Страница:
Я сразу подумал о дереве Жизни и решил доктору Малосмертову ничего о нем не рассказывать. Во всяком случае, пока.
– Никаких травок я не принимал, – честно глядя ему в глаза, соврал я, – ни внутрь, ни в виде компрессов и клизм.
Доктор задумался на минуту и объявил:
– Так, голубчик Евгений Васильевич, собирайтесь, поедем в клинику. Нужно сделать кое-какие анализы, кое-что проверить.
– Нет, – решительно отказался я, вспомнив, чем закончилась моя последняя поездка в клинику. – Никуда я не поеду. Я еще недостаточно хорошо себя чувствую для ваших экспериментов. Кроме того, я вам не кролик подопытный. Я не против того, чтобы вы на мне диссертацию сделали и нобелевскую премию получили, но давайте немного позже приступим к экзекуциям. Отдохну, наберусь сил, тогда… Хотите кровь мою взять на анализы – берите. Хотите, в баночку помочусь. Хотите, в спичечный коробок накакаю… Но никуда я сегодня не поеду. И не просите.
– Но поймите, Евгений Васильевич…
– Я все понимаю, док. Понимаю, что от моей болезни лекарство не придумано, понимаю, что тысячи таких, как я, ждут его. Но я никуда сейчас не поеду. Дайте мне пожить спокойно. К тому же, ведь еще ничего не известно. Может, это временное улучшение? А в рассчитанный вами срок я того… Может такое быть?
– Ну…, – замялся доктор Малосмертов.
– Не торопитесь, док. Наблюдайте, исследуйте мою кровь и мочу.
Станет мне стабильно хорошо, вот тогда я ваш. Даже больше скажу – я вам свой труп завещаю. Режьте меня на части, мне для науки своего бренного тела не жалко. Хотите, бумаги соответствующие подпишу?
– Ну, раз вы так категорически настроены…
Доктор Малосмертов явно на меня обиделся. Но все-таки он взял на анализы мою кровь и дал мне баночку, чтобы я помочился.
Закрыв за ним дверь, я пошел в спальню. Верхний цветок с дерева
Серафимы обронил два листика, они лежали на влажной земле в горшке.
Я поднял их, сдул черные крошечки земли и съел. Трав и трава, снова подумал я, но вдруг ощутил какой-то привкус. Было что-то очень далекое и хорошо забытое во вкусе лепестков. Вкус детства. Или юности… Вспомнил! Совсем недавно, всего несколько дней назад я вспоминал и пытался описать словами вкус моих первых поцелуев с
Серафимой в аллеях Первомайского сквера. Я не смог его описать. А это…, это тот самый вкус. А может быть, я придумываю это себе?..
Потом я пошел на кухню, закончить прерванный визитом доктора
Малосмертова завтрак. Кофе остыл естественно. Я сначала хотел разогреть его в микроволновке, но потом передумал и решил заварить новый. Насыпал в турку кофе, налил воды и поставил на газ. Едва над туркой вспухла шапка светло-коричневой пенки, раздался телефонный звонок.
– Блин! – выругался я, крутанув переключатель газовой конфорки, – дадут мне сегодня спокойно позавтракать или нет?
Это был мой Борька Тубаров. Голос у него был громким и взволнованным. Он почти орал в трубку:
– Старик?! Слава богу, живой! Звонил тебе утром, знаю, что раньше десяти ты на фирме своей не появляешься. Не отвечаешь. Подумал, уже уехал, позвонил на работу. Сказали, что Евгений Васильевич сильно болеет, чуть ли уже не помер. Что с тобой, Женька?!
– Слухи о моей смерти сильно преувеличены, – отшутился я и подумал: – "Надо сегодня же позвонить на фирму. Может, там уже мой директорский портфель делят?".
– Нет, что-то серьезное? – Борька немного снизил громкость, но в голосе еще слышались нотки беспокойства. – Говори, как есть!
– Ерунда. Болел, правда, сильно, но сейчас уже на поправку иду. А ты зачем звонил-то?
– Как это зачем? Давно не виделись, встретиться бы надо.
"Я становлюсь востребованным!"
– Встретиться можно, – согласился я и добавил мысленно: "теперь можно". – Через два дня День Победы, вот давай и встретимся. Бухнем, как раньше бывало.
– Не, Женька, девятого не могу, на дачу с Маришкой и Серегой едем.
– А когда ты хотел? В следующие выходные?
– А чего тянуть? Давай завтра.
– Рабочий день же.
– Так мы не днем, вечером. Я пораньше с работы уйду, и сразу к тебе. Часика в три, годится? Ты свои вкусы не поменял за то время, что мы не виделись? Коньячок прихватить?
– Не поменял. Коньяк прихвати, коньяк – это самое то… А с меня
– полный стол, – добавил я, как мама говорила.
Борька это мамино изречение знал, а потому отреагировал:
– Ну, полный-то не надо! Без супа обойдемся, супчиком меня дома закормили.
– Хорошо, супа не будет.
– Про икру не забудь, – напомнил мне Борька на прощание.
Я хохотнул и пообещал:
– Не забуду. Будь спокоен, помню твои вкусы, гурман…
Напоминая мне об икре, Борька вовсе не имел в виду черную икру, и даже не о красной икре говорил мой друг – и той и другой он вдоволь наелся на работе, фирма, в которой Борис работал главным бухгалтером, специализировалась на рыбе и морепродуктах. А любил мой друг икру кабачковую. Мог есть ее ложками, прямо из банки и без хлеба. Если этого "заморского" лакомства не было на столе, даже шашлык из молодого барашка был Борьке не в радость.
Разговаривали мы с Борькой недолго, кофе остыть не успел.
Позавтракав, я позвонил на работу.
– Евгений Васильевич… – в голосе старшего менеджера, Григория
Извекова, которого я не так давно назначил исполняющим обязанности директора фирмы, явно читалось разочарование. -…Я очень рад, что вы позвонили. Как вы себя чувствуете?
Не дождетесь, хотел сказать я, но не сказал, сделал вид, что не заметил Гришиного огорчения.
– Было туго Григорий. Теперь потихоньку прихожу в норму. Думаю, скоро выйду на работу. Может быть, в будущий понедельник. Как дела на фирме? Что нового?
– Да… – Гриша замялся, – вроде нормально все.
– Что с арбитражем по поводу "Стандарта"?
– Дело-то мы выиграли, но… "Стандарт-Т1" приказал долго жить.
Пока заседания арбитража переносились в связи с вашей болезнью, пока вы о моем назначении приказ подписали, пока доверенность мне дали, пока то, се… в общем, закрылся "Стандарт-Т1". Сменился директор, юридический адрес поменялся. Адрес, конечно, липовый, новый директор
– бомж. Ну, вы, Евгений Васильевич знаете, как это делается. А
Трюман, сука, новую фирму открыл. Был "Стандарт-Т1", стал
"Стандарт-Т2". И потешается, гад, над нами. А пристава руками разводят: нет фирмы – нет должника. Не с кого долг взыскивать…
– Сколько нам Трюман должен был? Напомни, Гриша.
– Сейчас. – Я услышал, как застрекотали под проворными пальцами
Гриши легкие кнопки клавиатуры. – Девяносто шесть тысяч триста двадцать два рубля тридцать шесть копеек. Плюс судебные издержки, плюс пеня. Гонорар юриста, который мы указали в исковом заявлении, судья отказался включать в определение. Итого… сто одна тысяча два рубля, восемьдесят семь копеек. Я вот что думаю…, может, в милицию заявление написать? Или к бандитам обратиться? Они быстро из этого
Трюмана бабки вытрясут.
– Ну что ты, Гриша! Какая милиция? Ты же знаешь кто у Трюмана зять. То-то. И про бандитов ты загнул. Ну, какие бандиты, Григорий?
Я тебя умоляю… Нам только криминала не хватало! Да и сумма-то… смешно даже произносить ее вслух. Не станут бандиты из-за какой-то вонючей сотки деревянных в это дело ввязываться… Ладно Гриша, плюнь. Плюнь и забудь. Деньги терять надо легко. Не зацикливаться на убытках и провалах, а к новым доходам стремиться, другие деньги зарабатывать. Ты своими переживаниями только жизнь себе сокращаешь.
Что у нас с новыми договорами?
– Один заключили и отрабатываем, два договора в стадии согласования, – радостно похвастался Извеков.
– Маловато, – остудил я его пыл.
– Как это? Как это маловато, Евгений Васильевич?..
– А вот так! За полгода, что меня нет, всего-навсего один новый договор? Это мало Гриша, очень мало.
– Так у нас еще старые договора работают.
– А сколько из старых уже не работает?
– Четыре, – неохотно сознался мой ИО, но тут же попытался реабилитироваться: – Но люди думают. Двое хотят пролонгировать договора, имеются такие намерения. У них просто руководство сменилось. Не могут еще никак финансовый план сверстать. Уже второй квартал идет, а они…
– А два других?.. – Я подумал, что в этот самый момент Гриша
Извеков показывает мне кукиш. – Что молчишь?
– Почему молчу?.. Мне есть, чем… мне есть, что сказать. Евгений
Васильевич, трудно стало наш товар втюхивать. Вы же знаете, что основной упор у нас на гидро-пневмооборудование делается.
Потребитель за эту шнягу дорого платить не хочет, а конкуренты совсем оборзели. Чуть ли не на помойке это оборудование находят, восстанавливают и по ценам вдвое ниже наших торгуют…
Слушая Извекова, я понимал, что он, мягко говоря, преувеличивает.
Такая ситуация на рынке гидравлического и пневматического оборудования была всегда. Кто-то покупал старье – с хранения или восстановленное – а кому-то непременно было нужно новое, с завода, с сертификатом и гарантиями. Серьезные потребители приобретали только качественное оборудование. Наверняка Григорий одеяло на себя перетягивает, подумал я. Учредил, небось, собственную фирму и всех моих клиентов потихоньку на нее переводит.
– …В таких условиях, – продолжал ныть Гриша, – попробуйте-ка новых клиентов к себе заманить. Вторичный рынок…
– Ну, ладно, хватит пока о делах, – жестко прервал я Гришины сетования. – Приду, думать будем, как дальше жить…Как коллектив?
– Ждет вас с нетерпением, – наверное, даже не покраснев, соврал
Гриша.
– Все на месте?
– Все до единого. Только главный бухгалтер уволилась. На пенсию решила пойти наша баба Яда.
Доканал-таки, паршивец, подумал я. У Извекова всегда были натянутые отношения с моим главным бухгалтером, Ядвигой Николаевной.
Меня нет, вот и вынудил женщину на пенсию уйти. А ей бы еще работать и работать.
– …Но с понедельника новый главбух выходит, – продолжал Гриша.
– Девушка с высшим образованием. Не то, что Ядвига со своими бухгалтерскими курсами времен начала перестройки…
Никакой другой бухгалтер кроме Ядвиги Николаевны мне не нужен.
Возьмешь молодую и неопытную, замучаешься потом штрафы платить. За несвоевременно поданную декларацию, за ошибки в отчетности, за бардак в бухгалтерских реестрах… А у Ядвиги вместо высшего образования опыт, прекрасная память и замечательная работоспособность. Ей всего-то пятьдесят восемь, и ресурс у нее о-го-го! Дай бог такой иметь Гришиной девахе с ее длинными и наверняка стройными ногами… А у меня, интересно, какой ресурс?..
Нет, не надо затягивать с выходом на работу. Засиделся. С понедельника впрягаюсь. Дела разгребать надо. И Григория на место ставить. А не захочет на свое законное место становиться, пожелает самостоятельно работать – вольному воля, пусть идет. А с Ядвигой
Николаевной я как-нибудь договорюсь.
Закруглив разговор с Извековым, сильно при этом напугав его своим скорым выходом на работу, я позвонил Ядвиге на домашний телефон, но юношеский ломающийся голос (это был наверняка Ядвигин внук Алексей) ответил мне, что бабушка на даче, выехала туда на все лето. Связи с ней нет, потому что бабушкин сотик крякнул, а новый она покупать не стала. Зачем, сказала, мне сотик, если вы ко мне каждые выходные приезжать будете? Дача недалеко, в Кудряшах, можно приехать…
Я знал, где Ядвигина дача, бывал там дважды. Как решу, что могу за руль садиться, сразу к Ядвиге. Упаду в ноги, уболтаю.
Потом я отправился в спальню, что-то спать захотелось. Я засыпал и думал, что маленькие дети, когда спят – растут, а больные во сне выздоравливают.
Я выздоравливал, я чувствовал это…
Вечером после занятий пришел Егор и принес с собой здоровенного бройлерного цыпленка, более похожего на средней величины индейку.
– Сейчас порублю этого зверя на куски, – сказал он, – на неделю тебе хватит.
– Боюсь, не хватит, – задумчиво произнес я.
– Ну и аппетиты у тебя, дядь Жень!
– Просто, завтра ко мне друг придет в гости, – пояснил я. – Он поесть любит.
– Как, опять? Выпивать, небось, будете?
– А как без этого?
– Зачастил ты, дядь Жень с выпивкой. Смотри, не спейся. – Егор засуетился: – Так что-то приготовить надо ведь… Вчера вы с другом своим, чуть ли не на газете стол накрыли. Как студенты, ей богу.
Так, сейчас я снова в магазин сбегаю…
– Не надо. Я завтра сам схожу. Куплю свежей колбаски, хлеба, овощей каких-нибудь, зелени.
– Сам?!
– А что? Я сегодня на улицу выходил.
– И как?
– Нормально. А завтра, думаю, еще нормальней будет.
– Я рад за тебя, дядя Женя, но в магазин я схожу. Ты, гляжу, выздоравливать собрался? Это здорово, но тяжести таскать тебе еще рановато.
– Ну, хорошо, – согласился я, – иди. Икры купи, пожалуйста.
– Красной? Черной?
– Кабачковой.
– Кабачковой? – Егор, наверное, подумал, что я шучу. – Это не совсем подходящая закуска для встречи с другом. Кто ее, эту икру ест?
– Находятся любители, – усмехнулся я.
– Хорошо, куплю кабачковую. А еще чего? Может, рыбки какой-нибудь?
– Нет! – замахал я руками, – только не рыбы. И никаких там кальмаров, осьминогов, каракатиц. Ничего водоплавающего. Колбасы, мяса какого-нибудь и овощей побольше. Спиртного не надо, мой друг с собой коньяк принесет.
Егор кивнул:
– Приду, курицу замариную. Завтра ее только в духовку засунуть останется. Справишься?
– Обижаешь, Егорка! – весело откликнулся я.
10. По душам и о душе.
Я перестал вести обратный отсчет. Зачем? Человеку, который решил жить дальше ни к чему эта арифметика. Да и финишная ленточка мне кажется, отдалилась. Боюсь, со счета собьюсь…
К встрече с Борькой я попытался привести себя в более или менее приличный вид – помылся, побрился. Причесываясь, подумал – не плохо было бы наведаться к парикмахеру. Визит друга – ладно, но перед выходом на работу обязательно подстригусь. Потом решил поменять пижаму на костюм. Долго копался в шкафу, меряя и придирчиво выбирая, во что бы такое мне обрядиться. Все костюмы висели на мне как на вешалке – мне до них еще отъедаться, да отъедаться. Остановился на спортивном костюме – и по-домашнему (но не совсем, не в пижаме же!), и к тому же, свобода спортивного стиля скроет угловатость моей теперешней фигуры. Когда я полностью был готов, я посмотрелся в зеркало. Внимательно…, еще внимательней.
В моих глазах появилось что-то. Они жили…
Дерево Серафимы понемногу делилось со мной лепестками своих цветов. Оно изредка роняло лепестки, а я их съедал. Я и верил и не верил в их целебную силу. Наверное, хотел верить. Я ел только опавшие лепестки, живые не обрывал, было жалко.
Борька ворвался в мою квартиру, шумный, суетливый и ужасно обаятельный, как Карлсон. Правда, в меру упитанный герой сказки
Астрид Линдгрен влетал к Малышу через окно, а Борька чуть не вынес мою дверь. А ведь то, что Борька похож на Карлсона первой заметила
Сима… Иногда я называл Бориса так, он не обижался.
Мне показалось, что Борька стал еще толще с тех пор, как мы с ним не виделись. Но, наверное, мне это только показалось. Наверное, потому что в большом зеркале прихожей мы отражались вместе.
Борька сгреб меня в объятья и заорал:
– Ну, ты даешь, старик! Разве так можно? Заболел и ничего не сказал. А если б того, скопытился бы? А я бы и не знал ничего.
Сколько нам жить-то осталось? Лет двадцать? Тут каждому дню радоваться впору. Беречь надо каждую минуту, для общения беречь!
– Это ты верно сказал. – Я думал, что мой друг меня раздавит. -
Только ты полегче со своими объятиями. Силу-то рассчитывай.
– Я чемпион мира по обниманию, – пошутил Борька, – ты же знаешь.
А я знаю, как надо обниматься, чтобы не раздавить.
Мы рассмеялись.
– А ты ничего, – заметил Борька. – Я уж думал, что ты и впрямь при смерти. Мне про тебя такого наговорили… – Он взял меня за плечи и стал вертеть, рассматривая под светом трех лампочек, поворачивал и так и эдак. – Только похудел слегка. – Борька приподнял меня, как бы взвешивая. – Или мне кажется?
– Тебе кажется. Поставь на место…Мы водку пить станем?
– Не водку, коньяк, – возразил Борька и, поставив меня на пол, как фокусник извлек откуда-то бутылку "Бастиона" без картонной коробки. Потом принюхался: – Курица? Или мне кажется?
– Теперь не кажется. Угадал, у меня цыпленок в духовке. Уже подходит. Будем есть горячим.
– Цыпле-о-нок! – скорчил недовольную гримасу Борька.
– Ничего, – успокоил я его, – он большой цыпленок.
Цыпленок-переросток. Нам двоим хватит. Кроме того, ты знаешь, я много не ем.
Мы вошли в гостиную. Посредине стоял накрытый стол, мне его вчера перенес из угла и разложил Егор. Ты ж не бомжара какой, сказал он, цивилизованный и небедный человек. Гостей положено в гостиной принимать, а не на кухне.
Борька, увидев яства, обрадовался:
– Слава богу, никакой рыбной нечисти! Обрыдла, ты знаешь…
Первый тост, конечно за встречу. Я не язык обмакнул, как вчера с
Шуриком, а выпил полрюмки – вроде бы ничего. Нормально. Второй – за мое здоровье. Допил вторую половину. Спросил:
– Завтра, говоришь, на дачу?
– Ага, – вздохнул Борька и я сразу понял, что не только для того, чтобы навестить старого друга пришел Борис. Ему явно надо было поделиться чем-то наболевшим, какими-то своими бедами. Я даже подозревал какими. Вот всегда так: у нас появляется желание (у нас у всех) повидаться с кем-то, когда муторно на душе.
– А что так угрюмо? Не хочешь на дачу ехать? Так не езжай.
– Да не в даче дело… Опять вчера дома скандал был.
– С Иркой?
– Наплевала она и на нас с матерью и на дачу. На все наплевала.
Брата своего, Сережку, не иначе, как белобрысой сволочью называет и этим. Этот – значит, наш с Маришкой любимчик.
Я знал, что у Борьки с дочерью Ириной регулярно происходят ссоры.
Непростыми были взаимоотношения у Бориса и Марины со своей дочерью.
Да и вообще – все у них было непросто…
Надо сказать, что мы с Тубаровым какое-то время похожими жизнями жили. Временами наши пути расходились, порою шли параллельно. Вместе учились в школе, в одном классе – до десятого. Друзьями были – не разлей вода. После школы я в маляры подался, потом служить родине ушел, а Борьку родители в нархоз запихнули, от армии он отмазался.
На время мы с Борисом расстались, но переписывались. Борька писал мне на полевую почту, правда, не часто. Я отвечал не чаще. Я отслужил, и мы снова стали регулярно встречаться, бухали вместе, вместе с девушками знакомились. Отучившись на рабфаке, я поступил в
Сибстрин, а Борька к тому времени уже четвертый курс своего нархоза закончил, ему год до выпуска оставался. Я в феврале семьдесят седьмого на Светке Наконечниковой женился, а буквально за неделю до моей свадьбы Борька с Маришкой под венец пошли. Я в том же семьдесят седьмом со Светкой развелся, и Борька с Маришкой примерно в то же время разругались в пух и прах – Маришка застукала своего благоверного в собственной супружеской постели с какой-то шлюхой.
Простить измены она не смогла и ушла от Борьки, хотя была уже на пятом месяце. Ирка родилась под новый год. Какое-то время, так же как и я Борька холостяковал, исправно выплачивая алименты, но видеться с дочерью ему было запрещено. Собственно говоря, Борис и не комплексовал по этому поводу, жизнь вел веселую, и подружек у него было – завались. А в декабре восемьдесят второго он вдруг решил покончить со своей холостяцкой жизнью и попытался создать семью. И я обзавелся второй женой через два месяца после свадьбы друга. И вторично мы развелись практически одновременно. Борька опять чуть раньше.
Вот такие параллели.
Ты что, с меня пример берешь? Спрашивал он. Я усмехался: так получается. Может, наши судьбы как-то связаны?..
В сентябре восемьдесят четвертого мы встретились с Серафимой и провели ночь в свободной Борькиной квартире. Борька уезжал то ли в
Сочи, то ли в Адлер, куда-то туда, на Черное море. А там, на море он и встретился с Маришкой, со своей первой женой. И с маленькой
Ирочкой – Маришка на время отпуска забрала дочь у своих родителей, с которыми та жила, чуть ли ни со дня своего рождения и решила свозить ее на юг, море показать. За прошедшие годы Маришка оттаяла, а может, ей просто надоело быть одной. Они стали общаться. Мой друг впервые увидел свою дочь, ей в ту пору было уже почти семь лет. Ирочка оказалась точной копией Маришки – смугленькая и черноволосенькая, немного замкнутая и неразговорчивая. Но Борьке удалось ее разговорить и даже слегка очаровать. Он был и сам очарован ими обеими и решил, что от добра добра не ищут. Вернулись они с юга воссоединенной семьей.
Через девять месяцев у них появился сынок Сережка, беленький, кудрявый, весь в папу. Ира невзлюбила брата с первых же дней.
– Я не понимаю, Женька, чего ей не хватает? Я ей образование дал, квартиру купил, ремонт в этой квартире сделал неслабый, двадцатку баксов ввалил. Сорок тысяч за квартиру отдал, в двадцать ремонт обошелся. Квартирка получилась – загляденье! Живи, да радуйся.
Работай, мало будешь денег зарабатывать – я помогу. Все не так, все через жопу. Работать не желает, после окончания университета ни дня не проработала.
– А на что живет?
– А вот… – Борька, скорчив сердитое лицо, похлопал себя по загривку, – вот тут сидит, на шее у меня.
– Финансовая помощь детям – наша обязанность, – заметил я и подумал: "Кому бы это говорить, так только не мне. Надо же – моралист выискался! Советчик!".
– А до какого возраста эту помощь оказывать? – возмутился Борька.
– Ирине в этом году тридцатник стукнет.
– Ну-у… – замялся я.
– Вот тебе и ну! Баранки гну… У тебя, Женька детей нет, потому ты так и говоришь, – насупившись, напомнил мне Борька.
Я безмолвно проглотил горькую пилюлю, но на Бориса не обиделся, понимал, что он эти слова в запальчивости сказал, не подумал, загруженный собственными проблемами, что они могут больно скребануть по живому. Но Борька спохватился:
– Извини, друг. Я просто…
– Ладно, проехали. Не бери в голову, – примиряюще сказал я, – давай лучше выпьем.
Мы выпили, и Борька продолжил изливать мне свою душу:
– Сидит дочурка на моей шее, и ножки свесила. И вроде бы довольно комфортно должна там себя ощущать. Так нет! Сплошные бзыки, недовольства и упреки. Этот у вас как сыр в масле катается, машина, видите ли, у него под жопой, у сволочи этой белобрысой… А машина-то наша на всю семью работает. Ты же знаешь, я с техникой не дружу. Машину не брал, пока Серега не подрос. Да и некогда мне…
Он, Серега и на рынок и по магазинам и на дачу и по другим нашим общим делам мотается. И работает он у черта на рогах – на
Толмачевском шоссе. Кроме того, не меньше двух раз в неделю он к
Ирке на Затулинку ездит – продукты, деньги ей отвозит. Дочери нашей родной ведь даже за деньгами лень к нам, к старикам ездить. Я уже не говорю про тяжелые сумки… Не любит она, видите ли, общественный транспорт. А коли машина есть – будьте любезны, привезите. С доставкой на дом, так сказать. А я буду лежать на диване и "Дом-2" смотреть. Все на блюдечке подай… с голубой каемочкой. А получит передачку – ни спасибо, ни насрать! Словно, так оно и должно быть…
– Так купи и ей машину, – предложил я, – будет сама к тебе за баблом и картошкой приезжать.
Борька косо посмотрел на меня:
– А на что? На что я ей машину куплю? Я же не Рокфеллер какой-нибудь! В последнее время в фирме дела не очень идут. Продажи упали. – Он глубоко вздохнул: – Да и нельзя ей за руль. Сядет и в тот же день расшибется к чертовой матери. И машину и себя угробит.
Она внешне на Маришку похожа, а так – прям, как я. Неуклюжая, реакция нулевая. Все роняет, все бьет, все у нее из рук валится…
За всю жизнь даже на велосипеде ездить не научилась. В детстве все время падала с него. Коленки постоянно в зеленке были. Потом я этот велек взял и соседскому пацану подарил…А машина – не велосипед.
От нее не только коленки в зеленке будут. Техника в руках папуаса…
Борька замолчал, сидел грустный и какой-то покинутый. Сидел и ничего не ел, даже его любимая кабачковая икра, переложенная мною из банки в вазочку, стояла перед ним не тронутая.
– …Квартира в свинарник превратилась, – задумчиво продолжал
Борька. – Она же, Ирка, собаку себе завела, представляешь?..
– Да ну?
– Ага. Сенбернара. Бароном назвала. Башка, как телевизор. Жрет – ведро каши с мясом каждый день, за два присеста – утром и вечером. А на обед – две пачки творогу и пакет молока. Вот… Пока песик маленький был – плюшевая игрушка, да и только. А потом эта плюшевая игрушка выросла и стала много места занимать, мешать он Ирке стал.
Завести-то завела, а потом… В общем…, теперь Барон у нас живет.
Мы с Серегой им занимаемся. Кормим, вычесываем, гуляем по три раза на дню. Ирка ведь с ним практически не гуляла, чуть мочевой пузырь собаке не испортила. Мы когда Барона к себе привезли, у него цистит был, мочился, когда приспичит и где попало. Всю квартиру зассал.
Квартиру отмыли, собаку вылечили. Теперь Барон нормальный здоровый пес…, но проблем все равно хватает. Что не прогулка – то скандал с соседскими бабками. То кошечек их на березы загонит, то гавкнет на какую-нибудь старуху, которая ему не понравилась. Та чуть не помирает со страху. А то кучу во дворе навалит. Мы с Серегой и так с собой на прогулку полиэтиленовые пакетики и совок специальный берем.
Но бабкам это все равно. На асфальт если Барон отложит, чисто ведь не убрать…
– Никаких травок я не принимал, – честно глядя ему в глаза, соврал я, – ни внутрь, ни в виде компрессов и клизм.
Доктор задумался на минуту и объявил:
– Так, голубчик Евгений Васильевич, собирайтесь, поедем в клинику. Нужно сделать кое-какие анализы, кое-что проверить.
– Нет, – решительно отказался я, вспомнив, чем закончилась моя последняя поездка в клинику. – Никуда я не поеду. Я еще недостаточно хорошо себя чувствую для ваших экспериментов. Кроме того, я вам не кролик подопытный. Я не против того, чтобы вы на мне диссертацию сделали и нобелевскую премию получили, но давайте немного позже приступим к экзекуциям. Отдохну, наберусь сил, тогда… Хотите кровь мою взять на анализы – берите. Хотите, в баночку помочусь. Хотите, в спичечный коробок накакаю… Но никуда я сегодня не поеду. И не просите.
– Но поймите, Евгений Васильевич…
– Я все понимаю, док. Понимаю, что от моей болезни лекарство не придумано, понимаю, что тысячи таких, как я, ждут его. Но я никуда сейчас не поеду. Дайте мне пожить спокойно. К тому же, ведь еще ничего не известно. Может, это временное улучшение? А в рассчитанный вами срок я того… Может такое быть?
– Ну…, – замялся доктор Малосмертов.
– Не торопитесь, док. Наблюдайте, исследуйте мою кровь и мочу.
Станет мне стабильно хорошо, вот тогда я ваш. Даже больше скажу – я вам свой труп завещаю. Режьте меня на части, мне для науки своего бренного тела не жалко. Хотите, бумаги соответствующие подпишу?
– Ну, раз вы так категорически настроены…
Доктор Малосмертов явно на меня обиделся. Но все-таки он взял на анализы мою кровь и дал мне баночку, чтобы я помочился.
Закрыв за ним дверь, я пошел в спальню. Верхний цветок с дерева
Серафимы обронил два листика, они лежали на влажной земле в горшке.
Я поднял их, сдул черные крошечки земли и съел. Трав и трава, снова подумал я, но вдруг ощутил какой-то привкус. Было что-то очень далекое и хорошо забытое во вкусе лепестков. Вкус детства. Или юности… Вспомнил! Совсем недавно, всего несколько дней назад я вспоминал и пытался описать словами вкус моих первых поцелуев с
Серафимой в аллеях Первомайского сквера. Я не смог его описать. А это…, это тот самый вкус. А может быть, я придумываю это себе?..
Потом я пошел на кухню, закончить прерванный визитом доктора
Малосмертова завтрак. Кофе остыл естественно. Я сначала хотел разогреть его в микроволновке, но потом передумал и решил заварить новый. Насыпал в турку кофе, налил воды и поставил на газ. Едва над туркой вспухла шапка светло-коричневой пенки, раздался телефонный звонок.
– Блин! – выругался я, крутанув переключатель газовой конфорки, – дадут мне сегодня спокойно позавтракать или нет?
Это был мой Борька Тубаров. Голос у него был громким и взволнованным. Он почти орал в трубку:
– Старик?! Слава богу, живой! Звонил тебе утром, знаю, что раньше десяти ты на фирме своей не появляешься. Не отвечаешь. Подумал, уже уехал, позвонил на работу. Сказали, что Евгений Васильевич сильно болеет, чуть ли уже не помер. Что с тобой, Женька?!
– Слухи о моей смерти сильно преувеличены, – отшутился я и подумал: – "Надо сегодня же позвонить на фирму. Может, там уже мой директорский портфель делят?".
– Нет, что-то серьезное? – Борька немного снизил громкость, но в голосе еще слышались нотки беспокойства. – Говори, как есть!
– Ерунда. Болел, правда, сильно, но сейчас уже на поправку иду. А ты зачем звонил-то?
– Как это зачем? Давно не виделись, встретиться бы надо.
"Я становлюсь востребованным!"
– Встретиться можно, – согласился я и добавил мысленно: "теперь можно". – Через два дня День Победы, вот давай и встретимся. Бухнем, как раньше бывало.
– Не, Женька, девятого не могу, на дачу с Маришкой и Серегой едем.
– А когда ты хотел? В следующие выходные?
– А чего тянуть? Давай завтра.
– Рабочий день же.
– Так мы не днем, вечером. Я пораньше с работы уйду, и сразу к тебе. Часика в три, годится? Ты свои вкусы не поменял за то время, что мы не виделись? Коньячок прихватить?
– Не поменял. Коньяк прихвати, коньяк – это самое то… А с меня
– полный стол, – добавил я, как мама говорила.
Борька это мамино изречение знал, а потому отреагировал:
– Ну, полный-то не надо! Без супа обойдемся, супчиком меня дома закормили.
– Хорошо, супа не будет.
– Про икру не забудь, – напомнил мне Борька на прощание.
Я хохотнул и пообещал:
– Не забуду. Будь спокоен, помню твои вкусы, гурман…
Напоминая мне об икре, Борька вовсе не имел в виду черную икру, и даже не о красной икре говорил мой друг – и той и другой он вдоволь наелся на работе, фирма, в которой Борис работал главным бухгалтером, специализировалась на рыбе и морепродуктах. А любил мой друг икру кабачковую. Мог есть ее ложками, прямо из банки и без хлеба. Если этого "заморского" лакомства не было на столе, даже шашлык из молодого барашка был Борьке не в радость.
Разговаривали мы с Борькой недолго, кофе остыть не успел.
Позавтракав, я позвонил на работу.
– Евгений Васильевич… – в голосе старшего менеджера, Григория
Извекова, которого я не так давно назначил исполняющим обязанности директора фирмы, явно читалось разочарование. -…Я очень рад, что вы позвонили. Как вы себя чувствуете?
Не дождетесь, хотел сказать я, но не сказал, сделал вид, что не заметил Гришиного огорчения.
– Было туго Григорий. Теперь потихоньку прихожу в норму. Думаю, скоро выйду на работу. Может быть, в будущий понедельник. Как дела на фирме? Что нового?
– Да… – Гриша замялся, – вроде нормально все.
– Что с арбитражем по поводу "Стандарта"?
– Дело-то мы выиграли, но… "Стандарт-Т1" приказал долго жить.
Пока заседания арбитража переносились в связи с вашей болезнью, пока вы о моем назначении приказ подписали, пока доверенность мне дали, пока то, се… в общем, закрылся "Стандарт-Т1". Сменился директор, юридический адрес поменялся. Адрес, конечно, липовый, новый директор
– бомж. Ну, вы, Евгений Васильевич знаете, как это делается. А
Трюман, сука, новую фирму открыл. Был "Стандарт-Т1", стал
"Стандарт-Т2". И потешается, гад, над нами. А пристава руками разводят: нет фирмы – нет должника. Не с кого долг взыскивать…
– Сколько нам Трюман должен был? Напомни, Гриша.
– Сейчас. – Я услышал, как застрекотали под проворными пальцами
Гриши легкие кнопки клавиатуры. – Девяносто шесть тысяч триста двадцать два рубля тридцать шесть копеек. Плюс судебные издержки, плюс пеня. Гонорар юриста, который мы указали в исковом заявлении, судья отказался включать в определение. Итого… сто одна тысяча два рубля, восемьдесят семь копеек. Я вот что думаю…, может, в милицию заявление написать? Или к бандитам обратиться? Они быстро из этого
Трюмана бабки вытрясут.
– Ну что ты, Гриша! Какая милиция? Ты же знаешь кто у Трюмана зять. То-то. И про бандитов ты загнул. Ну, какие бандиты, Григорий?
Я тебя умоляю… Нам только криминала не хватало! Да и сумма-то… смешно даже произносить ее вслух. Не станут бандиты из-за какой-то вонючей сотки деревянных в это дело ввязываться… Ладно Гриша, плюнь. Плюнь и забудь. Деньги терять надо легко. Не зацикливаться на убытках и провалах, а к новым доходам стремиться, другие деньги зарабатывать. Ты своими переживаниями только жизнь себе сокращаешь.
Что у нас с новыми договорами?
– Один заключили и отрабатываем, два договора в стадии согласования, – радостно похвастался Извеков.
– Маловато, – остудил я его пыл.
– Как это? Как это маловато, Евгений Васильевич?..
– А вот так! За полгода, что меня нет, всего-навсего один новый договор? Это мало Гриша, очень мало.
– Так у нас еще старые договора работают.
– А сколько из старых уже не работает?
– Четыре, – неохотно сознался мой ИО, но тут же попытался реабилитироваться: – Но люди думают. Двое хотят пролонгировать договора, имеются такие намерения. У них просто руководство сменилось. Не могут еще никак финансовый план сверстать. Уже второй квартал идет, а они…
– А два других?.. – Я подумал, что в этот самый момент Гриша
Извеков показывает мне кукиш. – Что молчишь?
– Почему молчу?.. Мне есть, чем… мне есть, что сказать. Евгений
Васильевич, трудно стало наш товар втюхивать. Вы же знаете, что основной упор у нас на гидро-пневмооборудование делается.
Потребитель за эту шнягу дорого платить не хочет, а конкуренты совсем оборзели. Чуть ли не на помойке это оборудование находят, восстанавливают и по ценам вдвое ниже наших торгуют…
Слушая Извекова, я понимал, что он, мягко говоря, преувеличивает.
Такая ситуация на рынке гидравлического и пневматического оборудования была всегда. Кто-то покупал старье – с хранения или восстановленное – а кому-то непременно было нужно новое, с завода, с сертификатом и гарантиями. Серьезные потребители приобретали только качественное оборудование. Наверняка Григорий одеяло на себя перетягивает, подумал я. Учредил, небось, собственную фирму и всех моих клиентов потихоньку на нее переводит.
– …В таких условиях, – продолжал ныть Гриша, – попробуйте-ка новых клиентов к себе заманить. Вторичный рынок…
– Ну, ладно, хватит пока о делах, – жестко прервал я Гришины сетования. – Приду, думать будем, как дальше жить…Как коллектив?
– Ждет вас с нетерпением, – наверное, даже не покраснев, соврал
Гриша.
– Все на месте?
– Все до единого. Только главный бухгалтер уволилась. На пенсию решила пойти наша баба Яда.
Доканал-таки, паршивец, подумал я. У Извекова всегда были натянутые отношения с моим главным бухгалтером, Ядвигой Николаевной.
Меня нет, вот и вынудил женщину на пенсию уйти. А ей бы еще работать и работать.
– …Но с понедельника новый главбух выходит, – продолжал Гриша.
– Девушка с высшим образованием. Не то, что Ядвига со своими бухгалтерскими курсами времен начала перестройки…
Никакой другой бухгалтер кроме Ядвиги Николаевны мне не нужен.
Возьмешь молодую и неопытную, замучаешься потом штрафы платить. За несвоевременно поданную декларацию, за ошибки в отчетности, за бардак в бухгалтерских реестрах… А у Ядвиги вместо высшего образования опыт, прекрасная память и замечательная работоспособность. Ей всего-то пятьдесят восемь, и ресурс у нее о-го-го! Дай бог такой иметь Гришиной девахе с ее длинными и наверняка стройными ногами… А у меня, интересно, какой ресурс?..
Нет, не надо затягивать с выходом на работу. Засиделся. С понедельника впрягаюсь. Дела разгребать надо. И Григория на место ставить. А не захочет на свое законное место становиться, пожелает самостоятельно работать – вольному воля, пусть идет. А с Ядвигой
Николаевной я как-нибудь договорюсь.
Закруглив разговор с Извековым, сильно при этом напугав его своим скорым выходом на работу, я позвонил Ядвиге на домашний телефон, но юношеский ломающийся голос (это был наверняка Ядвигин внук Алексей) ответил мне, что бабушка на даче, выехала туда на все лето. Связи с ней нет, потому что бабушкин сотик крякнул, а новый она покупать не стала. Зачем, сказала, мне сотик, если вы ко мне каждые выходные приезжать будете? Дача недалеко, в Кудряшах, можно приехать…
Я знал, где Ядвигина дача, бывал там дважды. Как решу, что могу за руль садиться, сразу к Ядвиге. Упаду в ноги, уболтаю.
Потом я отправился в спальню, что-то спать захотелось. Я засыпал и думал, что маленькие дети, когда спят – растут, а больные во сне выздоравливают.
Я выздоравливал, я чувствовал это…
Вечером после занятий пришел Егор и принес с собой здоровенного бройлерного цыпленка, более похожего на средней величины индейку.
– Сейчас порублю этого зверя на куски, – сказал он, – на неделю тебе хватит.
– Боюсь, не хватит, – задумчиво произнес я.
– Ну и аппетиты у тебя, дядь Жень!
– Просто, завтра ко мне друг придет в гости, – пояснил я. – Он поесть любит.
– Как, опять? Выпивать, небось, будете?
– А как без этого?
– Зачастил ты, дядь Жень с выпивкой. Смотри, не спейся. – Егор засуетился: – Так что-то приготовить надо ведь… Вчера вы с другом своим, чуть ли не на газете стол накрыли. Как студенты, ей богу.
Так, сейчас я снова в магазин сбегаю…
– Не надо. Я завтра сам схожу. Куплю свежей колбаски, хлеба, овощей каких-нибудь, зелени.
– Сам?!
– А что? Я сегодня на улицу выходил.
– И как?
– Нормально. А завтра, думаю, еще нормальней будет.
– Я рад за тебя, дядя Женя, но в магазин я схожу. Ты, гляжу, выздоравливать собрался? Это здорово, но тяжести таскать тебе еще рановато.
– Ну, хорошо, – согласился я, – иди. Икры купи, пожалуйста.
– Красной? Черной?
– Кабачковой.
– Кабачковой? – Егор, наверное, подумал, что я шучу. – Это не совсем подходящая закуска для встречи с другом. Кто ее, эту икру ест?
– Находятся любители, – усмехнулся я.
– Хорошо, куплю кабачковую. А еще чего? Может, рыбки какой-нибудь?
– Нет! – замахал я руками, – только не рыбы. И никаких там кальмаров, осьминогов, каракатиц. Ничего водоплавающего. Колбасы, мяса какого-нибудь и овощей побольше. Спиртного не надо, мой друг с собой коньяк принесет.
Егор кивнул:
– Приду, курицу замариную. Завтра ее только в духовку засунуть останется. Справишься?
– Обижаешь, Егорка! – весело откликнулся я.
10. По душам и о душе.
Я перестал вести обратный отсчет. Зачем? Человеку, который решил жить дальше ни к чему эта арифметика. Да и финишная ленточка мне кажется, отдалилась. Боюсь, со счета собьюсь…
К встрече с Борькой я попытался привести себя в более или менее приличный вид – помылся, побрился. Причесываясь, подумал – не плохо было бы наведаться к парикмахеру. Визит друга – ладно, но перед выходом на работу обязательно подстригусь. Потом решил поменять пижаму на костюм. Долго копался в шкафу, меряя и придирчиво выбирая, во что бы такое мне обрядиться. Все костюмы висели на мне как на вешалке – мне до них еще отъедаться, да отъедаться. Остановился на спортивном костюме – и по-домашнему (но не совсем, не в пижаме же!), и к тому же, свобода спортивного стиля скроет угловатость моей теперешней фигуры. Когда я полностью был готов, я посмотрелся в зеркало. Внимательно…, еще внимательней.
В моих глазах появилось что-то. Они жили…
Дерево Серафимы понемногу делилось со мной лепестками своих цветов. Оно изредка роняло лепестки, а я их съедал. Я и верил и не верил в их целебную силу. Наверное, хотел верить. Я ел только опавшие лепестки, живые не обрывал, было жалко.
Борька ворвался в мою квартиру, шумный, суетливый и ужасно обаятельный, как Карлсон. Правда, в меру упитанный герой сказки
Астрид Линдгрен влетал к Малышу через окно, а Борька чуть не вынес мою дверь. А ведь то, что Борька похож на Карлсона первой заметила
Сима… Иногда я называл Бориса так, он не обижался.
Мне показалось, что Борька стал еще толще с тех пор, как мы с ним не виделись. Но, наверное, мне это только показалось. Наверное, потому что в большом зеркале прихожей мы отражались вместе.
Борька сгреб меня в объятья и заорал:
– Ну, ты даешь, старик! Разве так можно? Заболел и ничего не сказал. А если б того, скопытился бы? А я бы и не знал ничего.
Сколько нам жить-то осталось? Лет двадцать? Тут каждому дню радоваться впору. Беречь надо каждую минуту, для общения беречь!
– Это ты верно сказал. – Я думал, что мой друг меня раздавит. -
Только ты полегче со своими объятиями. Силу-то рассчитывай.
– Я чемпион мира по обниманию, – пошутил Борька, – ты же знаешь.
А я знаю, как надо обниматься, чтобы не раздавить.
Мы рассмеялись.
– А ты ничего, – заметил Борька. – Я уж думал, что ты и впрямь при смерти. Мне про тебя такого наговорили… – Он взял меня за плечи и стал вертеть, рассматривая под светом трех лампочек, поворачивал и так и эдак. – Только похудел слегка. – Борька приподнял меня, как бы взвешивая. – Или мне кажется?
– Тебе кажется. Поставь на место…Мы водку пить станем?
– Не водку, коньяк, – возразил Борька и, поставив меня на пол, как фокусник извлек откуда-то бутылку "Бастиона" без картонной коробки. Потом принюхался: – Курица? Или мне кажется?
– Теперь не кажется. Угадал, у меня цыпленок в духовке. Уже подходит. Будем есть горячим.
– Цыпле-о-нок! – скорчил недовольную гримасу Борька.
– Ничего, – успокоил я его, – он большой цыпленок.
Цыпленок-переросток. Нам двоим хватит. Кроме того, ты знаешь, я много не ем.
Мы вошли в гостиную. Посредине стоял накрытый стол, мне его вчера перенес из угла и разложил Егор. Ты ж не бомжара какой, сказал он, цивилизованный и небедный человек. Гостей положено в гостиной принимать, а не на кухне.
Борька, увидев яства, обрадовался:
– Слава богу, никакой рыбной нечисти! Обрыдла, ты знаешь…
Первый тост, конечно за встречу. Я не язык обмакнул, как вчера с
Шуриком, а выпил полрюмки – вроде бы ничего. Нормально. Второй – за мое здоровье. Допил вторую половину. Спросил:
– Завтра, говоришь, на дачу?
– Ага, – вздохнул Борька и я сразу понял, что не только для того, чтобы навестить старого друга пришел Борис. Ему явно надо было поделиться чем-то наболевшим, какими-то своими бедами. Я даже подозревал какими. Вот всегда так: у нас появляется желание (у нас у всех) повидаться с кем-то, когда муторно на душе.
– А что так угрюмо? Не хочешь на дачу ехать? Так не езжай.
– Да не в даче дело… Опять вчера дома скандал был.
– С Иркой?
– Наплевала она и на нас с матерью и на дачу. На все наплевала.
Брата своего, Сережку, не иначе, как белобрысой сволочью называет и этим. Этот – значит, наш с Маришкой любимчик.
Я знал, что у Борьки с дочерью Ириной регулярно происходят ссоры.
Непростыми были взаимоотношения у Бориса и Марины со своей дочерью.
Да и вообще – все у них было непросто…
Надо сказать, что мы с Тубаровым какое-то время похожими жизнями жили. Временами наши пути расходились, порою шли параллельно. Вместе учились в школе, в одном классе – до десятого. Друзьями были – не разлей вода. После школы я в маляры подался, потом служить родине ушел, а Борьку родители в нархоз запихнули, от армии он отмазался.
На время мы с Борисом расстались, но переписывались. Борька писал мне на полевую почту, правда, не часто. Я отвечал не чаще. Я отслужил, и мы снова стали регулярно встречаться, бухали вместе, вместе с девушками знакомились. Отучившись на рабфаке, я поступил в
Сибстрин, а Борька к тому времени уже четвертый курс своего нархоза закончил, ему год до выпуска оставался. Я в феврале семьдесят седьмого на Светке Наконечниковой женился, а буквально за неделю до моей свадьбы Борька с Маришкой под венец пошли. Я в том же семьдесят седьмом со Светкой развелся, и Борька с Маришкой примерно в то же время разругались в пух и прах – Маришка застукала своего благоверного в собственной супружеской постели с какой-то шлюхой.
Простить измены она не смогла и ушла от Борьки, хотя была уже на пятом месяце. Ирка родилась под новый год. Какое-то время, так же как и я Борька холостяковал, исправно выплачивая алименты, но видеться с дочерью ему было запрещено. Собственно говоря, Борис и не комплексовал по этому поводу, жизнь вел веселую, и подружек у него было – завались. А в декабре восемьдесят второго он вдруг решил покончить со своей холостяцкой жизнью и попытался создать семью. И я обзавелся второй женой через два месяца после свадьбы друга. И вторично мы развелись практически одновременно. Борька опять чуть раньше.
Вот такие параллели.
Ты что, с меня пример берешь? Спрашивал он. Я усмехался: так получается. Может, наши судьбы как-то связаны?..
В сентябре восемьдесят четвертого мы встретились с Серафимой и провели ночь в свободной Борькиной квартире. Борька уезжал то ли в
Сочи, то ли в Адлер, куда-то туда, на Черное море. А там, на море он и встретился с Маришкой, со своей первой женой. И с маленькой
Ирочкой – Маришка на время отпуска забрала дочь у своих родителей, с которыми та жила, чуть ли ни со дня своего рождения и решила свозить ее на юг, море показать. За прошедшие годы Маришка оттаяла, а может, ей просто надоело быть одной. Они стали общаться. Мой друг впервые увидел свою дочь, ей в ту пору было уже почти семь лет. Ирочка оказалась точной копией Маришки – смугленькая и черноволосенькая, немного замкнутая и неразговорчивая. Но Борьке удалось ее разговорить и даже слегка очаровать. Он был и сам очарован ими обеими и решил, что от добра добра не ищут. Вернулись они с юга воссоединенной семьей.
Через девять месяцев у них появился сынок Сережка, беленький, кудрявый, весь в папу. Ира невзлюбила брата с первых же дней.
– Я не понимаю, Женька, чего ей не хватает? Я ей образование дал, квартиру купил, ремонт в этой квартире сделал неслабый, двадцатку баксов ввалил. Сорок тысяч за квартиру отдал, в двадцать ремонт обошелся. Квартирка получилась – загляденье! Живи, да радуйся.
Работай, мало будешь денег зарабатывать – я помогу. Все не так, все через жопу. Работать не желает, после окончания университета ни дня не проработала.
– А на что живет?
– А вот… – Борька, скорчив сердитое лицо, похлопал себя по загривку, – вот тут сидит, на шее у меня.
– Финансовая помощь детям – наша обязанность, – заметил я и подумал: "Кому бы это говорить, так только не мне. Надо же – моралист выискался! Советчик!".
– А до какого возраста эту помощь оказывать? – возмутился Борька.
– Ирине в этом году тридцатник стукнет.
– Ну-у… – замялся я.
– Вот тебе и ну! Баранки гну… У тебя, Женька детей нет, потому ты так и говоришь, – насупившись, напомнил мне Борька.
Я безмолвно проглотил горькую пилюлю, но на Бориса не обиделся, понимал, что он эти слова в запальчивости сказал, не подумал, загруженный собственными проблемами, что они могут больно скребануть по живому. Но Борька спохватился:
– Извини, друг. Я просто…
– Ладно, проехали. Не бери в голову, – примиряюще сказал я, – давай лучше выпьем.
Мы выпили, и Борька продолжил изливать мне свою душу:
– Сидит дочурка на моей шее, и ножки свесила. И вроде бы довольно комфортно должна там себя ощущать. Так нет! Сплошные бзыки, недовольства и упреки. Этот у вас как сыр в масле катается, машина, видите ли, у него под жопой, у сволочи этой белобрысой… А машина-то наша на всю семью работает. Ты же знаешь, я с техникой не дружу. Машину не брал, пока Серега не подрос. Да и некогда мне…
Он, Серега и на рынок и по магазинам и на дачу и по другим нашим общим делам мотается. И работает он у черта на рогах – на
Толмачевском шоссе. Кроме того, не меньше двух раз в неделю он к
Ирке на Затулинку ездит – продукты, деньги ей отвозит. Дочери нашей родной ведь даже за деньгами лень к нам, к старикам ездить. Я уже не говорю про тяжелые сумки… Не любит она, видите ли, общественный транспорт. А коли машина есть – будьте любезны, привезите. С доставкой на дом, так сказать. А я буду лежать на диване и "Дом-2" смотреть. Все на блюдечке подай… с голубой каемочкой. А получит передачку – ни спасибо, ни насрать! Словно, так оно и должно быть…
– Так купи и ей машину, – предложил я, – будет сама к тебе за баблом и картошкой приезжать.
Борька косо посмотрел на меня:
– А на что? На что я ей машину куплю? Я же не Рокфеллер какой-нибудь! В последнее время в фирме дела не очень идут. Продажи упали. – Он глубоко вздохнул: – Да и нельзя ей за руль. Сядет и в тот же день расшибется к чертовой матери. И машину и себя угробит.
Она внешне на Маришку похожа, а так – прям, как я. Неуклюжая, реакция нулевая. Все роняет, все бьет, все у нее из рук валится…
За всю жизнь даже на велосипеде ездить не научилась. В детстве все время падала с него. Коленки постоянно в зеленке были. Потом я этот велек взял и соседскому пацану подарил…А машина – не велосипед.
От нее не только коленки в зеленке будут. Техника в руках папуаса…
Борька замолчал, сидел грустный и какой-то покинутый. Сидел и ничего не ел, даже его любимая кабачковая икра, переложенная мною из банки в вазочку, стояла перед ним не тронутая.
– …Квартира в свинарник превратилась, – задумчиво продолжал
Борька. – Она же, Ирка, собаку себе завела, представляешь?..
– Да ну?
– Ага. Сенбернара. Бароном назвала. Башка, как телевизор. Жрет – ведро каши с мясом каждый день, за два присеста – утром и вечером. А на обед – две пачки творогу и пакет молока. Вот… Пока песик маленький был – плюшевая игрушка, да и только. А потом эта плюшевая игрушка выросла и стала много места занимать, мешать он Ирке стал.
Завести-то завела, а потом… В общем…, теперь Барон у нас живет.
Мы с Серегой им занимаемся. Кормим, вычесываем, гуляем по три раза на дню. Ирка ведь с ним практически не гуляла, чуть мочевой пузырь собаке не испортила. Мы когда Барона к себе привезли, у него цистит был, мочился, когда приспичит и где попало. Всю квартиру зассал.
Квартиру отмыли, собаку вылечили. Теперь Барон нормальный здоровый пес…, но проблем все равно хватает. Что не прогулка – то скандал с соседскими бабками. То кошечек их на березы загонит, то гавкнет на какую-нибудь старуху, которая ему не понравилась. Та чуть не помирает со страху. А то кучу во дворе навалит. Мы с Серегой и так с собой на прогулку полиэтиленовые пакетики и совок специальный берем.
Но бабкам это все равно. На асфальт если Барон отложит, чисто ведь не убрать…