Чандлер Рэймонд. Долгое прощание

   – Молодец, что пришли, Марлоу, – протянул он лениво. – Располагайтесь.
   Пропустили уже глоток-другой?
   – Нет еще. – Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. – Как ваша работа?
   – Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения – и конец, ничего не выходит.
   Главное, чтоб легко работалось – тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.
   – Может быть, это зависит от человека, – заметил я. – Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.
   – О'кей, – сказал Уэйд и сел. – Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. – Он потер лоб. – Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик.
   Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая-то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство – это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»
   – Я так понял, что у вас это недавно началось, – сказал я.
   – Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.
   Я откинулся и закурил.
   – О чем вы хотели со мной поговорить?
   – А вы как думаете – от чего я убегаю, Марлоу?
   – Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего-нибудь убегают.
   – Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?
   – Понятно, – сказал я. – Вам нужно кого-то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.
   Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.
   – Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марлоу. Все писатели – подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить этот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их всех взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы – что вам больше нравится – отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?
   – А чем надо?
   – Почему вы не обижаетесь?
   – На что обижаться-то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.
   Он хрипло засмеялся.
   – Вы мне нравитесь, – сообщил он. – Давайте выпьем.
   – Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.
   Он встал, – Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.
   – Ладно вам, – сказал я. – Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.
   – Ara, – упрямо продолжал он. – Вот в этом-то беда. Кому они нужны такие?
   Высший класс здешних мест, а чем они лучше шоферни, которая хлещет дешевый виски? Даже хуже.
   – Кончайте, – повторил я. – Хотите накачаться – давайте. Но не вымещайте это на других, которые тоже зашибают, но при этом не отлеживаются у д-ра Верингера и не сбрасывают в чокнутом виде своих жен с лестницы.
   – Ara, – произнес он и внезапно сделался спокоен и задумчив, – Вы прошли испытание, дружище. Не хотите здесь пожить немножко? Большую пользу бы мне принесли просто своим присутствием.
   – Не понимаю, какую.
   – Зато я понимаю. Просто чтоб вы были здесь. Тысяча в месяц вас заинтересует? Я зверею, когда напиваюсь. Не хочу звереть. Не хочу напиваться.
   – Я вам помешать не смогу.
   – Поживите месяца три. Я бы кончил проклятую книгу и уехал отдыхать куда-нибудь подальше. Залег бы в горах Швейцарии и очистился душой и телом.
   – Книгу? Вам так деньги нужны?
   – Нет. Просто раз начал, надо закончить. Иначе мне крышка. Я вас как друга прошу. Для Леннокса вы не то сделали.
   Я встал, подошел к нему вплотную и взглянул в упор ему в глаза.
   – Я Леннокса довел до смерти, мистер. Его из-за меня убили.
   – Чушь. Не сентиментальничайте, Марлоу. – Он провел рукой по горлу. – У меня эти чувствительные барышни вот где сидят.
   – Чувствительные? – спросил я. – Или просто добрые?
   Он отступил и наткнулся на край дивана, но удержался на ногах.
   – А ну вас к черту, – сказал он ровным голосом. – Нет, так нет. Вы-то тут ни при чем. Просто мне нужно кое-что узнать, дозарезу нужно. Вы не знаете, что это, да, может, я и сам не знаю. Но что-то есть, точно, и мне это нужно узнать.
   – Про кого? Про вашу жену? Он выпятил губу, потом прикусил.
   – Кажется, про меня самого, – сказал он. – Пошли, мы ведь выпить хотели.
   Он подошел к двери, распахнул ее, и мы вышли.
   Если он хотел, чтобы мне стало не по себе, ему это удалось на пять с плюсом.

Глава 24

   Когда он открыл дверь в гостиную, в лицо нам ударил гул голосов. Он, казалось, стал еще громче. Примерно на два стаканчика громче. Уэйд стал здороваться направо и налево, и гости как будто обрадовались его появлению.
   Но к этому времени они уже обрадовались бы и появлению знаменитого убийцы Фила из Филадельфии с его самодельным топориком. Жизнь превратилась в большое эстрадное шоу.
   По пути к бару мы столкнулись с д-ром Лорингом и его женой. Доктор шагнул вперед, навстречу Уэйду. Лицо у него было перекошено от ненависти.
   – Рад вас видеть, доктор, – дружелюбно сказал Уэйд. – Привет, Линда. Вы где пропадали последнее время? Впрочем, это дурацкий вопрос. Я сам...
   – М-р Уэйд, – произнес Лоринг дребезжащим голосом, – я должен вам кое-что сказать. Просто и решительно. Оставьте мою жену в покое.
   Уэйд взглянул на него с интересом.
   – Доктор, вы устали. И ничего не пьете. Позвольте вам что-нибудь предложить.
   – Я не пью, м-р Уэйд. Как вам прекрасно известно.
   Я пришел сюда с единственной целью, и теперь она выполнена.
   – Что ж, понятно, – сказал Уэйд все так же дружелюбно. – Поскольку вы мой гость, мне сказать нечего – только, что вы, по-моему, слегка рехнулись.
   Разговоры вокруг стола притихли. Мальчики и девочки навострили ушки.
   Интересное кино. Д-р Лоринг вынул из кармана пару перчаток, расправил, взял одну за палец и сильно хлестнул ею Уэйда по лицу.
   Уэйд и глазом не моргнул.
   – Пистолеты и кофе на рассвете? – спокойно осведомился он.
   Я посмотрел на Линду Лоринг. Лицо у нее пылало от гнева. Она медленно повернулась к доктору.
   – Боже, какой ты плохой актер, милый. Перестань изображать идиота, милый. Или сам хочешь получить пощечину?
   Лоринг резко обернулся к ней и занес перчатки. Уэйд встал между ними.
   – Спокойно, док. У нас жен бьют только за закрытыми дверями.
   – Что касается вас, мне это прекрасно известно, – презрительно фыркнул Лоринг. – Не вам меня учить хорошим манерам.
   – Я беру только способных учеников, – сказал Уэйд. – Жаль, что вам пора уходить. – Он повысил голос. – Кэнди! Que el doctor Loring salga de aqui en el Actol – Он снова обернулся к Лорингу:
   – Если не понимаете по-испански, доктор, это значит, что выход там. – Он указал на дверь.
   Лоринг смотрел на него, не двигаясь с места.
   – Я вас предупредил, м-р Уэйд, – произнес он ледяным тоном. – И кое-кто меня слышал. Больше предупреждать не буду.
   – Не надо, – отрывисто сказал Уэйд. – Но в следующий раз пусть это будет на нейтральной территории. Чтобы у меня была свобода действий. Извините, Линда. Но вы за ним замужем. – Он осторожно потер щеку, по которой его ударил Лоринг. Линда Лоринг горько улыбнулась и пожала плечами.
   – Мы уходим, – объявил Лоринг. – Пошли, Линда. Она снова уселась и взяла стакан. Окинула мужа взглядом, полным спокойного презрения.
   – Это ты уходишь, – сказала она. – Не забудь, что у тебя еще несколько визитов.
   – Ты едешь со мной, – яростно бросил он. Она отвернулась. Он резко перегнулся и схватил ее за руку. Тогда Уэйд взял его за плечо и повернул к себе.
   – Спокойно, док. Всех не победишь.
   – Уберите руки!
   – Сейчас, только успокойтесь, – сказал Уэйд. – У меня хорошая идея, доктор. Почему бы вам не пойти к хорошему доктору?
   Кто-то громко рассмеялся. Лоринг напрягся, словно зверь перед прыжком.
   Уэйд почувствовал это, спокойно повернулся и двинулся прочь. Чем и оставил доктора в дураках. Если бы он кинулся за Уэйдом, это было бы еще глупее. Ему оставалось только уйти, что он и сделал. Быстро, не глядя по сторонам, прошел к двери, которую Кэнди уже держал открытой настежь. Вышел, Кэнди с равнодушным выражением лица захлопнул дверь и вернулся к бару. Я подошел и попросил виски. Куда скрылся Уэйд, я не видел. Я повернулся спиной к гостям, которые загудели с новой силой, и стал прихлебывать свой виски.
   К бару подскочила миниатюрная женщина с волосами цвета глины и лентой вокруг лба, поставила стакан на стойку и что-то пробормотала. Кэнди кивнул и налил ей новую порцию.
   Маленькая женщина обернулась ко мне.
   – Коммунизмом интересуетесь? – осведомилась она. Глаза у нее остекленели, красным язычком она облизывала губы, словно от шоколадных крошек. – По-моему, это все интересно, – продолжала она. – Но когда спрашиваешь мужчин, они сразу лезут с руками.
   Я кивнул, рассматривая поверх стакана ее курносый носик и обожженную солнцем кожу.
   – Вообще-то я не против, если без грубостей, – заявила она, схватив стакан. Обнажив в улыбке передние зубы, она втянула в себя полпорции разом.
   – На меня не рассчитывайте, – предупредил я.
   – Как вас зовут?
   – Марлоу.
   – Марло или Марлоу?
   – На конце "у".
   – Ах, Марлоу, – вдохнула она. – Такое красивое, грустное имя. – Она поставила почти пустой стакан, закрыла глаза, запрокинула голову и развела руки в сторону, едва не заехав мне в глаз. Дрожащим от волнения голосом она продекламировала:
   +++
   Не эти ли глаза послали флот на битву
   И башни Трои пламенем объяли?
   Приди, о несравненная Елена,
   Мне подари бессмертье поцелуя!++++
   Открыв глаза, она вцепилась в стакан и подмигнула.
   – У тебя недурно получается, старина, давно пишешь стихи?
   – Да не очень.
   – Можешь меня поцеловать, если хочешь, – игриво предложила она.
   Сзади к ней подошел парень в чесучовом пиджаке и рубашке с отложным воротником, улыбаясь мне поверх ее головы. У него были короткие рыжие волосы, а лицо, как сморщенное легкое. В жизни не видал такого урода. Он легонько похлопал маленькую женщину по макушке.
   – Пошли, котенок, домой пора. Она яростно накинулась на него.
   – Тебе что, не терпится поливать свои проклятые бегонии? – завопила она.
   – Тише, котенок...
   – Руки прочь, насильник чертов! – заорала она изо всех сил и плеснула ему в лицо остатки из стакана. Там было не больше чайной ложки виски и пару кусочков льда.
   – Черт побери, бэби, я твой муж! – заорал он в ответ, хватаясь за платок и вытирая лицо. – Дошло? Муж твой.
   Она страстно зарыдала и бросилась ему в объятия. Я обошел их и выбрался вон. На всех коктейлях одно и то же, вплоть до диалога.
   Гости струйками вытекали из дома на вечерний воздух. Замирали голоса, заводились моторы, люди перебрасывались прощальными возгласами, словно мячиками. Я вышел через стеклянные двери на выложенную камнем веранду.
   Отсюда склон сбегал к озеру, неподвижному, словно спящая кошка. К небольшому причалу была привязана белым фалом весельная лодка. У дальнего берега, который был не так уж далеко, лениво, как конькобежец, описывала круги черная водяная курочка. От нее даже ряби не шло по воде.
   Я растянулся в алюминиевом шезлонге, зажег трубку и стал покуривать, размышляя, какого черта я здесь делаю. Роджер Уэйд явно мог держать себя в руках, когда хотел. Встречу с Лорингом он провел на высоте. Я бы, пожалуй, понял, если бы он заехал Лорингу по его острому подбородочку. Конечно, это было бы против правил, но Лоринг позволил себе гораздо больше.
   По правилам – пока их не отменили – нельзя в комнате, полной народу, угрожать человеку и бить его по лицу перчаткой, особенно если рядом стоит твоя жена и ты фактически обвиняешь ее в том, что она погуливает. Если учесть, что Уэйд только что вышел из крепкой схватки с крепкими напитками, он оказался на высоте. И даже более того. Правда, я не видел его пьяным. Не знаю, каков он в пьяном виде. Я даже не был уверен, что он алкоголик.
   Разница тут большая. Тот, кто иногда просто выпивает лишнего, в пьяном виде остается сам собой. Алкоголик – настоящий алкоголик – абсолютно меняется.
   Угадать, как он себя поведет, невозможно. Можно лишь точно сказать, что вы столкнетесь с совершенно незнакомым человеком.
   Позади раздались легкие шаги. Эйлин Уэйд спустилась с террасы и села рядом на краешек шезлонга.
   – Ну, что вы скажете? – спросила она спокойно.
   – О джентльмене, который любит помахать перчатками?
   – Да нет. – Она нахмурилась. Потом засмеялась. – Ненавижу, когда устраивают сцены. Хотя врач он прекрасный. Он уже закатывал такие сцены чуть ли не всем нашим соседям. Линда Лоринг не потаскуха. И выглядит, и разговаривает, и держится по-другому. Не знаю, почему д-р Лоринг так себя ведет.
   – Может, он бывший пьяница, – сказал я. – Многие после лечения впадают в ханжество.
   – Возможно, – сказала она и стала смотреть на озеро. – Как здесь тихо.
   Казалось, писателю должно быть здесь хорошо – если писателю вообще бывает где-нибудь хорошо. – Она обернулась ко мне. – Значит, Роджер вас не уговорил?
   – Смысла нет, м-с Уэйд. Ничем не могу помочь. Я ведь уже объяснял.
   Чтобы вовремя прийти на помощь, надо не спускать с него глаз ни на минуту. А это невозможно, даже если забросить все другие дела. Человек может сорваться с цепи в мгновение ока. Кстати, по-моему, на него это не похоже. Он мне кажется вполне уравновешенным.
   Она взялась за край соседнего шезлонга и подалась вперед.
   – Если бы он дописал книгу, все, наверное, уладилось бы.
   – Тут я не могу ему помочь. Она смотрела вниз, себе на руки.
   – Можете, раз он вам верит. Это самое главное. Или вам противно жить у нас и получать за это деньги?
   – Ему нужен психиатр, м-с Уэйд. Только хороший, не шарлатан.
   Она встрепенулась.
   – Психиатр? Зачем?
   Я выбил пепел из трубки и подержал, чтобы она остыла.
   – Я, конечно, дилетант, но могу сказать. Ему кажется, что в подсознании у него скрыта какая-то тайна, и он не знает какая. Это может быть сознание вины – собственной или чужой. Он считает, что пьет оттого, что не может вспомнить. Наверное, это событие произошло, когда он был пьян, вот он и напивается, чтобы снова впасть в это состояние, в полную отключку. Это задача для психиатра. Дальше. Если это не так, тогда он напивается просто потому, что любит пить или не может с собой справиться, а тайну выдумал себе в оправдание. Но писать и уж, во всяком случае, закончить книгу, он не может из-за пьянства. Итак, вывод: не может дописать, потому что сам оглушает себя выпивкой. А если наоборот?
   – Нет, это – нет, – сказала она. – Роджер очень талантливый. Я совершенно уверена, что его лучшие книги еще впереди.
   – Я же сказал, что рассуждаю, как дилетант. Вы как-то заметили, у меня в гостях, что он, может быть, разлюбил свою жену. А если и тут наоборот?
   Она поглядела в сторону дома, потом повернулась к нему спиной. Я поглядел туда же. В дверях стоял Уэйд и смотрел на нас. Я увидел, как он зашел за стойку бара и стал доставать оттуда бутылку.
   – Не останавливайте его, – быстро сказала она. – Никогда этого не делаю.
   Никогда. Наверное, вы правы, м-р Марлоу. Делать нечего – он должен сам от этого избавиться.
   Трубка остыла, я спрятал ее в карман.
   – Раз уж мы так глубоко копаем – как насчет моего вопроса?
   – Я люблю своего мужа, – просто сказала она. – Может быть, не так, как в молодости. Но люблю. Молодость бывает только раз. Человек, которого я тогда любила, умер. Погиб на войне. У него, как ни странно, были те же инициалы, что у вас. Теперь это не важно – правда, иногда мне кажется, что он не умер.
   Тело так и не нашли. Но это часто случалось.
   – Она пристально и испытующе взглянула на меня.
   – Иногда – не часто, конечно, – в тихом баре, или в пустом вестибюле хорошей гостиницы, или на пароходной палубе, рано утром или очень поздно вечером, мне начинает казаться, будто он ждет меня где-то в тени, в уголке, и я сейчас его увижу. – Она помолчала, опустив глаза. – Это так глупо, мне даже стыдно. Мы очень любили друг друга – той безумной, непонятной, невероятной любовью, которая бывает раз в жизни.
   Она умолкла, словно в забытьи, глядя на озеро. Я снова обернулся к дому. Уэйд стоял в дверях со стаканом в руке. Я перевел взгляд на Эйлин, Для нее я сейчас не существовал. Я встал и пошел к дому. Стакан в руке Уэйда был налит до краев. Глаза у него были нехорошие.
   – Как продвигаются дела с моей женой, Марлоу? – Губы у него дернулись.
   – Я за ней не ухаживаю, если вы об этом.
   – Именно об этом. Вы тут вечером лезли к ней целоваться. Много про себя воображаете. Не выйдет, приятель. Нос не дорос.
   Я хотел его обойти, но он загородил путь широким плечом.
   – Не торопитесь, старина. Посидите еще. У нас в гостях так редко бывают сыщики.
   – Скоро совсем не будет, – сказал я. Он запрокинул стакан и, отпив глоток, нагло ухмыльнулся.
   – Рано вы начали, сопротивляемость у вас низкая, – заметил я. – Впрочем, что толку в словах.
   – О'кей, дорогой воспитатель. Неужели не слыхали, что пьяницу воспитывать – гиблое дело? Пьяницы не перевоспитываются, друг мой. Они разлагаются. Местами это очень противно. – Он снова поднес стакан к губам и допил почти до дна. – А местами жутко. Но говоря изысканным языком нашего милейшего доктора Лоринга, этой паршивой сволочи с черным саквояжем, оставьте в покое мою жену, Марлоу. Конечно, вы на нее положили глаз. Все кладут. Хотите с ней переспать. Все хотят. Проникнуть в ее мечты, ощутить аромат ее воспоминаний. Может, и я хочу. Но проникнуть некуда, приятель. Там пусто, пусто, пусто. Останетесь один в темноте.
   Он допил и перевернул стакан вверх дном.
   – Вот так, Марлоу. Пусто. Ничего там нет. Уж я-то знаю.
   Поставив стакан на край стойки, он зашагал к лестнице, стараясь держаться прямо. Опираясь на перила, поднялся на несколько ступенек, остановился и сверху посмотрел на меня с невеселой улыбкой.
   – Простите за дешевый сарказм, Марлоу. Вы славный малый. Жаль, если с вами что-нибудь случится, – Что, например?
   – Может, вы еще не слыхали о вечном волшебстве ее первой любви – о парне, который без вести пропал в Норвегии? Вы бы не хотели пропасть без вести, а, дружище? Вы мой личный родной сыщик. Вы нашли меня, когда я затерялся среди дикого величия Ущелья Сепульведа. – Он поводил ладонью по отполированным перилам. – От души было бы жаль, если бы и вы затерялись. Как это тип, который сражался в рядах британцев. Он так затерялся, что неизвестно, был ли он на самом деле. Может, она его просто выдумала для забавы?
   – Откуда мне знать?
   Он продолжал смотреть на меня, на переносице обрисовались глубокие морщины, рот горько скривился.
   – Откуда нам всем знать? Может, она и сама не знает. Малыш устал. Малыш слишком долго играл в поломанные игрушки. Малыш хочет баиньки.
   Он ушел наверх.
   Вскоре появился Кэнди и начал прибираться в баре – ставил стаканы на поднос, проверял, что осталось в бутылках – не обращая на меня внимания. Во всяком случае, так мне казалось. Потом он сказал;
   – Сеньор. Один хороший выпивка остался. Жалко его пропадать. – Он показал на бутылку.
   – Вот ты и выпей.
   – Gracias, Senor, no me gusta. Un vaso Cerveza, no mas. Стакан пива ? мой предел.
   – Молодец.
   – Хватит и одного алкаша в доме, – заметил он, не сводя с меня глаз. – Я говорю хорошо по-английски, нет?
   – Конечно, замечательно.
   – Но думаю по-испански. Иногда думаю про нож. Босс – парень что надо.
   Ему помощь не требуется, hombre. Я за ним присматриваю, понял?
   – Хоршо же ты присматриваешь, фраер.
   – Hijo de la flauta, – процедил он сквозь зубы. Подхватил поднос со стаканами и вскинул его на плечо, поддерживая ладонью как заправский официант.
   Я подошел к двери и вышел на улицу, размышляя о том, почему выражение «сын флейты» превратилось в испанском языке в ругательство. Долго размышлять не стал. Слишком много других тем для размышлений. Беда семейства Уэйдов была не в пьянстве. За пьянством скрывалось что-то другое.
   Попозже вечером, между половиной десятого и десятью, я набрал номер Уэйдов. После восьми гудков повесил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была Эйлин Уэйд.
   – Только что кто-то звонил, – сказала она. – Почему-то решила, что это вы. Как раз собиралась в душ.
   – Да, это я, но звонил просто так, м-с Уэйд. Когда я уходил, Роджер был какой-то странный. Наверно, я теперь за него как бы отвечаю.
   – С ним все в порядке, – сказала она. – Крепко спит. По-моему, он все-таки разволновался из-за доктора Лоринга. Наверно, наболтал вам всяких глупостей.
   – Сказал, что устал и хочет спать. На мой взгляд, это разумно.
   – Если он больше ничего не сказал – тогда конечно. Что же, спокойной ночи, м-р Марлоу, и спасибо за звонок.
   – Я не говорю, что он больше ничего не сказал. Наступила пауза, затем:
   – Нам всем иногда приходят в голову бредовые мысли. Не относитесь к Роджеру слишком всерьез, м-р Марлоу. В конце концов, у него богатое воображение. Это естественно. Не надо было ему начинать пить так скоро.
   Пожалуйста, постарайтесь обо всем забыть. Наверное, он вам к тому же и нагрубил.
   – Нет, не нагрубил. Разговаривал вполне разумно. Ваш муж хорошо в себе разбирается. Это редкий дар. Некоторые люди всю жизнь изо всех сил утверждают собственное достоинство, которого у них и в помине нет. Спокойной ночи, м-с Уэйд.
   Она повесила трубку, а я достал шахматную доску. Набил трубку, расставил фигуры, как на параде, проверил, чисто ли все выбриты, все ли пуговицы на месте и разыграл партию Горчакова-Менинкина. Семьдесят два хода, неудержимая сила атакует неподвижный объект, битва без оружия, война без крови, а все вместе – такая усердная и бесполезная трата умственных способностей, какую встретишь разве что в рекламных агентствах.

Глава 25

   Неделя прошла спокойно, я занимался бизнесом, хотя заниматься было особенно нечем. Однажды утром позвонил Джордж Питерс из агентства Карне и рассказал, что он случайно проезжал по Ущелью Сепульведа и из чистого любопытства заглянул к д-ру Верингеру. Однако доктора там уже не было. Там трудилось полдюжины землемеров, наносили участок на карту. Никто из них слыхом не слыхивал про доктора Верингера.
   – У бедняги все оттяпали, – сообщил Питерс. – Я проверил. Ему дали тысчонку отступного, чтобы не возиться, а землю поделили на жилые участки, и кто-то заработает на этом миллиончик. Вот в чем разница между уголовщиной и бизнесом. Для бизнеса надо иметь капитал. Иногда мне кажется, что другой разницы нет.
   – Замечание циничное и верное, – сказал я, – но на крупную уголовщину тоже требуются капиталы.
   – А кто их предоставляет, дружище? Уж наверно, не те ребята, что грабят винные лавки. Пока. До встречи.
   Уэйд позвонил мне в четверг, без десяти одиннадцать вечера. Язык у него еле ворочался, но я все-таки его узнал. В трубке слышалось тяжелое, отрывистое дыхание.
   – Мне плохо, Марлоу. Совсем паршиво. Якоря не держат. Можете приехать побыстрей?
   – Конечно, только дайте мне на минутку м-с Уэйд.
   Он не отвечал. Раздался громкий треск, потом мертвое молчание, а немного спустя какое-то постукивание. Я что-то крикнул, ответа не было. Шло время. Наконец, щелчок – трубку положили – и длинный гудок.
   Через пять минут я был уже в пути. Я домчался туда за полчаса, сам не знаю как. Через холмы я перелетал на крыльях, приземлился на бульваре Вентура при красном свете, ухитрился сделать левый поворот, проскочил между грузовиками и вообще вел себя как последний дурак. Через Энсино я пронесся со скоростью почти сто километров, освещая фарами припаркованные машины, чтобы никто не вздумал вылезти с моей стороны. Везло мне так, как бывает, когда на все наплевать. Ни полиции, ни сирен, ни красных мигалок. Перед глазами стояло то, что, возможно, происходило сейчас в доме Уэйдов – не самые приятные видения. Она была наедине с пьяным маньяком; она валялась у лестницы со сломанной шеей; она скорчилась за запертой дверью, а кто-то, завывая, пытался эту дверь взломать; она бежала босиком по залитой лунным светом дороге, а за ней гнался здоровенный негр с топором.
   Все оказалось не так. Когда машина подлетела к дому, во всех окнах горел свет, а она стояла на пороге с сигаретой в зубах. Я вышел и пошел к ней по мощеной дорожке. На ней были брюки и рубашка с отложным воротничком.
   Она поглядела на меня. Все было спокойно, волновался один я.
   Мои первые слова были такими же идиотскими, как и все мое поведение.
   – Я думал, вы не курите.