Бутяков Леонид. Владигор

   В тот день, когда разбойники, рассчитывавшие перехватить «золотую ладью», вернулись ни с чем, Владий и Ждан прохлаждались возле ручья, куда их обоих Горбач отправил за водой. Зная его снисходительность, они не торопились в обратный путь с тяжелой поклажей, вели разговор о последних событиях, на равных обсуждая удачный налет на замостьинских лучников. Ждан рисовал на песке и объяснял:
   — Вот здесь, в камышах, пятеро наших прятались, они первыми бой завязали, обстреляли шнеки стрелами. А те решили, что легко справятся, поближе подплыли. Тогда наши подняли шум в камышах, будто вдоль берега уходят. Шнеки — за ними. А течение там хитрое: если середины реки не держаться, обязательно к самому берегу прибьет. Так и случилось. Не управились кормчие или гребцы сплоховали, шнеки на отмель вынесло. Тут их и поджидали! Говорят, славно заполыхало. Лучники как горох посыпались! А наших и след простыл, с кем драться? Пока разбирались, от шнеков одни головешки остались.
   — Я не совсем понимаю, — сказал Владий, — почему сразу два шнека направились к берегу? Одному следовало бы остаться на середине реки для прикрытия. Тогда нападавшим пришлось бы туго…
   — Ну, — почесал в голове Ждан, — может быть, они решили, что наших там мало и они смогут, высадившись на берег, кого-нибудь в плен захватить. Князь Климога неплохо платит за каждого пленного речного разбойника.
   — В таком случае их командиры не очень-то умны. Жадность их ослепила. А почему они потом, когда стало ясно, что разбойники намеренно задерживают их, не поспешили к «золотой ладье» берегом? Ведь понимали уже, что в это время другая ватага на ладью нападает.
   — Понимали, конечно, — согласился Ждан. — Но пришлось плоты вязать, поскольку по правому берегу не пройдешь — Заморочный лес помешает, а на левый перебраться — тоже плоты нужны. Так не проще ли сразу на плотах к Звонке плыть?
   — Постой, Ждан! Получается, наше становище в Заморочном лесу находится?
   — Вовсе нет. Смотри!
   Ждан быстро нарисовал на песке извилистую линию и пояснил:
   — Вот здесь, на этом мысу, находится становище.
   Заморочный лес со всех сторон нас окружает, но мыс не затрагивает. Об этом, правда, только нам известно. Все остальные думают, что мыс тоже лесной нечисти принадлежит, поэтому сюда никто не суется.
   — А с реки не видать, что здесь люди живут?
   — Нет, наши челны хорошо укрыты, за этим атаман строго следит. Только зимой наследить можно,мужики стараются лишь в большой снегопад или я метель на лед выходить. А дым если кто разглядит, так решит, что Нечистая Сила балует. Бывало, конечно, что заносило сюда кого-нибудь… Так на сей случай сторожа поставлены: кто попал, тот пропал. Тебя тоже бы прикончили, если бы Горбач почему-то не пожалел.
   На последнюю фразу Владий никак не откликнулся. Ждан вдруг почувствовал себя неловко. Нужно ли было лишний раз напоминать Владию, что тот живет здесь на положении пленника? Парню и так достается от Кабана и ему подобных. Хорошо еще, что на глазах у Горбача никто не задирает да иногда подальше от становища уйти можно. К реке запрещено, конечно, и близко ему подходить, а сюда, к ручью или к Заморочному лесу, со Жданом вместе — пожалуйста, если работы срочной нет.
   — Послушай, Владий, — прерывая затянувшуюся паузу, сказал Ждан. — Если ты к нам из леса пришел, значит, через него и уйти можешь? Почему тогда не уходишь?
   — Нет, не могу, — с грустью ответил Владий. — У меня медвежий опашень был, ворожеей Дироньей подаренный, он нечисть отпугивал. Корень жар-цвета был, он силы мне возвращал. Теперь ничего не осталось, только вот этот охотничий нож да перстень чародейский…
   — Перстень? — Глаза Ждана загорелись. — Я никогда у тебя никакого перстня не видел! Ты его прячешь где-то?
   Владий молча кивнул, но больше ничего не сказал. Ждану очень хотелось все о чародейском перстне узнать в подробностях, но он не стал допытываться. Давно усвоил: пока Владий сам не надумает рассказать, клещами слова из него не вытянешь.
   Набрав полные бадейки родниковой воды, они направились в становище. И здесь с удивлением услышали о безуспешных поисках «золотой ладьи», о великом гневе Протаса, готового обвинять в неудаче всех и каждого, а в первую очередь — колченогого Вирема и пленного Владия. Масла в огонь подлило долгое отсутствие мальчишек, которых еще утром к ручью послали, а они и к полудню не возвратились, шлялись где-то, бездельничали.
   Черные подозрения роились в голове атамана. Не сбежал ли пленник, зная, что повинен в неудаче разбойников, и боясь расплаты? Пусть Горбач пытается в другом уверить, пацана защищает, но где пацан-то?! Колченогого тоже ведь отстоял, не дал на расправу. И кто же ответить должен перед ватагой за упущенную добычу? Эдак оказаться может, что вся вина на Протаса ложится. А не подставляет ли Горбач своего атамана под праведный гнев разбойной ватаги?.. Ну нет, такого Протас не допустит! Пленника разыскать нужно немедленно, допрос учинить жестокий, всю подноготную из него вытянуть.
   С этими мыслями атаман вышел на крыльцо и вдруг увидел толпу, обступившую Владия и Ждана плотным кольцом. Доносившиеся крики не оставляли сомнений в том, что подозрения относительно роли пленника в постигшей их неудаче одолевают не одного Протаса. Человек двенадцать наседали на Владия, осыпая его проклятьями и требуя немедленных признаний в предательстве. Ждан безуспешно пытался объяснить разъяренным мужикам, что всегда неотлучно находится при пленнике, значит, никак не мог тот донести кому-нибудь о готовящемся нападении на «золотую ладью». Да и не знал он о ней ничего, понятия не имел о том, куда и зачем ватага направляется! Его никто не хотел слушать. Разве один юнец может усмирить дюжину сердитых мужиков?
   Толпа быстро увеличивалась. Протас, не вмешиваясь, издали наблюдал за происходящим. Если сейчас его люди самосуд учинят над пленником, это ему только на руку. И виноватых искать не придется, и озлобление мужиков поуляжется, вновь они в своего главаря поверят, подчиняться будут безропотно.
   Тем временем разбойники оттеснили Ждана. Владий остался один. Он, однако, ни слова в оправдание не произнес, смотрел на мужиков с извечной своей гордостью, широко расправив плечи, правую руку положив на выглядывающую из-за пояса резную рукоять охотничьего ножа.
   Неожиданно Протас увидел спешащего на крики Горбача.
   — Ты что, позволишь им угробить его? — спросил он атамана, заранее зная ответ. — Мы же с тобой обо всем договорились!..
   — Ничего не могу поделать. Горбач, — с притворной грустью в голосе произнес Протас. — Сам видишь, люди в ярости, их сейчас никто не остановит. Попробуй, вдруг у тебя получится?
   Горбач кинулся в толпу. Он понимал, что невмешательство главаря действует на разбойников не хуже прямого дозволения на расправу с тем, кого они посчитали причиной своих неудач, однако надеялся образумить их. Раздавая пинки и зуботычины, он пробился к Владию и встал, заслоняя его от разгневанных мужиков, готовых вот-вот броситься всем скопом на парня. Толпа, увидев его, слегка поумерила свой пыл. Горбатый вояка издавна пользовался у них уважением — и за силу свою, за ловкость в битвах, которой горб совсем не был помехой, и за острый ум, не раз выручавший ватагу в трудных положениях.
   Тут же к Горбачу вынырнул из толпы Ждан, встал рядом с Владием. Рубаха на нем была разодрана, на скуле кровоточила ссадина. Похоже, заступничество обошлось ему недешево.
   Горбач поднял руку, требуя тишины и внимания:
   — С каких это пор, братцы, вы злость свою на своих срываете, самосуд верша?
   — Не свой нам щенок этот! — выкрикнули из толпы. — Чужак, соглядатай княжеский! Из-за него все беды!.. Смерть ему!
   — Смерть! Вздернуть гаденыша!
   — На кол его! — Шкуру содрать!..
   — Дайте мне этого недоноска, я ему одним ударом сразу два горба сделаю! — Разбойники не желали утихомириваться, они жаждали крови.
   — Кто это там такой ретивый? — спросил Горбач, все еще пытаясь остановить расправу. — Кому одного горбатого в нашей ватаге недостаточно? Выйди-ка сюда, дай на тебя глянуть!
   Чуть замешкавшись, из толпы выбрался рыжий Кабан. Исподлобья уставившись на Горбача, он дерзко произнес:
   — Наше право. Горбач, щенка твоего порешить. Чужак он, а чужаков мы никогда в становище не допускали.
   — Верно! Чужакам смерть положена! — поддержали его разбойники. — Наше право, Горбач!
   — Не спорю. Да неувязочка одна есть. Чужакои он был, когда пришел в становище. С той поры мной воды в Чурань-реке утекло, а ведь никто из вас смерти его не требовал. Значит, нельзя его теперь чужаком считать.
   — Нет, можно! — гнул свое Кабан. — Он в дел не был, кровью с нами не повязан, значит, нет ему веры.
   — Опять не спорю, — согласился Горбач. — Дело ему еще предстоит, как и Ждану, например. Ты ведь, Кабан, веры ватажной Ждана не лишаешь?
   — А щенка этого лишаю, и все тут! Мое в том право!
   — Наше право! — подхватила толпа. — На схватку его! На нож!..
   Горбач понял, что проиграл. По издавна установив шемуся порядку, любой разбойник мог потребовать схватки на ножах с тем, кого лишил он ватажной веры. Если ватага с ним согласна, даже атаман не в силах отменить такой поединок, который почти всегда заканчивался смертью одного из разбойников. При взгляде на Кабана и Владия ни у кого не возникало сомнений в том, чья смерть близка нынче. Горбач судорожно искал выход…
   Вдруг Владий, все это время молча стоявший позади Горбача, вышел вперед и сказал:
   — Я согласен. Кабан. Я буду с тобой драться — здесь и сейчас.
   Толпа мгновенно затихла. Никто не ожидал, что мальчишка примет вызов, обрекающий его на заведомую погибель.
   — Ты что, Владий, с ума сдвинулся? — громко прошептал Ждан, дергая приятеля за рукав. Но Владий только плечом повел, освобождаясь от руки Ждана. Горбач пристально посмотрел на своего подопечного. Жаль, конечно, что всем его замыслам не суждено сбыться, да ничего не поделаешь.
   — Хорошо, быть посему! — твердо произнес он. — .Расчистить круг. Начинать по моему слову.
   Владий прекрасно осознавал, на какое безумие он осмелился. Но понимал также, что, не приняв вызова Кабана, он будет просто растерзан оравой ослепленных ненавистью разбойников. Какой же выбор ему оставался?
   Толпа, предвкушая забавное зрелище, расступилась, освобождая место для поединка, а скорее — для растерзания мальчишки диким зверем. Здоровенный громила оскалился, с нарочитой неспешностью сбросил Дерюжную куртку, поиграл мускулами, демонстрируя всем свою мощь.
   Владий внимательно осмотрелся, оценивая площадку, выделенную для схватки, и прикидывая, как и что здесь можно использовать в драке. Две чахлые березки, большая бочка с водой, гнилое бревно и несколько поленьев, сваленных в кучу возле крыльца атаманской избы. Что ж, особо не разгуляешься, но все-таки не на пустом месте… Он вытащил нож и приготовился к схватке.
   Кабан, расправив могучие плечи, медленно двинулся в сторону Владия. Свой нож он зажал в зубах, словно показывая — я, мол, этого гаденыша одними руками раздавлю! Владий стоял чуть пригнувшись и напружинив ноги, выставив нож вперед.
   Когда расстояние между ними сократилось до двух шагов, Владий обманным движением наклонился влево и тут же, подогнув правую ногу, скользнул под рукой Кабана в противоположную сторону, сразу оказавшись у того за спиной. Кабан мгновенно повернулся, но Владий без малейшей задержки повторил свой трюк, на этот раз успев полоснуть противника острием ножа по бедру.
   Рана, конечно, не была глубокой, однако она весьма чувствительно задела самолюбие Кабана. По-прежнему сжимая нож в зубах, он бросился на мальчишку. Владий едва успел увернуться. Теперь его позиция была не слишком удобной: путь к возможному отступлению отрезала бочка с водой. Рыжий мордоворот тоже заметил его оплошность и с довольным видом фыркнул. Сейчас он гаденыша достанет и… Кабан не уловил того момента, когда юркий малец кинулся ему под ноги. Руки громилы схватили лишь воздух, а сам он, потеряв равновесие, буквально врезался в бочку.
   Разбойники, наблюдавшие за этим странным поединком, дружно загоготали. Смех стал еще громче, когда в Кабана, не успевшего опомниться после столкновения с дубовой бочкой, полетели сучковатые поленья. Владий успел штуки четыре их швырнуть, пока его противник искал выпавший в траву нож. Одно полено угодило Кабану прямехонько в глаз, заставив разбойника взвыть от резкой боли.
   Озверевший, не столько из-за подбитого глаза и царапины на бедре, сколько из-за неуместного веселья своих товарищей. Кабан заскрежетал кривыми зубами и не разбирая дороги, устремился вперед. Остановить его теперь могла бы лишь крепостная стена.
   Но Владий и не собирался встречать Кабанью тушу своей грудью. Он развернулся и кинулся наутек! Добежав до двух березок, он проскочил между ними, громила же вынужден был обогнуть неожиданное препятствие, да еще и за ствол березы ухватиться рукой, чтобы не пролететь мимо. Владий, ожидая этого, сделал молниеносный выпад. Охотничий нож до середины лезвия вонзился в правое плечо Кабана. Тот охнул, отшатнулся назад и застыл, с удивлением глядя, как из глубокой раны бежит густая кровь.
   Внезапно наступила полная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием Кабана. Зрители поняли, что их товарищу не удастся взять мальчишку голыми руками, что «гаденыш», оказывается, умеет больно кусаться и намерен это наглядно доказать.
   Тишину прервал звонкий возглас Ждана:
   — Молодчина, Владий! Так его!.. Кто-то поддержал:
   — А что, парень-то не из слабаков. Придется Кабану попыхтеть.
   — Верно говоришь. Рябой. Давно Кабан так не бегал!
   Владий стоял посреди поляны, не спуская глаз с противника и стараясь угадать, что тот теперь предпримет. Кабан перехватил нож в левую руку и медленно двинулся к мальчишке. Он понял, что в ловкости явно уступает ему, поэтому решил оттеснить Владия к атаманской избе и там уж наконец искромсать в куски.
   Не сразу сообразил Владий, какую западню готовит ему разбойник. А потом поздно стало: пятясь, он очутился почти у самых ступенек крыльца. Попробовал было скользнуть в одну, в другую сторону, но Кабан пресек его попытки, перекрывая выход на свободное пространство. С верхней ступени крыльца за ним бесстрастно следил Протас.
   Кабан оскалился, готовясь сокрушить малолетнего врага своего лавиной неотразимых ударов. Владий отступил еще на один шаг и почувствовал под ногой первую доску крыльца. Отходить дальше некуда.
   Громила выкинул руку с ножом вперед, метя мальчишке в живот. Но за мгновение до этого Владий каким-то немыслимым, почти заячьим прыжком взвился вверх. Левой ногой он отбил нож Кабана, а правой пяткой вмазал ему в переносицу. Еще в воздухе извернувшись, Владий приземлился на четвереньки, больно ударившись о ступени. Ему некогда было замечать боль и хлещущую из голени кровь. Враг был в шоке, однако, раскачиваясь как пьяный, с окровавленным лицом, уже ничего не соображая из-за оглушительного звона в башке, он продолжал перекрывать путь к спасению.
   Владий кубарем скатился ему под ноги и головой ударил в пах. Кабан скрючился, взмахнул ножом, на сей раз вспоров — и достаточно глубоко — правое бедро противника. Но сам он на ногах не удержался, всем телом рухнув на Владия.
   Толпа застыла. Сейчас Кабан приподнимется, вскинет нож и одним ударом пригвоздит распластанного под ним мальчишку к ступеньке атаманского крыльца… Почему же он не спешит? Даже не шевельнется!
   Из-под массивной туши медленно выбрался окровавленный Владий. Он отполз чуть в сторону и сел, очумело глядя на неподвижного Кабана. От толпы разбойников отделился Горбач, решительно подошел к поверженному громиле и с видимым усилием перевернул его на спину.
   Общий вздох потрясенных зрителей пронесся над поляной. В груди Кабана торчал охотничий нож Владия.
   — Прямо в сердце, — негромко сказал Горбач, — И по самую рукоятку… Славный удар.
   Все разом загалдели, кинулись осматривать труп, кто-то принес чистые тряпицы, чтобы перевязать раны победителя, кто-то подал ему напиться. Словно и не требовали совсем недавно содрать с него шкуру, посадить на кол. Таковы уж нравы разбойных людей: победителю — почет и уважение, а побежденный никого не интересует.

5. Крылатый разведчик

   Белун сидел в старом кресле с высокой спинкой возле распахнутого в ночь окна и ждал. Взору его открывалось глубокое ущелье, выходящее в предгорную долину, за которой угадывалась темная громада леса. Лунный свет не достигал дна ущелья, но озарял долину и пересекающую ее узкую ленту дороги. Не видно было и того, как эта дорога, вбегая в ущелье, затем еще более сужается и превращается в опасную каменистую тропу, крутым серпантином поднимающуюся по высокой горе к воротам Белого Замка. Ни один человек не решился бы ночью пройти по ней. Да и ясным днем уже много лет не появлялись путники на этой дороге.
   И все-таки чародей, когда выдавался свободный час, неизменно садился в кресло у окна и смотрел вдаль, поджидая долгожданного гостя. Он знал, что почувствует его приближение задолго до того, как старческие глаза разглядят едва приметную точку, пересекающую долину. Однако не мог почему-то отказаться от своей странной привычки. Может быть, она просто помогала ему сосредоточиться, разобраться в мыслях и чувствах, спокойно продумать планы дальнейших действий.
   Впрочем, сейчас он ждал совсем другого путника, для которого не помеха предрассветная мгла и крутые горные склоны. Тот, кого он ждал, обязательно должен явиться до зари. В противном случае встреча будет отложена до следующей ночи…
   За окном мелькнула быстрая тень, и морщины на озабоченном лице чародея разгладились. В комнату влетела большая серая птица. Она уверенно опустилась на крышку стола, нахально прошлась, цокая когтями, между тарелок с кушаньями и, скосив круглый черный глаз на старика, изрядно отпила из бокала.
   — Не наглей, Филька! — сказал Белун, улыбнувшись. — Сядь по-человечески, никто тебя не собирается голодом морить.
   В ответ филин (а птица была именно филином, правда, очень крупным и сильным) что-то прогукал на своем языке, взвился к потолку и, сложив крылья, камнем рухнул на пол. Сверкнула мгновенная и не слишком яркая вспышка — и вместо филина перед чародеем предстал красиво сложенный молодой человек, напоминающий лесную птицу разве лишь большими круглыми глазами, какие у людей встречаются крайне редко, и очень длинными грубыми ногтями, весьма похожими на цепкие птичьи когти.
   — Скоро солнце взойдет. Я уже начал беспокоиться…
   — А что со мной может случиться? — небрежно пожал плечами юноша. — Просто путь не близкий, вот и задержался.
   Он подошел к столу, сделал несколько жадных глотков из бокала и потянулся к тарелке.
   — Филимон! — одернул его Белун. — Ты же прекрасно знаешь, что сразу после перевоплощения опасно злоупотреблять человеческой пищей. Сядь, остынь и начинай рассказывать.
   — Ну вот, я так и знал! — изобразил обиженного Филимон. — Спешишь, не жалея крыльев, на зайцев, шмыгающих по полям, внимания не обращаешь, а дома и перекусить нормально не дают!
   — Рассказывай, — коротко повторил старик. На сей раз молодой человек бросил свои выкрутасы и устроился поудобнее в соседнем кресле, успев, однако, между делом прихватить с широкого серебряного блюд баранью лопатку.
   — Собственно говоря, хозяин, я увидел все то, что ты предполагал. Арес, заявившись в Ладор, сразу повел себя похозяйски. Климога хотя и сопротивляется этому, да ничего поделать не в силах. Он выполняет все распоряжения Ареса. Пока об этом никто не догадывается. Считается, что Арес у него в главных советниках ходит, но я-то видел, как он указы под диктовку Черного колдуна пишет, как побаивается без его согласия малейший шаг сделать.
   Откусив хороший шмат мяса от бараньей лопатки, Филимон быстренько, почти не разжевывая, проглотил его и продолжил:
   — Так вот, говорю, влияние Ареса при дворце растет с каждым днем, поскольку челядь раньше других подлинную власть чувствует. Правда, пока ничего серьезного колдун, по-моему, не предпринимал. По мере возможностей исправляет те глупости, которые князь успел натворить: заставил его сполна рассчитаться с наемниками и служилыми людьми, велел малые посольства снарядить в Ильмер и Венедию, ну и прочее в этом роде. В одной из комнат, что ему отведены, понаставил разных сосудов, отдельную печь приказал выложить и, случается, по целым дням запершись сидит: всякие жидкости смешивает, над камушками колдует, что-то в ступке растирает, мелом на черной доске знаки выводит…
   — Ну и что же у него получается? — насторожился Белун.
   — Да ничего особенного, я так думаю. Очень много черного дыма и копоти, иногда вспыхивает что-то… Одни забавы!
   — В следующий раз прихвати мне тех порошков, которые он изготовил, и копоти соскобли с коготок. Проверить нужно…
   — Будет сделано, хозяин.
   — А про Владия слышал их разговоры?
   — Не без этого. По настоянию Ареса князь Климога по городам и селеньям всем своим 'соглядатаям приказ дал искать самозванцев, посулил награду за поимку. Пока награду ту никто не получил, хотя желающих среди отребья всякого предостаточно. Колдун постоянно Климоге напоминает, что главное для них — княжича изловить. Климога сердится, говорит, будто его люди давно бы мальчишку нашли, если б жив был. Однако, похоже, какой-то след или зацепочка у колдуна имеется, поскольку он вдруг велел особо прощупать всех, кто на берегах Чурань-реки живет, и начал проявлять большой интерес к речным разбойникам.
   После этих слов чародей глубоко задумался. Ведь если Черный колдун догадался о том, кем на самом деле был колченогий мужик из корчмы, то отыскать княжича рано или поздно он сумеет. Конечно, речных разбойников за здорово живешь не обломать, да иные из них больно до злата-серебра охочи. Нужных найдет, кто про Владия знает, одного-другого перекупит — сами ему княжича доставят. Эх, не подсказать, не посоветовать Владию, что беда близко! Был бы заветный перстень с голубым аметистом при княжиче, может, не так тревожно было бы сейчас старику чародею. Но либо потерял его Владий, либо убрал куда от себя подальше, только молчит перстень, не слышно давно его голоса… И ничего не поделаешь здесь, вновь приходится на Перуна. уповать и на добрых людей надеяться.
   Отогнав тяжелые мысли, Белун вернулся к расспросам о делах Ареса и Климоги. Солнце уже над горами взошло и лучи его дальний лес озарили, когда чародей, выяснив все подробности у своего разведчика (у того от усталости, от долгого ли рассказа, от вина ли выпитого даже язык заплетаться стал), наконец поднялся с кресла и сказал:
   — Молодец, Филимон. Спасибо тебе за службу. Сейчас поешь, попей, отдыхать иди. Ночью вновь тебе путь дальний.
   — Эт-т куда еще, хозяин лас-сковый? — вскинулся Филимон. — Разве нельзя хотя бы, ну, на три-четтыре денька задержаться?
   — Нельзя, Филька. Не время сейчас в покое нежиться. К вечеру я послания собратьям-чародеям напишу, полетишь с ними к Добрану в Ильмерское княжество в Ладанею к Зареме и Гвидору, к Алатыру на реку Эридань. Они остальных сами оповестят. Сердцем чувствую — большие труды нас всех ожидают.
   С этими словами, не обращая внимания на подчеркнуто тяжкие вздохи Филимона, он вышел из комнаты.
   В рассказе разведчика насторожила и встревожила Белуна прежде всего та активность, с которой Черный колдун начал осуществлять свои дела. Похоже, что верный слуга Триглава послан в Синегорье не столько для исправления ошибок скаредного и самовлюбленного Климоги, сколько для подготовки чего-то более важного.
   Двенадцать чародеев совместными действиями смогли сдержать первый натиск Злой Силы, заставили ее в Синегорье увязнуть, перекрыли на какой-то срок пути в соседние княжества. Не обошлось без ошибок и неудач: в Борее обратил Триглав многие кланы себе в услужение, в Рифейских горах второй год кровавый урожай собирает. Однако в целом тот план, который был принят чародейским синклитом шесть лет назад, пока себя оправдывал.
   И вот новые напасти близятся. Какие, где, с какой стороны? На эти вопросы только сам Триглав ответы знает. Самое же худое и горькое в том состоит, что княжич еще слишком юн и неопытен, что не ведает он пути своего, а помочь ему и от беды уберечь даже Белун не в силах.

6. Побег

   Раны очень скоро затянулись. То ли не были так серьезны, как сперва показалось, то ли и здесь проявила себя удивительная способность Владия невероятно быстро восстанавливать силы и здоровье. Через пять дней после схватки с Кабаном, закончившейся столь неожиданно для всех, кто ее требовал, он и Ждан вновь сидели на своем излюбленном месте возле ручья. Оба уже знали о предстоящем набеге на рыбацкое поселение, в котором по приказу Протаса должны будут принять участие. Ждан откровенно радовался возможности проявить себя, показать сотоварищам свою молодецкую удаль. Владий, напротив, был задумчив и хмур.