Александр Бялко
Роман с физикой, или За всех отвечает любовь
Небольшое введение
Наверное, всем известно, что в России раз в 12 лет происходит что-то важное. Весь двадцатый век это правило выполнялось. В 1905 году случилась так называемая первая русская революция. Страна на европейский манер получила конституцию и парламент. Прошло 12 лет и случилось сразу две революции в 1917 году. В 1929 году революций не было, но был переворот пострашнее – началось эра Сталина. Фашистское нашествие 1941 года снова через 12 лет, а еще через 12 лет в 1953-м смерть тирана. Оттепель и правление Хрущева закончились в 1965 году, и началась эпоха застоя, имени товарища Брежнева. По тому же ритму, который как ударник в оркестре высшие силы настукивают по нашей стране, в 1977 году должен быть или переворот, или война или революция. Но ничего такого не было. Конституция Брежнева от 1977 года ничего не поменяла, да и конституций было в России уже много и в разные годы, никто на них внимания не обращает. Через 12 лет все пошло как надо – развал СССР начался в 1989 году, а эпоха Ельцина закончилась через 12 лет – в 2001 году.
Казалось бы, только 1977 год выбивается из общего строя. Однако, в этот год произошли сверх важные события не только для России, но и для всей вселенной. Правда об этом знало всего несколько человек, почти все они, к сожалению, ушли из жизни, и поэтому по прошествии столько лет я могу себе позволить описать события того года, как они происходили на самом деле.
Многие сейчас не знают той эпохи или уже хорошенько подзабыли, а скоро забудут совсем. Для грядущих поколений этнографов я постараюсь восстановить детали быта той поры, для того, чтобы они были понятны читателям из будущего. Без этого повествование было бы просто бессмысленным.
Истории, которые рассказывают герои книги, а не я сам, я не оскорблял проверкой. Отнеситесь и вы к ним снисходительно.
Кое-что, фантастическое в изложении, на самом деле имело место быть, и я был свидетелем. Но в жизни порою такое бывает, что всей фантастики в мире не хватит.
Фамилии действующих лиц, которых уже нет, настоящие. Для тех, кто все еще хранит память о тех временах, придуманы псевдонимы. В тех местах, где повествование может затрагивать государственные секреты, автор намерено многое изменил.
Цветущий май
В конце мая 1977 года Москва выглядела не такой грязной и облезлой, как она была тогда на самом деле. Молодая зелень отвлекала глаз от пыльных неубранных улиц и разбитых дорог, а запахи первых цветов и молодой листвы закрывали духоту большого города. На северо-западе Москвы, который облюбовали физики для своих опытов, стоит здание. В далеком 1977 году его называли башней, других высоких домов вокруг не было. За этим сооружением был двор с мастерскими, гаражи. Все было обнесено забором с колючей проволокой, следовой полосой, высоким напряжением и всеми известными тогда средствами охраны. За секретным институтом начинался старинный парк, ставший практически лесом. А на улицу выходило всего две двери. Ни вывески, ни названия не было. На одной двери было написано – «Вход», а на другой – «Вход рядом» В конференц-зале на втором этаже было открыто окно в парк. Это было страшное нарушение, окна в этом здании вообще никогда не открывались. Но сейчас окно в парк было открыто. Люди, сидящие в зале вдыхали воздух весны. Да и ничего секретного за этим окном не происходило. Профессор философии из университета читал лекцию о древнегреческой философии сотрудникам института. Лекция была последней в этом учебном году, и в аудитории вместе с весеннем духом летало еще и ощущение свободы.
Что же касается самих лекций, то в коммунистическое время почему-то было принято всех всему учить и переучивать. Процесс этот был непрерывный. Зачем физикам нужна древнегреческая философия не понятно. Многие слушали эти лекции из любопытства, кто-то готовился к кандидатским экзаменам по философии, кто-то отсиживал часы по обязательной разнарядке.
В аудитории сидели почти одни мужчины – эпоха женщин в физике закончилась. Было время, когда женщины, вдохновляемые мадам Кюри царили в физике. Всех молодых мужчин забрала война. Кафедры в учебных институтах и отделы в научно-исследовательских институтах возглавляли женщины. В том 1977 году в сверхсекретном институте, о котором идет речь, тоже замом директора была Валентина Ивановна. Умная и экстравагантная женщина, которая еще и красила свои седые волосы в фиолетовый цвет. Она еще начинала с самим Курчатовым. Но вот с войны вернулись умные и энергичные мужчины, не успели все и оглянуться, как подросли молодые таланты, и женщин постепенно становилось в физике все меньше и меньше. Сейчас в аудитории сидела только одна молодая соискательница.
Отстранение женщин от физики обернулось еще и потерями женской красоты. В физику пошли одни дурнушки и зубрилы. Даже шутка такая была – на конкурсе красоты среди физиков победила мартышка из соседнего зоопарка. Но были и исключения. Ирина, которая послушно сидела на лекции и старательно записывала, была молода, симпатична и обладала острым язвительным умом. При этом она была не замужем и свободна, хотя ее окружали самые разнообразные лица мужского пола.
Лекции читал профессор Изотов. Фамилия Изотов подошла бы сталевару или кузнецу, герою труда первых пятилеток. Для профессора философии хорошо бы иметь фамилию Шопенгауэр или Сартр, на худой конец. Но Изотов был не просто профессором, а заведующим кафедрой философии столичного университета, что говорит о большой силе его ума, и умении правильно проводить политику, раз он смог отодвинуть от должности Шопенгауэров и Сартров. Желающих заведовать философией в Москве было предостаточно и как раз с подходящими фамилиями. При этом для своей должности и имевшихся у него научных степеней, он был достаточно молод – ему не было и сорока.
На лекции сидел и профессор физики Борков. Он тоже был молод для профессора, ровесник Изотова. Он был также умен и талантлив в своей области и любопытен до того, что и как происходит в других науках, поэтому ходил на лекции Изотова. Лекции того стоили. Изотов не просто любил философию, знал много интересного и занимательного, но и был прекрасным рассказчиком.
– Таким образом, образовалось то, что мы называем рациональной европейской философией. Она не была бы превалирующей формой сознания в Европе, если бы не завоевательные войны Александра македонского. Аристотель не просто учил Александра. Да и доверять воспитание будущего царя философу, а не воину или дипломату, это тоже новый и невиданный до того времени шаг. Александр не просто воспринял идеи Аристотеля. Для нас нет ничего удивительного в том, что философ предсказывает, будущие, этому учит марксистко-ленинская философия. (Изотов был еще мудр тем, что знал, – стукачи могут быть везде и не давал повода им отличиться)
Тогда это было невероятным – предсказать, что ткать одежду и делать бытовые предметы для нас будут машины. Вооруженный этим знанием Александр покорил почти весь тогдашний мир. Это была первая из известных нам цивилизационных войн, когда дикие народы тащились насильно к светлому будущему. Александр ошибался, как и его учитель Аристотель. Автоматический ткацкий станок изобретен был, как известно, только в конце 18-го века англичанином Картрайтом. Другие машины еще позже. Но благодаря завоеваниям Александра рациональная философия стала доминировать в Европе. Это мы рассмотрим в следующем семестре на примере средневековой схоластики, английской, французской и немецкой классической философии. Но все это было позже. А тогда произошел выбор пути. Если бы вся Европа шла бы тогда путем Египта, а не Греции, мы бы не сидели сейчас в этом замечательном институте, окруженные современной техникой. Вполне возможно мы бы не далеко ушли от строителей пирамид. Их путь познания был гораздо медленнее, хотя достижение египтян были более наглядны как пирамиды среди пустыни, по сравнению с остроумными измышлениями греков. Но нам в известном смысле повезло. На этом позвольте лекцию закончить, вам пожелать отдохнуть, как следует и в сентябре мы продолжим занятия философией.
Аплодисменты устраивать на лекции было не принято. Все просто встали и одобрительно зашумели. Борков подошел к доске.
– Как старший по ученому званию, хочу поблагодарить Александра Федоровича за интереснейшие лекции.
– А можно вопрос? – это подошел к доске аспирант Пятаков.
– Да, пожалуйста. – деликатно предложил Изотов.
– А чем принципиально отличается этот египетский путь от нашего?
– Египетским я назвал его условно. Именно тогда Египет и Греция соперничали в достижениях цивилизации. Другой путь можно было бы назвать сейчас китайским. После Египта так развивался Китай, да и древние цивилизации Америки тоже. Не в названии дело. Дело в подходе. Египтяне веками искали и эмпирически находили решения задач стоящих перед человечеством. А рациональный подход предполагает сначала построение теоретическое. Так сказать теоретическое обоснование. Как писал Маркс (на всякий случай подстраховался Изотов) пчела миллионы лет строит прекрасные соты и не знает как она это делает, а даже самый плохой архитектор сначала представит себе дом мысленно и набросает свой проект на бумаге. Я, может быть, не совсем точно цитирую, но мысль вам, надеюсь, понятна.
– А вот фашисты тоже, как Александр Македонский ведь хотели навести новый порядок? – это уже вылез вперед соискатель Жезлов. Расходиться не хотелось. В те времена никто никуда не спешил, – делать все равно было нечего. Идти домой смотреть программу Время и ложиться спать? – Лучше уж потолковать с умными людьми.
Но Борков не дал замучить вопросами философа, – Ты Саша, дай профессору Изотову отдохнуть, да и ты Юра тоже, – не дал ответить Борков, – Профессор приходит к вам после работы, читает вам лекции, а вы не даете ему отдохнуть.
– Нет, что вы Николай Георгиевич, мне самому интересно общаться с физиками. Другая наука, другие подходы, – честно признался Изотов.
– Вот и пойдемте ко мне в кабинет, и поговорим о науке – пригласил Борков.
– Все, ребята. До свидания! И он повел гостя по темному коридору второго этажа.
Они зашли не в кабинет Боркова, где бывали секретные совещания и первый отдел все прослушивал. Для таких гостей, как Изотов у Боркова был методический кабинет на втором этаже, который не прослушивался. Это Борков точно знал. У его ребят аппаратура была получше, чем у первого отдела.
Изотов и Борков сразу понравились друг другу. У обоих было трудное военное детство. Оба достаточно быстро получили докторские степени. Даже личная жизнь у них была схожа. Оба женаты по второму разу. Оба носили толстые профессорские очки. Оба были не из столицы – физик из подмосковного Солнечногорска, где он в годовалом возрасте пережил бои за Москву. С тех пор у него было странное хобби – он собирал историю той войны. Настоящую историю, а не глянцевый суррогат. Философ родился еще дальше от Москвы – он был из Кишинева, но в местный университет не пошел, хотя там ему пророчили прекрасную карьеру, а поехал учиться в Москву.
Оба не брали взяток и не воровали казенные средства. Поэтому понимали друг друга без слов.
– Ну, вот располагайтесь – Борков открыл методический кабинет, провел гостя внутрь. Там были письменные столы, журнальный столик с креслами и шкафчик, в котором кроме пары запыленных книг стояли рюмки и бутылка коньяка. Спиртное почему-то в то время не считалось взяткой. Поэтому начальникам по любому поводу подносили выпивку. В основном коньяк. Чем выше было начальство, тем коньяк был дороже, а шкаф полнее.
Надо заметить, что по неписанному советскому правилу в кабинете каждого начальника должен был быть телевизор. К кому бы вы не зашли – будь то директор школы или командир воинской части у всех стоял телевизор. Эта нелепая традиция жива до сих пор. Иногда я вхожу в кабинет и вижу пустой глаз телевизора. Мне становится нехорошо. Я вспоминаю историю, которую сейчас рассказываю.
Борков по-хозяйски достал из шкафа бутылку и расставил рюмки.
– Ну, что ж, отметим окончание?
– Не откажусь.
Сказать о том, что тогда не закусывали – тяжело, но необходимо. Говорить о том, что с закусками тогда было плохо, это ничего не сказать. Как плохо было с едой мы начали понимать только двадцать лет спустя, заходя в супермаркет, заваленный продуктами со всего мира. Тогда было не так.
Изотов и Борков бывали на Западе и видели своими глазами то, что там творится. В стране победившего социализма об этом можно было только помалкивать.
Борков наполнил рюмки армянским коньяком солидной выдержки, от которого в комнате разлился приятный запах.
– Ну, что за окончание и продолжение в сентябре, – сказал Борков.
Они выпили по чуть-чуть жгучей ароматной жидкости. Изотов, как бы оправдываясь и для того, чтобы начать разговор сказал:
– Для меня эти лекции нужны еще и как заработок. Я ведь сам из Кишинева. Один мой знакомый, правда, он старше меня, работал там с Брежневым, а тот, когда его повысили, перевел того в Москву. Сейчас он помог мне устроиться в жилищный кооператив. Деньги, знаете ли нужны.
Помолчали. Борков снова наполнил рюмки и решил что-то такое сказать в ответ.
– Мы ведь здесь обнаружением американских подлодок занимаемся. Я знаю, что могу об этом говорить. Без допуска вас бы не пустили сюда. Летом едем на Черное море. Проверять аппаратуру на наших лодках. Придумали новый подход. Лет на десять обогнали все, что есть в мире.
Поскольку в советское время и с отдыхом и с сервисом была полная беда, все искали способ отдохнуть за казенный счет. Поэтому, естественно находился миллион причин, почему подводные лодки надо было искать в теплых водах Черного моря, а не в холодных водах Белого. Начальство, как правило, не возражало против Черноморских командировок, а приезжало на недельку позагорать, посмотреть ход испытаний.
– И как лодки обнаруживают? – из деликатности спросил Изотов.
– Обнаруживают, судя по орденам нашего начальства и госпремиям для института.
По сути ответа было ясно, что Борков не считал себя начальством, хотя и был замдиректора и при этом руководил большой лабораторией.
– Но это будет совсем другое, – Борков уже увлекся мысленно своим научным изобретением. Понимаете, мы будем мерить нейтринные поля. Нейтрино – частица непонятная в структуре материи. Возможно, из них и состоит вся материя. Детектировать очень трудно, но мы использовали метод с космического спутника. В космосе нейтрино мало, а в океане – целое море. Должно получиться.
– Тогда за удачу летом, – поднял ответный тост Изотов, – я всегда интересуюсь новым в физике. Философия же питается достижениями других наук. Поэтому я уж буду вас спрашивать время от времени, – Что нового в физике?
В дверь постучали. Просунулась голова Пятакова. Глядя на рюмки, Пятаков спросил:
– Можно на секундочку, Николай Георгиевич?
– Что тебе, Юра?
Видя профессора философии Пятаков выбирал слова:
– То, что мы с утра говорили, оказалось эффектом Боркова. Придется переработать электронную схему.
– Не сейчас, Юра. Уже поздно, завтра выходной, иди, отдыхай.
– Хорошо. До свиданья.
Голова исчезла.
– Про какой такой эффект Боркова он говорил?
– Да есть такой, это смешная история.
– Не секретная?
– Нет, сейчас расскажу.
– Обратился к нам отдел калибровки радиоактивных источников. Объяснить странный эффект. Когда они калибровали источники по одному, все было нормально. Но вот стали мерить их по два, – дотошные сотрудники обнаружили, что сумма активности двух источников меньше, чем по отдельности.
– Сумма не равна двум слагаемым?
– Именно так.
– У оптимистов из отдела источников сразу мысли о подавлении радиации – тянет на нобелевскую премию. У пессимистов мысли, что счетчик перегружается и врет.
– А что на самом деле? Мистика?
– Не мистика, а физика. Я неделю сидел в том отделе, все мерил и мерил, а потом понял. Но сначала надо рассказать, что такое радиоактивный источник. Это такой свинцовый утюг. Ручка сверху, чтобы переносить удобней было. Источник сам внутри, светит только через маленькое окошко. Так вот когда два таких утюга ставят, стол прогибается и окошко светит мимо детектора.
– Так просто?
– Просто, но не очевидно. Вот теперь, когда такие штуки находят, мои ребята называют это в мою честь.
– А причем здесь физика?
– Упругость стола – это тоже физика.
Они сидели допоздна, говоря о пустяках и просто попивая коньяк. За дверью в коридоре стихли шаги, замолкли гулкие разговоры и смех. За окном повисли сумерки, и даже в парке защелкал первый пробный соловей.
– Пора домой, а то охрана не выпустит.
– Со мной всегда выпустит, – Борков был в хороших отношениях даже с охраной.
– Хотя, вы правы, и, правда, пора. Я вас провожу.
Они спустились по лестнице на первый этаж. Борков поболтал с зевающим охранником и тот выпустил на улицу университетского профессора. Тот пошел к остановке троллейбуса, чтобы добраться до метро. Тогда еще профессора московского университета большей частью передвигались на метро, а не стояли на своих Мерседесах в пробках.
Борков же еще остался подвести итоги дня.
Осенний вальс
Незаметно пролетело лето, и наступил сентябрь. Снова начались занятия философией в закрытом институте. Снова в том же зале Изотов читал лекцию, но окна были закрыты, а за ними лил дождь. Слушателей было мало, не все еще отошли от отдыха. И Борков тоже, почему-то не пришел с начала, а подошел только к самому концу лекции. Изотов от древней Греции перешел к христианству.
– И вот мы видим, что формула Платона – истина, добро и красота – превратилась в христианскую троицу. Вообще в христианстве активно использованы достижения античных мыслителей. Сократ, учитель Платона добровольно пошел на казнь, зная свою судьбу и не противясь ей. Это был с точки зрения эллинской философии ключевой момент. Если греческие боги скорее напоминают нам разгульную аристократию тех времен, то судьба была их настоящим богом. Так же поступил и Христос, но легенда его воскресила.
Был ли Христос исторической личностью или это миф – полной определенности нет. Сейчас исследователи христианства, особенно марксистские склоняются к тому, что был. Известный польский историк, Крушевицкий, например, приводит убедительные доказательства существования Христа на основе последних находок рукописей в Синайской пустыне. Можете посмотреть его работы, они переведены на русский язык и изданы у нас.
Но распространение христианства толкала необходимость обоснования эллинского рационального пути. Ведь грубо – что такое христианство? Это человек равен богу. Даже может быть сам богом. Бог один из нас, такой же, как все.
Во что превратили христианство средневековые европейские схоласты, мы рассмотрим в следующий раз. Достаточно вспомнить о столетнем споре, – в каком виде должны умершие предстать после страшного суда. Молодыми, старыми или еще как-то, как скелеты, например. Вот на что расходовались лучшее умы тех лет! Мрачный этап в развитии философии.
На этом сегодня все.
На этот раз Борков не дал задать ни одного вопроса и сразу утащил Изотова из аудитории. Они прошли в ту же комнату, но там кроме убогой советской мебели и телевизора стояли какие-то странные приборы, из которых беспорядочно торчали белые провода. В углу висел портрет бородатого Курчатова. Провода соединяли приборы и уходили в телевизор. Борков так же привычно достал коньяк и рюмки.
Спрашивать – что, да почему? – в секретном институте было глупо. Поэтому Изотов сделал вид, что ничего не заметил и решил философски молчать, как и полагается ему по профессии.
Борков тоже молчал, налил коньяк. Изотов, не выдержав паузу спросил: – Ну, как прошло лето? Борков ответил странно, как будто он все время о чем-то думал:
– Вы хотели спросить о физике, а вот мне скорее нужна помощь со стороны философии.
– Я – пожалуйста.
Борков молча поднял рюмки, чокнулся и выпил. Тоже проделал Изотов. Затем Борков взял трубку местного телефона.
– Юра, зайди в методический.
– Сейчас я покажу вам кое-что. В этом надо разобраться.
В дверь постучали, и просунулась голова Пятакова.
– Можно?
– Заходи, Юра. Включи нам, – Борков кивнул головой в сторону приборов.
Пятаков аккуратно закрыл за собой дверь, подошел к приборам и начал переключать какие-то тумблеры, замигали лампочки. Юра нажал какие-то кнопки, и дождавшись одному ему известного результата включил телевизор. После чего сам отошел от него подальше, чтобы разглядеть картинку. Телевизор был советский Рубин. Нагревался он медленно, а показывал плохо. Нетерпеливый молодой ученый несколько раз подбегал к телевизору, подкручивал яркость и контрастность. Наконец, появилась картинка. На экране была продольная полоска. Полоса была бы черно-белой, но трубка Рубина была такая, что сообщала полосе красивые радужные разводы.
– Вот, Николай Георгиевич, – произнес младший научный сотрудник.
– Вижу, Юра. Это какой?
– Один из лучших, где-то в середине.
– Как вам это нравится? – обратился Борков к Изотову.
Изотов почувствовал себя в сказке про голого короля. Сказать что он видит что-то феноменальное – погрешить против истины. Он ничего не видел. Судя по сильному возбуждению физиков, эта картинка была очень важная. Изотов выбрал философскую середину:
– А что это?
Физики переглянулись. Видимо они так долго обсуждали это, что забыли объяснить неспециалисту, что же это такое.
– Это след от подлодки, – сказал Борков.
– Поздравляю. Удалось засечь?
Борков ответил странно – вопросом на вопрос:
– А как вы думаете, где она, лодка?
Изотов подключил свою природную сообразительность и сразу ответил:
– Слева или справа за экраном.
– Она посередине. Десять раз проверяли.
До Изотова дошло ненормальное поведение физиков. Он и сам постепенно стал осознавать, что же было перед ним на экране. Вместо черточки он увидел связь прошлого и будущего.
– А может быть это эффект Боркова, сказал философ помолчав.
– И это вы говорите самому Боркову? А если серьезно, то мы с ума сошли все это проверять. Ошибки нет. Юра, покажи самое интересное.
Пока младший научный переключал кнопки и тумблера, Борков начал рассказывать.
– Как проходили испытания? Давали капитану лодки маршрут, выходили на научном корабле Академик Келдыш в заданный район и проводили съемку. И вот – сколько их было все такие картинки. Меняли район, меняли лодку, меняли аппаратуру. На ЭВМ просчитывали результаты. Все точно, след от лодки. Координаты сходятся до миллиметра.
Юра пролистал на экране несколько полос в разных направлениях и остановился на картинке, которая представляла собой ветку с двумя отростками в одну сторону.
– Вот это самое поразительное. Когда мы разобрались, просто обалдели, – не выдержал и прокомментировал Юра.
– Да, – спокойно и веско продолжил Борков, – Капитану дано было приказание повернуть здесь.
Борков показал на первый отросток, – Но произошло ЧП в машинном блоке, и он повернул вот здесь. Видите?
Изотову стало ясно, что он видит. Его, как и физиков охватило ощущение древнего человека, державшего в руке горящую палку. Я имею в виду тот момент, когда человек первый раз в истории овладел огнем. Рука потянулась к коньяку.
– Да вы понимаете?
– Пытаемся понять уже два месяца, вот теперь просим помощи у философии.
Борков тоже наполнил рюмку, но увидел растерянно стоящего своего помощника, и для начала отпустил его.
– Юра, ты выключи все и иди, а мы с Александром Федоровичем еще поболтаем с точки зрения философии.
– А можно мне? – спросил любопытный соискатель.
– Я же сказал, Юра, иди. Если будет что-то интересное, ты сразу узнаешь.
Сотрудники у Боркова были не только умны и любознательны, но и дисциплинированны и очень уважали своего учителя. Юра в обратном порядке нажимал кнопки, клавиши и тумблера, выключил он и телевизор.
– До свидания. Следующая лекция по философии как всегда в пятницу?
– Да, Юра, до свидания.
Дверь плотно затворилась. Философ поднял рюмку.
– За вас и за чудеса науки.
– Спасибо, но тут больше вопросов, чем ответов.
Ученые выпили и задумались. Первым начал Борков.
– Если честно, то я в дурацком положении. Я не могу ничего доложить начальству.
– Почему? Вы ведь видите будущее.
– В том то и дело, что нет. Вот это линия, – Борков показал на погасший экран, – могла быть сегодня, завтра. А может быть, это кит проплыл.
– В Черном море нет китов.
– Возможно, были – миллион лет назад. Мы даже не знаем, на сколько времени вперед и назад эта штуковина показывает. И что мы увидим? След от подлодки в первой мировой войне? Такую штуку и применить-то никуда нельзя. Вы лучше скажите, что философия говорит насчет времени?
– Есть теории, что время не существует. Это не только мрачный Юнг говорил, вот ваш коллега Тяпкин в Дубне развивает эту теорию.
Борков потянул себя за левый рукав и показал а часы.
– У нас с вами дискуссия прямо как в древней Греции. – ответил Изотов. Помните Пушкина:
Движенья нет – сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал и стал пред ним ходить,
Сильней не мог он возразить.
Я своим студентам этот пример привожу, как попытку в споре заменить аргумент на факт. А у Пушкина стихотворение заканчивается примерно так – Ведь солнце перед нами ходит, однако прав упрямый Галилей. Тяпкин говорит, что и в физике есть уравнения не зависимые от времени это так?