Страница:
— Кстати, собрат, мы уже слышали, что ты посвятил его в эти самые Стражи, — обратился к Белуну Гвидор. — Однако даже толком не знаем, кто они такие.
— Не я посвятил, а Перун. Я лишь отыскал его в Книге Судеб и стал проводником к Пещере Посвященных, — пояснил Белун. — Во многих мирах живут Посвященные, по-разному их называют: стражами, хранителями, хроноторами… Каждый мир находит свое более или менее удачное имя для подобных людей. Я называю их GENIUS, хотя такое определение тоже грешит неточностью. Когда возводится прекрасный дворец, зодчий всегда кладет в его основание особый — самый тяжелый и крепкий — краеугольный камень. В противном случае все сооружение может развалиться при первом же толчке стихийных сил…
— Ничего не понимаю! — не выдержал Алатыр. —Мы что, испытание по зодчеству проходим?
— Замолчи! — коротко осадила его Зарема. Не обращая внимания на эту перепалку, Белун продолжил:
—Таким краеугольным камнем для каждого человеческого мира является Страж Времени. Именно он своими поступками, своей властью, творчеством, иной раз одними лишь идеями заставляет вращаться колесо Истории. В нем словно воплощается единение физических и духовных составляющих каждой эпохи. Это очень трудно растолковать словами… Но поверьте, что без таких людей мир был бы обречен на вырождение.
— Если трудно словами, почему бы не использовать наше прямое магическое общение. — предложил Добран.
— Я не возражаю, — ответил Белун. — Хотя и не уверен, что даже на мысленном уровне сумею объяснить значение Стражей Времени. И все-таки давайте попробуем.
Встав в круг в центре зала,, чародеи вытянули вперед руки и сцепились между собой мизинцами. Белун произнес короткое — в одну фразу — заклинание, тут же над их головами засверкали радужные всполохи света. Пламя в очаге вздрогнуло и застыло, окаменев. Стороннему наблюдателю могло показаться, что суть вещей в один миг изменилась на полную свою противоположность: огонь обратился в камень, твердые тела стали прозрачными, воздух остекленел… Но длилось все это не дольше, чем взмах птичьего крыла. С тяжелым вздохом чародей Овсень выпал из общего круга и, покачиваясь на нестойких ногах, кое-как доплелся до своего кресла. Зарема быстро поднесла к его губам серебряный кубок с медовухой, заставила сделать большой глоток.
— Молод ты еще, Овсеюшка!.. Должен был бы сказать нам, что пока не очень хорошо умеешь вести беседу на столь глубоком мысленном уровне. Отдышись, милый, отдохни.
— Моя вина, — склонил голову Белун. — Не подумал, что кто-то из вас рискнет мои барьеры взломать.
— А кто мог подумать? — усмехнулся Добран, почесывая седую бороду. — Я, например, после первой же твоей заглушки предпочел в сторону отойти: уж больно сердитой она оказалась. Овсень молод еще, твои запреты его лишь раззадорили — вот и сунулся куда не следует.
— И получил по мозгам! — усмехнулся Алатыр.
— Не злобствуй, Алатырка! — сердито одернула его Зарема. — Сам-то не лучше. Почуяла я твои прощупывания, не сомневайся! Овсею просто первому досталось, а вторым ты, пожалуй, оказаться мог. Верно?
— Да ладно, чего там, — смутился Алатыр. — Ты объясни лучше, почему Белун, согласившись на прямое магическое общение, все же барьеры выставил? Допустимо ли это среди собратьев?
—Я отвечу, — резко подал голос Белун.-Хотя думал, что примера с Овсенем вполне достаточно. Неужели вы столь самоуверенны, что готовы считать подвластными себе любые знания? Неужели не боитесь превысить силы свои?! Вторгаясь в то, что могущественнее вас, постарайтесь хотя бы задуматься о смысле вторжения! Зачем вам мое сокровенное? Зачем вы так хотите познать то, что непознаваемо?
— Постой, Белун! — вскричал Алатыр. — Почему ты ставишь себя над нами? Не гордыня ли в тебе взыграла? Ведь ты скрываешь нечто важное для всех нас.Разве нет?
— Внимание, собратья! Прошу тишины. — Голос Заремы был услышан всеми, хотя слова не произносились вслух.
— Мне кажется, что кто-то посторонний хочет проникнуть в наш круг.
— Да, я тоже почувствовал осторожные прощупывания чужого, — мысленно подтвердил Белун. — Он где-то рядом, но стены Замка ему не удалось преодолеть.
— Может быть, это Калин шлет весточку? — с надеждой подал свою мысль Алатыр.
Белун отрицательно покачал головой. Чародей Калин две луны назад отправился на остров Раха — убедиться, что Злая Сила еще не перекинулась за пределы Борейского моря. С тех пор от него ни слуху ни духу. Однако незримый луч, пытавшийся пройти сквозь заговоренные стены Белого Замка, не мог быть послан Калином, ибо это был черный луч. Такой порождают лишь колдуны, владеющие тайнами Черной магии, либо сам Триглав.
— Как поступим, Собратья? — спросил Гвидор. Даже в мыслях его сквозила серьезная озабоченность. — Не исключено, что чужой все-таки найдет прореху в защите Замка, ведь подобное уже случалось. Если это сейчас повторится, мы даже на мысленном уровне не сможем продолжать беседу без опасения, что нас подслушивают.
— Хорошо, — согласился Белун. — Сейчас сделаем вид, что ничего не заметили, и быстренько закруглим разговор. После вашего ухода я тщательно обследую Замок, проверю надежность всех ключевых заклятий. А вы проследите, не увяжется ли чужой за кем-то из вас. И будьте осторожны. Вдруг он какую-нибудь западню готовит? О дне нашей новой встречи я вам сообщу позже.После этого мгновенного обмена мыслями Белун спокойным голосом произнес:
— Мы все устали, собратья. Нынче пора расходиться, а через две-три луны встретимся вновь, если будет нужда. При этих словах Добран получил от него послание, «которое словесно можно было бы выразить так:
ФОТИЙ… УГОВОРИ… НЕЛЬЗЯ БОЛЬШЕ МЕДЛИТЬ… ДРУЖИНЕ ПОРА ВЫСТУПАТЬ…
Зарема уловила лишь слабый отголосок этого сообщения, но сразу поняла его суть. Поэтому бросила Гвидору: ПРИКРОЙ АЛАТЫРА… ПУСТЬ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ЗАМОСТЬЕ… РАЗВЕДАЕТ ОБСТАНОВКУ…
Овсень, восстановив наконец свои силы, но пока не осмеливаясь вмешиваться в мысленный разговор собратьев, спросил у Белуна:
— Верно ли я понял, что Владигор бессмертен?
— Да нет же! — с досадой ответил ему чародей, одновременно вслушиваясь в пространство зала. Не обнаружив признаков черного луча, решил продолжить:
— В физическом отношении он почти не отличается от обычных людей. Владигор может погибнуть, однако даже обстоятельства его смерти будут иметь огромное значение для последующего развития этого мира. И он обязательно возродится — в иной ипостаси, в других эпохах. Правда, с условием того, что сможет достичь определенных вершин духа уже в своем первом — сегодняшнем — воплощении. Это понятно?
— Почти, — кивнул Овсень. — Дозволь последний вопрос: знает ли Владигор истинную суть своего предназначения?
Белун отрицательно покачал головой, одновременно выставив сильнейший заслон в своем сознании. Он умолчал о том, что вырождение грозит прежде всего чародейскому искусству, что поражение Владигора равнозначно их гибели… Намекни он на такой исход, как повели бы себя собратья? Нет, он не боялся предательства. Но смогли бы они бороться с Триглавом с прежней мощью зная, что зависят от простых человеческих слабостей? Ведь Владигор был всего-навсего человеком, хотя и посвященным в Стражи Времени…
Чародеи покидали Белый Замок привычными для себя способами. Только на сей раз, хотя внешне и сохраняли полное спокойствие, внутренне были напряжены и готовы к любым неожиданностям.
Гвидор, вполголоса беседуя с Алатыром о достоинствах ладанейских и недостатках савроматских жеребцов, вышел с ним на ажурный балкончик у сверкающего шпиля Аметистовой башни. Чуть помедлив, он с якобы небрежной силой разломил пространственный объем под ними. В то же мгновение оба чародея исчезли — и вновь появились уже на берегу искусственного озера, охраняемого крепкими стенами Золотого Замка Гвидора. Отсюда Алатыр, поблагодарив Гвидора за помощь, перенесся в неприметную избу на окраине Замостья. Если за ним и попытался увязаться чужой, то теперь уж наверняка сбился со следа.
Добран сразу, не прибегая к подобным хитростям, отправился на берег Аракоса — в ильмерский надел воеводы Фотия. Ильмер был его чародейской вотчиной. Так ему ли, почитателю Сварога, на своей же земле кого-то остерегаться? Пусть только посмеет вынюхивать да разведывать — быстро узнает, что Добран не всегда имени своему соответствует! Внимательно прослушав окружающее пространство, старый чародей гордо вскинул голову: нет, как он и думал, чужой не решился за ним последовать.
Зарема и Овсень расстались у ворот Белого Замка.
Молодой чародей был изрядно смущен той бестактностью, которую допустил во время прямого магического общения, хотя старательно делал вид, что ничего особенного не случилось. В конце концов, Белун тоже не совсем прав: мог бы предупредить, что собратья не должны пытаться проникнуть сквозь поставленные в его сознании заслоны… Зарема прекрасно догадывалась о чувствах, которые испытывал Овсень, и понимала, что более всего он хотел бы сейчас побыть один. Поэтому, хотя состояние молодого собрата продолжало ее беспокоить, не стала навязываться в провожатые. В ответ на его холодновато-учтивый прощальный поклон она улыбнулась и, махнув рукой, мгновенно перенеслась в свои лесные чертоги. Позднее Зарема не раз корила себя за эту поспешность…
Овсень с облегчением вздохнул и произнес формулу возвращения. Но вдруг оказался в совершенно чуждом для себя месте — среди каменных руин какого-то древнего и непонятного сооружения, омываемых свинцовыми волнами. Он стоял на самом краю гранитного уступа, обрывающегося над океанской бездной. Чьи это были владения и почему его сюда занесло? Нахмурившись, Овсень повторил заклинание, стараясь не допустить новой ошибки. Удар черной молнии был ему ответом… Вслед за ударом разразился дикий хохот, который сразу объяснил чародею его положение.
— Проклятый Злыдень? Ты решил захватить меня, чтобы…
Договорить он не смог: ледяные оковы замкнули его уста, незримая плеть хлестнула по груди и удавкой обвила горло.
Собрав все свои силы, чародей кончиками сведенных Дорогой пальцев начертал в воздухе пылающий символ освобождения — круг, рассеченный волнистой линией.
Несколько мгновений Овсеню казалось, что вот-вот он вырвется, одолев железную хватку Злыдня. Он даже ощутил, как дрогнула гранитная скала под его ногами. Однако пылающий символ быстро поблек, а затем окончательно растаял, будто ученический рисунок, стертый с прибрежного песка безжалостной океанской волной.
И тут же его пронзила новая боль — ни с чем не сравнимая, поскольку она была гораздо страшнее телесных мук. Овсень почувствовал, как холодные когтистые щупальца Злыдня начинают проникать в потаенные глубины его мозга. Он отчаянно сопротивлялся этому вторжению, но понимал тщетность своей борьбы. Еще немного — и Злыдень полностью овладеет им. Все намерения чародейского синклита станут известны Злой Силе, и что тогда спасет Братские княжества? И разве не самым ужасным позором будет навеки запятнано его имя?
— Не бывать этому! — Овсень возопил на всех мысленных уровнях, доступных ему. — Нет! Нет!..
Вероятно, этот безумный вопль оказался столь мощным и неудержимым, что даже Злыдень, почти завладевший сознанием чародея, на какое-то время был оглушен — и ослабил жестокую ледяную хватку.
— Прости меня, Сварожич, — прохрипел Овсень свои предсмертные слова, обращенные к богу.
И без раздумий шагнул с высокой скалы в океанскую бездну.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1. Падение Удока
— Не я посвятил, а Перун. Я лишь отыскал его в Книге Судеб и стал проводником к Пещере Посвященных, — пояснил Белун. — Во многих мирах живут Посвященные, по-разному их называют: стражами, хранителями, хроноторами… Каждый мир находит свое более или менее удачное имя для подобных людей. Я называю их GENIUS, хотя такое определение тоже грешит неточностью. Когда возводится прекрасный дворец, зодчий всегда кладет в его основание особый — самый тяжелый и крепкий — краеугольный камень. В противном случае все сооружение может развалиться при первом же толчке стихийных сил…
— Ничего не понимаю! — не выдержал Алатыр. —Мы что, испытание по зодчеству проходим?
— Замолчи! — коротко осадила его Зарема. Не обращая внимания на эту перепалку, Белун продолжил:
—Таким краеугольным камнем для каждого человеческого мира является Страж Времени. Именно он своими поступками, своей властью, творчеством, иной раз одними лишь идеями заставляет вращаться колесо Истории. В нем словно воплощается единение физических и духовных составляющих каждой эпохи. Это очень трудно растолковать словами… Но поверьте, что без таких людей мир был бы обречен на вырождение.
— Если трудно словами, почему бы не использовать наше прямое магическое общение. — предложил Добран.
— Я не возражаю, — ответил Белун. — Хотя и не уверен, что даже на мысленном уровне сумею объяснить значение Стражей Времени. И все-таки давайте попробуем.
Встав в круг в центре зала,, чародеи вытянули вперед руки и сцепились между собой мизинцами. Белун произнес короткое — в одну фразу — заклинание, тут же над их головами засверкали радужные всполохи света. Пламя в очаге вздрогнуло и застыло, окаменев. Стороннему наблюдателю могло показаться, что суть вещей в один миг изменилась на полную свою противоположность: огонь обратился в камень, твердые тела стали прозрачными, воздух остекленел… Но длилось все это не дольше, чем взмах птичьего крыла. С тяжелым вздохом чародей Овсень выпал из общего круга и, покачиваясь на нестойких ногах, кое-как доплелся до своего кресла. Зарема быстро поднесла к его губам серебряный кубок с медовухой, заставила сделать большой глоток.
— Молод ты еще, Овсеюшка!.. Должен был бы сказать нам, что пока не очень хорошо умеешь вести беседу на столь глубоком мысленном уровне. Отдышись, милый, отдохни.
— Моя вина, — склонил голову Белун. — Не подумал, что кто-то из вас рискнет мои барьеры взломать.
— А кто мог подумать? — усмехнулся Добран, почесывая седую бороду. — Я, например, после первой же твоей заглушки предпочел в сторону отойти: уж больно сердитой она оказалась. Овсень молод еще, твои запреты его лишь раззадорили — вот и сунулся куда не следует.
— И получил по мозгам! — усмехнулся Алатыр.
— Не злобствуй, Алатырка! — сердито одернула его Зарема. — Сам-то не лучше. Почуяла я твои прощупывания, не сомневайся! Овсею просто первому досталось, а вторым ты, пожалуй, оказаться мог. Верно?
— Да ладно, чего там, — смутился Алатыр. — Ты объясни лучше, почему Белун, согласившись на прямое магическое общение, все же барьеры выставил? Допустимо ли это среди собратьев?
—Я отвечу, — резко подал голос Белун.-Хотя думал, что примера с Овсенем вполне достаточно. Неужели вы столь самоуверенны, что готовы считать подвластными себе любые знания? Неужели не боитесь превысить силы свои?! Вторгаясь в то, что могущественнее вас, постарайтесь хотя бы задуматься о смысле вторжения! Зачем вам мое сокровенное? Зачем вы так хотите познать то, что непознаваемо?
— Постой, Белун! — вскричал Алатыр. — Почему ты ставишь себя над нами? Не гордыня ли в тебе взыграла? Ведь ты скрываешь нечто важное для всех нас.Разве нет?
— Внимание, собратья! Прошу тишины. — Голос Заремы был услышан всеми, хотя слова не произносились вслух.
— Мне кажется, что кто-то посторонний хочет проникнуть в наш круг.
— Да, я тоже почувствовал осторожные прощупывания чужого, — мысленно подтвердил Белун. — Он где-то рядом, но стены Замка ему не удалось преодолеть.
— Может быть, это Калин шлет весточку? — с надеждой подал свою мысль Алатыр.
Белун отрицательно покачал головой. Чародей Калин две луны назад отправился на остров Раха — убедиться, что Злая Сила еще не перекинулась за пределы Борейского моря. С тех пор от него ни слуху ни духу. Однако незримый луч, пытавшийся пройти сквозь заговоренные стены Белого Замка, не мог быть послан Калином, ибо это был черный луч. Такой порождают лишь колдуны, владеющие тайнами Черной магии, либо сам Триглав.
— Как поступим, Собратья? — спросил Гвидор. Даже в мыслях его сквозила серьезная озабоченность. — Не исключено, что чужой все-таки найдет прореху в защите Замка, ведь подобное уже случалось. Если это сейчас повторится, мы даже на мысленном уровне не сможем продолжать беседу без опасения, что нас подслушивают.
— Хорошо, — согласился Белун. — Сейчас сделаем вид, что ничего не заметили, и быстренько закруглим разговор. После вашего ухода я тщательно обследую Замок, проверю надежность всех ключевых заклятий. А вы проследите, не увяжется ли чужой за кем-то из вас. И будьте осторожны. Вдруг он какую-нибудь западню готовит? О дне нашей новой встречи я вам сообщу позже.После этого мгновенного обмена мыслями Белун спокойным голосом произнес:
— Мы все устали, собратья. Нынче пора расходиться, а через две-три луны встретимся вновь, если будет нужда. При этих словах Добран получил от него послание, «которое словесно можно было бы выразить так:
ФОТИЙ… УГОВОРИ… НЕЛЬЗЯ БОЛЬШЕ МЕДЛИТЬ… ДРУЖИНЕ ПОРА ВЫСТУПАТЬ…
Зарема уловила лишь слабый отголосок этого сообщения, но сразу поняла его суть. Поэтому бросила Гвидору: ПРИКРОЙ АЛАТЫРА… ПУСТЬ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ЗАМОСТЬЕ… РАЗВЕДАЕТ ОБСТАНОВКУ…
Овсень, восстановив наконец свои силы, но пока не осмеливаясь вмешиваться в мысленный разговор собратьев, спросил у Белуна:
— Верно ли я понял, что Владигор бессмертен?
— Да нет же! — с досадой ответил ему чародей, одновременно вслушиваясь в пространство зала. Не обнаружив признаков черного луча, решил продолжить:
— В физическом отношении он почти не отличается от обычных людей. Владигор может погибнуть, однако даже обстоятельства его смерти будут иметь огромное значение для последующего развития этого мира. И он обязательно возродится — в иной ипостаси, в других эпохах. Правда, с условием того, что сможет достичь определенных вершин духа уже в своем первом — сегодняшнем — воплощении. Это понятно?
— Почти, — кивнул Овсень. — Дозволь последний вопрос: знает ли Владигор истинную суть своего предназначения?
Белун отрицательно покачал головой, одновременно выставив сильнейший заслон в своем сознании. Он умолчал о том, что вырождение грозит прежде всего чародейскому искусству, что поражение Владигора равнозначно их гибели… Намекни он на такой исход, как повели бы себя собратья? Нет, он не боялся предательства. Но смогли бы они бороться с Триглавом с прежней мощью зная, что зависят от простых человеческих слабостей? Ведь Владигор был всего-навсего человеком, хотя и посвященным в Стражи Времени…
Чародеи покидали Белый Замок привычными для себя способами. Только на сей раз, хотя внешне и сохраняли полное спокойствие, внутренне были напряжены и готовы к любым неожиданностям.
Гвидор, вполголоса беседуя с Алатыром о достоинствах ладанейских и недостатках савроматских жеребцов, вышел с ним на ажурный балкончик у сверкающего шпиля Аметистовой башни. Чуть помедлив, он с якобы небрежной силой разломил пространственный объем под ними. В то же мгновение оба чародея исчезли — и вновь появились уже на берегу искусственного озера, охраняемого крепкими стенами Золотого Замка Гвидора. Отсюда Алатыр, поблагодарив Гвидора за помощь, перенесся в неприметную избу на окраине Замостья. Если за ним и попытался увязаться чужой, то теперь уж наверняка сбился со следа.
Добран сразу, не прибегая к подобным хитростям, отправился на берег Аракоса — в ильмерский надел воеводы Фотия. Ильмер был его чародейской вотчиной. Так ему ли, почитателю Сварога, на своей же земле кого-то остерегаться? Пусть только посмеет вынюхивать да разведывать — быстро узнает, что Добран не всегда имени своему соответствует! Внимательно прослушав окружающее пространство, старый чародей гордо вскинул голову: нет, как он и думал, чужой не решился за ним последовать.
Зарема и Овсень расстались у ворот Белого Замка.
Молодой чародей был изрядно смущен той бестактностью, которую допустил во время прямого магического общения, хотя старательно делал вид, что ничего особенного не случилось. В конце концов, Белун тоже не совсем прав: мог бы предупредить, что собратья не должны пытаться проникнуть сквозь поставленные в его сознании заслоны… Зарема прекрасно догадывалась о чувствах, которые испытывал Овсень, и понимала, что более всего он хотел бы сейчас побыть один. Поэтому, хотя состояние молодого собрата продолжало ее беспокоить, не стала навязываться в провожатые. В ответ на его холодновато-учтивый прощальный поклон она улыбнулась и, махнув рукой, мгновенно перенеслась в свои лесные чертоги. Позднее Зарема не раз корила себя за эту поспешность…
Овсень с облегчением вздохнул и произнес формулу возвращения. Но вдруг оказался в совершенно чуждом для себя месте — среди каменных руин какого-то древнего и непонятного сооружения, омываемых свинцовыми волнами. Он стоял на самом краю гранитного уступа, обрывающегося над океанской бездной. Чьи это были владения и почему его сюда занесло? Нахмурившись, Овсень повторил заклинание, стараясь не допустить новой ошибки. Удар черной молнии был ему ответом… Вслед за ударом разразился дикий хохот, который сразу объяснил чародею его положение.
— Проклятый Злыдень? Ты решил захватить меня, чтобы…
Договорить он не смог: ледяные оковы замкнули его уста, незримая плеть хлестнула по груди и удавкой обвила горло.
Собрав все свои силы, чародей кончиками сведенных Дорогой пальцев начертал в воздухе пылающий символ освобождения — круг, рассеченный волнистой линией.
Несколько мгновений Овсеню казалось, что вот-вот он вырвется, одолев железную хватку Злыдня. Он даже ощутил, как дрогнула гранитная скала под его ногами. Однако пылающий символ быстро поблек, а затем окончательно растаял, будто ученический рисунок, стертый с прибрежного песка безжалостной океанской волной.
И тут же его пронзила новая боль — ни с чем не сравнимая, поскольку она была гораздо страшнее телесных мук. Овсень почувствовал, как холодные когтистые щупальца Злыдня начинают проникать в потаенные глубины его мозга. Он отчаянно сопротивлялся этому вторжению, но понимал тщетность своей борьбы. Еще немного — и Злыдень полностью овладеет им. Все намерения чародейского синклита станут известны Злой Силе, и что тогда спасет Братские княжества? И разве не самым ужасным позором будет навеки запятнано его имя?
— Не бывать этому! — Овсень возопил на всех мысленных уровнях, доступных ему. — Нет! Нет!..
Вероятно, этот безумный вопль оказался столь мощным и неудержимым, что даже Злыдень, почти завладевший сознанием чародея, на какое-то время был оглушен — и ослабил жестокую ледяную хватку.
— Прости меня, Сварожич, — прохрипел Овсень свои предсмертные слова, обращенные к богу.
И без раздумий шагнул с высокой скалы в океанскую бездну.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
СВОБОДНАЯ СИЛА
У погоста завоет собака, серый филин взлетит не спеша… Треснет мрамор — и выйдет из мрака неприкаянная душа.
Никого из живых не встревожив на своем неоглядном пути, не встречая родных и похожих, в даль иную она полетит.
Не в лучах золотого светила, не в изрубленных ядрах комет — полетит как свободная сила, не имеющая примет.
Станут звезды яснее и ближе. И тогда, замерев у окна, к небу взор подниму и увижу — как божественно светит она!
Синегорские Летописания», Книга Посвященных, Ш. Трактат о звездах (современное переложение)
1. Падение Удока
Владигор и сам не ожидал, что за каких-нибудь три десятка дней его ватага увеличится до пяти сотен бойцов. Впрочем, все они вряд ли могли всерьез называться бойцами, поскольку большинство умели орудовать лишь вилами и косами. В крепких мужицких руках, между прочим, тоже весьма грозное оружие… Но можно ли с ним выступить против прекрасно подготовленных и отлично вооруженных борейцев? Выхода он не видел, кроме единственного — быстрейшее нападение!
Самым удивительным было то, что Климога пока не предпринял никаких действий против обнаглевшей черни, появившейся буквально у него в подбрюшье. Возможно ли было, что просто не знал?
Размышляя над всем этим, Владигор нередко поглядывал на аметистовый перстень, пылающий на безымянном пальце. Однако упрямо не желал прибегать к его помощи. Уж если, находясь в плену, считал, что обязан справиться сам, то сейчас и подавно должен это сделать. Хотя, например, возможности Фильки-разведчика были бы нынче как нельзя кстати…
Ватага стояла в одной ночи пути от Удока, когда появились первые свидетельства того, что Климоге все же кое-что о них известно. В плен был захвачен гонец, отправленный удокским наместником Мизей в Ладор с невразумительной грамотой о появившихся в окрестных лесах многочисленных разбойниках.
Мизя не просил помощи, а лишь испрашивал дозволения вздергивать бунтарей на березах без суда и разбирательства.
Из сообщения наместника становилось ясно, что Климога хотел узнать о происходящем в окрестностях Удока, в частности, не слышал ли Мизя об исчезнувшем вместе с богато груженной ладьей замостьинском Зотии? Мизя, конечно, ничего о ладье не слыхал, однако не исключал возможности ее разграбления на Чурань-реке.
В своих силах он был абсолютно уверен, считая, что достаточно пройтись с крепким борейским отрядом по близлежащим деревенькам — и порядок будет наведен. Может, что и про Зотия вызнать удастся.
Зачитав грамоту перед ватагой, княжич спросил:
— Кто желает на березах болтаться? Нет таковых? Что ж, друга, выступаем сегодня же! А завтра посмотрим, чьи ноги будут дергаться над землей!..
Воинственными криками ватага поддержала решение своего предводителя. Люди давно рвались в битву ненавистными иноземцами, хотя понимали, что многих из них она может стать последней.
Владигор собрал короткое совещание сотников на борту бывшей борейской ладьи и изложил им свой дерзкий план захвата крепости.
— Две сотни — Третьяка и Саввы — поднимутся левым берегом Звонки. К утру им надлежит выйти к предместью Удока, но ничего более не предпринимать до моего сигнала. По правому берегу и со всей возможной скрытностью пойдет сотня Горбача. В предрассветном тумане они вплавь переберутся на удокскую пристань и захватят ее, дабы не позволить борейцам сбежать из крепости по реке. Они же первыми ворвутся в западные крепостные ворота.
— Как мы откроем их, князь? — удивился Горбач. — Не голыми же руками взламывать! Нет ни лестниц, ни «быков», ни метательных орудий…
Владигор усмехнулся:
— Тебе не придется ломать их. Горбач. Наместник Мизя сам распахнет ворота, встречая долгожданного Зотия. Вот на этой посудине, под флагом Замостья и с разнаряженным Зотием на палубе мы с первыми же проблесками зари причалим к Удоку. Зря, что ли, столько дней кормим нашего поросеночка? Пусть теперь хлеб отработает… На ладье сам пойду. Полусотню ветеранов в борейские латы оденем, привратную стражу для тебя. Горбач, перебьем. А уж дальше ты не плошай. Ясно?
— А мне в обозе плестись? — сердито спросил Ждан.
— И для тебя дело есть, не волнуйся. Когда Третьяк и Савва начнут брать восточные ворота, ты со своей сотней, в драку не вмешиваясь, пройдешь к Лебяжьему порогу и встанешь там по обеим берегам Звонки. И чтобы ни единая душа мимо твоего заслона в Ладор не просочилась!
— Переплут меня забери! — вспылил Ждан. — Все биться будут, а я сложа руки сидеть?
— Ерунду говоришь! По-твоему, Мизя полный дурак? Как только сообразит, что ватага уже внутри крепости орудует, сразу в Ладор кинется. И будут в его отряде лучшие воины. Мне их в крепости не сдержать, обязательно прорвутся. Вот ты их и встретишь, поскольку другой дороги в Ладор из Удока нет, кроме как мимо Лебяжьего порога. Ну, если, конечно, в Заморочный лес не сунутся, в чем я очень сомневаюсь.
Разработав план предстоящего сражения до мельчайших подробностей, сотники отправились поднимать людей в поход. Едва стемнело, как Владигору сообщили: отряды Саввы и Третьяка двинулись на Удок, сотня Горбача переправляется через Звонку, ладья готова к отплытию.
Выйдя на палубу, Владигор отдал команду, и гребцы разом налегли на весла. Черное покрывало неба, усыпанное крупными самоцветами звезд, распростерлось над ним. Княжич мысленно обратился к своему небесному покровителю, ни о чем не моля его, но лишь призывая не отворотить божественного взора от многострадального Синегорья в день первой битвы за Свободу, Правду и Совесть.
Падающая звезда прочертила вдруг мгновенный след по небосклону — и Владигор постарался уверить себя, что это сам Перун подал ему добрый знак…
Крепость Удок, хотя и не могла равняться с Ладором, представляла собой весьма внушительное сооружение. Внешняя стена, точнее, высокий частокол из сосновых стволов, окружая ее с трех сторон, оставлял сравнительно незащищенными лишь причалы на берегу Звонки. Однако внутренняя стена, сложенная из камня, являлась уже гораздо более надежной защитой. Попасть за нее можно было только по подъемному мосту, к которому почти вплотную подступали деревянные причалы.
Восточные и северные ворота пропускали лишь за сосновый частокол, а далее всякий, явившийся в Удок посуху, должен был продвигаться в узком пространстве меж двух крепостных стен — под строгим присмотром стражников — все к тому же подъемному мосту. Правда, существовали еще две крошечные железные дверцы, за которыми скрывались лестницы, ведущие в сторожевые башни. Но врываться в крепость через эти проходы было бы нелепо: два-три хороших латника с легкостью удержат здесь натиск целого отряда нападающих.
В общем, наместник Мизя с полным основанием мог считать свою крепость неприступной. Тем более что в его распоряжении находились три сотни наемников и полусотня из личной дружины князя Климоги. Дружинникам он в последнее время не слишком доверял, полагая, что в душе они сочувствуют бунтарям из окрестных деревушек. Поэтому полусотню предпочитал держать вне крепостных стен, велев ей охранять речные причалы.
Так и получилось, что первыми приближающуюся к Удоку ладью заметили дружинники — и чуть было не подняли тревогу.
Они сразу определили, что ладья борейская. Но откуда ее принесло? Еще не забылась история пятилетней давности, когда взбунтовавшиеся борейцы — здесь же, в Удоке! — перекрыли все пути к Ладору от Чурань-реки, дабы выбить из Климоги плату за службу. Ох, покуролесили они тогда вволю!.. Князь едва откупиться смог. Тех наемников услали на восточные земли с кочевниками биться. Не возвращаются ли нынче?
Громоздкая ладья, с трудом преодолевая встречное течение реки, медленно надвигалась из предутреннего тумана. Послав человека будить наместника Мизю, караульный десятник подумывал уже о том, что надо бы призвать к оружию борейцев, дрыхнущих за крепостными стенами. Останавливало его лишь то, что ладья была одна. Да и станут ли борейцы от своих же Удок защищать, если, конечно, их соплеменники действительно возымели вдруг дурные намеренья? Нет, пусть лучше Мизя сам на пристань явится и сам во всем разберется.
Отложив в сторону тяжелую колотушку, которой только что собирался ударить в медное било, десятник велел своим людям приготовить луки к стрельбе, но этим пока и ограничился.
Ладья приближалась к главному причалу довольно странным образом, словно кормчий совершенно не знал здешней воды. Сперва продвинулась излишне вверх по реке, будто намереваясь вообще миновать Удок без остановки, затем стала все же подплывать к причалу.
Откуда было знать десятнику, что кормчий затеял столь замысловатые действия с единственной целью — скрыть корпусом ладьи от глаз крепостной стражи воинов, вплавь перебирающихся в это время с поросшего густым березняком правого берега Звонки к левобережной пристани…
Клочья тумана, крадущегося над рекой, наконец раздвинулись настолько, что десятник сумел разглядеть флаг над мачтой и человека, стоящего на ладейном носу. Флаг с изображением оленя на фоне пылающего костра означал, что ладья принадлежит наместнику Замостья. А человек в роскошном кафтане на лисьем меху — уж не пропавший ли Зотий? Судя по малому росту и большому брюху, он самый!
Все сомнения исчезли, когда ладья тяжеловесно прижалась к причалу и утреннюю тишину порушила визгливая ругань любимчика князя Климоги:
— Почему, едрена плешь, никто не встречает владыку Замостья?! Что за лучники по мосткам прячутся? Кто я вам, купчишка безродный?..
— Не гневайся, господин, — поспешил выбежать к нему десятник, снимая на ходу шапку. — Уже послано за наместником Мизей, сейчас прибудет. Не чаяли мы дождаться тебя…
— Ладно, — прервал его извинения Зотий. — Промерз я нынче, веди в крепость, к очагу поближе. И посмотри, кого привез — самозванца, что себя за князя выдавал! Славный подарочек будет Климоге, а?
Из-за спины наместника по шатким сходням в окружении дюжины угрюмых латников сошел рослый, плечистый молодой человек, лицом очень похожий на бывшего князя. Десятник, когда-то самолично встречавшийся со Светозором, даже вздрогнул от неожиданности. Не знай он твердо, что и князь, и отпрыск его погибли, бросился бы сейчас приветствовать подлинного властителя Синегорья!
На крошечный балкончик главной караульной башни торопливо вышел наместник Мизя. Голова его жутко трещала с похмелья, глаза с трудом могли видеть происходящее.
— Какого лешего принесло? — зарычал он сверху вниз.
— Я тебе сейчас покажу какого!.. Опускай мост, старый пьянчуга! Не узнаешь разве?
Протерев заспанные очи, Мизя радостно возопил:
— — Зотий, клянусь Велесом! Откуда, каким ветром? А я намедни отписал князю, что ведать Не ведаю, куда ты запропал! Эй, люди, живо пропустить дружка моего любезного!..
Со ржавым скрипом заработали старые шестерни подъемного механизма. Многопудовые ворота поползли вверх, а навесной деревянный мост одновременно стал опускаться над искусственным каналом, разделяющим пристань и крепость.
Собираясь уже сойти с башни, чтобы обнять своего давнего приятеля, Мизя обратил внимание на статного парня, окруженного борейской охраной Зотия.
— Кто там с тобой?
— Потерпи, милейший, — широко улыбнулся ему Зотий. — Сейчас все сам узнаешь.
Первым заподозрил неладное караульный десятник. То ли физиономии «борейцев» показались не вполне иноземными, то ли вооруженный до зубов карлик (меч явно не по росту, затейливый охотничий нож и кинжал на поясе да еще короткая булава в руке) рядом с пленником выглядел не совсем к месту, то ли смутили его настороженно-цепкие взгляды гостей, однако десятник чуть приотстал у самых ворот и оглянулся на ладью. В тот же миг он вытаращил глаза от удивления, рука дернулась К мечу.
Но это движение стало последним в его жизни: «бореец», замыкавший группу гостей, молниеносно кинулся на него и коротким отточенным жестом перерезал глотку.
Другие стражники, встречавшие Зотия в крепостных воротах, тоже не успели выхватить оружие и полегли замертво, сраженные ловкими и быстрыми пришлецами. Лишь один из них смог выкрикнуть нечто нечленораздельное, поскольку Чуча подзадержался (перебрасывал меч Владигору) и лишь со второй попытки сумел сокрушить хребет противника своей булавой.
Впрочем, этот предсмертный вопль уже не играл существенной роли. Десятки полуголых людей — ни дать ни взять подводная нечисть, — мокрых и беспощадных, выпрыгнули из реки на причал под самым носом у оторопевших дружинников. Их поддержали «борейцы», скрывавшиеся на ладье. В мгновение ока стража была перебита, а в железные шестерни подъемного механизма вогнаны крепкие дубовые клинья. Путь к сердцу крепости был открыт.
К сожалению, покидавший балкончик караульной башни Мизя все делал — со сна, вероятно, — несколько замедленно. Поэтому задержка оказалась для него спасительной: уничтожение стражи произошло буквально на его глазах и заставило наместника наконец очухаться. С воплем: «Измена! Враг в крепости!» — он кинулся в галерею, ведущую из башни к главной крепостной обители, а оттуда — к тайным переходам, мало кому известным в Удоке.
Его телохранители — пятеро дюжих борейцев — последовали за хозяином, успев по пути следования закрыть на засовы железные двери, отсекающие входы в башню. В результате один из важнейших элементов плана захвата Удока оказался под угрозой: ведь именно с этой, самой высокой, крепостной башни, видимой на пять верст всей округе, нужно было подать сигнал другим отрядам.
Порубив в куски первый заслон защитников крепости, люди Владигора столкнулись с отчаянным сопротивлением выскочивших из постоялых дворов борейцев. Схватки велись на каждой улочке, возле каждого дома. Продвижение повстанцев к центру крепости замедлилось.
Самым удивительным было то, что Климога пока не предпринял никаких действий против обнаглевшей черни, появившейся буквально у него в подбрюшье. Возможно ли было, что просто не знал?
Размышляя над всем этим, Владигор нередко поглядывал на аметистовый перстень, пылающий на безымянном пальце. Однако упрямо не желал прибегать к его помощи. Уж если, находясь в плену, считал, что обязан справиться сам, то сейчас и подавно должен это сделать. Хотя, например, возможности Фильки-разведчика были бы нынче как нельзя кстати…
Ватага стояла в одной ночи пути от Удока, когда появились первые свидетельства того, что Климоге все же кое-что о них известно. В плен был захвачен гонец, отправленный удокским наместником Мизей в Ладор с невразумительной грамотой о появившихся в окрестных лесах многочисленных разбойниках.
Мизя не просил помощи, а лишь испрашивал дозволения вздергивать бунтарей на березах без суда и разбирательства.
Из сообщения наместника становилось ясно, что Климога хотел узнать о происходящем в окрестностях Удока, в частности, не слышал ли Мизя об исчезнувшем вместе с богато груженной ладьей замостьинском Зотии? Мизя, конечно, ничего о ладье не слыхал, однако не исключал возможности ее разграбления на Чурань-реке.
В своих силах он был абсолютно уверен, считая, что достаточно пройтись с крепким борейским отрядом по близлежащим деревенькам — и порядок будет наведен. Может, что и про Зотия вызнать удастся.
Зачитав грамоту перед ватагой, княжич спросил:
— Кто желает на березах болтаться? Нет таковых? Что ж, друга, выступаем сегодня же! А завтра посмотрим, чьи ноги будут дергаться над землей!..
Воинственными криками ватага поддержала решение своего предводителя. Люди давно рвались в битву ненавистными иноземцами, хотя понимали, что многих из них она может стать последней.
Владигор собрал короткое совещание сотников на борту бывшей борейской ладьи и изложил им свой дерзкий план захвата крепости.
— Две сотни — Третьяка и Саввы — поднимутся левым берегом Звонки. К утру им надлежит выйти к предместью Удока, но ничего более не предпринимать до моего сигнала. По правому берегу и со всей возможной скрытностью пойдет сотня Горбача. В предрассветном тумане они вплавь переберутся на удокскую пристань и захватят ее, дабы не позволить борейцам сбежать из крепости по реке. Они же первыми ворвутся в западные крепостные ворота.
— Как мы откроем их, князь? — удивился Горбач. — Не голыми же руками взламывать! Нет ни лестниц, ни «быков», ни метательных орудий…
Владигор усмехнулся:
— Тебе не придется ломать их. Горбач. Наместник Мизя сам распахнет ворота, встречая долгожданного Зотия. Вот на этой посудине, под флагом Замостья и с разнаряженным Зотием на палубе мы с первыми же проблесками зари причалим к Удоку. Зря, что ли, столько дней кормим нашего поросеночка? Пусть теперь хлеб отработает… На ладье сам пойду. Полусотню ветеранов в борейские латы оденем, привратную стражу для тебя. Горбач, перебьем. А уж дальше ты не плошай. Ясно?
— А мне в обозе плестись? — сердито спросил Ждан.
— И для тебя дело есть, не волнуйся. Когда Третьяк и Савва начнут брать восточные ворота, ты со своей сотней, в драку не вмешиваясь, пройдешь к Лебяжьему порогу и встанешь там по обеим берегам Звонки. И чтобы ни единая душа мимо твоего заслона в Ладор не просочилась!
— Переплут меня забери! — вспылил Ждан. — Все биться будут, а я сложа руки сидеть?
— Ерунду говоришь! По-твоему, Мизя полный дурак? Как только сообразит, что ватага уже внутри крепости орудует, сразу в Ладор кинется. И будут в его отряде лучшие воины. Мне их в крепости не сдержать, обязательно прорвутся. Вот ты их и встретишь, поскольку другой дороги в Ладор из Удока нет, кроме как мимо Лебяжьего порога. Ну, если, конечно, в Заморочный лес не сунутся, в чем я очень сомневаюсь.
Разработав план предстоящего сражения до мельчайших подробностей, сотники отправились поднимать людей в поход. Едва стемнело, как Владигору сообщили: отряды Саввы и Третьяка двинулись на Удок, сотня Горбача переправляется через Звонку, ладья готова к отплытию.
Выйдя на палубу, Владигор отдал команду, и гребцы разом налегли на весла. Черное покрывало неба, усыпанное крупными самоцветами звезд, распростерлось над ним. Княжич мысленно обратился к своему небесному покровителю, ни о чем не моля его, но лишь призывая не отворотить божественного взора от многострадального Синегорья в день первой битвы за Свободу, Правду и Совесть.
Падающая звезда прочертила вдруг мгновенный след по небосклону — и Владигор постарался уверить себя, что это сам Перун подал ему добрый знак…
Крепость Удок, хотя и не могла равняться с Ладором, представляла собой весьма внушительное сооружение. Внешняя стена, точнее, высокий частокол из сосновых стволов, окружая ее с трех сторон, оставлял сравнительно незащищенными лишь причалы на берегу Звонки. Однако внутренняя стена, сложенная из камня, являлась уже гораздо более надежной защитой. Попасть за нее можно было только по подъемному мосту, к которому почти вплотную подступали деревянные причалы.
Восточные и северные ворота пропускали лишь за сосновый частокол, а далее всякий, явившийся в Удок посуху, должен был продвигаться в узком пространстве меж двух крепостных стен — под строгим присмотром стражников — все к тому же подъемному мосту. Правда, существовали еще две крошечные железные дверцы, за которыми скрывались лестницы, ведущие в сторожевые башни. Но врываться в крепость через эти проходы было бы нелепо: два-три хороших латника с легкостью удержат здесь натиск целого отряда нападающих.
В общем, наместник Мизя с полным основанием мог считать свою крепость неприступной. Тем более что в его распоряжении находились три сотни наемников и полусотня из личной дружины князя Климоги. Дружинникам он в последнее время не слишком доверял, полагая, что в душе они сочувствуют бунтарям из окрестных деревушек. Поэтому полусотню предпочитал держать вне крепостных стен, велев ей охранять речные причалы.
Так и получилось, что первыми приближающуюся к Удоку ладью заметили дружинники — и чуть было не подняли тревогу.
Они сразу определили, что ладья борейская. Но откуда ее принесло? Еще не забылась история пятилетней давности, когда взбунтовавшиеся борейцы — здесь же, в Удоке! — перекрыли все пути к Ладору от Чурань-реки, дабы выбить из Климоги плату за службу. Ох, покуролесили они тогда вволю!.. Князь едва откупиться смог. Тех наемников услали на восточные земли с кочевниками биться. Не возвращаются ли нынче?
Громоздкая ладья, с трудом преодолевая встречное течение реки, медленно надвигалась из предутреннего тумана. Послав человека будить наместника Мизю, караульный десятник подумывал уже о том, что надо бы призвать к оружию борейцев, дрыхнущих за крепостными стенами. Останавливало его лишь то, что ладья была одна. Да и станут ли борейцы от своих же Удок защищать, если, конечно, их соплеменники действительно возымели вдруг дурные намеренья? Нет, пусть лучше Мизя сам на пристань явится и сам во всем разберется.
Отложив в сторону тяжелую колотушку, которой только что собирался ударить в медное било, десятник велел своим людям приготовить луки к стрельбе, но этим пока и ограничился.
Ладья приближалась к главному причалу довольно странным образом, словно кормчий совершенно не знал здешней воды. Сперва продвинулась излишне вверх по реке, будто намереваясь вообще миновать Удок без остановки, затем стала все же подплывать к причалу.
Откуда было знать десятнику, что кормчий затеял столь замысловатые действия с единственной целью — скрыть корпусом ладьи от глаз крепостной стражи воинов, вплавь перебирающихся в это время с поросшего густым березняком правого берега Звонки к левобережной пристани…
Клочья тумана, крадущегося над рекой, наконец раздвинулись настолько, что десятник сумел разглядеть флаг над мачтой и человека, стоящего на ладейном носу. Флаг с изображением оленя на фоне пылающего костра означал, что ладья принадлежит наместнику Замостья. А человек в роскошном кафтане на лисьем меху — уж не пропавший ли Зотий? Судя по малому росту и большому брюху, он самый!
Все сомнения исчезли, когда ладья тяжеловесно прижалась к причалу и утреннюю тишину порушила визгливая ругань любимчика князя Климоги:
— Почему, едрена плешь, никто не встречает владыку Замостья?! Что за лучники по мосткам прячутся? Кто я вам, купчишка безродный?..
— Не гневайся, господин, — поспешил выбежать к нему десятник, снимая на ходу шапку. — Уже послано за наместником Мизей, сейчас прибудет. Не чаяли мы дождаться тебя…
— Ладно, — прервал его извинения Зотий. — Промерз я нынче, веди в крепость, к очагу поближе. И посмотри, кого привез — самозванца, что себя за князя выдавал! Славный подарочек будет Климоге, а?
Из-за спины наместника по шатким сходням в окружении дюжины угрюмых латников сошел рослый, плечистый молодой человек, лицом очень похожий на бывшего князя. Десятник, когда-то самолично встречавшийся со Светозором, даже вздрогнул от неожиданности. Не знай он твердо, что и князь, и отпрыск его погибли, бросился бы сейчас приветствовать подлинного властителя Синегорья!
На крошечный балкончик главной караульной башни торопливо вышел наместник Мизя. Голова его жутко трещала с похмелья, глаза с трудом могли видеть происходящее.
— Какого лешего принесло? — зарычал он сверху вниз.
— Я тебе сейчас покажу какого!.. Опускай мост, старый пьянчуга! Не узнаешь разве?
Протерев заспанные очи, Мизя радостно возопил:
— — Зотий, клянусь Велесом! Откуда, каким ветром? А я намедни отписал князю, что ведать Не ведаю, куда ты запропал! Эй, люди, живо пропустить дружка моего любезного!..
Со ржавым скрипом заработали старые шестерни подъемного механизма. Многопудовые ворота поползли вверх, а навесной деревянный мост одновременно стал опускаться над искусственным каналом, разделяющим пристань и крепость.
Собираясь уже сойти с башни, чтобы обнять своего давнего приятеля, Мизя обратил внимание на статного парня, окруженного борейской охраной Зотия.
— Кто там с тобой?
— Потерпи, милейший, — широко улыбнулся ему Зотий. — Сейчас все сам узнаешь.
Первым заподозрил неладное караульный десятник. То ли физиономии «борейцев» показались не вполне иноземными, то ли вооруженный до зубов карлик (меч явно не по росту, затейливый охотничий нож и кинжал на поясе да еще короткая булава в руке) рядом с пленником выглядел не совсем к месту, то ли смутили его настороженно-цепкие взгляды гостей, однако десятник чуть приотстал у самых ворот и оглянулся на ладью. В тот же миг он вытаращил глаза от удивления, рука дернулась К мечу.
Но это движение стало последним в его жизни: «бореец», замыкавший группу гостей, молниеносно кинулся на него и коротким отточенным жестом перерезал глотку.
Другие стражники, встречавшие Зотия в крепостных воротах, тоже не успели выхватить оружие и полегли замертво, сраженные ловкими и быстрыми пришлецами. Лишь один из них смог выкрикнуть нечто нечленораздельное, поскольку Чуча подзадержался (перебрасывал меч Владигору) и лишь со второй попытки сумел сокрушить хребет противника своей булавой.
Впрочем, этот предсмертный вопль уже не играл существенной роли. Десятки полуголых людей — ни дать ни взять подводная нечисть, — мокрых и беспощадных, выпрыгнули из реки на причал под самым носом у оторопевших дружинников. Их поддержали «борейцы», скрывавшиеся на ладье. В мгновение ока стража была перебита, а в железные шестерни подъемного механизма вогнаны крепкие дубовые клинья. Путь к сердцу крепости был открыт.
К сожалению, покидавший балкончик караульной башни Мизя все делал — со сна, вероятно, — несколько замедленно. Поэтому задержка оказалась для него спасительной: уничтожение стражи произошло буквально на его глазах и заставило наместника наконец очухаться. С воплем: «Измена! Враг в крепости!» — он кинулся в галерею, ведущую из башни к главной крепостной обители, а оттуда — к тайным переходам, мало кому известным в Удоке.
Его телохранители — пятеро дюжих борейцев — последовали за хозяином, успев по пути следования закрыть на засовы железные двери, отсекающие входы в башню. В результате один из важнейших элементов плана захвата Удока оказался под угрозой: ведь именно с этой, самой высокой, крепостной башни, видимой на пять верст всей округе, нужно было подать сигнал другим отрядам.
Порубив в куски первый заслон защитников крепости, люди Владигора столкнулись с отчаянным сопротивлением выскочивших из постоялых дворов борейцев. Схватки велись на каждой улочке, возле каждого дома. Продвижение повстанцев к центру крепости замедлилось.