Больница была уже закрыта. Изотов нажал на звонок. Вышел удивленный знакомый санитар.
– Что так поздно? – с удивлением, но любезно спросил он.
– На работе задержался. Можно войти?
– Вам, всегда.
Изотов прошел в палату № 6 и, не здороваясь, пошел в угол к Боркову. Тот что-то читал. Борков отложил книжку, крепко пожал руку Изотова и спросил:
– Как прошло?
– Все готово.
– У меня тоже, можем начинать хоть сейчас.
– Сейчас и начнем. Я иду к врачу за выпиской.
– Не получится.
– Я попробую.
Изотов пошел в кабинет Селезнева, по счастью тот был на месте и не спешил домой. Читал научный журнал и курил, пока начальства не было. Перед ним была уже полная пепельница окурков.
– Здравствуйте! – радостно встретил Изотова психиатр.
– Здравствуйте. Я тут вот по какому делу. Нельзя ли отпустить Боркова домой на выходные.
– Нет, что вы, у нас закрытое учреждение, домой никого не отпускаем. До полного выздоровления.
Изотов вынул из кармана пачку Явы и поставил на стол.
– Нет, это сложно. Если только недалеко погулять могу отпустить.
Изотов достал еще пачку и придвинул к врачу.
– Но для этого одежда нужна. Надо со старшей медсестрой договариваться. Сложно это. Не знаю, как получится.
Изотов придвинул третью пачку сигарет.
– Но чтобы к утреннему обходу вернулись, – строго сказал целитель душ, – и еще одну санитарам дайте, – добавил он уже мягко.
Изотов добавил еще пачку и пошел обрадовать Боркова, а врач пошел в каптерку за одеждой Боркова.
– Все, собирайтесь, – по-деловому сказал Изотов.
– Как вам удалось?
– В философии свои секреты, не только физика вся такая секретная.
В палату вошел санитар с узлом одежды Боркова. Изотов дал ему пачку сигарет.
– Вот они какие философские секреты!
– Не важно, главное работает.
Борков быстро переоделся. Изотов торжественно как награду вручил ему документы. Все было готово к побегу.
Врач предупредил, чтобы к утреннему обходу было все нормально, санитар отпер и закрыл за ними двери. Свобода встретила их ветром и ледяной крупой.
Изотов уже было свернул на знакомую дорожку, но Борков остановил его.
– На автобус нам ни к чему. Ждать долго, а ехать две остановки. Пройдем на прямую через парк. Я дорогу знаю.
Они пошли через парк, к своему счастью мимо замечательного винного магазина. Боркову было особенно холодно, шляпу он выбросил.
– Где пистолет, – спросил Изотов, когда они были далеко.
– Выбросил.
– А вдруг что не так?
– Когда будет не так, будем думать.
– Все прошло нормально?
– Как в кино, только в кино падают красиво.
– Искусство, что поделаешь.
– А ваши приборы?
– Все работает. С утра ребята проверяли. Все как в прошлой жизни.
Борков повел через парк, затем через железнодорожные пути, затем через другой парк, он везде умел найти самый короткий, пусть и не самый простой путь к цели. Будь это дорога в прямом смысле, или это путь научной мысли в физике.
Наконец, они вышли прямо к зданию института, из которого они ушли то ли три дня назад то ли в прошлую эпоху. В еще более темном и убогом вестибюле, чем это было при брежневской жизни, совершенно пустом, сидел знакомый вахтер Петрович.
– Привет Петрович! Нам бы надо пройти.
– Здрасьте! Вы что без ума? Нельзя.
– Ты же меня Петрович знаешь, сколько лет. Правда, надо. Не просил бы так.
– Нельзя, подсудное дело.
– Мы по такой погоде шли. Замерзли как собаки, а ты нельзя.
– Сказано нельзя. Такой порядок.
– Ну, Петрович.
– Хоть чего делайте Николай Георгиевич, – нельзя. Не пущу.
– Да, вот так, – обратился Борков к Изотову, – неожиданное препятствие все пошло прахом. Что делать?
– Что делать? Курить, раз делать нечего.
Изотов достал пачку и угостил Боркова, взял сам и смачно затянулся. Сладкое облако дыма растеклось по помещению.
– Чевой-то вы курите? – поинтересовался Петрович.
– Новая Ява, – Изотов протянул пачку Петровичу.
– Неужто наша, не может быть, – понюхал сигарету Петрович, – чудно, вроде по-русски написано.
– Да, ты прикури.
Петрович аккуратно размял сигарету и закурил.
– Хороша!
– У меня еще есть, – Изотов достал полную пачку, – возьмите покурить. Смена длинная.
– Ну, спасибо, ребятки, так вам куда?
– На второй этаж в методический кабинет. Ничего секретного, а у Профессора Изотова все допуски есть, как положено.
– Хорошо пущу, но не надолго. И чуть чего мухой вы улетаете, а я вас знать не знаю.
– Хорошо, хорошо.
Петрович с Явой в зубах уже открывал турникет.
В знакомом кабинете ничего за пару дней не изменилось.
– Немного другой вид стал у приборов, внешний дизайн более имперский, а все остальное, включая начинку совершенно такие же. Такие приборы делали годах в 50-х, когда я только в институт пришел, у нас такие были, – прокомментировал Борков.
Борков бросил пальто и начал проверять соединение приборов с телевизором.
– Все нормально. Можно начинать, – сказал Борков так, как будто и сам не верил и боялся начать.
– Давайте, начнем, – тоже со страхом поддержал Изотов.
– Ладно, двум смертям не бывать, как говорится, – пробуем, будь что будет.
Точно так же как и в прошлый раз, они расположились на креслах, точно так же и лежали их пальто.
– Включаю.
Борков опять защелкал тумблерами и кнопками. Включил и телевизор.
– Ничего страшного, если с первого раза не получится, еще есть время, – успокаивал сам себя Изотов.
– Да, с первого раза обычно ничего не бывает, – подтвердил Борков.
Экран засветился. На экране была странная картинка. Большая улица заполненная толпой людей. Люди шли неожиданно быстро, по краям толпы у тротуаров происходили какие-то драки. Комментариев было не слышно.
– Это улица Горького. У телеграфа. Я там часто бываю.
– А что происходит?
– Не пойму.
На экране появилась диктор:
Вы смотрели репортаж из центра Москва, где восставший народ расправляется с агентами НКВД и их приспешниками.
– Вот это да!
– Ты видел, – Борков перешел на ты, – ты видел там просто трупы вдоль дороги.
– Конечно, видел. Там просто ловят всех шпиков или кто на шпика похож, и забивают до смерти.
– Интересно когда это. Сколько ждать?
– Снега на улице не было, значит скоро.
Диалог прервала диктор:
А сейчас вы увидите запись казни Сталина и его семьи по приговору чрезвычайного трибунала на даче в Кунцево.
– Это можно не смотреть, – сказал Борков, – как расстреливают немощного старика смотреть тошно.
– Да еще и с семьей. Опять все по-ленински сделали.
– Смотреть нужно, – сам себе возразил Борков, – надо досмотреть пока, как в прошлый раз конденсаторы не разрядятся.
– Какой ужас! – глянул на экран Изотов.
Тут он и произнес ту фразу, которая входит сейчас во все учебники политологии. К сожалению, там нигде не пишут об авторстве этой фразы. С другой стороны в учебниках написано примерно так:
Появление во властных структурах сотрудников спецслужб или получение сотрудниками секретных служб доступа к рычагам власти приводит в конце концов такую государственную систему к массовым беспорядкам и революционным изменения с элементами насилия и жестокости.
Не это говорил Изотов, он сказал, глядя в телевизор:
– Всевластие стукачей ведет к кровавому бунту.
Телевизор снова стал показывать улицу Горького (теперь Тверская) с горами трупов на тротуарах. Кое-где на хилых липах улицы Горького висели висельники, те у которых нашли удостоверение НКВД.
Наши ученые умы вынуждены были смотреть эту жуткую картину, пока конденсаторы не разрядятся. А сталинские конденсаторы держали заряд долго!
Но не бесконечно. Что-то сверкнуло за окном. Мигнул телевизор и потух. Снова вспышка близкой молнии ослепила комнату, ученые зажмурились. Когда открыли глаза, был день, светило солнце.
– А портрета-то больше нет! – подошел к стене Борков, – даже следа от него не осталось. Значит, давно не висит.
– Давайте просто телевизор включим, посмотрим, где мы, – громко, не веря своему счастью, крикнул Изотов.
– Говорить то можно громко, как хорошо.
Ученые почувствовали, что они в своих семидесятых застойных годах, где они были как рыба в воде. Страх и ужас остались в прошлом.
– А вот газеты, – радостно громко говорил Изотов и бросился их внимательно читать.
– Все так? – поинтересовался Борков.
– В точности.
– Ну, слава богу.
– Хотя нет, – испугано заметил Изотов.
– Что не так, – встревожился Борков.
– Горбачева не избрали в ЦК.
– Пустяк, через год выберут, не в 77, так в 78.
– И компания по борьбе с пьянством не началась.
– Ничего, потом наверстают.
– Нет, все-таки как-то не спокойно. Можно на кафедру позвоню?
– Да, можно не спрашивать. Это там где Любовь?
Изотов не ответил, взял старый эбонитовый телефон методического кабинета, оставшийся, наверное, со сталинских времен. Нервно набрал на старинном диске знакомый номер.
– Любовь слушает, – скучным казенным голосом ответила Люба с того конца провода.
– Люба, это я, – радостно сказал Изотов, расплывшись от счастья в улыбке.
– Это вы, Александр Федорович, – уже совсем по-другому, как всегда нежно и певуче ответила Люба.
– Как там дела на кафедре?
– Как всегда я одна за всех отвечаю.
– Красовский?
– Не разу не появлялся.
– Кондратов?
– Операцию ему сделали удачно, поправляется.
– А Шварцман? – со страхом спросил Изотов.
– Как всегда болеет. Теперь где-то в парке гулял, ногу сломал. Приходил тут за зарплатой на костылях и с гипсом на всю ногу.
– Прекрасно! – с облегчением вздохнул Изотов.
Люба засмеялась.
– Вы всегда так шутите смешно, Александр Федорович, – что же тут прекрасного в его больной ноге?
– Неудачно пошутил. Я сейчас просто очень рад, что все закончилось хорошо. Все прошло.
Изотов представлял себе, как на кафедре Люба сидит у телефона и улыбается ему.
– Я тоже рада, что все хорошо получилось.
Люба замолчала. Изотов тоже молчал. Неожиданно Люба спросила:
– А вы не забыли, Александр Федорович, что обещали развестись с женой?
Краткое послесловие
Доказывать, что все описанные здесь события чистая правда, это искать на свою голову славу барона Мюнхгаузена. Но я не побоюсь и еще раз подтвержу, что почти все события я видел собственными глазами. Другие известны мне из достоверных источников. Где-то я был и сам. Например, мы купили за четыре пачки сигарет весь пограничный блок-пост в Румынии в самом конце правления Чаушеску. Видел я и саму революцию в Бухаресте. Был я и на Кубе, когда Кастро был жив и здоров. Там я побывал в настоящем валютном магазине уже сейчас.
А вопрос – Кем ты был в прошлой жизни? – в России не индийская мистика, а серьезный вопрос. Ведь у нас поэт, адвокат, бизнесмен мог раньше быль физиком, учителем или музыкантом.
Сам я жил в прошлой своей жизни – в тех застойных 70-х годах, работал в физике, слушал лекции по философии.
Все сплошная правда!