным я головы задурил, о безумье княжеском поведав. А выйди к ним Светозор, слово кликни —в кого мечи повернутся?
Понимал воевода, что Климога прав, но был зол на неудачу. Хорошо еще, что волкодлаки, не успевшие войти в крепостные ворота, княжескую стражу остановили — кого в клочки порвали, кого схорониться заставили. Теперь охотники поживиться человечьим мясом по домишкам рыщут. Упаси Белее видеть такое! К утру лишь уймутся, в чащобу сбегут.
Подбежал к воеводе латник, доложил, что приказ исполнен — готовы лестницы. Встрепенулся Гурий:
— Ну вот, малехо осталось!
Затрещали оконные решетки, дикими воплями огласилась площадь перед дворцом, полезла нечисть в самое сердце Ладора.
Стражники готовились к такому повороту событий, они встретили нападающих стрелами и копьями. Но слишком мало было защитников дворца, не смогли все окна отстоять. Через них воины Гурия проникли в людскую и в горницу, рванулись в залу. В проходе и встретил их Светозор.
Первому голову снес, другому брюхо вспорол, удар третьего отбил щитом и вонзил ему меч в грудь — сразу просторнее стало. Из гридницы новые показались, непуганые. В них князь метнул два ножа — два трупа рухнули на пол.
Столь серьезный урон не остановил нападавших. С удвоенной, утроенной яростью ломились они во дворец. Там, где стоял князь, прорваться не удавалось, однако у одного окна залы добились успеха. Копье обломилось у стражника, а выхватить меч из ножен замешкался — и сразу с окна на него один за другим прыгнули двое, клубок тел на полу закрутился. Пока спрыгнувших кончали, из окна другие уж повалили. И самым жутким было то, что иные из них, о пол ударившись, обращались вдруг в грязно-серых матерых волчар.
Зверь увертливей человека и безрассудней в бою, а волкодлак еще тем опасней, что ранить его мало, обязательно добить нужно. Он и без руки-лапы клыками человека рвет, с переломанным хребтом ползет к намеченной жертве.
Появление волкодлаков разрушило дружинную защиту, началась общая свалка, в которой ни копье, ни стрелы не в помощь. А когда через главные двери — то ли снаружи их проломили-таки, то ли изнутри кто засовы успел посбивать — враги ворвались в залу, стало ясно, что кончилась битва, начинается бойня.
Светозор отступил к широкой лестнице, ведущей во второй ярус дворца. По левую руку от него встал окровавленный Вирька, по правую — стражник Агей, в плече которого застряла стрела с черным опереньем. Три синегорских меча разили врагов, как три молнии. Росла груда изрубленных тел у нижних ступенек. Но силы были неравны. Еще одна стрела, пущенная меткой рукой от входа в залу, вонзилась в глаз Агея, и тот упал замертво. С каждым взмахом меча слабел оруженосец Вирька. Отбросив щит, Светозор поддерживал его освободившейся левой рукой. Они, отбиваясь, поднимались по лестнице в надежде, что удастся наверху, за дверями укрывшись, получить хоть малую передышку. И вновь стрела с черным опереньем рассекла воздух — пронзила незащищенное латами горло юного Вирьки. Ноги его подкосились, меч выпал из руки. Хотел что-то сказать князю своему Вирька, да не смог уже, только пена кровавая на губах выступила…
Взревел князь от горя и ярости, поднял Вирькин меч левой рукой и, лишь о мщении помышляя, рванулся навстречу врагу. Ибо вспомнил он, глянув на стрелу, убившую оруженосца, кто единственный лишь такие стрелы имел — древко крашено золотисто-желтой охрой, а оперенье из воронова крыла. Вспомнил, кто с юности глаз имел острый и очень гордился своей меткостью в стрельбе из лука. Сейчас он, подлейший изменник, во мраке у дворцового входа скрывается, со страхом глядит из-за спин наемной нечисти на последний бой Светозора… Завращались, засверкали мечи в руках князя, как лопасти водяной мельницы. Но не вода с них летела брызгами, а кровь вражья.
Столь бесстрашен и силен был его напор, что нападавшие отшатнулись. Кто не успел, тот порублен был. Прошел-пробился Светозор почти через всю залу, уже замаячило впереди бледное как полотно лицо предателя. Тут бросились ему на спину волкодлаки, клыками в латы вцепились. Двоих стряхнул с себя, еще вперед шагнул, а на нем уже с полдюжины волчар-оборотней повисло. Лицо подлое, в дверном проеме мелькнув, за косяк спряталось, а из ночной темноты, ощерившись железными пиками, ворвались в залу новые разбойники.
Сумел князь одну пику отбить, хоть и висели на руках его матерые волки, да оставшиеся другие в грудь ударили, пробивая кольчугу. Последним усилием он назад отшатнулся, не давая себя на пиках поднять, спиной с размаху в стену уперся, услышал, как хрустнули кости прицепившихся к нему сзади оборотней.
Вздохнуть не мог, подгибались колени, глаза застилал кровавый туман. Левая рука была перебита, но правая по-прежнему меч держала. Поднял он меч над собой, едва силы для этого замаха собрав, и тут же шесть острых пик пронзили его, к стене пригвоздив. Четыре пики — в богатырскую грудь, а две — в правое плечо и в запястье. Видать, всего пуще враги боялись княжеской десницы, дивный меч сжимающей.
Лишь после того как Светозор был распят на стене и признан мертвым, Климога осмелился войти в залу. Перешагивая через трупы своих и чужих, он приблизился к Светозору. Голова Синегорского князя на грудь упала — не увидать лица. Климоге очень хотелось в лицо убитого брата взглянуть, может быть, чтобы понять, о чем тот перед смертью думал. Одну пику выдернув, Древки других чуть отклонив, почти вплотную подошел он к князю, сорвал шлем с его головы и, грубо ухватив за волосы, приподнял окровавленную голову Светозора.
— Страшная смерть, брат, не правда ли? — скривил он губы в усмешке. — Ты, наверно, не такой ждал. Но выбираю я, а не ты. Отныне и навсегда.
Вдруг с ужасом увидел Климога, что дрогнули веки Светозора и, смертный сон одолевая, открылись глаза,-Скорее понял, чем расслышал слова, произнесенные мертвеющими устами:
— Будь ты проклят, братоубийца— Жди отмщения моего…
Потрясенный Климога отпрянул, а затем, обеими руками схватив железную пику, со всей возможной силой вогнал ее прямо в сердце богатыря.
Утерев холодный пот, выступивший на лбу, приказал:
— Заберите его меч и принесите мне. Я буду наверху, в княжеской горнице. Убивайте всю челядь, которую встретите во дворце. Отпрысков Светозора найти и туда же, в горницу, доставить немедля!
Сопровождаемый Гурием, он решительно зашагал по лестничным ступеням. До рассвета оставалось совсем немного времени. Нужно спешить, дабы выполнить планы сегодняшней ночи до конца.
Дворцовый подвал, в котором прятались женщины, был весьма обширен и напоминал о древних годах, когда о постройке дворца на Ладорском холме еще и не помышляли. Давний предок Светозора не вверх возносил защиту от недругов, а вниз, отрывая землянки, соединяя их между собой открытыми и тайными проходами, устраивая опасные ямы-ловушки, известные лишь жителям Земляной крепости. Потомки древнего владыки Синегорья не захотели жить в тесноте и полумраке землянок и поставили новую крепость — высокую, каменную — на месте прежней. Старые жилища где засыпали, где, укрепив бревнами и камнями, приспособили для хозяйственных нужд. Но о том, чтобы сделать из них надежные убежища от врага, конечно, уже не заботились.
Шум битвы не проникал в подземелья дворца. Разбоедясь по каменным клетям, в которых преимущественно хранились продовольственные запасы, женщины пытались отыскать себе тайники, а не отыщутся — так соорудить наскоро. Старались не думать о том, что будет, если помощь не подоспеет. Такого закутка, где все десять женщин и княжна с княжичем могли бы укрыться, здесь не было, поэтому каждая полагалась только на себя: кто за бочками с солью прятался, кто в дубленые шкуры зарывался, кто, свободную клеть заняв, спешно чем придется подпирал изнутри хлипкую дверцу.
Хотели они перво-наперво детей княжеских укрыть понадежнее, но воспротивилась Марфа-ключница:
— Из вас кого найдут, про Любавушку с Владием сразу пытать будут. А если не знаете, где они хоронятся, то и сказать не сможете. Потому, бабы, прячьтесь где сами сумеете, ни на кого не смотрите. О княжне с княжичем я позабочусь.
Никто со старухой спорить не стал. Повела она княжеских детей в дальние клети, однако вскоре остановилась, свечу Любаве отдала и сказала:
— Дальше без меня идите, чтоб и я вашего места не знала. Перун и Мокошь да не оставят вас, любые мои!.. Не поминайте лихом старую Марфу, коли не свидимся больше.
Сестра с братом, хоть и страшно им было одним оставаться, послушались ключницу. Любава, крепко держа брата за руку, в другой свечу сжимая, направилась узким проходом в самый конец подземелья. Здесь, похоже, давно уже никто не бывал. Кое-где с низкого свода гроздьями свисала паутина, земляной пол холодил босые ноги, затхлым воздухом трудно дышалось… Заприметив дощатую дверь, Любава толкнула ее плечом. За дверью совсем крохотная клеть оказалась, в такой и не спрячешься. Собралась княжна дальше идти, но Владий остановил:
— Смотри, Любавушка, как перстень засветился! И в самом деле — голубой аметист на раскрытой ладони Владия сверкал, словно в солнечный луч попал.
Любава свечу прикрыла, чтобы проверить, не от нее ли? Нет, сам камень светился, изнутри горел.
— Отец сказал, что он чародейский. Может, подсказать нам укрытие хочет?
— Давай-ка проверим.
Они вышли из клети — и аметист потух. Знать, правильно решили: перстень в клеть зовет. Не раздумывая более, вернулись, дверь за собою закрыли, да подпереть ее нечем. Что ж, если враг найдет их здесь, то никакие подпоры все равно не спасут.
— Что это? Слышишь?! — насторожился Владий.
— Слышу…
— Волки подвывают, да? Откуда они здесь?
— То не волки, братец, волкодлаки. Нашли-таки наше убежище, окаянные. Что ж теперь будет…
А было жутко и кроваво. Оборотни, чуя приближающийся рассвет, зверствовали безумно, торопясь насытиться сладкой человеческой плотью. Острый волчий нюх безошибочно выводил их к бабьим тайникам. В один-два рывка выволакивал волкодлак свою жертву из укрытия клыками драл ей горло. Тут поспевали другие, на кусет раздирали, заглатывая без разбору мясо, кости, клочки одежды. Бабьи вопли и волчьи рыки все яснее слышны становились в закутке, где прятались Любава и Владей.
Опустившись на земляной пол, княжна прижала к себе братца и молча ждала страшной смерти.
— Как дальше поступим, князь? — спросил воевода Гурий, входя вслед за Климогой в малую горницу. — Дворец и крепость в наших руках. Как ты и хотел, до зари управились. А утром что ждет нас?
Климога уже вполне оправился после напугавшей его до дрожи встречи с мертвым Светозором. По-хозяйски пройдясь по горнице, окинув довольным взглядом большую карту Синегорья, он усмехнулся и ответил:
— До утра еще время есть. Гурий. Тебе того времени в самый раз хватит, чтобы в засадную сотню гонца послать. Пусть на словах передаст дружине: в городе зверствуют волкодлаки, князь Климога, спасая брата, вступил с ними в неравный бой, битва идет уже во дворце, погибли многие. Пусть замыкают город в кольцо, пусть нещадно бьют оборотней и берендов, которые тех оборотней в Ладор привели!
Значит, князь, берендов тоже на убой отдаешь? — удивился Гурий. — Ты им другое обещал… Впрочем, воля твоя.
Воевода вызвал гонца, повторил ему слова Климоги, приказал спешить. Затем вновь у князя спросил:
— В крепости люди видеть могли, что не одни волкодлаки дворец приступом брали. Как объяснишься, когда разговоры об этом пойдут? Как ответишь на вопрос, почему столь вовремя здесь оказался?
— А вот, воевода, прочти! — Климога протянул ему пергамент со стола Светозора. — Мы здесь, ибо сам Светозор, беду чуя, о подмоге моей попросил. Кстати приказ сей, сам видишь! День не проставлен, зато печать на месте. Кто сомневаться будет в том, что по сему приказу я в Ладор поспешил? Удружил братец!..
Климога расхохотался, но затем резко оборвал смех, ударил кулаком по столу.
— Ежели кто слово против скажет, пусть на себя пеняет— язык вырву! В Ладоре слухачей моих немало, донесут о смутьянах в момент. Скажи лучше, сколько твоих латников, дворец бравших, живыми остались?
— Полтора десятка, князь. Люди проверенные. Знали, на что идут.
— Тогда для них еще одно дело. Шепни им, чтобы тех берендов, которых увидят в крепости, прикончили тайком. Живой дикарь под пытками все расскажет, что видел, что делал. Ни к чему это нам, верно? А еще им скажи, что каждый награду получит, никого не забуду.
— У тебя все продумано, князь. — Воевода почтительно склонил голову. — Но последний вопрос дозволь. Когда с берегов Аракоса вернется Фотий с большой дружиной, поверит ли он твоим объяснениям?
Глаза Климоги злобно сверкнули. Всем известна была ненависть его к воеводе Фотию, любимцу Светозора.
— Не боись. Гурий, раздора не будет. Вместо Фотия тебя воеводой над всей дружиной поставлю, как уговаривались. А для того чтобы первый порыв этого поганого Фотия сдержать, не дозволить ему, верными сотниками прикрываясь, народ мутить и власти моей перечить, я нынче же направлю к борейцам надежного человека с посланием. Помнишь, встречался я близ Мозыни с чернобородым разбойником? То предводитель был сильного борейского племени, готовый за хорошую плату отрядить тысячу крепких воинов мне на службу. Понял теперь?
— Хочешь наемников звать в Синегорье, чтобы порядок в народе держали? На своих не слишком надеешься, князь?
— Свои тогда надежны будут, когда Фотий сгинет и сотников его ты своими заменишь. Не одного месяца дело. А там посмотрим…
Их разговор был прерван появлением двух латников. Один доложил:
— Мы нашли женщин в дворцовом подвале, князь. Две из них признались, что дети Светозора находились там же. Обыскали все подземелье, но их нет нигде…
— Ты хочешь сказать, что эти щенки исчезли?! Латник предпочел промолчать.
— Перерыть весь подвал, весь дворец снизу доверху! Найти их во что бы то ни стало!.. А где меч Светозора? Я велел принести его!
Второй латник выступил вперед и положил на стол перед Климогой меч, обернутый холстиной. Латнику было явно не по себе, он боялся взглянуть на Климогу. Подозревая неладное, Климога развернул тряпку и обомлел: отрубленная в запястье десница богатыря по-прежнему крепко сжимала рукоять меча Светозора!
2. Брат и сестра
Встрепенулись женщины, словно и впрямь богиня Мокошь уже посулила им спасение. Марфа загремела связкой ключей, отыскивая нужный. Все к ней оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:
— Врагов много, помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю, просите заступничества.
— Что происходит, отец? Откуда беда, почему?
— Измена средь нас, Любавушка. А почему — сам не знаю. Видать, проглядел тварь какую-то… Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он — будущий князь Синегорья.
Сыну протянул Светозор подарок Белуна — аметистовый перстень:
— Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что ты их узнаешь. Пора, уходите.
Он быстро поцеловал детей и, легонечко оттолкнув от себя, скорым шагом вышел из залы.
Прорубив главные двери, нападающие достигли лишь малого — ворвались в сенную клеть, из которой два хода: в караульную горницу и в княжеские палаты. Караульня, ясное дело, уже пуста была, а в палаты дверь покрепче первой. Она медными листами обита, топором ее не возьмешь.
Помянул воевода Гурий недобрым словом дворцовых строителей, да и себя заодно — за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец, поэтому ни стенобитных быков, ни лестниц не подготовил. Окна высоко, от земли на два роста с лишком. Черный выход из дворца тоже крепок. Остановились его вояки, ждут приказа.
— Чего уставились?! — разъярился Гурий. — Рубите! Разглядев в толпе своего латника, приказал:
— Возьми помощников, кого хочешь возьми, но чтобы сейчас же под окна лестницы были! Вяжите оглобли, слеги — все, что найдется.
Вновь подскочил Климога:
— В чем задержка. Переплут тебя сцапай! Рассвет уже скоро!..
— А то я слепой! — огрызнулся воевода. — Из волкодлаков твоих вояки никудышные, в том и задержка. Зачем мою сотню в лесу оставили? Любой из них пятерых оборотней за пояс заткнет, не поморщится. Их это дело — на приступ идти, а не волчье.
— Дурак ты. Гурий! Разве дружинники, даже из сотни твоей, против Светозора мечи поднимут? Здесь-то сколько их, не больше двух дюжин, тебе да мне преданых?! Остальным я головы задурил, о безумье княжеском поведав. А выйди к ним Светозор, слово кликни —в кого мечи повернутся?
Понимал воевода, что Климога прав, но был зол на неудачу. Хорошо еще, что волкодлаки, не успевшие войти в крепостные ворота, княжескую стражу остановили — кого в клочки порвали, кого схорониться заставили. Теперь охотники поживиться человечьим мясом по домишкам рыщут. Упаси Белее видеть такое! К утру лишь уймутся, в чащобу сбегут.
Подбежал к воеводе латник, доложил, что приказ исполнен — готовы лестницы. Встрепенулся Гурий:
— Ну вот, малехо осталось!
Затрещали оконные решетки, дикими воплями огласилась площадь перед дворцом, полезла нечисть в самое сердце Ладора.
Стражники готовились к такому повороту событий, они встретили нападающих стрелами и копьями. Но слишком мало было защитников дворца, не смогли все окна отстоять. Через них воины Гурия проникли в людскую и в горницу, рванулись в залу. В проходе и встретил их Светозор.
Первому голову снес, другому брюхо вспорол, удар третьего отбил щитом и вонзил ему меч в грудь — сразу просторнее стало. Из гридницы новые показались, непуганые. В них князь метнул два ножа — два трупа рухнули на пол.
Столь серьезный урон не остановил нападавших. С удвоенной, утроенной яростью ломились они во дворец. Там, где стоял князь, прорваться не удавалось, однако у одного окна залы добились успеха. Копье обломилось у стражника, а выхватить меч из ножен замешкался — и сразу с окна на него один за другим прыгнули двое, клубок тел на полу закрутился. Пока спрыгнувших кончали, из окна другие уж повалили. И самым жутким было то, что иные из них, о пол ударившись, обращались вдруг в грязно-серых матерых волчар.
Зверь увертливей человека и безрассудней в бою, а волкодлак еще тем опасней, что ранить его мало, обязательно добить нужно. Он и без руки-лапы клыками человека рвет, с переломанным хребтом ползет к намеченной жертве.
Появление волкодлаков разрушило дружинную защиту, началась общая свалка, в которой ни копье, ни стрелы не в помощь. А когда через главные двери — то ли снаружи их проломили-таки, то ли изнутри кто засовы успел посбивать — враги ворвались в залу, стало ясно, что кончилась битва, начинается бойня.
Светозор отступил к широкой лестнице, ведущей во второй ярус дворца. По левую руку от него встал окровавленный Вирька, по правую — стражник Агей, в плече которого застряла стрела с черным опереньем. Три синегорских меча разили врагов, как три молнии. Росла груда изрубленных тел у нижних ступенек. Но силы были неравны. Еще одна стрела, пущенная меткой рукой от входа в залу, вонзилась в глаз Агея, и тот упал замертво. С каждым взмахом меча слабел оруженосец Вирька. Отбросив щит, Светозор поддерживал его освободившейся левой рукой. Они, отбиваясь, поднимались по лестнице в надежде, что удастся наверху, за дверями укрывшись, получить хоть малую передышку. И вновь стрела с черным опереньем рассекла воздух — пронзила незащищенное латами горло юного Вирьки. Ноги его подкосились, меч выпал из руки. Хотел что-то сказать князю своему Вирька, да не смог уже, только пена кровавая на губах выступила…
Взревел князь от горя и ярости, поднял Вирькин меч левой рукой и, лишь о мщении помышляя, рванулся навстречу врагу. Ибо вспомнил он, глянув на стрелу, убившую оруженосца, кто единственный лишь такие стрелы имел — древко крашено золотисто-желтой охрой, а оперенье из воронова крыла. Вспомнил, кто с юности глаз имел острый и очень гордился своей меткостью в стрельбе из лука. Сейчас он, подлейший изменник, во мраке у дворцового входа скрывается, со страхом глядит из-за спин наемной нечисти на последний бой Светозора… Завращались, засверкали мечи в руках князя, как лопасти водяной мельницы. Но не вода с них летела брызгами, а кровь вражья.
Столь бесстрашен и силен был его напор, что нападавшие отшатнулись. Кто не успел, тот порублен был. Прошел-пробился Светозор почти через всю залу, уже замаячило впереди бледное как полотно лицо предателя. Тут бросились ему на спину волкодлаки, клыками в латы вцепились. Двоих стряхнул с себя, еще вперед шагнул, а на нем уже с полдюжины волчар-оборотней повисло. Лицо подлое, в дверном проеме мелькнув, за косяк спряталось, а из ночной темноты, ощерившись железными пиками, ворвались в залу новые разбойники.
Сумел князь одну пику отбить, хоть и висели на руках его матерые волки, да оставшиеся другие в грудь ударили, пробивая кольчугу. Последним усилием он назад отшатнулся, не давая себя на пиках поднять, спиной с размаху в стену уперся, услышал, как хрустнули кости прицепившихся к нему сзади оборотней.
Вздохнуть не мог, подгибались колени, глаза застилал кровавый туман. Левая рука была перебита, но правая по-прежнему меч держала. Поднял он меч над собой, едва силы для этого замаха собрав, и тут же шесть острых пик пронзили его, к стене пригвоздив. Четыре пики — в богатырскую грудь, а две — в правое плечо и в запястье. Видать, всего пуще враги боялись княжеской десницы, дивный меч сжимающей.
Лишь после того как Светозор был распят на стене и признан мертвым, Климога осмелился войти в залу. Перешагивая через трупы своих и чужих, он приблизился к Светозору. Голова Синегорского князя на грудь упала — не увидать лица. Климоге очень хотелось в лицо убитого брата взглянуть, может быть, чтобы понять, о чем тот перед смертью думал. Одну пику выдернув, Древки других чуть отклонив, почти вплотную подошел он к князю, сорвал шлем с его головы и, грубо ухватив за волосы, приподнял окровавленную голову Светозора.
— Страшная смерть, брат, не правда ли? — скривил он губы в усмешке. — Ты, наверно, не такой ждал. Но выбираю я, а не ты. Отныне и навсегда.
Вдруг с ужасом увидел Климога, что дрогнули веки Светозора и, смертный сон одолевая, открылись глаза,-Скорее понял, чем расслышал слова, произнесенные мертвеющими устами:
— Будь ты проклят, братоубийца— Жди отмщения моего…
Потрясенный Климога отпрянул, а затем, обеими руками схватив железную пику, со всей возможной силой вогнал ее прямо в сердце богатыря.
Утерев холодный пот, выступивший на лбу, приказал:
— Заберите его меч и принесите мне. Я буду наверху, в княжеской горнице. Убивайте всю челядь, которую встретите во дворце. Отпрысков Светозора найти и туда же, в горницу, доставить немедля!
Сопровождаемый Гурием, он решительно зашагал по лестничным ступеням. До рассвета оставалось совсем немного времени. Нужно спешить, дабы выполнить планы сегодняшней ночи до конца.
Дворцовый подвал, в котором прятались женщины, был весьма обширен и напоминал о древних годах, когда о постройке дворца на Ладорском холме еще и не помышляли. Давний предок Светозора не вверх возносил защиту от недругов, а вниз, отрывая землянки, соединяя их между собой открытыми и тайными проходами, устраивая опасные ямы-ловушки, известные лишь жителям Земляной крепости. Потомки древнего владыки Синегорья не захотели жить в тесноте и полумраке землянок и поставили новую крепость — высокую, каменную — на месте прежней. Старые жилища где засыпали, где, укрепив бревнами и камнями, приспособили для хозяйственных нужд. Но о том, чтобы сделать из них надежные убежища от врага, конечно, уже не заботились.
Шум битвы не проникал в подземелья дворца. Разбоедясь по каменным клетям, в которых преимущественно хранились продовольственные запасы, женщины пытались отыскать себе тайники, а не отыщутся — так соорудить наскоро. Старались не думать о том, что будет, если помощь не подоспеет. Такого закутка, где все десять женщин и княжна с княжичем могли бы укрыться, здесь не было, поэтому каждая полагалась только на себя: кто за бочками с солью прятался, кто в дубленые шкуры зарывался, кто, свободную клеть заняв, спешно чем придется подпирал изнутри хлипкую дверцу.
Хотели они перво-наперво детей княжеских укрыть понадежнее, но воспротивилась Марфа-ключница:
— Из вас кого найдут, про Любавушку с Владием сразу пытать будут. А если не знаете, где они хоронятся, то и сказать не сможете. Потому, бабы, прячьтесь где сами сумеете, ни на кого не смотрите. О княжне с княжичем я позабочусь.
Никто со старухой спорить не стал. Повела она княжеских детей в дальние клети, однако вскоре остановилась, свечу Любаве отдала и сказала:
— Дальше без меня идите, чтоб и я вашего места не знала. Перун и Мокошь да не оставят вас, любые мои!.. Не поминайте лихом старую Марфу, коли не свидимся больше.
Сестра с братом, хоть и страшно им было одним оставаться, послушались ключницу. Любава, крепко держа брата за руку, в другой свечу сжимая, направилась узким проходом в самый конец подземелья. Здесь, похоже, давно уже никто не бывал. Кое-где с низкого свода гроздьями свисала паутина, земляной пол холодил босые ноги, затхлым воздухом трудно дышалось… Заприметив дощатую дверь, Любава толкнула ее плечом. За дверью совсем крохотная клеть оказалась, в такой и не спрячешься. Собралась княжна дальше идти, но Владий остановил:
— Смотри, Любавушка, как перстень засветился! И в самом деле — голубой аметист на раскрытой ладони Владия сверкал, словно в солнечный луч попал.
Любава свечу прикрыла, чтобы проверить, не от нее ли? Нет, сам камень светился, изнутри горел.
— Отец сказал, что он чародейский. Может, подсказать нам укрытие хочет?
— Давай-ка проверим.
Они вышли из клети — и аметист потух. Знать, правильно решили: перстень в клеть зовет. Не раздумывая более, вернулись, дверь за собою закрыли, да подпереть ее нечем. Что ж, если враг найдет их здесь, то никакие подпоры все равно не спасут.
— Что это? Слышишь?! — насторожился Владий.
— Слышу…
— Волки подвывают, да? Откуда они здесь?
— То не волки, братец, волкодлаки. Нашли-таки наше убежище, окаянные. Что ж теперь будет…
А было жутко и кроваво. Оборотни, чуя приближающийся рассвет, зверствовали безумно, торопясь насытиться сладкой человеческой плотью. Острый волчий нюх безошибочно выводил их к бабьим тайникам. В один-два рывка выволакивал волкодлак свою жертву из укрытия клыками драл ей горло. Тут поспевали другие, на кусет раздирали, заглатывая без разбору мясо, кости, клочки одежды. Бабьи вопли и волчьи рыки все яснее слышны становились в закутке, где прятались Любава и Владей.
Опустившись на земляной пол, княжна прижала к себе братца и молча ждала страшной смерти.
— Как дальше поступим, князь? — спросил воевода Гурий, входя вслед за Климогой в малую горницу. — Дворец и крепость в наших руках. Как ты и хотел, до зари управились. А утром что ждет нас?
Климога уже вполне оправился после напугавшей его до дрожи встречи с мертвым Светозором. По-хозяйски пройдясь по горнице, окинув довольным взглядом большую карту Синегорья, он усмехнулся и ответил:
— До утра еще время есть. Гурий. Тебе того времени в самый раз хватит, чтобы в засадную сотню гонца послать. Пусть на словах передаст дружине: в городе зверствуют волкодлаки, князь Климога, спасая брата, вступил с ними в неравный бой, битва идет уже во дворце, погибли многие. Пусть замыкают город в кольцо, пусть нещадно бьют оборотней и берендов, которые тех оборотней в Ладор привели!
Значит, князь, берендов тоже на убой отдаешь? — удивился Гурий. — Ты им другое обещал… Впрочем, воля твоя.
Воевода вызвал гонца, повторил ему слова Климоги, приказал спешить. Затем вновь у князя спросил:
— В крепости люди видеть могли, что не одни волкодлаки дворец приступом брали. Как объяснишься, когда разговоры об этом пойдут? Как ответишь на вопрос, почему столь вовремя здесь оказался?
— А вот, воевода, прочти! — Климога протянул ему пергамент со стола Светозора. — Мы здесь, ибо сам Светозор, беду чуя, о подмоге моей попросил. Кстати приказ сей, сам видишь! День не проставлен, зато печать на месте. Кто сомневаться будет в том, что по сему приказу я в Ладор поспешил? Удружил братец!..
Климога расхохотался, но затем резко оборвал смех, ударил кулаком по столу.
— Ежели кто слово против скажет, пусть на себя пеняет— язык вырву! В Ладоре слухачей моих немало, донесут о смутьянах в момент. Скажи лучше, сколько твоих латников, дворец бравших, живыми остались?
— Полтора десятка, князь. Люди проверенные. Знали, на что идут.
— Тогда для них еще одно дело. Шепни им, чтобы тех берендов, которых увидят в крепости, прикончили тайком. Живой дикарь под пытками все расскажет, что видел, что делал. Ни к чему это нам, верно? А еще им скажи, что каждый награду получит, никого не забуду.
— У тебя все продумано, князь. — Воевода почтительно склонил голову. — Но последний вопрос дозволь. Когда с берегов Аракоса вернется Фотий с большой дружиной, поверит ли он твоим объяснениям?
Глаза Климоги злобно сверкнули. Всем известна была ненависть его к воеводе Фотию, любимцу Светозора.
— Не боись. Гурий, раздора не будет. Вместо Фотия тебя воеводой над всей дружиной поставлю, как уговаривались. А для того чтобы первый порыв этого поганого Фотия сдержать, не дозволить ему, верными сотниками прикрываясь, народ мутить и власти моей перечить, я нынче же направлю к борейцам надежного человека с посланием. Помнишь, встречался я близ Мозыни с чернобородым разбойником? То предводитель был сильного борейского племени, готовый за хорошую плату отрядить тысячу крепких воинов мне на службу. Понял теперь?
— Хочешь наемников звать в Синегорье, чтобы порядок в народе держали? На своих не слишком надеешься, князь?
— Свои тогда надежны будут, когда Фотий сгинет и сотников его ты своими заменишь. Не одного месяца дело. А там посмотрим…
Их разговор был прерван появлением двух латников. Один доложил:
— Мы нашли женщин в дворцовом подвале, князь. Две из них признались, что дети Светозора находились там же. Обыскали все подземелье, но их нет нигде…
— Ты хочешь сказать, что эти щенки исчезли?! Латник предпочел промолчать.
— Перерыть весь подвал, весь дворец снизу доверху! Найти их во что бы то ни стало!.. А где меч Светозора? Я велел принести его!
Второй латник выступил вперед и положил на стол перед Климогой меч, обернутый холстиной. Латнику было явно не по себе, он боялся взглянуть на Климогу. Подозревая неладное, Климога развернул тряпку и обомлел: отрубленная в запястье десница богатыря по-прежнему крепко сжимала рукоять меча Светозора!
2. Брат и сестра
Любава проснулась первой и не сразу сообразила, где находится. Над головой нависал низкий каменный свод, сама она лежала на потертой медвежьей шкуре, а рядышком, по-детски свернувшись калачиком, мирно посапывал брат. Солнечный свет, проникавший в пещеру, выхватывал из полумрака большого деревянного идола — Перуна. Свет? Пещера?.. И тут она вспомнила обо всем, что случилось ночью.
Их спасение было чудом. Когда волкодлаки, унюхав новые жертвы, рыскали возле их ненадежного убежища, а она молила лишь о том, чтобы смерть оказалась мгновенной, вновь загорелся вдруг чародейский перстень на раскрытой ладони Владия. Из аметиста вырвался яркий голубой луч, скользнул по стене и начертил на ней круг. Сразу поверив в подсказку, Любава отцовским кинжалом испробовала прочность стены в этом круге и с удивлением обнаружила, что здесь вместо камня — железо. Точнее, железная дверца, искусно подделанная под окружающую ее каменную кладку!
Навалившись всем телом на дверцу, она вместе с братом сумела открыть ее. За дверцей начинался тайный подземный ход, вполне достаточный для того, чтобы полусогнувшись продвигаться в нем друг за другом. Не теряя времени, они выбрались из клети и вновь плотно закрыли за собой железную дверцу, очень надеясь, что волкодлаки не отличат ее от других камней.
Свеча погасла, но путь им освещал аметистовый перстень. Иногда подземный ход раздваивался, однако всякий раз вспыхивал тонкий лучик и указывал дальнейшее направление. Они шли очень долго, а конца пути все не было. Любаве почему-то казалось, что ход ведет под уклон. Владий же утверждал, что они идут по кругу, поскольку на большинстве развилок луч направлял их вправо. Возможно, оба были правы: тайный подземный ход мог, опоясывая крепость и Ладорский холм, плавно спускаться по склону.
Когда силы были уже на исходе и казалось, что их согбенные спины никогда больше не разогнутся, впереди наконец забрезжил свет. Не зная, где им суждено выбраться из подземного лабиринта, они выглянули наружу с большой опаской, готовые тут же броситься назад. Но, оглядев окрестности, с облегчением вздохнули.
Чародейский перстень привел их к знакомому месту — на берег реки Звонки, в нескольких шагах от Перуновой пещеры. Хотя не один раз бывали здесь, возле священного капища, где отец еще третьего дня Перуну в жертву ягненка принес, никогда не замечали они узкого лаза, скрытого кустами боярышника. Наверно, даже старейшины ничего o6 этом не знали…
Рассвет занимался над Звонкой, серый и неприглядный. По-прежнему низкие облака скрывали небо, речные воды бежали невесело. Впрочем, холодный речной туман, пусть и продирал до костей, был сейчас очень кстати. Скрываясь за ним, Любава и Владий по песчаному берегу быстро добежали до пещеры. И только войдя в нее дух перевели, поблагодарили Перуна за свое спасение.
Медвежья шкура лежала за идолом. Для чего она здесь, Любава не знала, но еще раз добрым словом княжеского бога помянула и взяла эту шкуру себе и брату на подстилку. Забившись в глубь пещеры, они прижались друг к другу и мгновенно уснули.
Владий тревожно заворочался на неудобном ложе, вытянулся во весь рост и открыл глаза. Увидев склоненное над ним лицо сестры, он улыбнулся. Но почти сразу посерьезнел, брови нахмурил, приподнялся, опершись на локоть.
— Не тревожься, братец, — успокоила его Любава. — Никого здесь нет, опасность нам не грозит.
Княжич потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна. Вздохнул тяжело, как взрослый, осознающий непростое положение, в котором они оказались.
— Кажется, полдень скоро? — спросил он.
— Да нет, полдень мы проспали. Солнышко, видишь, к Перуну приближается, — пояснила княжна. — Облака Стрибог разогнал. Может, то и для нас примета добрая.
Дальше разговор у них не пошел. Оба молча вспоминали события минувшей ночи, с болью в сердце думая о еще неведомой им судьбе отца. Владий вдруг встрепенулся:
— А перстень-то где?!
— Здесь он, здесь. Ты его во сне обронил, я подняла. Она протянула брату чародейский перстень, посмотрела, как Владий его на палец примеряет, покачала головой:
— Нет, так не пойдет. Великоват он тебе. Давай по-другому сделаем.
Любава сняла с мальчишеской шеи крепкий шнурок с амулетом — медной медалькой, на одной стороне которой изображен был Перунов лик, а на другой — родовой знак княжеский: меч и две стрелы перекрещенные. Зубами развязала узелок и присоединила перстень к амулету.
— Вот, братец, теперь охранять тебя будут силы небесные и силы волшебные, в одно связанные…
Владий прервал ее, быстро приложив палец к губам. Любава прислушалась. Не сразу, но и она уловила плеск весла на реке. Кто-то мимо плывет или к берегу? Зашуршала прибрежная осока, значит, сюда гость пожаловал. Брат с сестрой затаили дыхание.
Человек, подошедший к пещере, им не был виден. Только тень его у входа скользнула — тень врага или друга? Через некоторое время они услышали негромкое бормотание, в котором ни единого слова разобрать не могли. Затем новые звуки: будто бы птица в силках затрепыхалась и — удар железа о камень. Тут Любаве понятно стало, что кто-то жертву принес Перуну. Значит, не враг детям княжеским.
Шепнув брату, чтобы сидел тихо, она поднялась и осторожно выглянула из-за камня. Невольно вздох облегчения вырвался из ее груди — в седовласом человеке, что колени преклонил перед жертвенником, Любава узнала старейшину Прокла. На требище возложена была белая курица с отсеченной головой, кровь заливала камень. Старик, бормоча тайные слова, готовился разжечь огонь, дабы жертвенная птица, очистившись в пламени, с дымом священным вознеслась к Перуну.
Едва Любава сделала шаг, старик тут же испуганно выпрямился, подслеповато глянул в пещеру и изумленно застыл.
— Прости меня, Прокл, что нарушила твою мольбу к богу, — поспешно сказала Любава. — Да мочи нет более прятаться здесь, ничего не ведая.
— Ты ли это, княжна? Не врут ли глаза мои слабые? Прокл, сбросив оцепенение, подошел к Любаве, для пущей верности коснулся ее своими узловатыми пальцами и радостно воскликнул:
— Славься Перун, моления мои услыхавший' Жива княжна Любавушка, жива и невредима!
И сразу взволнованно спросил, боясь страшное услышать:
— А княжич в здраве ли?
— здраве и княжич, — ответил старику Владий, выходя к свету.
— Трижды славься Перун, хранитель наш и заступник! Не чаял уж я свидеться с вами, любые мои на светлой земле. Княжеский бог не покинул детей Светозора в страшную ночь, уберег от расправы. Знать, судьба Синегорья не прервалась еще и угодно богам дать надежду на возвращение Правды и Совести…
— Не томи, старейшина, — остановила его Любава — Расскажи, что знаешь, ибо мы тебя первого встретили после того, как спаслись от оборотней.
— Расскажу, княжна, хоть и горестно сказывать. Только надобно сойти отсюда в неприметное место.
— Пойдемте в пещеру, — сказал Владий. — Там нас никто не увидит.
Усевшись на медвежьей шкуре, Любава и Владий вопрошающе посмотрели на Прокла. Тот все медлил, не решаясь начать, тяжко вздыхал и теребил бороду. Наконец заговорил.
О кровавой бойне в княжеском дворце Прокл почти ничего не знал. Только то, что объявил старейшинам воевода Гурий: ворвались, мол, волкодлаки-оборотни во дворец, растерзали всех, кого встретили. С нечистью вместе лютовали беренды — дикие лесные люди, незнамо как пробравшиеся к Ладору.
По всему стольному граду враг зверствовал, пока — на заре уже — не подоспела малая дружина. Сказывал Гурий, что вызвал ее Светозор, отписав брату Климоге о тревогах своих. Не поспели немного… Странным показалось старейшинам, что ничего о послании своем брату не говорил князь на последнем Совете, а на то лишь сетовал, что у Фотия нельзя подмоги просить — тот с айгурами бьется, каждый воин на счету. И другое не вязалось еще со словами Гурия: почему конная сотня, торопясь на защиту Ладора, ночь в лесу простояла? «О том старейшины узнали не от воеводы —от дружинников.
Когда напрямую спросили у Гурия, он юлить начал да прикрикнул на стариков, мол, не их это дело — учить воеводу с ворогом биться. Ушел и дверью хлопнул. Сдержав обиду, направились старейшины к самому Климоге, но дальше порога их не пустили. А вскоре глашатай на площадь явился, от имени нового Синегорского князя провозгласил: Климога, брат Светозо-ра, объявляет себя самовластным владыкою княжества;
Их спасение было чудом. Когда волкодлаки, унюхав новые жертвы, рыскали возле их ненадежного убежища, а она молила лишь о том, чтобы смерть оказалась мгновенной, вновь загорелся вдруг чародейский перстень на раскрытой ладони Владия. Из аметиста вырвался яркий голубой луч, скользнул по стене и начертил на ней круг. Сразу поверив в подсказку, Любава отцовским кинжалом испробовала прочность стены в этом круге и с удивлением обнаружила, что здесь вместо камня — железо. Точнее, железная дверца, искусно подделанная под окружающую ее каменную кладку!
Навалившись всем телом на дверцу, она вместе с братом сумела открыть ее. За дверцей начинался тайный подземный ход, вполне достаточный для того, чтобы полусогнувшись продвигаться в нем друг за другом. Не теряя времени, они выбрались из клети и вновь плотно закрыли за собой железную дверцу, очень надеясь, что волкодлаки не отличат ее от других камней.
Свеча погасла, но путь им освещал аметистовый перстень. Иногда подземный ход раздваивался, однако всякий раз вспыхивал тонкий лучик и указывал дальнейшее направление. Они шли очень долго, а конца пути все не было. Любаве почему-то казалось, что ход ведет под уклон. Владий же утверждал, что они идут по кругу, поскольку на большинстве развилок луч направлял их вправо. Возможно, оба были правы: тайный подземный ход мог, опоясывая крепость и Ладорский холм, плавно спускаться по склону.
Когда силы были уже на исходе и казалось, что их согбенные спины никогда больше не разогнутся, впереди наконец забрезжил свет. Не зная, где им суждено выбраться из подземного лабиринта, они выглянули наружу с большой опаской, готовые тут же броситься назад. Но, оглядев окрестности, с облегчением вздохнули.
Чародейский перстень привел их к знакомому месту — на берег реки Звонки, в нескольких шагах от Перуновой пещеры. Хотя не один раз бывали здесь, возле священного капища, где отец еще третьего дня Перуну в жертву ягненка принес, никогда не замечали они узкого лаза, скрытого кустами боярышника. Наверно, даже старейшины ничего o6 этом не знали…
Рассвет занимался над Звонкой, серый и неприглядный. По-прежнему низкие облака скрывали небо, речные воды бежали невесело. Впрочем, холодный речной туман, пусть и продирал до костей, был сейчас очень кстати. Скрываясь за ним, Любава и Владий по песчаному берегу быстро добежали до пещеры. И только войдя в нее дух перевели, поблагодарили Перуна за свое спасение.
Медвежья шкура лежала за идолом. Для чего она здесь, Любава не знала, но еще раз добрым словом княжеского бога помянула и взяла эту шкуру себе и брату на подстилку. Забившись в глубь пещеры, они прижались друг к другу и мгновенно уснули.
Владий тревожно заворочался на неудобном ложе, вытянулся во весь рост и открыл глаза. Увидев склоненное над ним лицо сестры, он улыбнулся. Но почти сразу посерьезнел, брови нахмурил, приподнялся, опершись на локоть.
— Не тревожься, братец, — успокоила его Любава. — Никого здесь нет, опасность нам не грозит.
Княжич потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна. Вздохнул тяжело, как взрослый, осознающий непростое положение, в котором они оказались.
— Кажется, полдень скоро? — спросил он.
— Да нет, полдень мы проспали. Солнышко, видишь, к Перуну приближается, — пояснила княжна. — Облака Стрибог разогнал. Может, то и для нас примета добрая.
Дальше разговор у них не пошел. Оба молча вспоминали события минувшей ночи, с болью в сердце думая о еще неведомой им судьбе отца. Владий вдруг встрепенулся:
— А перстень-то где?!
— Здесь он, здесь. Ты его во сне обронил, я подняла. Она протянула брату чародейский перстень, посмотрела, как Владий его на палец примеряет, покачала головой:
— Нет, так не пойдет. Великоват он тебе. Давай по-другому сделаем.
Любава сняла с мальчишеской шеи крепкий шнурок с амулетом — медной медалькой, на одной стороне которой изображен был Перунов лик, а на другой — родовой знак княжеский: меч и две стрелы перекрещенные. Зубами развязала узелок и присоединила перстень к амулету.
— Вот, братец, теперь охранять тебя будут силы небесные и силы волшебные, в одно связанные…
Владий прервал ее, быстро приложив палец к губам. Любава прислушалась. Не сразу, но и она уловила плеск весла на реке. Кто-то мимо плывет или к берегу? Зашуршала прибрежная осока, значит, сюда гость пожаловал. Брат с сестрой затаили дыхание.
Человек, подошедший к пещере, им не был виден. Только тень его у входа скользнула — тень врага или друга? Через некоторое время они услышали негромкое бормотание, в котором ни единого слова разобрать не могли. Затем новые звуки: будто бы птица в силках затрепыхалась и — удар железа о камень. Тут Любаве понятно стало, что кто-то жертву принес Перуну. Значит, не враг детям княжеским.
Шепнув брату, чтобы сидел тихо, она поднялась и осторожно выглянула из-за камня. Невольно вздох облегчения вырвался из ее груди — в седовласом человеке, что колени преклонил перед жертвенником, Любава узнала старейшину Прокла. На требище возложена была белая курица с отсеченной головой, кровь заливала камень. Старик, бормоча тайные слова, готовился разжечь огонь, дабы жертвенная птица, очистившись в пламени, с дымом священным вознеслась к Перуну.
Едва Любава сделала шаг, старик тут же испуганно выпрямился, подслеповато глянул в пещеру и изумленно застыл.
— Прости меня, Прокл, что нарушила твою мольбу к богу, — поспешно сказала Любава. — Да мочи нет более прятаться здесь, ничего не ведая.
— Ты ли это, княжна? Не врут ли глаза мои слабые? Прокл, сбросив оцепенение, подошел к Любаве, для пущей верности коснулся ее своими узловатыми пальцами и радостно воскликнул:
— Славься Перун, моления мои услыхавший' Жива княжна Любавушка, жива и невредима!
И сразу взволнованно спросил, боясь страшное услышать:
— А княжич в здраве ли?
— здраве и княжич, — ответил старику Владий, выходя к свету.
— Трижды славься Перун, хранитель наш и заступник! Не чаял уж я свидеться с вами, любые мои на светлой земле. Княжеский бог не покинул детей Светозора в страшную ночь, уберег от расправы. Знать, судьба Синегорья не прервалась еще и угодно богам дать надежду на возвращение Правды и Совести…
— Не томи, старейшина, — остановила его Любава — Расскажи, что знаешь, ибо мы тебя первого встретили после того, как спаслись от оборотней.
— Расскажу, княжна, хоть и горестно сказывать. Только надобно сойти отсюда в неприметное место.
— Пойдемте в пещеру, — сказал Владий. — Там нас никто не увидит.
Усевшись на медвежьей шкуре, Любава и Владий вопрошающе посмотрели на Прокла. Тот все медлил, не решаясь начать, тяжко вздыхал и теребил бороду. Наконец заговорил.
О кровавой бойне в княжеском дворце Прокл почти ничего не знал. Только то, что объявил старейшинам воевода Гурий: ворвались, мол, волкодлаки-оборотни во дворец, растерзали всех, кого встретили. С нечистью вместе лютовали беренды — дикие лесные люди, незнамо как пробравшиеся к Ладору.
По всему стольному граду враг зверствовал, пока — на заре уже — не подоспела малая дружина. Сказывал Гурий, что вызвал ее Светозор, отписав брату Климоге о тревогах своих. Не поспели немного… Странным показалось старейшинам, что ничего о послании своем брату не говорил князь на последнем Совете, а на то лишь сетовал, что у Фотия нельзя подмоги просить — тот с айгурами бьется, каждый воин на счету. И другое не вязалось еще со словами Гурия: почему конная сотня, торопясь на защиту Ладора, ночь в лесу простояла? «О том старейшины узнали не от воеводы —от дружинников.
Когда напрямую спросили у Гурия, он юлить начал да прикрикнул на стариков, мол, не их это дело — учить воеводу с ворогом биться. Ушел и дверью хлопнул. Сдержав обиду, направились старейшины к самому Климоге, но дальше порога их не пустили. А вскоре глашатай на площадь явился, от имени нового Синегорского князя провозгласил: Климога, брат Светозо-ра, объявляет себя самовластным владыкою княжества;