- Привет, "таблетка"! - хлопнул Тарасов по плечу фельдшера, с которым познакомился давно в одной из колонн.
- Как дела? - лениво оторвался тот от журнала, который читал сидя за столом.
- Как сажа бела! - ответил Тарасов и достал из кармана приготовленные чеки.
- Вячеслав, я от тебя не ожидал, ты же не дух, - с укором сказал фельдшер.
- Не тяни, мне нужен гепатит.
- Ладно, но чур, не обижаться, - сказал сержант, забирая деньги. Он вышел из дежурки и через минуту появился с мензуркой желтой жидкости.
- Только не здесь, выйди в умывальник.
- Что я, мальчик?! - попытался было храбриться Тарасов, но фельдшер был непреклонен.
- Ладно, только я сначала проверю...
Тарасов достал из кармана военный билет, раскрыл его и вытащил крошечный кристаллик, лежавший между страницами. Фельдшер скептически смотрел, как Тарасов осторожно бросил его в мензурку . На поверхности появились фиолетовые круги.
- Не делай вид, что что-то понимаешь. Свежак, я же не обману друга.
Тарасов вышел в умывальник, открыл кран, выдохнул, собираясь с духом, и опрокинул в рот содержимое мензурки...
... Фельдшер был прав, отправив его в умывальник. Как видно, природой человеку не дано без рвоты пить чужую мочу, даже если очень хочется.
Тарасов прополоскал рот, выпрямился, увидел участливо глядящего на него фельдшера, вспомнил отвратительный вкус мочи и его снова вырвало.
- Не волнуйся, дело уже сделано, теперь недельку подожди, - похлопал его по плечу фельдшер.
- А побыстрее?--спросив Тарасов, отдышавшись.
- Для этого надо иметь очень сильную волю, - серьезно ответил фельдшер.
- Спасибо, ты настоящий друг, - в тон ему ответил Тарасов и вышел из медпункта прямо в солдатскую толчею у столовой. Он чувствовал легкую слабость, желудок его был уже свободен от скудного обеда. Слабость дарила легкость мысли, он шел в строю и улыбался, думая, что еще день-два и Мих-Мих его уже не достанет...
...А Мих-Мих и не думал о нем. Он думал о том, что все идет одно к одному, подтверждая его гипотезу. В самом деле, за полгода четвертая рота дала целый букет происшествий. Почин положил рядовой Кошкин, который в карауле на вилле главного военного советника попытался украсть на продажу в болгарском посольстве запасное колесо от '' лендровера''. Затем на той же вилле в течение двух недель парни из второго отдела КГБ в инфракрасных лучах фотографировали тех, кто ночью крадется от виллы к воротам посольства ФРГ. Куча средств и людей, затраченных на операцию, дали плевый результат поймали с поличным молодого солдата Столбцова, который канистрами продавал высокооктановый бензин генеральского ''мерседеса'' афганцам, охранявшим посольство ФРГ. Никакими угрозами не удалось добиться от Столбцова, кто же его послал. Потом в роте обнаружилась кассета, на которой на таджикском языке было записано, как перейти границу с Пакистаном и к кому обратится там за документами. И был еще рядовой Цыплухин, о котором Михал-Михалычу даже вспоминать было тошно...
Словом, все это было неспроста. Такой букет происшествий с политическим душком. Корни, корни надо обрубать...
И вот - Найденов. То, что ''Гулаг'' именно у него обнаружен, это был самый весомый аргумент. И вот теперь - учит солдата английскому языку. Зачем?
После того, как изъял ''Гулаг'', Михал-Михалыч сказал об этом замполиту Джафарову. Тот страшно перетрусил, потому как сам был на крючке: Мих-Мих отнял у него машинописную копию лекции некого профессора Углова о вреде пьянства, в которой довольно прозрачно намекалось на то, что советское правительство своей политикой чуть ли не поощряет пьянство... Да и за Джафаровым тянулась сомнительная история, касающаяся пропажи девяноста тысяч афганей, якобы изъятых, по словам пленного духа, на боевых... Джафаров в тот же день прибежал в четвертую роту, рассадил всех на политмассовую работу, провел беседу, после чего раздал всем солдатам листки бумаги и предложил ответить на вопрос: кто такие Сахаров и Солженицын? С облегчением он потом собирал бумажки. Из всей роты положительный ответ дали только двое. Их ответ был одинаков, вероятно один списал у другого:'' Сахаров и Солженицын--два солдата из ''полтинника'', осужденные на четыре года лишения свободы за зверское избиение солдата-связиста в инфекционном госпитале.''
Тогда Михал Михалыч зашел с другой стороны, со стороны командира батальона, который хотел поступить этим летом в Академию генштаба, поэтому был до посинения лоялен.
- Товарищи офицеры! На будущей неделе наш батальон привлекается на боевые действия в Логарском ущелье. Предположительно, наша задача будет следующей...
Комбат показал пальцем на светлое пятно ущелья южнее Кабула. Офицеры батальона, собранные в штабе на еженедельное подведение итогов, без интереса посмотрели на карту, кнопками приколотую к стене.
- В течение недели карта будет висеть здесь. Я объявляю конкурс на лучший замысел. Вот расчет сил и средств, вот предположительные базы противника, а вот - ближайшие караванные тропы в Пакистан...
Комбат нес эту галиматью, скользил взглядом по головам офицеров, тоскливо ждавших конца совещания, а сам боковым зрением все время держал под прицелом Найденова--заинтересуется тот картой или нет, особенно караванными тропами. Тот подвел, не заинтересовался. Комбат ему тоже не доверял, хотя причина для недоверия у него была пустяковой: после вывешивания возле туалетов плакатов с ослом в воспитательных целях , Найденов предложил оклеить стены сортира памятками и наставлениями, чтобы солдаты впустую не проводили там время.
Еще более осложнило работу по просвечиванию личности Найденова то, что не далее, как вчера, тот подошел к Мих-Миху и, выражаясь блатным языком, ''вложил'', что Олегов по пьяни проболтался о том, что какая-то санитарная машина с майором во главе сдала индусам масла на четырнадцать тысяч.
- Тоже мне, принципиальный коммунист нашелся,--зло подумал о Найденове Михал-Михалыч. Этот поступок противоречил стройной гипотезе о том, что причина политической крамолы в четвертой роте - в замполите роты, ставшем не на тот путь, сбившемся с верных ориентиров.
Чтобы укрепиться в своих догадках, Михал Михалыч на следующий день снова вызвал к себе Найденова.
- Ты слышал о том, что Костиков, которого ты заменил, купил ''Шарп-777'' на деньги, привезенные контрабандой из Союза?
Найденов пожал плечами.
- Что-то такое слышал, что якобы через месяц после отпуска он купил аппарат за тридцать тысяч.
- Но на одну получку такого не купишь?
- Естественно.
- Значит?...
- Все возможно.
- Пиши!
- Что? - испугался Найденов, - Я ничего не знаю о том, что было за год до моего приезда в Афганистан!
- О чем говорили, то и пиши. Я продиктую: '' По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее: считаю, что Костиков мог через месяц после отпуска купить аппаратуру только на ворованные или контрабандные деньги.''
Найденов был в отчаянии. Отказаться было невозможно, он был по рукам и ногам повязан ''Гулагом'', отказ означал бы, что на его службе поставлен крест, а служить еще хотелось. Написать - еще больше увязнуть, бумага явно провокационная. Причем, нацелена, возможно, против него самого. Он взял протянутый лист, согласно кивнул головой и написал продиктованное, заменив слово ''считаю'' на ''слышал мнение''.
- Разрешите идти?
- Иди, конечно, - Михалыч ответил ласково и отпер ему дверь. Только когда Найденов ушел, он заметил искажение текста, который должен был ''повязать'' Найденова в том или ином отношении. Весь фокус был в том, что Михал-Михалыч уже имел бумагу, в которой описывался пьяный разговор о том, как Костиков привез из Союза две тысячи рублей сотенными бумажками, зашитыми в ручке чемодана, и о том, какие неприятности имела мама старшего лейтенанта Костикова, работавшая бухгалтером и взявшая в кассе в долг деньги сотенными купюрами и не успевшая внести деньги обратно в кассу, потому как сберкассу, где хранил деньги сын, на два дня закрыли из-за аварии с электропроводкой. И в конце той бумажки было написано, что при том разговоре присутствовал старший лейтенант Найденов, стало быть, знает. Вот и вся его принципиальность.
Со словами '' слышал мнение'' бумажка абсолютно ничего не значила. Ничего, подумал Михал Михалыч, мы его переиграем, копнем со стороны Марченко. В самом деле, зачем солдату в условиях необъявленной войны учить иностранный язык, который, к тому же, можно считать языком вероятного противника? Только для измены Родине...
Г Л А В А 19 .
Очнулся Олегов от острой боли в плече. С трудом разлепив глаза, он увидел индуса, похожего на Сержа, в руках у того блеснула никелированная коробочка, он укладывал в нее шприц.
- Как дела, Миша? - услышал Олегов дружелюбный голос. Он повернул голову на голос и увидел в темном углу еще одного индуса, который сидел в кресле. Олегову показалось, что этот индус другой породы. Он привык, что знакомые ему торговцы стройные и худощавые. Этот же был плотным, массивным, вряд ли можно было застегнуть на его рыхлом животе пиджак. Наверное, это тот самый Маскуд, подумал Олегов.
А сидевший в кресле перед низким журнальным столиком индус был действительно другой породы, во всяком случае, в этом он сам был твердо убежден. Он был, в отличие от торговцев касты '' вайшьи'', осевших в Кабуле с незапамятных времен Чандрагупты, освободившего Кабул от ставленников Александра Македонского и задолго до Клаузевица заявившего, что война есть продолжение политики. Чандрагупта был сыном тенистых лесов Индии, в изобилии дававших своим детям пищу, тем самым освобождая их разум от тяжкой борьбы за существование для размышлений над более сложными материями. Его родиной был Бомбей, в Кабуле он оказался, унаследовав дела своего брата, трагически погибшего при следовании с караваном на собственную свадьбу.
- Ты дядя Маскуд? - спросил Олегов, глядя на толстяка, благодушно развалившегося в кресле. Черты его лица он толком рассмотреть не мог, окна были завешены плотными красными портьерами.
- Что-то вроде этого, - засмеялся толстяк. Он продолжал внимательно рассматривать сидевшего перед ним офицера в блеклой форме.
Худощавый парень еще раз звякнул никелированной коробкой и бесшумно вышел, ступая по пушистому ковру. Оставшиеся в комнате один на один Олегов и толстяк молчали, разглядывая друг друга, один - с любопытством, а другой - с копившимся раздражением.
- Зачем вы меня сюда привели? Вы от Сержа? Я должен был с ним встретиться.
- Конечно, конечно, - успокаивающе ответил толстяк и снова замолчал. Предки толстяка всегда были правителями и воинами, и сейчас он сосредоточенно думал, стараясь принять решение, достойное их. Проще всего было бы поступить по рецепту: есть человек - есть проблема, нет человека нет проблемы. Однако дело оказывалось не таким простым. В конце концов, исчезновение этого невзрачного парня дохода не принесет, а его существование?
- Откуда это у тебя?
Толстяк достал из-под синего с блестками платка, лежащего на столике, фотографии и показал Олегову. Тот наклонился вперед, прищурился и увидел, что это его фотография с президентским глобусом.
- Сфотографировался позавчера. А что? - Олегову не очень было понятно, почему и Серж и этот толстяк столько внимания уделяют этой карточке.
- -А в этой форме ты почему?
- Форма, как форма, ничего особенного. Не в военной же на базар ехать?!
- А переодевался где?
- На вилле.
- Вилле? - недоуменно спросил толстяк. - Какой вилле?
- На вилле генерала Нефедова, главного военного советника.
- Понятно...
В комнате снова воцарилась тишина. Толстяк уже с большим любопытством разглядывал Олегова, на его глазах этот парень, как хороший товар, рос в цене.
- Ладно, а это откуда у тебя? - толстяк прямо впился глазами в Олегова, достав из-под платка крошечный в его пухлой руке блестящий пистолетик.
- Мне его подарили... - севшим голосом произнес Олегов. Он и забыл о ''старе'', который он на вилле незаметно от начкара положил в карман. Толстяк удовлетворенно кивнул головой, ему показалось, что слова '' мне его подарили'' прозвучали искренне. Осталось только выяснить, кто подарил, тот ли человек, у которого он видел этот пистолет с гравировкой на ручке несколько лет назад в долине Пагмана.
- А кто подарил?
- Этого я не скажу, - твердо ответил Олегов. Собственно, другого ответа толстяк и не ждал. Он пожал плечами и спросил:
- А кому ты тогда задолжал такие большие деньги?
- Не ваше дело, - грубо ответил Олегов. Поняв, что толстяк, беседуя с ним, решает какую-то свою задачу, он решил, что нечего ему помогать, и ,что если он будет больше темнить в разговоре, это только придаст ему дополнительный вес в этом, неизвестно чем закончившемся деле.
- Ладно, ладно, - засмеялся индус в кресле, - что мы с вами как враги друг на друга смотрим? Мы вам поможем, Серж мне все рассказал. А на то, что вас сюда таким образом доставили - не обижайтесь. Время сейчас неспокойное, доверять можно только друзьям. А как узнать, кто друг?
- Где это вы так бойко по-русски научились говорить?
- Конечно в Москве! Где же еще! Я там учился.
Толстяк поднял со столика колокольчик и позвонил им. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Серж, а следом за ним еще двое молодых парней в хороших костюмах. Серж тревожно посмотрел в глаза толстяку, он чувствовал себя виноватым в том, что втравил своего шефа в неприятную историю.
- Это наш гость и друг, - твердо сказал толстяк, - когда вы должны вернуться в полк? Вы, если не ошибаюсь, служите в триста семнадцатом парашютно-десантном полку?
- К двадцати часам. После этого начнут искать, - ответил Олегов, думая о том, что в Кабуле каждой собаке известны номера и названия полков.
- Тогда у нас очень много времени в запасе! - жизнерадостно воскликнул толстяк, - Сначала - угощение дорогому гостю, а потом - о деле.
- У нас еще и дела будут? - криво усмехнулся Олегов.
- Конечно будут, - уверенно сказал толстяк. Только после этого у Сержа пропал виноватый вид и он позволил себе улыбнуться.
В комнату вошла девушка с подносом и осторожно поставила его на столик перед толстяком. Почему она без чадры? Может, у индусов ее не носят, подумал Олегов. В первую неделю службы в Афганистане всем новичкам читали лекции об этой стране. Олегов с тех пор запомнил, впрочем, не очень отчетливо, что в афганских семьях женщин гостям не показывают, на женскую половину чужих мужчин не пускают. Согласно лекции, на женщин глазеть было не положено, но Олегову так захотелось на нее глянуть, что он невольно скосил глаза в ее сторону, и тут же поспешно отвел.
Толстяк в кресле, по-прежнему внимательно наблюдавший за Олеговым, заметил это и рассмеялся.
- Смотри, смотри, пожалуйста, если хочешь! Это прислуга, смотреть можешь сколько угодно. Заработаешь - можешь даже купить!
- Что мне, русских что ли мало?! - с вызовом ответил Олегов, разозлившийся на себя за то, что, как он почувствовал, краска залила его лицо.
- А она и есть русская, во всяком случае, чуть-чуть. Верно, Гаури?
Девушка, ничего не ответив, торопливо вышла из комнаты. Краем глаза Олегов успел разглядеть ее черные длинные волосы и светлый овал лица.
- Мои друзья не пьют спиртного, а мы с вами пропустим по стаканчику, толстяк подмигнул и разлил что-то из плоской бутылки по крошечным серебряным стаканчикам. Олегов подвинул свое кресло поближе, а Серж и двое парней в костюмах сели прямо на пол, застланный ковром.
- За встречу!
Олегов кивнул головой и проглотил содержимое наперстка. Травить не будут, подумал он, могли бы раньше прихлопнуть без всяких церемоний. По вкусу выпитое напоминало хороший коньяк, который Олегов до этого пил один раз в жизни. Это было в самолете Вильнюс--Ташкент, а пил он ''Наполеон'' с соседом по креслу, седым подполковником. Аромат коньяка наполнял салон, стюардесса укоризненно смотрела на них, ничего не говоря. Упившись, в промежуточном аэропорту Актюбинска они под дождем на мокром газоне рвали для нее гвоздики...
- Хорошо пошло, - удовлетворенно произнес Олегов и, поражаясь собственной наглости, взял бутылку и сам разлил по стаканчикам.
На широком подносе уместились чайник и чашки, широкое блюдо с углублениями, в которых были разложены разнообразные восточные сладости. Были среди всего этого и аккуратные кусочки какого-то мяса, как показалось Олегову, вяленого на вкус. Серж с парнями пили чай, из вежливости изредка притрагиваясь к блюдечку с засахаренными орешками.
- Так вы говорили, надо махнуть рукой, проезжая мимо красного ''фиата''?
- Да, так, - кивнул головой Олегов.
- Ну и как, решили махнуть или нет? - иронично улыбаясь, спросил толстяк.
- Еще нальете - скажу, - развязно ответил Олегов.
Толстяк засмеялся, зубы у него были вполне кинематографические.
- Да вы сами, мне хватит, мы лучше покурим.
С этими словами он достал из-под столика красивую коробку из красного дерева и, откинув крышку, предложил сидящим по длинной сигарете с золотыми ободками и иероглифами.
- С наркотиками? - подозрительно спросил Олегов.
- Конечно,- серьезно сказал толстяк, Серж и еще двое парней при этом почему-то заулыбались, они уже прикуривали сигареты.
- Дайте и мне.
- Но они же с наркотиками, - с серьезной физиономией ответил толстяк, но Олегов чувствовал, что того распирает от смеха, и потешается он над Олеговым.
Сначала Олегову показалось, что по запаху этот табак напоминает обычные сигареты с ментолом, необычным было лишь то, что возникало ощущение, что вдохнув дым, он не может его выдохнуть, дышать-то он дышит, но дым как-то оседает у него внутри...
- Надо запить,- бодро сказал Олегов и налил себе стаканчик.
- Вот вы сейчас напьетесь и не скажете нам, что же вы решили.
- Я решил послать его к черту.
- Но у него фотографии и пленки.
- А вы для чего? Вас что, это не касается?
- Да поменьше, чем вас. Мы у себя дома, нам есть куда бежать.
- Так что вы от меня хотите? - разозлился Олегов.
- Может, мы вам поможем решить проблему, а вы - нам?
Все трое, глядели на Олегова, он обвел их взглядом и усмехнулся.
- А не боитесь снова влипнуть в историю со мной?
- Я никого не боюсь, - холодно ответил толстяк, - я боюсь только уменьшения доходов, которое произойдет, если вы откажетесь.
- Я согласен, - сказал Олегов то, что собирался сказать давно, с самого начала разговора, - вот только кто вы?
- Скажи ему, - толстяк кивнул Сержу.
- Сетх. .
- Чего?
- Сетх, шретшхи. Старейшина купцов.
- Я думал, индусы не против правительства, - недоуменно сказал Олегов.
- Да мы и не против, - пожал плечами толстяк, - вот только еще в '' Махабхарате'' было сказано, что правителю не разрешается вводить никаких законов, неугодных торговым союзам и гильдиям. Кабульской власти вот сколько лет...
Он поднял руку с растопыренной пятерней.
- ...А ''Махабхарате'' - вот сколько тысяч лет...
Он пошевелил в воздухе пальцами. Олегов понимающе кивнул головой, хотя слово ''Махабхарата'' почти ничего не говорило ему.
- Ладно, завтра на пост не езжай. Придумай что-нибудь. Мы все сделаем сами, тебя оставят в покое. Вот только сможешь ли ты помочь нам?
- Попытаюсь, - неуверенно сказал Олегов и задумался, что же от него потребуют. Он чувствовал себя легко и спокойно, напряжение спало.
- Тогда еще покурим.
Девушка снова зашла, забирая поднос. Теперь Олегов откровенно разглядывал ее, смущение ушло вместе с выдыхаемым дымом.
- Гаури, ты нравишься молодому человеку, - насмешливо сказал толстяк.
Девушка покраснела, впрочем, на смуглом, хотя и европейском лице, это было не очень заметно.
- Она понимает по-русски, может говорить? - спросил Олегов индуса, чтобы перевести разговор на другую тему, хотя также приятную для него.
- И даже петь. Гаури нам еще споет. Но сначала о деле.
Толстяк махнул рукой, Серж с парнями вышел, а вошел пожилой мужчина в белой чалме с морщинистым лицом. Он подал толстяку зеленую папку с золотым тиснением на обложке. Олегов заметил, что у него нет правой кисти, папку тот подавал левой рукой. Толстяк благодарно кивнул и предложил однорукому сесть.
- Взгляните, вот - Кабул, а вот - Джелалабад...
Толстяк ткнул пальцем в карту, которая находилась в зеленой папке. Олегов изумленно смотрел на карту, на ней он видел красные кружки застав вокруг Кабула и вдоль дорог, красные, черные и зеленые стрелки.
- Вот сюда ваша дивизия пойдет на боевые действия на следующей неделе...
- Вы что, шпиона хотите из меня сделать?! - с ненавистью заорал Олегов.
- Помолчите и послушайте. Нам ничего не нужно от вас, мы знаем сами все, что нам нужно. Мы, наоборот, хотели бы вам подбросить ценную информацию для вашего командования...
- Зачем? - тупо спросил Олегов.
- Какое вам дело? Может, мы просто вам симпатизируем, но из скромности желаем остаться неизвестными.
- Бред какой-то...
- Слушайте, вы согласны или нет? А может, вы просто не способны нам помочь? Может, мы переоцениваем ваши возможности? - спросил толстяк, подавшись вперед, кресло под ним заскрипело.
-- Ладно, говорите, - буркнул Олегов. Он понял, что толстяк принимает его черт знает за кого, считает, что Олегов крутится близко возле штабов, поэтому может как-то на что-то повлиять.
-- Вот задача передовых частей, вот поселок в этом ущелье...
Толстяк и однорукий склонились над картой. Олегов соображал, где это, вот Кабул, вот серпантин новой Джелалабадской трассы...
- Не могли бы вы дать понять кому-либо из штабных работников, что если вы вот здесь пройдете чуть стороной и чуть раньше, а именно - всего на шесть часов раньше, вы сможете разгромить крупный караван, который, наверняка, везет много оружия, которое будет обращено против молодой афганской республики...
Олегов ошарашено посмотрел на обоих. Где угодно, только не здесь он ожидал услышать про молодую афганскую республику!
- И все?
- Для вас это пустяки, а для нас серьезно.
- Так это надо на замкомдива какого выходить...
- Не обязательно. Я ведь знаю вашу страну, бывал там, учился. Ведь что нужно: чтобы кто-то, кто рисует карты в штабе, стрелочку провел через эту ложбину, а рядом написал не эту, а другую цифру. Пустяк
- И такое бывает, - ответил Олегов, он вспомнил стих, который декламировал кто-то, наверное, переводчик генерала, на вилле.
- Кишлак запомнили?
- Да.
- На сколько часов раньше?
- На шесть.
- Отлично! - толстяк кивнул головой, однорукий в чалме вышел, унося зеленую папку с замыслом операции воздушно-десантной дивизии на следующую неделю. Толстяк хлопнул два раза в ладоши.
- Гаури! - крикнул он, подмигнув Олегову, - Сейчас мы выпьем, а она нам попоет. Кстати, чудесно играет на гитаре.
- Она русская?
- Чуть-чуть русской крови. Сирота, у нее в Кабуле только дед, да и тот помрет скоро.
Олегов вдруг вспомнил старика в грязной харчевне, который, увидев его, попытался сыграть '' калинку-малинку''. Не он ли, подумал Олегов. Хмель коньяка и дурман сигарет чуть рассеялся, мысль, что сейчас в комнату войдет эта загадочная Гаури, краснеющая так легко, заставила сердце биться чаще...
Г Л А В А 2 0 .
... Томас Моррис презирал Ирвина Брауна, с этим было все ясно. Чувства же, которые испытывал Браун к Моррису, в другой системе координат можно было бы, хотя и с небольшой натяжкой, уподобить тому чувству, которое называется ''классовая ненависть пролетария к буржуазии и аристократии''. Натяжка же заключалась в том, что Ирвин Браун являлся официальным резидентом ЦРУ в Кабуле, хотя, из вежливости к дипломатическим традициям, числился в посольстве культурологом-аналитиком. Томас Моррис являлся главой ''афганской команды'' госдепартамента, то есть, исполнял обязанности чрезвычайного и полномочного посла США в Афганистане. В штате Моррис числился первым заместителем посла, должность посла с семьдесят девятого года демонстративно оставалась вакантной. Это был постоянный упрек кабульским властям и своеобразный памятник Адольфу Дебсу, так и не дождавшемуся от Брюса Флэтина, своего сотрудника, спасительного крика на немецком языке в паршивой гостинице: '' Ложитесь на пол в ванной, через десять минут мы начинаем штурм...''
В их взаимном, хотя и тщательно скрываемом, недружелюбии было как генетическое презрение аристократов Новой Англии к упертым к земле колонистам Среднего Запада, так и то, что и образование они получили по разую сторону ивовой лозы, что так же дружбы не укрепляло...
- Жаль, что не всех добили в свое время, - желчно думал в минуты раздражения Ирвин Браун, имея в виду незабвенные времена тридцатилетней давности, когда его отцы по духу и крови под предводительством Маккартни пощипали перышки этим выскочкам.
Моррис считал Брауна надутым индюком, недоучкой, корчащим из себя супер- шпиона. И не без оснований.
Многие замечали, что в свой изолированный отсек на втором этаже здания посольства Браун любит заходить, когда с кем-нибудь идет по коридору. С важным видом останавливаясь у двери, он вдруг прерывал беседу, делался озабоченным и сокрушенно разводя руки, произносил:
- Срочные дела, очень сожалею...
Собеседнику после этого ничего не оставалось делать, как с понимающим видом отвернуться и уйти, чтобы дать Брауну возможность беспрепятственно давить кнопки секретного шифра электронного замка.
Тщеславие Брауна еще можно было терпеть, но были вещи более досадные, с которыми Моррису мириться не хотелось...
...Однажды ночью с территории правительственной резиденции, где размещался президентский дворец, раздалась ожесточенная перестрелка. В течение нескольких часов гремели автоматные очереди, красные брызги трассеров расчерчивали черное небо, едва не задевая крыши расположенных рядом китайского и французского посольств.
- Как дела? - лениво оторвался тот от журнала, который читал сидя за столом.
- Как сажа бела! - ответил Тарасов и достал из кармана приготовленные чеки.
- Вячеслав, я от тебя не ожидал, ты же не дух, - с укором сказал фельдшер.
- Не тяни, мне нужен гепатит.
- Ладно, но чур, не обижаться, - сказал сержант, забирая деньги. Он вышел из дежурки и через минуту появился с мензуркой желтой жидкости.
- Только не здесь, выйди в умывальник.
- Что я, мальчик?! - попытался было храбриться Тарасов, но фельдшер был непреклонен.
- Ладно, только я сначала проверю...
Тарасов достал из кармана военный билет, раскрыл его и вытащил крошечный кристаллик, лежавший между страницами. Фельдшер скептически смотрел, как Тарасов осторожно бросил его в мензурку . На поверхности появились фиолетовые круги.
- Не делай вид, что что-то понимаешь. Свежак, я же не обману друга.
Тарасов вышел в умывальник, открыл кран, выдохнул, собираясь с духом, и опрокинул в рот содержимое мензурки...
... Фельдшер был прав, отправив его в умывальник. Как видно, природой человеку не дано без рвоты пить чужую мочу, даже если очень хочется.
Тарасов прополоскал рот, выпрямился, увидел участливо глядящего на него фельдшера, вспомнил отвратительный вкус мочи и его снова вырвало.
- Не волнуйся, дело уже сделано, теперь недельку подожди, - похлопал его по плечу фельдшер.
- А побыстрее?--спросив Тарасов, отдышавшись.
- Для этого надо иметь очень сильную волю, - серьезно ответил фельдшер.
- Спасибо, ты настоящий друг, - в тон ему ответил Тарасов и вышел из медпункта прямо в солдатскую толчею у столовой. Он чувствовал легкую слабость, желудок его был уже свободен от скудного обеда. Слабость дарила легкость мысли, он шел в строю и улыбался, думая, что еще день-два и Мих-Мих его уже не достанет...
...А Мих-Мих и не думал о нем. Он думал о том, что все идет одно к одному, подтверждая его гипотезу. В самом деле, за полгода четвертая рота дала целый букет происшествий. Почин положил рядовой Кошкин, который в карауле на вилле главного военного советника попытался украсть на продажу в болгарском посольстве запасное колесо от '' лендровера''. Затем на той же вилле в течение двух недель парни из второго отдела КГБ в инфракрасных лучах фотографировали тех, кто ночью крадется от виллы к воротам посольства ФРГ. Куча средств и людей, затраченных на операцию, дали плевый результат поймали с поличным молодого солдата Столбцова, который канистрами продавал высокооктановый бензин генеральского ''мерседеса'' афганцам, охранявшим посольство ФРГ. Никакими угрозами не удалось добиться от Столбцова, кто же его послал. Потом в роте обнаружилась кассета, на которой на таджикском языке было записано, как перейти границу с Пакистаном и к кому обратится там за документами. И был еще рядовой Цыплухин, о котором Михал-Михалычу даже вспоминать было тошно...
Словом, все это было неспроста. Такой букет происшествий с политическим душком. Корни, корни надо обрубать...
И вот - Найденов. То, что ''Гулаг'' именно у него обнаружен, это был самый весомый аргумент. И вот теперь - учит солдата английскому языку. Зачем?
После того, как изъял ''Гулаг'', Михал-Михалыч сказал об этом замполиту Джафарову. Тот страшно перетрусил, потому как сам был на крючке: Мих-Мих отнял у него машинописную копию лекции некого профессора Углова о вреде пьянства, в которой довольно прозрачно намекалось на то, что советское правительство своей политикой чуть ли не поощряет пьянство... Да и за Джафаровым тянулась сомнительная история, касающаяся пропажи девяноста тысяч афганей, якобы изъятых, по словам пленного духа, на боевых... Джафаров в тот же день прибежал в четвертую роту, рассадил всех на политмассовую работу, провел беседу, после чего раздал всем солдатам листки бумаги и предложил ответить на вопрос: кто такие Сахаров и Солженицын? С облегчением он потом собирал бумажки. Из всей роты положительный ответ дали только двое. Их ответ был одинаков, вероятно один списал у другого:'' Сахаров и Солженицын--два солдата из ''полтинника'', осужденные на четыре года лишения свободы за зверское избиение солдата-связиста в инфекционном госпитале.''
Тогда Михал Михалыч зашел с другой стороны, со стороны командира батальона, который хотел поступить этим летом в Академию генштаба, поэтому был до посинения лоялен.
- Товарищи офицеры! На будущей неделе наш батальон привлекается на боевые действия в Логарском ущелье. Предположительно, наша задача будет следующей...
Комбат показал пальцем на светлое пятно ущелья южнее Кабула. Офицеры батальона, собранные в штабе на еженедельное подведение итогов, без интереса посмотрели на карту, кнопками приколотую к стене.
- В течение недели карта будет висеть здесь. Я объявляю конкурс на лучший замысел. Вот расчет сил и средств, вот предположительные базы противника, а вот - ближайшие караванные тропы в Пакистан...
Комбат нес эту галиматью, скользил взглядом по головам офицеров, тоскливо ждавших конца совещания, а сам боковым зрением все время держал под прицелом Найденова--заинтересуется тот картой или нет, особенно караванными тропами. Тот подвел, не заинтересовался. Комбат ему тоже не доверял, хотя причина для недоверия у него была пустяковой: после вывешивания возле туалетов плакатов с ослом в воспитательных целях , Найденов предложил оклеить стены сортира памятками и наставлениями, чтобы солдаты впустую не проводили там время.
Еще более осложнило работу по просвечиванию личности Найденова то, что не далее, как вчера, тот подошел к Мих-Миху и, выражаясь блатным языком, ''вложил'', что Олегов по пьяни проболтался о том, что какая-то санитарная машина с майором во главе сдала индусам масла на четырнадцать тысяч.
- Тоже мне, принципиальный коммунист нашелся,--зло подумал о Найденове Михал-Михалыч. Этот поступок противоречил стройной гипотезе о том, что причина политической крамолы в четвертой роте - в замполите роты, ставшем не на тот путь, сбившемся с верных ориентиров.
Чтобы укрепиться в своих догадках, Михал Михалыч на следующий день снова вызвал к себе Найденова.
- Ты слышал о том, что Костиков, которого ты заменил, купил ''Шарп-777'' на деньги, привезенные контрабандой из Союза?
Найденов пожал плечами.
- Что-то такое слышал, что якобы через месяц после отпуска он купил аппарат за тридцать тысяч.
- Но на одну получку такого не купишь?
- Естественно.
- Значит?...
- Все возможно.
- Пиши!
- Что? - испугался Найденов, - Я ничего не знаю о том, что было за год до моего приезда в Афганистан!
- О чем говорили, то и пиши. Я продиктую: '' По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее: считаю, что Костиков мог через месяц после отпуска купить аппаратуру только на ворованные или контрабандные деньги.''
Найденов был в отчаянии. Отказаться было невозможно, он был по рукам и ногам повязан ''Гулагом'', отказ означал бы, что на его службе поставлен крест, а служить еще хотелось. Написать - еще больше увязнуть, бумага явно провокационная. Причем, нацелена, возможно, против него самого. Он взял протянутый лист, согласно кивнул головой и написал продиктованное, заменив слово ''считаю'' на ''слышал мнение''.
- Разрешите идти?
- Иди, конечно, - Михалыч ответил ласково и отпер ему дверь. Только когда Найденов ушел, он заметил искажение текста, который должен был ''повязать'' Найденова в том или ином отношении. Весь фокус был в том, что Михал-Михалыч уже имел бумагу, в которой описывался пьяный разговор о том, как Костиков привез из Союза две тысячи рублей сотенными бумажками, зашитыми в ручке чемодана, и о том, какие неприятности имела мама старшего лейтенанта Костикова, работавшая бухгалтером и взявшая в кассе в долг деньги сотенными купюрами и не успевшая внести деньги обратно в кассу, потому как сберкассу, где хранил деньги сын, на два дня закрыли из-за аварии с электропроводкой. И в конце той бумажки было написано, что при том разговоре присутствовал старший лейтенант Найденов, стало быть, знает. Вот и вся его принципиальность.
Со словами '' слышал мнение'' бумажка абсолютно ничего не значила. Ничего, подумал Михал Михалыч, мы его переиграем, копнем со стороны Марченко. В самом деле, зачем солдату в условиях необъявленной войны учить иностранный язык, который, к тому же, можно считать языком вероятного противника? Только для измены Родине...
Г Л А В А 19 .
Очнулся Олегов от острой боли в плече. С трудом разлепив глаза, он увидел индуса, похожего на Сержа, в руках у того блеснула никелированная коробочка, он укладывал в нее шприц.
- Как дела, Миша? - услышал Олегов дружелюбный голос. Он повернул голову на голос и увидел в темном углу еще одного индуса, который сидел в кресле. Олегову показалось, что этот индус другой породы. Он привык, что знакомые ему торговцы стройные и худощавые. Этот же был плотным, массивным, вряд ли можно было застегнуть на его рыхлом животе пиджак. Наверное, это тот самый Маскуд, подумал Олегов.
А сидевший в кресле перед низким журнальным столиком индус был действительно другой породы, во всяком случае, в этом он сам был твердо убежден. Он был, в отличие от торговцев касты '' вайшьи'', осевших в Кабуле с незапамятных времен Чандрагупты, освободившего Кабул от ставленников Александра Македонского и задолго до Клаузевица заявившего, что война есть продолжение политики. Чандрагупта был сыном тенистых лесов Индии, в изобилии дававших своим детям пищу, тем самым освобождая их разум от тяжкой борьбы за существование для размышлений над более сложными материями. Его родиной был Бомбей, в Кабуле он оказался, унаследовав дела своего брата, трагически погибшего при следовании с караваном на собственную свадьбу.
- Ты дядя Маскуд? - спросил Олегов, глядя на толстяка, благодушно развалившегося в кресле. Черты его лица он толком рассмотреть не мог, окна были завешены плотными красными портьерами.
- Что-то вроде этого, - засмеялся толстяк. Он продолжал внимательно рассматривать сидевшего перед ним офицера в блеклой форме.
Худощавый парень еще раз звякнул никелированной коробкой и бесшумно вышел, ступая по пушистому ковру. Оставшиеся в комнате один на один Олегов и толстяк молчали, разглядывая друг друга, один - с любопытством, а другой - с копившимся раздражением.
- Зачем вы меня сюда привели? Вы от Сержа? Я должен был с ним встретиться.
- Конечно, конечно, - успокаивающе ответил толстяк и снова замолчал. Предки толстяка всегда были правителями и воинами, и сейчас он сосредоточенно думал, стараясь принять решение, достойное их. Проще всего было бы поступить по рецепту: есть человек - есть проблема, нет человека нет проблемы. Однако дело оказывалось не таким простым. В конце концов, исчезновение этого невзрачного парня дохода не принесет, а его существование?
- Откуда это у тебя?
Толстяк достал из-под синего с блестками платка, лежащего на столике, фотографии и показал Олегову. Тот наклонился вперед, прищурился и увидел, что это его фотография с президентским глобусом.
- Сфотографировался позавчера. А что? - Олегову не очень было понятно, почему и Серж и этот толстяк столько внимания уделяют этой карточке.
- -А в этой форме ты почему?
- Форма, как форма, ничего особенного. Не в военной же на базар ехать?!
- А переодевался где?
- На вилле.
- Вилле? - недоуменно спросил толстяк. - Какой вилле?
- На вилле генерала Нефедова, главного военного советника.
- Понятно...
В комнате снова воцарилась тишина. Толстяк уже с большим любопытством разглядывал Олегова, на его глазах этот парень, как хороший товар, рос в цене.
- Ладно, а это откуда у тебя? - толстяк прямо впился глазами в Олегова, достав из-под платка крошечный в его пухлой руке блестящий пистолетик.
- Мне его подарили... - севшим голосом произнес Олегов. Он и забыл о ''старе'', который он на вилле незаметно от начкара положил в карман. Толстяк удовлетворенно кивнул головой, ему показалось, что слова '' мне его подарили'' прозвучали искренне. Осталось только выяснить, кто подарил, тот ли человек, у которого он видел этот пистолет с гравировкой на ручке несколько лет назад в долине Пагмана.
- А кто подарил?
- Этого я не скажу, - твердо ответил Олегов. Собственно, другого ответа толстяк и не ждал. Он пожал плечами и спросил:
- А кому ты тогда задолжал такие большие деньги?
- Не ваше дело, - грубо ответил Олегов. Поняв, что толстяк, беседуя с ним, решает какую-то свою задачу, он решил, что нечего ему помогать, и ,что если он будет больше темнить в разговоре, это только придаст ему дополнительный вес в этом, неизвестно чем закончившемся деле.
- Ладно, ладно, - засмеялся индус в кресле, - что мы с вами как враги друг на друга смотрим? Мы вам поможем, Серж мне все рассказал. А на то, что вас сюда таким образом доставили - не обижайтесь. Время сейчас неспокойное, доверять можно только друзьям. А как узнать, кто друг?
- Где это вы так бойко по-русски научились говорить?
- Конечно в Москве! Где же еще! Я там учился.
Толстяк поднял со столика колокольчик и позвонил им. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Серж, а следом за ним еще двое молодых парней в хороших костюмах. Серж тревожно посмотрел в глаза толстяку, он чувствовал себя виноватым в том, что втравил своего шефа в неприятную историю.
- Это наш гость и друг, - твердо сказал толстяк, - когда вы должны вернуться в полк? Вы, если не ошибаюсь, служите в триста семнадцатом парашютно-десантном полку?
- К двадцати часам. После этого начнут искать, - ответил Олегов, думая о том, что в Кабуле каждой собаке известны номера и названия полков.
- Тогда у нас очень много времени в запасе! - жизнерадостно воскликнул толстяк, - Сначала - угощение дорогому гостю, а потом - о деле.
- У нас еще и дела будут? - криво усмехнулся Олегов.
- Конечно будут, - уверенно сказал толстяк. Только после этого у Сержа пропал виноватый вид и он позволил себе улыбнуться.
В комнату вошла девушка с подносом и осторожно поставила его на столик перед толстяком. Почему она без чадры? Может, у индусов ее не носят, подумал Олегов. В первую неделю службы в Афганистане всем новичкам читали лекции об этой стране. Олегов с тех пор запомнил, впрочем, не очень отчетливо, что в афганских семьях женщин гостям не показывают, на женскую половину чужих мужчин не пускают. Согласно лекции, на женщин глазеть было не положено, но Олегову так захотелось на нее глянуть, что он невольно скосил глаза в ее сторону, и тут же поспешно отвел.
Толстяк в кресле, по-прежнему внимательно наблюдавший за Олеговым, заметил это и рассмеялся.
- Смотри, смотри, пожалуйста, если хочешь! Это прислуга, смотреть можешь сколько угодно. Заработаешь - можешь даже купить!
- Что мне, русских что ли мало?! - с вызовом ответил Олегов, разозлившийся на себя за то, что, как он почувствовал, краска залила его лицо.
- А она и есть русская, во всяком случае, чуть-чуть. Верно, Гаури?
Девушка, ничего не ответив, торопливо вышла из комнаты. Краем глаза Олегов успел разглядеть ее черные длинные волосы и светлый овал лица.
- Мои друзья не пьют спиртного, а мы с вами пропустим по стаканчику, толстяк подмигнул и разлил что-то из плоской бутылки по крошечным серебряным стаканчикам. Олегов подвинул свое кресло поближе, а Серж и двое парней в костюмах сели прямо на пол, застланный ковром.
- За встречу!
Олегов кивнул головой и проглотил содержимое наперстка. Травить не будут, подумал он, могли бы раньше прихлопнуть без всяких церемоний. По вкусу выпитое напоминало хороший коньяк, который Олегов до этого пил один раз в жизни. Это было в самолете Вильнюс--Ташкент, а пил он ''Наполеон'' с соседом по креслу, седым подполковником. Аромат коньяка наполнял салон, стюардесса укоризненно смотрела на них, ничего не говоря. Упившись, в промежуточном аэропорту Актюбинска они под дождем на мокром газоне рвали для нее гвоздики...
- Хорошо пошло, - удовлетворенно произнес Олегов и, поражаясь собственной наглости, взял бутылку и сам разлил по стаканчикам.
На широком подносе уместились чайник и чашки, широкое блюдо с углублениями, в которых были разложены разнообразные восточные сладости. Были среди всего этого и аккуратные кусочки какого-то мяса, как показалось Олегову, вяленого на вкус. Серж с парнями пили чай, из вежливости изредка притрагиваясь к блюдечку с засахаренными орешками.
- Так вы говорили, надо махнуть рукой, проезжая мимо красного ''фиата''?
- Да, так, - кивнул головой Олегов.
- Ну и как, решили махнуть или нет? - иронично улыбаясь, спросил толстяк.
- Еще нальете - скажу, - развязно ответил Олегов.
Толстяк засмеялся, зубы у него были вполне кинематографические.
- Да вы сами, мне хватит, мы лучше покурим.
С этими словами он достал из-под столика красивую коробку из красного дерева и, откинув крышку, предложил сидящим по длинной сигарете с золотыми ободками и иероглифами.
- С наркотиками? - подозрительно спросил Олегов.
- Конечно,- серьезно сказал толстяк, Серж и еще двое парней при этом почему-то заулыбались, они уже прикуривали сигареты.
- Дайте и мне.
- Но они же с наркотиками, - с серьезной физиономией ответил толстяк, но Олегов чувствовал, что того распирает от смеха, и потешается он над Олеговым.
Сначала Олегову показалось, что по запаху этот табак напоминает обычные сигареты с ментолом, необычным было лишь то, что возникало ощущение, что вдохнув дым, он не может его выдохнуть, дышать-то он дышит, но дым как-то оседает у него внутри...
- Надо запить,- бодро сказал Олегов и налил себе стаканчик.
- Вот вы сейчас напьетесь и не скажете нам, что же вы решили.
- Я решил послать его к черту.
- Но у него фотографии и пленки.
- А вы для чего? Вас что, это не касается?
- Да поменьше, чем вас. Мы у себя дома, нам есть куда бежать.
- Так что вы от меня хотите? - разозлился Олегов.
- Может, мы вам поможем решить проблему, а вы - нам?
Все трое, глядели на Олегова, он обвел их взглядом и усмехнулся.
- А не боитесь снова влипнуть в историю со мной?
- Я никого не боюсь, - холодно ответил толстяк, - я боюсь только уменьшения доходов, которое произойдет, если вы откажетесь.
- Я согласен, - сказал Олегов то, что собирался сказать давно, с самого начала разговора, - вот только кто вы?
- Скажи ему, - толстяк кивнул Сержу.
- Сетх. .
- Чего?
- Сетх, шретшхи. Старейшина купцов.
- Я думал, индусы не против правительства, - недоуменно сказал Олегов.
- Да мы и не против, - пожал плечами толстяк, - вот только еще в '' Махабхарате'' было сказано, что правителю не разрешается вводить никаких законов, неугодных торговым союзам и гильдиям. Кабульской власти вот сколько лет...
Он поднял руку с растопыренной пятерней.
- ...А ''Махабхарате'' - вот сколько тысяч лет...
Он пошевелил в воздухе пальцами. Олегов понимающе кивнул головой, хотя слово ''Махабхарата'' почти ничего не говорило ему.
- Ладно, завтра на пост не езжай. Придумай что-нибудь. Мы все сделаем сами, тебя оставят в покое. Вот только сможешь ли ты помочь нам?
- Попытаюсь, - неуверенно сказал Олегов и задумался, что же от него потребуют. Он чувствовал себя легко и спокойно, напряжение спало.
- Тогда еще покурим.
Девушка снова зашла, забирая поднос. Теперь Олегов откровенно разглядывал ее, смущение ушло вместе с выдыхаемым дымом.
- Гаури, ты нравишься молодому человеку, - насмешливо сказал толстяк.
Девушка покраснела, впрочем, на смуглом, хотя и европейском лице, это было не очень заметно.
- Она понимает по-русски, может говорить? - спросил Олегов индуса, чтобы перевести разговор на другую тему, хотя также приятную для него.
- И даже петь. Гаури нам еще споет. Но сначала о деле.
Толстяк махнул рукой, Серж с парнями вышел, а вошел пожилой мужчина в белой чалме с морщинистым лицом. Он подал толстяку зеленую папку с золотым тиснением на обложке. Олегов заметил, что у него нет правой кисти, папку тот подавал левой рукой. Толстяк благодарно кивнул и предложил однорукому сесть.
- Взгляните, вот - Кабул, а вот - Джелалабад...
Толстяк ткнул пальцем в карту, которая находилась в зеленой папке. Олегов изумленно смотрел на карту, на ней он видел красные кружки застав вокруг Кабула и вдоль дорог, красные, черные и зеленые стрелки.
- Вот сюда ваша дивизия пойдет на боевые действия на следующей неделе...
- Вы что, шпиона хотите из меня сделать?! - с ненавистью заорал Олегов.
- Помолчите и послушайте. Нам ничего не нужно от вас, мы знаем сами все, что нам нужно. Мы, наоборот, хотели бы вам подбросить ценную информацию для вашего командования...
- Зачем? - тупо спросил Олегов.
- Какое вам дело? Может, мы просто вам симпатизируем, но из скромности желаем остаться неизвестными.
- Бред какой-то...
- Слушайте, вы согласны или нет? А может, вы просто не способны нам помочь? Может, мы переоцениваем ваши возможности? - спросил толстяк, подавшись вперед, кресло под ним заскрипело.
-- Ладно, говорите, - буркнул Олегов. Он понял, что толстяк принимает его черт знает за кого, считает, что Олегов крутится близко возле штабов, поэтому может как-то на что-то повлиять.
-- Вот задача передовых частей, вот поселок в этом ущелье...
Толстяк и однорукий склонились над картой. Олегов соображал, где это, вот Кабул, вот серпантин новой Джелалабадской трассы...
- Не могли бы вы дать понять кому-либо из штабных работников, что если вы вот здесь пройдете чуть стороной и чуть раньше, а именно - всего на шесть часов раньше, вы сможете разгромить крупный караван, который, наверняка, везет много оружия, которое будет обращено против молодой афганской республики...
Олегов ошарашено посмотрел на обоих. Где угодно, только не здесь он ожидал услышать про молодую афганскую республику!
- И все?
- Для вас это пустяки, а для нас серьезно.
- Так это надо на замкомдива какого выходить...
- Не обязательно. Я ведь знаю вашу страну, бывал там, учился. Ведь что нужно: чтобы кто-то, кто рисует карты в штабе, стрелочку провел через эту ложбину, а рядом написал не эту, а другую цифру. Пустяк
- И такое бывает, - ответил Олегов, он вспомнил стих, который декламировал кто-то, наверное, переводчик генерала, на вилле.
- Кишлак запомнили?
- Да.
- На сколько часов раньше?
- На шесть.
- Отлично! - толстяк кивнул головой, однорукий в чалме вышел, унося зеленую папку с замыслом операции воздушно-десантной дивизии на следующую неделю. Толстяк хлопнул два раза в ладоши.
- Гаури! - крикнул он, подмигнув Олегову, - Сейчас мы выпьем, а она нам попоет. Кстати, чудесно играет на гитаре.
- Она русская?
- Чуть-чуть русской крови. Сирота, у нее в Кабуле только дед, да и тот помрет скоро.
Олегов вдруг вспомнил старика в грязной харчевне, который, увидев его, попытался сыграть '' калинку-малинку''. Не он ли, подумал Олегов. Хмель коньяка и дурман сигарет чуть рассеялся, мысль, что сейчас в комнату войдет эта загадочная Гаури, краснеющая так легко, заставила сердце биться чаще...
Г Л А В А 2 0 .
... Томас Моррис презирал Ирвина Брауна, с этим было все ясно. Чувства же, которые испытывал Браун к Моррису, в другой системе координат можно было бы, хотя и с небольшой натяжкой, уподобить тому чувству, которое называется ''классовая ненависть пролетария к буржуазии и аристократии''. Натяжка же заключалась в том, что Ирвин Браун являлся официальным резидентом ЦРУ в Кабуле, хотя, из вежливости к дипломатическим традициям, числился в посольстве культурологом-аналитиком. Томас Моррис являлся главой ''афганской команды'' госдепартамента, то есть, исполнял обязанности чрезвычайного и полномочного посла США в Афганистане. В штате Моррис числился первым заместителем посла, должность посла с семьдесят девятого года демонстративно оставалась вакантной. Это был постоянный упрек кабульским властям и своеобразный памятник Адольфу Дебсу, так и не дождавшемуся от Брюса Флэтина, своего сотрудника, спасительного крика на немецком языке в паршивой гостинице: '' Ложитесь на пол в ванной, через десять минут мы начинаем штурм...''
В их взаимном, хотя и тщательно скрываемом, недружелюбии было как генетическое презрение аристократов Новой Англии к упертым к земле колонистам Среднего Запада, так и то, что и образование они получили по разую сторону ивовой лозы, что так же дружбы не укрепляло...
- Жаль, что не всех добили в свое время, - желчно думал в минуты раздражения Ирвин Браун, имея в виду незабвенные времена тридцатилетней давности, когда его отцы по духу и крови под предводительством Маккартни пощипали перышки этим выскочкам.
Моррис считал Брауна надутым индюком, недоучкой, корчащим из себя супер- шпиона. И не без оснований.
Многие замечали, что в свой изолированный отсек на втором этаже здания посольства Браун любит заходить, когда с кем-нибудь идет по коридору. С важным видом останавливаясь у двери, он вдруг прерывал беседу, делался озабоченным и сокрушенно разводя руки, произносил:
- Срочные дела, очень сожалею...
Собеседнику после этого ничего не оставалось делать, как с понимающим видом отвернуться и уйти, чтобы дать Брауну возможность беспрепятственно давить кнопки секретного шифра электронного замка.
Тщеславие Брауна еще можно было терпеть, но были вещи более досадные, с которыми Моррису мириться не хотелось...
...Однажды ночью с территории правительственной резиденции, где размещался президентский дворец, раздалась ожесточенная перестрелка. В течение нескольких часов гремели автоматные очереди, красные брызги трассеров расчерчивали черное небо, едва не задевая крыши расположенных рядом китайского и французского посольств.