Чаковский Александр Борисович. Блокада. Книга 4

   Королев понимал, в каком состоянии находится майор. Он и сам бы, наверное, так же реагировал на подобное предложение. Но позволить себе посочувствовать Звягинцеву, а тем более отказаться от уже принятого решения не мог, не имел права.
   – Ты военный человек или нет? – строго спросил Королев.
   – О дисциплине напомнить хотите, товарищ полковник? – поднимаясь со стула, сказал Звягинцев.
   – Сядь! – приказал Королев. – Напоминать майору Красной Армии о дисциплине считаю излишним. – И уже мягче продолжил: – Ты что, сложившейся обстановки не понимаешь? Не отдаешь себе отчета в том, что значит сейчас для Ленинграда пятьдесят четвертая?
   Полковник встал, прошелся по кабинету, по привычке задержавшись на мгновение у висевшей на стене карты. Вернулся к столу и снова сел напротив Звягинцева.
   – Час назад вызвал меня командующий, сообщил о переменах, – медленно, точно размышляя вслух, произнес Королев. – Ну, я не удержался, спросил: «Почему?» А Федюнинский ответил: «Так будет правильнее. Генерал Хозин обладает б?льшим опытом командной и штабной работы». И все… Но я, если хочешь знать, ему не поверил.
   – Чему не поверили? – не понимая, зачем все это говорит Королев, спросил Звягинцев. – Хозин – заслуженный генерал. К тому же он и званием старше, чем нынешний командующий…
   – Это я и без тебя знаю, – оборвал его Королев. – Не поверил я в то разъяснение, которое мне Федюнинский дал. Думаю, что он сам напросился в пятьдесят четвертую. Понимает, что именно там теперь судьба Ленинграда решаться будет. Тихвин и Волхов – вот сейчас главные звенья. А Волхов ведь на фланге у пятьдесят четвертой находится! Соображаешь, что к чему?
   Звягинцев молча кивнул.
   – А если соображаешь, – повысил голос Королев, – то громкие свои фразы забудь! «Покинуть Ленинград не могу…» – иронически повторил он слова Звягинцева. – И когда ты только отвыкнешь от этого?! В начале войны рапортами одолевал. «На фронт хочу, врага остановить желаю!» Когда на Кировский посылали – тоже фордыбачил. Неужели и сейчас еще война тебя не научила понимать, что каждый военный человек нужен на своем месте и не ему решать, где это место находится!
   – Я приказам всегда подчинялся.
   – Еще бы!.. Тем, кто приказы нарушает, место не в штабе фронта, а в трибунале. О другом сейчас речь: неужели не понимаешь, что, выбрав тебя, я и интересы дела и твое благо в виду имел?
   – Паек там побольше? – съязвил Звягинцев.
   – Мальчишка ты еще, как я посмотрю, – на этот раз всерьез рассердился Королев. – Болтаешь не думая, дружбой нашей старой пользуешься… Да если бы я был уверен, что на передовой ты нужнее, чем в штабе, не раздумывая под пули послал бы! Погиб бы – пожалел, но раскаиваться, что послал, не стал бы. Война есть война, раз дело требует – умри, а пока жив, воюй!.. Неужели не соображаешь, в каком положении пятьдесят четвертая? Ее главные силы на Синявино направлены, а немцы хотят отсечь ее с тыла! Помочь новому командующему усилить штаб армии – наша первая задача. Это хоть тебе ясно?
   Звягинцев понуро молчал. Хотел спросить: «Почему именно меня?!» Но понимал, что такие вопросы задавать бессмысленно.
   Через несколько часов, безлунной октябрьской ночью, вместе с несколькими сослуживцами Звягинцев погрузился на старый миноносец с мирным названием «Конструктор», чтобы пересечь Ладогу. Федюнинского он видел только мельком – командующий находился в отдельной каюте, а на берегу был встречен членом Военного совета и начальником штаба 54-й, которые тотчас же увезли его на КП.
   …Сейчас Федюнинский сидел за дощатым столом, на котором была расстелена карта и стояли полевые телефоны.
   – Где Микульский? – встревоженно спросил он Звягинцева, едва тот доложил о своем прибытии.
   – Остался в расположении войск Волховской группы, товарищ командующий. Оттуда собирался проехать на КП группы в Плеханове. Приказал доложить вам, что войска группы продолжают отходить по обоим берегам реки Волхов.
   – Об этом я знаю, – с нескрываемой злостью прервал его Федюнинский. – Что еще?
   – Еще мне приказано доложить, что, по данным разведки Волховской группы, противник усилил свой первый армейский корпус частью сил восьмой и двенадцатой танковых дивизий.
   – Перебросил их из района Тихвина?
   – Так точно, товарищ командующий.
   Федюнинский бросил взгляд на другую, пришпиленную к бревенчатой стене карту. Потом снова посмотрел на майора:
   – Это все?
   – Никак нет, товарищ командующий. Генерал-майор Микульский приказал доложить, что в войсках группы ощущается нехватка продовольствия.
   – Это еще почему?
   – Насколько можно судить, – несколько замявшись, ответил Звягинцев, – трудности возникли из-за того, что командование группы слишком далеко отвело свои тылы. А дороги в условиях зимы…
   – Знаю, что не лето, – опять прервал его Федюнинский. – Что еще?
   – Это все, что мне приказано доложить, – сказал Звягинцев. Однако не произнес положенного в подобных случаях «Разрешите идти?», а продолжал стоять вытянувшись.
   – Хотите сказать что-то еще, майор? – настороженно, но вместе с тем поощряюще спросил Федюнинский.
   – Товарищ командующий, – тихо, но внятно произнес Звягинцев, – немецкие снаряды ложатся уже на окраинах Волхова. Я сам видел разрывы, когда возвращался.
   – Та-ак… – протянул в задумчивости Федюнинский. – Скажите, майор, вы давно служите здесь, в пятьдесят четвертой?
   – Никак нет. Прибыл вместе с вами, товарищ командующий, в распоряжение начальника штаба генерал-майора Сухомлина. Работаю в оперативном отделе.
   – Значит, ленинградец?
   – Так точно, товарищ генерал.
   – И все время на штабной работе?
   – Никак нет. Служил в штабе округа до войны. С начала июля и до ранения был в строю. На Лужской линии обороны. Потом… – Звягинцев запнулся, подумав, следует ли докладывать о работе на Кировском заводе, и, решив, что не имеет права отнимать у командующего дорогое время, закончил: – Потом вернули в штаб.
   – А ну-ка присядь, – неожиданно сказал Федюнинский и кивнул на круглый деревянный чурбан у торца стола.
   Звягинцев осторожно присел.
   – Все, что тебе было поручено, ты доложил, так? – не то спрашивая, не то утверждая, проговорил Федюнинский.
   – Так точно, – чуть приподнимаясь, ответил Звягинцев.
   – Сиди, раз сказал, не прыгай. Значит, доложил. А теперь я хочу спросить тебя и как штабиста и как строевика, коли ты на Луге дрался: какое у тебя личное впечатление от того, что ты сам видел? Ну там, за Волховом?
   Звягинцев колебался. Он совсем не был уверен в том, что его соображения будут интересны командующему армией.
   – Ну? – нетерпеливо поторопил Федюнинский.
   – Впечатление неважное, товарищ командующий, – решившись, ответил Звягинцев. – Честно говоря, не могу понять, зачем надо было отводить тылы за десятки километров от действующих частей. В Ленинграде войска недоедают, потому что блокада. Это ясно каждому. А здесь?.. И не только это… Дух отступления – вот что я ощутил там. На сколько продвинулся немец, на сколько отступили мы – вот о чем говорят бойцы, командиры. На обратном пути пришлось задержаться в Волхове – полуось у машины полетела. Пока нашел авторемонтную мастерскую, пока чинили, разговаривал с людьми. Ощущение у них такое, что Волхов не сегодня-завтра сдадут. Я и на ГЭС заглянул…
   – Зачем туда понесло? – строго спросил Федюнинский.
   – Время же все равно свободное было, товарищ командующий, пока машину чинили. Как же я мог не посмотреть! Это же первая советская ГЭС, по инициативе Ленина построена.
   – Спасибо, что разъяснил, – невесело усмехнулся Федюнинский.
   – Минирована ГЭС!
   – Знаю.
   – В саму-то станцию меня не пустили, а внизу у телефона боец стоял, узбек по национальности. Увидел меня и говорит: «Товарищ майор, разрешите обратиться…» – «Обращайтесь», – говорю. А он мне: «Товарищ майор, неужели ГЭС взрывать будем?» – «Что же, – спрашиваю, – врагу ее отдавать?» Молчит. А потом вдруг начал упрашивать: «Товарищ майор, распорядитесь, чтобы сменили меня! Хоть куда, хоть на передовую! Как же я жить после войны буду?! Чтобы пальцами показывали; вот, мол, тот Каримов, который ленинскую станцию взрывал?!»
   Звягинцев поднял глаза на мрачно глядевшего куда-то мимо него Федюнинского и подумал, что говорит, наверное, совсем не о том, что интересует генерала. Извинился виновато:
   – Простите, товарищ командующий.
   – Ладно, майор. Иди, – махнул рукой Федюнинский.
   …Оставшись один, командующий несколько минут сидел в глубоком раздумье. Собственно, ничего нового этот майор ему не сообщил. Федюнинский и раньше знал, что немцы развивают наступление, тесня Волховскую группу и угрожая выйти в тыл 54-й. Известно ему было и то, что противник перебрасывает на Волховское направление все новые подкрепления.
   Это грозное обстоятельство могло стать роковым прежде всего потому, что отступающие войска принадлежали не 54-й, а другой армии, даже не входящей в состав Ленинградского фронта. Федюнинский мог выезжать в эти войска, посылать туда своих представителей, пытаться договориться с командующим Волховской группой генерал-майором Ляпиным о совместных действиях, но и только. Руководить этими войсками он не имел права. А ведь положением дел у Ляпина определялось состояние тыла 54-й. В таких условиях Федюнинский не мог развивать наступление на Погостье и Мгу. Более того, его армии грозило окружение.
   «Как же поступить? – мучительно размышлял он. – Неизбежна ли сдача Волхова? Или ее можно предотвратить, если перегруппировать войска, подчинить их единому командованию?.. Время не ждет. Уже не дни, а часы решают судьбу Волхова. А ведь дело не только в Волхове! Ведь от этого города до ладожского побережья всего двадцать пять километров!»
   Федюнинский снова, в который раз за сегодня, взглянул на карту и, подняв голову, резко крикнул:
   – Адъютант!
   Адъютант командующего тут же вырос на пороге.
   – Доложи члену Военного совета, что прошу его зайти. Срочно!
 
   С членом Военного совета 54-й армии бригадным комиссаром Сычевым Федюнинский совещался недолго. Уже через несколько минут оба вышли. Сычев направился к себе, а Федюнинский – на армейский узел связи.
   Узел связи располагался почти рядом, в блиндаже несколько большего размера, чем землянка командующего. Возле обшитых деревом стен стояли квадратные столики с аппаратами «Бодо» и «СТ», за которыми работали девушки-телеграфистки.
   Начальник узла связи вскочил и шагнул навстречу командующему.
   – Москву. Ставку. Срочно! – отрывисто приказал Федюнинский и направился к одному из аппаратов.
   Сидевшая там девушка с сержантскими треугольниками в петлицах привычно застучала по клавишам. Федюнинский сосредоточенно смотрел на тонкие девичьи пальцы, выбивающие привычное «там ли?..». Секунду спустя аппарат стал толчками выбрасывать ленту с многократно повторяемым «здесь… здесь… здесь…».
   Телеграфистка повернула голову и выжидающе посмотрела на командующего.
   – Передавайте, – сказал он. – У аппарата Федюнинский. Прошу доложить товарищу Сталину обстановку, сложившуюся под Волховом…
   Он кратко обрисовал ситуацию, сделал паузу и, слегка повысив голос, продиктовал:
   – Считаю необходимым в интересах дела подчинить отходящие части правого фланга четвертой армии мне. Если это будет сделано еще сегодня, спасти положение можно. Завтра будет поздно: Волхов падет… У меня все.
   Выстукав на ленте «расписку»-подтверждение, что передача принята, аппарат умолк.
   Федюнинский повернулся и пошел к выходу. В дверях столкнулся со своим адъютантом.
   – А я за вами, товарищ командующий, – проговорил тот, – там к вам… представители прибыли.
   – Какие еще представители? – недовольно спросил Федюнинский, отстранил замешкавшегося в дверях адъютанта и вышел.
   – Из Ленинграда, товарищ командующий, – ответил адъютант, едва поспевая за быстро шагавшим Федюнинским.
   – Ладно, – не оборачиваясь, сказал генерал, – сейчас разберусь.
   Подходя к своей землянке, он увидел ожидавших его людей. Один был в полушубке с поднятым воротником, почти скрывавшим его лицо, другой – в меховом реглане.
   Тот, что в полушубке, протянул командующему руку:
   – Здравствуйте, Иван Иванович!..
   Другой, подойдя, молча приложил руку к фуражке.
   Только сейчас Федюнинский узнал прибывших – уполномоченного ГКО Павлова и командующего Ладожской военной флотилией капитана первого ранга Черокова.
   Чероков был среди встречавших Федюнинского, когда тот прибыл в 54-ю армию, его КП находился в Новой Ладоге, в двух десятках километров от штаба 54-й, поэтому, увидев Черокова, Федюнинский не удивился. Но зачем сюда прилетел из Ленинграда Павлов?
   – Какими судьбами, Дмитрий Васильевич?! – воскликнул Федюнинский. – Здравствуйте, Виктор Сергеевич!
   – Решил проводить к вам на КП продовольственного комиссара, – с улыбкой объяснил Чероков. – Боялся, что заблудится.
   – Так чего же мы стоим? Проходите, товарищи! – пригласил гостей командующий и первым стал спускаться по обледенелым, скользким ступеням.
   В землянке было жарко от раскаленной почти докрасна железной печурки.
   – Раздевайтесь, товарищи, – говорил Федюнинский, с трудом отключаясь от владевших им мыслей.
   Снял полушубок, повесил на вбитый в бревенчатую стену гвоздь. Павлов и Чероков тоже разделись.
   – Ну, прежде всего – поесть. Время как раз обеденное, – потер руки Федюнинский и, вызвав адъютанта, приказал: – Поесть гостям!..
   – О нас не беспокойтесь, товарищ командующий, – начал Чероков.
   – О вас, капитан первого ранга, я не беспокоюсь, – усмехнулся Федюнинский, – вы, как и я, – на Большой земле. Я вод Павлова хоть раз досыта накормить хочу.
   – О еде будем думать после, – сумрачно сказал Павлов. – Я к вам за другим, Иван Иванович. По сведениям, которыми располагает Военный совет фронта, дело с Волховом обстоит очень плохо.
   – Да, положение крайне тревожное, – сразу помрачнев, ответил Федюнинский.
   – Где сейчас находится противник? – спросил Чероков.
   – Как вам известно, мои войска в районе Волхова непосредственного соприкосновения с противником не имеют. Но знаю, что на сегодняшний день немцы от города километрах в шести.
   – Уже?! – ахнул Павлов. – Когда я вылетал из Ленинграда, данные были иные.
   – Противник на месте не стоит…
   – Иван Иванович! – весь подавшись вперед, сказал Павлов. – На побережье, в Новой Ладоге, скопилось большое количество продовольственных грузов. Самолетами их не перебросишь. Мы ждем, когда станет Ладога. Надеемся перевезти их в Ленинград по льду. Но ведь от Волхова до Ладоги – только двадцать пять километров! Если противник захватит Волхов… Я хочу вас спросить: можно ли быть уверенным, что запасы, сосредоточенные в Новой Ладоге, не попадут в руки врага?
   – Подойдем к карте, – предложил Федюнинский и поднялся из-за стола.
   Большая карта висела на стене землянки. Федюнинский показал, где в данный момент проходит линия фронта, сухо информировал о складывающейся обстановке.
   – Следовательно, на сегодняшний день, – медленно проговорил Павлов, – судьба Новой Ладоги фактически зависит от войск четвертой армии, а они продолжают отступать. Так?
   – На сегодняшний день и час – так, – ответил Федюнинский. – Мы, разумеется, сделаем все от нас зависящее, чтобы враг не прорвался к Ладоге. Но ручаться пока что не могу.
   – Как же быть с продовольствием? – не отрывая взгляда от карты, спросил Павлов.
   Федюнинский не ответил. Молча вернулся к столу, сел. Сели и Павлов с Чероковым.
   Неслышно вошедший ординарец командующего поставил на стол хлеб, большими ломтями нарезанную колбасу, консервы, бутылку «Московской», стаканы.
   Федюнинский заметил, что Павлов с каким-то недоумением и даже испугом смотрит на тарелки с едой.
   – Что глядишь, Дмитрий Васильевич? – спросил он. – За один присест десятидневную норму ленинградскую расходуем?
   – Вы сами недавно из Ленинграда, Иван Иванович, – с горечью проговорил Павлов. – Но сейчас положение гораздо тяжелее, чем в октябре. За первую неделю ноября в городе зарегистрировано несколько тысяч – тысяч! – случаев смерти от голода… Вся надежда была на запасы продовольствия в Новой Ладоге и на обходную трассу… Но теперь… Что же нам делать с этим продовольствием? Неужели…
   Тут он оборвал себя на полуслове – высказать вслух мучившую его мысль Павлов был не в силах. Он не мог смириться с тем, что, если немцы овладеют Волховом и устремятся к ладожскому побережью, запасы продовольствия в Новой Ладоге придется уничтожить. Уничтожить продовольствие, облить бензином и сжечь тысячи тонн муки, крупы, сахара, в то время когда в Ленинграде люди умирают от голода!
   Павлов на мгновение представил себе, как пляшет на берегу озера пламя, сжигающее как бы саму жизнь ленинградцев, и лицо его исказила болезненная гримаса.
   Федюнинский понял, в каком состоянии находится уполномоченный ГКО.
   – Ну что ты меня пытаешь?! – воскликнул он. – Весь Волхов заминирован. В том числе и ГЭС. Ленинская ГЭС! Как бы ты решил: взрывать или не взрывать?!
   – Я не могу тебе ответить на этот вопрос, – жестко сказал Павлов. – Это вы здесь должны дать себе отчет в том, удержится Волхов или нет. От этого зависит и судьба ГЭС, и судьба продовольствия в Новой Ладоге. Я должен получить точный ответ: что будет с Волховом?
   – Я тоже должен получить ответ…
   – Ты-то от кого?
   – От Сталина.
   – От Сталина?!
   – Вы… запросили подкреплений, товарищ генерал? – проговорил Чероков.
   – Нет! – покачал головой Федюнинский. – Просить сейчас подкреплений бессмысленно. Все, что могли, нам уже дали. Да если бы и была у Верховного такая возможность, все равно подкрепления не успели бы подойти… Давайте, товарищи, выпьем и закусим – это все, что я пока могу вам предложить.
   Он разлил водку в граненые стаканы, притронулся своим стаканом к двум другим, стоявшим на столе, и выпил. Павлов и Чероков тоже молча сделали по глотку.
   Федюнинский посмотрел на часы. «Доложена ли Сталину моя телеграмма?» – в который уже раз подумал он.
   Представляя себе гигантский объем работы, которой были заняты и Ставка и Генштаб, Федюнинский не надеялся на быстрый ответ. Но пока он не командовал войсками, обороняющими Волхов, он не мог сказать Павлову ничего определенного…
 
   В 15:20 прибежавший в блиндаж Федюнинского связной доложил, что Москва вызывает командующего к аппарату. Как был в кителе, Федюнинский выскочил из землянки…
   Павлов и Чероков напряженно молчали. Они так и не поняли, какого ответа ждал Федюнинский от Сталина, но не сомневались, что в эти минуты решается очень важный вопрос, а может быть, и судьба Волхова.
   Оба они надеялись, что ответ Сталина будет благоприятным, и боялись в это поверить.
   За два с половиной месяца работы в блокированном Ленинграде Павлов уже привык быть готовым к тому, что обстоятельства могут сложиться еще более неблагополучно.
   – Виктор Сергеевич, – обратился Павлов к Черокову, – так что же делать с продовольствием? Каково твое мнение?
   Чероков ответил не сразу. С тех пор как Ладога перестала быть судоходной, тонны грузов, скопившихся на берегу, стали для моряков Ладожской флотилии немым укором. Морякам не в чем было упрекнуть себя. Они перевозили продовольствие, пока существовала хоть малейшая возможность, – под бомбежками, в жестокие осенние штормы. Но пройти по Ладоге, уже покрывавшейся льдом, транспорты не могли, и только отдельные корабли с прочными корпусами пробивались теперь к Осиновцу.
   – Надо смотреть правде в глаза, – сказал наконец Чероков. – Если немцам удастся…
   Он не договорил, потому что открылась дверь и вошел Федюнинский.
   – Есть ответ, товарищи! Есть! – крикнул командующий еще с порога. – Вот! – И бросил на стол телеграфную ленту.
   Павлов схватил ее и, поднеся к свисающей с потолка лампе, прочел вслух:
   – СТАВКА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЯ ПРИКАЗАЛА ГРУППУ ВОЙСК ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ, ДЕЙСТВУЮЩУЮ НА ВОЛХОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ ПО ВОСТОЧНОМУ И ЗАПАДНОМУ БЕРЕГАМ РЕКИ ВОЛХОВ, ПЕРЕПОДЧИНИТЬ ТОВАРИЩУ ФЕДЮНИНСКОМУ И ВКЛЮЧИТЬ В СОСТАВ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ…
   Поднял глаза на Федюнинского:
   – Ты… этого и хотел, Иван Иванович?
   – А то чего же?! – торжествующе воскликнул Федюнинский. – Теперь, Павлов, спрос за Волхов с меня! А тебе я скажу: возвращайся в Ленинград. Грузы пока не трогать! Адъютант! – крикнул он, обернувшись к двери. – Машину! Едем на КП Волховской группы. Со мной поедут начальник оперативного отдела, начальник инженерных войск и начальник артиллерии. Предупреди их. И пусть захватят кого считают нужным. Быстро!
   Павлов и Чероков встали с намерением попрощаться.
   – Нет, Виктор Сергеевич, – сказал Федюнинский, – хоть ты мне и не подчинен, я тебя не отпущу. Поедешь со мной. Очень прошу. А наркома твой шофер на аэродром отвезет. Договорились?..
   Командный пункт Волховской группы войск находился в деревне Плеханове, в нескольких километрах к северу от Волхова. Это была довольно большая деревня, чудом уцелевшая от вражеской авиации. Мирно вились дымки над трубами добротных изб, по протоптанным в снегу дорожкам неторопливо двигались женщины с ведрами в руках или на коромыслах, и только плотно прикрытые ставни, из-за которых не пробивалось ни полоски света, да канонада, доносившаяся со стороны Волхова, напоминали, что идет война. Было уже темно, когда в деревню въехали три «газика». В первом из них сидели Федюнинский, Чероков и адъютант командующего.
   – Вот что, – сказал Федюнинский, когда все вышли из машин, – я переношу сюда мой КП. Немедленно подыщите подходящее помещение! – приказал он адъютанту. – Всем ожидать меня там! Скоро освобожусь!
   Федюнинский решил пойти к Ляпину один – предстоял тяжелый разговор, и, щадя самолюбие генерала, Федюнинский не хотел вести его при свидетелях.
   Он неторопливо шел к избе, где размещался штаб Ляпина, и вспоминал далекий уже сентябрьский день, когда вот так же направлялся к дому на улице Стачек, куда самовольно перенес свой КП с Пулковских высот командующий 42-й армией Иванов, которого ему тогда предстояло сменить.
   Часовой у крыльца штаба настороженно смотрел на приближавшегося к нему незнакомого военного в полушубке и папахе. Резко скомандовал: «Стой!» – и предостерегающе положил руки на автомат.
   – Я командующий пятьдесят четвертой армией. Где генерал Ляпин? – властно спросил Федюнинский.
   Часовой взбежал на крыльцо, рывком открыл дверь и, просунув голову внутрь, что-то сказал кому-то. Из избы, застегивая ремень, выскочил майор. Он, видимо, только что проснулся, – волосы его были растрепаны.
   – Оперативный дежурный майор Иволгин, – доложил он.
   – Вижу, как вы дежурите, – бросил Федюнинский. – Где Ляпин?
   – Генерал отдыхает, приказал не беспокоить, – нерешительно произнес майор.
   – Придется побеспокоить, – зло усмехнулся Федюнинский в шагнул к крыльцу.
   – Да он не здесь, товарищ генерал, в том доме! – сказал майор, указав на соседнюю избу.
   Федюнинский, повернувшись, направился туда. Майор опередил его. Он бегом устремился к соседнему крыльцу и скрылся за дверью. Федюнинский неторопливо последовал за ним.
   Ляпин, уже предупрежденный майором, поднялся навстречу Федюнинскому в накинутом на плечи кителе, в мягких войлочных туфлях.
   Поднеся ладонь к папахе, Федюнинский объявил:
   – По приказу Ставки вверенные вам войска Волховской оперативной группы четвертой армии вливаются в пятьдесят четвертую армию и подчиняются мне. Немедленно сообщите об этом своему штабу и ближайшим помощникам. Распорядитесь, чтобы все оставались на местах и ожидали моих дальнейших приказаний.
   – Я приказа Ставки не получал, – несколько растерянно сказал Ляпин.
   – Считайте, что уже получили, – резко бросил Федюнинский. – И отправляйтесь в штаб четвертой армии. Сегодня же.
   Козырнув, Федюнинский вышел.
 
   Через полчаса на новом КП 54-й состоялось оперативное совещание, на котором были намечены первоочередные, неотложные меры по укреплению подступов к Волхову. Командующий приказал: всю зенитную артиллерию, находившуюся в Волхове, перегруппировать в боевые порядки войск, прикрывавших подступы к городу, сюда же перебросить из 54-й армии танковую бригаду полковника Зазимко, немедленно подвезти из армейских тылов боеприпасы и продовольствие.
   Когда совещание подходило уже к концу, Федюнинскому принесли телеграмму из Ставки. Он прочел ее и сказал:
   – Ставка Верховного главнокомандования возлагает на меня ответственность за важнейшие объекты в Волхове, подлежащие, в случае крайней необходимости, уничтожению. Генерал-майор Чекин, немедленно поезжайте на Волховскую ГЭС! Там будет ваш КП. Команды подрывников на самой ГЭС, на алюминиевом заводе и на всех других заминированных объектах с этой минуты подчиняются вам. Приказ о взрыве может последовать только от меня. Ясно? Только от меня! И последнее: подготовить мне наблюдательный пункт на северной окраине Волхова. Совещание окончено. Всем приступить к выполнению полученных приказаний.
   Через несколько минут в комнате кроме Федюнинского остался только Чероков. Он начал было прощаться, но Федюнинский остановил его: