Чандлер Рэймонд. Долгое прощание

   – Это как же объяснить? – спросил я, смутно надеясь направить его злобу по другому адресу.
   – Да так и объяснить, что одна крашеная шлюшка сказала, что у нас игральные кости фальшивые. А вроде была из его ночных бабочек. Я ее выставил из клуба и пускать не велел.
   – Тогда понятно, – заметил я. – Магоуну пора бы знать, что профессиональные игроки никогда не жулят. Им это не надо. Но я-то что тебе сделал?
   Он снова, с задумчивым видом, ударил меня.
   – Ты мне репутацию испортил. В моем бизнесе приказы два раза не повторяют. Никому. Парню велели – он идет и делает. А не делает – значит, у тебя нет над ним власти. А власти нет – вылетаешь из бизнеса.
   – Сдается мне, что не только в этом дело, – сказал я. – Прости, я платок достану.
   Револьвер был наведен на меня, пока я вынимал платок и стирал с лица кровь.
   – Ищейка поганая, – медленно сказал Менендес, – думает, что может из Менди Менендеса мартышку сделать. Что на посмешище меня выставит. Меня, Менендеса. Тебе бы надо нож сунуть, дешевка. Настрогать из тебя сырого мяса, помельче.
   – Леннокс был твой приятель, – сказал я, следя за его глазами. – Он умер.
   Его зарыли, как собаку, закидали грязью и даже дощечки с именем не поставили. А я немножко помог доказать его невиновность. И от этого ты репутацию теряешь? Он твою жизнь спас, а свою загубил. А тебе хоть бы хны.
   Тебе бы только большую шишку разыгрывать. На всех тебе наплевать с высокой горы, кроме себя самого. Какая ты шишка? Только горло дерешь.
   Лицо у него застыло, он замахнулся, чтобы стукнуть меня в третий раз, когда я сделал полшага вперед и лягнул его в пах.
   Я не думал, не соображал, не рассчитывал свои шансы, не знал, есть ли они у меня вообще. Просто не мог больше терпеть трепотню, и больно было, и обливался кровью, и, может быть, к тому времени слегка очумел от ударов.
   Он сложился пополам, заглатывая воздух, и револьвер выпал у него из руки. Он стал лихорадочно шарить по полу, издавая горловые сдавленные звуки.
   Я заехал коленом ему в лицо. Он взвыл.
   Человек в кресле засмеялся. От изумления я чуть не свалился. Потом он поднялся, и револьвер у него в руке поднялся вместе с ним.
   – Не убивай его, – сказал он мягко. – Он нам нужен, как живая приманка.
   Затем в темной передней что-то шевельнулось, и в дверях появился Олз, бесстрастный, непроницаемый, абсолютно спокойный. Он взглянул на Менендеса.
   Тот стоял на коленях, уткнувшись головой в пол.
   – Слабак, – произнес Олз. – Раскис, как каша.
   – Он не слабак, – сказал я. – Ему больно. С каждым может случиться. Разве Большой Вилли Магоун слабак?
   Олз посмотрел на меня. Другой человек тоже. Крутой мексиканец у двери не издал ни звука.
   – Да бросьте вы эту проклятую сигарету, – накинулся я на Олза. – Или закурите, или выплюньте. Тошнит на вас смотреть. И вообще от вас тошнит. От всей полиции.
   Он вроде удивился. Потом ухмыльнулся.
   – Проводим операцию, малыш, – весело объявил он. – Плохо тебе? Нехороший дяденька побил по личику? Так тебе и надо, это тебе на пользу.
   Он посмотрел вниз, на Менди. Менди поджал под себя колени. Он словно выкарабкивался из колодца, по несколько дюймов за раз, хрипло хватал воздух.
   – Какой он разговорчивый, – заметил Олз. – когда нет рядом трех адвокатишек, которые учат, как надо придерживать язык.
   Он рывком поднял Менендеса на ноги. Из носа у Менди шла кровь. Он выудил из белого смокинга платок и прижал к лицу. Не произнес ни слова.
   – Попался, голубчик. Перехитрили тебя, – заботливо сообщил ему Олз. – Я из-за Магоуна слез не проливал. Так ему и надо. Но он полицейский, а мразь вроде тебя не смеет трогать полицию – никогда, во веки веков.
   Менендес опустил платок и взглянул на Олза. Потом на меня. Потом на человека в кресле. Медленно повернулся и взглянул на свирепого мексиканца у двери. Все они смотрели на него. На лицах у них ничего не было написано.
   Потом откуда-то вынырнул нож, и Менди бросился на Олза. Олз шагнул в сторону, взял его одной рукой за горло и легко, почти равнодушно выбил у него нож. Расставив ноги, Олз напружинил спину, слегка присел и оторвал Менендеса от пола, держа за шею. Сделал несколько шагов и прижал его к спине. Потом опустил, но руки от горла не отнял.
   – Только пальцем тронь – убью, – сказал Олз. – Одним пальцем. – И опустил руки.
   Менди презрительно улыбнулся, посмотрел на свой платок и сложил его так, чтобы не было видно крови. Снова прижал его к носу. Взглянул на пол, на револьвер, которым меня бил. Человек в кресле небрежно сообщил:
   – Не заряжен, даже если дотянешься.
   – Ловушка, обман, – сказал Менди Олзу. – Я тебя понял.
   – Ты заказал трех бандитов, – объяснил Олз. – А получил трех помощников шерифа из Невады. Кое-кому в Вегасе не нравится, что ты забываешь перед ним отчитываться. Он хочет с тобой поболтать. Хочешь – отправляйся с этими людьми, а то поехали со мной в участок, там тебя подвесят к двери, в наручниках. Есть у меня пара ребятишек, которые непрочь тебя рассмотреть поближе.
   – Боже, помоги Неваде, – тихо промолвил Менди, снова оглянувшись на свирепого мексиканца у двери. Затем быстро перекрестился и вышел из дома.
   Мексиканец пошел за ним. Второй, подсушенный тип из пустынного климата, подобрал с пола револьвер и нож и тоже ушел, прикрыв дверь. Олз ждал, не двигаясь. Послышалось хлопанье дверцы, потом звук машины, отъезжавшей в ночь.
   – Вы уверены, что эти рожи – помощники шерифа? – спросил я у Олза.
   Он обернулся, словно изумившись, что я еще здесь.
   – У них же звездочки, – коротко бросил он.
   – Славно сработано, Берни. Отлично. Думаешь, его довезут до Вегаса живым, бессердечный ты сукин сын?
   Я вошел в ванную, пустил холодную воду и прижал мокрое полотенце к пульсирующей щеке. Взглянул на себя в зеркало. Щеку раздуло, она посинела, и на ней была рваная рана от сильного удара стволом о кость. Под левым глазом тоже был синяк. О красоте на несколько дней придется позабыть.
   Потом позади меня в зеркале возникло отражение Олза. Он перекатывал в зубах свою проклятую незажженную сигарету, словно кот, который играет с полумертвой мышью, пытаясь заставить ее побежать снова.
   – В другой раз не старайтесь перехитрить полицию, – произнес он ворчливо. – Думаете, вам дали украсть эту фотокопию просто для смеху? Мы сообразили, что Менди на вас попрет. Выложили все Старру. Сказали, что совсем пресечь азартные игры в округе не можем, но доходы от них можем сильно подсократить. На нашей территории ни одному гангстеру не сойдет с рук нападение на полицейского, пусть даже и плохого. Старр заверил, что он тут ни при чем, что наверху недовольны, и что Менендесу сделают втык. Поэтому, когда Менди позвонил, чтобы для вашей обработки прислали крепких ребятишек со стороны, Старр послал ему трех своих парней, в одном из собственных автомобилей, и за свой счет. Старр – начальник полиции в Вегасе.
   Я обернулся и посмотрел на Олза.
   – Сегодня ночью койоты в пустыне неплохо поужинают. Поздравляю.
   Полицейский бизнес, Берни, – замечательная, окрыляющая работа для идеалистов.
   Единственное, что плохо в полицейском бизнесе, – это полицейские, которые им занимаются.
   – Болтай, болтай, герой, – сказал он с внезапной холодной яростью. – Я чуть со смеху не помер, когда ты нарвался в собственной гостиной. Это грязная работа, малыш, и делать ее надо грязно. Чтобы такой тип разболтался и все выложил, он должен чувствовать власть. Тебя не сильно потрепали, но совсем без этого мы не обошлись.
   – Уж вы простите, – сказал я. – Простите, что из-за меня так настрадались.
   Он придвинул ко мне угрюмое лицо.
   – Ненавижу игроков, – сказал он хрипло. – Они не лучше торговцев наркотиками. Эта болезнь так же разъедает, как наркомания. Думаешь, дворцы в Рино и Вегасе построены просто для безобидного веселья? Черта с два. Их построили для маленького человека, для фраера, который надеется получить на грош пятаков, для парня, который тащит туда всю получку и просаживает деньги, отложенные на еду. Богатый игрок спустит сорок тысяч, посмеется и завтра начнет снова. Но большой бизнес не делают на богатых игроках, дружище. Настоящий грабеж нацелен на монетки в десять центов, в двадцать пять, в полдоллара, иногда на доллар или даже пятерку. Деньги в большой рэкет льются, как вода из крана у тебя в ванной, это река, которая течет без остановки. И когда пришивают профессионального игрока, я не плачу. Мне это нравится. А когда правительство штата берет свою долю от игорных доходов и называет это налогом, оно помогает бандитскому бизнесу. Парикмахер принимает ставки – пару долларов на лошадку. Они идут синдикату, из этого и складывается прибыль. Говорят, народ хочет иметь честную полицию? А зачем?
   Чтобы все это покрывать? У нас в штате лошадиные бега узаконены, открыты круглый год. Дело ведется честно, штат получает свою долю, а на каждый доллар, внесенный в кассу ипподрома, приходится пятьдесят, которые ставят у подпольных букмекеров. Каждый день – восемь-девять забегов, из них половина скромных, неинтересных, и смухлевать в них ничего не стоит. У жокея есть всего один способ выиграть забег, зато целых двадцать, чтобы проиграть, и пусть через каждые семь столбов поставлен проверяющий, ни черта он не может поделать, если жокей знает свое ремесло. Вот вам и законная азартная игра, дружище, честный бизнес, одобренный государством. Все, значит, в порядке? А по-моему, нет. Потому что это азартная игра, и она воспитывает игроков, а честной азартной игры вообще не существует.
   – Легче стало? – осведомился я, смазывая йодом свои раны.
   – Я старый, вымотанный, побитый полисмен. От этого легче не становится.
   Я обернулся и пристально взглянул на него.
   – Вы чертовски хороший полисмен, Берни, но это дела не меняет. Все полицейские одинаковы. Все они ищут виноватых не там, где нужно. Если парень просаживает получку в кости – запретить азартные игры. Если напивается ? запретить торговлю спиртным. Если сбивает человека машиной – запретить автомобили. Если его застукали с девицей в гостинице – запретить половые сношения. Если он падает с лестницы – запретить строить дома.
   – Да заткнись ты!
   – Правильно, заткните мне глотку. Я всего-навсего рядовой гражданин.
   Кончайте вы, Берни. Гангстеров, преступные синдикаты и хулиганов мы имеем не потому, что у нас в мэриях и законодательных собраниях сидят жуликоватые политики и их прихвостни. Преступность – не болезнь, это симптом. Полиция ? все равно, что врач, который лечит опухоль мозга аспирином, с той разницей, что полицейский охотнее вылечил бы ее дубинкой. Мы – большой, грубый, богатый, необузданный народ, и преступность – цена, которую мы за это платим, а организованная преступность – цена, которую мы платим за организацию. И так будет долго. Организованная преступность – всего лишь грязная оборотная сторона доллара.
   – А чистая сторона где?
   – Мне ее видеть не приходилось. Может, Харлан Поттер знает. Давайте выпьем.
   – Вы неплохо держались, когда вошли в дом, – сказал Олз.
   – А вы еще лучше, когда Менди полез на вас с ножом.
   – Руку, – сказал он, и протянул свою.
   Мы выпили, и он ушел через заднюю дверь. Накануне вечером, явившись ко мне на разведку, он заранее вскрыл ее отмычкой, чтобы сегодня попасть в дом.
   Задние двери – плевое дело, если они открываются наружу, и если притолока старая и высохшая. Выбиваешь шплинты из петель, остальное – ерунда. Олз показал мне вмятину в дверной раме и пошел через холм на соседнюю улицу, где оставил свою машину. Он и переднюю дверь мог бы открыть почти так же легко, но пришлось бы ломать замок, и было бы очень заметно.
   Я смотрел, как он поднимается между деревьями, светя перед собой фонариком. Когда он скрылся за гребнем холма, я запер дверь, смешал еще один слабый коктейль, пошел обратно в гостиную и сел. Взглянул на часы. Было еще рано. Это только казалось, что домой я вернулся давно.
   Я подошел к телефону, соединился с телефонисткой и назвал ей домашний номер Лорингов. Дворецкий осведомился, кто спрашивает, потом пошел посмотреть, дома ли миссис Лоринг, Она была дома.
   – Из меня и вправду сделали козла, – сообщил я, – но тигра взяли живым. А я в синяках.
   – Когда-нибудь вы мне об этом расскажете. – Голос у нее звучал так, словно она уже была в Париже.
   – Могу рассказать за коктейлем, если у вас есть время.
   – Сегодня вечером? Но я укладываюсь. Боюсь, что это невозможно.
   – Ara, понятно. Ну, ладно, я просто подумал, может, вам интересно. И спасибо за предупреждение. Но к вашему старику это отношения не имело.
   – Вы уверены?
   – Абсолютно.
   – Вот как. Минутку. – Она ненадолго отошла, потом вернулась, и голос у нее потеплел. – Может быть, мне удастся ненадолго вырваться. Где мы встретимся?
   – Где скажете. Машины у меня сегодня нет, но я возьму такси.
   – Глупости. Я за вами заеду, но не раньше, чем через час. Какой ваш адрес?
   Я сказал, она повесила трубку, я пошел включить свет над крыльцом и постоял на пороге, вдыхая вечерний воздух. Стало немного прохладнее.
   Вернувшись в дом, я попробовал позвонить Лонни Моргану, но не мог его отыскать. Потом – где наша не пропадала! – позвонил в Лас-Вегас, клуб «Черепаха», м-ру Рэнди Старру. Думал, что он не станет со мной говорить. Но он стал. Голос у него был спокойный, уверенный – голос делового человека.
   – Рад, что вы позвонили, Марлоу. Друзья Терри – мои друзья. Чем могу быть полезен?
   – Менди уже в пути.
   – В пути? Куда?
   – В Вегас, вместе с тремя бандитами, которых вы послали за ним в большом черном «кадиллаке» с красным прожектором и сиреной. Как я понял, это ваша машина?
   Он засмеялся.
   – Как написал один журналист, у нас в Вегасе «кадиллаки» используют вместо прицепов. О чем идет речь?
   – Менди с парой крутых ребят устроил засаду у меня в доме. Идея была в том, чтобы меня, мягко говоря, побить за одну публикацию в газете. Он решил, наверно, что я во всем виноват.
   – А вы не виноваты?
   – У меня нет собственных газет, м-р Старр.
   – У меня нет собственных крутых ребят в «кадиллаках», м-р Марлоу.
   – Может, это были помощники шерифа?
   – Я не в курсе. И что же дальше?
   – Он ударил меня револьвером. Я лягнул его в живот и дал коленом по носу. Он остался недоволен. И все же надеюсь, что он доберется до Вегаса живым.
   – Уверен, что доберется, если поехал в этом направлении. Боюсь, что мне больше некогда разговаривать.
   – Минутку, Старр. Вы тоже участвовали в этом фокусе в Отатоклане или Менди провел его один?
   – Не понял?
   – Не морочьте мне голову, Старр. Менди разозлился на меня не за публикацию, – этого мало, чтобы залезть ко мне в дом и обработать меня так же, как Большого Вилли Магоуна. Слишком мелкий повод. Он предупреждал, чтобы я не копался в деле Леннокса. Но я стал копаться – так уж получилось. Вот он и явился. Значит, причина у него была посерьезнее.
   – Понятно, – медленно произнес он по-прежнему спокойно и мягко. – Вы считаете, что со смертью Терри не все в ажуре? Например, что застрелился он не сам, а кто-то помог?
   – Хотелось бы узнать подробности. Он написал признание, которое оказалось ложным. Написал мне письмо, которое ушло по почте. Официант в гостинице должен был потихоньку вынести его и отправить. Терри сидел в номере и не мог выйти. В письмо была вложена крупная купюра, и он дописал его как раз, когда постучали в дверь. Я бы хотел знать, кто вошел в комнату.
   – Зачем?
   – Если это был официант, Терри приписал бы об этом пару слов. Если полисмен, письмо не дошло бы. Так кто же это был и почему Терри написал это признание?
   – Понятия не имею, Марлоу. Никакого понятия.
   – Простите, что побеспокоил вас, м-р Старр.
   – Никакого беспокойства, рад был с вами поговорить. Спрошу Менди, что он думает на этот счет.
   – Спросите, если увидите его живым. А не увидите, все равно постарайтесь выяснить. Иначе выяснит кто-нибудь еще.
   – Вы? – Голос у него стал жестче, но оставался спокойным.
   – Нет, м-р Старр. Не я. Тот, кому вышибить вас из Вегаса – пара пустяков. Поверьте мне, м-р Старр. Уж поверьте. Я вам точно говорю.
   – Я увижу Менди живым. Об этом не волнуйтесь, Марлоу.
   – Так и думал, что вы полностью в курсе. Спокойной ночи, м-р Старр.

Глава 49

   Когда внизу остановилась машина и открылась дверца, я вышел и встал наверху, собираясь окликнуть Линду. Но дверцу придержал пожилой цветной шофер. Он вынес небольшой саквояж и стал подниматься вслед за ней. Так что я просто стоял и ждал.
   Добравшись до верха, она обернулась к шоферу:
   – М-р Марлоу отвезет меня в гостиницу, Эймос. Спасибо вам за все. Я позвоню утром.
   – Слушаюсь, м-с Лоринг. Можно мне задать вопрос м-ру Марлоу?
   – Разумеется, Эймос.
   Он вошел, поставил саквояж, а она прошла в дом, оставив нас наедине.
   – "Я старею... Дрожат руки... скоро буду закатывать брюки". Что это значит, м-р Марлоу?
   – Да ни черта. Просто хорошо звучит.
   Он улыбнулся. Это из «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». А вот еще.
   «Женщины туда-сюда похаживали – говоря о Микель Анджело». Это вам что-нибудь говорит, сэр?
   – Говорит, Что этот парень не слишком разбирался в женщинах.
   – Точь-в-точь мое ощущение, сэр. Но это не умаляет степени моего восхищения Т. С. Элиотом.
   – Как вы сказали – не умаляет степени вашего восхищения?
   – Совершенно верно, м-р Марлоу. Я употребил не правильное выражение?
   – Нет, но не вздумайте так выразиться при каком-нибудь миллионере. Он решит, что скоро вы ему пятки начнете подпаливать.
   Он грустно улыбнулся.
   – Я не мог бы об этом и помыслить. Вы попали в несчастный случай, сэр?
   – Нет. Так было задумано. Спокойной ночи, Эймос.
   – Доброй ночи, сэр.
   Он пошел вниз по лестнице, а я вернулся в дом. Линда Лоринг стояла посреди гостиной, оглядываясь вокруг.
   – Эймос окончил Гарвардский университет, – сказала она. – Вы живете в довольно безопасном месте.
   – Безопасных мест не существует.
   – Бедняжечка, что у вас с лицом. Кто это сделал?
   – Менди Менендес.
   – А что вы ему сделали?
   – Почти ничего. Лягнул пару раз. Он попал в западню. Сейчас едет в Неваду в обществе трех-четырех свирепых помощников шерифа. Забудьте о нем.
   Она села на диван.
   – Что будете пить? – спросил я. Достал коробку с сигаретами и протянул ей.
   Она сказала, что не хочет курить. И что выпивка сойдет любая.
   – Я вообще хотел предложить шампанского, – сообщил я. – Ведерка со льдом у меня нет, но шампанское холодное. Берегу его уже несколько лет. Две бутылки «Кордон Руж». Надеюсь, хорошее. Я не специалист.
   – Бережете для чего? – спросила она.
   – Для вас.
   Она улыбнулась, не сводя глаз с моего лица.
   – Вы весь в порезах. – Она протянула руку и легонько коснулась моей щеки. – Бережете для меня? Вряд ли. Мы познакомились всего два месяца назад.
   – Значит, я его берег на случай нашего знакомства. Сейчас принесу. – Я подхватил ее саквояж и пошел к двери.
   – Куда вы это несете? – резко осведомилась она.
   – Там ведь ваши туалетные принадлежности, верно?
   – Поставьте его и подите сюда.
   Я так и сделал. Глаза у нее были блестящие, но в то же время сонные.
   – Это что-то новенькое, – медленно произнесла она. – Просто невиданное.
   – Что именно?
   – Вы ко мне ни разу и пальцем не притронулись. Никаких заигрываний, двусмысленных фраз, хватаний руками, ничего. Я думала, вы жесткий, язвительный, злой и холодный.
   – Я такой и есть – иногда.
   – А теперь я здесь, и после того, как мы изрядно угостимся шампанским, вы, вероятно, собираетесь без лишних слов схватить меня и потащить в постель. Так ведь?
   – Честно говоря, – сказал я, – подобная мысль где-то у меня шевелилась.
   – Польщена, но что, если я против? Вы мне нравитесь. Очень нравитесь.
   Но отсюда не следует, что я хочу ложиться с вами в кровать. Не слишком ли вы спешите с выводами – просто потому, что я приехала с саквояжем?
   – Может, я и ошибся, – сказал я. Вернулся к входной двери и поставил саквояж обратно, возле порога. – Пойду за шампанским.
   – Я не хотела вас обидеть. Может быть, вам лучше поберечь шампанское для более благоприятного случая?
   – Там всего-то две бутылки, – отвечал я. – Для настоящего благоприятного случая потребуется дюжина.
   – А, понятно, – заявила она, внезапно вспылив. – Я гожусь только, пока на горизонте не появился кто-нибудь покрасивее. Спасибо вам большое. Теперь вы меня обидели, зато я знаю, что нахожусь в безопасности. Если вы думали, что от бутылки шампанского я превращусь в женщину легкого поведения, могу заверить, что вы очень ошиблись.
   – Я уже признал ошибку.
   – Если я сказала, что собираюсь разводиться, и если Эймос привез меня сюда с саквояжем, это еще не значит, что я так доступна, – заявила она так же сердито.
   – Будь он проклят, этот саквояж! – прорычал я. – Чтоб он провалился! Еще раз о нем вспомните, и я спущу его к черту с лестницы. Я пригласил вас выпить. Иду на кухню за выпивкой. Вот и все. У меня и в мыслях не было вас спаивать. Вы не хотите со мной спать. Прекрасно, Почему вы должны этого хотеть? Но можем мы все-таки выпить по бокалу шампанского? Не обязательно затевать из-за этого склоку – кого собираются совратить, когда, где и сколько для этого требуется вина.
   – А вам не обязательно злиться, – сказала она, вспыхнув.
   – Это просто очередной трюк, – хмуро сообщил я. – У меня их полсотни, и все коварные.
   Она встала, подошла ко мне вплотную и осторожно погладила кончиками пальцев синяки и порезы у меня на лице.
   – Простите. Я устала и разочарована в жизни. Пожалуйста, будьте со мной подобрее. Никому я не нужна.
   – Вы не устали, а разочарованы в жизни не больше, чем всякий человек.
   По всем правилам из вас должна была получиться такая же избалованная, распущенная девчонка, как ваша сестра. Но произошло чудо. Вся честность и немалая часть мужества в вашей семье достались вам. И не . надо вам ничьей доброты.
   Я повернулся, пошел в кухню, достал бутылку шампанского из холодильника, хлопнул пробкой, быстро налил два плоских фужера и один из них выпил. От шипучей остроты на глазах выступили слезы, но я осушил фужер.
   Налил его снова. Потом расставил все на подносе и потащил в гостиную.
   Линды не было. Саквояжа не было. Я поставил поднос и открыл входную дверь. Я не слышал, чтобы ее открывали, и у Линды не было машины. В кухню вообще не донеслось ни звука.
   Потом сзади раздался ее голос:
   – Идиот. Неужели вы решили, что я удрала? Я закрыл дверь и обернулся.
   Она распустила волосы и надела на босые ноги домашние туфли с пушистыми помпонами. Шелковый халат был цвета заката с японской гравюры. Она медленно подошла ко мне с неожиданно застенчивой улыбкой. Я протянул ей бокал. Она взяла, отпила пару глотков и отдала обратно.
   – Очень вкусно, – сказала она.
   Потом очень спокойно, без всякой игры или притворства, обняла меня и, приоткрыв рот, прижалась губами к моим губам. Кончик ее языка коснулся моего. Спустя долгое время она откинула голову, но руки ее по-прежнему обвивали мою шею. Глаза сияли, как звезды.
   – Я все время об этом думала, – сказала она. – Нарочно упрямилась. Не знаю, почему. Может быть, просто нервы. Вообще-то я совсем не распущенная.
   Это плохо?
   – Если бы я так о тебе думал, я бы начал к тебе приставать еще тогда, в первый раз, у Виктора. Она медленно покачала головой и улыбнулась.
   – Вряд ли. Потому я и здесь.
   – Ну, может быть, не тогда, – сказал я. – Тот вечер принадлежал другому.
   – Может быть, ты вообще не пристаешь к женщинам в барах?
   – Редко. Свет слишком тусклый.
   – Но масса женщин для того и ходит в бары, чтобы к ним приставали.
   – Масса женщин и по утрам встает с той же мыслью.
   – Но спиртное вызывает желание – до известного предела.
   – Врачи его рекомендуют.
   – Кто тут вспомнил врачей? Где мое шампанское? Я поцеловал ее еще раз.
   Это была легкая, приятная работа.
   – Хочу поцеловать твою бедную щеку, – сказала она и осуществила свое желание. – Она прямо горит.
   – А вообще я замерзаю.
   – Не правда, дай еще шампанского.
   – Зачем оно тебе?
   – Выдохнется, если мы его не выпьем. И мне нравится его вкус.
   – Хорошо.
   – Ты очень меня любишь? Или полюбишь, если я лягу с тобой в постель?
   – Возможно.
   – Знаешь, тебе не обязательно со мной спать. Я не так уж настаиваю.
   – Спасибо.
   – Где мое шампанское?
   – Сколько у тебя денег?
   – Всего? Откуда мне знать? Около восьми миллионов долларов.
   – Я решил с тобой переспать.
   – Корысть взыграла, – заметила она.
   – За шампанское платил я.
   – К черту шампанское, – сказала она.

Глава 50

   Спустя час она протянула голую руку, пощекотала меня за ухом и спросила:
   – Тебе не приходит в голову на мне жениться?
   – Это будет брак всего на полгода.
   – О господи, – заявила она, – пусть даже и так. Разве не стоит попробовать? Ты что, хочешь в жизни застраховаться от любого риска?
   – Мне сорок два года. Избалован свободой. Ты немножко избалована деньгами – правда, не слишком.
   – Мне тридцать шесть. Иметь деньги не стыдно и жениться на них не стыдно. Большинство из тех, у кого они есть, не заслуживают богатства и не знают, как с ним обращаться. Но это ненадолго. Опять будет война, и после нее денег ни у кого не останется – только у жуликов и спекулянтов. У остальных все съедят налоги.