Бутяков Леонид. Владигор

   — Прости, Белун, что перебиваю тебя, — порывисто возразил чародей Алатыр, почитающий Стрибога. — Не хочешь ли ты уверить нас, что упыри из семьи Синюшника намеревались, заключив союз с Климогой, получить власть над Синегорьем? Ведь они, как и всякие мертвяки, не бывают разумными до такой степени.
   — Верно, собрат, — согласился Белун. — Они безмозглы, хотя по-звериному хитры и кровожадны. Поэтому напрашивается вывод: за упырями, как и за Климогой, стоит некто могущественный и коварный. Он наделил семейство Синюшника силой, достаточной для того, чтобы нагнать в город три сотни волкодлаков. Он же создал кратковременный союз нечисти, диких берен-дов и Климоги. Этот союз распался, как только его задача была выполнена и Климога провозгласил себя полновластным Синегорским князем.
   — Кто же владеет таким могуществом? Мы, самые искусные чародеи в здешних краях, можем превратить упыря в камень, можем заставить волкодлака поджать хвост, можем даже отучить беренда от привычки пожирать печень своего врага. Но кто из чародеев способен проделать то, о чем ты рассказал?
   — Эта сила — не чародейская. Она — черная и жестокая. Злая Сила. — Белун вдруг заговорил с горячностью, ему вовсе не свойственной. — Нечисть подвластна ей, как руке воина — меч. Олицетворяющий злую Силу может носить любое имя: Климога, Синюшник, Гурий, ибо не имя играет роль, а дела. Кровавые, безжалостные, темные дела. Они множатся и достигают тех пределов, после которых на все живое наползает Мрак Разрушающий!.. Мы должны объединить наши способности и возможности, чтобы остановить разрастание Злой Силы.
   Слова о необходимости каких-то совместных действий не слишком понравились чародеям, которые всегда ревниво оберегали собственные секреты, а тем паче не терпели ни малейшего посягательства на личную независимость.
   Первым заворчал старик Добран, почитающий Сварога как главнейшего из богов:
   — Не пойму, о чем толкуешь. Мой небесный покровитель не подавал никаких тревожных знаков, уж тем более о сошествии на землю Мрака Разрушающего. А ты звон как!..
   — И верно, собрат, мал повод собирать синклит, — поддержал его Овсень. — Когда в моей Ладанее смута пошла и степняки против княжеской воли взбунтовались, разве говорили мы о Злой Силе? Князь и дружина его сами управились. Отчего же в Синегорье-то не управятся? Всему свое время. Дадим людям срок — разберутся.
   Белун резко встал и, хмуро глянув на собратьев, ответил:
   — Вам нужны явные знаки великой и близкой опасности? Хорошо, покажу их. Для того и Око Всевидящее с нами сегодня…
   Он протянул раскрытые ладони к Хрустальному Шару, чуть слышно произнес несколько слов — и тот вспыхнул золотым светом. Еще одно заклинание прошептал Белун — Шар начал вращаться вокруг своей оси все быстрее и быстрее. Затем из него скользнул яркий луч, ударил в центр стола. Чародеи, хотя видели такое уже не раз, невольно отпрянули, зажмурившись на мгновенье. Луч, рисуя круги, бежал по широкой дубовой столешнице, не выходя за ее пределы. Наконец Хрустальный Шар перестал вращаться и золотой луч исчез, а на столе засветилась большая объемная карта Братских Княжеств. Хотя горы на ней были не выше пальца, Венедское море четыре ладони могли закрыть, а на весь Ладор и ноготочка хватило бы, это зрелище поражало своей грандиозностью.
   Карта не была мертвой — леса и поля зеленели, реки текли к морям, шторм налетал на Свеонский залив… Чародеи, поднявшись с кресел, сгрудились у стола. Некоторые на миг ощутили себя почти что богами, свысока созерцающими поднебесные владения. Белун дал им возможность сполна насладиться величественной картиной, разглядеть все подробности. А главное — увидеть своими глазами черную пелену, подобием осьминога павшую на Заморочный лес и протянувшую цепкие щупальца к городам и крепостям Синегорья.
   Тревога охватила сердца чародеев. Зарема воскликнула:
   — Злыдень пришел. Черный Злыдень!.. Его чую под сей непроглядной Мглою!
   — О том ли Злыдне говоришь, что много веков назад иссушил Иллирийские земли? — спросил Гвидор. Теперь и ему стало не по себе.
   — Иссушил, испоганил, кровью залил, — подтвердила Зарема. — Тучи пепла над городами висели много дней, а потом на головы обезумевших людей дождями попадали — где черными, ядовитыми, а где и кровавыми. Очень давно это было. Никто теперь не знает, отчего явился Злыдень в Иллирию и куда после подевался, сам ушел или боги изгнали его… Горе нам, если выбрал он для своих бесчинств наши края!
   Слова Заремы никого не оставили равнодушным. История гибели древнего царства Иллирия была известна в той или иной степени всем чародеям. Кто от своего наставника слышал, когда в ранней юности чародейским премудростям обучался, кто позднее от собратьев узнал. Заговорили разом, заспорили. Белун никого не пытался остановить, вслушиваясь во всякое мнение, ста-паясь почувствовать общее настроение синклита, чтобы предложить затем самое верное из возможных решений.
   — Почему обязательно Злыдень? Ведь столько веков о нем никто не слышал.
   — Злая Сила носит разные имена. И если Иллирию посещала она…
   — Мы не можем говорить об этом с уверенностью!
   — Но ведь Мрак Разрушающий был, он наполз на Иллирию вместе со Злыднем.
   — Или после него, или его вообще не было. Достоверно сейчас никто не знает.
   — Собрат, ты пытаешься успокоить нас? Может, просто боишься посмотреть в лицо опасности? Мы должны быть готовы к битве!
   — С кем? Против кого выступать и какое оружие нам потребуется? Нет же ясности ни в чем!
   Пока чародеи вели горячий спор, никто не обратил внимания на самого молодого средь них — чародея Витима, почитающего веселого бога Ярилу. А тот неожиданно простер ладони над Заморочным лесом на карте Братских Княжеств и быстро стал произносить заклинания, призывающие неведомого врага сбросить темный покров со своего лика.
   — Остановись, Витим! — воскликнул Белун, но было уже поздно.
   Дым, густой и вонючий, заклубился над столом. Золотой луч, словно острый меч, ударил из Хрустального Шара в сердцевину черного дыма, но не смог пробить его и погас. Чародеи отшатнулись в стороны. Лишь Витим застыл окаменело, широко распахнув глаза, наполненные ужасом. Из глубины черного дыма в лицо ему вдруг выплеснулось что-то красное, горячее и липкое. Витим пошатнулся, дико закричал и рухнул на руки подоспевших к нему собратьев.
   — Это кровь, — прошептала Зарема.
   — Смотрите!..
   Дым над столом больше не клубился, он словно поглощал сам себя, постепенно принимая четкие очертания. Еще несколько долгих мгновений — и все увидели отвратительный лик Злой Силы, вернее, сегодняшнее ее воплощение.
   — Какое чудовище…— с содроганием произнес Алатыр.
   И он был прав, ибо представший перед ними (не во плоти, а лишь в магическом образе — это чародеи поняли сразу) едва ли мог быть назван иначе. Толстое, закрытое чешуйчатым панцирем тело опиралось на короткие кривые ноги и на мощный хвост. Руки с когтистыми пальцами сплошь были покрыты густой шерстью и напоминали паучьи лапы. Но самой жуткой была голова чудища, недвижно застывшая на жирной шее. Точнее сказать — три головы, сросшиеся в единую уродливую массу своими бугристыми затылками и увенчанные рубиновой короной. Три лица чудища весьма разнились меж собой: одно было лицом безбородого, узколобого и тонкогубого старикашки, другое — грубым, с перебитым носом и заметно выступающими в углах усмехающегося рта клыками, безжалостным лицом воина-варвара, а третье — между ними — было звериной мордой, хотя столь отвратительного и страшного зверя не встречал в лесах еще ни один охотник.
   Все три пары глаз его смотрели вокруг холодно и отрешенно. Сознавая, что перенесенный сюда магический образ не может их видеть, а уж тем более не способен причинить им вреда, чародеи ощутили в себе зарождение безотчетного страха. Подобного прежде никогда не случалось с ними, хотя повидали всякое.
   Они с облегчением перевели дух, когда вылепленный из черного дыма образ подернулся рябью, быстро скрутился в смерч, упирающийся основанием своим в темноту над Заморочным лесом, и через мгновение исчез, словно привиделся в кошмарном сне. Однако бездыханный и обагренный кровью Витим, которого, подстелив меховой плащ Радигаста, бережно уложили на пол возле очага, наглядно подтверждал своим видом, что им ничего не померещилось.
   Белун подошел к Витиму и цветастым головным платком, торопливо протянутым Заремой, отер кровь с лица молодого чародея. Внимательно вглядевшись в его широко раскрытые неподвижные глаза, Белун успокоил собратьев:
   — С ним все будет в порядке. Через день-другой Витим оправится от удара Злой Силы и, надеюсь, впредь поостережется совершать необдуманные и поспешные действия.
   Он кинул окровавленный платок в огонь — и тот вспыхнул ярко-зеленым пламенем, скорчился, заверещал по-крысиному, а затем рассыпался в прах.
   — Кого же вызвал Витим своим заклинанием? — спросил Гвидор, когда все вернулись к столу. — Что за чудовище явилось нам?
   — Триглав, владыка Преисподней, — ответил Белун. — Однако не Витим его вызвал, он сам послал свой образ в Белый Замок. Заклинания Витима лишь помогли Триглаву отыскать нас и проникнуть сквозь заколдованные стены. Так эхо в горах возвращается к неосторожному крикуну многократно усиленным, а иногда и с камнепадом вместе. Триглав захотел показать нам, что отныне он хозяин в Синегорье, что мы, чародеи, ему не помеха.
   — Следует ли из твоих слов, что образ Витима сейчас тоже где-то рядом с Триглавом?
   — К сожалению, не только образ, но и дух Витима. Долго Триглав удерживать его вряд ли сможет, поскольку захватил не в битве лицом к лицу, а лишь по отраженному заклинанию. Но поиздевается, свою власть показывая, изрядно. И молодому Витиму, и нам наука…
   Когда пересуды встревоженных чародеев немного утихли, решительно и твердо заговорил огненно-рыжий Калин, чьим богом был Хоре:
   — Мы узнали подлинное имя врага, теперь нужно найти средства одолеть его. Белун предлагал нам объединиться, чтобы совместно изгнать Триглава с наших земель. Это разумно, хотя тоже не бесспорно. Зло уже посеяно в Синегорье и дало первые черные всходы. Двенадцать чародеев, забыв о прежних разногласиях, возможно, сумеют противопоставить силам Преисподней свое боевое искусство, драгоценные знания и опыт. Однако учтите, что не только с Триглавом нужно воевать, но придется каким-то образом уничтожать его злые посевы, которые распространяются гораздо быстрее, чем хотелось бы. Подтверждение тому — Климога и его пособники. Проигрываем во времени. Триглав успел сделать многое, мы — ничего.
   — Владыка Преисподней почти равен богам Небесным, хотя и отвергнут ими, — задумчиво произнес Добран. — Нам будет очень трудно, и, скорее всего, не каждому из присутствующих здесь суждено уцелеть в этой битве. И все-таки мы должны принять вызов.
   — А разве кто-нибудь отказывается? — вскинулся задиристый Алатыр. — Ясное дело — будем биться! Зарема быстро осадила его холодным взглядом:
   — Мало сказать «будем биться», нужно знать — где и как. Прав Калин, злые всходы растут быстро. Пока они не добрались до других земель, нужно упрочить существующее положение дел в Ильмер.е, Венедии и Ладанее. Затем уж отсекать щупальца Злыдня в Синегорье.
   — Разве мы позволим Триглаву укрепиться в Синегорском княжестве? — возразил ей Овсень. — По-моему, необходимо прежде всего и как можно скорее окружить магическим кольцом Заморочный лес, дабы никакая нечисть не могла из него выбраться!
   Его поддержал Белун:
   — Согласен с тобой, собрат. Заморочный лес должно замкнуть магическими ключами, заставить его самого себя переваривать. Но долго удерживать кольцо мы не сможем, наши чары ослабнут, и нечисть вновь вырвется на свободу. Не говоря уж о том, что Триглава они в любом случае не спеленают. Значит, замкнув лес, мы должны внимательно следить за его появлением в иных краях. И там, где увидим новые пятна Мглы, тут же брать их в кольцо. Это потребует всех наших сил…
   Чародейский синклит затянулся до самого рассвета. Мудрые маги старались не упустить ни одной мелочи, зная, что даже малые огрехи со временем обернутся большими бедами.
   Гордые и своенравные, но всей душой болеющие за Поднебесный мир, они в эту ночь забыли о старых обидах и ссорах. Пусть каждый поклонялся своему богу и ревностно следил, чтобы другие не превозносились чрезмерно, сейчас они с радостью приняли бы поддержку любого известного им божества. Однако, видать, в Небесах иных забот предостаточно. В последний момент, как уже бывало, боги снизойдут до земных проблем (чародеи истово в это верили), прибавят сил для битвы с владыкой Преисподней, подскажут верное решение в безвыходной ситуации. Если, конечно, не будут за что-то в обиде на людей и чародеев (а такое тоже случалось не раз) и не лишат своего покровительства Братские Княжества. В общем, как издавна говорилось: на бога своего надейся, но и сам не плошай.
   Новый день занимался над Синегорьем. Какое испытание уготовил он жителям славной и прекрасной страны? На этот вопрос даже у великих чародеев ответа не было…

4. Ворожея Диронья

   Даже когда шум на берегу стих и стало ясно, что беренды ушли, Владий не рискнул выбраться из воды. Дикари вполне могли устроить засаду. Но и оставаться без движения в холодной Звонке, затаившись меж двух валунов, цепляясь пальцами за скользкий гранитный выступ, тоже нельзя. Остается одно — плыть вниз по течению сколько хватит сил.
   Владию здорово повезло, что он свалился в реку как раз возле этих валунов. Забившись в узкую расщелину между ними, лишь изредка высовываясь из воды, чтобы глотнуть воздуха, он видел приближающихся берендов, тыкающих своими острыми дротиками в любые подозрительные места. Река здесь была достаточно мелководной, камней много, поэтому они без труда могли добраться до середины потока. Владий прятался гораздо ближе к берегу… Нужно было как-то отвлечь внимание дикарей. Скинув отяжелевшую волчью шкуру, Владий, стараясь не шуметь, свернул ее комом и оттолкнул от себя. Когда недостаток воздуха в очередной раз заставил его поднять голову над поверхностью, он увидел, что два беренда уже выудили шкуру и осматривают ее, что-то оживленно обсуждая.
   Уловка сработала. Дикари не стали с прежней старательностью прочесывать реку, побродили еще немного, пихая свои дротики под камни и затонувшие коряги, и убрались восвояси.
   Избитый камнями и самой Звонкой, за что-то, возможно, обидевшейся на него, Владий, который не столько плыл, сколько просто держался на воде, под утро оказался вынесенным на отмель. Все тело нещадно болело, ноги и руки почти не слушались, глаза застилал туман. С большим трудом он заставил себя подняться. Качаясь от усталости, добрел до пологого берега и рухнул под ивовый куст.
   Он не знал, как далеко унесла его река и сколько еще идти до Лебяжьего порога. По словам Любавы, они могли выйти к избушке Дироньи не раньше вечерних сумерек. Значит, на этот срок ему и надо ориентироваться, а главное — не раскисать, не хныкать от жалости к самому себе.
   Первые лучи солнца пробудили его от полузабытья. По телу вдруг пробежала волна крупной дрожи. Вспомнив, что вся одежда на нем мокрая, Владий живо вскочил на ноги и разделся догола. Резкими движениями рук, прыжками и приседаниями он разогнал кровь по жилам. Сразу стало теплее. Некогда было ждать, когда одежда просохнет, поэтому он ограничился тем, что хорошенько отжал ее и, неприятно влажную, вновь натянул на себя. Сложнее дело обстояло с пропитанием. Оставалось надеяться лишь на лесные ягоды, которые встретятся по пути. О прочих же бедах — о тех, что уже случились и что ждут еще впереди, — Владий запретил себе думать. Ему нужно дойти до избушки Дироньи, а там будет время и отдохнуть, и подумать о будущем.
   После полудня, когда в нем почти исчезла прежняя решимость, вытесненная усталостью и болью в мышцах, Владий услышал дальний гул. Сначала он испугался этого нового звука, но вскоре понял — река шумит и бьется о камни. Лебяжий порог! Сразу стало легче идти, и ноги уже не запинались о корни деревьев, и взгляд прояснился, и чувство голода отступило.
   Но где же искать избушку? Ни тропинки, ни дымка над печной трубой. Только пара лебедей кружит над лесом, в стороне от реки… А ведь и верно: с чего бы им от Звонки улетать? Ворожея, говорят, прикармливает их. Может, они сейчас на ее дом указывают? Не раздумывая более, Владий свернул с берега в лесную гущу — туда, где приметил белокрылых птиц.
   Избушка возникла пред ним неожиданно, как из-под земли выскочила. Выскочила, да не вся: заросшие мхом бревенчатые стены, казалось, на треть под землей остались, покосившееся крылечко травой поросло, бычий пузырь на оконцах порвался давно. И живет ли здесь кто?!
   Владий, тревогой объятый, взбежал на порог, распахнул скрипучую дверь и застыл. После яркого солнечного света глаза ничего не видели в полумраке избушки, в нос ударил странный запах. Сухими травами пахло, плесенью, молоком прокисшим… и свежей кровью.
   — Входи, княжич, не бойся, — услышал он тихий, прерывающийся голос и только тогда разглядел старуху, лежащую на широкой лавке возле стены. Седые космы ее были испачканы кровью, глубокая рана пересекла лоб. Левая рука свисала плетью, на полу под нею натекла кровавая лужа.
   Владий охнул и бросился к старухе, лихорадочно соображая, чем бы перевязать ее. Но старуха остановила его:
   — Не мельтеши, княжич. Я сама управилась, кровь не идет больше. Сядь-ка к столу, поешь. Там горшок щей да каши миска. Ешь и слушай, что говорить буду, потому как времени у нас мало.
   — Откуда меня знаешь? — спросил Владий, присаживаясь к столу и пододвигая к себе горшок с холодными щами. Воистину княжеская пища для всякого, кто два дня почти ничего не ел!
   — Так ворожея, чай, — ответила старуха. — Мне ли сына Светозорова не признать? И знак у тебя под рубахой княжеский. И рядом с ним чародейский перстень с голубым камнем. Старейшина Прокл направил тебя ко мне?
   Он самый, — кивнул Владий. — Меня и сестру Любаву. Но его схватили прислужники Климоги, уволокли в крепость… А что с Любавой стало, того и вовсе не знаю. Ночью беренды напали, она меня в реку толкнула, сама не успела…
   — Жива сестренка твоя, — успокоила его Диро-нья. — Пичуги лесные нащебетали мне, что беренды в чащобе ее пока спрятали, хотят мену с Климогой устроить.
   Говорила старуха с трудом, при каждом слове из ее груди вырывался хрип. Владий, в два счета расправившийся с угощением, поблагодарил ее и сказал настойчиво:
   — Тебе помощь нужна, бабуля. Раны обмыть надо, травы лечебной приложить. Ты скажи только, что сделать. Я умею — не маленький!
   — Да вижу, что крепок телом и сердцем смел. Однако не обо мне сейчас забота — о княжестве Синегорском. Утром побывали здесь присланные Климогой злые люди. Про тебя и княжну расспрашивали, от вопросов тех метки остались… Решили, что померла я, бросили…
   Старуха меленько захихикала, но тут же закашлялась. Владий воды ей подал в глиняной кружке, перебитую руку на лавке поудобней пристроил. Отдышавшись, Диронья продолжила:
   — Заставу они у подходов к Чурань-реке расположили. Знают, должно быть, куда вы с сестрой пошли. По Звонке погоню пустили, ты ее лишь чуток опередил… Одна теперь дорога тебе — через Заморочный лес. Никто туда сунуться не посмеет. Тебе тоже не присоветовала бы, да ничего другого не остается… Будешь два дня идти на Утреннюю звезду, а затем повернешь на юг. На всю дорогу дней пять-шесть понадобится. Заставы от тебя на закат останутся… Выйдя к Чурань-реке, за Замостье не ходи. Там Климога тоже наверняка поджидает. Притулись к рыбакам, скажись купеческим сыном. Мол, затерялся в непогоду, отстал от своих… Если и не поверят, то все равно сразу не выдадут. Присмотришься, сам решишь, что делать.
   Приподняв здоровую руку, Диронья скрюченным пальцем указала в темный угол избушки;
   — Сундук там стоит… Открой, возьми что скажу… Владий приоткрыл крышку старого сундука и невольно отпрянул — в лицо пахнуло чем-то резким, неприятным.
   — Ничего, ничего, — сказала старуха. — Ты к этому духу быстро привыкнешь, зато нечисть заморочная его пуще огня боится. Медвежий опашень видишь? От него запах… В особом отваре его замачивала, на четырех ветрах сушила, на светлом дыму заговаривала… Бери, твой теперь опашень. В холодную ночь согреет, нечистую силу с толку собьет.
   — Так не по росту он мне! Чуть не до земли волочиться будет.
   — Не спорь со старой. Велик — не мал, приспособишься. Что еще видишь?
   — Тряпицы разные, нож охотничий в кожаных ножнах…
   — Вот и его возьми, княжич. Хороший нож, крепкий. С ним молодец один на медведя ходить не боялся…
   — А что же он свой нож здесь оставил? — заинтересовался Владий, разглядывая и в самом деле примечательный нож: клинок обоюдоострый, в локоть длиной, рукоять костяная, наборная, с замысловатыми насечками.
   — То история долгая, княжич, не ко времени ее сейчас ворошить… Теперь последнее. К печи подойди, видишь, травки и корешки там развешаны? Крайний слева найди, белый корень… Срежь-ка его, покажи мне. Да, он самый. Корень жар-цвета… А еще его Перуновым цветом называют, потому как он там вырастает, куда княжеский бог свою молнию кинет. Одну лишь ночь цветет, тогда и сыскать его можно, если посчастливится и Перун дозволит… Корешок этот силу тебе даст, любую хворобу снимет. Перед тем как на ночевку укладываться, кусочек отрежь и пожуй, утром словно родишься заново… Мал корешок, но на путь через Заморочный лес тебе хватит.
   — Так, может, бабуля, тебе его сейчас пожевать — подлечиться? Больно глядеть, как ты мучаешься!
   — Сама знаю, что и когда мне требуется! — рассердилась Диронья. — Сказано тебе, бери и не ерепенься. Мои раны другим лечатся: погибелью злыдней-обидчиков. И не твоя то забота… Уходи теперь, княжич. Совсем близко погоня. Не медли и за меня не тревожься. Коли Перун тебя не оставит без пригляда и покровительства своего, все хорошо сложится. А забудет или прогневается, то и чародейская сила от беды не спасет.
   Владию очень не хотелось оставлять чуть живую старуху без всякой помощи, но он понимал, что задерживаться нельзя. Подложив ей под голову какие-то тряпки, чтобы удобнее было лежать, он распрощался с Дироньей и быстро, не оглядываясь, пошел в гущу леса. Лебеди над избушкой уже не кружили, и тишина вокруг стояла тревожная, будто насторожился лес, притаился, злых людей ожидая. Только Звонка по-прежнему билась в теснине Лебяжьего порога, свой нрав неукротимый выказывая. Но чем дальше в лес уходил княжич, тем глуше и глуше становился ее ропот, пока совсем не затих.
   Он вспомнил вдруг, что забыл спросить у ворожеи Дироньи, где начинается Заморочный лес. Может быть, он уже вступил в него? Однако, внимательно осмотревшись, Владий не увидел ничего необычного. Чес как лес — разлапистые ели, невысокие березки, изредка ольховые заросли, рябина и орешник. Нет, наверно, рано еще.
   Владий старался точно придерживаться избранного направления — на восток, туда, где перед рассветом должна будет появиться Утренняя звезда, — и надеялся, что это ему удается. Только бы шутник-лешак на пути не попался, не сбил ногу, не закрутил по болотистым низинкам. Такие истории он не раз слышал. И про ведьмаков, которые добрыми дядьками прикидываются, а потом из мальчишек упырей делают, тоже слышал. И про соблазнительных русалочек в лесных озерцах. В общем, от Заморочного леса ничего хорошего ждать не приходилось.
   Нащупав на поясе охотничий нож, он сжал рукоятку. Попадись только упырь треклятый! Нет, страхи лесные его не пугали. О другом сердце болело — о том, что случилось два дня назад. Всего лишь два дня! Помоги, Перун!
   Известие о том, что Любава жива, что беренды хотят продать ее Климоге, обрадовало Владия. Какие бы планы ни строил Климога на ее счет, самым важным было то, что сестре не причинят вреда. Может быть, ему тоже ничего не грозило? Владий сразу отбросил эту мысль, поскольку отныне главным желанием была месть. Княжич, сын князя, мог ли он хоть на мгновение дозволить себе подлую мысль — оставить в покое убийцу отца?! Он не знал еще, какой будет месть, но уверовал в ее неизбежность. Клятва, произнесенная перед ликом Перуна, не даст отступить.
   День склонился к вечеру. Не солнце, свалившееся за спину, указало ему на это, а невероятная усталость: ног уже не чуял под собой, спина ныла, хотя на плечах ничего, кроме наброшенного медвежьего опашеня, подарка Дироньи, не было. Что ж, прикорнуть пора. И великоватый опашень в самый раз:под себя постелить и укрыться им же… Помоги, Перун, не съеденным быть, не замороченным, не другим каким! Уже засыпая, Владий припомнил про корень жар-цвета, крошечный кусочек ножом отсек и за щеку положил. Сладким он оказался. На том и уснул.