Страница:
Оказавшись в гриднице, заполненной недавними узниками подземного острога, юноша неожиданно сам стал их пленником. Отовсюду к нему тянулись руки, хватали за одежду, обнимали его пыльные сапоги… Князь растерялся. Ничего подобного не было, когда его воины переносили измученных людей в эту комнату, и вдруг — на тебе, нашли время выказывать благодарность! Видимо, только сейчас к ним пришло осознание близкой свободы.
Его вновь выручил находчивый оруженосец.
— Эй, малахольные! — гаркнул он. — Если не хотите вернуться в клетки, немедленно пропустите князя! — И добавил помягче: — Дело еще не кончено, а вы нас тут задерживаете… Нехорошо, братцы.
Люди расступились, и Владигор торопливо шагнул к двери. За ней, как он помнил, находился небольшой коридорчик, а в конце его — лестница, ведущая к верхним покоям.
В коридорчике никого не было. Оно и понятно: Климога всех стражников послал оборонять дворец. Напрасный труд. Не устоят наемники против гнева людского, сметут их в два счета! Вот только бы злодей в отместку не сотворил чего с Любавой, не удумал бы какой подлости напоследок! Оттого и спешил Владигор, оттого и тревожилось сердце, что догадывался он — на любое злодеяние способен сейчас Климога.
В три прыжка одолев лестничные ступени, он свернул за угол и — едва не угодил под удар борейского меча.
Стражники, которым ведено было рубить всякого, кто сунется к дверям горницы, толком даже не знали, что за девку стерегут, но службу свою несли как положено. Выскочивший из-за угла русоволосый парень сумел каким-то образом увернуться от меча, избежав мгновенной и легкой смерти. Ладно, тем хуже для него: дольше помирать придется.
Один стражник — долговязый, похожий на цаплю — шагнул вдоль стены, чтобы отрезать ловкачу путь к отступлению. Другой был старше и опытней напарника. Заподозрив неладное, он выставил меч вперед, а левой рукой судорожно потянул из-за пояса длинный кинжал с узорной рукоятью. Слишком длинный. Владигор нырнул под его правую руку и ладонью ударил стражника по левой: кинжал, так и не показав своей полномерной красы, вонзился в живот хозяина.
Бореец охнул, обмяк. Но Владигор не дал ему повалиться на пол. Схватил за пояс и, откинувшись на спину, бросил через себя. Грузное тело сшибло с ног долговязого, а затем… Затем князю ничего делать уже не понадобилось. Подоспевший Чуча дважды вскинул вверх руку с ножом и дважды опустил ее вниз. Со стражниками было покончено.
Только теперь Владигор сообразил, что его меч все это время оставался в ножнах. За подобную самонадеянность Филька наверняка обозвал бы его тупицей и молокососом. Подземелыцик же просто пожал плечами, дескать, каждый сходит с ума по-своему.
Князь отмахнулся от его немого упрека. Не до упреков нынче. Он примерился к дверям горницы и что было силы ударил ногой промеж ясеневых створок. Они оказались на удивление хлипкими — слетели с петель от первого же удара.
Сначала он решил, что опоздал. Горница была пуста. Тщательно застеленная кровать, наполовину скрытая от посторонних глаз расписным айгурским балдахином, шкура снежного барса на полу, медное зеркало на стене, ажурный столик возле небольшого окна, забранного железной решеткой. То ли горница, то ли острог…
Однако Чуча, войдя следом, сразу ткнул пальцем в нижний край балдахина. Из-под него выглядывали остроносые кожаные сапожки. Князь стремительно шагнул вперед, сорвал балдахин с высоких прикроватных столбиков — и обмер. Молодая красавица, возникшая перед ним, лишь отдаленно была похожа на ту девушку-подростка, образ которой хранила его память. Он смотрел на нее, не в силах даже слова сказать.
Пылающее гневом и оттого еще более прекрасное лицо, широко распахнутые голубые глаза, густые светло-русые волосы, мягкой волной падающие на плечи… Гибкая фигура была напряжена и готова в любой момент отпрянуть в сторону или броситься на обидчика.
Да удивление крепкая девичья рука сжимала кинжал, в котором Владигор безошибочно признал тот самый, что отец вручил Любаве в давнюю кровавую ночь.
— Любавушка, — чуть слышно вымолвил он. — Сестрица моя…
Она сердито и недоверчиво посмотрела на юношу и вдруг заметила выбившийся из-под ворота кольчужной рубахи шнурок с медной медалькой: синегорский меч и две скрещенные стрелы — княжеский родовой знак! Голубые глаза изумленно округлились, кровь отхлынула от девичьего лица, и дрогнули побледневшие губы:
— Владий?..
Владигор в ответ лишь улыбнулся. И эта ничуть не изменившаяся за долгие годы мальчишеская улыбка развеяла последние сомнения Любавы. Уронив кинжал, она радостно взвизгнула и кинулась на шею вновь обретенному брату.
Оруженосец Чуча скромно потупил взор и отошел к окну, дабы своим присутствием не помешать излиянию родственных чувств. Из окна открывался вид на Княжескую башню и часть площади перед ней, где как раз в это время остатки наемного войска бросали оружие к ногам победителей. Довольный Чуча во все глаза следил за столь долгожданным зрелищем. В этом была непростительная для него, княжеского оруженосца, ошибка.
Никем не замеченный, в дверном проеме появился Климога. Еще в коридоре, наткнувшись на мертвые тела стражников, он догадался, какая встреча ожидает его в горнице. И теперь, обнажив меч, Климога изготовился к прыжку.
Светозоровы пащенки обнимались, ничего не видя и не слыша вокруг. Обоих — одним ударом! Не сдержав нахлынувшей ненависти, он заскрипел зубами. Чуча встревоженно обернулся, увидел холодный блеск оголенного клинка и, не раздумывая ни мгновения, ринулся под вражеский удар.
Дюжий Климога и коротышка подземелыцик с грохотом столкнулись посреди горницы. Климога едва удержался на ногах. Его меч запоздало, поэтому немного вскользь, рубанул по свалившемуся на пол уродцу. Но больше он ничего не успел сделать: кулак Владигора, описав короткую дугу, врезался в челюсть Климога. Бывший властитель Синегорья рухнул как подкошенный.
Князь склонился над своим верным оруженосцем:
— Чуча, дружище, ты живой?
— Кажись, не помер еще, — ответил Чуча, пытаясь бодриться. — Ну что за порода у вас, князей Синегорских? Один мне нос поломал, братец его чуть руку не оттяпал. Да и ты небось когда-нибудь на мне свою зарубку оставишь.
— Уфф, — облегченно вздохнул Владигор. — Если отшучивается, значит, живой.
— Шутки шутками, — сказала Любава, осматривая глубокую рану на левом плече подземелыцика. — Но как бы кровью не истек твой товарищ. Дай-ка перевяжу его.
— Благодарствую, княжна, — проговорил Чуча. — А князь, может, подлецом Климогой озаботится? Добить надо бы, пока новую пакость не учинил…
Владигор подошел к неподвижному Климоге, сорвал с него пояс и, заломив руки за спину, крепко связал.
— Теперь не учинит. А добивать… Нет, пусть старейшины судят — по Правде и Совести. Теперь в Синегорье бессудной казни никто не должен бояться. Климога первым наши законы порушил— с него первого и возрождать их начнем.
Черный колдун был и взбешен, и растерян. С высоты Княжеской башни он видел, как сдаются в плен последние борейцы, как торжествуют синегорские смерды. Самое время положить конец этому отвратительному зрелищу, разметав до основания твердыню, опозорившую самое себя! Но сколько ни твердил он заклинания, пытаясь воспламенить потаенные бочки с огненным порошком, ничего не происходило.
Как же так?! Что осмелилось противодействовать могущественнейшей Черной магии? Неужели он, Арес, полностью лишился своей колдовской силы, столь необходимой сейчас для мести и спасения? Он терялся в догадках.
Жгучая боль в груди стала почти нестерпимой, в глазах помутилось, руки дрожали от напряжения и страха. Собрав остатние крохи самообладания, колдун обратился к Великому Господину:
— Уби ту, Хостис генерис хумани? Вени, Спиритус!.. Куод потуи, феци. Воленс-ноленс царпент туа пома не-потес! Популюс ме зибилат, ат михи плаудо. Вае иллис, викторибус! Венит экстрема диес… Вени, Редививус эт Ультор, вени!..
* — Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..
У подножия башни раздались громкие крики. Колдун посмотрел вниз и понял, что вопли голодранцев относятся именно к нему: его черный силуэт был сейчас слишком заметен на бледно-розовом фоне предзакатного неба. С десяток бунтовщиков уже взламывали тяжелую дверь, за которой начиналась башенная лестница. Вот-вот они окажутся здесь. Почему не отзывается Господин? Или черная сеть уничтожена полностью и теперь даже Он не в силах появиться над непокорным городом?!
— Вени, Спиритус, вени! — осипшим голосом прошептал-простонал Арес, упав на колени и зажав ладонями уши, дабы не слышать треска сорванной с петель двери и ненавистных звуков синегорского, варварского языка.
В этот миг он ощутил внезапный порыв ледяного ветра. Черный плащ затрепетал, словно парус, и едва не сбросил колдуна вниз, на копья смердов. Подняв голову, он слезящимися глазами уставился на лиловую тучу, быстро приблизившуюся к башне. Боль в груди отступила, а вместо нее — там, где сердце, — возникла пугающая, безмолвная пустота.
Лиловая туча вдруг превратилась в безобразное трехликое чудище, которое, обвив Княжескую башню длинным драконьим хвостом, протянуло к ее вершине огромную когтистую лапу. Колдун тут же вскочил на ноги и, не задумываясь, уверенно ступил на нее. Лапа мягко сжалась в кулак, скрыв колдуна от людских глаз. Чудище, не удостоив вниманием столпившийся внизу народ, лишь на какое-то мгновение задержало свой взгляд на одном из окон дворца. А затем вновь обернулось кошмарной лиловой тучей, которая стремительно и беззвучно скользнула за горизонт, унося в своем поганом чреве Черного колдуна Ареса…
Владигор молча отошел от окна. Увиденное не испугало юношу, но на его чистый широкий лоб легла в этот миг первая глубокая морщина.
— Боги мои, — с трудом переведя дыхание, вымолвила Любава. — Что это было?
— Злыдень явился, чтобы забрать своего слугу, — ответил Владигор. Но дальнейшие объяснения были прерваны шумом голосов на лестнице. Князь обнажил меч и заслонил собою сестру.
На сей раз предосторожность оказалась излишней: на пороге появились два его сотника — улыбающийся во весь рот Ждан и чем-то озабоченный Горбач.
— Мы победили, князь! — радостно провозгласил Ждан. — Все иноземцы сложили оружие. Ну, те, разумеется, что живыми остались. Человек двести, пожалуй. Я велел пока что согнать их на дружинный двор. Правильно?
— Правильно, — кивнул Владигор. — Потом разберемся, что с ними делать. А ты. Горбач, отчего хмуришься?
Однако тот ответил не сразу. Быстро смекнув, кто стоит рядом с молодым князем, он учтиво поклонился Любаве и лишь затем объяснил свое недовольство:
— Не рановато ли победу праздновать? Крепость в наших руках, это верно. И Климога, смотрю, сбежать не успел. А вот советник его. Черный колдун, улизнул-таки! Да так улизнул, что у людей, кто это видел, кровь в жилах застыла…
— Эка невидаль — дракон хвостатый! — перебил его Ждан. — А может, он колдуна супружнице своей на обед потащил?
Не обращая внимания на балагурство Ждана, Горбач продолжил:
— Но самое худое, что со дня на день уж не борейцы, а мы в осаде окажемся. Не забыл, князь, про те сотни, что из Комара и Мозыни сюда поспешают? Нужно бы сейчас не победный пир устраивать, а к новой битве готовиться. Верно ли говорю, князь?
— На твой вопрос, Горбач, позволь мне ответить, — произнес вдруг чей-то негромкий голос.
— Учитель! — воскликнул Владигор, бросаясь к чародею, будто прямо из воздуха возникшему на пороге горницы. — Хвала Перуну, который привел тебя в Ладор в столь счастливый для нас день!
— День воистину славный, — согласился Белун. Все, знавшие о существовании великого чародея только по чужим рассказам, поняли, кто стоит перед ними, и растерялись. Высокий, статный, седобородый, облаченный в снежно-белую хламиду, прошитую серебряными и золотыми нитями, богато украшенную жемчужным орнаментом, старик одним своим видом внушал окружающим благоговейное почтение и необъяснимую робость.
Зная, какое впечатление производит на всех, кто видит его впервые, чародей не стал спешить с разговором. Нужно дать людям хоть немного времени привести свои мысли и чувства в порядок. Он подошел к Чуче, которого по настоянию княжны уложили в кровать, ощупал его раненое плечо и что-то пробормотал себе под нос. Потом заверил подземелыцика:
— Через три дня заживет. Но рубец, конечно, останется.
Связанного и оставленного валяться на полу Климогу, который давно очнулся и в испуге таращил глаза (похоже, он был очень близок к умопомешательству), чародей не удостоил даже взглядом. Небрежно щелкнул над ним пальцами — и Климога одеревенел.
— Пусть пока бревном побудет, — объяснил Белун свой жест.
И так бесхитростно прозвучало его объяснение, так не вязалось оно с величественным обликом чародея, что все невольно заулыбались. Даже в глазах Горбача растаял холодный лед настороженности.
Белун между тем вернулся к его словам о борейцах, спешащих к Ладору:
— Вы, друзья, можете не бояться осады — очень скоро наемники повернут назад. Чего ради им терять свои жизни в битвах с восставшими синегорцами? Кто оплатит их кровь и увечья? Ведь не Климога же, за которого нынче никто и медяшки не даст. Сейчас Зарема, давняя моя подруга, с их сотниками толкует, про тебя, князь Владигор, и про тысячное войско твое рассказывает. Так что, думаю, уже на рассвете заторопятся они восвояси, за Венедское море, покуда Комар и Мозынь не взбунтовались, прознав о свержении ненавистного Климога…
— А что же Черный колдун? — спросил Горбач. — Он разве не способен убедить борейцев продолжить поход на стольный город? Они Ареса зачастую выше Климога ставили. Коли прикажет — послушаются.
— Не прикажет, — уверенно ответил Белун. — Сейчас он уже далече, и заботы у него совсем иные… Однако ты прав, сотник, остерегаясь Черного колдуна. Он очень опасен. Дракон, который унес его из Ладора, это ведь сам Триглав-Злыдень. И неспроста, конечно, господин слугу своего спасал. Знать, пересекутся еще пути Владигора и Ареса.
После этих слов Учителя взгляд Владигора стал серьезным и жестким. Он положил крепкую ладонь на рукоять меча и расправил плечи, словно показывал, что в любое время готов сразиться с врагом.
— Впрочем, — добавил чародей, — мы успеем обсудить это позже. А теперь, Владигор, не пора ли тебе выйти к людям? Они хотят увидеть своего законного князя, наконец-то вернувшегося в Ладор после долгих скитаний. Ждут искренних и мудрых слов, которые укрепят их веру в тебя, в то, что княжить будешь справедливо — по Правде и Совести.
Когда все пятеро (кроме Чучи, из-за глубокой раны потерявшего много сил, а потому оставленного в постели) вышли на высокое крыльцо Княжеского дворца, люди на площади в едином порыве вскинули над головами оружие и радостно закричали, славя молодого князя.
Владигор на несколько мгновений опешил. Он не ожидал столь бурной встречи, не был готов произносить, как выразился Белун, «мудрые слова», да и вообще не чувствовал себя достойным той славы, которую воздавал ему ликующий народ.
Чародей, понимая состояние молодого князя, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Взгляни-ка на небо, мой мальчик…
Владигор поднял глаза. Небосвод над городом был чист и прозрачен. Лучи закатного солнца пронизывали его, окрашивая воздушную лазурь легкой золотистой дымкой. Насколько хватало взора — ни тучки, ни облака. Но там, где устремлялась в небо высокая и гордая Княжеская башня, Владигор увидел яркий блеск алых зарниц. Беззвучные и мимолетные посланцы Перуна, они вспыхивали над освобожденным Ладором, будто подавали синегорскому князю добрый знак. Или предупреждали о чем-то? Как знать…
Владигор вдохнул полной грудью пьянящий воздух родной земли. Вновь окинул взглядом неожиданно притихшую площадь, увидел сотни внимательных глаз, устремленных на него с надеждой и верой. И тогда, не сказав ни слова, в пояс поклонился своему великому народу.
28 декабря 1995 г. Санкт-Петербург
Его вновь выручил находчивый оруженосец.
— Эй, малахольные! — гаркнул он. — Если не хотите вернуться в клетки, немедленно пропустите князя! — И добавил помягче: — Дело еще не кончено, а вы нас тут задерживаете… Нехорошо, братцы.
Люди расступились, и Владигор торопливо шагнул к двери. За ней, как он помнил, находился небольшой коридорчик, а в конце его — лестница, ведущая к верхним покоям.
В коридорчике никого не было. Оно и понятно: Климога всех стражников послал оборонять дворец. Напрасный труд. Не устоят наемники против гнева людского, сметут их в два счета! Вот только бы злодей в отместку не сотворил чего с Любавой, не удумал бы какой подлости напоследок! Оттого и спешил Владигор, оттого и тревожилось сердце, что догадывался он — на любое злодеяние способен сейчас Климога.
В три прыжка одолев лестничные ступени, он свернул за угол и — едва не угодил под удар борейского меча.
Стражники, которым ведено было рубить всякого, кто сунется к дверям горницы, толком даже не знали, что за девку стерегут, но службу свою несли как положено. Выскочивший из-за угла русоволосый парень сумел каким-то образом увернуться от меча, избежав мгновенной и легкой смерти. Ладно, тем хуже для него: дольше помирать придется.
Один стражник — долговязый, похожий на цаплю — шагнул вдоль стены, чтобы отрезать ловкачу путь к отступлению. Другой был старше и опытней напарника. Заподозрив неладное, он выставил меч вперед, а левой рукой судорожно потянул из-за пояса длинный кинжал с узорной рукоятью. Слишком длинный. Владигор нырнул под его правую руку и ладонью ударил стражника по левой: кинжал, так и не показав своей полномерной красы, вонзился в живот хозяина.
Бореец охнул, обмяк. Но Владигор не дал ему повалиться на пол. Схватил за пояс и, откинувшись на спину, бросил через себя. Грузное тело сшибло с ног долговязого, а затем… Затем князю ничего делать уже не понадобилось. Подоспевший Чуча дважды вскинул вверх руку с ножом и дважды опустил ее вниз. Со стражниками было покончено.
Только теперь Владигор сообразил, что его меч все это время оставался в ножнах. За подобную самонадеянность Филька наверняка обозвал бы его тупицей и молокососом. Подземелыцик же просто пожал плечами, дескать, каждый сходит с ума по-своему.
Князь отмахнулся от его немого упрека. Не до упреков нынче. Он примерился к дверям горницы и что было силы ударил ногой промеж ясеневых створок. Они оказались на удивление хлипкими — слетели с петель от первого же удара.
Сначала он решил, что опоздал. Горница была пуста. Тщательно застеленная кровать, наполовину скрытая от посторонних глаз расписным айгурским балдахином, шкура снежного барса на полу, медное зеркало на стене, ажурный столик возле небольшого окна, забранного железной решеткой. То ли горница, то ли острог…
Однако Чуча, войдя следом, сразу ткнул пальцем в нижний край балдахина. Из-под него выглядывали остроносые кожаные сапожки. Князь стремительно шагнул вперед, сорвал балдахин с высоких прикроватных столбиков — и обмер. Молодая красавица, возникшая перед ним, лишь отдаленно была похожа на ту девушку-подростка, образ которой хранила его память. Он смотрел на нее, не в силах даже слова сказать.
Пылающее гневом и оттого еще более прекрасное лицо, широко распахнутые голубые глаза, густые светло-русые волосы, мягкой волной падающие на плечи… Гибкая фигура была напряжена и готова в любой момент отпрянуть в сторону или броситься на обидчика.
Да удивление крепкая девичья рука сжимала кинжал, в котором Владигор безошибочно признал тот самый, что отец вручил Любаве в давнюю кровавую ночь.
— Любавушка, — чуть слышно вымолвил он. — Сестрица моя…
Она сердито и недоверчиво посмотрела на юношу и вдруг заметила выбившийся из-под ворота кольчужной рубахи шнурок с медной медалькой: синегорский меч и две скрещенные стрелы — княжеский родовой знак! Голубые глаза изумленно округлились, кровь отхлынула от девичьего лица, и дрогнули побледневшие губы:
— Владий?..
Владигор в ответ лишь улыбнулся. И эта ничуть не изменившаяся за долгие годы мальчишеская улыбка развеяла последние сомнения Любавы. Уронив кинжал, она радостно взвизгнула и кинулась на шею вновь обретенному брату.
Оруженосец Чуча скромно потупил взор и отошел к окну, дабы своим присутствием не помешать излиянию родственных чувств. Из окна открывался вид на Княжескую башню и часть площади перед ней, где как раз в это время остатки наемного войска бросали оружие к ногам победителей. Довольный Чуча во все глаза следил за столь долгожданным зрелищем. В этом была непростительная для него, княжеского оруженосца, ошибка.
Никем не замеченный, в дверном проеме появился Климога. Еще в коридоре, наткнувшись на мертвые тела стражников, он догадался, какая встреча ожидает его в горнице. И теперь, обнажив меч, Климога изготовился к прыжку.
Светозоровы пащенки обнимались, ничего не видя и не слыша вокруг. Обоих — одним ударом! Не сдержав нахлынувшей ненависти, он заскрипел зубами. Чуча встревоженно обернулся, увидел холодный блеск оголенного клинка и, не раздумывая ни мгновения, ринулся под вражеский удар.
Дюжий Климога и коротышка подземелыцик с грохотом столкнулись посреди горницы. Климога едва удержался на ногах. Его меч запоздало, поэтому немного вскользь, рубанул по свалившемуся на пол уродцу. Но больше он ничего не успел сделать: кулак Владигора, описав короткую дугу, врезался в челюсть Климога. Бывший властитель Синегорья рухнул как подкошенный.
Князь склонился над своим верным оруженосцем:
— Чуча, дружище, ты живой?
— Кажись, не помер еще, — ответил Чуча, пытаясь бодриться. — Ну что за порода у вас, князей Синегорских? Один мне нос поломал, братец его чуть руку не оттяпал. Да и ты небось когда-нибудь на мне свою зарубку оставишь.
— Уфф, — облегченно вздохнул Владигор. — Если отшучивается, значит, живой.
— Шутки шутками, — сказала Любава, осматривая глубокую рану на левом плече подземелыцика. — Но как бы кровью не истек твой товарищ. Дай-ка перевяжу его.
— Благодарствую, княжна, — проговорил Чуча. — А князь, может, подлецом Климогой озаботится? Добить надо бы, пока новую пакость не учинил…
Владигор подошел к неподвижному Климоге, сорвал с него пояс и, заломив руки за спину, крепко связал.
— Теперь не учинит. А добивать… Нет, пусть старейшины судят — по Правде и Совести. Теперь в Синегорье бессудной казни никто не должен бояться. Климога первым наши законы порушил— с него первого и возрождать их начнем.
Черный колдун был и взбешен, и растерян. С высоты Княжеской башни он видел, как сдаются в плен последние борейцы, как торжествуют синегорские смерды. Самое время положить конец этому отвратительному зрелищу, разметав до основания твердыню, опозорившую самое себя! Но сколько ни твердил он заклинания, пытаясь воспламенить потаенные бочки с огненным порошком, ничего не происходило.
Как же так?! Что осмелилось противодействовать могущественнейшей Черной магии? Неужели он, Арес, полностью лишился своей колдовской силы, столь необходимой сейчас для мести и спасения? Он терялся в догадках.
Жгучая боль в груди стала почти нестерпимой, в глазах помутилось, руки дрожали от напряжения и страха. Собрав остатние крохи самообладания, колдун обратился к Великому Господину:
— Уби ту, Хостис генерис хумани? Вени, Спиритус!.. Куод потуи, феци. Воленс-ноленс царпент туа пома не-потес! Популюс ме зибилат, ат михи плаудо. Вае иллис, викторибус! Венит экстрема диес… Вени, Редививус эт Ультор, вени!..
* — Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..
У подножия башни раздались громкие крики. Колдун посмотрел вниз и понял, что вопли голодранцев относятся именно к нему: его черный силуэт был сейчас слишком заметен на бледно-розовом фоне предзакатного неба. С десяток бунтовщиков уже взламывали тяжелую дверь, за которой начиналась башенная лестница. Вот-вот они окажутся здесь. Почему не отзывается Господин? Или черная сеть уничтожена полностью и теперь даже Он не в силах появиться над непокорным городом?!
— Вени, Спиритус, вени! — осипшим голосом прошептал-простонал Арес, упав на колени и зажав ладонями уши, дабы не слышать треска сорванной с петель двери и ненавистных звуков синегорского, варварского языка.
В этот миг он ощутил внезапный порыв ледяного ветра. Черный плащ затрепетал, словно парус, и едва не сбросил колдуна вниз, на копья смердов. Подняв голову, он слезящимися глазами уставился на лиловую тучу, быстро приблизившуюся к башне. Боль в груди отступила, а вместо нее — там, где сердце, — возникла пугающая, безмолвная пустота.
Лиловая туча вдруг превратилась в безобразное трехликое чудище, которое, обвив Княжескую башню длинным драконьим хвостом, протянуло к ее вершине огромную когтистую лапу. Колдун тут же вскочил на ноги и, не задумываясь, уверенно ступил на нее. Лапа мягко сжалась в кулак, скрыв колдуна от людских глаз. Чудище, не удостоив вниманием столпившийся внизу народ, лишь на какое-то мгновение задержало свой взгляд на одном из окон дворца. А затем вновь обернулось кошмарной лиловой тучей, которая стремительно и беззвучно скользнула за горизонт, унося в своем поганом чреве Черного колдуна Ареса…
Владигор молча отошел от окна. Увиденное не испугало юношу, но на его чистый широкий лоб легла в этот миг первая глубокая морщина.
— Боги мои, — с трудом переведя дыхание, вымолвила Любава. — Что это было?
— Злыдень явился, чтобы забрать своего слугу, — ответил Владигор. Но дальнейшие объяснения были прерваны шумом голосов на лестнице. Князь обнажил меч и заслонил собою сестру.
На сей раз предосторожность оказалась излишней: на пороге появились два его сотника — улыбающийся во весь рот Ждан и чем-то озабоченный Горбач.
— Мы победили, князь! — радостно провозгласил Ждан. — Все иноземцы сложили оружие. Ну, те, разумеется, что живыми остались. Человек двести, пожалуй. Я велел пока что согнать их на дружинный двор. Правильно?
— Правильно, — кивнул Владигор. — Потом разберемся, что с ними делать. А ты. Горбач, отчего хмуришься?
Однако тот ответил не сразу. Быстро смекнув, кто стоит рядом с молодым князем, он учтиво поклонился Любаве и лишь затем объяснил свое недовольство:
— Не рановато ли победу праздновать? Крепость в наших руках, это верно. И Климога, смотрю, сбежать не успел. А вот советник его. Черный колдун, улизнул-таки! Да так улизнул, что у людей, кто это видел, кровь в жилах застыла…
— Эка невидаль — дракон хвостатый! — перебил его Ждан. — А может, он колдуна супружнице своей на обед потащил?
Не обращая внимания на балагурство Ждана, Горбач продолжил:
— Но самое худое, что со дня на день уж не борейцы, а мы в осаде окажемся. Не забыл, князь, про те сотни, что из Комара и Мозыни сюда поспешают? Нужно бы сейчас не победный пир устраивать, а к новой битве готовиться. Верно ли говорю, князь?
— На твой вопрос, Горбач, позволь мне ответить, — произнес вдруг чей-то негромкий голос.
— Учитель! — воскликнул Владигор, бросаясь к чародею, будто прямо из воздуха возникшему на пороге горницы. — Хвала Перуну, который привел тебя в Ладор в столь счастливый для нас день!
— День воистину славный, — согласился Белун. Все, знавшие о существовании великого чародея только по чужим рассказам, поняли, кто стоит перед ними, и растерялись. Высокий, статный, седобородый, облаченный в снежно-белую хламиду, прошитую серебряными и золотыми нитями, богато украшенную жемчужным орнаментом, старик одним своим видом внушал окружающим благоговейное почтение и необъяснимую робость.
Зная, какое впечатление производит на всех, кто видит его впервые, чародей не стал спешить с разговором. Нужно дать людям хоть немного времени привести свои мысли и чувства в порядок. Он подошел к Чуче, которого по настоянию княжны уложили в кровать, ощупал его раненое плечо и что-то пробормотал себе под нос. Потом заверил подземелыцика:
— Через три дня заживет. Но рубец, конечно, останется.
Связанного и оставленного валяться на полу Климогу, который давно очнулся и в испуге таращил глаза (похоже, он был очень близок к умопомешательству), чародей не удостоил даже взглядом. Небрежно щелкнул над ним пальцами — и Климога одеревенел.
— Пусть пока бревном побудет, — объяснил Белун свой жест.
И так бесхитростно прозвучало его объяснение, так не вязалось оно с величественным обликом чародея, что все невольно заулыбались. Даже в глазах Горбача растаял холодный лед настороженности.
Белун между тем вернулся к его словам о борейцах, спешащих к Ладору:
— Вы, друзья, можете не бояться осады — очень скоро наемники повернут назад. Чего ради им терять свои жизни в битвах с восставшими синегорцами? Кто оплатит их кровь и увечья? Ведь не Климога же, за которого нынче никто и медяшки не даст. Сейчас Зарема, давняя моя подруга, с их сотниками толкует, про тебя, князь Владигор, и про тысячное войско твое рассказывает. Так что, думаю, уже на рассвете заторопятся они восвояси, за Венедское море, покуда Комар и Мозынь не взбунтовались, прознав о свержении ненавистного Климога…
— А что же Черный колдун? — спросил Горбач. — Он разве не способен убедить борейцев продолжить поход на стольный город? Они Ареса зачастую выше Климога ставили. Коли прикажет — послушаются.
— Не прикажет, — уверенно ответил Белун. — Сейчас он уже далече, и заботы у него совсем иные… Однако ты прав, сотник, остерегаясь Черного колдуна. Он очень опасен. Дракон, который унес его из Ладора, это ведь сам Триглав-Злыдень. И неспроста, конечно, господин слугу своего спасал. Знать, пересекутся еще пути Владигора и Ареса.
После этих слов Учителя взгляд Владигора стал серьезным и жестким. Он положил крепкую ладонь на рукоять меча и расправил плечи, словно показывал, что в любое время готов сразиться с врагом.
— Впрочем, — добавил чародей, — мы успеем обсудить это позже. А теперь, Владигор, не пора ли тебе выйти к людям? Они хотят увидеть своего законного князя, наконец-то вернувшегося в Ладор после долгих скитаний. Ждут искренних и мудрых слов, которые укрепят их веру в тебя, в то, что княжить будешь справедливо — по Правде и Совести.
Когда все пятеро (кроме Чучи, из-за глубокой раны потерявшего много сил, а потому оставленного в постели) вышли на высокое крыльцо Княжеского дворца, люди на площади в едином порыве вскинули над головами оружие и радостно закричали, славя молодого князя.
Владигор на несколько мгновений опешил. Он не ожидал столь бурной встречи, не был готов произносить, как выразился Белун, «мудрые слова», да и вообще не чувствовал себя достойным той славы, которую воздавал ему ликующий народ.
Чародей, понимая состояние молодого князя, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Взгляни-ка на небо, мой мальчик…
Владигор поднял глаза. Небосвод над городом был чист и прозрачен. Лучи закатного солнца пронизывали его, окрашивая воздушную лазурь легкой золотистой дымкой. Насколько хватало взора — ни тучки, ни облака. Но там, где устремлялась в небо высокая и гордая Княжеская башня, Владигор увидел яркий блеск алых зарниц. Беззвучные и мимолетные посланцы Перуна, они вспыхивали над освобожденным Ладором, будто подавали синегорскому князю добрый знак. Или предупреждали о чем-то? Как знать…
Владигор вдохнул полной грудью пьянящий воздух родной земли. Вновь окинул взглядом неожиданно притихшую площадь, увидел сотни внимательных глаз, устремленных на него с надеждой и верой. И тогда, не сказав ни слова, в пояс поклонился своему великому народу.
28 декабря 1995 г. Санкт-Петербург